— Ну и зачем мне может понадобиться такой никчёмный работничек, как ты?
Нрагон, начальник охраны одного из самых богатых на сегодняшний день шадизарских купцов, выглядел раздосадованным. И для досады у него имелись веские причины.
Он был хорошим начальником охраны. Может быть – даже самым лучшим во всём Шадизаре. Его подчинённые тоже были лучшими – подтянутые, дисциплинированные, преданные – как на подбор. Среди них не было случайных людей, просто по разным причинам оказавшихся занятой одной работой – они были отрядом, причём отрядом профессионалов. Более пятнадцати лет они вместе с Нрагоном охраняли караваны, и за всё это время в стычках с разбойниками потеряли всего троих человек. Чего тут было больше – везения, правильного нрагоновского руководства или высоких бойцовских качеств самих охранников, об этом пусть судят другие. Самому же Нрагону было вполне достаточно того, что это — было. И что отряд его заслуженно признавался одним из лучших на всём караванном пути. Если не самым лучшим.
Они и на службу к внезапно разбогатевшему мелкому купчишке пять зим назад так и поступили – все вместе, отрядом. С возрастом, знаете ли, как-то тяжеловато становится спать на голой земле и питаться исключительно вяленым мясом да сухарями. И сварливая жена с кучей сопливых ребятишек почему-то кажется в чём-то даже и привлекательней сговорочивой портовой девки.
Они тогда не прогадали – купец, их новый хозяин, резко пошёл в гору. Тоже перестал сам мотаться с караванами, передоверив это дело приказчикам да младшим помощникам, приобрёл загородный дом, потом второй, на озере, для летнего отдыха, а в самом Шадизаре отстроил роскошнейший чуть ли не дворец с огромным садом, фонтанами и павлинами. За пять прошедших зим штат его прислуги увеличился чуть ли не вдесятеро, появились в загородных домах и новые охранники – как же без них? Но к Нрагону и его подчинённым купец проявлял уважение, оставил в центральном, городском, доме, да и на увеличении численности их отряда не настаивал. На такое хозяйское уважение приходилось отвечать ещё большим служебным рвением. Кому другому подобное могло бы оказаться и в тягость, но ребята у Нрагона были выученные и преданные, как уже говорилось. И с работой своей до недавнего времени справлялись вполне успешно.
Но это – до недавнего времени.
Словно сглазил кто великолепную команду, словно какой-то из ненароком обойдённых подношением мелких богов решил вдруг обидеться и всерьёз напакостить. Когда два дня назад один из опытнейших нрагоновских бойцов получил тяжёлую травму в одной из бездумных и яростных кабацких драк, причём получил по глупой случайности, от вовсе даже и не ему предназначенного удара деревянной скамьей по голове, Нрагон даже не удивился. Вздохнул только горестно. Он давно уже ожидал чего-то подобного. Всю последнюю луну к этому шло.
Конечно, отсутствие одного бойца не могло существенно ослабить отряд. Тем более – такой отряд, как у Нрагона. Печальное событие, кто спорит, но вовсе не повод для серьёзных волнений. Да только вот в том-то и дело, что ещё пол-луны тому назад другой нрагоновский подчинённый уехал в полносезонный отпуск по случаю женитьбы. А ещё один вот уже почти что луну залечивал ногу, сломанную во время неудачного падения на ежедневной тренировке.
Отсутствие одного человека – ерунда. Двух – трудность, с которой ещё можно как-то справиться. Во всяком случае – попытаться. Трёх – катастрофа. Ну, если и не катастрофа, то, во всяком случае — проблема, и проблема серьёзная. А возникающие перед ним проблемы Нрагон привык решать быстро и на корню. Особенно – серьёзные.
Отряду требовались новые бойцы. Сильные, ловкие, знающие своё дело.
А, главное – молодые.
