— О, Боже! Где были мои глаза, когда я подписывал эту бумагу?! — почти простонал молодой барон, возвращая старику расписку. — У меня нет этих денег! Я едва наскреб пять тысяч золотых и не знаю, где взять еще пять сотен. Тем более, за такой короткий срок!
— Да, да, мой мальчик! Мне это прекрасно известно, — не скрывая торжества сказал дю Фур. — Именно поэтому я и приехал к вам сегодня! Я хочу сделать вам одно очень выгодное, на мой взгляд, предложение.
Даниель тревожно переглянулся с матерью — эти слова старого графа не сулили ничего хорошего.
— Я думаю, мы могли бы уладить все ваши проблемы очень даже просто, — потирая руки, сказал старик. — В моем возрасте пора уже подумать о наследнике моего нажитого упорным трудом состояния. — Дю Фур подмигнул юноше, многозначительно кивнул баронессе. — Из вашей дочери, дорогая Эстель, получится превосходная супруга! — На сморщенных губах промелькнула гадкая ухмылка. — Я не встречал девушки прелестнее, чем мадемуазель Виолетта.
— Что?! — Даниель вскочил, с грохотом опрокинув кресло.
Баронесса Эстель, смертельно побледнев, схватилась за сердце.
— Вы хотите, чтобы Виолетта стала вашей женой? — еле слышно произнесла она. Вы?
— Да, — самодовольно завил дю Фур. — Я думаю, вы согласитесь с моим предложением. Подумайте сами, став мужем мадемуазель Виолетты, я прощу вам все долги. Этот дом останется вашим, а мадемуазель Ортанс получит приданое, — вкрадчиво произнес он.
Старый граф хотел еще что-то сказать, но Даниель не стал его слушать.
— Я не продаю своих сестер! — оборвал он дю Фура. — Виолетта никогда не станет вашей женой! Слышите? Никогда!
— Вот, значит, как?! — прошипел старик, позеленев от злости. — Хорошо же! Теперь меня не остановит никакая жалость к «бедным родственничкам»! Если я не получу мои пять с половиной тысяч золотых — все, до последнего гроша! — я пожалуюсь королю! Ваших драгоценных сестриц вышвырнут вон из этого дома вместе с вашей матушкой и младенцем-братцем, а вас самого упекут в тюрьму! Там вас быстро избавят от излишней гордости, племянничек! Ничего! — старик погрозил Даниелю скрюченным пальцем. — Вы еще будете умолять меня о прощении! На коленях!
— Убирайтесь прочь, господин граф! — гневно воскликнул юноша. — Вы перешли все границы моего терпения. Убирайтесь прочь, пока я не выбросил вас в окно!
Ярость, прозвучавшая в голосе Даниеля, не на шутку испугала старого графа. Он втянул голову в плечи и потрусил к двери. На пороге он обернулся и проскрипел:
— Вы еще пожалеете!
Грозный окрик Даниеля: «Вон отсюда!» — заставил дю Фура пулей вылететь из гостиной, позабыв про преклонный возраст. Через минуту со двора донесся стук колес его кареты.
В гостиную спустились Ортанс и Виолетта. Увидев, в каком взвинченном состоянии пребывает брат и как бледна мать, Виолетта озабоченно спросила:
— Что произошло? Зачем приезжал дю Фур?
— Господин граф решил удостоить нас высокой чести, — дрожащим голосом произнесла баронесса. — Он только что просил твоей руки, Виолетта.
— Что? — испуганно вздрогнув, переспросила девушка. — Моей руки?
— Да, да, Виолетта. Ты не ослышалась. Он даже был готов простить нам наши долги и те ростовщические десять процентов, что я, оказывается, обязан заплатить ему сверх пяти тысяч золотых. Он еще кучу всяких благ наобещал, если бы ты вышла за него замуж, — с кривой усмешкой сказал Даниель. — Как тебе это понравится, а?
— И что… что ты ему ответил? — еле слышно спросила Виолетта, побледнев, как полотно.
