Уши резанул знакомый пронзительный голосочек, умудрявшийся одновременно быть визгливым и приторным. Баронесса Ользе наслаждалась обществом надутого типа с роскошными усами и огромным пивным брюхом, не забывая при этом зорко поглядывать на своих подопечных. Судя по цветам перевязи, её кавалером является кто-то из свиты короля Тинтары, как там его… впрочем, неважно.
Ещё одна проблема, которую необходимо решить, и немедленно. Не баронесса с её ухажерами, конечно.
Дочери.
Вообще-то, Конан был против того, чтобы брать их на эти сегодняшние мужские игрища. Но формально женщинам и детям присутствовать не запрещалось, а они так умильно просили. Обе просили. Да и Лайне последние два дня вела себя просто как истинная паинька, надо же было как-то её вознаградить… Вон, сидят теперь, довольные, глазки блестят, личики раскраснелись. Атенаис кто-то подарил цветок, она вставила его в свою как всегда аккуратную прическу, а Лайне нацепила на плечо почти не помятого платья огромную золотую брошь с целой гроздью округлых синевато-пурпурных самоцветов – это про нее, кажется, служанка говорила? Красавицы. Они даже друг на друга смотрели вполне мирно, настолько были довольны. Ладно, пусть развлекаются, пока есть возможность.
Завтра с утра, еще до света, надо будет отправить их в загородную крепость. Попросить у Зиллаха эскорт, выбрать пару драконов понадежнее – и отправить. На всякий случай, мало ли как тут всё может обернуться… Сказать Квентию, пусть слуги начинают собирать вещи уже сейчас. Кстати, где он?
Конан обвёл взглядом двор и сразу же обнаружил главу своей Малой стражи – тот как раз заканчивал что-то почтительно нашёптывать Закарису, склонившись почти что к самому его уху. Вот он договорил, поклонился и выпрямил спину, бросив быстрый взгляд в сторону Конана. Закарис повернул голову в ту же сторону, встретился с Конаном взглядом и утвердительно кивнул. Брови его при этом были слегка приподняты, выражение лица – задумчиво Королю Аквилонии на какой-то миг показалось, что в глазах военачальника отразилась удивленная радость и даже странное облегчение, но в следующее мгновение тот уже отвернулся.
А тут еще и объявили новый поединок. На этот раз – на мечах. Услышав имена заявленных поединщиков, Конан насторожился и на какое-то время забыл и про Закариса, и даже про Квентия.
Потому что объявленными соперниками в первом бою оказались Селиг и Рахам.
А когда он увидел, чем именно Рахам вооружен, он даже дышать на какое-то время забыл…
Рахам вышел на арену первым, и теперь стоял, рисуясь и слегка покачиваясь. То ли был он действительно сильно пьян, то ли умело изображал подобное состояние. Селиг задерживался, и пока что восторженные вопли доставались одному Рахаму. Он принимал их с удовольствием, раскланиваясь в разные стороны, сверкая драгоценными доспехами и опираясь огромными руками на рукоятку поставленной перед собой секиры. Конан смотрел на эту секиру, не отрывая взгляда.
Вообще-то ратный устав никому не возбраняет пользоваться во время дружеских поединков – а тем более, в бою потешном – любым оружием, в том числе и боевым. Но местные в большинстве своем отдавали дань несерьёзности сегодняшних поединков, и потому и оружие выбирали не слишком серьёзное — легкие сабли или короткие слегка изогнутые мечи, чуть ли не ученические по виду, иногда дополняя их трехзубцовым кинжалом для левой руки. Боевая секира в здешних краях – вещь, достаточно необычная.
Особенно – секира гномьей работы…
Вопли между тем усилились – на арену выбрался Селиг. Двое слуг тащили за ним огромные ножны – похоже, молодой король Шушана на этот раз решил выступить с большим двуручником. Не самый удачный выбор при его довольно-таки среднем росте и не слишком-то мощном телосложении. Двуручники и так-то не отличаются скромностью размеров, а этот, судя по длине ножен, вообще был гигантом – длиной шага в два, и не мелких шага. Если такой вертикально поставить – наверняка окажется выше своего владельца. И тяжелый, похоже, не зря же двое слуг понадобилось. В Селиге же как-то совсем не угадывается мощи, необходимой для свободного и умелого обращения с такой убийственно тяжелой штукой. К тому же – против гномьей секиры. Интересно, какой клан ее делал?
