Зима приходила в Аэрлэн постепенно. Укрывала ледяным покрывалом горы, радовала ребятишек в деревнях пушистым снежком, прятала эльфийские города, заковывая леса инеем, хранившим внутри тепло и уют. Холода несли людям отдых от многих ежедневных забот, но и беспокойство – не каждую зиму было легко пережить.
Холоднее всего было в горах. Опоясывающие Аэрлэн на севере и на западе, они тянулись бесконечным хребтом, окруженным непроходимой лесной чащей. Люди не рисковали заходить так далеко уже много лет, побаиваясь Хранителя леса, и короли гор жили так, словно их никогда и не существовало.
Если кто-то когда-либо видел замки гномов, то подтвердит – никакой враг не заберется, миновав высокие стены, уходящие в небо, охраняемыми неспящими стражниками. Гномы сделали горы – своим домом, где камень был им стенами, потолком и полом. Короли их восседали на каменных тронах, и даже столы на пиру, поговаривают, и те каменные. Их не унесешь из зала далеко и не передвинешь, но уж на то гномы так сильно любят пиры – там, в их чертогах, золото не только лежит в запертых чуланах, но и льется рекой из бочек в кубки.
Им, низкорослым, закутанным в меха и собственные бороды, съедающим по барашку на гнома, вечно хмельным и хладнокровным – холода ни по чем. Но даже в землях гномов бывают зимы, которые заставляют их сжигать все запасы бревен и хвороста и седеть округ костра, греясь и ругаясь вслух.
В этот раз, кажется, настала такая зима. Очередные сумерки опускались на горное селение, туманом выползая из окружающего леса. Белесый дым остановился у высоких каменных стен, плеснул, да и перелился через край, на косые, но крепкие домики гномов. Один за одним вечерний туман проглатывал их, и только добравшись до главных ворот остановился – дальше ему уже не было пути.
Остальной город гномов уходил внутрь, в скалу, где горели огни, было тихо и величественно, как всегда. Снаружи же царил ветер и мрак. Гномам не нравилось жить снаружи горы, поэтому они возводили там в основном хозяйственные постройки. Но стража гномов слывет самой преданной – те работали на стене, ели на стене, спали, а жили близ нее в домишках со своими семействами.
С наступлением темноты на стене стражники сменялись – ослепленные дневным сияющим снегом бородатые мужчины и старики уходили греться и отдыхать в свои дома, а на смену им выходили те, что зорки были в темноте.
Бьерн, правда, не был ни тем, ни другим. Днем его выцветшие от старости глаза видели плохо, весь мир вокруг, лес и поля, слипались в одно белесое пятно. Ночью он тоже мог разглядеть, только если, зажженные в чаще костры – те горели ярко и чаще всего принадлежали разведчикам и охотникам гномов. Но в такую стужу и те, и другие сидели дома. Хотел бы в тепле остаться и Бьерн, но на то был последний год его верной службы своему королю.
Стена тянулась полукругом от одного края горного хребта до другого, защищая более открытый участок и ворота в чертог. Тут и там были навесы и полудомишки для стражников, пережидающих в них сильные ветра и снегопады, чаши для сигнальных огней и гонги на случай тревоги. Ничего дурного не случалось уже много десятков лет, но гномы исправно учили новых отпрысков как дать отпор любому врагу – от заплутавшего горного гоблина до дракона.
В остальном же времени стражникам приходилось пытаться разнообразить свой досуг во время дозора. Сюда им приносили поостывшую баранину и жаркое из кореньев прямо с кухни, и во время таких ночных ужинов стражники любили травить байки, параллельно не сводя глаз с лесного горизонта.
Бьерн из всех обязанностей, пожалуй, лучше всего справлялся с историями. Его байки, скопившиеся за долгую жизнь, любили послушать и молодые, и вполне пожившие гномы.
Однако в эту ночь, когда несколько стражников – Бьерн, молодой, еще едва бородатый Недл и уже седеющий Морв собрались вокруг стола-пня с тарелками дымящейся зажарки, старик понял, что его сослуживцы сегодня не в духе.
