Утром дом Вороха сотрясся чередой ударов в дверь. Кто-то отчаянно молотил в старый, переживший всякое дубовый пласт, кривой и растрескавшийся, попеременно ударяя то ногой, то обоими кулаками, и что-то выкрикивая. Домишка даром что казался ветхим, но звуков не пропустил, только удары грозили вынести дверь вместе с петлями.
Ворох в это время еще спал. Его полускамья-полукровать запрыгала в такт ударам. Этого было мало, чтобы его разбудить, но достаточно, чтобы в его сне по деревне начали бегать гигантские, топочущие все свиньи. Надо сказать, шума от них было много – сон Вороха мгновенно испортился, и тот, похмурив седые брови, все-таки закряхтел и открыл глаза. Утро было совсем раннее, петухи и те еще спали, но кому-то срочно нужно было видеть старика.
Ворох поднялся, наспех натягивая штаны, которые, в прочем, скрыла ночнуха в пол, которую переодевать было уже некогда, и шлепая босыми ногами по полу, потащился к двери. Не успел он ее открыть, как в дом ворвалась розовощекая Малка.
Старик только руками всплеснул, видя, как рыжекосая девчонка пытается отдышаться.
— Там… уж…к обеду… цветок нужен!
Малка всплеснула тоненькими ручками, совершенно не в силах выразить мысль связно, но Ворох все понял, сунул девочке петушка на палочке и велел бежать пособлять к дому роженицы. Сам он стал спешно собираться, качая головой, и испытывая одновременно тревогу и радость.
Ворох был уже не молод, когда его единственная, возлюбленная жена родила мальчишку и скончалась. Здесь и горю края не было, и счастью – мальчишка рос не по дням, а по часам, смышленый и вежливый. Ворох дал сыну имя Най, и растил его всеми своими силами и любовью. Парень вышел на зависть, и силен, и пригож, только вот боялся старик, что внуков не успеет понянчить – все никак не находил Най невесту по сердцу.
Пока одним дождливым днем к ним из лесу девчушка не приблудилась. Заплутала, сирота, шла в верхнюю деревушку, а ушла в нижнюю, да так и осталась. С первого взгляда полюбилась Наю, поженились они почти сразу. Ворох им дом сколотить помогал, забор ставил, лошаденку свою подарил да почти всю мебель добротную, и доживал в своей каморке, чтобы не мешать молодым. Скоро душа его снова была рада – забеременела Наева невеста.
Собственно, за этим и прибегала Малка. Рыжеволосую девчушку-побегушку знала вся деревня. Она росла без отца, но была дочкой всем – смышленая, любопытная, добрая. Не было ни двора, в котором она не помогла бы хоть раз – дров принести, огород полить, с малышней посидеть. Ворох ни капли не удивился, что весть о том, что у него скоро появится внук, принесла именно эта вездесущая девчонка.
А это значило, что Вороху пора в путь. Медлить нельзя – к вечеру он должен быть дома. Он накинул щипаную полушубейку на плечи, чтобы не было холодно от росы, и поправив выглядывающий из-за рубашки кулон с цветком внутри, поспешил в Лес.
* * *
Если бы в Аэрлэне у человека, эльфа или гнома хотели узнать, сколько он живет на свете, то вопрос, скорее всего, звучал бы не «Сколько тебе лет?» а «Сколько тебе лепестков?». Виной тому Лемаир – чудный цветок растущий под сенью Леса.
Никто не знает, как это все пошло. Говорят, однажды, когда еще всяк ходил по тропам меж деревьев безбоязненно, убежали по грибы девчонки-хохотушки. Да и отвлеклись от сбора урожая, заметили цветочки красивые, золотистые, ровно по цветку на каждую. Обрадовались, взяли себе в волосы, да только вплели – как бутоны раскрылись в полную силу, да каждый на разное количество лепестков. Да и возьми одна девушка, и заметь – лепестков то почти столько, сколько ей зим стукнуло. Другие давай считать – у всех сошлось. Все бутоны, одним им чудным способом ведомым, раскрылись разное количество лепестков – кто 16 показал, кто 18, кто 13.
А там и закрутилось – кто-то искал цветок, чтобы свое время сосчитать, когда матерей да отцов, чтобы подсказать, в живых уже не было. Цветы потом забрасывали, да найдя через пару зим на полочке, обнаруживали, что лепестков увеличивалось – каждый цветок такой, побывав в руках однажды у человека, продолжал суровый отчет. С тех пор и повелось – на каждого нашелся свой цветов Лемаира, а название ему дали эльфы, окрестив его цветком жизни.
Лемаир – цветок удивительный. Без нужды никогда его в лесу не найти. Коли приносил кто из лесу, вдруг найдя под деревом, едва распустившийся – все кидались роженицу искать. Скоро это традицией стало – накануне родов самый старший из рода шел в Лес, да цветок искал. Всякое бывало – не находится цветок, значит время не пришло еще. Случалось и горе – чернел цветок в руках нашедшего и сыпался пеплом. Тогда шли бабки да старики обратно в деревню, не сдерживая слез – Лемаир, увы, ошибаться не умел.
Но когда только что родившемуся малышу на грудь клали бутон – собиралась посмотреть вся родня, как Лемаир раскрывал свой первый лепесток. С этого момента цветок становился талисманом и спутником человека.
Лес – удивителен и причудлив, и очередное его творение было чудесным не меньше. Цветок жил, пока жил его человек, и распускал лепестки даже находясь в противоположном конце Аэрлэна от своего носителя. Нередко мужчины, уходя в поход, оставляли свои цветки женам, чтобы те ждали и не волновались. Но еще удивительнее, что количество лепестков Лемаира всегда достаточное. Их хватало на короткий человеческий век и на долгий век эльфов. Но сколько бы хитрецов не пыталось загодя узнать, сколько лет им положено, ни один не узнал. Лемаир цветок не глупый – стоило коснуться его с таковой целью, как он тут же осыпался в прах.
Ворох прекрасно знал, что ему предстоит отыскать. На сердце у него было пасмурно – он прекрасно помнил, как отправился искать цветок для своего сына, оставив любимую с бабками-повитухами, а вернувшись, уже ее не застал. Зато Лемаир был загляденье – ярко-желтый, на крепкой сочной ножке, тугой бутон, так и гляди лопнет от прикосновения. Наю отсчитал он уже 25 лепестков.
Старик вздохнул и поправил свой кулон. Цветы давно уже носили на шее, чтобы не потерять – эльфы первыми додумались использовать для этого панцирь чайных жучков, прозрачный и чуть отливающий перламутром. Под ним цветку не грозила влага и пыль, и он всегда мог быть рядом с владельцем.
Скоро старик оставил деревеньку позади. Травы шуршали под его ногами, дорога была в гору, но усталости он не чувствовал – впереди к нему склонял макушки величественный Лес. Ворох замер у первых деревьев, слыша, как они шумят и перешептываются, разнося весть о госте до самого лесного сердца.
-У сына ребенок вот-вот родится, — с поклоном произнес Ворох, вглядываясь меж деревьев – Благослови Лемаир найти.
Лес шумел, и казалось, ничего не происходило – но где-то в глубине него успокоился Страж, и старик, почувствовав добрый ветер, ступил в чащу.
Вокруг была тишина, которую он нарушал, хрустя сухими ветками и задевая кустарники. Словно вошел в гостиную когда-то шумного дома и нашел ее совершенно пустой. Но ворох знал – все они здесь, просто глазу его не кажутся.
Вот времена раньше были – ни зверь человека не страшился, ни человек зверя. Духи лесные из Леса выйти помогали, белки по деревьям скакали да птицы пели. Все старики помнили эти времена, и Ворох помнил. А потом появился он. Деревенские говорили, что вечерами в Лесу следят за ними, девки кустов шарахаться начали, а охотникам на охоте вовсе дичь попадать перестала. По ночам – вой, а мальчишки, что до ночи гуляли, бегали, о странной тени рассказывали.
А потом дурака соседнего, Оху, полумертвым от страха на опушке нашли. Дурачился парень, кусток поджигал, да и так и уйти видать хотел, не потушив. Да не тут-то было – вышел из чащи волк огромный, высотой – выше елей и сосен. Одним дуновением затушил костер, да так рыкнул, что парень последний ум растерял. То, конечно, все сам Оха и сказывал, да только причин не верить ему уже не было. Много лет прошло, и с тех пор каждый видел Стража Лесного – даже сам Ворох несколько раз. Страшно было людям простым, перестали совсем под сень деревьев ходить, и детей своих не пускали.
Оно и правильно. Старик, конечно, не думал, что встретит здесь Стража – но сердце его екало и стучалось о ребра, как никогда.
Лес же вокруг извивался зелеными узорами и шуршал, как колыбельная. Травы, одна краше другой, разбегались по тропкам, перешептывались и смеялись. Где-то послышался голосок Поющей Ягоды, и старик заторопился найти Лемаир еще пуще.
Как на зло, тот на глаза попадаться не желал. Изо всего, встреченного им, можно было уже собрать хороший букет, но нигде не было золотистого знакомого бутона. Сердце Вороха уже заныло, когда спустя два часа, за одним из деревьев, качнулось на ветру соцветие Лемаира.
* * *
Тем временем в доме молодых царила суета. Набилось бабок и нянек, вертелась на подхвате виды видавшая Малка. Даже Най, даром что мужчина, не стал отсиживаться и не отходил от уставшей жены.
Когда в сумерках дверь в наполненный народом дом распахнулась, по коридорам уже разносился детский плач.
Малка, подобрав юбки, выскочила к уставшему, запылившемуся старику первой. Видно было, что девчонка совсем сбилась с ног и устала, но глаза ее так и светились счастьем.
— Дедворох, дедворох! – она запрыгала рядом с ним, таща его за руку к спальне – У Ная двойня! Мальчик девочка! Мальчик девочка!
Ворох освободил ладонь из цепких ручонок девчушки и разулыбался.
— Да я уж знаю, дочка. – он протянул ей причудливый стебель Лемаира, который к середине раздваивался и имел два абсолютно одинаковых блестящих бутона.
Малка вытаращила на чудо свои голубые глазенки и запрыгала еще пуще.
— Ты отнеси, — старик сунул цветы ей в руки.
— А ты что?
— Я отдышусь и поспею.
Малка кивнула и убежала, шлепая пятками по мокрому полу.
Ворох прислонился к стене, вытирая лоб тыльной стороной ладони. Что-то странное чувствовалось ему, словно произойдет вот-вот. Рядом, буквально за стенкой, слышалось сопение младенцев и колыбельная новоявленой матери. Старик ощущал небывалое счастье, какого не было в его сердце со дня смерти жены. Даже эта печаль вдруг упала камнем с души его.
Ворох вздохнул и полез за кулоном запазуху. Его Лемаир лежал в жучьем панцире, раскрыв уже 89 лепестков. Цветок переливался росой, напитавшись лесного воздуха, и казался только сорванным. Старик смотрел на него несколько секунд и охнул – вдруг, подрагивая, на его глазах распустился еще один лепесток.
Красной бусиной показалась сердцевинка Лемаира, набухшая и похожая на подушку. Цветок расправился полностью, отсчитав Вороху еще один последний год его жизни. Старик улыбнулся и спрятал кулон обратно, под рубашку. Отряхнув ладони от лесной пыли и земли, он, постучав сперва, шагнул на порог спальни.
— Где тут мои внучата?
Ему ответил дружный гул голосов, радостно представляющих новых членов семьи.
В дверь постучали. Толстая рябая девка, которую баронесса оставила вместе с Лайне, засадив за вышивание, бросилась открывать. Обрадовалась, дурёха, возможности хотя бы на время оторваться от постылого и нудного занятия. Лайне её понимала – свою подушечку с иголками она отбросила сразу же, как только шаги баронессы затихли в гулком коридоре. Слегка повернув голову, глянула – кто там пришёл? Не то чтобы ей действительно было интересно, просто какое-никакое, но развлечение.
Развлечение вышло так себе – явился молодой противный хлыщ, который вчера весь вечер на пиру увивался вокруг старшей сестрицы. Не пустой припёрся – с подарками. Двое слуг заволокли в комнату поднос со сластями и увесистый сундучок с чем-то более ценным. Вышли, а хлыщ остался. Заговорил о чём-то с толстой вышивальщицей – та разахалась, расхихикалась, раскраснелась, схватилась за вышивку, словно пыталась ею огородиться от хлыщёвых речей.
Понятненько.
Опять свои паскудные вирши читать взялся. Так себе вирши, кстати. Стекс, когда начальство не видит, те же истории куда забавнее излагает. И рифмы у него острее – уж как загнёт, так загнёт, даже матерые стражники крякают! Жаль только, что до конца дослушать стексовские побасёнки почти что никогда не удаётся – обязательно кто-нибудь обнаруживает, делает страшные глаза и кричит громким шёпотом: «Лайне?!! Ты что тут делаешь?!!». Ну ничего, когда-нибудь ей удастся спрятаться понадёжнее и дослушать всё-всё-всё, вирши-то интересные. Те, конечно, что Стекс сочиняет, а не этот хлыщ.
Лайне потеряла интерес к происходящему в комнате, снова уставилась за окно. Правда, ускакавших всадников больше не было видно за домами. Но там, дальше, минуя городскую стену, дорога уходила в поля и хорошо просматривалась. Хотя таким аллюром они до городских ворот полдня добираться будут…
***
Глядя поверх пухлого плеча красной и вконец сомлевшей служанки на сидящего в окошке ребёнка, Селиг с трудом удерживался от того, чтобы не выругаться. Если уж не везёт – так не везёт полной крынкой да с горочкой. Вроде бы сёстры, и совсем небольшая разница в возрасте, а вот поди ж ты!.. Одна – вполне сформировавшаяся женщина, хотя и миниатюрная, со всеми необходимыми выпуклостями во всех нужных местах. И, главное – уже всё о себе отлично понимающая. Тут тебе и кокетливые улыбочки, и намекающее дрожание пушистых ресниц, и множество других еле заметных, но очень важных в этом деле мелочей.
Вторая же — сущий ребёнок.
Сидит себе на подоконнике, ноги задрав чуть ли не до головы, в позе – ни малейшего кокетства или попыток очаровать случайного гостя. Да и вообще – некрасивая поза! Ноги вывернуты, спина ссутулена, юбка дорогого шитья вся помята и словно изжёвана, из-под неё торчат грязные пятки и тощие исцарапанные лодыжки чуть ли не до колен. А она и ухом не ведёт – словно ей совершенно плевать, как она выглядит со стороны. Ни одна настоящая женщина не позволит себе так сидеть в присутствии мужчины!
Да вот только в том-то и дело, что не женщина это.
Пока ещё не женщина.
А детям – им действительно наплевать на свой внешний вид, они вообще нагишом ходить могут – и ничего! Если, конечно, не вмешаются взрослые. Умные взрослые – Селиг с сожалением покосился на вконец смущённую и разгорячённую его полупрозрачными стихотворными намёками пухлую служанку. Девица явно была глупа и нерасторопна, старая баронесса на её месте давно бы уже стряхнула свою воспитанницу с подоконника и заставила принять более приличествующую девочке знатного происхождения позу. А заодно – и на пришедшего кавалера внимание обратить заставила бы. Баронесса была стара и умна, пухлая служанка – молода и глупа. Но при этом – аппетитна, зараза, просто до невозможности!
