Все в воле богов,
и только меч
в руке человека…
Березовый пергамент отчаянно трепыхался на столбе, порываясь улететь даже за малейшим дуновением ветра. Держался он больше на честном слове, нежели на ржавой железяке. Криво нацарапанные резы разбирались с трудом, показывая всем грамотеям неумелые потуги очередного дворового писца. Да и столб оглашений производил удручающее впечатление. Трехаршинная деревянная орясина, почерневшая и покореженная от дождей, ветров да солнца, использовалась и как литерный глашатай, и как студный столб. Правда, с обязанностями орудия наказания справлялась уже с трудом. Последний злоумышленник, прикованный здесь в назидание, без труда расшатал покосившийся столб и проворно сбежал вместе с цепями. Правды хранитель был вне себя: никому не нужная деревяшка осталась на месте, а кандалы из пудового железа сделали ноги в неизвестном направлении. Столб наново вкопали, а каждого нового столбового постояльца караулили по два стража.
Дурная слава и пасмурная погода предзимья делали свое дело, и желающих почитать новое обнародование было всего ничего. На сбитом земляном пятачке толпилось лишь несколько человек. Высокий крепкий мужчина, с единым обручьем, перевитой змейкой , на руке, но с седыми прядями в темной голове, в сплошной коричнево-черной вотоле , внимательно вглядывался в воззвание, вникая в смысл написанного. Рядом беспокойно вертя головой по сторонам, аж пританцовывая от нетерпения, топтался парнишка, едва повидавший пятнадцать солнцеворотов. Тут же степенно переругивалась парочка уличных торговок, скучающих в ожидании возжелавших их капустного да грибного печева и попутно выясняющих, чей товар большей давности и лучшей черствости. Затрапезного вида мужичок безуспешно пытался протолкнуться поближе к столбу, и вытягивал шею, подталкивал соседей локтями, вопрошая:
—Чавой-то тама нацарапано?
—Да погодь ты, — отмахнулся от мужичка, как от назойливой мухи, парень в потрепанном серо-зеленом мятле , с низко надвинутым капюшоном.
—Да вот, — чтец разобрал каракули и, повернувшись к публике, принялся пересказывать своими словами содержание грамотки, — снова штукаров да гудцов разных кличут, торжество будет. Писано тут, наутро на месте главном собраться да со струментами. Смотрины вроде…
Послышались разочарованные вздохи. В день Огневика правитель, скупо раздавая кривобокие медяки, посулил, что дань да долговые повинности поменее станут. Да верно говорят, исполнения посулов три лета ждать надобно.
Со стороны торговой улочки послышался частый перестук подков, и чуть погодя из проулка выехала четверка стражей. Пустопрохожие стразу заторопились по своим делам. Торговки подхватив корзинки и подобрав подолы цветастых юбок под ручку засеменили до старого моста. Мужичок поспешно юркнул в какую-то подворотню. Через мгновение место опустело, у столба задержались только три человека, немедленно привлекшие внимание стражей своими скромными и запыленными одеждами.
—Чего ошиваетесь без надобности? — старший надвинулся конем на подозрительную троицу. Мальчишка испуганно отпрыгнул в сторону, спасаясь от лошадиных копыт. Парень пристально разглядывал грязные сапоги, скрывая лицо от вопрошающего взора усатого стража.
—Да мы это… штукары бродячие, людей добрых потешать можем. На струментах разных удалы сыграть, — вполголоса ответствовал мужчина во вотоле. — А мальчонка тот на трюки разные выламываться способен дюже.
— А где ж стументы-то? – страж напоминал оголодавшего кровососа, которому вдруг нежданно-негаданно перепала добрая добыча.
— У приятеля одного оставили. А что тягать за собой попусту, только портить.
—Добро, коли так, — кивнул страж. Не оружные вроде, держатся смирно. Да и мало ли голодранцев разных на торжище съехалось, кто их знает, может и сыграют что путное. — Но не назоляйте тут. Незачем это. Идите на ночлег куда-нить,— усатый поворотил коня и, махнув рукой прочим, поехал дальше нести службу.
—Давай, заворачивай до корчмы, — распорядился парень и вдруг с усмешкой добавил, — а ловко ты их провел. Штукаров нашел…Ха-ха-ха… Да ты хоть раз в жизни какой струмент, кроме меча, в руках держал когда-либо?