— А что я ему должен был ответить?! — воскликнул молодой человек. — Я выставил его вон!
Виолетта облегченно вздохнула, а Даниель ожесточенно ударил кулаком правой руки по раскрытой ладони левой:
— Ух, мерзавец! У меня просто руки чесались! Если бы он помедлил еще хоть секунду, я за его здоровье уже не поручился бы!
— Полно, братец! Он уже уехал, — ласково сказала Виолетта, — но я рада, что ты ответил ему отказом.
— И чему вы радуетесь? — подала вдруг голос Ортанс. — Ну? Я вас спрашиваю! Чему вы оба так радуетесь? — снова едко спросила она удивленно уставившихся на нее брата и сестру. — У вас есть хоть капля здравого смысла? Как тебе только в голову могло прийти, отказаться от предложения Его Сиятельства? Что ты молчишь, Даниель? Ты что, не понимаешь, что теперь по твоей милости нас выставят из собственного дома?! — голос ее сорвался на крик. — Подумаешь, вышла бы Виолетта за старика! Какая важность! Ничего бы с ней не случилось. Зато у нас была бы крыша над головой! Мы были бы сыта, а я, наконец, смогла бы прилично одеваться! А что теперь?
— Уж если бы этот старый скряга сделал предложение тебе, то моего согласия и не потребовалось бы! Ты с радостью вышла бы за него замуж, ведь его титул и деньги — именно то, что тебе нужно, — медленно проговорил Даниель, в душе которого снова начал закипать улегшийся было гнев.
— Разумеется! Я не такая глупая гусыня, как Вилетта, и не такая гордячка, как ты! — выпалила Ортанс. — А теперь из-за тебя мне придется идти с протянутой рукой и спать где-нибудь под мостом! И Виолетте, между прочим, тоже!
— Боже! А как же Шарль-Анри? — прошептала баронесса, прижимая пальцы к губам.
Виолетта опустилась на скамеечку у ног матери и взяла ее за руку. Даниель, не в силах дольше слушать истерические вопли Ортанс, схватил ее за плечи и несколько раз сильно встряхнул.
— Прекрати! Иначе мне придется надавать тебе пощечин! В том, чтобы просить милостыню, меньше бесчестия, чем в позорном браке с этим старым мерзавцем! Виолетта не выйдет за него замуж! Этому не бывать, пока я жив!
Ортанс перестала, наконец, визжать и биться в руках брата и разразилась рыданиями:
— Я устала ходить в тряпье! — всхлипывала она, пока Даниель тащил ее вверх по лестнице. — Мне надоела нищета! Надоела! Не хочу! Не хочу!
Когда Даниель вернулся в гостиную, Виолетта все еще сидела у ног матери, спрятав лицо у нее на коленях, плечи ее вздрагивали, и баронесса гладила ее по волосам, пытаясь успокоить, хотя и сама, заслышав шаги сына, украдкой смахнула слезы.
— Что случилось? Откуда эти слезы? — спросил он, опускаясь на одно колено рядом с креслом матери и заглядывая ей в лицо.
Баронесса ничего не сказала, отведя глаза в сторону.
— Даниель, я сейчас подумала… Верно ли мы поступили, пргнав дю Фура? — дрожащим голосом спросила Виолетта. — Может быть… все-таки следовало принять предложение графа?
— Оставь этот вздор! — перебил ее брат. — Выйти замуж за дю Фура! Что за глупости! Не слушай Ортанс. Ей просто завидно, что он выбрал тебя, а не ее.
— Но что же нам делать, Даниель? — растерянно спросила баронесса. Она ни в коем случае не хотела принуждать свою младшую дочь к браку с ненавистным стариком, но и выхода не видела, и это просто разрывало ей сердце.
— Если я не выйду замуж за дю Фура, мы останемся без крыши над головой, — тихо сказала Виолетта. — Что с нами будет тогда? Что будет с малышом Шарлем-Анри? Что нам делать?
