После той знаменательной сцены за школой Жорик сделался приторно вежливым. Не со мной, конечно, со мной он теперь вообще не разговаривает. Обращается исключительно к моей стерве. Но — постоянно, мимо просто так ни разу не пройдёт. Как мёдом ему! Каждый раз при встречах кланяется ёрнически, кепочку сдёргивает, лыбится:
— Мадам! Моё нижайшее! Приятно наблюдать вас в добром здравии! Вы с каждым днём всё хорошеете и хорошеете!
И свита его хихикает в унисон. Придурки.
Приходится соответствовать.
— А уж как мне приятно наблюдать вас, Георгий Вячеславович, да на свободе! Такие люди — и без охраны! Давеча участковый приходил, я так беспокоилась…
Вот так и развлекаемся.
Что интересно — попадаться он нам навстречу стал гораздо чаще, словно специально старается. Сам-то точно не стараюсь, хожу как ходил. Раньше Жорика неделями мог не встречать, пересекались редко и чаще издаля, а тут почитай чуть ли не каждый день, да не по разу. Значит — действительно нарочно? Но зачем? Или всё это ерунда и просто раньше не замечалось?
Стерву при наших встречах даже не напрягаю, у самого отлично получается. Она не возражает. Вроде как даже прикалывается. Хотя кто их поймёт, этих женщин…
***
– Хорошего вечера тем, кто не спит и даже не собирается. Актуальное время полвторого ночи. И у нас с вами ровно неделя до кровавой луны. Что будет в эту ночь, в ночь, когда белое светило меняет свое амплуа и заливается кровью? Никто не знает, а некоторые даже и не узнают никогда. Кто переживет эту ночь и сохранят свой разум, те через сутки снова смогут включить местное радио, поймать нашу частоту и услышать, как кто-нибудь скажет «хорошего вечера, выжившие». Именно так и будет, братья. А теперь немного музыки, а мне глоток живительной влаги, а то сильно пересохло в горле. Не переключайтесь, слушайте новую композицию мега-популярной группы «Heavenly blood» и пишите мне в мессенджеры свои пожелания на этот вечер. Я не маг, но кое-что обязательно исполню.
Сенсор активного микрофона погас. Можно было выдохнуть, глотнуть из непрозрачной термокружки, сделать очередной укол инъектором прямо в связки – слушатели любят особый тембр голоса и этим пожеланиям приходится соответствовать. И закрыть глаза на полторы минуты, чтобы не видеть сменяющиеся цифры экрана, которые показывали время до нового включения.
– А наш вечер продолжается. И пришло время поговорить о звездах. Итак, в прямом эфире наша крутая рубрика «Death forecast». Граждане, которым не посчастливилось пройти перерождение в пик овна, вам лучше активнее подавлять агрессию. Чем меньше вы будете сердиться на окружающих, тем легче проведете выходные – вам не придется утилизировать и прятать горы трупов. Избегайте критиков, ибо они еще не знают, что к вам лучше не лезть, дабы вы не испортили им карму, настроение, внешность и жизненные показатели. Тельцы и телочки. на вас кто-то собирается напасть исподтишка, поэтому не жалейте денег на специальные амулеты. Возможно, вам даже стоит потратиться на обменную карту – и тогда вы сможете превратить недавнего врага в союзника и даже подкрепиться за компанию. Защищайте свои интересы и не продешевите – второго воплощения нет даже у старейшин. Кто празднует второе рождение в первом летнем месяце, предупреждаю: не бойтесь развлечений, они для вас будут благоприятны, но только не пейте в ближайшие три дня свежую кровь, а то заработаете зверскую изжогу. Да, тратьте побольше – говорят, что вам накопления после красной ночи уже не пригодятся. Те, кто стал раком, верите ли вы в карму звезд так, как верю в нее я? Если согласно закивали, то учтите: ваш природный магнетизм не поддается критике, вы с легкостью произведете неизгладимое впечатление и поэтому на ближайшую неделю попадаете в группу прямого риска. И хорошо, если вас станут использовать только в плане романтики, но каждый лишний укус – это минус балл из вашего жизненного скилла. Цените каждую каплю крови, особенно своей – пейте чужую. Мы продолжим разговаривать со звездами после музыкальной паузы. Сейчас открывайте рты пошире и подпевайте: «Взрывая небо, мы убиваем облака…». Великолепный Раймонд и хит сезона, занимающий лидирующий позиции в сорок втором топе подряд.