—Чего тут уметь? — его приятель, потешаясь, пожал плечами.— Для свистелки через край ума что ли потребно? Дырочки одни зажимаешь, в другие дуешь, а она и петь станет. А Трошек что ль понапрасну с трюкачами пару другую весен ходил. Ниче… выдюжим.
—Ты, Орген, на свистелке, Трошка выкрутасы делать будет. А мне прикажите с шапкой вкруговую ходить? — парень вроде бы и шутил, улыбался, да только задора радостного не было слышно в его голосе.
—Зачем вкруговую? – удивился Трошка, забегая чуть вперед. – А ты свое умение покажешь…камни покрошишь…— до конца высказать он не успел. Дред молниеносно выбросил вперед руку и ловко схватил мальчугана за ворот, немного приподнял и хорошенько встряхнул.
—Да оставь ты его… дурной еще,—вступился за мальчонку Орген. Парень медленно разжал десницу. Трошка, оказавшись на земле, постоял, подумал, обтянул свитку, обиженно шмыгнул носом, и поплелся догонять своих спутников, которые уже входили в приземистую, покосившуюся корчму. Противно заскрипела на петлях несмазанная дверь.
—Чего изволите? — хмуро поинтересовался хозяин, столкнувшись в дверях с новыми посетителями.
—Да так… чего гостям дорогим не жалко,—вошедшие небрежно потупали, обивая с обувки пыль дорожную.
—Гости дорогие серебрушками плотят.—Всем своим видом корчмарь казал, что новоприбывшие могут в лучшем случае рассчитывать на дармовую корку вчерашнего хлебца и местечко в мышином углу .
—Шлыга косит,—Трошка хитро подмигнул, и жестом истого трюкача достал прямо из воздуха золотушку, прокрутил между пальцев.
Дред молча показал мальчишке кулак, но корчмарь опытным взглядом приметил деньгу. В тот же миг его голос стал более слащавым, а ухватки — значительно любезнее.
—Мяса принесу, да кваску. И на ночь остаться можете, ежели желаете.
Людей было не очень много, и путники с удобством расположились поблизу очага. Огонек весело потрескивал, в кружках плескался ядреный квасок, и неторопливо, со знанием дела и собственного достоинства, за каждым столом велась беседа. Иногда, если касались насущного, толк становился общим.
—А слыхали, на днях станут музык подбирать. Ить это, Варииново торжище на носу, а сыграть-от и некому, – подал голос в меру веселый мужик.
—Некому…— охотно откликнулись за соседними столами.
—А ить раньше-то иначе было, — изрек заглянувший на огонек подорожник. –Штукары наши ничуть Свеградским не уступали. По всем землям славу добрую несли.
—Говоришь? Так и Берецкие на что ужо мастера были, а и то переиграть не могли.
—Так когда то было? За правителем прошлым, — вмешался в пересуды и корчмарь. Он нешто долго в подполе возился, а теперь сердито бренчал сковородником о припечек, сосредоточенно орудовал вертелами. – Тот искусство уважал дюже. И сманивал музыков да холстомаров разных. Вольготно им жилось при дворе, ничегошеньки не делали. А на меду сбитень ели, – облизнувшись, корчмарь махнул дочке рукой, чтобы та приглядела за скворчащим мясом и, обмахнув тряпкой руки, продолжил.— Это ж подумать только скоко девятериков одних штукаров держал. А делил их как: одни обычные. Это значит для простого люду. А другие – дворные, играют только для важных особ…
—Ик-стину молвит, так дело и-ик было, — приподнял от стола голову загулявший оружейник, видно не поскупился кто-то за приглянувшийся меч или нож.
—А потом что стало?— полюбопытствовал и Орген. Мясо оказалось до безобразия сухим и жестким, но для проголодавшихся путников вполне сошло за кнессово угощенье.
—Ты брось свои вычуры такие, — Дред, утолив первый голод, решил слегка поучить юного попутчика. – А коли бы стражи заприметили?!
—Если б не мои штучки, то сидели бы все, зубами по столу клацая, – зло отрезал Трошка. От такого наглого, но не идущего против истины замечания, парень поперхнулся. А оголец, как ни в чем не бывало, вцепился зубами в яство.
—А вы чего, не с этих краев будете?— заинтересовался здоровенный детина в кожаной безрукавной накидке, неприметно опуская руку на рукоять поясного ножа. Его напарник в точности повторил движение, и, обернувшись, пристально оглядел компанию.
—Да ну, говорили уже, — шепнул он приятелю. — Музыканты на смотрины прибыли,– огляд его, видно, не впечатлил.