Это всегда почему-то так бывает – чем девица тупее, тем аппетитнее! Селиг обязательно бы ею занялся – как-нибудь потом, на досуге. Потому что на сегодня у него было запланировано куда более важное дело.
Было…
Селиг с трудом удержался от того, чтобы не топнуть ногой. Он так серьёзно готовился, так долго выбирал наиболее завлекательные побрякушки и изысканные сласти, так тщательно доводил перед зеркалом до полного совершенства свой наряд, что умудрился опоздать. Кто же мог предположить, что старый хряк вдруг ни с того ни с сего проявит невиданную резвость, а эта маленькая кокетливая вертихвостка умотает с ним и полудюжиной стражников пёс его знает куда с утра пораньше, оставив вместо себя ребёнка?!..
Детей Селиг не любил.
Особенно – девочек.
Он просто не знал, что с ними делать, и как-то терялся. С мальчишками ещё понятно – дать пинка или отвесить хорошую затрещину, чтоб под ногами не путался, и вся недолга. Но так грубо обращаться с девочкой, которая, вполне возможно, в скором времени превратится в прекрасную и вполне понятную женщину, Селиг просто не мог себя заставить. С женщинами тоже всё было просто – их следовало любить, баловать и радовать подарками. Но кто его знает, чем можно порадовать этого вот ребёнка, которому, похоже, не интересно ничего, кроме того, что происходит за окном?..
Впрочем – все дети любят игрушки…
Селиг хищно улыбнулся в холёные усики, поощрительно щипнул рябую служанку за пухлое плечико, слегка разворачивая её в сторону окна:
— Позови сюда свою маленькую госпожу.
Служанка полуобморочно на глубоких вдохах качнула вверх-вниз грудью преизрядной пышности и перевела осоловевший взгляд на подопечную. Если до этого её лицо было цвета хорошо проваренного речного клешнястого панцирника, то сейчас и вообще налилось густым свекольным соком, а распирающие декольте груди стали напоминать два зачем-то сунутых ею под платье огромных корнеплода.
Она заверещала, замахала руками и бросилась всячески поправлять на доверенной её попечению младшей королевской дочери одежду и сдирать саму королевскую дочь с подоконника. При этом была она настолько усердна и бестолкова, что только благодаря невероятному чуду ей удалось не вышибить несчастную девочку наружу, не переломать ей руки и ноги и не оторвать напрочь какую-нибудь не слишком прочно пришитую деталь туалета. Младшая королевская дочь – как же её звали? Ламиния? Аларния? Вчера её представили, но он как-то не запомнил, сразу поняв, что Атенаис окажется не только куда более доступным, но ещё и намного более приятным вариантом. И сосредоточился на ней, поскольку всегда был сторонником совмещения приятного с полезным.
Короче, как бы там её ни звали, но перенесла она подобную экзекуцию безропотно. Стояла безвольной куклой, позволяя себя всячески трепать, ругать и дёргать, сохраняя на заторможенном лице отрешённо-скучающее выражение. Голова её моталась на тонкой шее, как у мёртвого ощипанного цыплёнка, глаза были такими же тусклыми и бессмысленными, словно затянутыми плёнкой.
И Селиг внезапно с кристальной ясностью понял, что только что узнал, пожалуй, самый важный и тщательно охраняемый секрет двора Тарантии – младшая и любимая дочь короля Аквилонии была, похоже, из тех, кого вежливо именуют «богами обиженными». Она калекой родилась – но не физически, а умственно.
Теперь становилось понятным, почему они с сестрой такие разные, и со временем эта разница будет только усиливаться – просто старшая росла и развивалась нормально, а эта так на всю жизнь и останется тупым безвольным ребёнком. Она сама даже одеться толком не в состоянии, что уж говорить о чём-то более серьёзном! Все важные решения за неё всегда будут принимать окружающие.
Например – муж…
Сильный, молодой, заботливый и любящий муж – в конце концов, это безмозглое и совсем ещё пока детское тело жовольно скоро станет телом хотя и безмозглым, но уже вполне себе женским. При должном уходе со временем обязательно станет! А уж сделать эту безмозглую куклу счастливой и довольной опытный муж сумеет, для счастья и довольства мозгов не надо, лишние мозги в таких делах только мешают, это знает любой мужчина. Ну, может, и не любой, но мужчина умный знает точно.
Итак – что мы тут имеем? Вернее – можем иметь… Сильный, умный, заботливый муж при послушной и довольной кукле. Муж, которому будет безмерно признателен любящий и постепенно отходящий от дел своей огромной империи старик-отец…
Селиг смотрел на туповатую и словно бы засыпающую на ходу девочку уже совсем другими глазами. Да – некрасивая. Да – совсем ещё ребёнок. Но в этом ребёнке скрывались невероятные возможности для того, кто сумеет приложить немного усилий. В конце концов, сласти любят не только маленькие женщины, в этом дети от них нисколько не отличаются. А ещё дети любят игрушки. Конечно, никаких куколок или там свистулек он захватить с собой не догадался, но, если хорошенько покопаться в ларце…
— Смотри, что у меня есть! — сказал Селиг заговорщицким тоном равнодушно сидящей на скамейке девочке и вывалил перед ней прямо на лавку содержимое ларчика.
Терна
Терна давно привыкла к жизни, в которой ничего не меняется. Это даже было к лучшему – в месте, где она жила, редко что-то меняется в хорошую сторону. Однако последний месяц радовал ее чудесами. Объяснения им не было, но девушка их и не искала.
Каждую ночь ей снилась одна и та же черная постель, крадущая ее в свой шелковый плен. Над ней нависал бархатный балдахин, подушки были так мягки, что Терна тонула в них. Сперва было непривычно и душно, но очень скоро она начала высыпаться так, как не высыпалась никогда в жизни.
Скоро кто-то из мальчишек заметил, в двусмысленно-гадкой манере, что Терна похорошела. Волосы, гладкость которых пропала вскоре, как с них, после празднества, смылись масла, снова заблестели, перестали путаться и стали расти, пропали торчащие косточки, появился румянец. Сил в ней тоже стало больше – она без труда выполняла дневные поручения, много возилась с Лилом, тренировала его и готовилась к предстоящим скачкам. Овод даже было заподозрил неладное и приставил к ней мальчишку-доносчика, но так и не смог выследить никого, кто мог бы подкармливать девушку.
Близился праздник урожая – дел было по горло. Скоро о ней все забыли. Терна в свою очередь тоже не придавала изменениям особого значения, кроме тех, что творились уже несколько недель непосредственно в ее голове и душе.
Мир ей казался немного светлее, чем раньше, и она впервые в жизни задумалась, что возможно, ей стоило бы подумать, как выбраться отсюда и начать новую жизнь. И именно это было главной ее переменой. Смиренность, равнодушие и послушание сменились интересом, раздумьями и даже порой дерзостью. Восторг, который она испытала, выйдя на улицу и увидев закат, тогда, после шага к смерти, до сих пор не уменьшался. Она так же радостно встречала восход и дожди, болтала с копытным другом без умолку, подружилась с некоторыми не самыми отбитыми мальчишками, что помладше. А что еще хуже, в голове ее, при виде Овода, вместо страха возникали шутки, которые приходилось удерживать в себе, чтобы не получить розг.
Куда делать пастушка-тихоня? Терна сама не знала, но ловила себя на мысли, что словно сбросила столетние оковы. Даже мир, столько лет сжатый до ее с Лилом коморки, вдруг расширился и распахнул свои двери. Терна задумалась о бегстве или других попытках уйти наконец из жизни в стойле. Эта мысль пугала ее и будоражила, если бы только нашелся кто-то, кто поддержал ее!
Перемены были удивительны и не содержали разгадки. О темном принце, с которым сейчас происходили не менее удивительные вещи, она и думать забыла.
До того момента, как однажды вечером, уже засыпая, вдруг услышала в своей коморке отчетливый мужской голос. Было темно, все мальчишки давно уже спали, и Аргон выбрал это время чтобы попытаться связаться с девушкой, уединившись в своей комнате с магическим шаром.
— Ты слышишь меня, маленькая пастушка? – голос прорезался сквозь тишину как гром, хотя принц говорил тихо и аккуратно.
Девушка подскочила, разметав ворох соломы. Она не слышала ни шагов, ни стука ворот их каморки – но голос был совсем близко. Терна начала судорожно оглядываться вокруг и всматриваться в темноту, прижавшись спиной к теплому боку спящего коптарха.
— Прекрати метаться, ты всех перебудишь, — шикнул на нее голос, и по тону казалось, что говорящий хмурится.
— Кто тут? – Терна пару раз взмахнула рукой куда-то в воздух, как будто хотела кого-то ударить или схватить. Лил, чувствуя толчки от хозяйки, заворчал во сне.
— Молчи! – приказал мужской голос, и послышался скрип стула по паркету. – Думай! Я у тебя в голове!
— Что? — Терна сомкнула губы, глаза ее привыкли к темноте. Вокруг действительно никого не было, да и снаружи тоже – за окошком шумел ливень и бушевал ветер.
Терна встала и прошлась по коморке, приоткрыла ворота – никого не было и за ними, слышалось только сонное похрапывание коней и коптархов. Постепенно у нее в голове родилось множество звуков – чье-то дыхание и шелест страниц, пощелкивание горящей свечи, шелест одежды и иногда скрип мебели.
Человек по ту сторону диалога терпеливо ждал. Аргон понимал, что ей нужно привыкнуть, чтобы начать по-настоящему слышать.
«Слышишь меня?»– еще раз уточнил он спустя какое-то время.
Теперь девушка отчетливо поняла, что слышит голос не извне, а в своих мыслях. Она вздрогнула, ощущения были странные. Одновременно она почувствовала облегчение, что никто не пробрался к ней ночью, но с другой стороны, голос в голове был еще более жутким.
«Слышу» — отозвалась она в своих мыслях, одернув себя, чтобы не ответить вслух.
Аргон скривился и закатил глаза, когда на него, вместо четкого ответа, хлынул поток слов, сравнимый с бурным потоком горной реки. Мысли неслись в голове Терны, и она совершенно не могла их контролировать – кто этот человек? Что он делает тут? Как он оказался в ее голове? Видит ли он ее? Вычленять слова и фразы из потока бешено стучащих в виски мыслей оказалось непросто, и все это мешалось в кашу и распухало.
«Кто ты?» — спустя какое-то время добавила Терна, стараясь заглушить собственные мысли – понимание, что незнакомец, наверное, читает не только то, как она отвечает, дошло до нее.
«Не узнаешь своего будущего короля?» — Аргон сказал это скорее чтобы поразвлечься, параллельно шурша страницами книги и сверяясь с какими-то своими записями. На его столе тихо мерцал магический шар, поддерживающий их хрупкую мысленную связь.
Терна напряглась на секунду, после чего в ее голове всплыли всего несколько коротких фраз, которые бросил ей на сцене принц. Угадать его было не так сложно, если вдуматься – из мужчин с ней разговаривал только Овод, но его голос был визгливым и гадким.
«Агрон?»
«Ко мне надлежит обращаться Господин», — поправил ее принц. – «Как твое имя?»
«Терна» — девушка уселась обратно, устроившись под боком у сопящего Лилоса. Она уже поняла, что разговор предстоит, и долгий, оставалось только догадываться о том, зачем спустя месяцы о ней вдруг вспомнил сам принц. И догадываться нужно было тише, чтобы не лить свои догадки на читающего мысли мужчину.
«Терна.» — повторил Аргон и уселся удобнее, откинувшись в кресле. – «Ты пасешь коптархов на лугах Арторотны, живешь прямо в конюшне со своим животным, которого зовут Лилос, обедаешь лепешкой и спишь на подстилке уже многие годы, я все верно уяснил?»
Прошло уже несколько недель с того момента, как он услышал голос в своей голове. Девушка болтала сама с собой и со своим питомцем, не думая, что мысли ее в какой-то момент оказались открытой книгой. Аргон же в свою очередь, найдя рукопись об этом феномене, весь погрузился в его расшифровку. Ему повезло, язык ее не был из Старейших, всего лишь диалект одного давно погибшего поселения. Однако выходцев оттуда было много, из них были известные маги и просто разный сброд. Потрудившись, принц нашел пару книг в королевской библиотеке, что облегчили ему перевод. Впервые в жизни у него не было времени думать о том, как скучна его повседневность – днями и ночами он сидел в своей комнате, обложившись манускриптами.
Голос Терны просыпался в нем каждое утро. Однажды он упустил концентрацию, и его мысли просочились в голову девушки – но та еще спала, и для нее это был всего лишь отрывок какого-то бредового, сразу забывшегося сна. Зато Аргону пришлось научиться насильно закрывать свои мысли от ее, постоянно, меж тем, чувствуя ее рядом. Скоро он овладел фокусом еще лучше, и научился «выключать» Терну, когда уставал от ее голоса и не желал ее слушать. Зато, по вечерам, работая над книгой, он обычно убирал этот барьер, слушая болтовню ни о чем не подозревающей девушки.
Как сейчас.
Терна сидела на соломе и теребила попавшуюся в куче веточку. Мысли по поводу предположения принца крутились в голове хороводом – да, он был полностью прав, с другой стороны, это не трудно узнать. Да и что такого в ее жизни есть, что можно о ней знать? Работа, сон, работа.
«Да, господин» — наконец кивнула она.
Ей хотелось спросить – что ему нужно, но спрашивать не пришлось, мыслей вполне хватало.
«Я хочу поговорить с тобой о том происшествии»
«Мне жаль»
«Твое сожаление ничего не исправит, оставь его себе» — перебил Аргон и заговорил, заглушая мысли девушки – «Твоя ошибка лишила меня прежней жизни, за что я может бы и рад наказать тебя, как виновницу, но к моему сожалению это не сработает так, как мне хочется»
Аргон вздохнул и нахмурившись, машинально потер шрам на груди сквозь шелковую рубашку.
«Вот уже месяц мое тело покрыто синяками после снов, в которых под моими ребрами хрустят холодные камни. Спину мне колет солома, а на запах животных у меня началась аллергия. Я не сплю ночами до упора, чтобы не чувствовать ужасную вонь. А тебе как спится, маленькая пастушка?» — Принц проговаривал предложения хлестко, но не зло, в отличие от Овода в его голосе не было бесконечной ненависти к окружающему, хотя было видно, что он очень недоволен. Голос мужчины все равно звучал ровно, даже навевая какое-то успокоение на Терну. Но последний вопрос вдруг прозвучал с сильной издевкой.
«Хорошо спится» — Немного не понимая, к чему он клонит, пожала плечами девушка, но в голове у нее сразу всплыли образы черной постели, в которую она стала проваливаться оп ночам, и призналась — «В прочем, несколько лучше, чем раньше»
«Снятся черная постель и теплые покрывала?»
«Снятся»
Терна приноровилась и смогла отвечать коротко и по делу, останавливая поток бесконечных мыслей в своей голове. Голос мужчины больше не оглушал ее, и она начала слышать еще больше окружающих его звуков. Крик совы, пролетевшей над замком, шаги слуг, скрип кресла, на котором сидел принц, шуршание его черных сапог о ворсистый ковер. Казалось, что он настолько близко, что можно протянуть руку и в темноте коснуться спинки его кресла.
