После доброй еды человек и сам добреет. А жбанчик холодного пива, непонятно как и где раздобытого вездесущим Квентием, так и вообще настраивает на мирный лад и возрождает вполне философское отношение к действительности даже у самых воинственных и непримиримых. У человека же, настроенного философически, даже вареные в меду мелкие яблочки не вызывают раздражения. К тому же оказались эти яблочки на вкус вполне даже и ничего. Хотя, конечно, к пиву бы куда лучше подошли мочёные, квашеные вместе с капустным листом и листьями винной ягоды. А ещё лучше – хорошо провяленная и просоленная дикая козлятина, наструганная узкими длинными ломтиками…
Конан откинулся на спинку мощного кресла, сыто рыгнул. Покосился на всё это время молча сидевшего на лавке Квентия. Конан слишком хорошо знал начальника своей малой стражи, чтобы не понимать – не только баранину с утятиной и вожделенное пиво спешил доставить тот с утра пораньше своему королю. Что ж, пожалуй, самое время – после завтрака дочки ушли гулять по внутреннему парку, сопровождаемые несгибаемой баронессой, и ничьих излишне любопытных носов поблизости не наблюдается.
— Выкладывай.
Квентий поёрзал, начал издалека:
— По дворцу ходят странные слухи… Растий, ты его знаешь, рыжий такой, уже успел сойтись накоротке с местной стряпухой, и потому сведения самые что ни на есть доподлинные…
Примета скверная. Если уж даже Квентий начинает издалека, выражается витиевато и не рискует прямо доложить своему королю, что именно болтают между собой слуги чужого замка – значит, ничего хорошего они уж точно не болтают. Ни про означенного короля, ни вообще. Странное раздражение, донимавшее Конана со вчерашнего вечера вроде лёгкого зуда, смутного и трудно определимого, вдруг резко усилилось, оформилось и получило название, ознобной дрожью скользнув вдоль хребта. Чувство близкой опасности – вот как оно называлось, это смутное и трудноопределимое раздражение…
И многое сразу становилось понятным, словно чувство это зажгло новый факел, осветивший давно знакомую обстановку совершенно под другим углом и по-новому разбросав на местности длинные чёрные тени.
— Короче.
Сдержать грозный рык и не оскалиться оказалось проще простого – ярость испарилась без следа, оставив после себя лишь звериную настороженность матёрого хищника, способного часами лежать в засаде, не выдав себя ни единым неверным вздохом или движением. Опытные воины единодушны с хищными зверями – в настоящей и беспощадной борьбе ярость только мешает. Когда серьёзная опасность подходила вплотную, Конан моментально переставал злиться, становясь тихим и обманчиво спокойным.
Квентий поёжился.
— У этих шемитов вечно всё не как у людей! – взорвался он неожиданно. – Ты хоть знал, что у Зиллаха есть брат?! Причём – старший!!!
— Допустим. И что?
— Так ведь это же всё меняет!.. – Квентий растерялся, видя, что чреватые огромными осложнениями сведения не произвели на Конана ни малейшего впечатления. – Он же старший! Значит, он и должен быть главным королём…
— Ничего это не меняет, – Конан вздохнул. Осмотрел взятый со стола кинжал, поморщился. Таким лезвием зарежешь разве что жареную утку. Впрочем, чувство близкой опасности не было настолько уж острым, чтобы подозревать, что оружие ему может понадобиться вот прямо сейчас. Но, с другой стороны, перебдевший дольше живёт. – Мне про это дело Гленнор ещё пёс знает когда докладывал… Закарис, хоть и старший, но слишком прямолинеен и воинственен, а папаша у них с Зиллахом был не дурак, понимал, что такого боевитого сыночка опасно на трон сажать даже в отдельно взятом Асгалуне. Вот и разделил власть между ними по уму и пристрастиям. Закарис при своём коронованном братце – не просто начальник стражи или там какой-нибудь обычный министр. Он его правая рука, можно сказать – соправитель. В торговые коммерции или там разбор купеческих претензий друг к другу он не суётся, они ему не интересны и малопонятны. Зато во всех прочих делах, связанных с охраной, военными действиями, стражниками или какими оружными преступлениями – тут главнее его нет. Так и правят.