—Штукары-то они на словах только, – перегнувшись через стол прошептал первый.—А ты заметил, что который в мятле лицо все прячет. Даже у очага седючи, капюшон не откидает. С чего бы это? А?
—Правду речешь. Надо прощупать их как надлежит. Глядишь и золотник перепадет,- хитро перемигнувшись, детины глухо чокнулись кружками и дружно забулькали кваском.
—Так это слушайте, поведаю вам как да что у нас было,—давешний оборванный мужичонка робко перебрался поближе и поспешной скороговоркой продолжил,— а вы, такое дело, кваску плесните, коли в горле пересохнет малость. — Дред согласно кивнул и махнул рукой, показывая чтобы девка поднесла еще кружку.—У того правителя все было… это… как его… — старик поморщился, пожевал губами, припоминая заковыристое слово,— во… И штукаров держал, и малевщиков, и грамотеев всех мастей водилось вдосталь. А потом сгинул он, будто, поговаривают, позвал его к себе на медовуху правитель подземного мира.—Рассказчик залихватски опрокинул кружку, довольно крякнул, и вернулся к прерванному повествованию.—И как не стало его — множество бедствий приключилося с нами. И тати прям табунами набеги делают, и лесная братия норов свой кажет, и обозы без удали ходят, и иноземцев понаехало с помыслами недобрыми. Вот собрались мужики да кумекать стали, кого кнесом кликнуть. С полдесятка добрых человек набралось, все вои знатные, да приступили они жезл огненный тянуть. А тут откудва ни возмись и появился этот… ну которы нынешний. И говорит ить, ему знамение было прийти сюда и тута править. – Красноречие мужичка потребовало очередной порции укрепляющего напитка. – И знак нам особый показал на руке, что никакой водой не смоется.
—А каков тот знак был?—из пустого любопытства вопросил Дред.
—А хто ж ево разберет. Намалевано… кветка что ль, али листок… И вот подфартило ж ему жезл вытянуть и править нынче будет сем солнцеворотов.
—А скажи-ка, как вам тепериче живется?
—Погано живется. Долговые повины великие…—старик испуганно замолк, втянул голову в плечи, и метнулся к дверям.
В корчме мгновенно воцарилась напряженная тишина, на смену ей вскоре пришла многоголосая, презрительно–грубая перебранка. Как-то сразу стало неуютно, и завсегдатаи поспешили покинуть ставшие негостеприимными столы да лавки. По одиночке и группами посетители устремлялись за порог, за которым сгущались холодные зазимные сумерки. Корчмарь сник, и с обреченным видом отправился в погреб за новой бочкой. Девка спешно отирала закопченные глиняные люльки, расставляла в них чадящие лучины, развешивала сии светильники по стенам, чтобы света дорогим гостям незваным поболе было.
Прежде появление стражей ничуть не мешало общему веселью. Наоборот, добродушные, смешливые парни с выкованным трилистным оберегом не гнушались погулять за одним столом с обычными градичами. В охотку угощались за чужой счет, но и сами не прочь были проставить по пару кружек доброго меда али кваску для прочего люду. Разглагольствовали на всяческие темы, и бывало даже по великому секрету пересказывали дворные байки. Но то было раньше… Новый кнес каким-то мудреным указом наделил стражей всяческими милостями, мол, они особо избранные. Из этого кагала широкоплечих молодцов выделено было трижды два шестерика, предназначением оных стала охрана особы правителя и его приближенных. Следующей шла дворная стража. Добрых две сотни нарочно обученных молодчиков денно и нощно несли свою службу на благо благодетелей народа, попутно занимаясь надзором за порядком в граде, кабы воровства али разбоя не случилось. И, наконец, так званые орды вольнонаемных мордоворотов, готовых по первому же сигналу любому и где угодно свинтить башку, кошель или прочие досужие части тела. Однако, караул на стенах, видимо, по старой памяти, несли в черед градичи, вооруженные затупившимися пиками и ржавыми от рубки капусты большими ножами.
Ремесла не особо привечались, щедро одаривалась только служба. Старые люди недоуменно чесали маковки, видя такие дела. А молодые здоровые лбы с радостью записывались в стражи, и творили безобразия законным чином сверх всякой меры.