Что толку закрывать глаза на правду – с годами никто из нас не становится более юным. Вот и среди нрагоновских вояк – спору нет, прекрасных вояк! – нет на сегодняшний день ни одного, не разменявшего четвёртый десяток. Как минимум. А двоим так и вообще далеко за полтинник! Ещё две-три зимы – и из них песок посыплется, никакие ежедневные тренировки не помогут. Старые кости, старые мышцы, холодная кровь. Вот и у Хайя нога так долго срастается – десять зим назад, помнится, через три седьмицы прыгал уже и на коне скакал вовсю, а перелом похуже был…
Женятся вот тоже…
Пока, правда, один только, да ведь это – как заразная болезнь! Стоит одному подхватить – и пиши пропало. Не остановишь без жёсткого карантина для заразившегося. А как его от прочих ребят отстранять прикажешь? Совсем выгнать – так ведь не за что, боец хороший, и ребята не поймут, ворчать станут. А вот вернётся он с медового месяца — глаза шалые, мышцы дряблые, морда счастливая… вот тут-то они все с цепи и сорвутся, к гадалке не ходить! Хорошо, если хотя бы треть отряда от злого поветрия спасти удастся.
А женатый человек – это уже не охранник. Он в первую очередь о жене начинает заботиться, о доме, о семье, о детишках. Такой ещё трижды подумает, а стоит ли лишний раз подставлять свою шею за хозяйское добро? И ещё, кстати, неизвестно, что в результате надумает!
Нет, что ни говори, а нужны отряду новые бойцы, молодые да ловкие. И о женитьбе по молодости не помышляющие. Хорошо бы, конечно, чтобы были они при этом ещё и преданными, но преданность не рождается на пустом месте, её воспитывать надо, кропотливо и долго. Значит, для начала вполне можно ограничиться силой и молодостью. А там – посмотрим.
Вчера, казалось, он договорился с одним таким.
Мощи в нём было на троих, да и ловкостью он отличался изрядной – непроверенный товар Нрагон и на базаре-то никогда не брал, не то, что на работе, а потому первым же делом устроил вероятному новичку испытание. Новичок справился вполне успешно. Немного смущало, правда, то обстоятельство, что был он варваром. А варвары из далеких диких гор, мощные и смертоносные, как горный обвал, как правило оказываются точно так же и неуправляемы. Но Нрагон отбросил сомнения, справедливо рассудив, что хорошие деньги делают управляемыми всех. И ударил с варваром по рукам. Насколько Нрагон знал кодекс чести этих диких горцев, ударение по рукам было куда весомее иной гербовой печати.
И теперь вот уже третий колокол он маялся на солнцепеке в ожидании этого проклятущего варвара, понимая уже, что ждёт он напрасно. Варвар, похоже, нарушил сделку.
Редко, но случается.
Кто их, варваров этих, поймёт?
Короче, причины досадовать у начальника охраны были вполне серьёзные. А тут еще этот вот…
На первый взгляд назойливый оборванец показался ему не слишком удачливым нищим или даже мелким базарным воришкой – больно уж шустрые ручки были у этого горе-попрошайки, слишком цепок был взгляд из-под грязных спутанных волос. Поначалу Нрагону показалось, что не достоин этот юный оборвыш ничего, кроме мелкой монетки и брезгливой осторожности.
И только повнимательнее приглядевшись, Нрагон осознал свою ошибку.
Слишком гордая осанка была у этого оборванца, не бывает у простых уличных попрошаек такой осанки, выросшие на улице с раннего детства привыкают сутулиться и втягивать голову в плечи, стараясь сделаться как можно мельче и незаметнее. Да и лохмотья его, при более внимательном разглядывании, оказывались хоть и измазанными в грязи и изорванными до почти полной неузнаваемости, но отнюдь не дешёвыми тряпками. Когда-то, похоже, были лохмотья эти очень даже приличным одеянием, на штанах до сих пор местами сохранилось золотое шитьё. И были, если судить по укороченным полам драного плащика, совсем ещё недавно – такой фасон вошёл в моду среди аристократической молодёжи не больше года назад.
Да и просил этот оборвыш не хлеба и даже не денег – он просил о немыслимом.
Он просил о зачислении в отряд.
