Если уборку проводить реже,
то ее результаты будут очевидней.
Народная мудрость.
На Прохорова кинулись трое, еще столько же устремились к Роману. Влада, очевидно, посчитали менее достойным бойцом, потому что с ним померяться силой решили только двое. На долю Неверы и Аленки досталось по одному плечистому противнику. Прочие и Гран остались в сторонке, развлекая себя бесплатным зрелищем.
С Неверой у татя особых проблем не возникло: тот покорно позволил ухватить себя за шкирку. А вот журналистка показала характер: быстрым движением скинула с плеч одеяло и, мгновенно расправив его, швырнула в лицо бандиту. Покуда тот выпутывался из шерстяного капкана, нанесла ему прицельный удар по джентльменскому самолюбию. От такой подлости у бандита искры из глаз прыснули. Он мигом забыл обо всем на свете, меч выронил, скрестил руки на поврежденной части тела и с горестным подвыванием повалился на землю.
Аленка такого эффекта не ожидала, но упиваться победой долго не стала. Проворно подхватила меч и с оглушающим визгом, чтобы ошеломить и обескуражить противника, сама атаковала ближайшего нехорошего человека. Внезапно проснулось четкое логическое мышление. Первой мыслью было, что долго она этой орясиной не помашет: меч разбойника был навскидку раза в два тяжелее любого из тренировочных и поединочных Сашкиных клинков. Не заботясь о красоте постановочного боя, журналистка вцепилась в рукоять обеими лапками, и тут же возникла вторая дельная мысль: отбить удар здорового воина, привычного к такого рода схваткам, она не сможет. Саша, работая с ней, никогда не махался в полную силу, и то у нее деревенели пальцы и отнималось плечо. А этот громила запросто вышибет меч, даже особо не напрягаясь.
Когда она училась фехтовать, разбитые или поцарапанные от соскользнувшего клинка костяшки пальцев стали делом почти привычным. Синяки от безопасных, окрученных поролоновыми лентами, палок тоже были не в диковинку. Аленка даже перестала обращать внимание на такие производственные мелочи, но она ничего не могла поделать с паническим ужасом: только бы не повредить лицо. Притом записной красавицей девушка себя не считала, самолюбованием часами не занималась и шизофренических диалогов с зеркальцем тоже не вела. Но страх, вязкий и липнущий, не поддавался ни на какие провокации; попытки самоубеждения, самоуспокаивания, самоуговаривания и самовнушения одна за другой провалились с треском. Единственным светлым моментом было то, что боязнь за целостность собственной мордашки не сковывала движения, а наоборот, подстегивала, заставляя больше шевелиться. В итоге у Аленки появилась стопроцентно бессмысленная, по мнению Ивора Бесстрашного, привычка: сначала уклониться от удара, ускользнуть от летящего движения стали, а потом подставить свой меч. Сейчас этот навык спас ей жизнь. Парировать она не стремилась, просто уворачивалась, металась то вправо, то влево, то выгибалась назад аж до хруста в позвоночнике, то приседала на подкашивающихся ногах.
Правда, изощренностью или технологичностью противник не баловал. Белобрысый мужик со спутанным колтуном на голове, растрепанной бородой и заметно вспотевшим лбом мечом махал по-простому, как дровосек топором, с душевным хеком, внутренне негодуя, что мельтешащий юнец скачет, аки вошь на припеке. Подгадав момент, Аленка продублировала единожды опробованный прием. Результат положительный — еще один болван выбыл из строя, перешел в разряд временно недееспособных. Свищ, видя такое дело, ринулся на подмогу, справедливо полагая, что смирно сидящий полонянин никуда не денется.
Как бы ни сложились жизненные обстоятельства, все равно победят наши. Такой подход Невера считал наиболее правильным и никогда от него не отступал. В себе он ничуть не сомневался: он сумеет договориться и с этими чурбаками неотесанными. Пожалуй, телевизионщики все-таки роднее, но совместно отмерянные километры и ночевки в родственной тесноте еще не повод рисковать собой в неравной битве. Антон целенаправленно искал максимально безопасное расстояние — пятился задним ходом, сантиметр за сантиметром. При следующем отползании наткнулся на брошенное одеяло. Из чисто практичных соображений натянул его на себя: хоть капельку отогреться, покуда прочие отношения выясняют.