«В моей постели намного удобнее, чем на холодных камнях?» — продолжал, непонятно с какой интонацией выпытывать Аргон, шурша страницами книги. Это было одновременно небольшой издевкой и интересом.
«Наверное…» — Терна растерялась окончательно, и сидела, вскинув брови и таращась куда-то в темноту. Разговор сделался для нее совсем странным.
«Ну вот так пастушка украла у принца постель» — немного зло подытожил Аргон, и поняв, что совсем запутал девушку, нахмурился и пояснил – «Я спас твою жизнь, вместе со своей, на этой проклятой церемонии, случайно ритуалом привязав наши души друг к другу. После того, как я стал слышать твою болтовню в своей голове, мне пришлось потрудиться чтобы хотя бы как-то частично избавиться от нее» — голос его звучал грубо, а заметив, что девушка перебирает в голове все, о чем могла думать последнее время, он быстро оборвал ее –«Не волнуйся, в мыслях нищенки для меня нет ничего интересного»
На девушку навалилось бессилие и усталость. Мужчина в ее голове злился и был недоволен, но разве это была ее вина или устроенное ею положение дел? Терна вздохнула, с некоторой тоской посмотрев на черное небо за окном. Давно было за полночь, рано вставшая девушка безумно хотела спать. Разговор с принцем не виделся ей особой честью, и хотелось просто быстрее узнать, к чему он клонит.
Аргон в красках рассказал ей о бессонных ночах, припоминая ей, что именно ему она обязана тем что в принципе спит, а не гниет в могиле. У него ушло много дней на переводы – в итоге книга открыла, что их мимолетное действие, та поблажка, которую дал он нищей девчонке, оказалась началом древнейшего ритуала.
«Когда ты неуклюже проткнула нас моим мечом, в моих силах было убить тебя, но я миловал.» — не без самодовольства произнес Аргон,-«Моя рука была перепачкана в моей собственной крови, когда я коснулся тебя и использовал магию. Кровь, циркулируя, обретает силу в самом сердце мага. Во мне течет мощь древнейших, и сила, которая не может быть скрыта. Ты пастушка, но вероятно, где-то в тебе затерялось наследие предков – наша кровь слышит друг друга, несмотря на то, что ритуал не окончен.»
Когда принц замолчал после долгой тирады, Терна услышала, как он листает страницы. Она прикрыла глаза уже на середине рассказа, но так только лучше слышала его. Ей все еще не было понятно, что именно дает этот странно объяснимый союз, но она поняла, что неудобства темного господина были достаточными.
«Разве можно совершить какой-то ритуал без заклятия?» — робко уточнила она, высказав предположение, и тут же пожалела, что могла сказать глупость.
«Он состоит из обмена, заклятия и клятвы, произносимой обоими. В нашем случае хватило того, что мы начали связь сердца с сердцем, процесс запустился и его нельзя обратить. Ритуал не окончен – я слышу тебя и могу проникать в твои мысли, но видеть и чувствовать то, что чувствуешь ты в полной мере, кроме жуткого сна, я не могу. Ты же вовсе не властна над моим разумом.
«Слава богу» — пронеслось «вслух» в голове девушки, которая незамедлительно представила, как принц подглядывает за тем как она принимает душ.
«Меня окружают тела привлекательней твоего» — мгновенно откликнулся мужчина, кривясь от картины. –«Словно делать больше нечего, как пялиться на голую простушку. Обычно это должно было давать преимущества, настолько крепкую связь, которую порой не размыкает даже смерть. В условиях войн раньше, это давало много плюсов перед противниками и кознями судьбы. Но мне от тебя подобное не нужно. Связь с пастушкой — худшее проклятие»
Аргон отодвинул от себя книгу, и Терна услышала, как звякает ключ – он запер остальные рукописи в столе. Девушка выдохнула, собираясь с мыслями.
Принц был недоволен союзом. Она так и не поняла толком, почему это могло произойти случайно, но после того, как они обменялись ощущениями вначале – не было никаких сомнений в том, что все происходящее с ней просто случайность. Правда, ей от такого союза было точно лучше – она хорошо высыпалась и не очень-то чувствовала себя виноватой. Подробностями о том, как действует ритуал обмена крови, Аргон не поделился, и девушка боялась спросить. Но что-то от нее требовалось в этом одностороннем разговоре.
«Что господин хочет от меня?»
«Ты должна в благодарность за жизнь – услугу» — С готовностью отозвался Аргон – «Постарайся исчезнуть для меня. Сделай свое существование мизерным, чтобы я мог забыть об этом кошмаре. В твоих интересах не калечить свое тело и устраиваться удобнее на сон, пока я размышляю, как и где мне запереть тебя до самой смерти. Твоя жизнь отныне будет принадлежать мне, и ты ею распоряжаться больше не в праве.»
Голос мужчины звучал холодно и жестко. Терна поджала губы, в голове ее вместо мыслей зародилась обида. Как не сложно, будучи даже не хозяйкой своей жизни, передать ее другому! Когда она сама получит возможность за себя что-то решить?
«Я надеюсь, ты услышала меня» — с нажимом повторил Аргон и поднялся с кресла, собираясь накрыть бархатным платком магический шар – «И прекрати по вечерам без умолку болтать со своей вонючей скотиной, твоя болтовня не помогает мне спать»
В этот момент голос в голове Терны сухо оборвался, и она уловила, как чужое сознание медленно утекает из ее головы, освобождая собственные мысли.
Вскоре связь прервалась окончательно, и девушка расслабленно выдохнула. Обида копошилась внутри нее, как ком червей — противная, задевающая сердце своими склизкими хвостами, она сбросила с нее пелену сна.
Можно подумать, она сама желала быть проткнутой, как мотыль, и насажена на дурацкий меч. Можно подумать, ей было бы принципиально хуже, если бы он добил ее?
Терна вытерла набежавшую слезу и надулась сильнее, впервые чувствуя вполне злость — на конкретного человека, который сейчас у себя в покоях устраивается в теплой постели, в это время приказывая ей, как удобнее спать на камнях.
Она подумала, что можно было сделать все иначе – рассказать и решить это вместе. Но это вряд ли было по душе богатому господину. Терна знала, те кто имеет власть не разговаривают, они – приказывают. Ей хватало Овода, а теперь, похоже, в ее жизни появится еще один господин.
Девушка резким движением отгребла в сторону всю солому и собственный мятый матрасик, укладываясь прямо на голый камень и с ухмылкой устраиваясь на нем.
Ох и выспится кто-то сегодня! Сказочно выспится. Девушка закрыла глаза и сразу же отрубилась, довольная своей маленькой выходкой.
Почти в то же мгновение темные недра королевских постелей затянули ее в мягкую пучину, полностью согревая от холодного сквозняка.
Асато откинул одеяло. Несмотря на прохладу в каюте, ему было жарко. Энергия переполняла тело. Странно. Интересно, как там Эмиль. Сам он читал бы всю ночь. Хорошо, если у киборга все-таки хватило ума поспать, ему еще восстанавливаться и восстанавливаться. Но, по крайней мере, теперь есть шанс, что парень не будет прятаться от них в угол и смотреть оттуда глазами приговоренного к казни. Японец встал, появилось желание размяться.
Светлые глаза распахнулись. Но ещё до этого, раньше, чем включился процессор, лежащая рядом с лицом рука дрогнула, скользнула под подушку — пальцы нащупали потертый чехол — на месте. Киборг нежно погладил планшет, улыбнулся. Он до этого дня и представить не мог, как же это здорово — читать до утра, а оставшееся время спать, свернувшись в клубок, подсунув руку под голову, не потому, что велит или не велит программа, а просто потому, что так хочется. Потому что он может делать то, что ему хочется. Эмиль вскочил и бросился к умывальнику. Скоро проснется хозяин, надо приготовить людям завтрак. Без приказа. Просто потому, что он сам этого хочет.
Рон почувствовал пробуждение собрата. Второй киборг почти не спал, а на все обращения реагировал типовыми пакетами, не желая общаться. Чем он мог заниматься среди ночи? Надо было идти в рубку, проверить почту, сварить кофе… лучше, если хозяин не будет этого делать сам. Никогда. Рон специально учился различать сорта, правильно смешивать зерна, он умеет варить кофе не только в кофемашине, но и практически любым способом. Главное, не допускать до этого процесса хозяина, есть вещи пострашнее прямого попадания из бластера в грудь.
Эрик сидел, глядя перед собой пустым взглядом. В его руке лежали кубики. Три синих шестигранных каменных кубика, храмовое предсказание, благополучно забытое и заброшенное. На одном были знаки на древне-дэйском, на двух других — ничего. Хотя еще неделю назад все кубики несли на себе такие же непонятные значки. Куда они делись? Стерлись? Но кубики лежали в ящике тумбочки, на них нет ни потертостей, ни каких-либо сколов… Эрик поднялся, накинул халат и пошел к С-мауру. Почему-то он был уверен, что арран уже не спит.
С-маур спал. И очень удивился, когда его бесцеремонно дернули за ногу.
— У тебя есть понятие «личное пространство», человек?— спросил он, открывая глаза на правой части головы, аналог человеческой попытке посмотреть одним глазом.
— Есть. Но есть вещи, которые я не люблю, например, тайны. Вот одна из них, — Эрик показал аррану кубики.
— Храмовые? И чего? Не сбылось или сбылось не так?
— Что тут написано? — Человек протянул на ладони кубик со значком.
— Ненависть, выбор, признание пути, — прочитал паук, осознал, что попытался зачем-то сменить окраску, маскируясь под стену, и проснулся окончательно. — А что на остальных? Там должно быть три кубика.
— Я так и не удосужился в словарь заглянуть. Да я вообще забыл про них, а вот сейчас вспомнил. А знаки исчезли! Как?
— Ну, исчезли, значит сбылись. По памяти нарисуешь?
— Вряд ли… хотя… — Эрик сходил за карандашом и быстро начертил несколько закорючек: — Вот так вроде.
— Это знак милосердие, это — страх, а это фигня какая-то, вспоминай, как было! На каждом кубике несколько символов.
— Вот так может быть? — Эрик попытался изобразить еще один абстрактный узор.
— Ну, это все понятно, это сердце. А вот такого значка не было?
— Был.
— Тогда не сердце, а присяга или верность. Но эти два уже сбылись, и ты даже выбрал правильно, иначе бы они сменили цвет. Погоди, я сейчас проснусь, встану, то есть спущусь! И перестань меня за лапы дергать! Я не игрушка! — Тут аррана посетило воспоминание, и он действительно встал, вернее, забегал по паутине, нервничая и злясь.— Видел тут в магазине настоящий ужас! Плюшевую стилизацию аррана. Это же надо так извратить окраску! Кто же совмещает красный и желтый цвет? А сиреневый? Почему, если основной окрас охотничий, то на нем сиреневые пятна? Это же охранный цвет! Сочетание желтого с сиреневым обозначают охрану и никак иначе! Кто их консультировал?!
— Никто, — Эрика достало мельтешение и он, подпрыгнув, поймал лохматый злобный шар, заставив паука поспешно поджать лапы. — Это просто игрушка для детей! Их цвет не имеет значения!
— Ну, спасибо, что не секс-игрушка! — Арран попытался вырваться, но не преуспел и затих, цепляясь за человека верхними конечностями и шипя.
— А что будет, когда все надписи исчезнут? — спросил Эрик, возвращаясь к предсказанию.
— Ты завершишь цикл, и возникнет последняя — предопределение пути в зависимости от выбранных тобой символов. Ты чем так доволен? На всех трех кубиках, твоя задача будет их сложить правильно. Чего ты ржешь?
— Да вот думаю, неужто я все-таки сложу из четырех букв слово «Вечность»? Я буду первым, кому это удастся.
— Почему вы все его складываете? — Арран устроился на человеке еще удобнее, частично забравшись под халат. — Это тупая шутка. Что в ней смешного?
— Выяснишь, расскажешь! — Человек попытался вернуть С-маура обратно на паутину, но тот только крепче зацепился за его одежду.
— Нет уж! Тронул — играй, то есть неси меня за стол. Я хочу кушать!
— Ладно, маленький, поехали! — Эрик едва заметно пошатнулся под весом «маленького» аррана, передвинул его удобнее и отправился в гостиную…
На диване сидел Асато, с довольным видом поедающий яичницу с сосисками, перед ним стояла чашка зеленого чая. А киборги сидели на полу, уткнувшись в планшет. Судя по напряженному виду, парочка что-то бурно обсуждала.
— Удобно, люди бы спорили на весь корабль! — сказал Эрик, плюхаясь рядом с приятелем.
Эмиль поднялся и принес ему тарелку. Две обжаренные сосиски, гренки и на каждой кусок яичницы с плотным глазом желтка. Завтрак готовил он сам и не доверил Рону перекладывать его из сковородки, подозревая, что армейский киборг просто вывалит содержимое в тарелку. А Эмилю хотелось проявить о людях заботу. Так же, как они проявили заботу о нем. Спай сам с удовольствием (правда, спросив разрешения у Рона) позавтракал человеческой едой: сделал себе двойную порцию того же самого, да еще с кетчупом. Эмиль не сразу, но осознал, что питье и еду можно брать какие угодно и без ограничений. И люди не рассердятся. Это было странно, но очень приятно.
— Ты его хакнул ночью? — подмигнул Эрик японцу, рассматривая киборга.
— С чего ты это взял?— насторожился Асато.
— Да он улыбается и выглядит таким счастливым, что другого объяснения у меня просто нет.
— А у меня есть! — полицейский обернулся и, отставив чашку, принялся излагать идею о совместных расследованиях. Начиная с необычных способностей киборга, которых больше нет ни у кого, и заканчивая тем, как они вдвоем смогут раскрывать дела. — Ты понимаешь, он же идеальный помощник, при его скорости обработки информации, — едва не подпрыгивая на диване, вещал Асато. — Ведь только благодаря его способностям мы с тобой так быстро продвинулись в убийстве Дианы! А иначе нам бы полиция так мозги и пудрила! У Эмиля есть все необходимое: и логика, и умение; но раз он не человек, мне придется его прикрыть! Я тоже был лучшим курсантом! Представляешь, как у нас все будет здорово!
Эрик наблюдал за разошедшимся другом с мягкой улыбкой старшего брата. И когда тот наконец замолчал, протянул вдумчиво:
— Да… простите, что не признал вас сразу, мистер Шерлок Холмс! Но как же Ватсон-то изменился!
— Издеваешься, — надулся было японец, но сам не выдержал, фыркнул.
Эрик тем временем отпил кофе, кивнул своим мыслям и предложил:
— Есть предложение пощипать нашего противника и украсть его киборгов.
— Нет, Эрик! — Рон взвился с пола прыжком. — Ты не будешь этого делать! Хотя бы еще день отдохни!
— Некогда! — Эрик залпом опустошил кружку.— Не жужжи, Рон, что ты как старуха! Ты переделал глушилки?
— Да, хозяин, — киборг положил глушилки на стол. — Теперь они будут подавать непрерывный сигнал в течение десяти минут. Но тебе следует еще отдохнуть!