Ни больше, ни меньше…
Времени изучить оборванца как следует и переменить своё первоначальное мнение у Нрагона было достаточно – высказав просьбу один раз, в самом начале, и получив сдобренный изрядной долей сарказма отказ, попрошайка не стал настаивать. Просто кивнул, словно ничего иного и не ожидал, и молча сел прямо на грязную каменную мостовую, всем своим видом показывая готовность ждать пересмотра принятого Нрагоном решения хоть до вечера. Нрагону очень хорошо было его видно из жалкой, но всё же тени полотняного навеса, натянутого предприимчивым хозяином таверны над входом – для удобства посетителей, желающих выпить свою кружку пива не в душном сумраке полуподвального помещения, а на относительно свежем воздухе
Так он и сидел – вот уже четвёртый оборот клепсидры. Или колокол – куда более привычная простым горожанам мера времени. Неподвижно, на самом солнцепеке, ни разу не подняв руки даже для того, чтобы вытереть пот со лба или отмахнуться от вездесущих надоедливых мух.
Поначалу Нрагона забавляла эта его молчаливая неподвижная настойчивость. Но пиво в кружке кончилось уже давно, причём была это далеко не первая кружка. И даже не пятая. А варвар всё не шёл. И росло раздражение.
А парнишка по-прежнему сидел, сложив на грязных коленях не менее грязные руки. Руки эти выглядели так, словно он совсем недавно зачем-то рыл ими землю – побитые, исцарапанные, со свежими ссадинами и чёрной грязью под обломанными ногтями. Но – тонкие длинные пальцы, но – аристократически узкие кисти, ошибочно принятые Нрагоном при первом взгляде за профессиональную наработанность опытного карманника. Не прост мальчик. Ох, как не прост. Да и тряпка, что намотана у него в виде широкого пояса, тоже не очень проста…
Нрагон пригляделся внимательнее и мысленно ахнул. Если старые глаза его не обманывали и тягучий матовый блеск не был игрой перегретого полуденным солнцем воображения, то тряпка эта была самым настоящим туранским шёлком!
Это было уже слишком. Нрагон не выдержал. Встал из-за столика и даже вышел на солнцепёк, подойдя к парнишке почти вплотную. С расстояния в два шага ошибиться было уже невозможно — на поясе у уличного оборвыша было намотано целое состояние…
Парнишка наблюдал за ним из-под спутанной чёлки. Его взгляд был спокойным и уверенным. Даже, кажется, чуть-чуть ироничным, что уж вовсе ни в какие ворота не лезло. Этот взгляд всё и решил – отойти обратно к столику или даже просто уйти, зная, что в спину тебе смотрят таким вот понимающим и чуть ироничным взглядом, оказалось делом невозможным. Оставалось лишь заговорить, словно именно для разговора с этим странным нищим встал он из-за своего столика и вышел на солнцепёк. Нрагон откашлялся и спросил, словно продолжая не законченный три колокола назад разговор:
— Ну так и зачем же мне может понадобиться такой никчёмный работничек, как ты? У меня не цирк. И не богадельня.
Нищий ответил сразу – словно и не было столь долгого перерыва в их беседе:
— Даже самым сильным охранникам может понадобиться мальчик на побегушках.
Взгляд его по-прежнему оставался спокоен.
Нрагон задумался.
А что? Пожалуй, это был вполне приемлемый вариант. Сейчас зачислять его в отряд на правах полноценного бойца не только бессмысленно, но и просто опасно – и сам погибнет в первой же стычке, и товарищей подведёт. Но годика через два или три, побегав с ребятами на тренировочных боях, поднарастив на свои аристократические кости немного мяса и заматерев, он может оказаться очень даже и ничего. Бойцовская жилка в нём есть, это по взгляду видно, а то, каким путём и по каким причинам оказался он на улице – в конце концов, его личное дело. Пусть для начала поживёт при кухне, пообвыкнется, а там посмотрим. К тому же и повар жаловался, что кухонных мальчишек вечно не хватает. Он, онечно, слишком взрослый для работы кухонного мальчишки… но, с другой стороны – тем старательнее будет рваться в настоящие бойцы…
Нрагон принял решение.