Когда выключился микрофон, бесшумно отъехала в сторону прозрачная дверь «стекляшки» и в студию вошел помощник редактора. Красивый светловолосый парень. настоящий профи, готовый не снимать маску на протяжении четырех часов прямого эфира. Привычно чуть склонил голову: то ли в знак приветствия, то ли спрашивая разрешения, поставил на стол возле ноута кружку, молча вышел. Напиток был горячим и насыщенно-красным. Одновременно пугающий и притягательный цвет, зато аромат приятный – вишневый. Пить он не опасался, зная, что дурацких шуточек больше не будет. А в тот раз его едва откачали…
– Вы не поверите, но я тоже пел. Даже сходу и не припомню такой же сильной и эмоциональной песни, где никто никого не любит, не убивает и не страдает. Но Раймонд рвет рейтинги. Только вслушайтесь: «я тебя отпущу, я себе не прощу, я расплатился за каждое слово…». Да, люди и нелюди в этой песне находят свой особенный смысл. А мы продолжаем наш радиоэфир, как обычно прямая трансляция и постоянная рубрика. Приготовьтесь, девы, осень может стать для вас последней – и дело не в развоплощении или наглых охотниках. Просто вас от новых ошибок не спасут ни полученные знания, ни прошловековой опыт, ни мощные покровители. Билеты Великой Лотереи через десять дней поступят в продажу. Так что готовьтесь. Господа львы, вы не успеете решить даже часть запланированных вопросов. Не то чтобы все умрете, но многие близки к этому. Но не останавливайтесь на полпути, доведите уж как-нибудь дело до конца. До того или до этого. А сейчас дошла очередь и до весов: проверьте свои карты, говорят, в лучших бладбарах города будет весьма котироваться коктейли из вашей крови, особенно будут пользоваться спросом у публики нулевая и третья. Уважаемые скорпионы, ведите себя корректно, когда вам перегрызают горло. Не надо тыкать в своего обидчика серебряным лезвием, осиновой деревяшкой или чесночным зубчиком – может, у него аллергия или фобия на данную материю. Вот так прикоснется, а потом еще и на лечение тратиться придется. А вам, стрельцы, я бы посоветовал не хватать первого встречного. Берите второго – тот. увидев, что вы не нападаете, будет не напуганным и кровь без всяких ферментов страха повкуснее, но ведь вы это и сами знаете. Прервемся на рекламу. Тут предлагают новые маскировочные челюсти, специальная линзы и отличный защитный крем дневного действия. Правда, говорят, что из десяти подопытных, на ком тестировали новый состав, ни один не выжил. Так что у всех, кто приобретет этот тюбик, есть неплохой шанс стать первым выжившим. Встретимся через пару минут. Рекламная пауза.
В наушнике щелкнуло – редактор эфира переключил канал.
– Прием Рил, сегодня тебя Альди проводит, ты не против? Парень только три часа как вернулся с охоты и сам вызывался, так что все будет отлично.
– Спасибо Вэш, мне без разницы, – дождаться переключения. Сделать еще один укол. Осталось продержаться только сорок минут, пережить дорогу домой, еще один последний укол и мучительную ночь, когда бредишь на границе сна и яви и приходишь в себя от того, что кровать ледяная, а сам в холодном поту. – Все нормально, детка, работаем дальше. Что еще я хочу сказать про гороскопы… в них надо верить. И я настоятельно рекомендую козерогам поверить в то, что ваш договор на жизнь точно будет нарушен, но вы не расстраивайтесь: умирать больно и страшно только в первый раз, а потом это превращается в рабочую обязанность. А вот водолеям и и иже с ними звезды обещают хорошие новости: наверное, вы переживете ночь красной луны, но в любом случае сидите дома, не принимайте приглашения на вечеринки и пейте винный соус, чтобы как следует промариноваться изнутри. Вдруг удача все же решит наплевать на вас с крыши небоскреба. Кто там у нас еще остался без прогноза? Рыбы? Ну так быстро взяли плавники в зубы и плывите отсюда как можно дальше. И пусть ночь будет для вас незабываемой. А мы прерываемся на срочный выпуск новостей. Я-то уже почитал сводку инфоленты, но не буду перехватывать лавры свежести и передаю слово своему коллеге. Арно, принимай эстафету вещания. Все равно моего эфира осталось меньше четырех минут. Так что я заодно сейчас со всеми попрощаюсь и постараюсь урвать хоть клочок хорошей ночи для себя. Гуляем, вампирчики, пока свет не коснулся нас.
Арно уже принял эфир – в наушнике он услышал голос из соседнего «стакана». Теперь можно вытащить микронаушник, допить, желательно не морщась, эту вишневую бурду, которая в остывшем виде напоминает гнилой клюквенный кисель, и вежливо попрощаться с остальными сотрудниками. Альди его будет ждать на парковке как обычно.
– Ну что, поехали? – провожатый уже подогнал байк к самому входу и нетерпеливо прижимал ручку газа, заставляя двигатель взбрыкивать на холостых оборотах. Парень был без маски, только в легком кепка-шлеме, хотя и гонял на сумасшедшей скорости.
– Стартуем. – Главное только с равнодушием не переборщить. Спокойно сесть, обнять, прижаться, чувствуя даже через кожанку холод мертвого вампирского тела. И просто ни о чем не думать двадцать семь минут – именно столько надо этому безумному гонщику, чтобы пролететь город из конца в конец.
– Здесь или поднимемся? – Альди заложил крутой вираж, тормозя байк у подъезда.
– Пошли, – согласился, а что поделаешь, – нечего народ веселить.
Открыл магнитной картой дверь и пошел первым, нарочно дразня вампира. Пускай силу воли тренирует. А парень-то упрямый: в лифте отвернулся к стенке, и, кажется, даже задержал дыхание. И последнее усилие, чтобы открыть ключом дверь.
– Потерпишь еще пару минут? Я хочу грим снять, а то раздражает.
– Конечно, – Альди уткнулся лбом в зеркальную дверцу шкафа.
