— Ты – наёмник. Ты работаешь за деньги. Денег у меня нет. Но есть золото. И драгоценности. Это задаток. А если ты выполнишь работу и поможешь мне – то будут и деньги. Много денег. Очень много, в десять раз больше, чем это. Ты ведь согласишься, правда?
Она старалась говорить уверенно, но личико уже снова кривилось неуверенностью и отчаянием. Глупо пытаться блефовать с таким-то личиком – откуда у нищей горской девчонки может найтись столько денег? Она и считать-то умеет в лучшем случае до десяти…
Конан взвесил на ладони завёрнутые в тряпку украшения. На сотню потянут, купец, похоже, хоть и сволочь, но сволочь щедрая. Во всяком случае — к своей последней жене. Перекупщик заберёт себе львиную долю, как у них водится, но всё равно останется немало. На одну-две луны безбедной жизни, если не слишком шиковать… Но, по сравнению с тем, что было обещано юным шахиншахом за возвращение волшебного дерева – так, мелочь, разговора не стоящая.
Он уже принял решение. Почти сразу, ещё до того, как она начала говорить, как только почувствовал кожей живота острые шпильки серёжек или какой другой женской дребедени. Но оглашать своё решение не торопился – пусть девочка поверит, что он, как настоящий серьёзный наёмник, сначала должен всё как следует обдумать и взвесить.
— И что я должен буду сделать?
— За то, что дала тебе я, совсем немного. Просто отправить письмо. В караван-сарае есть хорошая голубиная почта, очень быстрая и точная. Я напишу тебе адрес и дам письмо, ты просто придешь туда и отдашь дежурному свиток, они сами всё сделают. А если осмелишься дождаться и ответа – тебе заплатят больше. Просто за то, что ты расскажешь про меня. Намного больше…
Конан еле заметно поморщился. Да что она заладила – намного, намного?! На самом, что ли, деле, совсем не умеет считать?..
— И кто же мне заплатит? – спросил, затягивая узел и опуская его себе под левую руку. Красноречивый такой жест, не отказываюсь, мол, но пока что ещё и не соглашаюсь, — Бабка, живущая в пещере?
Он постарался сказать это помягче, боясь, что любая попытка пошутить в адрес уважаемой престарелой родственницы будет расценена как презрение и высокомерие. Так и вышло — девочка шутку не приняла, поморщилась досадливо:
— Нет, конечно. Тебе заплатит мой муж.
***
А в том, чтобы вести подобные переговоры лёжа, оказывается, есть и свои преимущества. Тебе, например, не грозит отбить задницу, не слишком удачно приземлившись ею на пол после подобного ответа.
И ведь не врёт, вот что самое ужасное! С таким лицом врать нельзя. Действительно свято верит, что муж хорошо заплатит беглому евнуху из собственного гарема за то, что тот передаст неизвестно кому весточку от его не слишком-то, похоже, верной жены. И как это ей удалось вырасти в горах и даже дожить до своих (сколько ей там?) зим – с этакой-то наивностью? А, может быть, не наивная, а просто больная? Красивая юная дурочка, которую умная бабка-ведьма постаралась поскорее сбыть с рук, пока заезжий купец не разобрался. Впрочем, купцу могло быть и всё равно. Зачем красивой жене быть ещё и умной? Лишнее это. Так что тут, скорее, наоборот всё было – за умственную неполноценность невесты хитрая бабка наверняка содрала с купца десяток лишних монет…
Больным лучше не возражать.
— Ага. Я понял. Ты мне поможешь бежать. Я отправлю письмо. Купец мне заплатит.
Кажется, ему не удалось произнести это с достаточно серьезным лицом. Во всяком случае, девушка покосилась как-то странно, в великолепном презрении сморщила хорошенький носик:
— При чем тут эта вислоухая черепаха, хорёк тошнотный?! Тебе заплатит мой муж! Настоящий!
***
— Мой муж меня очень любит! Он очень важный господин. И очень богатый! Он со мной не разводился, я знаю, я бы почувствовала, а если так – значит, он всё ещё мой муж, что бы там не хрюкали разные! Он не продавал меня, хорёк врёт! Меня украли!