Морв хмурился, и поспешил приняться за еду, сев у самого окна-арки, дававшего хороший обзор со стены даже в этом убежище от ветра. Он ел, не глядя обмакивая хлеб в подливку и промахивался мимо рта, цепляя бороду, на которой и так уже висели масляные капли. Недл выглядел растерянным и молчаливым. По меркам гномьих лет ему было около 26 – юный возраст для служения в страже, но учитывая, что он был сыном начальника стражи, это было уже не так удивительно.
Бьерн разглядывал своих товарищей, неспешно жуя особо жилистый кусок баранины и наконец прервал тишину.
— Али нападение драконов ожидаете, али я уже его пропустил? – попытался пошутить старик, но получил в ответ вполне строгий взгляд боевого товарища.
— Не шути, мне сегодняшний вечер ой как не нравится, — Морв отложил опустевшую тарелку, но остался стоять у окна.
— А что с вечером не так?
— Жутковато что-то, — вклинился Недл, ежась.
Ветер ворвался в приоткрытую дверь и вылетел вон из трубы, протяжно провыв. Снаружи мрак стоял густой, как кисель, а воздух и впрямь был странным – словно колючим и напряженным.
— Ощущения у меня недобрые, — с сомнением пояснил Морв. – Это вроде бы не причина, чтобы страх нагонять, только вот не видеть ни крохи, а мне уже трижды то ли костерок, то ли факел среди деревьев мерещится.
Бьерн вскинул седые брови и почесал подбородок, запустив руку в густую бороду.
— Что за огонек такой? Где, покажешь? – он поднялся и подошел к хмурому гному.
— В том и дело что бегает он, словно живой, то тут, то там появляется и не горит долго. – Морв показал пальцем куда-то в лесной массив, и в подтверждение его словам совершенно в другом месте, в тумане, вспыхнуло голубоватое свечение.
Оба гнома вгляделись в кромешную тьму – огонек подрагивал и плясал, словно передвигаясь меж деревьев. Это точно было не костер и не обычный свет факела, к тому же, в такую погоду, с огнем управиться довольно тяжко. В воздухе с новой силой дыхнуло морозом – в легких практически образовывались кристаллики льда. Недл вскочил и захлопнул получше дверь, попутно кутаясь в одеяло. До чего нужно довести гнома, чтобы тот укутался в плед!
Спустя пару минут, когда огонек уже почти угас, лицо Бьерна вдруг озарилось улыбкой, вызвав недоумение у соратников.
— Так тфу на вас! Навели страху! Стылодуха то огонь-то! – гном хлопнул себя по колену и победно оглянулся.
— Кого-кого? – сощурился Морв, но глядя на просиявшего друга, понял, что можно выдыхать и идти греться поближе к огню. Никогда еще не бывало такого, чтобы старик ошибался.
Бьерн понял, что осталась, пожалуй, история, которую он еще не рассказывал. С годами такие вспоминались все тяжелее, западая в памяти. Гномы – народец до сказок ужасно ленивый. Любые легенды рушат топором и подкупают золотом, детишек сказками не стращают, за мудростью особо не гонятся. Такой любитель историй, как Бьерн, был диковинкой. А все от того, что тому довелось командовать отрядом на приграничье – гномьей заставе средь леса, совершенно непривычном месте, но необходимом для безопасности. Огни этой башни и сейчас горели в лесу, так далеко, что едва были видны.
Бьерн насмотрелся всякого не со стен каменного замка, а вблизи, и знал, что все эти шуточки и легенды порой здорово помогают.
Сейчас его товарищи молча смотрели на него из-под бровей, ожидая историю-объяснение. Недл подкинул дровишек в печку и стало теплее. Старик убрал тарелки в сторону и присел на скамью напротив стражников.