Лампу в ванной включать не хотелось, но умываться на ощупь плохая идея. Мягкий свет после темноты и тусклого мрака улицы больно резанул по глазам. Надо хорошо промыть и продезинфицировать руки и теперь можно вытаскивать линзы, сдирать бледную искусственную маскировочную кожу с лица, рывком выдергивать приклеенные биоклеем клыки. Мои коллеги-вампиры с радиостанции знали, что я человек, прирожденный с генетической патологией – так что перестроить мое тело в вампира невозможно. Но я оказался единственным, кому удавалось держать рейтинг ночного эфира. И редактор нашел выход – маскировку, в которую публика поверила. Правда, говорят, на вампира-ведущего «Heavenly blood» народ стал уже делать ставки в кровавую ночь. Но я дома отсиживаться не собираюсь – не зря же полгода колю инъекции с ионами серебра. Пусть говорят, что нельзя превратиться в охотника искусственным образом, но я все равно меняюсь. И сам это вижу. Так что через шесть ночей пойду развлекаться насмерть. А сейчас умыться ледяной водой, чтобы снять раздражение после грима. Интересно укол с эмульсией серебра сделать до или после укуса – Альди-то в курсе, что я колюсь серебром, он и сам подсел на кровь с болью, но… Ладно, хуже не будет, все равно через пару минут отключусь на несколько часов. И потом опять придется собирать себя по частицам, заставлять подняться, собраться. выпить сладкой воды.
– Привет, человек, – Альди чуть приметно улыбнулся. – Ошейник…
– Прости… забыл, – застежка серебряного ошейника открывалась легким прикосновением. У меня впереди было еще шесть ночей, шесть эфиров, и шесть раз Альди меня проводит домой…
Никогда и никем не услышанный разговор
— Вит, а вот этот парень, уборщик, правда имеет отношение к главврачу?
— Хо, не просто имеет! Говорят, он то ли ее племянник, то ли сын вообще внебрачный! Красавчик… А что тебе-то до него?
— Да просто так. Странный. Не обращает внимания. Я у Людмилы нашей пыталась спросить, а она мне: «Не про тебя этот кустик растёт…» Вот мне и интересно стало.
— Говорят, он солдатом где-то был, ну а потом его вроде контузило. Шефиня наша его учит и в Университет хочет отправить.
— Ну, эта отправит. Не поступит, так за деньги купит.
— Да уж…
***
— Сашка! Мы летим с тобой на Старую Землю! Там конгресс, и я могу взять с собой сопровождающее лицо. Это просто чудо! Пока все будут заниматься мозговытиранием, мы сможем посетить Лувр, увидеть своими глазами Нотр-Дам де Пари! Можно задержаться и прокатиться по старым дорогам Европы! На колёсах, представляешь? Красота! Такое событие выпадает раз в жизни!
Блин… Нашла тоже событие. Я и ОГ на две недели, в замкнутом пространстве, с картинами, скульптурами и дорогами. Да это как без скафандра на Ледкор! Мож, не возьмёт?
— Окс! А у меня вообще-то сдача по алгебре за девятый курс, а я ещё не сильно готов, завалю… И весна, самое время уборки! Людмила Михайловна не справится одна. А кто забор красить будет? Нет! Я не могу, к сожалению…
— Кто не справится? Людочка? Не смеши! Так, я не поняла, ты что, не хочешь ехать? Ну, понятно! Значит, быть тупым необразованным железным болваном — это твоё высшее достижение? Всю жизнь работать на свежем воздухе, вынося мусор — это что, подвиг DEX’а!? Покоритель грязи! Наглец! Ты едешь. Я все сказала!
— Не кидайся!
— Да я тебя, козла, сейчас прибью и отмучаюсь наконец! Не вздумай увернуться! Ах ты, паразит!
— Эй! Не трогай кастрюльку!
ОГ непредсказуема и гипервозбудима. Ее энергии хватило бы зажечь сверхновую или сжечь центаврианский флот. Это надо, схватить кастрюлю и реально метить мне в голову?
Но все это показушное веселье теперь грозит мне неделей бурчательного молчания с ее стороны и потом двумя неделями воспитательных работ в разрезе «человеком, гад, не станет, так хоть мир покажу!» Попал я по полной.
***
Оформить поездку оказалось почти так же сложно, как попасть на приём к центаврианскому принцу. Сашке требовался загранпаспорт, куча справок, заключение психолого-психиатрической экспертизы и письменное согласие на временное проживание кибермодифицированного разумного организма от принимающей стороны. В результате серым мартовским буднем я, выжатая, как старый лимон, держала в руках паспортную карточку и разрешение на двухнедельное пребывание на Старой Земле своего несовершеннолетнего сына с плохо работающим процессором в голове.
Дальше были сборы, обидевшийся Денис, мечтавший посмотреть на родину всего человечества, и потерявшийся Мел, забывший русский язык и назвавший Сашку предателем.
И вот мы сидим друг напротив друга и молча смотрим в иллюминатор на сжимающееся кольцо звёзд.
Паразиту вручён раритетный бумажный томик «Собора Парижской Богоматери», и он, открыв его на третьей странице, явно подключившись к внутренней сети, слушает тяжелый рок из «Железных Вандалов».
Заказываю пожрать и три джина с тоником. Уже к половине второй порции решительно пресекаю меломана, ложусь и требую прочтения романа вслух.