Хуже всех пришлось Владу, у него не было ни штатива, как у Прохорова, ни пакета с двухлитровой тубой, наполовину заполненной замерзшей водой, как у Романа. Конечно, средство защиты примитивное, но кило льда да с размаху наносит ощутимые повреждения. Руками да ногами от двух мечей не отобьешься, да репортер на свои боевые качества больших надежд и не возлагал. А вот в скорости потягаться можно. Бегал Влад неплохо, координация тоже не хромала, да и кожанка гораздо легче простеганных ватников с нашитыми коваными пластинами, так что и маневренность должна быть повыше.
Сторонних наблюдателей не осталось. Гран — и тот пробовал подобраться к мужику, который ловко орудовал тройной саженной дубиной. Порубить бы гостей проще вышло, да только от мертвых ничего путного не выведаешь. Ништо, все одно скрутим.
Невера под моральным прикрытием служебного одеяла тараканчиком допятился до кустов и, помедлив, прополз под нижними ветвями. Еще метров десять он елозил на животе, отталкиваясь локтями да коленками, потом опасливо приподнял голову, огляделся и припустил с низкого старта.
Улепетывая от своих преследователей, Влад ухитрился подобрать меч подшибленного Прохоровым бандюгана. Ринулся за дерево, рукой ухватился за ствол, чтобы пригасить инерцию, крутнулся и… выставленный меч неожиданно легко сбоку вверх вошел в грудь более скорого на ногу разбойника. Время замедлилось, доли секунды вдруг растянулись в метры махровой резинки от старых изношенных подштанников.
Так близко видеть смертельно раненого человека мастеру серой вечеринки прежде не доводилось. Да и вообще по специфике своей работы он раньше не сталкивался ни с трупами, ни с телами жертв дорожно-транспортных происшествий, ни с останками пострадавших при пожаре или выпавших с энного этажа. Он не рыскал в поисках сенсацией по криминогенным кругам, не подписывался на милицейские рейды по злачным и прочим местам, не охотился за маньяками, не вел журналистских расследований и ни разу не посещал морг.
Оказывается, самое страшное не встретиться со смертью лицом к лицу, а увидеть ее в глазах человека, убитого твоей рукой. Пусть не специально, пусть меч сам так точно отыскал зазор меж пластинчатой брони и скользнул меж ребер несчастного. Да когда он эту железяку подбирал, ведь и не предполагал, что кого-то кольнуть насквозь может, просто обидно было: те вооружены, а он прыгает от них, как кузнечик обкуренный. Хотя… на что он, дурень, рассчитывал? Что эти хмыри испугаются да и с извинениями уберутся восвояси или со смеху окочурятся, глядя, как он мечом словно мухобойкой крутит?
Только чего теперь рассусоливать: хотел не хотел? Все одно назад ничего не переиграешь. Ни темно-бордового расплывающегося по грубому сукну пятна, ни застывшего недоверчиво-изумленного взгляда, ни россыпи алых капель, ни снежной бледности. Ни леденящего холода, растекающегося, от намертво вцепившихся в рукоять пальцев по венам к вискам, где перекатывались и разбухали мыльные шарики безумия, к легким, сжимающимся от нехватки воздуха, к сердцу, пропускающему удар за ударом.
Похоже, что двое, атаковавших Влада, то ли кровными, то ли названными родичами друг другу приходились. Когда один с мечом в груди оседать стал, второй к нему кинулся вместо того, чтобы убивца на мелкие куски нашинковать. Растянутая до предела пружина времени лопнула с глухим звоном. Раненный застонал, дернулся и затих. Влад двинулся было вперед — помочь, перевязать, вызвать «скорую», но благие порывы улетучились от тяжелого, полного ненависти и отчаяния взгляда брата или побратима умершего. Плохо соображая, что делает, Влад, развернувшись, ломанулся через кустарник. Ноги среагировали быстрее головы. Вдалеке мелькнуло серое одеяло.
— Ленка! — мысленно крикнул Влад и рванул следом. На секунду замешкался: там же Андрей, Ромка?! Их ведь могут… «А так ты составишь им компанию, — отозвался ехидно внутренний голос. — Вместе веселей на тот свет отправляться? Или ты допустишь, чтобы девчонка одна пропала?». Влад пригибался, уклонялся от веток, перескакивал через поваленные стволы, оскальзываясь на пушистом снежке и машинально копируя все маневры укутанной в одеяло фигурки. Стрелова петляла так, что пуганный заяц ей и в подметки не годился. И это на каблуках? От продолжительного бега с препятствиями репортер начал задыхаться, во рту прочно поселился металлический привкус перезрелой хурмы, кажется, начали кровоточить десны. А девушке хоть бы хны, не бежала – летела. Влад был, мягко говоря, в замешательстве. Столь высокий уровень физической подготовки впечатлил бы даже профессиональных спринтеров и стайеров, имеющих в кармане пару кусочков олимпийского золота.