— Стылодух, дух мороза. – Бьерн прикрыл глаза, вспоминая годы на башне – В свое время нам про него на рассказывали, и строго-настрого запретили дело с ним иметь всякое. Он еще с осени нос кажет, но встретить его до зимних покровов удача редкая, в это время он еще боится ходить открыто, и от человека, гнома ли, эльфа убегает, только пятки сверкнут. Сила его еще не собрана, не пробуждена. Часто, убегая, оставляет вещи свои, роняет. Молодцы на башне все знали, что, если осенью зашуршит куст рядом с тобой и дымкой серой потянет от него, значит – Стылодух отдыхал. В кусте том найти можно скарб его – сумку ли, каменьев драгоценных, серебра слиток. Но себе брать нельзя, разве что поглядеть, да обратно вернуть, иначе, как только дух в силу свою войдет-то, сразу за украденным возвратиться. А найдет, найдет где ни укроешь!
— Вот уж сказочки, — хмыкнул Морв, поглаживая бороду – И что, брал кто, Стылодуховы вещи?
Бьерн кивнул с грустью.
— Стылодух он только по осени слаб. Стоит снегу высыпать, выходит во всей красе. Там, где ступит – корка льда вырастает, куда дыхнет – иней осядет. С каждым днем холодным сила его крепче. Вот тут-то он и обиды старые вспоминает. Больше всего на свете любит он только зимний чертог свой и животинку в нем разную, остальных же видит, как злых нарушителей. На путников сквозь лес идущих сердится Стылодух, не ценят трудов его, белоснежные просторы топчут, лед колотят, костры разжигают. Пуще всего злят его охотники да воры. Первые беспорядка много наводят, а пользы от них мало, и снег алым становится. Вторые – по глупости ли, али из жадности, и по осени, и по зиме, найдя его стоянку, забирают себе его пожитки скромные. К таким Стылодух особенно строг и безжалостен. Понаблюдает, поглядит, а и не выдержит, заведет неугодного в овраг, снежную бурю нашлет, заморозит, застудит. А уж коли сильно рассердить – то даже вне леса достанет. Бывало дело, — Бьерн вздохнул – Молодец один наш, не жадный, да простодушный, по осени поздней в лесу нашел камешек, серебристый, как туман, внутри переливается, сверкает, как свежевыпавший снег. Взял, хоть и знал, что нельзя – дочке взял.
Старик утер лоб рукавом, дергая плечами. Он помнил и сияние камня, и морозец, схвативший их впервые зимние дни, как сейчас. И окоченевший труп товарища, который пытались похоронить в ледяной земле, тоже помнил.
— Замерз ночью, — подытожил он – На смерть замерз. Сами тогда ели отогрелись, костры жгли округ себя, едва не попрощались со светом белым.
Морв покачал головой, предчувствуя такую развязку. Недлу снова сделалось жутко, словно он изо всех сил пытался вспомнить, не взял ли чего лишнего из лесу на давней прогулке.
— А сам то ты его видел? Откуда знаешь, что огонек тот точно его? – разорвал тишину седеющий гном.
— Да уж видел и не раз, — Бьерн усмехнулся – Часто доводилось дозор на башне нести, а он ходит округ, холодом щиплет, огоньком своим себе светит. Сам худощав, рогат, в шубу одет, вмест лица – маска деревянная изукрашенная, жутковатая. Ходит по тропам, посохом по деревьям постукивает. Не злой, он, справедлив по-своему. Не от нашего понимания, даром дух. Бороться тяжело с ним, но уважает он тех, кто зверей да птиц в зиму подкармливает, да охотой не развлекается, а только пропитание себе добывает, не более. Такому и путь выберет, и снег разгребет, и мешать сильно не станет, но следит строго.
Старик посмотрел на озадаченных историей товарищей, и ухмыльнувшись, залпом выпил свой уже остывший жучий напиток.
— Так-то, — кивнул он – Бояться не бойтесь, да осторожны будьте.
Скоро все они разошлись по постам, и ночь прошла в раздумьях и попытках согреться. Огонек, что встревожил их, все так же плясал по лесу, возникая то тут, то там, порой близко-близко подкрадывался к стене, и Недлу казалось, что он видит силуэт в шубе, крадущийся между деревьев.
На утро их стена снаружи оказалась покрыта диковинными узорами, напомнившими Бьерну переливы того самого рокового камешка.
Автор публикации