Отличное начало поездки! Надо было лететь с Денисом и не выпендриваться, идиотке.
***
Зануда Гюго оказался настолько противным, что мой несчастный спотыкающийся процессор не захотел читать о приключениях монахов и инвалидов с цыганами отдельно от моей биологической составляющей в черепной коробке.
…Я громко декламировал «… с той минуты, как Юпитер скрывался за ковром…», когда до меня донёсся звук: «Хрюк! Хрррр-юк». Вначале этот не дифференцируемый звук раздался на фоне мистерии господина француза, но потом он тоже обрёл национальность и… хозяйку. Храпела ОГ.
Неслышной белкой я — едва не по потолку — пулей десантировался из каюты. Ураааа! Свобода!
Огромный пятиуровневый звездолёт был предназначен для праздника, создаваемого коллективом поваров, барменов, фитнес-тренеров и карабинеров. Здесь было все! Магазины с зоной беспошлинной торговли, казино, театры, бассейны, спортивные площадки, куча ресторанов и забегаловок на любой вкус.
Для начала я отправился по магазинам. Обойдя последние за полчаса и затарившись пивом (все покупают), тихо сел под альфианским кактусом на лавочку и приготовился пить — все равно в каюту тащить нельзя. Из-под кактуса (клянусь процессором — не было его!), мило улыбаясь, высунулся полицейский и сообщил: «Уважаемые пассажиры, распитие спиртных напитков на борту нашего судна возможно только на территориях ресторанов и баров и только из предоставляемого нами ассортимента!»
Затем, видимо прочитав мои данные, мужик воодушевился и, пристально глянув в ещё не замутненные слабоалкогольным напитком глаза, сообщил: «Несовершеннолетним употреблять категорически запрещено!»
… Куда деть пиво, я так и не решил. Поэтому медленно передвигался с ним, пока не набрел на театр. Афиша гласила: «Перед вами развернётся мистерия XXI века! Известнейшая рок-опера Старого Света «Нотр-Дам»».
Решив, что ничего не потеряю, пошёл слушать.
А под пиво ничего так! Скачал себе.
В третьем часу ночи судового времени вернулся.
«Хрюк! Хрюк!» — ОГ продолжала выводить рулады, а я в прекрасном настроении и с чувством выполненного долга лёг спать.
***
Утром от маленького паршивца пахло пивом! DEX-компани не рассчитала, ее изобретения прекрасно пьют и чудесно ароматизируют окрестности.
— Ну, и долго ты вчера шлялся?
— Где?
— Саш, ты кого решил обмануть? Сколько банок пива ты выпил вчера?
— Ты спала! А как ты узнала?
— Как я узнала — это страшная материнская тайна. А вот на вопрос «сколько?» положено называть числительное. Отвечу за тебя сама — шесть банок, упаковку.
— Ты не могла за мной следить, я бы понял! И к мониторам ты подключаться не умеешь… Как?!
— Вот когда разгадаешь этот секрет — тебе дадут паспорт. Завтракать пошли, пьяница мелкая.
Мы шли по коридору, между кают, и я ощущала, как поворачиваются винтики в его голове. Какой же он ещё маленький!
***
Мы гуляем по Парижу. ОГ пыхтит на расстоянии трёх метров от меня и утверждает, что прошла не меньше двадцати километров строевым шагом. Врет. Мы ещё не прошли и пяти. Строевой шаг напоминает мне прогулку членистоногой черепахи с пятьюдесятью килограммами выкладки за спиной. Впереди маячит ее хваленый собор, и, судя по всему, до Лувра мы добредём такими темпами завтра к обеду.
Нотр-Дам. Добрели.
Несмотря на весь мой скепсис, город оказался интересным, а войдя под своды собора, я забыл про ковыляющую сзади мадам. Это было… красиво. В огромном воздушном здании не было стен, все его пространство было заполнено массивными столбами, соединенными арками, а в арках, подсвеченные солнечными лучами, сияли, переливаясь, витражи. Прикинув высоту здания, я не до конца осознал, что в среднюю, самую высокую из пяти частей собора, можно с легкостью поставить двенадцатиэтажный дом. В центре, сливаясь и пересекая друг друга, две главных части образовывали крест.
Около трёх остроконечных арок с выходами стояли статуи. Они изображали крылатых существ, суровых старцев и несколько женских фигур, закутанных в покрывала. Их высекли из мрамора – всего лишь при помощи рук и молотка — так, будто лепили из мягкого губчатого материала. Мне кажется, что я открыл рот.
— Саша! — ворвался недовольный голос. — Пойдём слушать лекцию!
Интересно — ну что вот ей надо, а?!
Тетка-экскурсовод монотонно вещала информацию, давно и подробно описанную в путеводителе…
— …Строительство храма длилось почти два века: с 1163, когда король Людовик VII и Папа Александр III заложили первый камень в основание, до 1330 года. По замыслу архитектора, помещение храма должно было быть таким большим, чтобы вместить всех жителей Парижа (а их в то время было около десяти тысяч). Сейчас население Парижа многократно возросло, но Нотр-Дам де Пари по-прежнему готов принять в своих стенах более девяти тысяч человек. Расположен самый главный храм Франции на острове Сите посреди Сены. Из-за того, что храм строило несколько поколений зодчих, в нем смешаны романский и готический стили……
Домомучительница, выполнив свою функцию по образованию меня, тихо слиняла на лавочку и грызла леденец, запивая его водой…
— Окс, а я в туалет, ладно?.. На пять минут…
— А лекция? Что, потерпеть никак?