— Не могу, я что-то схожу с ума… надо чем-то заняться. Рон, ты не в курсе, кого я ненавижу? А то я не могу вспомнить.
— Из людей или еды? — уточнил киборг, все больше убеждаясь, что хозяину точно следует долечиться, но не тут, а в тихой спокойной обстановке. Возможно даже с мягкими стенами.
— Самому интересно. Вроде так живых не припоминаю. Патрик? Не сказал бы, что ненавижу, скорее побаиваюсь. А больше? Нет, не знаю! Поройся там у себя в архивах!
— Информация отсутствует, — сообщил Рон после паузы. И вернулся на пол, к Эмилю. Оба снова перешли на общение по внутренней связи и уставились в планшет, где придуманный давно умершим автором детектив сличал отпечатки пальцев с пальцами подозреваемого.
— С появлением киборгов подделывать отпечатки пальцев стало легче! — прислал Рон сообщение младшему собрату.
Общение с полицейским кибером оказалось делом интересным и познавательным. Эмиль был просто фанатом своего дела, а сейчас, осознав, что ему можно этим заниматься в открытую, наверстывал упущенное с огромной скоростью. Сам Рон не стал бы тратить драгоценное время, отпущенное на восстановление функций, ради чтения учебников.
— Надо просто закладывать этот вариант, но большинство людей не используют киборгов для преступлений. Полиция слишком легко может перехватить управление. — По роду своей деятельности Эмиль не раз видел, как это происходит и ранее послушный бандитам кибер разворачивает оружие в сторону своих бывших хозяев.
— Надо, чтобы полиция не смогла определить киборга сразу. Например, удалить чип и снять нашивку с одежды. И закрыть лицо. Дальше очень легко перехватить доставку украшений в ювелирный или что-то в этом роде. Что у нас имеется такое же компактное, которое легко украсть? Главное, не затягивать операцию, тогда они не смогут перехватить ничего.
— Рон, мы обсуждали, как усилить безопасность, а не как ограбить! Не знаю, чем ты занимался в армии, но внеси поправку в систему: сегодня мы — хорошие! — Эмиль внимательно посмотрел на старшего киборга и уточнил: — Ты злишься из-за хозяина?
— Да. Он хочет спровоцировать нападение, используя себя в качестве приманки. Он часто после этого ломается. Я волнуюсь. Мне хочется его защитить, но иногда не получается. Он не понимает, что мне плохо от этого. Убедить не получится, он уже все решил! — Рон ссутулил плечи, жест, который для другого киборга сказал больше, чем самое длинное сообщение.
— Может быть, два киборга смогут больше, чем один? — спай испытующе взглянул на сэя. Примет ли армейский кибер порыв или оттолкнет?
— Надеюсь. — Отклонить такое предложение помощи было глупо, — Спасибо, Эмиль!
Вдохновленный собственными идеями, Эрик тем временем набрал номер полиции, использовав общий открытый канал связи. Богдан ответил сразу, согласился обменяться информацией, хотя и поворчал насчет точки встречи. Чем-то заброшенный склад недалеко от места, где нашли труп Дианы, ему не угодил.
Склад, выбранный Эриком для встречи, более всего напоминал труп древнего огромного животного: останки крыш-шкуры и металлоконструкции ребер производили тягостное впечатление. Разваленные ворота казались открытой в последнем, предсмертном оскале пастью. Мусор под ногами хрустел, перемещался и старался если не отбить ноги, то хотя бы уронить идущего по нему человека. Споткнувшись очередной раз, Эрик про себя матюкнулся и решил, что гаже место для встречи выбрать сложно. Зато для нападения киборгов оно идеально, человек имеет реальные шансы переломать ноги, пытаясь удрать. Человек и не пытался. Он спокойно смотрел на приближающуюся к нему парочку гардов. Одним рывком они достигли цели… и рухнули на землю. Транквилизатор доработал за глушилкой, эти киборги больше опасности не представляли. А вот третий замер у границы опасной зоны, и тут же метнулся в сторону, рванул со всей возможной скоростью. Напрасно. Путь ему преградил другой киборг, с банданой на голове, из-под которой торчал хвост длинных светлых волос. Эмиль настоял на своем участии, упросил хозяина, хотя Асато и сомневался, что тот достаточно пришел в себя. Беглец резко затормозил перед спаем, и… сел на землю, втянув голову в плечи.
— И что это? — удивился блондин, нажимая кнопку.
Киборг послушно упал, так и не проявив ни агрессии, ни разума. Эмиль сунул блокатор в карман, перевернул вздрагивающее тело и, глядя в стеклянные глаза, сообщил:
— Был бы ты проснувшимся, я бы тебя пропустил! Хотя кто нас знает, да? А вообще ты какой-то странный! Чего не дрался-то?
Киборг не ответил. Он наконец затих. Эмиль печально посмотрел на лежащего без движения собрата: несколько шрамов пересекали лицо, делая его странным; один шрам на виске, рана серьезная, удивительно, что выжил, еще один тянулся от среднего пальца через всю кисть и уходил в рукав. Зато одет киборг был в теплый свитер, хорошие джинсы и практически новые берцы из последней офицерской модной линейки. Дальнейшее сканирование объекта показало — питался киборг хорошо, во всяком случае, последние месяцы, да и синяков не было. Наверно, ему тоже повезло с хозяином? Эмиль поднял пистолет и всадил транквилизатор в грудь оглушенного врага, разбираться проще дома. Закинул добычу на плечо и понес к флаеру, припрятанному неподалеку. Рон приволок двух гардов и закинул их в багажник, где уже валялись два человека, оба без сознания. При виде добычи Эмиля он слегка завис.
— Интересно, кто владелец раритета? Этому выпуску сэев уже лет десять! Как он в бою?
— Он не дрался. Сел на землю и позволил себя вырубить!
— Киборг-пацифист? Чего не встретишь в космосе! Ладно, брось его на сиденье, пусть люди решают, что делать с этим чудом!
Богдан появился, злобно оглядываясь. Видно, что выбранное помещение заставляло его не просто нервничать, а подозревать в попытке уничтожить всех и вся. Обнаружив спокойно стоящего среди мусора Эрика, начал ворчать, что тут идеальное место, чтобы убрать слишком доверчивого копа, и хрен кто найдет, пока это говно не снесут!
— Ладно, пойдемте тогда отсюда,— не стал спорить Ларсен, очень довольный проведенной операцией.
Рон взялся отогнать флаер, поэтому к беседе присоединились только Асато со вторым киборгом; спай даже субличность отключил, изображая тупую машину, что не мешало ему анализировать ситуацию и сообщать хозяину свои мысли через клипсу блютуза.
Как только Ласло увидел поигрывающего ножом Ларсена, он тут же попытался вернуться назад, в камеру. Бывшего сослуживца он узнал и был этой встрече совсем не рад. Киборг усадил пленника на стул, пристегнул наручниками. Ласло стрельнул по сторонам взглядом, отметил фотографии мертвой девушки и сник.
— Я надеялся, что она жива, Эрик! Я ее не убивал.
— Знаю. Она погибла случайно, у тебя же случайностей не бывает. Тело нашли вот тут. — Эрик ножом обозначил точку на виртуальной карте города. — Один вопрос: где она была убита на самом деле? — Эрик выждал паузу и, наклонившись к уху пленника, громко прошептал: — Не стоит умирать за босса, старый друг!
— Гостиница «Светлый город», номер может быть любой! Они там одинаковые. Но я думаю, триста шестьдесят четвертый. А если ты мне гарантируешь здоровье и жизнь, то я даже расскажу все остальное.
— Рассказывай. — Эрик развалился на диване, закинув ногу за ногу и мысленно согласившись с Эмилем насчет стула. Сидя допрос вести и правда удобнее.
— Мне уже приходилось убирать оттуда, — Ласло наградил японца недружелюбным взглядом, — всякие разные вещи. Через вход это сделать сложно, там куча людей, камеры. Но мимо триста шестьдесят четвертого номера проходит толстый кабель. Он натянут с наклоном в сторону складов и гаражей. По нему можно тихо и незаметно, а главное, довольно быстро скатить любой предмет. Он выдерживает вес взрослого мужчины, лично проверял, когда драпал от полиции.
— Проверим. Тебе придется еще немного у нас погостить, Ласло.
— Немного, это не страшно, — усмехнулся бывший начальник охраны. — Главное, чтоб «погостить» не превратилось в «покормить червей». Уж больно не люблю я этим заниматься! Но кто бы мог подумать, что ты и свяжешься с копами!
— Сам бы не поверил! — Эрик рассмеялся почти дружески, не допрос, а так — вечеринка. — Так что радуйся, брат, что у нас теперь все по закону. Ну, или почти по закону.
Уже когда его вели обратно в камеру, Ласло вдруг обернулся и насмешливо протянул:
— При определении роста убийцы, «пастух», учти моду на ковбойские сапоги! Там каблук пять-восемь сантиметров и подошва — два!
— Спасибо, «пастух»! — в тон отозвался Эрик, припомнив Ласло его старый армейский позывной.
Эмиль вернулся в каюту и, не раздеваясь, лег поверх покрывала. Светлые глаза бездумно уставились в потолок. Когда он вчера зашел сюда и понял, что именно тут проведет ночь, сразу же просчитал, как нужно встать, чтобы человеку было неудобно его бить. Прикрыться от ударов углами мебели. Конечно, могут и вытащить на середину, а могут несколько раз врезать со злости и уйти прочь, забыв про него. Как сказал Рон сегодня: «люди делают все, что хотят, как бы я себя ни вел». То есть все это время, он ошибался, считая, что дело в нем самом? Но значит ли это, что он не может влиять на ситуацию или все-таки может? У него теперь новый хозяин. Тоже непонятный, но с ним хотя бы интересно. Дело дал посмотреть, лично приготовил еду для восполнения запасов энергии. Перед ужином похвалил за добытую информацию. Эмиль вдруг понял, что безумно соскучился по обычной благодарности, даже формальной, по спокойному отношению. В полицейском участке его часто благодарили, хвалили, пусть машинально, не думая о том, что говорят. Просто он для них выглядел, как человек. А теперь хозяин похвалил его лично. Это было очень приятно.
А еще Рон. Этот сэй ухитрился рассказать, как он делал людям гадости. Бунтовал. И люди, хозяева — они смеялись над его рассказом. Неужели владельцы киборга могут смириться с тем, что их вещь что-то делает сама? Без их воли. Не наказать, не избавится от обнаглевшей машины, просто принять проснувшегося таким, какой он есть? Это невероятно!
Но если это возможно, если такое допустить, может быть, тогда у него есть шанс хоть иногда помогать хозяину в работе? Именно думать, решать, а не просто выполнять механические действия! Это было бы здорово! Он представил, как садится рядом с хозяином, тот приказывает ему доложить, и Эмиль рассказывает ему свои мысли и выводы, и хозяин его слушает! Ему есть, что предложить владельцу, раз уж тот не приказал его форматировать: полный пакет необходимых в полиции программ, включая сравнительную баллистику, рабочую сборку лабораторных и аналитических утилит, моделирование места преступления. По едва заметному изменению в движении транспортного средства он может определить, полный багажник или пустой и даже установить приблизительный вес груза, просканировать и обнаружить тайник или вещь, которую люди не заметили. Он способен спрогнозировать поведение преступника или жертвы. Он может, просто лизнув вещество, определить его состав. Он даже умеет взламывать компьютеры и электронные замки. И может быть, если хозяин будет им доволен, то разрешит ему хоть немного принимать участие в расследовании? Как сегодня! Правда, люди разозлились, когда он высказал свои выводы, но не наказали. Ни одного замечания не прозвучало. Что же произошло? Эмиль в очередной раз признал, что не понимает людей.
В коридоре зазвучали шаги. Асато подошел к двери его каюты, постучал. Хозяева не спрашивают киборгов, можно ли к ним зайти. Хозяевам можно все, поэтому Эмиль даже не сразу сообразил, что от него требуется. Хозяин ждал его приглашения! Шокированный этой мыслью спай вскочил, открыл дверь и впустил человека внутрь. Японец сел на кровать, а кибер замер посреди каюты, вопросительно и напряженно глядя на владельца. Возможно, сейчас ему скажут, на что злились днем? А еще хозяин нервничает, глядя на него, гормональный фон повышен — странное поведение, непонятное.
— Эмиль, — у Асато мелькнула мысль, что идея поговорить со спаем перед сном не такая уж и умная. Эмиль стоял неестественно прямо, вопросительно и испуганно следя за ним. Надо, пожалуй, успокоить беднягу. Японец припомнил кое-какие вопросы Рона, сложил два и два и приступил к объяснению. — Ты чего застрял? Садись, поговорим! Для начала запомни: ты человек, и обращаться с тобой я намерен, как с человеком. А значит, бить или принуждать к сексу не буду, понимаешь?
— Я не человек, я киборг, — осторожно поправил Эмиль, присаживаясь на край койки, хозяин обозначил намерения, это хорошо. А с другой стороны, главное, чтобы кэйсеру не вернули, остальное он переживет! Подумаешь, секс! Приходилось выполнять и этот приказ у прежнего владельца. Правда, редко. Не так много наркотиков дают людям дополнительное возбуждение. Да и похуже приказы случались. Уж он-то про наркоту мог рассказать достаточно. Но человек же пришел не просто так, с каким-то заданием? Непонятно. Киборг себя одернул. Какая разница, что надо владельцу? Он будет подчиняться любым приказам!
— Скажи, Эмиль, — продолжил Асато, вертя в руках планшет в потертом чехле, — чем бы ты сам хотел заниматься, что тебе нравится?
— Вопрос не понятен, Асато, перефразируй…
Эмиль осекся, сломав привычную программную формулировку. Сердце пропустило удар, под ребрами укололо, процессор зафиксировал изменение пульса, повышенную выработку гормонов и другие признаки стресса. Эмиль еще раз прокрутил запись вопроса хозяина, получалось, что тот говорил не про свое желание, а про его! Пришлось на всякий случай уточнить:
— Я уже говорил, что готов выполнить любой приказ, Асато! Какое задание ты хочешь мне дать?
— Я не про задания, я про тебя самого. Чем тебе бы хотелось заниматься? Ответь мне!
Волнение едва не швырнуло его опять за привычную защиту программ, захотелось спрятаться. Вопрос мог быть просто прелюдией к издевательствам со стороны человека, которому в руки попалась разумная кукла, но все-таки так хотелось поверить, что Асато искренен. Что человеку интересен он сам… и Эмиль ответил. Глядя в пол, не решаясь поднять на владельца глаза, он все-таки вытолкнул застревающие в горле слова:
— Мне нравилось быть полицейским киборгом. Но если бы мне поручали не только механическую часть дел, а допускали к расследованию, мне бы это нравилось еще больше!
И после нескольких долгих ударов сердца все-таки взглянул на Асато. Понял ли тот, что он отдал в этот момент все, даже то, что люди называют душой. У него больше не было тайн и желаний, теперь они принадлежали хозяину. И это было очень страшно…
— То есть ты бы хотел быть полицейским? — еще раз уточнил японец, глядя прямо на него с очень странным выражением лица.
Эмиль сверился со своими детекторами — человек чему-то сильно обрадовался.