Веселье в корчме набирало обороты. Захмелевшие стражи все чаще подзывали хозяина, велели подать то мяса посочнее, то меду послаже, задевали бегающих с кружками да блюдами девок, переговаривались все громче и маловразумительно. Кроме стражей, продолжить трапезу рискнули двое приятелей злодейского вида и мнимые штукары. Корчмарь и его подручные сбились с ног, забесплатно обслуживая воев. Довольно-таки скоро, благодаря усердию корчмаря, который с любезной улыбкой обносил незваных гостей, тайком желая им лопнуть или упиться, что гораздо милосерднее, стражи дошли до всеобще человеколюбивого, но крайне обидчивого состояния. Признав в парочке собратьев по ремеслу, подгулявшие воины переключились на более миролюбивую троицу.
—А чегой-то они тута расселись? – старший по чину исподволь подмигнул своим сотрапезникам. Те заухмылялись в предвкушении нового развлечения.—Нет кабы повеселить добрых людей… —страж сделал паузу, выжидательно поглядывая на путников.
Трошка ответил ему хмурым взглядом и втянул голову в плечи. Дред и Орген многозначительно переглянулись. Шестеро на двоих, мальчишку брать в расчет не стоит, да и оставшиеся двое посетителей не преминут поспешить на выручку дворным стражам. Итого восемь получается.
—Так я не понял… — один из стражей правильно истолковал молчаливое одобрение старшего, поднялся, с грохотом отшвырнув деревянный табурет. Шагнул к путникам.
—Добрый человек, мы сделали нынче великий переход, к торжищу спешили, желая повеселить правителя нашего, притомились… — Орген нарочито сутулился и, опустив голову, говорил жалостно, — позволь нам передохнуть се дня, а позаутро мы все штуки наши покажем перед всем добрым людом…
—А-а-а! Так вот как!.. На торжище трюкачить знать будете, а верных слуг нашего кнеса позабавить не хотите! — заревел старший, припечатывая увесистым кулаком дубовую столешницу. Кружки подпрыгнули, пенный квасок ринул через край, щедро оросив штаны и подвернутые полы корзнов стражей. Настроения им это отнюдь не улучшило. Торопко дожевывая, они решительно поднимались, и неспешно подтягивались к притихшим штукарам. Старший, не отрываясь от своей чаши, словно нехотя махнул рукой, мол, разомнитесь да преподайте наглецам урок.
Здоровенный яйцеголовый страж, ухмыляясь, потянулся, чтобы цапнуть и хорошенько потрепать мальчишку, что сидел ближе всех к краю. Трошка отпрянул, с силой пнул ничейный тяжелый табурет, и тот, проехав с пядь по полу, крепко врезал стражу по ногам. Яйцеголовый взвыл, схватился за подшибленные колени, словами обидными поминая нечисть. Не дожидаясь ответного действа, Трошка шустро сиганул под стол и вынырнул с другой стороны. Дред, до сего дела вальяжно развалившийся на лавке, в мгновение ока подпрыгнул, ухватился за закопченную потолочную балку и послал согнутые ноги навстречу подбегавшим. Окованные железом сапоги отбросили двух наискось через комнату, почти в самый очаг. Дред качнулся, взял разгон и в зверином прыжке обрушился на вытащившего до половины меч стража. Тот замертво свалился на пол.
Счет стал пять к двум, правда, из этих пяти один сильно прихрамывал, а двое попеременно потирали то грудь, то спину и то, что пониже, пылая жаждой мести, как и дымившиеся местами штаны. Орген тем временем вовсю развлекался, ловко отмахиваясь большим чугунным сковородником от насевших на него наемников. Он в основном отбивал разящие мечи, и тогда по корчме разносилось неблагозвучное стальное кряканье, изредка перемежаемое хрустом, когда сковородник пару раз прошелся по недостаточно проворным конечностям кожаных типов.
Драка разгорелась нешуточная. В гостевой, перегороженной столами да лавками, помахать мечом от души, чтобы не задеть своих же, было делом нелегким. И потому в ход пошла подвернувшаяся под руку утварь. На совесть сколоченные табуреты смачно припечатывались о непробиваемые стены и такие же дубовые головы, гарнцевые кружки удачно заменяли метательные камни, а пудовый ухват в руках одного из стражей вообще превратилась в грозное оружие, обрушиваясь куда и на кого ни попадя. Из-за приоткрытых сенных дверей в дерущихся летели моченые яблочки и кисленькие огурочки из позалетошних запасов. Девки задорным визгом сопровождали каждое удачное попадание, особо тщательно целясь в приметные рыжие накидки стражей.