— Никак. Это ты в меня бутеры утром пихала.
— Ну иди. Только быстро.
Ура! Сработало.
Я бежал на колокольню, которая в свое время служила дозорной башней. Отсюда вели наблюдение за подступами к Парижу. Вид на город не впечатлил, и я поторопился посмотреть статуи на крыше.
В средние века не умели читать, и вся история странной религии про распятого и ожившего человека (кстати, по функционалу похож на DEX’а: полежал-напился-очухался…) была, как в комиксах, показана в скульптурах.
Увидев химер и горгулий, я остолбенел. Я видел их. Живыми. На Шебе. Но откуда невероятные мастера из забытого всеми века могли знать, как они выглядят? На спине зачесался старый шрам от когтя. Я приложил руку к каменному и понял, что они совпадают и по размеру, и по форме. Как? Откуда? Кто?
Странные догадки и сомнения настолько захватили меня, что я побежал сравнивать всех. С небольшими отличиями они были идентичны живым. Может быть, тот кузнец Бискорне, выковавший самые красивые ворота и призвавший на помощь дьявола, знает… Как интересно.
— Сашка, маленький засранец! Я тебя потеряла!
Ну вот, опять! Ну что ей от меня надо?!
***
Саша стал старше. Из двухметровой зашуганной малявки он постепенно превращается в человечка. Но до Дениса с его выходками в переходный возраст ему, конечно, далеко. Бубнилка растущая! Проскакал весь собор. И ему явно интересно. Вечером попытаю о впечатлениях. И врать ведь научился, паршивец, в туалет ему надо, да-да…
— У нас с тобой два дня по плану в Париже. Ты забыл? Хочешь не хочешь, а в Лувр мы сегодня попасть обязаны. А потом уже отель. Он в пригороде, и ещё ехать надо. Здесь кругом охрана природы и экология. Летать нельзя, птиц можно сбить (ни одной пока не видела). Пока доберёмся, я сдохну. Так что хватит кошмары изучать, ещё ночью приснятся. Вперёд!
— Да иду.
Быстренько сообразив, что действительно сдохну, сели в такси. Цена оказалась… немного завышенной. Знала бы — дошла.
И Лувр не впечатлил.
Ну, стеклянная пирамидка, подвал и старый замок французских королей, в котором они даже не жили. Во дворце не было предусмотрено туалетов, и все содержимое дворянского кишечника выплескивалось на головы горожанам… И эти люди были законодателями мод! Мда, благородные дворяне…
Гордо отметились в знаковых местах типа малоулыбчивой, но чем-то загадочной дамы без возраста, плохо просматриваемой сквозь стекла специального сейфа. Посмотрели две из шести задуманных фигур рабов Микеланджело. Сашка застыл напротив и не хотел уходить. Нику Самофракийскую. Тициана.
И я сказала — все. Больше не могу. Дома на диване буду альбом смотреть.
Наплевав на деньги, опять сели в такси. Доехали. Дома, собираясь в поездку, я постаралась заказать все возможные сказочные чудеса, мальчик видел кровь, а сказки гораздо важнее для растущего человека.
И вот он — чудесный и странный отель Chateau de Marcay, в нем с 15 века живет призрак молодой женщины в белом саване. По легенде, при жизни девушка по ночам превращалась в оборотня. Местный фермер убил ее, приняв за волка, и похоронил втайне ото всех на территории замка. Пока едем, рассказываю сказку. Паразит кивает головой и молчит.
На ресепшене мне выдали счёт за два номера, равный моей месячной зарплате, ну уж нет! Хихикнув, я сказала Сашке, что спим мы сегодня вместе.
— В мою кровать ты уже как-то лазил. Так что опыт имеешь.
— Не полезу. Могу ваще на полу. Тока подушку дай.
Вот Барбос!
***
На этой кровати уместился бы взвод, но я все равно тщательно поделил все подушки и одеяла.
Давным-давно, только попав к Оксе, я был послан к Ба разбирать чердак. Там среди коробок и сумочек с чем-то ценным и важным нашёлся доисторический антикварный прибор и к нему диски с записями фильмов двухсотлетней давности. Носитель такого формата работал на электрическом токе, да ещё и под напряжением. Но мне стало интересно и, показав вещицу Денису, мы смогли его запустить. Аппаратик потрещал и показал нам фильм про Индиану Джонса («В поисках утраченного ковчега»). Мы были в восторге. И вот теперь, перерыв всю сеть, я не обнаружил ни одного упоминания про явное совпадение между каменными горгульями и чудовищами Шебы. Сейчас, лёжа с сопящей Оксей на огромной кровати в старом отеле, понял, кем хочу быть и какие профильные предметы выберу на следующий год. Только вот согласится ли ОГ? Как ей рассказать…
Уже собравшись уснуть через два часа мучительных размышлений и осознания полного бессилия — оттого, что хоть Окс и хорошая, но все равно старая и не поймет, — был больно ткнут ногой.
— Ты спишь? — шипящим шепотом спросила она меня.
— Уже нет, а что?
— Слушай, проводи меня, пожалуйста, в туалет, а?