Рахам тем временем вскинул руку, приветствуя своего соперника и побратима. Смертоносная плоскость серпообразного лезвия чуть шевельнулась, и в свете факелов темными гранями четко выделились руны клейма. Конан внутренне ахнул.
Он слишком хорошо знал — и это клеймо, и то, на что способно помеченное им оружие.
Время словно замедлилось, гул голосов отдалился. Селиговский двуручник против такой секиры – что ореховый прутик против боевого клинка. Вплетенное в остывающий металл во время ковки заклинание любую сверхпрочную сталь разрежет, словно горячий нож – масло. И даже зарубки на лезвии не останется. Такое оружие – слишком большая ценность для того, кто собрался просто немного поразмяться… Из этого следует три возможных вывода.
Первая возможность — Селиг просто-напросто глуп и не знает, чем вооружен его противник. Или же это он сам пытался вооружить Рахама как можно лучше для убедительного исполнения намеченного фарса – и слегка перестарался. Что тоже, кстати, об излишнем уме не свидетельствует. Либо же все он отлично знает, просто намерения его несколько изменились со времени последнего доклада гленноровского шпиона. Пока курьеры мотались туда-сюда – многое могло поменяться…
Третья возможность могла оказаться самой неприятной – в этой игре есть еще и какой-то другой игрок. Третий. Со своими непонятными целями. И секира – это его ход. Может быть даже – не первый, а просто первый замеченный… Конан напрягся, пытаясь заранее подготовиться к любой неожиданности. Из этого креслица чертовски неудобно быстро вскакивать. Но попытаться придётся. Может быть, если подтянуть пятки поближе к заднице…
Межу тем Селиг раскланялся со зрителями, отсалютовал хозяину замка и, взявшись обеими руками, медленно вытащил огромный меч из изукрашенной серебряной оплёткой ножен. Перехватившись поудобнее, поднял его над головой – то ли в салюте, то ли для того, чтобы даже задним было все хорошо видно.
Зрители стихли, приветственные вопли превратились в недоуменный ропот и шушукание. Кто-то робко хихикнул, за ним следом рассмеялся другой и третий, уже увереннее. А потом и все остальные разразились громовым восторженным хохотом. Конан расслабился, пряча за сплетёнными пальцами улыбку.
Селиг задумал красивую шутку, и шутка его удалась.
Правильным оказалось второе предположение, не самоеплохое из имевшихся, к тому же – с неожиданным дополнением. Шушанский король вовсе не был глуп и отлично знал, чем именно вооружает он своего побратима. И этот совершенно неподходящий по размеру огромный двуручник тоже выбрал он совершенно не случайно. Да что там – выбрал?! Ни о каком простом выборе тут и речи быть не могло! Этот меч наверняка был специально изготовлен умелыми мастерами своего дела – и изготовлен именно для сегодняшнего вечера. Только вот искусные мастера эти вовсе не были кузнецами.
Потому что меч был деревянным.
***
Гарда искусной работы была выполнена в виде экзотического цветка, лепестки которого, отгибаясь, прикрывали кисти, а длинное лезвие выглядело растущей из центра стрелой. Сходство лезвия со стреловидным бутоном еще больше усиливалось тем, что самый кончик его, перед тем как сойтись в заостренный наконечник, слегка расширялся, словно нераскрывшееся еще соцветье. Полированное дерево настолько красиво отливало цветом тёмного пламени в свете факелов, что многие дамы заахали и зааплодировали от восторга.
Селиг, ослепительно улыбаясь, крутанулся на пятке, взмахнув за спиной коротким плащом, словно чёрно-алыми крыльями, и сделав изящный выпад в сторону соперника. Рахам взревел, как водяной жеребец в период гона, со свистом крутанул над головой секиру и бросился вперед. Конан беззвучно посмеивался в сцепленные пальцы – он уже понял, что именно за представление будет тут разыграно.
Так и вышло.