Трошка, подхватив забытые корчмарем у огня вертела, и лакомясь на ходу поджаристыми кусочками, ловко уворачивался от злопамятного стража, вознамерившегося во что бы то ни стало изловить проворного мальчишку и сполна расплатиться за разбитые колени. Вид у яйцелоголового был страшно разгневанный, обещанные кары, сыпавшиеся с его уст, как из рога изобилия, становились все изощренней с каждым удачным уворотом или сноровистым ударом вертела, коими старательно жаловал его шустрый щенок.
Дред с изящной небрежностью вывернулся из «клещей», в кои вознамерились захватить его двое стражей. И пока те поспешно разворачивались, успел подхватить с пола уже не нужный их сотоварищу меч и смертоносным вихрем прошелся по остаткам корчмы, кулаком да рукоятью разя менее поворотливых вояк направо и налево. Своевольная победа уже окончательно и бесповоротно перешла на сторону малочисленной братии, но двери, и без того висевшие на одной створке, с жалобным хрустом отлетели прочь, и на пороге образовалась плотная масса из десятка, а то и боле стражей. Явно, сии доблестные вои ошивались где-то поблизости в поисках дармовой выпивки и развлечений, и на шум драки слетелись как стервятники на пиршество. Их покрасневшие носы и рожи с отметинами былых похождений прямо-таки лучились довольством.
Корчмарь, узрев пополнение, прижал к груди плоскую оловянную мису, что держал наизготовку, намереваясь достойно покарать буянов, осмелившихся посягнуть на хранившиеся в бочонке под высокой лавкой серебрушки, и, пробормотав нечто вроде «О, боги!», медленно сполз долу, понимая, что теперь даже все святилище не спасет его заведение от полного разорения и изничтожения. Потрепанные в пылу драки стражи приободрились.
—Попали!— здраво оценил обстановку Орген. И стал пробиваться к окну, расчищая сковородником путь.
—Трошка, ходу! – Дред бросился следом, для острастки швырнув в кого-то меч, и попутно опрокинув под ноги прибывшим стол. Чуть замешкался, оглянулся, и так и не разобравшись, выскочил Трошка или нет, протиснулся в высаженное Оргеном окно.
В два прыжка пересек задний двор, на ходу перемахнул довольно высокий плетень, выскочил в проулок, и оскальзывая на камнях мостовой, припустил за напарником, который уже сворачивал в какую-то темную улочку. Далеко за спиной пыхтели и тяжко топали стражи, помогая себе грозными выкриками.
Прав был Питер Пэнн: взрослеть глупо. И лучше этого дела избежать. Если сумеешь. Ну или оттянуть. Хотя бы.
Потому что взрослые — идиоты.
И не то чтобы иногда. Или даже часто. Очень даже, ага-ага! Слишком. Да почти постоянно! Взять хотя бы эту стерву ноль-ноль-семную с её заморочками. И чё ей сдались эти девицы? Вот мёдом не корми, а дай лишь с кем-нибудь скрестить! Можно подумать, других забот нету.
Тут в «Сокровищах Атлантиды» шестой левел недоквещен, а она нудит: «Вовочка, будь хорошим мальчиком…» Ладно хоть сегодня не в парк с кем-то типа дурры-Райки, а всего лишь Семяшкину до дома проводить. Благо живёт она в двух шагах и мне всё равно по пути.
При этом возражать стерве бесполезно — никаких разумных доводов она не понимает и понимать не хочет. Будет нудить незатыкабельно. Давить на совесть. Уговаривать, улещивать, обещать и снова нудить. Весь вечер испортит. Проще выполнить и отвязаться побыстрее.
Идём вот. С Семяшкиной, ага-ага! Как идиоты, рядышком. Ещё и сумку её тащу. Хорошо, не тяжёлая. А с чего бы ей тяжёлой быть? Если в ней ничего, кроме косметички!
«Вовочка, будь хорошим мальчиком, не молчи, поговори с ней!»
О чём?!
О чём можно говорить с Семяшкиной? Сорокина хотя бы зомбей по подземельям заброшенного реактора гоняет. Гадость, конечно, и мочилово тупое, но там местами и приличные левелы есть, с кодами и манёврами. Не только на скорость клавиши жать, но и мозгой поскрипеть. Да и задачки подозрительно похожи на атлантидские, сравнили-обсудили и прикололись. Может, одна команда оба сценария писала. Или у них мысли сходятся. Но так то Сорокина. А с Семяшкиной — о чём?
