Чем больше старый берендей Макар Степанович узнавал людей, тем сильней любил животных. Люди, которых он встречал, по большей части были браконьерами. Они приходили, чтобы убивать. И иногда Макару Степановичу казалось, что весь мир людей состоит из браконьеров, которые не знают других удовольствий, кроме этой кровавой забавы. Ведь не ради куска хлеба приезжали они в лес, не за теплой одеждой, а только ради своего тщеславия и желания доказать что-то друг другу.
Всю жизнь он работал лесником в карельских лесах. Менялась власть, переползала туда-сюда граница. При царе была Россия, стала Финляндия, потом снова Россия, только теперь уже советская. Потом она опять перестала быть советской, а Макар Степанович так и жил на своем тихом кордоне. И лишь двадцать лет назад должность его стала называться «государственный инспектор», потому что лес, в котором он жил, получил статус заповедника. Макару Степановичу выдали оружие, которого он до этого ни разу в жизни не держал в руках.
— Да зачем оно мне? У меня только зверье, а зверь меня не тронет, — объяснял он начальству.
— Бери, Макар, — похлопал его по плечу директор заповедника. Он уважал Макара Степановича и наверняка догадывался, сколько ему лет. — Не от зверя, от лихих людей пригодится.
Теперь его задача состояла в том, чтобы на территорию его обхода вообще не ступала нога человека, и Макар Степанович был весьма этому рад.
Заповедник находился в пограничной зоне, посторонним и так было трудновато в него попасть, но время от времени в лесу все равно появлялись браконьеры: в первую очередь, сами пограничники и их высокое начальство. Но Макар Степанович оставался принципиальным и бескомпромиссным. Деньги ему не очень-то и требовались, угроз он не боялся. И его обход в конце концов оставили в покое.
Приближалась старость. Берендеи до последнего дня сохраняют силу и здоровье, а их Макару Степановичу было не занимать. Но за всю жизнь он так и не собрался завести сына, все время откладывая это на потом. Не чувствовал он себя готовым к воспитанию мальчика: его пугала ответственность. Он только мечтал о том, как у него будет сын, и как он станет его растить, чему научит и какой опыт передаст. Но тогда придется перебираться поближе к людям, иначе маленький берендей вырастет зверенышем. Мальчик должен учиться в школе, общаться со сверстниками. Читать книги и смотреть телевизор, которого никогда у Макара Степановича не было.
Шли годы, ему стукнуло сто двадцать лет, а он так и не мог решиться. Сколько еще ему осталось? Успеет ли он вырастить ребенка? Или оставит его малолетним сиротой, не успев передать того, что должен?
Макар Степанович понимал, что тянуть больше нельзя. Наследник для берендея — это не только отрада в старости: это ответственность перед родом. И однажды в начале лета, когда у медведиц начался гон, он обернулся и отправился искать подругу.
У него был выбор. Едва лес получил статус заповедника, число хищников в нем резко возросло, и медведей в том числе. Оказавшись на верхушке пищевой пирамиды, они жировали и плодились. Медведь — хозяин леса; кроме охотника, ничто не может ему угрожать, разве что другой медведь. Если лето было голодным, их подкармливали, так что на зиму все они исправно залегали в берлогу. Медведицы рожали по два, по три медвежонка, и пока места всем хватало.
Макар Степанович выбрал молодую и крупную самку. За нее дрались два здоровых бера, но Макар Степанович прогнал их — они берендею не соперники.
Почти месяц они любили друг друга, с нежностью и вниманием, на которое способны только звери. И лишь в начале сентября Макар Степанович убедился, что его подруга понесла.
Он почти все время оставался бером, ходил за ней по пятам, оберегая от возможной опасности, так что она стала на него огрызаться и прогонять. Тогда он начал присматривать за ней издали, чтобы не тревожить. Он сам выбрал место для берлоги, но медведице это место не понравилось: ей было видней, где лучше родить медвежонка, и Макар Степанович оставил ее в покое.