Репортер давно перестал мысленно фиксировать повороты; какое, к чертям, ориентирование на местности, когда перед носом более глобальные цели: не отстать, не потерять из вида Ленку, убежать как можно дальше, спрятаться, чтобы эти козлы не отыскали. Влад спотыкался несколько раз, но неведомая сила словно поддерживала его, отталкивала от земли. Впервые в жизни он до конца уяснил значение слов «второе дыхание»: ты готов сдохнуть, но переставляешь ноги все быстрее и быстрее. А еще подстегивала мужская гордость: неужели он проиграет финиш «гонки на выживание» слабому полу? Потом все посторонние мысли улетучились, на автопилоте бежать стало вроде легче.
В какой-то момент Влад почувствовал, что еще сотня метров — и он просто-напросто свалится. И будет лежать, наслаждаясь смертельной усталостью и упиваясь до одури неподвижностью. Стрелова упала первой. Влад, преодолевая себя, доковылял до девушки и повалился рядом.
Собрав остатки сил, перевернулся на спину, прижал руку к груди, опасаясь, что бьющееся о ребра сердце, сломав хрупкое сопротивление костей, выскочит наружу. Он не слышал ничего, кроме пульсации крови, боль в висках нарастала. Жадно дышал носом, открытым ртом, каждой клеточкой разгоряченного тела, и не мог надышаться. Стылый, с горьковатым запахом прелой листвы, дразнящей терпким ароматом хвои и едва ощутимой зимней свежестью, воздух казался неимоверно вкусным и живительным. Влад давился им вперемешку с ватными клочьями сыпавшего снега. Пушистые шарики медленно таяли на губах, но никак не могли утолить дикой жажды. Пить хотелось все сильней, репортер кое-как поднялся на колени, зачерпнул белого крошева, сколько в ладонях поместилось, съел. Потом смекнул, что так он не напьется, следующую пригоршню снега грел в ладонях. Получилось меньше чем на один глоток.
Одеяло зашевелилось, послышался тихий жалобный стон. Влад пододвинулся ближе, потянул за угол, чтобы помочь подруге по несчастью выбраться на свет. И тут же лишился дара речи: на него испуганно округлившимися глазами смотрел взъерошенный, раскрасневшийся, задыхающийся Антон Невера.
***
Зоя не находила себе места. Она металась по квартире, то переставляла кухонные табуретки, то перекидывала на кресло диванные подушки, то перемывала чистые чашки и блюдца, то в третий раз с лейкой подступала к цветочным горшкам. Под ногами путался большой рыжий котяра, он упорно следовал за хозяйкой, горделиво подняв хвост и сопровождая каждый шаг мерзким мявом. Зоя рассеянно игнорировала зверюшку, но тут это животное, промяукав последние крохи терпения, нагло вцепилось в ее ногу.
— Брысяк?! Ты чего?!
Когда у Зои было солнечное настроение, кота она величала Барсом или ласково Барсиком, в обычные дни зверь охотно откликался на Брысеньку. В спешке, под горячую руку проштрафившегося домашнего любимца девушка называла Брысяком, с соответствующими интонациями.
Свою правду котик вознамерился отстаивать до победы, вякнув, он снова выпустил когти и, развернувшись, драпанул в сторону кухонного углового диванчика, собираясь там пересидеть хозяйкины катаклизмы. Но Зоя оказалась проворней: она успела ухватить кота за пушистый хвост и вытащить из укрытия. Поднятый за шкирку на полтора метра над уровнем пола, кот громко орал и угрожающе, по-боксерски, размахивал лапками. В душе Зои заскреблись кошки вины.
— Хорошо, не кричи. Ну забыла я тебя утром покормить. — Шесть килограмм живого веса на вытянутой руке долго не удержишь, даже в воспитательных целях. Зоя присела на диванчик, кота посадила на колени. — Забыла… с кем не бывает.
Кот искренне возмутился: мало ли с кем, что и где бывает, почему он из-за этого голодать должен?
— Короткая диета тебе, кстати, будет на пользу.