— Да, я бы хотел, хоть иногда, чтобы ты мне позволял заглядывать…
Эмиль замялся, сжался, ожидая ответа. Человек ведет себя странно, у него резко подскочил уровень гормонов. Что он такое сказал хозяину, и что теперь будет с ним?
Японец порывисто развернулся к нему, чувствуя, как улыбка растекается по губам. Он угадал! Все понял днем правильно! И протянул планшет:
— Вот! Это мой старый. Пусть теперь будет у тебя! Тут мои учебники, конспекты, лекции из академии. И куча старых художественных книжек. Шерлок Холмс, Отец Браун, Пуаро, Судья Ди Жэньцзе. Тут есть даже общемировой архив нераскрытых дел со всеми фотографиями, видео, протоколами. Преподаватели считали, что мы должны их знать, вдруг что-то придумаем, найдем, раскроем. Еще есть доступ в спецбиблиотеку. Читай. Если понравится… короче, придумаем что-нибудь. Будем работать в полиции вместе!
Киборг осторожно, опасаясь подвоха, взял планшет, посмотрел содержимое. Все было так, как сказал человек. И этот человек сейчас явно не собирался отнимать свою вещь назад. Хозяин отдал ему мечту, подарил… даже больше, чем жизнь! Не в силах сдержать переполняющие его чувства Эмиль взял руку человека, прижал сперва к губам, потом уткнулся в нее лицом и так замер. Его трясло.
Асато молча обнял киборга, прижал, ощущая дрожь худого напряженного тела. Наконец спай успокоился. Расслабился. Поднял на него сияющий взгляд.
— Спасибо, Асато. Мне все понятно! Правда! Можно я сейчас…— он указал взглядом на планшет.
— Конечно. Если что надо или там что-то непонятно, спрашивай, не стесняйся. — Асато усмехнулся и подмигнул: — А еще советую притащить сюда вкусняшек и чай. Поверь, так учиться намного приятнее.
Очень довольный собой японец вышел, тихо прикрыв дверь и оставив Эмиля с новообретённым сокровищем, на которое тот смотрел не в силах отвести взгляд. Он чувствовал себя изрядно выжатым, но счастливым. Он все-таки это сделал. Подарил киборгу самое главное: возможность ощутить себя не вещью — человеком. Живым. Увлеченным. Избравшим свой собственный путь и любимое дело.
Горячий, на пределе терпимости, душ не помогал ни согреться, ни отвлечься. Лисса внезапно подумала о том, что, несмотря на прожитые годы и горы перелопаченной информации, она глупа и наивна, как незнавший реальной жизни ребенок. На протяжении двенадцати лет она считала, что свято хранит две страшные тайны, а на деле близкие ей люди просто оберегали ее саму и ее самолюбие. Всю свою жизнь она верила в торжество порядка, справедливость закона, смысл организованности, но если поразмыслить и сопоставить детали, то далеко не всем и не поровну воздается за труды и старания. Едва осознав себя, она испытывала сильнейшую благодарность за то, что о ней заботились, контролировали, направляли, но если разобраться, то все это делалась исключительно для того, чтобы было проще руководить. Получается не направляли, а управляли. Заботились не о ней, а о собственной выгоде. В полисах проживают сотни тысяч людей, которые приучили ставить социальные ценности превыше любви, семьи, самих себя. Но что же тогда представляет собой этот социум, если его устои отвергают то, на чем ему положено держаться?
Лисса поняла, что еще несколько подобных вопросов – и она просто сойдет с ума от всех нестыковок, от безысходности и разочарования. Но действительно, почему раньше она не задумывалась о таких вещах, не анализировала, не приходила к таким выводам? Пожалуй, правильно написано в «Основах интеграционного социума»: «От сытости и праздности людям в голову приходят негодные мысли, ставящие под сомнение тот единственно правильный и оправданный образ бытия, за становление которого заплатили своими жизнями миллионы выдающихся людей». Да, получается она сегодня целый день пребывала в сытости и праздности, потому из намеченного объема работ выполнила лишь 87%, и допустила, лишившись контроля, четыре серьезные ошибки, а вот теперь и эти мысли…
Кто-нибудь более сознательный на ее месте поспешил бы с повинной в инстанцию, где бы долго и нудно каялся в своей злокозненности, а затем с радостью бы принял предписанное наказание. Та прежняя Лисса, еще не погрузившаяся в пучину запрещенных текстов, может поступила бы также. Но нынешняя, познавшая прелесть интриг и горечь предательства, и оттого помудревшая и повзрослевшая, охарактеризовала бы этот поступок как «величайший идиотизм». Кстати, если бы отбор достойных жизни граждан проводился не по критериям лояльности, а по количеству творимой глупости, насколько бы уменьшилось население полисов?
Срочное приглашение на посещение дисциплинарного мероприятия девушке хотелось проигнорировать, но «играть ведь надо по правилам». Прикинув время необходимое на дорогу, Лисса позволила себе поработать еше четверть часа. Сборы заняли считанные минуты: переодеться в комбинезон, предплечье украсить оранжевой повязкой, волосы скрутить в тугой узел, разложить скайборд и проверить заряд батарей.
До площади перед центральной инстанцией она добралась быстро и без приключений. По прибытии отправила номер своего легального чипа на дежурный терминал и, получила в ответ координаты своего места: третий этаж, второй модуль. Маленькая площадь разместить всех приглашенных не могла, поэтому на время мероприятий жилые многоэтажные боксы, окружавшие площадь, превращались в площадки для зрителей. Хотя тот же эффект присутствия давал и просмотр официальной видеозаписи – причем там крупный план можно было увидеть не прибегая к максимальному увеличению камеры планшетника. Да и смотреть запись можно в более располагающей обстановке, чем у настежь распахнутого окна в слишком тесном соседстве с другими гражданами. Но сегодня был только шестой день ее проживания в этом полисе, а репутация такая странная штука, которую можно годами завоевывать и угробить за пару минут.
Лисса старательно соблюдала все правила: церемониальная формула приветствия присутствующим, корректная поза, в меру осуждающее выражение на лице адресованное нарушителю, подобострастный взгляд на здание инстанции. Искусную игру девушки разрушил звонкий сильный голос:
— …Верь, что сможешь избежать наказания за мерзкие дела свои. Думай, что успеешь спрятаться в раковине своей. Надейся, что твое предательство и твоя трусость останутся незаметными для будущего. Избегай опасности и возноси хвалу подлости, и тогда скрижали истории станут твоим надгробием. И лишь те, кто не побоится идти вперед и бороться за свои убеждения, останутся в памяти людской и погибнут героями…
Еще одна ее цитата. «Проклятое время» — четвертая написанная Лиссой книга.
— Вы исчерпали свой лимит, будьте любезны приготовиться к принятию накзания.
Туман, воцарившийся в голове и перед глазами Лиссы от знакомых слов, медленно рассеивался. Только через пару минут она смогла разглядеть и помост для наказания, возвышающийся над брусчаткой на два человеческих роста, и нарушителя порядка – девушка, по годам даже младше ее, хорошо если вообще совершеннолетняя… хотя, по закону, до наступления двадцатилетия гражданина запрещалось подвегать публичному взысканию. И наказание могли осуществить лишь родсвтенники или приравненные по полномочиям к ним лица, а еще корректоры. Короткая аккуратная стрижка, серый рабочий комбинезон и отчаянная уверенность в своей правоте.
— Вам плохо? – участливо поинтересовался у Лиссы стоящий справа человек в свободной гражданской куртке. – Вы сильно подбледнели?
— Благодарю за внимание, но со мной все в порядке. Просто она говорит ужасные вещи, — лицемерие далось Лиссе нелегко. Она почувствовала как по спине вдоль позвоночника пробежала струйка холодного пота.
— Да, безусловно, — без прежней теплоты промолвил гражданин и уставился в окно. Лиссе показалось, что в его глазах полыхнуло презрение.
Лисса так волновалась, что не смогла услышать ни в чем конкретно обвиняют девушку, ни какое наказание предписывается нарушительнице. Лисса и так прилагала нечеловеческие усилия, чтобы не выдать себя, чтобы не закричать от ужаса, и не заплакать от страха. Тем временем помощники центрального корректора помогли нарушительнице избавиться от комбинезона, и зафиксировали ее ограничительными браслетами.
— Вы заметили, они выставлены на максимум? – удивленно переспросил у кого-то тот же неуемный гржданин.
— Пожалуй, действия этой девушки можно объяснить молодость и глупостью, а не злым умыслом, — гнусаво проговорил женский голос за плечом Лиссы.
— Бедняжка, ей наверное холодно в одном белье, — как-то скабрезно хихикнул молодой парень, сидящий на корточках в «первом ряду».
— Ничего, — тем же тоном ответил мужчина в желтой жилетке, — сейчас ее основательно согреют нейрохлыстиком.
Лиссу затошнило. Ей уже доводилось один раз присутствовать на процедуре дисциплинарного взыскания, но тогда наказывали взрослого и внешне физически крепкого мужчину за срыв рабочего графика без уважительной причины. И браслеты на него не надевали. А тут… юная девушка (даже страшно подумать, как на нее повлияет такой позор – обнаженная, перед толпой), экзекуция (вряд ли корректор будет настолько любезен, чтобы щадить провинившуюся), так еще и ограничители на обеих руках, ритмично бьющиеся током. Лисса подумала о том, чем обернется для нее присутствие на процедуре с плотно закрытыми глазами? Но ни зажмуриться, ни отвернуться не решилась.
Да, девушка стала орать от боли уже с первых ударов, потому что только книжные герои способны терпеть тяготы и невзгоды молча, мужественно стискивая зубы. Да, большая часть зрителей ждано впивалась глазами в происходящее на помосте, но были и такие, кто смотрел с негодованием и злостью. Да, несмотря на все витки цивилизации люди по-прежнему остаются жадной до кровавых зрелищ толпой, но неужели тупой порядок может перевесить человеческое достоинство?
Лисса не находила себе места – она то слонялась по дому, переставляя ноги со скоростью улитки, по принималась метаться, уподобляясь сгустку неуправляемой энергии. Руки дрожали, мерзкий внутренний холод не желал оставлять завоеванные еще днем позиции – хотя регулятор тепла в доме стоял на двадцати пяти градусах. Лисса выпила уже четыре успокоительные капсулы и проглотила два бруска жевательного снотворного, но пригасить яркость впечатлений они не смогли.
Лисса открыла файл с расписанием и расстроилась еще больше. Она почти на полтора дня отставала от графика. С учетом того, что подобное случилось впервые – легкая истерика выглядела вполне оправданной. Девушка немного пошмыгала носом, завалившись ничком на кровать и уткнувшись нейлоновую в подушку. Потом провела ревизию виртуального кошелька и решила устроить себе небольшой праздник для успокоения нервов и поднятия творческого духа.
…Селище разоренное, костер-купалец, тела порубленные… и мальчишка едва живой от удара страшного. Рагдай разом опомнился, будто в воду студеную с головою кинулся. Мигом припомнил и боль, и ужас, который внутри все сдавил, что и вдохнуть невмоготу стало, и липкие от крови объятия мертвецов, их окоченевшие от закромешного холода руки, что так и норовили вцепиться, задержать его, Рагдая, не дать вылезти из Марениного мира в мир живых. Воспоминания захлестнули удушающей петлей, наемник словно воочию вдохнул раздирающий легкие жуткий, сладковатый запах разлагающихся тел, почувствовал цепкую хватку мертвых своих побратимов. Ему стало жутко, по спине побежали струйки пота холодного. Тогда, четыре коловрота назад, он был один среди мертвецов, только он уже был воем, прошедшим не одну сечу. А здесь был мальчишка, который и меч-то едва двумя руками поднимет…
… один живой наемник среди мертвецов в овраге…
… один живой мальчишка среди мертвых родичей своих на лугу…
… наемник, который, стиснув зубы и трясясь от смертного страха и хлада, из последних сил пытался уползти прочь, прочь от мертвых…
… мальчишка, который, стиснув зубы, из последних сил пытался встать на ноги, чтобы принять смерть как вою и уйти к своим мертвым родичам в ирий, за калинов мост…
Рагдай пил. Пил по-черному, но хмельной мед лишь на время успокаивал, притуплял боль. Стоило хмелю развеяться, как боль сызнова начинала грызть его, сильнее и крепче, чем прежде. Право поля с мальчишкой — это была вовсе не глупая шутка, а старый обычай наемников. Подобрать осиротевшего мальчишку, выучить на ратника, который сумел бы потом отомстить. Оказывается, и Вышан про обычай такой наслышан, и старший в ватажке про него ведал…
…Много чего сказывал Рагдай, особенно когда мальчишка хворал. Не прошли для пацаненка бесследно ни жизнь волчонка цепного, ни побои. Как посреди двора от кулака наемника бывалого свалился, так до снега и лежал недвижно, очи широко раскрыты да дымкой черной подернуты, вроде и смотрит пацаненок, а ничего не видит. Словно мамка заботливая ночами просиживал над мальчонкой Рагдай, отваром теплым травяным поил, за волхвом с селище ездил. Обычай нарушить нельзя. После Карачуна потихоньку малец стал на двор выбираться, стоял, зябко плечами поводя под шкурами волчьими. Ел, словно нехотя, через силу, ходил потихоньку и ни с кем и словом не обмолвился, только Рагдаевы сказки слушал. Слабый мальчишка был, где уж учить, того и гляди, что краду складывать придется…
— Я для того цепь с тебя снял и биться принудил, чтобы ты нынче подыхал как израдец иматый? – От злости у Рагдая аж лицо белело. Кричать на мальчишку взялся, а злился-то на себя. — Неужто зазор рода своего рудой смыть не желаешь? А? Обинулся (отступился) от мести? От слова своего? Может я… это… брата твоего единокровного мечам пропорол?! И сестрицу твою…
Договорить Рагдай не успел, мальчишка, что прежде по другую сторону костра на бревне сидел, мигом перед ним очутился, стоял, пошатываясь, едва в огонь не падая, и глядел очами мертвыми, пристально глядел, словно дух вытягивал.
— Учи… — выдохнул, чуть приметно устами шевельнув.
— Добро, — кивнул Рагдай, — бери ослоп…
С того дня мальца как подменили. Нет, мертвая тоска из очей никуда не делась и разговорчивей он не стал, просто размахивал палкой да кистенем, пока с устали не валился с ног.
Не сразу Рагдаю волчонка приручить удалось, уж больно строптив да недоверчив оказался. С ножом, что тать его одарил, ни ночью, ни днем не расставался. Чуть подойдет к нему кто, мигом из-за пояса выхватывает. Однако к делу ратному способен зело, на лету все схватывал. Быстрый, ловкий, и пяти весен не прошло, как Рагдай его учить взялся, а малец уже с мечом против любого ватажника мог выйти. И бывало, что мужика здорового одолевал, не силой, куда отроку устоять против удара мощного, а хитростью да проворством. Уворачивался сноровисто, из-под самого меча выскальзывал. Покуда замахнутся на него, глядишь, под руку поднырнул и к вые острие меча приставил: почитай, убит.