Селиг в последний миг очень изящно подался в сторону, и хищному лезвию достался лишь край взметнувшегося плаща – чёрно-красная лента была отрезана беззвучно и отброшена далеко к столам, а не удержавший равновесия Рахам был вынужден пробежать несколько шагов, и лишь потом смог остановиться и развернуться для новой атаки. Но прежде чем Рахам сумел восстановить равновесие и броситься вперед, Селиг сделал два быстрых шага и в красивом выпаде нанес три стремительных укола в – два корпус противника, один в руку. И снова отпрыгнул.
Конечно, с настоящим стальным мечом такого размера он бы не смог провернуть ничего подобного – настоящий меч был бы для таких выкрутасов слишком тяжёл. А этой изящной деревянной штучкой – вполне.
Рахам снова атаковал — и снова промахнулся. На этот раз было отчётливо видно, что промахнулся он специально, но зрители, похоже, не возражали. Хитро придумано! В обычном поединке очень сложно преднамеренно получить лёгкую травму так, чтобы никто из зрителей не заподозрил этой самой преднамеренности. Но если поединок сам по себе насквозь фальшивый, игрушечный, изначально подстроенный смеха ради – тут любая нарочитость будет воспринята как должное.
Тем временем поединщики сошлись в ближнем бою, лезвие к лезвию. Обычного для таких случаев визга металла по металлу не было – не было вообще никаких особых звуков, когда самый кончик деревянного клинка срезало где-то на расстоянии ладони от острия. Дерево оказало гномьей секире не больше сопротивления, чем красно-черный шелковый плащ.
Зрители ахнули. Рахам попытался закрепить успех, сократив меч своего противника еще на ладонь, но Селиг успел отскочить. И даже огреть укоротившимся мечом своего не успевшего вовремя развернуться соперника. Плашмя, пониже спины. Не больно, но довольно-таки чувствительно для самолюбия.
Рахам взревел, но теперь уже — как водяной жеребец, которому в причинное место вцепились все подводные демоны разом. И ринулся в бой – уже по-настоящему, с налитыми кровью глазами и чуть ли не пеной изо рта. Казалось, секира со злобным шипением нарезает ломтями даже сам воздух. Селигу поначалу удавалось вполне успешно отражать рахамовские наскоки, принимая клинок на клинок, только вот его собственный меч с каждым таким столкновением оказывался все короче и короче. Селиг более не крутил изящных пируэтов – все его внимание было поглощено не на шутку разгоревшимся боем. Судя по всему, он был очень даже неплохим мастером клинка, и с нормальным мечом имел хорошие шансы против сильного, но окончательно потерявшего всякое соображение противника. Вот только меч его настоящим не был.
Секира казалась пламенем, а тёмный деревянный меч – свечкой. И он таял под её натиском так же стремительно, как тает опущенная в горячую воду сосулька. Когда в руках у Селига оставался клинок не больше локтя длиной, Рахам изловчился, и срубил его полностью, под самую гарду.
Рахам победно захохотал и, раскрутив секиру над головой так, что её лезвия слились в один сверкающий круг, обрушился на отступающего противника всей своей мощью. Селиг отпрыгнул в сторону, но неудачно. Вернее – удачно-неудачно – его нога подвернулась с отчетливым хрустом, он сдавленно охнул и осел на землю, явно не способный к дальнейшему сопротивлению. К нему уже спешил местный костоправ, на ходу копаясь в своей объемистой торбе со всевозможными лекарскими причиндалами. Посопев немного, Рахам опустил секиру и неуверенно огляделся.
Конан поморщился, потёрся ухом о плечо – так сегодня ещё не вопили. Впрочем, кто бы спорил – зрелище достойное и сыграно умело. Даже сам Конан не мог бы поклясться в преднамеренности травмы – а он ведь знал заранее и смотрел во все глаза. Похоже, не обошлось без темного чароплёта. Но повреждение не слишком серьёзное – вон и лекарь, осмотрев освобождённую от сапога ногу, перестал хмуриться и неторопливо убрал обратно в сумку уже было вынутые оттуда инструменты вида довольно-таки устрашающего. С вправлением простого выви=ха он был готов справиться при посредстве собственных рук и помощи Рахама, которого попросил придержать пациента за плечи. Рахам неуверенно топтался рядом, вид при этом имел виноватый и немного ошарашенный, не знал, куда девать руки и поручению обрадовался. Несмотря на свою вроде бы победу, он явно не чувствовал себя героем этого поединка – герой в красно-черном плаще полулежал на земле с мужественной улыбкой на бледном лице и собирался героически претерпевать вправление лодыжки.