Она умудрялась говорить очень тихо, почти шёпотом, но при этом многочисленные восклицательные знаки слышались вполне отчётливо. А купец-то, похоже, не дурак на дармовщинку! Тут – деревце, там – жену, сям – ещё что-нибудь, в большом хозяйстве всё пригодится. Интересно – он и по молодости был таким же… рачительным? Или это с возрастом пришло?..
Кстати, о дереве…
— Ты сад хорошо знаешь?
Девушка непонимающе моргнула, и он уточнил:
— Волшебных деревьев в саду много?
Она равнодушно пожала плечами, теряя интерес:
— Есть несколько, они у северной стены, там ограда специальная.
Несмотря на её собственную колдовскую природу – а, может быть, именно благодаря ей, — волшебные деревья девушку не интересовали совершенно. Ну что ж. Северная стена – это уже неплохо. Тем более, что имеется специальная ограда, что существенно облегчает поиски. Будем надеяться, что персиковых деревьев там не слишком много.
В идеале – одно…
Девушка тем временем отдёрнула занавеску и, высунувшись в непроглядную черноту ночного дворика, долго во что-то всматривалась. Похоже, углядела таки что-то, поскольку кивнула удовлетворённо и, обернувшись к Конану, прижала палец к губам и протараторила шёпотом:
— Пора-пора! Только тс-с! Ну что ты возишься, быстрее давай!
Она задула масляную лампу и буквально вытолкала Конана из крохотной комнатушки – тот едва не грохнулся, споткнувшись о предпороговую ступеньку, — и тем самым чуть не сорвал тайный побег в самом начале. В узле, которым он зацепился за притолоку, что-то предательски звякнуло.
Конан позволял девушке тащить себя через заросли. У него был свой план и своё мнение о том, как план этот привести в исполнение. План этот несколько отличался от предложенного девушкой. Но на первом этапе они совпадали, так что чего суетиться заранее? К тому же он был слишком занят, отводя от лица так и норовившие выколоть глаз ветки. Луны ещё не было, и темнота под кронами сада стояла непроглядная. Он почти ничего не видел, только шитое золотом одеяние девушки иногда слабо отсвечивало.
Наконец они вышли на открытое место. Он по-прежнему почти ничего не видел, но понял это по тому, что ветки больше не лезли в лицо и потянуло свежестью. Впрочем, то ли глаза потихоньку привыкали, то ли действительно стало чуть посветлее, но он уже почти что различил впереди смутную каменную кладку боковой стены дома.
Внезапно девушка остановилась. Конан с разгону сделал еще несколько шагов и остановился тоже. Напряг глаза и в темноте впереди разглядел ещё более тёмное вертикальное пятно прохода. Внезапно от большого тёмного пятна отделилось пятно поменьше и двинулось к ним навстречу. Девушка шагнула вперёд, сделав Конану знак оставаться на месте. Они встретились на полпути, два смутных пятна – тёмное и светлое. Может, они и говорили о чём-то – Конан не слышал за журчанием фонтана. Потом светлое пятно заспешило обратно, Конан двинулся было навстречу, но девушка скользнула мимо, бросив только:
— Подожди, я сейчас!
Конан пожал плечами. Сделал ещё два-три шага вперёд. Мбонго – если, конечно, это был он, — теперь находился совсем рядом. Похоже, всё-таки именно Мбонго, потому что стоял он не шевелясь, старательно отвернувшись к внешней стене и разглядывая на ней что-то, видимое лишь ему одному.
Конан встал рядом, глядя в сторону с той же старательностью. Помолчал. Потом сказал, словно бы ни к кому и не обращаясь:
— Жалко девочку…
Он не знал, сработает ли.
Он вообще не знал, понимает ли его этот самый Мбонго – может, он вообще не знает местного языка, и зря Конан заговорил именно на нём. Но уж горских наречий Мбонго не знает точно, а пытаться выудить из глубин памяти что-либо на диалекте чёрных королевств Конан не осмелился – давно не говорил на них и получиться могло что-то совсем уж непотребное. В конце концов, всегда остаётся вторая возможность. Хотя, конечно, хотелось бы обойтись без лишнего шума, поскольку потом предстоит сюда ещё возвращаться – девушка может себе думать что угодно о ценности своих побрякушек, но покидать гарем насовсем без вожделенного и хорошо оплачиваемого дерева Конан не имел ни малейшего намерения.