— А ты что сама — никак?
— Никак!
— У тебя что-нибудь болит? Ты что, плохо себя чувствуешь?
— Саш, нет. Просто проводи.
— Но он — вот! Три метра!
— Там… зеркало перед ним…
— Ну и что?
— Ну… это же отель с привидением. А вдруг я его там увижу!
Блин… А может, рассказать ей про горгулий? Вдруг поймёт? В сказки же она верит!
******
Не зря французов называют лягушатниками. Понял – почему. И совсем не из-за того, что они едят лапы земноводных, вовсе нет. За отсутствие мозгов. Я сильно не полюбил их ещё со времени чтения полного собрания сочинений Жюля Верна. Это был полный кошмар!
Конечно, нельзя ругать парня огульно. У него есть очень даже интересные романы, но читать чепуху про пушку на Луну? Я просто гениален, я смог!
Но сейчас моему возмущению не было предела.
Пришли на завтрак. Попросил омлет. И мне вместо моего омлетика выдали нечто на полкило, состоящее из яиц, молока, пареного лука, вонючего сыра и помидоров!
При этом Окс хихикала и говорила, что я зажрался.
Наглая она.
***
Кофе с круассаном были великолепны. А Сашка выше всяких похвал! Я поймала себя на мысли, что любуюсь черноволосым мускулистым двухметровым дурачком, испытывая какое-то третье чувство гордости собой.
Он забыл! Забыл кошмар пятилетнего концлагеря. Забыл пытки и свою ненависть. Забыл войну. Сейчас этот бугай, надув губы, объяснял мне, что омлет у него невкусный. У него! Невкусный! Омлет!
Боже мой, какое счастье…
Сегодня нас ждут замки Луары. Я выбрала один. Замок Кло Люссе. И мой выбор был связан не с шедевром архитектуры, а с великим Леонардо да Винчи.
Много лет назад моя учительница в школе рассказывала нам о нем. Наследие гения составило пятьдесят тысяч оригинальных текстов. К сожалению, до наших дней дошедших лишь частично. Основная часть рукописей была сохранена именно в этом замке. Надо показать и рассказать мальчишке.
Архитектор, художник, инженер, палеонтолог, анатом, психолог и таинственный изобретатель. Учёные до сих пор спорят, кто он, несмотря на вроде бы установленное происхождение.
И вот я бреду по дубовой аллее, показывая Сашке настоящие жёлуди!
Действительно волшебный лес. Пряный, чуть сладковатый запах прелых листьев, струящийся прозрачный воздух и почти звенящая тишина. Мы во владениях Великого Волшебника…
В конце дороги у самых ступеней нас ждёт мадам в узкой юбке и удивительно повязанном на шее платке. Отметила, как француженки носят косынки: у каждой свой способ и фасон. Вроде бы страшилы, но какие элегантные. Женщины!
А потом нам предстоит переезд в Рим.
***
Очередная обожательница слизняков перед нами…. «Неужели вы не пробовали эскарго?» «Вы откуда?» «Не слышала…» Коза брянская!
А Окс (вот ведь притворщица) аж рот открыла, типа ну очень интересно. На меня работает. Весь ее внешний вид и злобно задранные сиськи (спину распрямила) так и говорит: «Тока попробуй удрать!».
Ну домик-то, конечно, неплохой…
Оказавшись в кабинете Леонардо, я представил себе, как король впервые нанес ему визит. Скорее всего, из желания узнать, что в благодарность за приют приволок французу тосканский гений. А привёз Леонардо бесценные сокровища, два своих невероятных шедевра — Святую Анну с Непорочной Девой и Ребенком и Святого Иоанна Крестителя.
А может быть, король и не был стяжателем и просто решил посмотреть, как устроился старый мастер? Ну, вероятность второго значительно уступает в процентах…
Ушлый Франциск не прогадал. Гений успел доработать целую кучу своих изобретений, ему даже принадлежит проект идеального дворца (фактически «умный дом» сегодня). Но главное, что именно тут, среди дубов и трюфелей, он закончил свою «Джоконду»!
— Переходим в гобеленную, а затем на выставку достижений Магистра, — врезается в меня картавый звук на галакте…
Лучше бы по-французски говорила, хоть Оксю бы просветил… ууу вобла!
Все-таки аккуратно встав сзади, я смог уволочь свой зад на выставку. Там тусовались старый мужик с бородкой, карабинер на стуле и я.
Тут меня накрыло!
На полях одной из тетрадей Леонардо описывает первый парашют: «Если человеку дать прорезиненную льняную ткань 11 метров в длину и ширину, то он может спрыгнуть с любой высоты вообще без травм». А какой-то сумасшедший в XXI веке делает его, прыгает с 250 метров и успешно приземляется…
Леонардо придумал контактные линзы и вертолёт с лопастями, способными поднять в воздух тело, он явился блестящим архитектором и инженером… все это было интересно и непонятно.
Но тут я подошёл к новой витрине.
Блин!
В витрине, слева от многочисленных надписей об открытии учёным редкого ископаемого «паледиктиона», лежали «неизвестные современной науке» шестиугольные окаменелые соты. Ну, может быть, современная наука и не знает, что это такое, зато очень хорошо их знаю я. Это соты игольчатых ос с Шебы! Ай да Леонардо… ты кто, друг?