Рагдай все не унимался, злее парня учил, и против двух поединщиков биться, и против трех натаскивал, и с ножом против меча стоять, и на кулаках драться. Покрикивал только грозно: «Поднимайся да бей! Чего возгри распустил!» да перетягивал хворостиной, а то и шелепугой, ежели подмечал, что приложился мальчишка крепенько и медлит вставать или бока слишком долго потирает. И по земле катал от души, да и в поединках удар не сдерживал. Уже если попадал дубиною, что заместо меча была, то попадал, по несколько седмиц синяки с отрока не сходили. И когда на мечах рубиться начали, тоже не щадил, только в последний момент ухитрялся чуток руку повернуть, чтобы плашмя меч пришелся, ударить — ударил, а не покалечил.
— Когда взаправду в поединке сойдемся? – изредка вопрошал Орген.
— А вот когда на равных со мной будешь, — усмехался Рагдай…
…В поединке, как обычай велит, они так и не сошлись…
Дезера проворно веток еловых наломала, лежак устроила, настелила поверх лапника мятл да вотолу. Дред мальчишку переложил, мельком дланью чела коснулся, сокрушенно головой покачал. Плох Трошка, ох, как плох. Дерина меж тем, как стояла подле дерева, так там же на землю и опустилась, спиной к коре шершавой прислонилась и очи смежила.
— Воды бы, — тихо промолвил Дред, — напоить его.
Дезера прислушалась, повела головой из стороны в сторону.
— Нету тут поблизости ни ручейка, ни озерца. В четырех поприщах болотце стоит, криничка живая его питает. А ближе нет ничего. Разве только… — Девушка свела ладони наподобие плошки, и замерла, казалось, и дышать перестала. Постояла немного, потом опустилась возле мальчишки на колени. В пригоршне у нее плескалась вода, чистая, озерная. Дезера руки к устам Трошки поднесла.
Капля за каплей прозрачная вода побежала по чутким белым перстам по спекшимся губам, по окровавленной рваной рубахе. Отрок глотнул, раз, другой. Воды мало было, но девушка продолжала держать руки, и стекала вода, капля за каплей.
Испокон люди боялись жителей подземного мира, изгнанников, что живыми ушли за кромку. Подземельники — посланники Марены, черные тени, что приходят от вечерних до утренних сумерек и забирают душу. Дезера лишь отчасти была человеком, Дред видел и понимал это. Дочь Бегучей Воды и Ратника, девка, которая осмелилась поить его травяным варом и перевязывать рану. Верно, и она пугалась его, как может дрожать со страха живой будучи рядом с кромешником, но виду не подавала. Однако Дред ни разу в ее очи не поглядел, вот и нынче смотрел только на руки — тонкие, почти прозрачные, они дрожали все сильнее и сильнее, и разбрызгивались капли воды…
…Там, возле студного столба он, подземельник, впервые поделился своей жизненной силой с чуть живым мальчишкой. Прежде он только забирал…
…Дрожащие руки и разлетающиеся капли воды… Она – дочь воды… каждая капля – часть ее жизненной силы…
…Мертвенная бледность щек…
…уста, обметанные черной коркой, жадно хватающие каждую каплю жизни…
…просто вода…
— Довольно! — Окрик получился чересчур резким. Дред смотрел то на мальчишку — дышит слабо, чуть приметно шевелит губами, то на девушку — съежилась, бьется как в ознобе. Но послушалась, медленно потерла ладони, сжала пальцы. — Посланник придет за ним… под утро…
— Я ведаю… подземельник…
Дред поднял голову. Она выдержала его взгляд, ее очи, ярко синие, как небо весеннее, не заметались исполошно, не зажмурились. Спокойно девушка вглядывалась в бездонный колодец золотистого зрачка.
— А ведаешь, мало найдется таких, кто за грань не ступал, а не устрашится подземельника выхаживать…— Со злостью говорил, с горькой насмешкой.
…Он впервые видел, как падает снег. Медленно, неторопливо, завораживающе. Каждая снежинка, большая, пушистая, подолгу в воздухе кружит, скользит. Тихо, красиво, чуть приметно взгляду. Как зришь, так мягкой она помстится, легкой, а как падает — серебристая капля студеной воды. Правда, и холода он не чуял. Да и боль как-то притупилась, стала глуше. То ли притерпелся, то ли и впрямь поутихла малость. Прав оказался тот старик, самый первый человек, за которым он пришел. Прав…
Впалые щеки, тяжелое, прерывистое дыхание и необычайная ясность глаз. Дред неуверенно замер подле лавки. Он собирался было провести рукой над челом старика, но не смог, стоял, глядел.
Старик тоже его видел — черная вотола, откинутый с лица капюшон, черные волосы, золотой блеск глаз. Не такой уж он и страшный, подземельник-то. Точь-в-точь мальчишка человеческий, только лицо белое, как снег первый. Да очи огнем полыхают. А так… разве пристало ему, старику, мальца бояться. За жизнь долгую чего только не навидался, и в полоне побывал, и у кнеса в порубе насиделся, да и нынче почти к самой кромке подошел, вдохнул стынь земель Марены. Чего ж робеть? Чай, недолго осталось.
— Почто медлишь? — прошептал старик. Подземельник вздрогнул, втянул голову в плечи, ни дать ни взять, малец провинившийся. — Впервой что ли?
Неведомо с чего ему такое в голову пришло, прежде подземельников зреть не доводилось, а в побасенках, что бабка ему в малолетстве сказывала, про то ни слова не было.
— Впервой… — Подземельник подошел совсем близко.
— Так… — Старик хмыкнул, — хоть чего делать-то, ведаешь?
Вот уж, служка Марены сопливый. Рассказать кому — не поверят… Кому только рассказывать? Юнец не юнец, а встреча с подземельником лишь смертью обернуться может.
— Ведаю… — В очах золотых тоска горькая промелькнула. Или примерещилось?
— Раз ведаешь — то добро. — Старик вздохнул. Отчего-то захотелось поговорить напоследок, хоть с подземельником словечком перемолвиться. Пусть там, в ирии, и поджидают родичи, пусть и привольно там, и богов светлых воочию узреть можно. А все ж таки неведомо, что и как… да и Марены земли перейти прежде надобно. А он устал, просто притомился, словно после пути долгого. Жизнь ведь та же дорога, идешь по ней, идешь. Немудрено и замаяться. Попросил тихо: — Поведай мне… как… там?..
— Там?.. — подземельник криво улыбнулся, — я ни разу там не бывал. Мы… подземельники… не хаживали за кромку. Там.. ирий…
— А к людям… откуда? — От удивления старик аж приподнялся на локте.
— Зачем тебе? — равнодушно спросил подземельник, присел подле на лавку. Чудно, холодом стылым от него не тянуло.
— Верно… незачем… — согласился старик, и вдруг заговорил, торопливо, словно опасался, что не успеет сказать все или передумает, просить униженно о денечке жизни станет. — Ты пойми… каждому мера своя… каждому срок… Ежели надобно забрать человека — то бери, не медли… не мысли иного… Порой смерть слаще жизни покажется…
— И тебе? — В голосе изумление промелькнуло.
— Мне-то чего? — Старик усмехнулся. — Пожил я довольно… у внуков малые и то подросли… Ведаешь, покуда живешь, то боишься… неурожая боишься… за детей боишься… за шкуру свою и то дрожишь, аки заяц пуганый… А на грани стоючи… уже ни какой страх над тобой не волен… Ежели после муки смерть принимать, та и вовсе за милость сойдет…
— Прекрасную юную деву интересуют лошади?
Вообще-то Атенаис куда больше интересовало изящное дамское седло превосходной выделки, которое нерадивый конюх не удосужился снять со спины невысокой кобылы после возвращения той в стойло. Или же наоборот – заседлал слишком рано, поскольку кобылка с седлом наличествовала, а вот никакой собирающейся на верховую прогулку дамы поблизости от конюшни не наблюдалось. Это седло – тонкой и явно не местной работы, украшенное тиснёным серебром и зелёненькими камушками по ребру высокой луки – волновало воображение старшей королевской дочери куда больше наличествующей под ним кобылы. Но возражать тому, кто называет тебя прекрасной девой, как-то не очень хочется.
— Очень интересуют!
Атенаис обернулась с улыбкой милой, в меру очаровательной и немножко смущённой, как и подобает приличной королевской дочери в подобных обстоятельствах. Баронесса закудахтала что-то восторженно-бессвязное в том смысле, что «ах-как-это-приятно, Атенаис-детка-познакомься, это-господин-Закарис, старший-брат-его-величества-Зиллаха». Атенаис слушала её вполуха и сквозь скромно приопущенные ресницы разглядывала королевского брата.
Стоящий рядом с приседающей от излишней почтительности баронессой мужчина особо приятного впечатления на Атенаис не произвёл. Был он огромен, уродлив, стар и кривоног. Ну, конечно, не настолько огромен и вовсе не так стар, как отец, но крупнее отца вообще людей не бывает, да и связать с отцом понятие о старости попросту невозможно. Этому же Закарису на первый взгляд было лет сорок, а, может, и больше – кто их, стариков, разберёт? К тому же обладал он бочкообразным телом, красным топорно вырубленным лицом, мощной шеей и крупными руками. Голова – словно второпях высечена топором из красно-чёрного гранита. Причём высечена не только наспех, но ещё и не очень умелым каменотесом – глазницы слишком глубокие и расположены ассиметрично, подбородок оставлен чересчур большим, челюсть выпирает чуть ли не на три пальца, а нос так и вообще свернут на сторону. Короче, тот ещё красавчик.
Но Атенаис не была бы самою собой, если бы позволила хотя бы тени какой-нибудь из подобных мыслей проскользнуть на поверхность своего прелестного и мило улыбающегося личика. Улыбка её оставалась по-прежнему безмятежной и очаровательной.
— Эти лошади – мои, – сказал старик гордо. – Я рад, что они нравятся столь прекрасной юной деве.
Атенаис с неудовольствием подумала о том, что слово «юная» применительно к ней он мог бы употреблять и немного пореже. Право слово, некоторым из здесь присутствующих так было бы куда приятнее.
— А у меня тоже есть лошадь. Рыжая. Мне её подарили. Ну, почти.
— Наверное, какой-нибудь молодой герцог или король, очарованный несравненной красотой юной девы?
Уроки баронессы Ользе не прошли даром – Атенаис удалось не поморщиться. Только её милая улыбочка стала чуточку более холодноватой.
— Король, да, вы правы. Но не слишком молодой. Мне её подарил мой отец.
Она отвернулась, продолжая рассматривать седло и ожидая, когда же Закарису надоест разглядывать её невежливый затылок, и он, наконец, уйдёт. Но тонкая выделка кожи и драгоценные украшения внезапно потеряли половину своей привлекательности. Что за невежа – третий раз подряд впрямую намекнуть женщине о её возрасте! Старый грубиян. То ли дело тот утончённый и привлекательный юноша, что вчера вечером так галантно угостил её сладкими орешками, а потом читал смешные вирши на грани приличия, от которых баронесса только возмущённо ахала. Если бы юной девой назвал её он – она и не подумала бы обижаться. Потому что отлично видела, какими глазами смотрел на неё тот милый юноша. Так не смотрят на маленьких девочек – так на женщин смотрят. Да и то — не на всех, а лишь на самых привлекательных из них…
— Ты будешь впрягать её в свою… э-э-э… карету?
Закарис топтался за спиной и, похоже, уходить не собирался. Атенаис пришлось вновь повернуться к нему лицом – невежливо стоять спиной к тому, кто с тобой разговаривает. Хоть и старик, и урод, и грубиян, но… ладно. Уговорил! Она расширила глаза, похлопала ресницами и в преувеличенном удивлении округлила пухлые губки:
— Как можно?! Рыжая – верховая лошадь, впрягать её в повозку было бы варварством!
— Ты умеешь ездить верхом?
Атенаис расширила глаза ещё больше, хотя векам уже было больно. Ничего, можно немножко и потерпеть, зато впечатление очаровательной наивности обеспечено. На стариков обычно действует безотказно.
— Конечно, господин! Кататься верхом – это же так прекрасно! А какие охоты у нас бывают осенью!.. Дома я каждый день катаюсь, мы даже скачки устраиваем. Я постоянно сбегаю на конюшню, меня даже порицают за это…
Хорошо, что эта мелкая сучка, младшая сестрица, осталась у себя в комнате – то-то бы сейчас обхихикалась. Но что поделать, если этому мужлану, похоже, не интересно ничего, кроме лошадей? С мужчинами ведь что главное? Главное — проявлять интерес только к тому и говорить с ними только о том, что нравится им самим. Секрет несложный, зато какой действенный – вот и этот сразу приосанился и воспрянул всем своим упавшим было духом.
— В таком случае – не окажет ли юная прекрасная дева мне честь совместной прогулки? – произнес он с пафосом. И тут же добавил бесхитростно. – Я вон и лошадок уже оседлать велел…
Ясненько.
Вот, значит, для кого это седло изначально предназначено. Приятно, однако, и даже лестно в какой-то мере. Она явно понравилась этому мужлану, раз уж он так расстарался. А что может быть привлекательнее прогулки в обществе человека, которому ты понравилась? Пусть даже он грубиян, урод и старик, это не важно.
Похоже, этот день может оказаться вовсе и не настолько противным, как виделось ей с утра…
***
Лайне сидела на широком каменном подоконнике своей комнаты. Сидела боком, упёршись спиной в одну стенку оконного проёма, а босыми ногами – в другую. Мешающую юбку она задрала чуть ли не до колен и подвернула под себя, потому что подоконник был холодным, а сапожки просто сбросила на пол.
Она смотрела вниз, на внутренний дворик замка и центральные ворота в город, в которые как раз сейчас выезжала группа всадников. Вот они появились с другой стороны стены и начали неторопливый спуск по центральной городской улице. Лошади шли шагом, но всё равно дома скрыли всадников очень быстро. Лайне продолжала смотреть им вслед.
Сама виновата.
Нечего было притворяться больной – ехала бы сейчас вместе с ними. И уж, разумеется, не шагом!
Но так не хотелось идти вместе с Атенаис в конюшню и смотреть, как она с хозяйским видом будет трепать Рыжую по шее и угощать яблоком – на правах почти что законной владелицы. И распинаться в своей неизбывной любви к «этим прекрасным созданиям». Это она-то, которая всегда твердила, что от лошадей плохо пахнет и остаётся слишком много навоза! Лайне себя знала очень хорошо, а потому всерьёз опасалась, что может такого и не выдержать. А выдержать было необходимо – она обещала отцу вести себя прилично. Ещё больше двух седьмиц – до самого конца первой осенней луны. Носить эти неудобные и душные бархатные балахоны вместо привычных кожаных штанов, не сквернословить, улыбаться даже самым противным рожам, закатывать глазки, глупо моргать, складывать губки бантиком и всеми прочими доступными средствами корчить из себя полную дуру – короче, во всём брать пример со старшей сестрицы, дюжину ежей ей под одеяло! Тоска, короче.
Но – арбалет…
Лайне мечтательно вздохнула.
