Прав был старик…
Ему тоже хотелось этой милости. Милости, которую он подарил не меньше чем сотне человек, и в которой ему отказали свои же сородичи…
Снег падал, медленно, равнодушно. Разве есть дело снежинкам куда опускаться? На смерзшуюся землю? На поникшую ветвь дерева? На зажмуренные до боли глаза? На окоченевшие руки? На кровящиеся раны? На стальную кромку меча?
Меч и пояс с ножом ему оставили. Бросили чуть поодаль, так чтобы рукой не достать. Словно в насмешку. Подземельник после пыточной, лишенный жизненной силы, выброшенный подыхать под мучительный свет… где ж ему дотянуться до рукояти, чтобы… нет, не броситься на меч, хотя это была бы красивая смерть… а просто прижать клинок к вые да надавить покрепче…
Подземельники тоже ведь смертны…
Серое небо… большие, просто огромные белые клочья…
Доводилось ему выходить в мир людей во всякую пору года. Весной, когда капель выстукивает свой незамысловатый напев. И когда так дурманяще пахнут цветущие яблони да вишни. Летом, когда между вечерними и утренними сумерками заливаются трелью серые неприметные птахи. Осенью, когда каждое движение наполнено шепотом опавшей листвы. Зимой, когда чернота ночи прорезается буесным волчьим воем…
Только тогда он все видел и ощущал иначе. Сила, клокочущая внутри, пьянила, тускнели краски, зато запахи да звуки усиливались во сто крат. Он упивался ею и своей властью над жалкими презренными людьми, готовыми унижаться, понимая, что все сказанное напрасно. Он видел мутную пелену безумной паники, застилающей очи человека. Он слышал дикое, немыслимое биение сердца человека. Он ощущал удушающий страх мечущейся души человека.
Поначалу сие зрелище казалось ему весьма забавным. Он даже порой просто показывался людям на глаза, попугать, и исчезал, украдкой наблюдая, как ужас сменяется неверием в благой исход, как медленно сходит с чела смертельная бледность, как постепенно отпускает судорожная дрожь. Как человеком овладевает немыслимая радость, он начинает орать исступленно, кататься по земле. Иной раз он, выждав немного, снова являлся к человеку, только что пережившему и страх смерти и нечаянное избавление. С человеком, второй раз увидевшим подземельника, творилось страшное, пятился, мычал невнятно, бился в корчах или принимался хохотать, люто и остервенело. А бывало, просто падал замертво, даже дланью водить не приходилось – чуть приметный дымок сам скользил в руку.
Потом любопытство поутихло, остались скука, равнодушие, презрение. Только не все люди презрения одинаково заслуживали. Был старик, самый первый… Был ратник, который тихо попросил меч выпавший в руку вложить да персты сжать на рукояти… Был тать, запытанный мастером дел заплечных до полусмерти, тот заулыбался радостно, когда подземельник за ним явился… Была женщина, сына потерявшая, что взывала к Марене, и неведомо как почуяв подземельника, опустилась на колени, молвила повелительно: «забери»…
А еще была девка, из селища, огнем пущенного… Последняя…
Славно пришлые вои потешились с ней, да норовистой девка оказалась, упрямая, видать не одному ворогу вежды выцарапать тщилась. Вот и искалечили ее, наглумились, а она, кровью истекаючи, день да ночь пережила. Дожидалась любого парня своего, что исхитрился под носом ворожьим из селища выбраться за подмогой бежать. И воротился он с подмогой, только припозднились они. Пепелище остывало, бабы над мертвецами выли. Не всех мужиков вороги извели, кто особо за ножи да рогатины не хватался, того просто вязали накрепко да сволакивали подальше. Дабы не мешали с бабами да девками резвиться да рухлядь на возы укладывать. Только одна девка сопротивлялась люто…
…Ежели после мучения смерть принимать, та и вовсе за милость сойдет…
Подземельник не медлил, подошел, руку протянул — нечего девке муку терпеть, и так измаялась лишне, но осекся. Парень, что подле нее на коленях стоял, видел его. Глядел волком, руки в кулаки сжимались. Быть такого не может! Не может человек живой да здоровый, что от грани далече, видеть подземельника, что за другим человеком явился. А этот видел. И столько боли в глазах его было, что подземельник отшатнулся. Парень не просил, он молча стал перед Дредом, загораживая от него умирающую девку.
Подземельник мог легко убить его — как-никак и нож, и меч, да просто рукой повести — и того довольно. Даже, не мудрствуя лукаво, в сторону отшвырнуть. Неужто не ведает, кому дорогу заступает? Парень-то неоружный, только вот до смерти биться готов, зубами рвать.
— Не выживет девка-то… только маяться дольше будет… — отводя глаза, промолвил подземельник.
— Двоих бери… меня первым… — Парень говорил вроде спокойно, ровно, только голос охрипший, мертвый.
— Каждому срок свой… — припомнил подземельник слова старика.
— Коли так… мой срок надвое подели… а то и весь ей отдай…
Если бы парень умолять принялся да земные поклоны класть аль на колени падать с причитаниями жалостливыми, вроде «мне без нее и свет не мил, и жизнь не красна», то подземельник, вдоволь навидавшийся подобного, просто отвесил бы ему зуботычину покрепче да и сделал то, ради чего пришедл. Только вот жалобить подземельника парень явно не собирался, а готовился умереть. Тут хочешь, не хочешь – придется и его забрать, коли он себя клинком полоснет. Вгляделся Дред пристально – кромешников умел он распознавать, а парень точно кромешником станет: по своей воле ринулся за кромку вослед за милой. Так и есть: в зрачках растекалась неспешно муть непроглядная, прежде синими очи были – серыми стали, и далее темнеть продолжают. А ведь неплохой вой для кромки из парня этого выйдет. Силы и ярости ему не занимать, и мстить есть за что.