О её «Счастливом Модном Бутике»? Или о «Гламурных Пупсиках»? Заглядывал на её страничку, всю розовую и в бабочках со стразиками, чуть не стошнило. Хорошо, живёт она действительно недалеко.
Ещё лучше, что сама всю дорогу трындела. Нужно было лишь вставлять временами: «Как интересно!», «Да что ты!», «Ну надо же!» и ещё что-то в таком же духе. Не знаю уж, о чём она трындела — не слушал. Вот ещё халва была — Семяшкину слушать!
И аж прифонарел, когда, прощаясь, она выдала:
— А ты, оказывается, оригина-а-ал! Вот уж не думала. Таинственный скрытный Вовчик, полный секретов и неожиданностей… С тобой интересно поговорить.
Интересно ей. А с микроволновкой она говорить не пробовала? Походу, могло бы и получиться. Тоже, наверное, сочла бы полной секретов и неожиданностей.
Ну вот с чего стерва взяла, что общаться с такими обязательно надо? Вернее, нет, не так. Не надо, а нужно. Опять не так. Необходимо. Требуется. Хочется… да, наверное, так точнее. Типа по жизни до зарезу необходимо, во. Она ведь уверена.
Потому что положено? То есть имеются нормы поведения, и будь добр исполняй и соответствуй? Потому что по дурацким правилам так вести себя положено? Дикость какая. Одно слово — взрослые. Вечно понапридумывают себе кучу дурацких правил. А потом сами мучаются. И других мучают
Тот же русский язык, ага-ага!
Вот почему, к примеру, СОБАКА?
Нет, кое-как, поднапрягшись, ещё могу понять логику с кофе. Ну, в смысле, того, почему его женского рода сделали, хотя всю жизнь среднего было.
Политкорректность типа.
С какого перепугу решили вдруг прогнуться перед теми аборигенами, что его первым открыли и пили, не понимаю, конечно, но ладно! Это другой вопрос. Где те аборигены — а где мы?! Да в их языке женский артикль имело три четверти слов! У них матриархат был голимый!
Но ладно, пусть. Логика бредовая, но она хотя бы есть. Нам с ними типа дружить. Не будем обижать лексически и всё такое. Но почему сейф через Ф пишут, когда проверочное слово вроде как сейвить, и оно-то чётко через В, тут не ошибёшься! Или вот ДУРРА. Почему она через два Р, а дурак и все прочие производные — через одно?
Русичка тогда сказала — не пытайтесь понять, просто запомните. Не маразм ли? Но ведь версия айтиров — ещё больший маразм! Они утверждают, что всему виной неустранимый баг в одной из обучающих программ начала века, который так и не смогли исправить. Типа правила русского языка оказалось подправить куда проще.
Идиотизм, конечно. Но хоть какое-то обоснование, пусть и бредовое. И, скорее всего, позже придуманное — ну ведь действительно не могло же так быть. Правда?
Но вот СОБАКА — почему?
Опять типа просто запомнить и не пытаться вдуматься? Бред же!
Ну точно как с Фиником.
Это наш ботан записной, улыбчивая мокрица. Всехний друг, Нашим-Вашим. Был такой персоныш в какой-то детсадовской книжке. Книжку не помню, а перс зачётный такой. Калорийный. Помню, он легко гнулся во все стороны, вроде как гуттаперчевый был. Или тряпочный вообще. Куда надо — туда и прогнётся.
Так и Финик — один в один. Вот у него никогда никаких вопросов нет. Сказали, что надо тупо запомнить — он тупо запомнит. Скажут забыть — забудет. И каждый раз будет радостно так улыбаться, словно его осчастливили. Он всегда улыбается.
Раньше параллельно было, он особо не доставал, а тут вдруг как приспичило. То одно ему, то другое. Хотел прикинуться шлангом, но стерва особо просила именно с ним повежливее. С нажимом так. И вот ведь что интересно — он ей и самой не нравится. А вместо того чтобы послать — «Вовочка, будь вежливым мальчиком…».
Опять какие-то ихние идиотские игры с дурацкими правилами. Как с собакой, ага-ага. Напряги, запутки, непонятки — и никаких тебе объяснений. Раньше только снаружи таким маразмом давили. На уроках типа. Можно было дебильной улыбочкой отгородиться. А теперь ещё и изнутри такая же бодяга, не отвертишься. Поскорей бы закончилось. А то ведь мне уже на полном серьёзе начало казаться, что в СОБАКЕ нет ничего странного.
Вот ужас-то…