Когда она залегла в спячку, он продолжал кружить вокруг нее, то бером, то человеком с ружьем. Но все вокруг оставалось спокойным: ни один зверь не смел перейти дорогу берендею. А то, что в чреве медведица носит берендея, животные чувствовали издали.
Медвежонок родился в конце февраля. Маленький, с редким пушком, беспомощный и слепой. Медведица не желала допускать отца к своему отпрыску, но на этот раз Макар Степанович настоял на своем. Ведь она была зверем, а он берендеем.
Никогда еще он не знал такой нежности и такой любви. Его сердце млело и обливалось теплой волной, когда он брал сына на руки. И жалел, что не решился родить его раньше. Все его страхи перед переездом померкли, неуверенность пропала — ради мальчика он готов был на все.
Малыш оборачивался каждую минуту. Едва насытившись, превращался в озорного человечка, гукающего, хватающего ручонками пальцы отца и шкуру матери. А рассердившись на холод или проголодавшись, тут же становился медвежонком, прятался в материнскую шерсть и искал сосок.
Макар Степанович назвал его Степаном, в честь своего отца.
Медвежонок рос быстро и вскоре обогнал человечка. И в размерах, и в ловкости, и в силе. Первые три года берендей живет с матерью, в отличие от обычных медвежат, которые редко остаются с медведицей больше двух зим. За эти три года мать учит его быть медведем. А потом отец забирает маленького берендея, чтобы сделать человеком.
В конце апреля медведица вывела малыша из берлоги. Ему не понравилось оборачиваться на холодной земле, он еще не умел сидеть, поэтому быстро привык к тому, что пока будет только медвежонком. Макар снова ходил за ними по пятам: медвежонок уязвим. Конечно, мать защитит его, но может случиться всякое.
Лето выдалось теплое и сытое. Медвежонок рос и креп, человечек пока не очень. Впрочем, по медвежьим меркам берендеи растут медленно: обычный бер становится взрослым годам к двенадцати, а берендей — только к тридцати-тридцати пяти.
Степушка быстро понял, что оборачиваться хорошо на руках у отца, узнавал его, улыбался и гулил. Макар Степанович разговаривал с ним как со взрослым и верил, что сынок его понимает. Он не торопил время — за долгую жизнь привык не спешить, но, глядя на ребенка, все время пытался представить, как он будет расти. Как сделает первые шаги, как скажет первое слово, как пойдет в школу, в форме и с портфелем. Макар Степанович не знал, что форму давно отменили, а вместо портфелей носят сумки или рюкзаки.
К осени медведица рано начала искать берлогу — она достаточно жировала и устала от воспитания отпрыска. Ей хотелось отдыха и покоя. Снова потянулась зима, и снова Макар Степанович ходил вокруг берлоги, и снова в темноте тетешкал ребенка, пытаясь в его «агу» разобрать осмысленные слова.
В апреле Степушка пошел, а к августу хорошо говорил «папа», «мама» и «дай». Макар Степанович старался не мешать воспитанию медвежонка, но с мальчиком нужно было разговаривать, поэтому он все чаще забирал его у матери и водил по лесу человечком. Он купил ему одежду, потому что приближалась осень. Еще одну зиму он проведет рядом с матерью, а к следующей осени переедет жить к отцу насовсем.
За окном давно стемнело, когда кортеж из трех машин наконец выехал за ворота. В доме остались только Юлька с мамой, Людмила и Берендей. Людмила еще хлюпала носом, и Юлька не совсем пришла в себя после возвращения из леса. Впрочем, Берендей тоже: он и не предполагал, как это может быть тяжело и страшно. Стоило закрыть глаза, как ему тут же виделся оскаленный белыми зубами череп.