Она беспомощно обвела взглядом гостиную. От некогда богатой обстановки осталось совсем немного: покосившийся шкаф, уже тронутый жуками-точильщиками, пара скрипучих кресел с облезлой обивкой, простая деревянная скамеечка, на которой она сейчас сидела, да выгоревшие портьеры на окнах. Все, что имело хоть какую-то ценность, было продано иили заложено, а теперешняя мебель перекочевала в гостиную с чердака, где она доживала свой век под толстым слоем пыли и паутины.
— У нас ничего не осталось. Нам нечего больше продать. Нам негде взять эти проклятые пятьсот золотых! — в отчаянии воскликнула Виолетта.
— Отчего же негде? — раздался вкрадчивый голос от двери.
Все резко повернулись и увидели шевалье ле Лю, из-а плеча которого выглядывал старик-дворецкий, беспомощно разводящий руками — гость бесцеремонно прошел в гостиную, не дожидаясь, пока о нем доложат хозяевам.
— Какого черта, шевалье?! — воскликнул Даниель. — Вы не находите, что вваливаться вот так, как вы, как минимум невежливо?
— Бростье, господин барон! Какие могут быть церемонии между друзьями?! — развязно ухмыльнулся ле Лю.
— Друзьями? — удивленно переспросил Даниель.
Но шевалье не обратил на его реплику никакого внимания. Он подошел, приложился к ручкам баронессы Эстель и Виолетты и встал в горделивой позе у камина, посмотрел на всех с видом полного превосходства и объявил:
— Я могу помочь вам избавиться от графа дю Фура.
Виолетта испуганно переглянулась с матерью, а Даниель покачал головой:
— Боюсь, если верить слухам, которые о вас ходят, нам не подойдет ваш способ решения этой проблемы.
Шевалье ле Лю усмехнулся:
— А напрасно. Это раз и навсегда освободило бы мадемуазель Виолетту от старого скряги. Кстати, вы ведь в курсе, что он похоронил уже четырех жен? Неужели вы хотите, чтобы вашу прелестную сестрицу постигла такая же участь? Нет, если вы, конечно, найдете у кого еще занять денег, то он отвяжется. Но ведь деньги потом опять отдавать надо будет.
— Ничего, отдадим, — скрипнул зубами молодой барон.
— Я мог бы оплатить ваш долг дю Фуру, — ле Лю полюбовался своими ногтями, — и даже не потребовал бы от вас возврата денег. Я предпочел бы мадемуазель Виолетту.
— Что?! — Даниель подскочил к наглецу.
— Я человек порядочный, — высокомерно сказал шевалье, — и точно так же предлагаю вашей сестре руку и сердце. А мое участие будет просто помощью семье дорогой супруги.
— Вы — порядочный человек? — От голоса Даниеля веяло таким холодом, что ле Лю невольно поежился. — Эти понятия просто не совместимы. И Виолетта не будет вашей женой, так же как и женой дю Фура. Пока я жив, этого не будет! А теперь убирайтесь отсюда и больше никогда не переступайте порог нашего дома! — рыкнул он.
Ле Лю отцепил от своего камзола побелевшие пальцы барона, с насмешливой гримасой поклонился дамам и удалился. В дверях он обернулся и бросил:
— Ваши пожелания так легко выполнимы, дорогой барон! И про пока вы живы, и про порог вашего дома. Счастливо оставаться!
Он ушел, а на душе у Даниеля стало еще тяжелее. Что он мог еще предпринять, чтобы вытащить свою семью из ямы, в которую они все угодили.
Баронесса Эстель погладила по щеке Виолетту, поднялась с кресла и подошла к сыну.
— Знаете, дорогие мои дети, я, кажется, кое-что придумала, — сказала она. — Мы ведь можем получить гораздо больше, чем нужно дю Фуру, — и она указала на висящую над камином картину — единственную дорогую вещь, с которой ее сын не пожелал расстаться ни за что.