Показалось или нет, что огромная чёрная спина слегка шевельнулась?..
Конан затаил дыхание. Повторил – так же, в пространство:
— Девочка-то хорошая…
Не показалось – Мбонго опять шевельнул огромными плечами, словно выточенными из чёрного базальта. Вздохнул.
Он – понимал.
Не только местное наречие. Местные неписанные правила – тоже.
Это молоденькая глупенькая девочка, с местными обычаями знакомая мало и даже горцев считающая хорошими, может не понять, как отреагирует здешний муж и хозяин на внезапное таинственное исчезновение у строптивой жены всех подаренных им драгоценностей. Совпавшее, к тому же, с не менее таинственным исчезновением доверенного её попечению и вроде бы больного слуги. Вряд ли этот купец добился бы своего положения, не умей он считать, а уж сложить настолько простейшие два и два сумел бы и самый распоследний школяр…
Мбонго повернулся к Конану лицом – медленно так повернулся, словно действительно был каменным истуканом, оживлённым неведомой колдовскою силой. Помолчал, глядя сверху вниз – на чёрном провале лица жутковато светились белки. Внезапно резко повернул голову в сторону – из темноты беззвучно вынырнула запыхавшаяся девушка, прижимавшая к груди обеими руками какой-то светлый то ли тюк, то ли ворох непонятных тряпок.
— Вот! Я принесла! Подойдёт? Это нам дали шторы делать, но пока ещё не разрезали! Он длинный, два моих роста! Подойдёт?..
Она отпустила одну руку, и ворох развернулся по земле длинной широкой лентой скользкого шёлка. На какое-то мгновение Конан оглох – так сильно ударила в голову кровь, словно пудовым кулаком уличного бойца — да прямо по уху. Он узнал этот шёлк с первого же взгляда. У славного Мбонго на эту ночь, похоже, был свой собственный план, и шёлковой тряпке в этом плане отводилась не последняя роль.
Таких совпадений не бывает.
Похоже, кто-то на небесах вдруг непонятно с чего заинтересовался копошащимися на земле букашками и решил вмешаться. То ли действительно захотел из одному ему понятных соображений помочь, то ли просто наскучил людской нерасторопностью и решил слегка подтолкнуть, все именно в эту ночь. Как бы то ни было, сомневаться в подобной ситуации не стоило, поскольку подобное поведение оказывалось уже не просто глупостью, а самым настоящим богохульством. Впрочем, даже если это и простое совпадение, упустить его – глупость не меньшая…
Внезапно Мбонго наклонился и одним движением сгрёб в охапку девушку вместе со всем принесённым ею шёлком. Оказавшись на высоте мбонговского плеча, она было слабо пискнула, но огромный чёрный палец прижался к её губам и писк более не повторился. Конан скривился завистливо – ему для этого в своё время всей ладони не хватило, а тут, гляди ты, одним, понимаешь, пальчиком…
Мбонго шевельнул разок-другой каменными мускулами, пристраивая оторопевшую слегка, но совсем не испуганную девушку у себя на плече поудобнее, кивнул Конану и деловито зашагал в темноту. Конан рванулся следом. Он не понял, что именно задумал чёрный великан, но был готов к любому повороту. Тем более, что выхода пока всё равно не было – без провожатого или хотя бы лунного освещения он бы в этом саду не нашёл и своей задницы, не то что полуночной стены…
Впрочем, пока что полуночная стена откладывалась. Та, к которой вывел их Мбонго, была рассвкетной. Чем он руководствовался при выборе направления, Конан понял сразу, как только внимательнее пригляделся к оплетающим стену лианам – цветов на них было намного меньше. То ли почва в этом углу похуже была, то ли солнца поменьше – или, наоборот, жарило оно тут безжалостней. Или же просто камень в стене другой был, и не очень этот камень лианам по вкусу пришёлся. Но какова бы не была причина, Конан на обозримом участке смог обнаружить не больше десятка крупных белых воронок, да и то большинство из них еще не успели раскрыться, пребывая в сонном дневном состоянии свернувшегося бутона.