Из леса они вышли совсем не такими, какими туда вошли: Берендей уже не боялся прикасаться к Юльке, а она не смущалась от этих прикосновений. И даже сама однажды провела пальцами по его щеке, когда перевязывала ему руку. Ожог был серьезный и изрядно болел. На морозе это не чувствовалось, а в тепле сразу дало о себе знать. Юлька совсем не умела накладывать повязки, но Берендей жалел о том, что ожог всего один. Она не задавала ему глупых вопросов, не ахала и не сокрушалась. Только молча провела пальцами по щеке. И он готов был сто раз обжечься, порезаться, сломать шею, лишь бы она сделала это снова. У нее были мягкие теплые пальцы с нежными подушечками. И щека долго помнила прикосновение.
— А давайте выпьем, — предложила Юлькина мама, выходя на кухню, — выпьем водки.
— Согласен, — ответил Берендей.
— И я тоже, — кивнула Юлька.
— А тебе не станет плохо? — он посмотрел на нее с улыбкой.
— Я немножко. Мне надо прийти в себя. Не могу больше об этом вспоминать.
Берендей сжал ее пальцы.
Юлькина мама позвала Людмилу, и они быстро накрыли стол. На этот раз Антонине Алексеевне не пришлось хитрить с местами за столом — Берендей и Юлька сели рядом, как будто так и должно было быть.
— Разливай, Егор. Поминальную рюмку должен мужчина наливать, — сказала Людмила.
— Да, — подтвердила Юлькина мама, — помянем несчастного мальчика. Я тут одна его совсем не знала. А вы все, так или иначе, к нему причастны.
Да, теперь и Берендей был к нему причастен. Воспоминание о волокуше с телом, которую он тащил через лес, больно ударило по нервам: всю дорогу ему казалось, что покойник поднялся, сидит на волокуше и смотрит на него выеденными глазами. И Берендей боялся оглянуться, чтобы не увидеть этого на самом деле.
Он не смог вместе с Семеном сообщить о смерти Ивана его отцу — малодушно спрятался с Юлькой в ее комнате. Большой босс принял известие о смерти сына неожиданно достойно и мужественно — наверное, он пережил ее тогда, когда Семен нашел его машину. Берендей слышал, как он позвонил жене и просто сказал в трубку: «Ирэна, Иван погиб. Мы выезжаем».
Берендей опрокинул в себя полную граненую стопку и не стал закусывать. Водка действовала на него сильней, чем на людей, — как на всякого зверя. Он не любил быть пьяным, но тут посчитал, что это не помешает.
Юлька закашлялась, и Берендей легко стукнул ее по спине.
— Ну что, тебе легче, Егор? — спросила Антонина Алексеевна.
Он кивнул. И с чего она взяла, что ему тяжело? Неужели это так заметно? Для Юльки, например, это было куда страшней…
Они налили по второй и снова выпили не чокаясь. На этот раз Берендей закусил остатками Юлькиного салата — хмель быстро закружил ему голову.
— У вас есть ставни? — спросил он Антонину Алексеевну.
— У нас жалюзи, а что? — удивилась она.
— Он придет. Он придет сюда по нашему следу. Мы забрали его добычу.
Берендей и сам удивился, почему не подумал об этом раньше, когда здесь было много людей и Вован с пистолетом.
— Медведь? — прошептала Юлька.
— Да, — ответил Берендей. Он чуть не сказал «бер». Назвать его бером вслух было все равно, что позвать. Отец никогда этого не боялся. И Берендей тоже. До сегодняшнего дня.
— Покажите мне, как их закрывать, я закрою.
— Да, пожалуй, ты прав, — согласилась Антонина Алексеевна, — только мы пойдем с тобой вдвоем. Они закрываются с улицы.
— Мы пойдем все вместе, — сказала Юлька и поднялась.
— А это без разницы — вдвоем или вчетвером, — успокоил их Берендей, — медведю все равно, сколько нас. Вчетвером мы будем — он убьет четверых. Без оружия мы ничего не сможем сделать. Поэтому я пойду один.
— Нет, — Юлька покачала головой.
— Это не обсуждается, — мягко ответил ей Берендей.