Презрительным фырканьем зверь дал понять, что ничего полезного в пустом животе не видит, проблемы фигуры его не беспокоят, а девичьи заморочки насчет калорий ему вообще до… кошачьего наполнителя. В качестве компенсации за моральные переживания котяра вскарабкался Зое на плечо. Та только охнула.
Когда рыжий пушистик только появился в ее жизни, он спокойно помещался на ладошке и легко протискивался под дверью. Лакать из блюдца малыш не умел, и Зое пришлось купить ему соску. То ли размер не подошел, то ли резина не пришлась по вкусу, но человеческий способ кормления котенка не устраивал. Зато он с удовольствием облизывал обмакнутый в молоко палец и целыми днями готов был сидеть на Зоином плече. С возрастом вкусы рыжика менялись: он благосклонно закусывал свежим творожком, с урчанием поедал сосиски, с завидным хрустом разгрызал куриные косточки, иногда не отказывался и от обычной каши. Но привычка к наплечному образу жизни оставалась неизменной. С тяжелеющим довеском на плече Зое пришлось смириться под воздействием угрызений совести: целый день на трудовых подвигах, зверьку мало времени уделяет. В общем, по утрам красить глаза, наспех варить кофе и натягивать колготки приходилось с цепляющимся за плечо рыжиком. По вечерам котик встречал ее в прихожей и радостно карабкался на законное место, довольно терся мордочкой. Царапины на плечах стали привычным явлением, от переизбытка кальция в коготках не спасали даже поролоновые наплечники, а габариты кота все увеличивались.
Кряхтя и постанывая, Зоя встала, добралась до холодильника, открыла дверцу. Кот угрожающе наклонился на плече, придирчиво изучая стерильно пустые полки. Только в нижнем боковом ящичке лежали остатки ливерной колбасы. Секретарша печально вздохнула, кот из солидарности тоже.
— А во всем, между прочим, Витька виноват, — доверительно сообщила Зоя коту. — Конечно, характер у него есть, мозги… тоже, да и вообще в нем много чего положительного. Просто он свои таланты не в том направлении использует. Ты представляешь, этот сопляк доконал-таки Броля, тот выдал ему разрешение на журналистское расследование и даже пообещал помощь, если обнаружится что-либо стоящее. — Вежливого собеседника Брысяк не изображал, свесившись с плеча девушки, деловито принюхивался к ливерке. — А Витя точно чего-нибудь отыщет, да и копать старательнее будет, чем на огороде тети Леры.
Кружочек колбасы, освобожденный от оберточной бумаги, был в палец толщиной. Зоя честно разрезала его пополам. За вчерашней беготней да нервотрепкой сама на одном кофе существовала, в кондитерскую за булочкой и то не удосужилась сбегать, а еще с Витькой воевать пришлось. Дележ Брысю не понравился, выданную долю посчитал унизительно мизерной, но взял, спрыгнул на пол. Свой кусок кот проглотил мгновенно и грубо намекнул, что после холодных закусок следует поддавать основное блюдо. Зоя охнула, уронила свою порцию, схватилась за поцарапанную ногу. Кот слопал добавку, забрался на диванчик и неторопливо стал вылизываться.
— Ты рыжая скотина! — Зоя посопела, но ругаться на кота передумала.
На ее ворчание зверюга реагирует по-мужски, то есть и ухом не ведет. От словесных излияний продуктов в холодильнике не прибавится. Вздохнув, девушка пошла одеваться для выхода в магазин. Брысь высунулся в прихожую — проводить и заодно напомнить о себе.
— Да переживаю я за него. Понимаешь? Волнуюсь! Хоть и рычу… но это так больше по привычке. Прикинь, я за ним с ползункового возраста присматривала. Витьке года полтора-два было, когда тетя Лера стала регулярно его мне подбрасывать. Она младше моей мамы, да и пацана рано родила, конечно, ей погулять хотелось. Впрочем, мне тоже.
Брысь сел, обвив передние лапки хвостом, поглядел внимательно. Зоя припомнила, как она, четырнадцатилетняя девчонка, бегала на свои первые свидания, с пятилетним карапузом. Некоторые ее кавалеры смущались, другие от души веселились от прогулок втроем: ухажер нежно сжимает правую руку девушки, а за ее левую ладошку держится насупленный ребенок.
— Там трое… вернее, четверо здоровых мужиков было, и пропали без следа и следствия. А молокосос думает, что он во всем разберется и всех спасет. Да его, сопляка, даже посмертно не наградят… тьфу ты черт, прости господи, что я такое говорю…
Автор публикации