Мбонго ловко разделил свою ношу – девушку аккуратно поставил на землю, а шёлковое полотнище легко и как-то очень изящно набросил на стену поверх сторожевых лиан. Этакая вертикальная защитная дорожка, просто и гениально. Конан собирался даже восхищённо присвистнуть – так ловко, с первой же попытки это получилось у чёрного великана, да и задумка действительно гениальна – шелковая лента шириной в раскрытые руки, как раз хватит, а что тонкая — не беда, тут же не колючки опасны, а пыльце даже сквозь самый тонкий шёлк не проникнуть! Но вовремя вспомнил о необходимости соблюдать тишину. Да и не был он уверен, что умеет это тело свистеть с выбитыми зубами – кто их, магов, знает?..
Вместо этого он переглянулся с Мбонго – дабы убедиться, что правильно того понял. Подёргал шёлк и, уверившись, что держится он, вроде, крепко, полез наверх, цепляясь за переплетения одеревеневших веток сквозь тонкую ткань. Вообще-то делом это было нелёгким – высота у стены почти два роста, шёлк довольно скользкий, да к тому же ещё и постоянные опасения по поводу того, что в самый неподходящий момент соскользнёт он с особо вредного цветка – и рухнешь ты со всей дури с забора прямо в сонное царство. Но Мбонго, раз взявшись помочь, и далее не собирался стоять в стороне. Конан не успел сделать и трёх перехватов руками, как на икрах его словно сомкнулись стальные галерные кандалы и непреодолимая сила девятым валом просто таки метнула его к самому верху стены. Ему не пришлось даже подтягиваться – его туда считай что зашвырнули. Не вцепись Конан всеми конечностями в неровные камни, его бы, пожалуй, даже и на другую сторону перебросило.
Восстановив равновесие, Конан сел и упёрся ногами в подходящие выступы для большей устойчивости. Если был он прав – устойчивость ему сейчас могла очень даже пригодиться.
Так и есть.
Шелест ткани, короткая возня, возмущённый писк, — писк, правда, негромкий, сообразно обстоятельствам, – и ему на руки буквально рухнула краденая жена. Теперь уже считай что дважды краденая. Конан обхватил её поперёк туловища руками и ещё основательнее упёрся ногами в выступы – жена активно сопротивлялась попытке повторной кражи.
— Пусти! – шипела она, голоса, правда, не повышая, но брыкаясь при этом отчаянно, — Пусти! Мне нельзя! Ты что, не понимаешь?! Его же убьют!
Какое-то время Конан молчал, тратя все силы на то, чтобы и самому удержаться на узком гребне стены, и её там же удержать. Потом, когда девушка слегка притомилась и вырывалась уже не так активно, подытожил:
— А так – убьют тебя.
Она обмякла как-то сразу и вся целиком. Похоже, не такой уж наивной она была и тоже кое-что понимала. Просто говорить об этом не хотела. Конан добавил, подумав:
— Мбонго, может, и не убьют. Он дорого стоит. Очень дорого. А вот тебя бы точно убили. В назидание прочим жёнам. Ты же краденая. Значит, не стоишь ничего.
Девушка мотнула головой. Прошептала с непонятной горечью:
— Я тоже дорого стою! Очень дорого… Думаешь, стали бы меня иначе красть?!
Конан не нашёлся, что на это ответить. И был благодарен, когда она, глубоко вздохнув, шепнула уже спокойно:
— Чего расселся? Давай, что ли, слезать, раз уж всё так…
Конан осторожно втянул наверх шёлк, стараясь складывать его верхней безопасной стороной наружу – шёлк ему должен был ещё пригодиться, ночь предстояла длинная и хлопотная. Сначала – спрятать девушку. Это несложно – один вполне приличный воровской притон тут совсем недалеко расположен. Конана там теперь, конечно, не узнают, но сам он все нужные знаки и жесты помнил отлично. Примут и укроют, не в первый раз. Девушке там ничего грозить не будет – воровской кодекс чести и всё такое. К тому же к целительницам и без всяких кодексов чести в таких местах относятся с уважением – мало ли какая хвороба с тобой приключится? Не со всеми же болячками можно к городскому лекарю бежать.