Антонина Алексеевна выдала ему одиннадцать замков — по количеству окон на первом этаже. На втором этаже окна закрывались изнутри.
На улице было темно и жутко.
Однажды отец валялся на диване и читал принесенную из школьной библиотеки книжку.
— Смотри, Егор, как здорово написано: «Мужчина должен один на один встречать ночь».
— Да, бать, мне это тоже понравилось, — ответил Берендей, не отрываясь от тетради по алгебре.
— Когда будешь растить своего медвежонка, всегда об этом помни. А то я сто тридцать лет прожил, а этого не знал.
— Да ладно! А то ты меня не так растил!
— Может, и так. Только красиво сказать не мог.
Берендей с раннего детства, как только отец забрал его у матери, один на один встречал ночь. Когда-то у него были детские страхи, но он их почти не помнил.
А теперь он стоял с ночью один на один и не умел встретить ее достойно: медвежонок не хотел спускаться с крыльца, медвежонок хотел вернуться в дом и захлопнуть дверь. Покрепче.
Берендей осмотрелся. Смешно уверять себя в том, что бера здесь нет, — это не ночные страхи в темной комнате. Он может быть за много километров отсюда, а может стоять за забором.
Берендей спустился на две ступеньки. Чем быстрей он закроет окна, тем скорее вернется в дом.
Он выдохнул и пошел к окну, стараясь развернуть плечи и выпрямить спину. Семи смертям не бывать… Когда закрылись жалюзи на окне кухни, свет погас, как будто сверху его накрыла тень. Тень бера.
Вытереть пот со лба. Достать из кармана замок. Ничего не случилось. Из окна кухни всего лишь перестала светить лампа.
Берендей поднялся на цыпочки и защелкнул замок. Оглядываться не хотелось. Интересно, ему только кажется, что кто-то смотрит в спину, или это действительно так? Он повернулся: за спиной никого не было. Следующим было окно «красной» комнаты, там свет не горел. Берендей защелкнул замок и направился к восточной стороне дома, но едва приблизившись к повороту, замер: ему показалось, что он слышит чье-то дыхание. Он прислушался и перестал дышать: нет, это всего лишь ночные страхи. Он должен сперва почувствовать запах. Гораздо раньше, чем услышать дыхание. Берендей повернул за угол.
Ну и что будет, если он встретит бера? Бер его убьет, и этим все кончится. Быстро. И ничего с этим поделать нельзя: ни убежать, ни защититься. Так что, сколько ни готовься к встрече, это не поможет. Берендей приподнялся, но рука дрогнула, и замок полетел вниз. Он выругался про себя: у стены снега намело выше колена, пришлось шарить в сугробе в поисках замка. Хорошо, что он успел заметить, куда замок падал, иначе можно было спокойно дожидаться весны.
Закрыв окна по восточной и северной сторонам, Берендей подошел к Юлькиной комнате. На крыльце, которое вело на веранду, горела лампочка, и на снег падала отчетливая тень: большая, очертаниями напоминавшая зверя. Берендей прижался к стене и перестал дышать. А потом вспомнил, что на крыльце стоит ватрушка, на которой сегодня утром катались с горки Андрей и девчонки. Он стиснул кулаки — да что же это такое! Отец не учил его ничего не бояться: он учил его преодолевать страх. Страх не должен влиять на поступки, нельзя под действием страха принимать решения.
Берендей закрыл Юлькино окно и подошел к окну веранды.
— Егор, — услышал он Юлькин голос на заднем крыльце.
Он обошел веранду и сердито спросил:
— Зачем ты вышла?
— Я просто тут постою. Я смогу сразу спрятаться за дверь, ты не бойся.
— Юлька. Уйди. Пожалуйста. Медведь ходит бесшумно. Совершенно бесшумно, ты понимаешь, о чем я говорю?
Он снова чуть не назвал его бером.
— Да, понимаю. Но я все равно тут постою.
