Тощий мальчишка с каждым шагом делался все тяжелее и тяжелее. Поначалу стонал чуть слышно, а как до кромки леса добежали – замолк, висит на плече, будто неживой. Позади, за спиною, задыхаются от скорого бега девки, старшая и сама проворно ноги переставляла, и сестрицу за собой тянет.
Орген уже навострился их различать. Которая посмелее да побойчее – Дезера. Ловкости да буести ей не занимать, даром что девка. И ножи под поневы девичьи подсказала спрятать, и сумы подорожные собрала, и подземельника выхаживала, и стояла с ним, как с парнем любым, и как переполох в граде стался — не сплоховала, и себя в обиду не дала, и младшей подсобила. А вот сестрица ейная, хотя и похожи и станом и обличьем, как две капли воды, а словно из другого теста сделана. Слова лишнего не вымолвит, без веления сестры и с места не сойдет. А уж как приобнял он ее, хитрости ради, так задрожала вся, словно березонька тонкая под ветром ретивым. Да и теперь, если бы сестра за руку не вела, давно уже отстала бы. Дезера, Дерина – Дева Речная, Дева Озерная – так растолковал значение имен девок Дред. Ежели по именам судить, то младшая должна веселой да шустрой быть, а старшая — спокойной да раздумчивой. А все наоборот выходит.
— Наемник!.. – Дред дышал тяжело, говорил хрипло, сквозь зубы. Да и выглядел не лучшим образом, свита рудой обрызгана, шрам через щеку кровенит, лицо осунулось, почернело, очи огнем лихорадочным пылают. Видно, не легко далась ему и сеча у столба студного, и бегство через град да по лесу буреломному. Идет, едва ноги переставляет, в одной руце нож окровавленный, другой рану зажимает. Подземельник. Человек бы от такого удара мечом нипочем бы так скоро не оправился, а этот не только с лавки поднялся, а еще и стражам скольким к Марене путь-дороженьку указал. – Наемник… оружье… забрать надо… сходи… я… место не сыщу… тут… тебя… ждать станем…
Орген согласно кивнул. Опушку ту приметную, с березой да сосной, из одного комля растущими, найти не трудно, да только до нее верст с десяток будет. Или, может, чуток меньше, ежели дорогу через град срезать. А коли в обход шкандыбать, то хорошо, если к утру обернешься. Однако идти придется, хоть из подземельника нынче никакой боец, а все ж ходок еще худший. Но даже и раненый Дред с пяток человек положит, а он, наемник, едва ли с тремя справится. И девкам, и мальчишке с подземельником вернее остаться будет.
Наемник осторожно опустил Трошку на землю, бросил подле прихваченный у стража меч и молча скрылся в чаще. Он двигался бесшумно, ни ветка не хрустнет, ни листва опавшая, почерневшая от дождей, под ногой не зашелестит. Иногда останавливался, определяя, в какую сторону идти сподручнее, чтобы и путь короче был и на преследователей не нарваться. Орген шел, напряженно прислушиваясь ко всякому звуку-шороху, очи зорко ловили любое движение предзимнего леса, а думы меж тем витали где-то далеко…
…Коротки изокские ночи. Едва успевает дневное светило доплыть к златому двору своему, как Светлуша снаряжает его в обратную путь-дорогу. И лишь раз за солнцеворот вдосталь может помиловаться Солнце с подругой своею верною, Луною своевольной, да крепко ланиты ее расцеловать. Встречаются два светила на жарцветную ночь, пляшут да щедро рассыпают по могучему небу огненные лучи, и все живое с ними вместе радостью тешится.
Огненно-золотой шар коснулся краешка леса, загорелись деревья высокие цветом алым. Побежали лучи жаркие с верхних веточек тоненьких по листам зеленым да иглицам острым, по стволам могучим, озаряя их блеском своим. Яркие пятна света заскользили вниз по кустикам черники, по мягкому ковру моховому. Солнце садилось, с реки прохладой повеяло, по лугу заливному чуть приметно заструилась туманная дымка. На берегу от огня бессмертного, трением добытого, волхв запалил большой костер-купалец с шестом высоченным посредине да колесом поверху насаженным. Высоко огонь взметнулся, полетели искры повыше дуба Перунова, что которую сотню лет на русальей седмице дев водных на ветвях своих качает. Запищала малышня радостно, запрыгала, заскакала возле огня самого, да кто-то из старших шуганул – еще опалятся ненароком, уж больно велик костер-купалец, да и загорелся разом – добрая примета, будет год славным для селища.
Кони златогривые
По росе студеною
По дуге серебряной
Ветром понеслись…
— Хорошо поют девки… Звонко… — Ладный плечистый парень сломал об колено хлыст сухой березовый, уложил половинки бережно на костерок малый.
— Эй, Зорян, во-он Смеяна твоя!.. – окликнул Полян.
— Твоя… ишь ты! – замахнулся было Зорян, да приятель со смехом увернулся. – Ты не зубоскаль, работай давай. Девки-то Ярилу уже понесли. А у нас крада еще не сложена. — Однако сам не вытерпел, к берегу речному обернулся, вмиг любую свою очами отыскал, засмотрелся, как ловко она Ярилу, из веток зеленых сделанного, лентою синей опоясывает. Полян тут же взгляд перехватил, хмыкнул понятливо.
— Позовешь ее ныне через костер-купалец прыгать?