— Не понимаю. Если все стражники и воины города подчиняются лично ему – почему бы Закарису не свергнуть брата и не стать самому королём, настоящим и единым? Вся воинственная дворянская молодёжь от него без ума, да и простой народ бы поддержал, слуги его любят. Говорят, что он строг, но справедлив – даже собственного любимого сына в острог посадил, когда тот по пьяному делу разбой с бесчинствами учинить надумал. Про Зиллаха отзываются куда с меньшей теплотой.
— Почему, спрашиваешь? Да хотя бы потому, что Закарис не дурак. Он отлично знает, откуда у асгалунского трона ножки растут. Захватить власть он бы мог легко. Удержать – нет. Это все неприятные новости?
— Нет, – Квентий покосился осторожно и начал заход с другой стороны. — Ещё поговаривают, что Асгалун – далеко не самый подходящий город для новой столицы. Да и юный король Селиг был бы куда лучшим правителем, чем…
— А! – Конан отмахнулся. – Опять Шушанцы воду мутят. Ко мне вчера на пиру подкатывались, теперь вот и до тебя добрались. Что ещё?
Квентий вздохнул. Откашлялся. Сообщил подчёркнуто нейтральным тоном:
— О тебе тоже слухи ходят… странные. Говорят, что с годами ты… э-э-э, несколько…
— Состарился, поглупел и ослаб, – задумчиво окончил Конан сам фразу, на завершение коей у Квентия духу так и не хватило.
Квентий облегчённо перевёл дыхание – гроза откладывалась, Конан, похоже, не собирался немедленно рвать и метать, круша всё вокруг в опровержение обидных слухов. Внезапно в светлую голову начальника Малой королевской стражи пришла новая мысль, и он ревниво осведомился:
— Кто доложил?
Ещё бы! Его, Квентия, кто-то посмел опередить в донесении до уха короля столь важных сведений!
— Сам догадался, — буркнул Конан, пальцами сворачивая толстое серебряное блюдо из-под баранины в аккуратную толстенькую трубочку. Хорошая дубинка получилась – увесистая и держать удобно. – Ещё вчера. Когда они мне в комнату две жаровни приволокли. И это – сейчас, в первую осеннюю луну, когда такая теплынь! Даже детям – и то одну на двоих принесли, да ещё и маленькую. А мне – сразу две, и больших. Понятно – у стариков кровь холодная, они вечно мёрзнут, вот кто-то и расстарался. И подушечки эти, и карета с носильщиками… вместо вина – подогретое молоко, вместо мяса – бурда, которую даже жевать не надо… Как уж тут не догадаться!
Он продел в серебряную трубу витой шнурок, завязал особым узлом, полюбовался на творение рук своих. Остался доволен. Увесистая серебряная чушка вышла длиной больше локтя, но, благодаря сохранившимся на ее поверхности кое-каким украшениям, выглядела при этом достаточно нарядно, чтобы можно было подвесить её к собственному поясу, не вызывая лишних подозрений, как ещё одну драгоценную побрякушку. Грубоватая, конечно, и несколько аляповатая на утончённый придворный вкус, но чего ещё ожидать от короля-варвара, к тому же стареющего? Пусть себе болтается, никто и внимания не обратит, много их там, разных. Самое же главное достоинство – узел. Такой узел можно распустить одним движением, если дёрнуть умеючи – и вот тебе готовое оружие, очень весомый аргумент в умелых руках.
Квентий сначала смотрел на манипуляции Конана со столовой посудой недоумевающее, потом просиял – ему показалось, что он понял.