Берендей недовольно покачал головой, но страх прошел: перестали дрожать руки и мерещиться тени. Он не сумел встретить ночь один на один и теперь поминутно заглядывал за угол, чтобы увидеть Юльку на крыльце. Но дело пошло быстрей. Когда щелкнул последний замок, Берендей постарался не бежать к крыльцу. Юлька скользнула в дом перед ним.
— А теперь еще водки, — улыбнулась Антонина Алексеевна. И улыбка ее была скорей радостной, чем ироничной.
— Двери заперты? — спросил Берендей, усаживаясь за стол рядом с Юлькой.
— Да, и жалюзи наверху я тоже закрыла.
Берендей разлил водку и поднял рюмку.
— А теперь выпьем за знакомство, — предложила Юлькина мама, — хватит поминок и страхов.
Берендей кивнул. Наверное, это было его лучшее знакомство за всю жизнь. Он покосился на Юльку и был готов поверить, что и она считает так же.
Как сделать правильную покупку.
Пришла за новым утюгом.е Хозяйственная я!
И чего меня угораздило зайти в этот магазинчик на первом этаже «Азбуки вкуса», и не хожу я сюда никогда.
У параллельно расположенного выхода с открытыми дверями два деловых сотрудника пинками пытались затолкать в мусорный контейнер тощее существо, на мой взгляд, человеческое. Учитывая белый день, приличный район и любимый магазин, а также мою склонность к стервозности, я поинтересовалась целесообразностью попытки преднамеренного убийства на глазах удивленной публики.
Оказалось, просто пытаются утилизировать бэушную технику. Приказ пришёл, пыль собирает и уже даже нельзя за манекена выдать, отключается сама: «Не волнуйтесь, мадам, сейчас в ящик уже запихали».
Если бы я знала с какими проблемами придётся столкнуться в моей богатой на чудеса жизни, прошла бы и не заметила. Идиотка. А тогда, то ли сказок на ночь перечитала, то ли переела опять, ну не знаю что нашло — жалко стало куклу эту дурацкую.
Злобно велев вытянуть ее из помойки и узнав , что в принципе она рабочая, «Вот сейчас протрем и заговорит» — поинтересовалась: «Сколько это добро стоит?».
Взрослая курица. Куклу мне попытались впарить за 500 кредитов, старую, изношенную и полудохлую.
Послав господ торговцев и собравшись уходить, удосужилась посмотреть в глаза искусственному болванчику. Затем, охваченная, видимо, мыслью о своей немыслимой крутости, выторговала у ухмыляющихся проходимцев полтинник. Стала, наконец, счастливой обладательницей этой не утилизированной кучки.
Вышла из магазина, посадила в машину и в голове произошло, ещё не до конца, но все-таки прояснение. Как, и чем надо было думать, чтобы купить фактически утилизированного Декса из самой, что ни наесть старой, серии да ещё в таком состоянии. И куда мне его теперь? К матери на дачу? Пошлёт… Она ещё не без ума, в отличие от дочери. Сыну сказать, так тот мне нового Ирэна на день рожденья предлагал, еле отбрехалась. Тьфу тьфу… В общем, доехала с мыслью о той же помойке, но рядом с домом.
В квартиру-то он дошёл…
Судорожно, вспоминая наводящие вопросы, я выдала: «Есть- то хочешь?»,- кукла повернула голову, вздрогнула и упала в обморок. Писец….
Коротко: я врач. Последние 10 лет даже главный. Работаю в роддоме. Бабушка годовалой внучки. Задерганная во всех смыслах бытия баба и кормилица семьи, в одном флаконе. Из личной жизни — машина, кабак с приятелями и… «попиздеть» на работе.
Кукла в голодном обмороке, а я набираю номер моего носового платка и тряпки-спасительницы – Лехи, заведующего анестезиологией, отягощенного проблемой создания полноценной ячейки общества, умного и своего парня. Телефон, скорой психиатрической помощи. Благо недалеко живёт и как любой анестезиолог запаслив. В доме у него много лекарств, разных; то есть, говна всякого с работы натащил. С 6 вечера до 3 утра мы над этим подыхателем трудились. Потом Лёха пошёл домой, а я легла на соседний диван. Кукла вроде спала, или в сознание приходить не собиралась, хрен её знает.