Конан прикинул ещё раз, сворачивая шёлк в длинный жгут и мастеря из этого жгута петлю. Нет, на это не должно уйти слишком много времени. Он успеет вернуться сюда ещё до восхода луны. Хорошо бы, конечно, вообще всё дело провернуть по темноте, но это уж как получится. Жалко, что полнолуние было совсем недавно и луна ещё слишком яркая, издалека будет видать человека, зачем-то лезущего на стену, да ещё и в обнимку с деревом…
Он проверил петлю на прочность, аккуратно затянул её под мышками у девушки и, видя, что она всё ещё медлит, стоя у самого внешнего края стены и никак не решаясь прыгнуть сама, легонько пощекотал её под коленками. Она почти беззвучно взвизгнула и скакнула, что твой джейран – Конану чуть руки не выдрало из суставов. Шипя сквозь зубы, он осторожно вытравливал шёлковый жгут до тех пор, пока показавшаяся неимоверной тяжесть вдруг не исчезла. Жгут провис.
Конан скинул вниз свободный конец. Лёг на край стены, свесился вниз ногами, осторожно сполз. Повисел на руках, размышляя, что до земли не должно быть больше роста, а, стало быть, прыгать в абсолютную черноту совершенно безопасно. Разжал пальцы.
До земли действительно было недалеко. И босая нога его уже привычно впечаталась во что-то тёплое и мягкое…
***
На какое-то мгновение повторность ощущений взяла верх. Он снова был в саду, и драка с чёрными евнухами только ещё предстояла, и всё последующее – тоже, и сердце рвануло из груди с прытью испуганного зайца…
Конан зажмурился до рези в глазах и глубоко вздохнул. Постоял так какое-то время. Открыл глаза.
Помогло.
Теперь он, хотя бы и смутно, но кое-что видел. То тёплое и мягкое, на что он наступил, было всего лишь ворохом шёлка. Он его очень туго свернул, когда делал петлю, и теперь петля эта, постепенно раскручиваясь, змеей обвила ему ногу, потому и почудилось в первый миг нечто живое и даже двигающееся.То, что по-настоящему было живым, лежало немного дальше от стены.
И оно не двигалось…
Конан стремительно опустился рядом с лежащей на боку девушкой на колени, похлопал её по щекам, попытался нащупать пульс. Нащупал. И понял, что всё это время забывал дышать.
Девушка просто спала. Похоже, коснулась в последний миг случайного цветка. Или оставшаяся на шёлке пыльца при свёртывании не вся оказалась на внутренней стороне. Второе, пожалуй, куда достовернее – у Конана и у самого потихоньку начинали слипаться глаза.
Конан тряхнул мутнеющей головой, отгоняя сонный морок. Визит в притон придётся на некоторое время отложить. Есть дела поважнее…
***
Вода была почти холодной.
Конан вынырнул, отфыркиваясь. Вдохнул и снова опустил лицо в воду. Повертел головой, вымывая возможную пыльцу из волос. Он стоял коленями на дне деревянного желоба. Лежа, он вполне мог бы поместиться под проточной водой полностью – вот вам и ещё один плюс не слишком крупного тела. Но полностью он пока не хотел, осторожно смывая пыль с рук, ног и спины, но старательно обходя при этом нарисованные белым полосочки на груди. Голову он оставлял напоследок, и вот теперь, стоя на карачках, осторожно отряхивал мокрые волосы. Хорошо, что водопровод в этой части города проведён по старинке, открытым способом, а то пришлось бы, пожалуй, отмываться от сонной дури в какой-нибудь сточной канаве.
Сев на кирпичный бортик, он занялся шёлком. Тщательно расстелил его по дну жёлоба и прополоскал в довольно-таки сильном течении. Вытащил с трудом – мокрая ткань оказалась невероятно тяжёлой. Хорошо, что отжималась она так же легко, как и впитывала воду, и уже через четверть оборота клепсидры он обмотал её вокруг талии в качестве ещё немного влажноватого, но уже вполне нормально весящего пояса.
Крупные яркие звезды слегка дрожали, отражаясь в бегущей воде. Акведук расположен был на искусственной насыпи, и городок отсюда просматривался весь, до самого последнего окраинного своего домишки. Прекрасный, наверное, вид – днём или на закате, да и в неверном лунном свете тоже, наверное, очень симпатично. Сейчас же город лежал внизу огромным тёмным пятном, лишь изредка разреженным светлыми плоскостями плоских белёных крыш. Впрочем, вряд ли сюда так уж часто пускают простых горожан полюбоваться на красоты – акведук надёжно охраняется и днём, и ночью. На этом участке охранников было шестеро – все очень крупные, парни из ближайшей деревни, сильные и здоровые, хотя и слегка обленившиеся на почти что дармовых городских харчах.