— Ладно. Уболтал, языкастый! Я, пожалуй, действительно возьму тебя – с испытательным сроком, конечно, и не сразу в отряд. Поживёшь пока при кухне. Если хорошо себя проявишь – то задержишься там недолго. Но вот это, – корявый палец ткнулся в золотой шёлк пояса, — придётся сдать. Не положено…
***
— Эй, ты! Что, не видишь, что бадья уже полная?!
Рука у повара была тяжёлая. И то правда – поворочай-ка всю жизнь огромные кастрюли да котлы, попереворачивай сбоку на бок ежедневно все то, что купец со его товарищи употребить изволят к завтраку-обеду-ужину, не считая мелких перекусонов, — и накачаешь руки такие, что любому кузнецу впору обзавидоваться.
Это была мысль – так, посторонняя. Непосредственно Конана то, что и как проходило через руки старшего повара, касалось мало. Куда больше его касалось то, что до этих рук не доходило, будучи еще на подходе отрезано, отсеяно, удалено и вычищено многочисленным более мелким слугами. Более мелким по сравнению с главным поваром, конечно. По сравнению же с тем положением, каковое ныне вынужден был занимать в кухонной иерархии Конан, любой младший помощник распоследнего поварёнка был достаточно важной персоной, чтобы не захотеть самому выносить помои. Зачем, когда есть кто-то, кому можно приказать?
А бадья и действительно была наполнена уже почти доверху – злобные поварята специально тянули до последнего, и теперь радостно хихикали из своего угла, глядя как пришлый будет корячиться, выволакивая огромный бак из кухни на задний двор. Это была их вечная, но никогда не приедавшаяся шутка, и Конан сам бы мог догадаться об этой их задумке ещё два оборота клепсидры назад и предотвратить веселье в зародыше, просто вынеся злополучную бадью вовремя. Как он и поступил вчера, получив в награду с десяток словно бы случайных пинков, а также неслучайных и оттого ещё более обидных плюх.
Конечно, на плюхи и пинки можно было бы и ответить. Кухонная пацанята не были соперниками Конану даже и в его нынешнем состоянии. Молокососы, улицы не нюхавшие, благополучненькие и всегда сытые, привыкшие спать в тепле неженки. Даже в этом хлипком и ненадёжном теле Конан один стоил десятка таких, как они.
Да только вот главный повар ещё в первый день сказал, угрожающе нависнув над Конаном и поводя вокруг налитыми кровью глазами, что драк он на кухне не потерпит. И зачинщик будет выкинут с позором и немедленно. И по лицу его нетрудно было догадаться, кто именно будет признан этим самым зачинщиком – независимо от реального положения дел. А быть выкинутым отсюда в планы на ближайшие дни у Конана как-то не входило.
Во всяком случае – пока.
Ворочая огромную бадью, Конан не торопился.
У неторопливости его имелись две причины, и обе – весьма весомые. Первая из них была всем и каждому понятна – а куда, собственно, торопиться кухонному мальчишке? Обратно на кухню, где ему немедленно найдут новую не менее приятную работёнку, которую по той или иной причине не желает выполнять никто другой?
Ха!
Кухонные мальчишки всех времён и народов тем и знамениты, что шустры и торопливы безмерно они только под бдительным оком Старшего Повара. Оказавшись же за пределами обозреваемого им пространства, мальчишки меняются разительнее, чем покидающая свою бывшую куколку гусеница. Только – наоборот. Стремительный полёт уступает место вялому волочению ползком, бывшие шустрики превращаются в самых медлительных существ на свете. Это знают все, даже Старший Повар, и относятся к этому хотя и без особого одобрения, но с пониманием. Так что на кухне ещё какое-то время отсутствие Конана никого особо не удивит. Наоборот – удивило бы слишком быстрое возвращение. И это — славно.
Потому что у его неторопливости была и другая причина.