В 7.40 я отвалила на работу, оставив перед ним миску с гречневой кашей, натолкав туда масла, и всю свою докторскую колбасу, заботливо прикупленную вчера, себе любимой, вечером закусить. Мне до похудения, как до Луны… Три раза.
На работе рассказала про покупку, ничего…., я и так не слыву нормальной!
Леха разнервничался, сказал, что все равно мне надо поехать домой пораньше, или он сгоняет, а то вдруг моё Приобретение склеит ласты, и мне придётся одной вытаскивать из квартиры труп. И ускакал, гад, мне ж тоже интересно!
Приперлась аж в 13.30. По делам с работы в Департамент, так сказать, отвалила. А меня поджидает картина, Рембрандт отдыхает! Леха в углу забился, а Полудохлик над ним и мне, не поворачивая головы, сообщает: «Охраняю жильё от не идентифицированного объекта». Сказала, чтоб идентифицировал и обратно в кровать залез. Над Лехой слегка посмеялась — а нечего было без меня ехать!
Посмотрели мы на лежащий объект, капельницу с глюкозой опять поставили. Выяснили, что все сожрал; вроде даже и морда ничего, детская какая-то: тощая и бледная. На куклу-то не похож, больше на дистрофика.
А Лёха, сволочь, по-деловому так, по — медицински сообщает, что у него ещё, наверное, имеются внутренние повреждения. Умник, и что его мне теперь, может в роддом вести, на обследование, костлявого такого, да меня там как увидят с собственностью, так и прослыву сразу убийцей малолетних.. Решили обследовать, когда откормим.
Трое суток мой жилец жрал, как не в себя — все! Я его сначала спрашивала: «Наелся?»,- потом плюнула. Когда два раза в день в магазин за мясом, колбасой, конфетами, соком и тортиком (две штуки) за раз едешь; то начинаешь мыслить о целесообразности немедленной утилизации подержанного оборудования, в целях экономии средств.
***
После двухнедельного стояния за стеклом в плаще и каске какого-то мультяшного героя (По крайней мере, так считали посетители) я, наконец, отключился. Все!
Очухался, когда в окно небольшого помещения только-только стал проникать свет — утро. Система показала 11 процентов рабочего состояния. Открывать глаза до конца не стал, и так ясно — у меня единственный хозяин /хозяйка/ и она лежит на соседнем диване. В руке торчала игла и через неё в вену вливалась глюкоза с высоким содержанием антибиотика и чего-то, ещё не дифференцированного. В голове, даже процессор не выдавал никаких сообщений — пусто. Скорее всего, я совсем сломался, раз даже красная строка предупреждения не мигала. В 07.20 хозяйка встала, подошла ко мне, почему-то назвала себя «старой дурой», подержала руку на моем лбу, накрыла одеялом до шеи, вздохнула и вышла из помещения. Минут через десять передо мной поставили табурет с мисками и большую бутылку воды, дали разрешение есть, «если не подох» и я услышал, как повернули ключ в замке.
Меня что оставили одного? Без видеонаблюдения? С едой? Её можно взять?
Такого в моей биографии кайфа не было даже, когда хозяин номер шесть накачал меня героином и велел не подключать экстренного выведения. Даже тогда таких «глюков» не было. Может это рай для утилизированных Дэксов?
Квартиру культурно вскрыли, ввалился мужик с двумя пакетами. Вор, наверное. Вроде когда воруют — уносят, а не наоборот. Загнал его в угол, решил наблюдать. Уничтожить объект всегда успею. В принесённых пакетах оказались медикаменты в большом количестве. Мужик утверждает, что он врач и будет меня лечить, да-да — поверили…
Пришла хозяйка. Первое её ощущение — испуг. Плохо. Она этого мужика оказывается знает. Назвала «Лёха, ты живой?» Потом велела злобно «проследовать дегенератам в постель» — не сразу понял, кому из нас — посмотрела на меня.