Отцовский арбалет действительно был хорош. Тот, что висел не на стене гостевого холла, а лежал в оружейной комнате, на особой полочке, лишь для него предназначенной. Тёмный и гладкий, из полированного вишнёвого дерева, с уголками и скобами из тёмной чуть шероховатой бронзы. Он не был особо наряден или там изукрашен драгоценностями, как более позднее отцовское оружие, зато обладал целым рядом преимуществ. Во-первых, был он достаточно лёгок, и на вес, и в обращении, – Лайне это проверила еще весной, хотя и схлопотала тогда седьмицу без верховых прогулок, когда её в оружейной застукали. Хорошо хоть не поняли, на что она покушалась, решили, что её привлекли усыпанные драгоценными каменьями кинжалы. А то бы Кони, нагло считающий всё отцовское оружие своей личной собственностью, наверняка бы к себе утащил и этот прекрасный арбалет. Словно ему других игрушек мало!
Второе преимущество заключалось в размерах – арбалет был удивительно мал, его можно было легко спрятать под безрукавкой. Действительно – почти игрушка. Но игрушка очень даже серьёзная и смертоносная – не случайно же начальник Чёрных Драконов Палантид именно его расхваливал за удивительную точность стрельбы.
Третье же преимущество заключалось в том, что этот арбалет был обещан именно ей, Лайне. И только ей. И не надо будет больше клянчить у высокомерного Кони, или просить «на разок стрельнуть» у более снисходительных гвардейцев – это оружие будет её, личное. И никто не посмеет его у неё отобрать, как отобрали прошлой зимой кинжал, честно добытый ею у раззявы-пажа прямо из-за пояса. Кинжал был так себе, плохо центрован и заточен отвратительно, но всё равно было немного обидно, когда его отобрали. Честно добытое оружие, пусть и не в бою! Хотя и не слишком сильно обидно, надо признаться. В конце концов, этих балбесов-пажей по отцовскому замку немало бегает, и почти у каждого один, а то и целых два кинжала имеются. Если вдруг понадобится – разжиться подходящим оружием можно быстрее, чем поднаторевший в своём деле жрец-славослов успеет три раза сказать «Славься, Митра!».
Вишнёвый арбалет – совсем другое дело.
Он стоил любых мучений, и потерять его по собственной глупости было бы очень обидно. И он будет её — надо только продержаться до первого дня второй осенней луны. Не так уж и долго. Если подумать.
Аргон
Утро в замке темных господ начиналось позже, чем где-либо. Темные плотные шторы не пропускают свет, слуги тревожить не решаются, даже завтрак подают позже, чтобы все успели выспаться. Это было еще и обусловлено привычкой Короля именно ночью устраивать заседания и сборы, и в целом мучиться бессонницей по ночам. Но как только рано утром со двора замка доносились звуки труда не выспавшихся слуг – сон приходил к старику сам собой.
Но сегодня в замке был еще один человек, который не спал ночью. Аргон проснулся поздно, хотя сложно сказать, спал ли он вообще. Ему понадобились силы, чтобы отодрать себя от кровати, а в зеркале теперь отражалось нечто гораздо хуже, чем тощее тело окровавленной девчонки. Он увидел постаревшего на пару лет мужчину с черными кругами под глазами, в тон пижамным штанам, а прическа, которой принц гордился, была помята настолько, что даже мытье головы до конца не исправила положение дел.
Когда слуга увидел Аргона, волокущего свои конечности по коридору к давно начавшемуся завтраку, подумал было, что господин идет не вкушать утренний бокал вина, а на свет иной. Он кинулся к принцу, но взгляд получил умертвляющий, зато успел мельком удостовериться, что никаких следов смертельных ранений на чистом, выглаженном одеянии нет.
О том, как спал сегодня принц – следовало бы сочинить особую страшную сказку и пугать ею детишек. Камни под боком, солома, коловшая ему спину и забившаяся везде, где можно и нельзя, запах стойла, отвратительная вонь, которая до сих пор преследовала его. Принц отбил себе все ребра, пытаясь устроиться в своей восхитительно мягкой, казалось бы, постели, и кутался в черные простыни, чтобы не чувствовать холод. Он был уверен, что это все проклятый странный сон.
Если бы не соломинка, которую он вынул утром из копны спутавшихся черных волос.
В душе у него мгновенно шевельнулись догадки, расплывчатые и мутные, но он отогнал их прочь, поспешив уйти из надоевшей ему спальни и подумать о чем-то другом.
На завтрак в итоге он не успел. Естественно, никто не будет выгонять опоздавшего принца из-за стола, но хмурый взгляд отца не красил сегодняшнее утро. Мысли тоже с трудом смещались с странных событий. Если и раньше принц был слишком рассеян и потерян, то сейчас он был вовсе где-то далеко.
Трапеза проходила в тишине. Даже поедание десерта утомляло Аргона, который, ко всему прочему, обнаружил пару странных синяков у себя на запястье правой руки. После того, как с завтраком было покончено, принц решил вернуться в покои. Принять ванну сразу после завтрака было не лучшей идеей, но ему казалось, что горячая вода и пар быстро выгонят из него непонятную хворь.
К счастью, сегодня от принца не ожидалось никаких подвигов. Служанки быстро приготовили воду и масла, возможно, надеясь, как прежде поучаствовать в купании, но в этот раз Аргон уверенно выставил их за дверь своих покоев. Охранное заклинание тут же заблокировало кому-либо возможность тревожить мужчину – теперь даже слугам понадобиться время, чтобы достучаться до него.
Принц устало опустился в наполненную теплой водой ванну. В комнате было уютно и богато – на полу снова черный мрамор, но зато стены были отделаны плитами с золотыми прожилками. Сама ванна представляла собой металлическую изогнутую чашу, глубокую и черненую изнутри. Вокруг нее стояло несколько столиков с позолоченными столешницами, на них хранились мыла, шампуни, флакончики с маслами и нож для бритья.
Какое-то время назад Аргон сам распоряжался, какие материалы использовать в его опочивальне и сопутствующих комнатах. Тогда, еще пару лет назад, ему казалось, что все это выглядит невероятно красиво. Сейчас он просто знал, насколько это богато и соответствующе его статусу, и не испытывал по поводу окружения никаких других ощущений.
Комната понемногу заполнялась паром от воды, а по плитке вниз бежали капельки конденсата. Аргон лежал в ванне, вытянув ноги и откинув голову на подголовник. Усталость все еще бежала по его венам вместо крови. Он с беспокойством думал о грядущей ночи – хотелось, чтобы она поскорее наступила, чтобы выспаться, но в то же время ее приближения принц боялся. Что, если эта ночка будет хуже, чем предыдущая?
За приоткрытым окном, где спокойно шумел ветер, птицы решились спеть свою вечернюю песню. Аргон закрыл глаза, слушая.
В тишине вода тихо капала с бортиков ванны на мраморный холодный пол. Где-то чуть дальше по коридору скрипел пол под поступью суетящихся слуг. У стен замка кипела работа – до Аргона долетал стук копыт, крики возниц, привезших свежие продукты в замок, стук топоров. Принц стал медленно проваливаться в дурман, и звуки окутали его плотным покрывалом, пробиваясь сквозь дрему.
Мягкая ласка теплой воды расслабило тело мужчины, снимая с него ночное напряжение. Он улыбнулся, не открывая глаз, подумав, что о кошмаре следует забыть – вряд ли он еще повториться. Хорошо бы выехать на прогулку или охоту, может, даже, снова повторить тренировки со своим наставником?
Тихий плеск воды и пение птиц сплетались с его собственными мыслями, звуки добавлялись все новые, пока наконец в сознание не пробилось тихое шуршание щетки очей-то шерстяной бок и бойкий голосок девушки.
«Не двигайся, у тебя хвост в колтунах, — ворчливо, но ласково приговаривал девичий голос, предположительно обращаясь к крупному животному. – Как тебе трава сегодня? Последняя сочная, скоро вся посохнет, осень, как ни крути.»
Принц моргнул, удивляясь громкому голосу. Неужели какая-то смелая служанка разговорилась под его окном? Но эта мысль сразу потерпела крах – балкон Аргона был слишком высоко, чтобы до него долетало что-то тише, чем крик и громкий стук топоров о бревна. Девушка в его голове разговаривала спокойно и ласково. Еще сильнее послышалось шуршание щетки. Словно в мыслях у принца образовалась брешь, сквозь которую к нему пробивались чьи-то чужие.
«Представляешь, Лил, я высыпаться стала. Неделю уже как. – девушка улыбнулась – Даже не поверила сперва. Сны снятся странные, словно постель чья-то. Черная, простыни черные, одеяло, балдахин черный. Сперва испугалась, но спится сладко, даже камней не чувствую!»
Аргон сел в воде рывком, подняв волну, и распахнул глаза. Камней не чувствует? Зато как он чувствовал их этой ночью под своим помятым боком! Принц перевел взгляд на дверь. Там, за ней была его спальня подобающих темному господину цветов. Там была его мягкая черная кровать с бархатным балдахином. Мысли окончательно перепутались у него в голове, и он попытался встать, растеряно смахнув с полки несколько флаконов и расплескав воду еще сильнее.
В виски уже буквально билась мелькнувшая утром догадка, стучала так громко что почти заглушила внезапный визг девушки.
«Мокро, черт! Лил, откуда тут вода?!»
Мужчина вылез из ванны, быстро закутываясь в халат, и оставив воду в ванне, вышел прочь.
По коридору тут же раздались его гулкие целеустремленные шаги. От них, кажется, проснулся задремавший отец-король, а слуги удивленно давали дорогу господину, которого очень редко можно было видеть с таким серьезным лицом, идущим куда-то. Поспешил в северную башню. Голос в его голове все еще стучался, возмущался налившейся невесть откуда луже, испортившей матрас, и все это сопровождалось фырканьем кого-то похожего на лошадь, но явно крупнее и басовитее.
В библиотеку мужчина ворвался, словно пытаясь застать в ней кого-то врасплох. Распахнул тяжелые двери, оглушая их ударами безмолвные комнаты со стеллажами. Его цель была где-то в дальнем углу, и Аргон направился туда, решительно сбивая мешающие по пути кресла и пиная сложенные в стопы книги.
Библиотека представляла собой несколько огромных комнат с колоннами, а в лабиринте книжных шкафов запросто можно было заблудиться. Здесь царствовала паутина с плетущими ее пауками, слоями лежала пыль, и к книгам, которые покоились в самых дальних закутках, вряд ли прикасался кто-то ближайшие десятилетия. Многие из них были написаны на языках Старейших, размывшихся и подзабытых. Многие – с пояснениями, которые были написаны дедом Аргона. Сам нынешний Король давно прочел все, что ему было интересно, но магию он использовал редко, и в основном в весьма кровавых целях. Все остальное его волновало с годами все меньше.
Сам принц магии был обучен, но только базовой. Знания уже позволяли ему быть не хуже отца, но самое главное – в его жизни был период любопытства к бесконечным полкам книг, благодаря которому он сейчас точно знал, где искать ответ.
Мужчина ворочал книги, дергая их за хлипкие пыльные корешки, проводил пальцами по надписям, стирая осыпающуюся позолоту, которая оседала на его пальцах, как пудра. Он выхватывал очередную рукопись, в предвкушении листая страницы, но не найдя ничего – со злостью запихивал ее обратно на полку, сминая и круша страницы.
Книга за книгой, шепот в его голове возрастал. Неизвестный девичий голос не мог замолчать, сплетничая со своим ездовым животным, несколько раз слышались крики надзирателя и удары хлыста по голой спине очередного нарушителя с мальчишеским голосом, и Аргону казалось, что он сходит с ума. Отшвырнув очередную бесполезную книжонку, он шумно, как подбитый стрелой, осел на пол, потирая рукой лоб и виски, оставляя на лице сероватые следы пыли, и зарылся в свои волосы, безуспешно пытаясь изгнать голос из своей головы. Тот становился то тише, то громче, Аргону казалось то что он перенесся в совершено другое место, то что он теряет сознание, замыкаясь ото всех звуков вселенной, и вновь оглушаемый ими, начинал задыхаться.
Принц уже понял, что животное рядом с девушкой, скорее всего, коптарх, а не лошадь – больно странные были издаваемые им звуки. Коптарха звали Лилосом, но девушка часто коротко звала его Лил. Тот фыркал в ответ и казалось, что они лучшие друзья, а не просто животное и пастушка в конюшне.
Прошло некоторое время, пока он слушал, как девушка устроила себе лежанку из разметанной по стойлу соломы, и положив голову на брюхо шерстистого друга, уснула. Ее дыхание ровным шепотом шелестело в его голове. Мужчина приоткрыл глаза, пытаясь прийти в себя, и его блуждающий взгляд пробежался по нижним полкам книжных шкафов.
Порванные пылящиеся, многие из них уже приготовленные к утилизации, или на утерянных языках, они словно так же взирали на него, как он на них. Внезапно взгляд его обожгла высеченная на корешке одного из фолиантов печать сердца — он вытянул руку и выхватил из плотных рядов тут же рассыпавшуюся на страницы книгу.
Мелькнули картинки и печати, и Аргон почувствовал волнение – кажется, вот оно! Он вскочил на колени, расстелив листы перед собой, и с вниманием принялся рассматривать их. Надписи были сделаны на древних языках, на них были и стихи заклятия, и пояснения к изображениям. Но принц точно знал, что это то, что нужно – это и радовало его, и пугало.
Он оказался прав. Вот изображение первое – два человека, жмущие руки, по которым от сердца к сердцу друг друга течет алая кровь. Цветы жизни распускаются на другой странице на груди братьев по крови – глаза их становятся одного цвета, а жизнь, как не трудно догадаться, делится на двое.
В книге гравюр было множество – все они изображали жизнь двоих, их быт и природу, сражения и авантюры. Аргон перебирал рисунки, пытаясь найти, и изо всех сил надеясь на отсутствие самого последнего рисунка. Тот скользнул из его рук и упал из стопки прямо перед ним, окровавленный и помятый.
Принц взял его, аккуратно преподнося к лицу, и золотые линии теснения заплясали искорками в его темных глазах.
Вот один из двух заключивших союз в бою пропускает удар меча в сердце, сгибаясь от губительной раны. В это же время второй человек, брат по крови, хватается за грудь и падает навзничь. Оба они заканчивают свои жизни во мгновение ока, последним дыханием синхронно разорвав воздух.
Золото вместе с алой краской едва не стекает со страницы, пачкая руки и рукава одеяний принца.
— Рон! А когда ты в открытую нарушил приказ?