Оказалось — альфианец! Только они амбидекстры, прекрасно пишущие обеими руками всегда зеркально. Но как он попал в XV век-то?
Отличная поездка!
***
— Саш! А ведь тебе тоже очень нравится! Что ты надутый-то такой?
— Я не надутый, я думаю!
— О чем?
— Ну, потом как-нибудь расскажу, ладно? Но мне правда интересно!
— Тогда давай пойдём пообедаем, и нам в четыре уже в Рим, там своя сказка.
Маленькие мощеные улочки с домиками, чей фундамент, как старые корни, давно и надежно врос в землю, ставни, запах лаванды и белых занавесок влюбил меня навсегда.
Мы поднялись на горку и остановились на площади, среди крошечных магазинчиков, наполненных ручной вышивкой, саше и фигурками из нежно пахнущего мыла. В конце квартала нас ждал, гостеприимно открыв деревянную полукруглую дверь, маленький трактирчик. Шесть столиков. Подают не по меню. Только блюдо дня!
Заказали. Мне принесли куриный суп с восхитительными гренками, зеленью и золотым, переливающимся на солнце бульоном, в середине которого стояла, покачиваясь, куриная лапа. А Сашке на первое достался огненный солнечный шар тыквенного супа, в обрамлении облаков из капелек плавающих сливок. Изумительно!
На второе мне подали жареного карпа. С корочкой. Целиком. Без костей! Сашка долго думал над проблемой, куда девались кости из целого карпа, но его имплантовых мозгов было явно недостаточно. Поставили соус.
Спросила:
— Что это?
— Взбитый сок лимона с облепиховым маслом, мадам!
Сашке досталась баранина в горшочке с овощами. От чертова горшка шёл такой запах, что я смирилась с потерей половины карпа и велела поделиться. Жмот шестой модели прижал горшок себе и дал мне маленький кусочек, сказав, что он не верит в бога и делить баранину не собирается, самому мало. Вот же гад!
***
Древний Маглев тихим сапом вёз нас в Вечный город Рим. Окся читала интерактивные доклады с нагло прогуливаемого ею конгресса, а я размышлял о необыкновенных палеоконтактах. Но как? Альфиане не так далеко ушли от нас по своему развитию и уж точно в XV веке не освоили прокола пространства. Как ребенок с другой планеты оказался на Земле? Как животные с Шебы оказались каменными горгульями на крыше собора? Сколько вопросов…
Я хочу быть археологом, однозначно!
Влез в спецкурс. Блин. Литература, история, обществознание, физика, математика, межгалактическая география. Они издеваются? Да проще в маляры пойти, помощником Андрюхе…
***
— Саш, подожди; да подожди ты, не беги, как какаду!
— Какаду — птица.
— Не умничай! Это же И-та-лия! Здесь все фирменное! Пойдём в магазин.
— Может, я в Пантеон, а ты в магазин?
— Не изображай. Потеряешься, где тебя потом искать буду?
— Сама потеряешься!
— Так. Стой. Держи сумки. Даже не вздумай отойти.
— Это приказ?
— Да! Это приказ! Стоишь, подпираешь дверь и никуда не уходишь.
— Саш! Са-а-аш! Иди сюда! Куртка, посмотри, на тебя шикарная, давай-ка померяй! Ты что — глухой?
— Нет, я киборг! Стою, подпираю дверь, согласно приказу!
— Прибью паразита!
***
Никогда не замеченная в шопоголизме ОГ сошла с ума. Она, забыв про свои вечные жалобы, носилась по магазинам с воплями и скупала все подряд.
— Смотри, какие сапоги, платье… Ой, и Владке надо… Смотри, это же настоящий Армани, боже мой, копейки… Так, и Мелу, и Лехе, тебе двое штанов, Денису ещё и куртка нужна… Слушай, какого тебе цвета купили, серую? Ну, ему коричневую… Ботинки, да-а-аром, берём!
Наконец ее личная карточка, перестав попискивать, стала рыдать от голода, и я подумал, что затмение прошло — рассвет близок. На последний галакт были приобретены бантики для Дашиной куклы, и акушер-гинеколог, завершив закупочную деятельность, вспомнила… про обед!
Итальянский ресторанчик угостил нас пастой, мясом, салатом и вином. Было вкусно, все три часа…
Уже ближе к вечеру, слегка пьяная и сильно разговорчивая, Окся вспомнила о моем образовании.
— Ну, пойдём посмотрим Пантеон, — тяжело вздохнув, высказалась мадам главный врач. — Но не долго, — добавила она строгим менторским тоном. — Я устала, как собака!
И вот мы бредём со стартовой скоростью сожравшей паука и удовлетворённой паучихи по узким улицам Великого Рима. Сколько я всего пропустил с ее барахлом, зараза вредная, не прощу.
— Ну давай, рассказывай пока, — требует тряпичница.
— Сейчас, погоди, подойдём к нему. Вот он! Смотри!
— Такой невзрачный! Что, а поприличней чудо показать мне никак?