Сообщила взломщику, что таким охранником можно «только соплю переломить», а ему (Лехе) вообще нечего было без неё ехать, так как она тоже хочет рассмотреть такое чудо коллегиально. Не понял, может все-таки я в Раю? Они меня вымыли — переругиваясь, что всю ванну засрали, одели в новые! Новые! вещи — поесть дали в кровати, ложкой и вкусно. Потом хозяйка проводила Леху и спросила: «Хочу ли я ещё еды?» — «Ну, хочу!!!!» Чего мне терять-то, меня только и можно, что отключить. Даже если и врежет чем, то все равно сразу отключусь — уже не больно.
***
Парень был жалкий до невозможности. В фильмах про войну таких показывали – типаж, сбежал из концлагеря, умер по дороге. Не понимаю — ну не нужен, но зачем издеваться-то так? Только не знаю вот — чего мне делать-то с ним теперь…
***
Хозяйка странная и я её боюсь…. Все люди как люди! Работай! Сделал? Жри, что кинули и давай опять работай. Все понятно, прозрачно и не надо размышлять. Ресурс исчерпал, стой — просто стоишь — кормить не надо — КПД и так низкий — пользы не приносишь — на утилизацию… Здесь кормят, пить в кровать приносят, обзывают «ребёнком», ни разу не били. Страшно, а я, между прочим, сорванный, и ещё поем немного и жить, вообще-то, захочу.
***
Два раза в неделю хозяйка не ходит на работу утром, а уезжает то к сыну (не видел его), то к маме (тоже не знаю). Поэтому утро, вместо привычного завтрака перед визором начинается с завтрака перед хозяйкой. Это не совсем приятно, зато завтрак вкуснее. Не понятно мне все это.
Началось прояснение ситуации со звонка из ДЕКС компании. Хозяйке сообщили:
«При приобретении продукции компании необходим страховой сертификат о прохождении технического осмотра.
С целью, успешного ТО, товар сдается на тестирование и возвращается владельцу через трое суток.
Учитывая приобретение товара с просроченной гарантией, необходимо прохождение ТО в течение семи дней.
В случае поломки биологической части исследуемого объекта владельцу будет возвращена стоимость товара и выдан сертификат на приобретение нового со скидкой.»
Хозяйка записала меня на вторник.
Мой персональный кошмар вдруг перестал быть таким уж ужасным и тот месяц сытой жизни, когда я на несколько часов в день чувствовал себя почти человеком, оказался глупой сказкой. Кино про туфельку и замарашку, которое показывали утром.
Ну вот и все.
***
Договорилась сегодня ехать к маме – надо отвезти продукты, вечером посидеть с ребенком, а завтра целый день на свободе. Прибраться и выпить немножко вечерком. Супер.
Парень мой оказался жильцом тихим. Никому не мешал. Немножко отъелся и в целом превратился в очень симпатичного мальчика лет 20 – 22, только каждый раз, когда я протягивала ему руку, он вздрагивал или замирал, неприятно это. Зачем производят ТАКИЕ биомашины, я так и не понимаю. Делали бы их без признаков человека, что нельзя придумать, что-ли?! А тут ходит, дышит, дрожит, болеет, стонет по ночам – не ну на хрен такая кукла?! Что мне делать с ним я так и не придумала, как занять, пока тоже. Вот весна придет, на даче убираться пристрою. Мои близкие покупку не одобрили и я, во избежание, ее пока им не демонстрировала. Мало того, что не новая, да еще и «покоцанная» такая! Не поймут, однозначно. Не хочу скандалов в доме.