Сейчас они все спали. Четверо – в караулке, вповалку вокруг стола, за которым до этого резались в карты. Двое – прямо на улице, они оказались более бдительными — или просто менее удачливыми в карточной игре. Собранной на шёлке пыльцы хватило на них на всех с лихвой…
Слева донёсся слабый стон. Конан повернул голову.
Над краем акведука поднялась одна рука, вцепилась в бортик. Потом – другая. Конан ждал.
Девушка неловко села в воде, потрясла головой. Отжала волосы, закрутила их в узел на затылке. Поднялась на бортик, повернулась, опустив ноги на насыпь. Тонкая ткань шаровар и маленькой блузочки облепила её тело, словно вторая кожа. Блестящая и полупрозрачная. Блестящая…
Конан перевёл взгляд город внизу. Город по-прежнему оставался тёмным. Но по рассветному краю неба уже разливалось молочно-серебристое сияние и у предметов появились лёгкие тени – пока, правда, еще смутные и нечеткие.
Следовало торопиться.
— Нам пора.
Он поставил её на ноги, не обращая внимания на сумбурные возражения и стоны, и потащил за собой. Вниз по насыпи, мимо спящих охранников, по темному лабиринту кривых улочек и запутанных тупичков. Времени уже почти не оставалось, и он предпочёл отложить объяснения на потом. Девушка жаловаться и возражать перестала почти сразу, как только лежащих на земле охранников увидела. Молчала и дальнейшую дорогу – то ли сообразила, что с вопросами лучше подождать, то ли просто дыхания не хватало, поскольку двигался Конан быстро, изгоняя стремительностью неуверенность.
Местность он знал неплохо, но было это при свете дня и довольно давно. Поэтому то, что в конце концов он таки обнаружил знакомую полуразвалившуюся арку с проходом в несколько ступенек вниз и обшарпанной дверью в конце этой маленькой лестницы, было скорее везением, чем результатом точного расчёта и крепкой памяти. Или чем-то большим, чем простое везение, если кто-то там, наверху, не потерял ещё свою заинтересованность.
Прикинув время по неукротимо светлеющему небу, Конан выбрал из множества условных стуков нужный и постучал. Он был уверен, что за дверью дежурят. Ночь – время воров. Они отсыпаются днём, а ночью живут вполне активной жизнью. Главное – не перепутать условный сигнал, эти сигналы были разными для разных дней недели и даже времени суток, и Конан был не совсем уверен, что вспомнил правильно. На всякий случай он отодвинул девушку себе за спину, хотя и понимал всю ненадёжность подобной защиты, если сигнал не сработает.
Сигнал сработал – дверь открылась, и в лицо ему ударил показавшийся ослепительным свет узконаправленного фонаря. Воровского фонаря. Конан торопливо поднял перед лицом обе ладони, сложив пальцы в знак «прошу укрытия». Фонарь убрали.
Стоявший между парой громил старичок понимающе хмыкнул, но уходить в сторону, давая чужаку пройти, пока что-то не собирался. Правила за последние годы, похоже, несколько ужесточились, или просто новая конановская внешность доверия не внушала. Конан вздохнул. Вытолкнул вперёд девушку. Громилы заинтересованно шевельнулись и Конан заторопился, грубовато разворачивая её к себе спиной и отдирая от ее кофточки узел с \побрякушками – он привязал его туда ещё под стеной, чтобы было легче тащить. Снова оттолкнул её себе за спину и протянул узел старику.
Старик узел принял вполне благосклонно, взвесил на сухонькой ручке, пошамкал сухонькими губами и, наконец, благосклонно улыбнулся и кивнул, бросив:
— Топор, проводи гостя.
Громилы расслабились. Один из них – тот, что держал фонарь, — приглашающее махнул рукой и отступил вглубь коридора. Старик отодвинулся в противоположную сторону, освобождая проход. Конан с девушкой пошли вслед за выделенным провожатым. За их спиной скрипнула закрывающаяся дверь и заскрежетали засовы – было их неожиданно много для такой непритязательной и обшарпанной на вид двери.
Автор публикации