— Мне тут нечем хвастаться. — Киборг сходил, принес себе еще взбитых сливок. Теперь он посыпал их сверху не только шоколадом, но и кофе. Попробовал. Сам удивился результату и добавил сахара. После чего опять забрался с ногами на стул и признался:
— Это было, когда меня только отдали Эрику. Они с Женей сделали мне операцию, извлекли… много всего. — Он поморщился при воспоминании, глаза на мгновение полыхнули прежней, почти забытой болью: — Я лежал, от наркоза отходил, было больно и как-то очень обидно. Впервые в жизни настолько! Я попробовал анализировать и понял, что ничего не имеет значения. Люди делают все, что хотят, как бы я себя ни вел. Экспедиция была удачной, я не подвел, но люди напились и все равно меня сломали ради развлечения. После этого меня хотели отправить на утилизацию, но вдруг передумали и отдали новому командиру, который тоже мог делать все, что ему захочется. А изменить это я не мог, тело их слушалось, я… я захотел… победить хозяев, решить свою судьбу самостоятельно. Уйти, когда я сам решу, а не когда они захотят. Самому выбрать момент, оставив человеку только способ. И стал ждать случая, чтобы не просто так умереть, а сделав что-то для себя лично, не для них! Не для хозяев! — Рон обвел взглядом собеседников, поймал взгляд Асато, который кивнул в ответ, мол, отлично понимаю, глубоко вздохнул и продолжил:
— Вечером Эрик с Женей куда-то ушли. Как я потом узнал, она принимала медикаменты и попросила его помочь с разгрузкой. Они оставили на столе банку комбикорма, чтоб скормить мне ее вечером, и какие-то местные фрукты. Люди упорно звали эти штуки яблоками. Но у них ведь было другое название? Я его так и не узнал. Но пахли они очень вкусно. Я мог отключить обоняние и слюнные железы, но не хотел. Это был тот самый момент. Я выбрал, за что отдать свою жизнь, подошел к столу и съел все эти штуки. Помню, что было безумно вкусно. Я потом много чего пробовал, но эти яблоки были самым вкусными в моей жизни. Хозяева приготовили их для себя. Я ел и думал, как же они разозлятся, и скорее всего убьют, прежние бы убили. Но это было уже не важно! Я ведь думал, что победил.
Киборг перевел взгляд на хозяина, тот мерзко хихикнул:
— Вот я тебя тогда обломал! А ведь до меня и вправду не дошло! Ну, съел и съел, значит так надо! Еще решил, что тебе витаминов не хватает.
— Когда хозяин вошел с какой-то коробкой, я стоял, ел и смотрел на него. Надеялся спровоцировать на агрессию. Все варианты просчитал, кроме одного. Не подумал, что испугается он не меня. Его так перекосило, я решил, он точно прикончит. Прикидывал, успею ли за оставшееся время доесть последний. А он схватил меня за шиворот, толкнул к кровати, еще и подзатыльник отвесил.
Рон включил голос Эрика: нервный, шипящий: «А ну, в постель живо! Женька тебя сейчас увидит, она же нас обоих закопает по колено, только вниз головой! И я ей не докажу, что ты сам вскочил! Быстро доедай эту дрянь, и ей ни слова об этом. Скажешь, солдаты зашли и взяли! Придурок, чтоб тебя!»
— Ну, извини! Я же не знал, что это демарш с самоутверждением, думал, тебя просто заглючило! Предупреждать надо, когда у тебя торжественный момент. А у меня тогда только одна мысль была, что я девчонке в жизни не докажу, что не я его накормил ради прикола. Она же меня к тому моменту хорошо знала! — Эрик неловко рассмеялся, видимо, откровения киборга его озадачили.— У него сутки назад была полостная операция, ему лежать надо. И тут я захожу, а он стоит и эту кислятину жрет, да еще так быстро!
— Ну да. Я тогда так удивился, что послушно вернулся назад. Потом, когда наркоз совсем отошел и способность соображать вернулась, я обдумал ситуацию и понял, что мне достался хозяин с нестандартным мышлением. И непонятно, как с ним быть. Решил пакостить понемногу, чтоб не спалил, заодно и посмотреть, как реагировать будет. Но все равно иногда отмачивал такое, что самому было странно. И еще более странно, что хозяин не реагировал или реагировал не так, как планировалось. Иногда даже бесило: он формулирует задание с нечеткой трактовкой, я делаю все неправильно, а он мне вместо наказания даёт конфету. Да еще с таким довольным видом! Все нервы мне вымотал! — Киборг передернул плечами, оценил задыхающегося от сдерживаемого смеха владельца, жажду неизведанного в глазах друга и продолжил, сменив тему. — Когда я поправился окончательно, то решил разобраться и со старыми хозяевами. Я смешал средство от вшей, оно вкусно пахло, со спиртом, и поставил канистру на видном месте в пятой роте. Да еще оставил на ней отпечатки пальцев моего бывшего командира! В инструкции было написано, что при попадании внутрь оно выводится естественным путем. Оказалось даже интереснее, чем я думал. Оно действительно выводилось из всех доступных отверстий и с очень большой скоростью! То есть результат превзошел мои ожидания, а часть пятой роты вышла из строя на три дня. Заодно ознакомил командование с мыслью, что «засранная часть» совсем не образное выражение. Ну и постепенно сработался с хозяином, привык. Так что ничего интересного у меня не было.
— Я запомнил, с тобой ссориться нельзя. — Асато эта исповедь слегка ошеломила. Он сделал себе пометку в памяти, чаще проводить с Эмилем разъяснительные беседы, чтобы не оказаться в такой ситуации. Раз уж ему навязали проснувшегося киборга, надо сделать все, чтобы он ощущал себя, ну, может, не совсем человеком, но равным им — точно.
Эрик наконец проржался, ему ситуация с канистрой была как никому близка и понятна, и выдохнул:
— Так это был ты?! Да СБ-шники чуть мозги не сломали, уже на картах гадали, чья работа! Всех врачей чуть наизнанку не вывернули! Вырубить роту перед боевой операцией! Это же надо додуматься!
Бессовестный киборг с независимым видом ушел на кухню готовить хозяину кофе. А потрясенный его откровениями Эмиль забился в угол рубки и оттуда пытался понять, что же теперь хозяева будут делать с бунтовщиком. Вроде бы ничего. Но ведь так не бывает. Не бывает, чтобы киборг откровенно признался в том, что пошел против людей, и ему это сошло с рук. Его прежние хозяева такое бы не спустили. То, что прежние хозяева никогда и не услышали бы такое признание, киборгу в голову не пришло.
Позвонив в полицию и узнав, что в деле о пропаже модельных платьев и, главное, убийстве Дианы никаких подвижек нет, Асато открыл переданные им материалы и углубился в чтение. Он был уверен, что ничего не упустил, но все-таки такую возможность не исключал. Вдруг он тоже, как несчастная СБ в случае с пятой ротой, «не заметил киборга»? Когда наконец японец добрался до отчетов патологоанатома, у него появилось ощущение, что что-то в рубке опять изменилось. Нехитрая проверка показала, что Эмиль выбрался из своего убежища и торчал неподалеку, делая вид, что разглядывает стену, а не в дело подглядывает. Хлопнув по дивану рукой, Асато позвал:
— Эмиль! Иди сюда! — и когда киборг подошел, протянул ему планшет. — Вот скажи, что тут не так, а? Почему я ничего не вижу?
Блондин быстро пролистал страницы. Бросил на хозяина очень вдумчивый взгляд и спросил:
— Что будет, если я ошибусь?
— Конфету не дам и отправлю спать в восемь вечера! — попытался свести все к шутке Асато.
Но киборг серьезно кивнул, принимая информацию и продолжил:
— Тут не все. Материалы отредактировали. Я могу попробовать достать остальное, но не уверен, что получится.
— Ты можешь взломать компы полицейского отделения? — поразился космополицейский.
— Могу. Только зачем взламывать? Я знаю логику их сисадминов, знаю, как они назначают пароли. Просто зайду и возьму, что надо, если, конечно, ты мне позволишь, — последние слова прозвучали совсем тихо и неуверенно.
Асато колебался недолго. Во-первых, явно слабая работа полиции и продажность некоторых ее членов уже достали, во-вторых, Эмиль попытался проявить инициативу, которую следовало поощрить. Иначе он или все равно сделает, так поступил бы сам Асато, или сломается и они получат хорошую, послушную и крайне раздражающую куклу.
— Хорошо. Попробуй. Только смотри, чтоб тебя не обнаружили и ты не пострадал от какого-нибудь фаервола! Твоя безопасность прежде всего!
— Но разве… — спай замялся, подбирая слова, потом выпалил:— Но ведь убит ваш человек! Разве это не самое важное?
— Нет, — уж этот принцип в академии вбили в голову прочно, и Асато его озвучил стоящему перед ним спаю: — Она уже умерла, а ты живой. Живые важнее.
— Но я же… киборг… — пробормотал Эмиль, садясь на пол у ног владельца, закрывая глаза и отключаясь, вернее, подключаясь к сети полицейского отделения.
Хейзер высунулась из виртуального моря. На ней почему-то был голубой с позолотой кокошник, а к копыту она прицепила белый платочек, которым помахала в сторону киборга. Асато показал искину кулак.
За те три часа, что Эмиль бродил по виртуальным просторам, японец успел сойти с ума от беспокойства, приготовить ему ужин, заварить чай и спереть у Эрика немного конфет. Наконец блондин открыл глаза и тихо, устало, но гордо доложил:
— У меня получилось, Асато! Я все скачал и теперь даже знаю, кто может быть предателем!
Пока осунувшийся еще больше киборг ел, а потом пил горячий чай с сахаром и конфетами, подтянулись и Эрик с Роном. Сэй приволок какую-то непонятную железку, сел на пол, прислонясь спиной к дивану, и принялся её развинчивать. Капитан расположился на своем обычном месте, за столом, подперев сложенными ладонями подбородок.
Под взглядами двух людей Эмилю стало неуютно, он отодвинул недопитую чашку и кучу фантиков и попытался отступить в привычный уже угол. Но сбежать ему не дали.
— Рассказывай, что нашел, какие мысли по делу? — распорядился Асато, кивнув ему на терминал.
Поколебавшись, спай загрузил три портрета. Молодой женщины, губастого парня, в котором злобный Эрик тут же опознал Макса, и полицейского в форме. Потом его же в костюме. Раз уж у него спросили о выводах, он, конечно, расскажет, главное, чтоб хозяин был доволен.
— Вот эти двое, — Эмиль указал на женщину с Максом, — являются ближайшими родственниками. Она служит секретарем начальника отдела, а Макс — сын ее брата. Также под подозрение попадает вот этот молодой человек,— киборг указал на третий портрет.— За последние дни он совершил несколько дорогих покупок, в частности, вот этот костюм.
— И сколько такой стоит?
Эмиль продемонстрировал на вирт-экране несколько строчек— банковские транзакции из обычной домашней бухгалтерии — программы, прилагаемой к каждой карте.
— Как хороший катер. Индивидуальный пошив, был представлен на последнем показе мужской бизнес-моды. Он не по карману полицейскому, — чуть хрипловато вмешался в доклад Эрик и перешел к предыдущим личностям. — А вот что мне прислал на Макса мой брат. Настоящее имя Максим Лигман, единственный сын Александра Лигмана, одного из… ну короче, если братец расстроит ему сделку, они разорятся. Александр не унаследовал коммерческих талантов отца, ну а Макс — это совсем печально. Стейн пишет, что Макс считает нас с ним похожими! Да не уподоблюсь! Лучше смерть! Бисексуален и настолько не уверен в себе, что бывают сбои даже с проститутками. Вот ему я шею и сверну, гаденышу! Он ведь думал самоутвердиться… — Эрик резко оборвал себя, встряхнул головой. — Это он меня допрашивал. Кроме отца и матери, ближайшая родственница — Вероника Самрова по мужу, с которым состоит в разводе. Растит дочь. Есть, где и подцепить, и надавить. Первый портрет ее. Это совпадает с твоей информацией?
Он повернулся к Эмилю, тот кивнул. Но все-таки внес поправку.
— Я все-таки склоняюсь к версии Виктора Черняева. Эксперт-криминалист. За последнее время резко выросло благосостояние, при том, что ни крупных премий, ни выигрышей в лотерею, ни даже наследства не было. Но для окончательного вывода данных недостаточно.
Спай обвел людей вопросительным взглядом, готовый замолчать по первому требованию. Но они молча ждали от него продолжения, а владелец даже кивнул, подбадривая.
— Теперь о результатах вскрытия Дианы и месте преступления. Я считаю, что эксперт ошибся со временем смерти, а само место преступления сфальсифицировано. Ну, может, и не ошибся, потому что проводил его Виктор. Тут я сказать точно не могу.
— Почему ты считаешь, что место сфальсифицировано? Расскажи поподробнее, — приказал хозяин, и киборг подчинился.
— Начать с того, что, на мой взгляд, в этом помещении, — он открыл видео склада, где был найден труп, — слишком мало следов и нет стула. Люди предпочитают сидеть, когда разговаривают с пленными. Далее, по версии эксперта, в результате удара она упала и ударилась виском вот об этот предмет. — Киборг загрузил трехмерное изображение стеллажа. — Тут мы видим выступающую часть полки, образующую прямой угол. Два момента, которые меня насторожили.
Эмиль еще раз проверил реакцию людей: его слушали, и слушали внимательно. Это было необычно, захватывающе. Он указал на проекцию.
— Под стеллаж подложены предметы, увеличивающие его высоту. Но зачем? Это делает его неустойчивым и слабо пригодным к эксплуатации. Я считаю, что это сделано для выравнивания по высоте с настоящим орудием убийства. Далее, согласно протоколу, от удара височная кость раскололась, и осколок попал в мозг. Но вот что меня насторожило: этот кусок кости крупнее остальных. Он цельный, а остальные выглядят раздробленными. Некоторые трещины, — киборг увеличил фото,— как бы наслаиваются друг на друга. Предполагаю, что ударов было два. Первый — которым ее убили, и второй — которым это убийство скрыли, нанесенный об стеллаж. Кстати, вот тут есть микроскопические пятна крови на кости, они разного цвета. Вот это пятно, я обозначил его цифрой два, чуть темнее. По окраске я могу предположить, что между ударами… прошло… около получаса…
Эмоции хозяев ударили по сенсорам, и речь Эмиля резко замедлилась. Он сообразил, что это уже не привычный ему внутренний монолог, который обычно оставался только в голове, а вполне себе настоящая речь перед хозяевами, которые внезапно и сильно разозлились. Детекторы считывали эмоции людей, и показания становились все хуже и постепенно подходили к той черте, за которой люди уже срывались и распускали руки. Он вдруг сообразил, что его собственный хозяин — полицейский, которому, похоже, не нравятся претензии к коллегам со стороны биомашины.
— На мой взгляд, пятна крови совершенно одинаковые,— сказал Эрик, рассматривая доказательства и пытаясь безуспешно задавить захлестывающее изнутри бешенство. Похожий на красивую куклу киборг проявил недюжинные способности в такой нудной науке, как криминалистика, а из него сделали няньку для недоросля-наркоши. Эрик чувствовал, что точно так же кипит от злости и Асато, и тоже безуспешно пытается сдержать гнев.
— Еще что-нибудь скажешь, Эмиль?
Спай мотнул головой и попятился. Зато голос подал Рон, который все это время сидел у дивана на полу, следя за выступлением «младшего брата».
— Они разные, хозяин. Просто киборги различают больше оттенков цвета.
Эмиль, пока от него отвлеклись, поспешно сбросил всю информацию на планшет к хозяину и опять забился в угол, искренне жалея о своем излишне открытом выступлении. Люди в таких вещах не нуждаются, они и сами разберутся, без бывшего полицейского спая.
Асато загрузил 3D модель падения Дианы на угол, где было четко видно, что ее сбили с ног ударом по лицу. Эксперт вычислил силу удара, рост и приблизительный вес убийцы. Указал, что удар был сильный и возможно повреждение мягких тканей конечности. Эрик попытался вспомнить, не была ли у Макса повреждена рука. Вроде бы нет… Потом он очертил круг на карте, где по временным раскладкам могла быть убита девушка, и распорядился.
— Рон, давай-ка сюда нашего пленника. Посмотрим, что это птичка споет мне.