Гораздо более важная…
Помойная яма находилась в самом дальнем углу заднего двора. Этот угол был образован двумя стенами. Одна из них – внешняя, отгораживающая дворик от улицы – была сплошной и массивной даже с виду. Она сурово и неприступно вздымалась на высоту трёх человеческих ростов, сложена была из массивных блоков серого песчаника и украшена сверху многочисленными острыми пиками для достойной встречи незваных гостей. Пики были направлены остриями не только вверх, но и в стороны, на манер рыболовных крючков, и выглядели внушительно. По десятиузелковой верёвке сложности Конан оценил бы ее неприступность на девять, может быть, даже девять с половиной узелков, и в одиночку штурмовать бы пожалуй что и не решился.
Вторая стена была куда попроще. Узелка этак на полтора, да и то с натяжечкой. Простенькая такая стеночка, для начинающих. В смысле штурма, конечно, потому что назвать простенькой кладку, известную среди мастеров строительного дела под названием «каменная вуаль», не смог бы ни один хоть чуть-чуть разбирающийся в домостроении человек.
Эта стена была внутренней, и потому от неё не требовалось неприступности, высоты и массивности. А вот ветропроницаемость очень даже требовалась – лето в здешних краях жаркое и душное, окружённый со всех сторон высокими непродуваемыми стенами двор очень быстро грозит превратиться в печку. И ажурная, похожая на кирпичное кружево кладка эту проницаемость обеспечивала вполне, заодно служа и некоей символической оградой, этаким напоминанием для «своих» о том, что далее идёт дворик совсем уж внутренний.
За кружевной стенкою был сад. И помойная яма в самом дальнем углу у этой стены – это пока что было самое близкое расстояние, на которое Конану удалось подобраться к находящейся где-то в этом саду цели его нынешнего задания.
Забраться по этой стеночке мог бы, пожалуй, даже слепой, глухой, безногий и однорукий калека. Забраться-то он смог бы. И даже в сад спуститься, пожалуй, тоже сумел бы.
А что дальше?
Сквозь пустоты в кладке сад просматривался неплохо, разве что слегка вразнобой, нецельно. За три проведённых при кухне дня Конан успел изучить доступные кусочки с тщательностью какого-нибудь фанатика-древоведа, и уже практически каждое дерево в этом саду знал, можно сказать, в лицо. В ствол, в ветви, в… ну, что там еще у деревьев имеется? Вот во всё это он их и знал. Всех, которых смог разглядеть. Да только вот нужной дерева среди них он так и не обнаружил.
Нет, персикив этом саду, конечно же, росли. И было их немало.
Но ни одно из увешанных ими деревьев почему-то не окружала дополнительная ограда с табличкой, украшенной чётким и недвусмысленным указанием, что вот именно это дерево и есть то самое, искомое и волшебное. Ну, на худой конец – хотя бы чем-нибудь ну очень угрожающе-зловещим. Типа «Остановись, смертный!» или «Не влезай – убьёт!». Ни одно из увиденных Конаном деревьев не охранял днём и ночью особо бдительный страж. И, что характерно — ни на одном из деревьев не висели, мерцая нездешним светом, два волшебных фрукта, по отсутствию которых так убивался несчастный шахиншах.
Впрочем, и страж, и персики в саду имелись. Только вот персики почему-то предпочитали расти не парами, а большими кучами, склоняя своим обилием и тяжестью ветви некоторых деревьев чуть ли не до земли. Может, где-то среди них и присутствовало дерево всего лишь с двумя плодами, но оно совершенно потерялось в общей массе более плодовитых соседей. Или же первоначальное предположение Конана было правильным, и за четыре прошедших луны да при хороших удобрениях и обильном поливе дерево это и само плодовитость свою существенно повысило, не желая от соседей отставать – кто их, эти волшебные деревья, знает? Может, они тоже ревнивы к чужим успехам!
Но, как бы там ни было на самом деле, всё сходилось к тому, что отсюда, из-за забора, Конан никак не мог определить заранее искомое дерево. Возможно, пошастав по саду и познакомившись с каждым деревом не только визуально, он бы каким-то образом нужное и обнаружил, да только вот для проверки этого предположения ему необходимо было: — А – оказаться в саду, и Б – некоторое время там провести в полном и абсолютном одиночестве.
И вот тут-то как раз и начинались проблемы.
Автор публикации