— Позову… — тихо и очень серьезно ответил Зорян.
— Зорян со Смеяной через купалец прыгать станут! Зорян со Смеяной!.. – обрадовано завопил Бреслав. Крутился малец тут же, помогал парням краду для Ярилы складывать, хотя, по правде, больше под ногами путался, однако не гнали его ради праздника. Оттого и гордый весь, старался, таскал сухостоины сколько силы было. А прослышал весть такую — все побросал, побежал, сверкая пятками да крича во все горло. — Зорян со Смеяной!..
— Ат, нечисть мелкая! – беззлобно ругнулся вслед пацаненку Зорян.
…Да стуча копытами
Развевали гривами
Кони да Яриловы…
Песнь вдруг оборвалась испуганными понарошку криками – прислоненный к дереву «Ярила» «нечаянно» упал. Девки тут же хоровод разорвали, бросились куклу тормошить, оживлять. Да поздно – умер Ярило-отрок, вот и лучи солнечные сверкнув ярко напоследок, окрасили небо да воду речную в цвет кроваво-красный и погасли. Солнце село. Умер Ярило-отрок, Ярило-муж родился. Поутру покажется он во всей красе, а нынче надобно проводить его как следует, с плачем положенным на краду положить да песнями-плясками разудалыми рождение бога светлого приветить.
У Купала, у Купала
Ива, ивушка стояла.
С ивы той роса упала,
Озером да стала.
В озере сам бог купался,
Ой, Полель Купала
Свежие зеленые ветки взялись неохотно, но крада-купалец прогорел быстро, тут же его землицей присыпали да травы поверху побросали. Закрутился посолонь хоровод, все скорей и скорей парни да девки по травице мягонькой шагают, вот уж и побежали, руки широко разводя – жарок костер купальский, беречься надо. Да нашлись баламуты, что поближе проскочить норовят, удаль показывают.
Купало Полель
Купался Полель,
Да в воду упал
Купало Полель…
За излучиной заполыхали огни, поначалу в одном месте, кучно, а затем разбежались в стороны, луг окружаючи. Крикнула ночная птица, раз-другой. Никто из хороводников даже ухом не повел, от кого сторожиться тут? Земля вокруг испокон своя, предками еще возделанная, чужаков давно не бывало, а зверье лесное и само к пламени близко не сунется. Да и можно ли в ночь жарцветную худое помыслить?
Из леса приречного с шумом да ревом выломились десятки воев оружных, пошли к костру-купальцу, круг сжимая, никого на пути своем не щадя. Парни да мужи селищанские головни из костра выхватывали, смело ворогу дорогу заступая. Да много ли выстоишь с деревяшкой против меча острого? А иного оружия, окромя кулаков да хлыстов, и нету. Не в сечу, на праздник шли.
Праздник Ярилин… Ночь жарцветная… Вместо песен развеселых — крики девок пронзительные да стоны раненых… вместо хоровода шального — смертельная круговерть стальных клинков… вместо цветка дивного руда луг прибрежный украсила… Застыл Бреслав, цепенея от увиденного, только не страх сковал мальца, а ярость лютая. Себя не помня, подхватил он палку-купальницу, для обряда выбора суженых приготовленную, на ворогов кинулся. Да по силам ли сладить мальчишке, что лишь восьмой раз у костра купальского Ярилу славит, с мужиком здоровым, ежели ему и Полян рады дать не смог, упал мечом чуть ли не надвое разрубленный. Однако хитростью одолел, с разбега татю под ноги бросился, тот и грянулся с маху да вскочил на колени проворно, назад качнулся, мечом мальчишку достал, хорошо, удар плашмя пришелся, не поспел руку повернуть.
Дальше что было — Бреславу словно в тумане тяжком кровавом виделось….
…Вятшу, братика меньшого, тать какой-то за шиворот да за ноги подхватил и хребтом о колено жухнул, отбросил тело обмякшее неподвижное…
…возле костра-купальца отец да еще с полдесятка мужиков уцелевших стали плечо к плечу, отмахивались от убивцев пришлых, у двух-трех даже клинки, у вражин отнятые, были, да только супротивников слишком много оказалось, теснили, теснили, а вскоре и попадали селищанские в огнище купальское, кого мертвым, а кого и раненым принял огонь, стал крадой купалец…
…Отай склонился у врага поверженного меч забрать, и голову опустил изумленно – из груди клинок вырос, хоть и ловок парень был, а от удара подлого, в спину, не уберегся…
…ворог высокий страшный, кровью измазанный, деву светлокосую ловить принялся, догнал у самой воды, наземь сшиб, сам сверху навалился, рубаху девичью нарядную раздирая. Дико заорала девка, по голосу Бреслав признал ее, да и как же сестрицу родную не признать, — Смеяна. Извернулась она, зубами в руку ненавистную впилась, тот аж ойкнул жалобно, и тут же с размаху кулак пудовый на лицо ей опустил, голову проломил. Не мучилась девка, а зубы так и не разжала, и долго еще Бреславу слышался жуткий крик зверски убитой сестры…
…мимо прокатилось, сея огненную росу, горящее шестиступичное купальское колесо, видно, шест сгорел иль обломился…
…Бреслав – прежде так его, Оргена, звали в селище родном. Дважды семь солнцеворотов минуло с ночи той памятной, жарцветной, когда род весь вырезали. Один он остался…