Это был ее портрет. Баронессе Эстель было тогда всего восемнадцать лет. Лицо ее, казалось, светилось нежностью и добротой. Алые губы красиво очерченного рта задумчиво улыбались. Мечтательные голубые глаза, опушенные длинными темными ресницами, смотрели мягко и тепло. Густые локоны ниспадавших на плечи волос отливали золотом. Яркое синее платье чудесно гармонировало с цветом ее глаз и подчеркивало теплый золотистый оттенок ее кожи.
Некоторое время Виолетта молча смотрела на дорогую сердцу картину. Постепенно до нее дошел смысл сказанных матерью слов. Она медленно повернулась к ней и еле слышно спросила:
— Ты хочешь продать свой портрет, матушка?
— Боюсь, нам придется сделать это, — вздохнув, ответила баронесса. — Этот портрет писал очень хороший художник. Ваш отец заказал его в тот год, когда родился Даниель. — Она любовно погладила позолоченную раму.
— Ты невероятно похожа на матушку, Виолетта, — тихо сказал Даниель. — Просто поразительное сходство!
— Я достаточно долго думала, дети мои, — баронесса повернулась лицом к Даниелю и Виолетте, — и понимаю теперь, что у нас нет другого выхода. Ваш покойный отец заплатил тогда за этот портрет тысячу золотых, и мы и сейчас можем получить за него изрядную сумму, ничуть не меньше пятисот золотых. Вы помните дона Доменико, который был у нас проездом два года назад? — спросила она, — Это мой крестный. Он хотел купить этот портрет, но я отказалась, потому что это почти единственное, что осталось у нас в память о вашем отце. Когда он уезжал, то сказал, что если я надумаю продать картину, то он готов купить ее у нас за любую цену, которую мы назначим. Вот я и подумала, что мы могли бы продать ему этот портрет, раз уж другого выхода у нас нет. С другой стороны, дон Доменико был другом моего отца и знает меня еще с младенчества. Как знать, может быть, со временем мы смоги бы выкупить у него портрет…
— Ну, что же, должен согласиться с тобой, матушка, — вздохнул Даниель. — Поступим так, как ты считаешь нужным. Мы попробуем продать твой портрет дону Доменико.
***
На следующее утро молодой барон де Прентан отправлялся в дальнюю дорогу. Он решил лично отвезти картину дону Доменико. Ортанс все еще дулась на всех сразу и, конечно же, не удержалась от язвительного замечания:
— Разве пристало дворянину тащиться Бог знает куда, словно бродячему торговцу? Ты прекрасно мог бы послать кого-нибудь из слуг. Того же Пьера, например…
— Портрет матушки слишком дорогая для нам вещь, Ортанс, — перебил Даниель, — и уж если мы решили его продать, то я сделаю это сам.
Потом молодой человек обнял на прощание мать, сестер и младшего брата. Баронесса Эстель благословила сына. Виолетта вдруг встревожено взглянула на него.
— Возвращайся поскорее, Даниель! У меня что-то неспокойно на душе.
— Полно, сестрица! Дон Доменико живет не за тридевять земель, а в нашем же королевстве. Мне всего-то и нужно обернуться туда и обратно за неделю, чтобы успеть до назначенного срока, — воскликнул молодой человек. — Да и что со мной может случиться, если со мной моя шпага! Ты помнишь, отец подарил ее мне, когда я поступил на службу к нашему королю?
— Помню, — ответила Виолетта, — но лучше было бы, если бы дон Доменико жил где-нибудь поближе.
— Не тревожьтесь! Все будет в порядке, — сказал Даниель и повернулся к Ортанс: — Не ссорьтесь без меня! Будьте умницами! А ты, Шарль-Анри, слушайся матушку и сестриц! — он подхватил на руки малыша, подбросил в воздух и, поймав, поцеловал в лоб и передал матери. — Все, мне пора.
Он надел видавшую виды шляпу, и они все пятеро вышли во двор, где собралась немногочисленная челядь, чтобы проводить в путь своего господина. У крыльца стоял оседланный конь — последний из целого табуна. Даниель еще раз обнял на прощанье мать и сестер с братом и вскочил в седло. Через минуту он уже скрылся за поворотом просеки.