— Я понял, почему ты не возмутился вчера – ты решил их проучить, да? Сегодня вечером, на состязании мечников, да? Выйдешь в самом конце и сшибёшься с их лучшим бойцом! То-то потеха будет! Старичок одолел их лучшего воина! Да они от такого позора долго не оправятся… Конан, это гениально.
— Нет.
— Не спорь! Гениально! Только необходимо тщательно выбрать время…
— Я не буду участвовать в состязаниях.
— Да-да, конечно, мы не будем объявлять об этом заранее, а потом, когда наступит подходящий ммг… Или лучше даже – во время кулачного поединка, это зрелищнее и всегда вызывает больше…
— Квентий. Я не буду участвовать в состязаниях. Совсем.
— Но почему, Конан?! Они же тогда так и будут думать, что ты старый и слабый бывший герой, с которым совершенно не надо считаться!
— Вот именно, – сказал Конан. Весомо так сказал, со значением.
Привязал серебряную дубинку, проверил, легко ли будет при необходимости её выхватить. Оказалось – очень даже легко. С интересом осмотрел остальную посуду – а не найдётся ли еще чего подходящего. Не нашлось. Но это ничего, ведь ещё предстоит обед и ужин…
— Поединки – это забавы молодых. А я уж как-нибудь со стороны посмотрю. По-стариковски, – при этих словах Конан нехорошо осклабился, с хрустом разминая мощные руки. — Посижу, послушаю, подремлю на солнышке. Может, и услышу чего интересного про здешние планы, в которых всем почему-то так не хочется принимать меня в расчёт. А ты ступай пока. И всем, кто только захочет слушать, говори, что король у тебя – действительно старик, капризный и вздорный. Что когда-то, о да, он, конечно же, был героем, но плоть слаба, тело дряхлеет, да и разум давно уже не такой светлый, как был ранее. Ты понял меня?
Квентий моргнул, теряя дар речи. Только позавчера вечером он имел удовольствие наблюдать, как его величество играл со своими дочерьми в «королевскую забаву» — очень сложную новомодную игру, пришедшую из рассветных стран. Во время этой игры на чёрно-золотых ромбах специального столика под названием «поле боя» разыгрывались сложнейшие батальные поединки между двумя армиями искусно выточенных из дерева воинов. Поединки эти проводились по настолько сложным и запутанным правилам, что сам Квентий даже и не пытался все их запомнить. Знал только, что среди воинов есть как пехота, так и конница, что командуют ими офицеры и во главе каждой армии стоит особо крупная и с тщанием сделанная фигура – король, в распоряжении которого имеются осадные башни, министры, драконы и персональный королевский маг. Квентий не раз наблюдал за этой игрой, он и позавчера поглядывал на столик с интересом, когда его величество сыграл с каждой из дочерей по две партии. Но, несмотря на весь свой опыт и попытки разобраться, по одним только куклам на столике Квентий так и не понял, в чём же там дело и кто в конце концов выиграл.
По недовольным личикам Лайне и Атенаис судить о личностях проигравших было куда сподручнее. Похоже, что три партии из четырёх выиграл его величество, причём с разгромным счётом. И лишь последнюю неугомонным девчонкам удалось свести вничью – да и то только потому, что они заключили временное перемирие и объединились перед лицом превосходящих сил противника. А, может, растроганный их стараниями отец просто поддался? Хотя предположить такое, глядя на каменную физиономию Конана…
— Я спрашиваю — ты меня понял?
Квентий вернул на место отвисшую было челюсть. Сглотнул. Сузил глаза. Улыбнулся хищно. До него начало доходить.
— Да, ваше величество!
— Ну так выполняй. А я здесь пока подремлю после завтрака… по-стариковски.
Квентий был уже у порога, когда Конан бросил ему в спину небрежно:
— И вот ещё что – мой меч. Принесёшь сюда. Сегодня же.