Звонок от «дексов» меня возмутил, до бешенства. Ага! Сейчас! Сдала на неделю! Чтобы опять собрание костей вернули, или сожгли на хрен. А мой труд? Деньги, в конце концов! Ужас, сколько истратила на одно барахло, не говоря про все остальное.
Вместо дачи пришлось сесть за телефон и искать знакомых, мы ж в России в конце концов живем, планета маленькая, рожают все. Нашла! Верочка Гладышева, трижды ее оперировала (она меня помнит, я бы лицо еще помнила, хм), видимо блондинка: «Ой, Оксаночка Геннадьевна, миленькая, наш папочка для Вас, конечно, любую справочку. Да мы Вас на каждом детском утреннике вспоминаем-и я, и Машенька Жулебина, ну помните, такая страшненькая, и толстенькая, как Вы, тьфу». Папаша Гладышев то ж излучал… По разговору мудак, редкостный, аж слышно! Правда сказал, что помощника пришлет, и тот все заполнит, в лучшем виде мне прямо на дому. Только чтоб я сама была, и надо во вторник, у них там, что-то, в планах менять не положено – политика компании, сами понимаете. Договорились на четыре часа. Хрен с Вами, приеду.
***
До вторника так я ничего и не додумал. Хотел бежать – куда? Я и из подъезда без разрешения не выйду. Тестирование мне однозначно не пройти и удлинение существования на месяц нужно расценивать, как подарок, перед концом. Лишь бы сразу, а не потрошить и потом. Решил, что лучше всего «сорваться», испугать тетку, и она меня сама отключит. Протянул, как дурак, до вторника, а она ночью на работу уехала, даже поесть не оставила, стерва.
***
Ночью поступила беременная, с вращением плаценты и мы провозились с ней до середины дня: пока операция, пока кровь, пока экстубировали. Вспомнила про декситов только после звонка папаши Гладышева. Хорошо хоть позвонил за час. Порядочные люди все-таки, наверное. Еле успела. Приехала! Мое приобретение стоит в коридоре, глазами сверкает. Подумаешь, один раз пожрать не дали! А говорят у них мозгов нет. «Пошли, говорю, на кухню. Хрен с тобой, испугал. Боюсь. Виновата. Согласна.» Я его за руку взяла, а он вырвался и задергался, как в припадке, даже рожа скривилась. Хана! Довела! Посадила на кухне. Сахара’ он, что ли, после голодухи не держит? Хрен его знает. Лехе надо показать. Аппарат припадочный. И бормочет: «Не надо…». «Блин, чего тебе не надо – жри давай и в кровать ложись, придурок на мою голову».
Фирма она и есть фирма, не попрешь! Сказали в 16.00 — приехали. Мужик с бумажками: «Как у Вас дела? Вот здесь и вот здесь распишитесь, пожалуйста. На пять лет Вас устроит? К сожалению, бессрочную не даем, но больше-то и не надо, правда. А где аппарат? Ах — нет, ну да, ну да, на даче, снег убирает, конечно, да, да. Вот чек, вот справка. О, спасибо Вам. Ну что вы, это не Вы нам благодарны, а мы Вам. О, мне лично? Вот, пожалуйста, мой телефон, в любое время. Всего доброго, спасибо, спасибо».
Ну, все, мой механизм, кранты тебе, я еще полтинник истратила.
****
ВОТ СКАЖИТЕ МНЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ЛЮДИ, где вы видели таких существ, которые не боятся ДЭКСа в боевом режиме? Не, ну ваще…. Детектор был не нужен — тетка разозлилась, а потом еще и решила, что я опять заболел. И что мне делать? Дальше я ей человеческим языком. — Без приказа!:«Не надо!», А она :«Что тебе не надо?» и – приказ: «На кухню! Жри, скотина!». Дексит приехал, меня забирать, а она говорит, что я на даче снег копаю. Так он ей ВСЕ БУМАГИ ОТДАЛ И ПРОВЕРКУ НА ПЯТЬ ЛЕТ. Спасибо Вам говорит. Кто она? Куда я попал?