— Рядом с девкой ложись, — зло повелел подземельник. На парня зол он был, а пуще того на себя. Присел подле. В лице парня ни кровинки, надежда, смешанная с лютым отчаянием.
…Подземельники отступников не щадят и не прощают.
Вытянуть дымки белесые, что люди душой прозвали, из парня и девки просто было, а вот себе не забрать неимоверно тяжко оказалось. Руки ходуном ходили, по челу пот хладный катился, но все же пересилил и себя, и обычай извечный — сложил длани, дымки воедино свел. Один добре видимый, сильный, а другой чуть приметный, истаявший. Сплелись дымки, и не разобрать, где чей был прежде, выждал подземельник для верности еще чуток и руки развел рывком — болью по ладоням хлестнуло. Губу до крови закусил. Прижал длани к устам парня и девки, усилие последнее — и дымок, разделенный поровну, в тела недвижные втек.
Парень первым очнулся, глядит изумленно. Не каждому за кромкой побывать довелось да обратно воротиться, да помнить притом, что видал.
— Милата… — имя стоном сорвалось.
— Жива… — чуть слышно ответил подземельник, — вишь, и руда течь перестала… раны гоятся… — стиснул зубы покрепче, боль-то нестерпимая — с рук будто шкуру содрали, огнем печет. — Почти до самой старости доживете… и помирать будете в один день…
Парень в ноги кинулся, благодарить…
— Что, охотник, людей пощадил? Крепко ж тебе жалостливость твоя аукнется. — Трое их было: Варг, Нур и Драж. Суровые вершители правды. Горько только, что Драж ему братом родным приходится, а Варг названный брат Дарины.
Дред опустил голову, пусть кара самой что ни есть суровой будет, снесет что угодно, лишь бы Дарина поняла, отчего он отступником стал…
— Только этот, — Нур презрительно кивнул на парня, что плакал с радости да слез сдерживать и не думал, — тебя жалеть не станет. Да и не будет он ведать про то, чем ты за глупость свою заплатишь.
— Зачем речи ненужные разводить? — Дред осторожно поднялся на ноги. Снял меч и нож, отдал брату. Молча сорвал корзно, оттянул ворот рубахи, подставляя плечо. Знак отступника нанес Варг. Глубоко клинком прошелся, кровь так и хлынула, чуть золотистая кровь подземельника…
…И тогда взметнулося пламя —
Закричал он, пройдем его сами…
Слова старой песни про то, как люди изгнали себе подобных за кромку, за обиду пустую мстя. Железом да огнем казня нещадно. Изгнанные свои души кромке оставили, умерли и возродились во мраке кромешном, и стали подручными Марены. С тех пор и повелось — коли приходила пора человеку в ирий сбираться, являлся за ним житель мира подземного да с собою забирал. А бывало, что в ночь умирания луны на охоту подземельники выходили и уносили душу чью хотели, будь то старик али младень, ратник али девка. Имели право.
Людьми были прежде подземельники, но легла промеж них кромка, оттого и стали ворогами непримиримыми. Люди хоть и боялись подземельников, однако и схватить могли, ежели по глупости подставиться, и убить – сжечь на костре из сосны да ели, что испокон веков древами кромешников почитались, да пепел по ветру пустить. Оттого и подземельники к людям ни сострадания, ни пощады не ведали. А для отметников, кто от правды сей, ненавистью вековой питаемой, отступится — кара лютая.
…Полетели осколками камни
Да по ране, кровящейся ране…
Дред помнил всю песню целиком, но раз за разом повторял шепотом только эти слова, слова, что описывали изгнание…
Меч, вырезавший знак отступника на его плече, напился золотистой кровью. В пыточной на каменный дол стекала уже блекло-алая руда. И чем дальше, тем краснее она становилась. Золотисто-изумрудный огонь зрачков боль погасить не смогла. Дред по-прежнему мог в темноте видеть, молниеносно разить, да и сильнее он был самого могучего человеческого воя. Все же он был охотником, одним из лучших. Только теперь он больше не был подземельником, но и человеком до конца не стал…
…Наемник шел резво, почти бежал. Предчувствие недоброе гнало вперед, скорей, еще скорее. Уж больно лихо провели они правителя града, и стражей его потрепали изрядно, и полонянина из-под самого носа увели, и побоище кровавое подземельник на месте устроил. Крепко они кнеса обидели, да и градичей тож, а такого не прощают. Виру за обиду подобную не серебром, а железом спрашивают, чтоб рудой ворог расплатился и до последней капли. И какого лешего они в корчме со стражами сцепились, нет бы загодя, как все люди добрые, уйти да поискать двор постоялый потише. Или стерпеть покорно пару оплеух. Так нет, гордость емшаная пробудилась не ко времени. Трошку едва ль не до смерти пытали, он сам еле на ногах стоит, да еще девок под кнут подвели, а те их от погони укрыли, к тому ж Дреда посекли мечом…
Дред… вот уж не мыслил не гадал, что с подземельником одной дороженькой идти придется да, аки други закадычные, куском хлеба делиться, спина к спине ратиться…
Автор публикации