Впрочем, претерпевать особо не пришлось– лекарь оказался опытным, вывих вправил буквально одним движением, Селиг даже охнуть не успел. Даже тугую повязку накладывать не стал – закрепил вправленный сустав накладными чарами. Судя по скорости наложения – многократно отработанными и подвешенными на какой-то амулет, удобная штука, когда одни и те же травмы приходится врачевать часто. Конан сделал зарубку в памяти – обязательно завести и в аквилонской армии нечто подобное. И пусть себе ортодоксы твердят о богопротивности любых совмещений и делят мясное и молочное по дням седьмиц, нормальные люди, освоив два умения и совместив их, становятся втрое сильнее или вчетверо умнее. Да вон хотя бы на Селига посмотреть: после такой травмы, вправленной без магии, он бы лежал как минимум пол-луны с ногой, затянутой в жёсткий лубок от пятки до паха! А он пальцами подвёрнутой ноги шевелит как ни в чём не бывало и ступней крутит, словно и не её только что вправляли, довольный и почти что здоровый.
Тем временем Селиг расплылся в облегчённой улыбке и поднялся – правда, при помощи Рахама. Посмотрел на всё ещё зажатую в правой руке деревянную гарду – теперь она окончательно приняла вид цветка с изогнутыми лепестками и только чуть-чуть выступающей неровно срезаной серединкой. Вскинул брови, словно осенённый внезапной удачной мыслью, сунул гарду Рахаму и начал что-то ему горячо втолковывать, поглядывая в сторону хозяев замка и заговорщицки улыбаясь. Лицо у него при этом было как у слегка напроказившего и очень этим довольного ребёнка.
Он не шептал, но шум вокруг стоял такой, что, даже кричи он в полный голос, Конан не смог бы его услышать. Какое-то время Рахам хмурился непонимающе. Потому непонимание переродилось в неуверенность – он словно бы никак не мог понять, чего же именно от него хотят. Или не слишком верил тому, что понял правильно. Наконец он кивнул – всё так же неуверенно. Селиг переспросил. Рахам посмотрел на Зиллаха и снова кивнул – на этот раз уже куда решительнее. Селиг разулыбался, довольный, и подтолкнул его в спину.
От того места на арене, где стояли они, до Конана было шагов десять. Зиллах сидел чуть правее – значит, ещё шага на два поболее. Рахам прошёл мимо правителя Аквилонии, неуверенно улыбаясь и хмурясь одновременно. Выглядел он очень озадаченным. Наверное, он бы изо всех сил чесал сейчас в затылке, не будь обе его руки заняты.
Он остановился не точно напротив Зиллаха, а чуть левее, потоптался немного, хмуря тёмные брови и шумно дыша. Конан вдруг понял, что слышит его сопение – зрители больше не шумели, будучи заинтригованны странным поведением победителя. Рахам же, продолжая хмуриться, неуклюже повертел в руке деревянную гарду-цветок и вдруг протянул её через стол той самой серенькой мышке, жене Зиллаха. Пробасил, откашлявшись:
— Вот! Это… передать велели. Самый красивый цветок — самой красивой женщине. Вот!
Ответная благодарность покрасневшей от удовольствия мышки потонула в одобрительном гуле зрителей – выходка молодого шушанца присутствующим понравилась. Отдав женщине деревянный цветок, Рахам почтительно кивнул сидящему с ней рядом королю Асгалуна, отступил на шаг и крутанул над головой секиру, как бы салютуя. Уже привычно зашипел разрезаемый безупречно острыми лезвиями воздух. А потом, уже на возврате, он слегка шевельнул кистью, меняя траекторию движения лезвия на более низкую и пологую.
И снёс Зиллаху голову.