— Окся, все-таки ты совсем тупая! Это храм Всех Римских Богов! Согласно легенде, боги лично собрались и закляли его от разрушений. Главной загадкой Храма является его купол. Бетонный, не армированный купол, которому около 2000 лет! Исследователи сообщают, что нижние ярусы купола сделаны из более твердого бетона, чем верхние. А в бетон верхних ярусов была подмешана пемза для облегчения конструкции. До сих пор купол Пантеона остается самым крупным неармированным куполом во всем обетованном мире. Толщина купола вокруг окулюса 1,2 метра, а при взгляде снизу и не скажешь. А мраморные полы за две тысячи лет не стёрлись! Это чудо, никак и никем не объясненное!
— Ну хорошо, смотри, а я просто посижу.
Несколько лет назад домомучительница среди огромного числа подсунутых мне книжек выдала Куна.
«Легенды и мифы Древней Греции» поразили меня. Это были полноценные истории о Предтечах с их Титаномахией. Потом появилась и История Древнего Рима. Зевс-Юпитер; Афродита-Венера; редкие по своей красоте и наполненности волшебные сказки.
И вот я здесь, фактически в месте высадки працивилизации, не имею возможности посмотреть оставшиеся бесценные крохи!
Да чтоб провалилась вся ее одежда!
***
Никогда бы не подумала, что наш забитый ребенок так потянется к истории и искусству. Кем он себя видит? Искусствоведом? Сомнительно. Историком? Маловероятно. Археологом? Он хочет искать артефакты? Или просто жаждет тайн и приключений? Наверное, последнее. Надо развивать. Надо все продумать.
Но как же я устала сегодня!
В огромном круглом зале тихо и прохладно. Мраморная скамья холодит мой зад и даёт ногам вожделенный отдых. Сашка подлез под ограждение и лёжа смотрит вверх. Фотографирует что-то…
Я испытываю гордость и одновременно тревогу за болвана.
И сколько изменилось в жизни моего окружения за эти семь лет… Не знаю, благодарить нам его или, наоборот, проклинать. У Алеши подрастает нескладный мальчик Мел. Ибрагимовы усилиями клана зарегистрировали Ада, и теперь он Андрей Арсенович. Мозги у парня набекрень, но дом он построил не хуже Пантеона….
Самое удивительное произошло у Кости и Светы. Они прожили вместе кучу лет и, не заведя детей, приобрели сломанного инвалида! Совсем сломанного. Там не было ничего. Отбитое тело дистрофика, полное равнодушия и молчания. Ни веры. Ни надежды. Но по прошествии двух лет я случайно выяснила, что эта куча костей зовёт Светку мамой. Вот тебе и лом!
— Окс, пошли. Мне тут больше делать нечего. Все параметры снял. Хочу с Адом проконсультироваться. Интересно.
Я вздрагиваю и выныриваю из мыслей.
— Ну, пошли.
***
Мы шли по темным, плохо освещенным улицам, среди толпы туристов. Окся устала, и я взял ее на руки. Она охнула… и не стала сопротивляться. Через пять минут домомучительница хихикнула, повозила задом по рукам, вздохнула и, прижавшись ко мне, затихла. Ещё пара улочек, и мы у остановки такси. Запихнув тушку, назвал адрес отеля.
Город мелькал фонарями и статуями. Фонтаны меняли скверы и цветники, и все это великолепие сливалось в какофонию какой-то невообразимой современной симфонии. Рим меня поразил! Водитель периодически поглядывал в зеркало и чему-то загадочно улыбался.
Наконец мы подъехали. Дождавшись, пока Окся вылезет, и получив деньги, он подмигнул и таинственным шепотом произнёс:
— Брось ее. Отель четыре звезды. Окраина. Она небогата, а ты достоин лучшей.
— Вообще-то это моя мать, — произнёс я.
Странный город. Вечный порочный Рим. Хе.
А рожа-то у него была вытянутая…
Берендей вышел из автобуса на кольце.
К утру ударил мороз и теперь стал только сильнее. Солнце било в глаза, отражалось от снега. Берендей не любил зиму, и особенно — зимнее солнце: его глаза были слишком восприимчивы к свету, и на зимнем солнце он видел хуже, чем в темноте.
Он, прощаясь, махнул рукой водителю автобуса, своему однокласснику, но тот вдруг высунулся из окошка:
— Слышь, Егор? Говорят, в лесу медведь появился. Людоед.
Берендей неопределенно передернул плечами.
— И что делать-то? — спросил тот.
— Ничего. Я разберусь.
Одноклассник удовлетворенно кивнул и завел мотор.
Как все просто… Интересно, можно ли вообще с этим разобраться? Берендей зашагал по дороге к дому, пройдя под аркой, которую образовала согнутая береза. От кольца автобуса до его дома было около четырех километров, но дорога, хоть и грунтовая, была хорошей, наезженной.
Вот все и стало ясно. Как только Берендей понял, что перед ним Заклятый, все загадки разрешились сами собой. Понятно, почему он вызывает страх: Заклятый всегда крупней и сильней берендея по крови. Обычного берендея рожает медведица, он несет в себе не только гены отца, но и матери. И у медведицы из средней полосы России не может родиться гризли или кадьяк. А Заклятый появляется из ничего. Волей того, кто его заклинает. И воля эта зависит от силы его гнева.
Берендеев по крови очень мало, все они считают себя родственниками друг другу. Никогда берендей не нападет на берендея, вне зависимости от роста и силы. Они вместе хранят свою Тайну и оберегают друг друга от ее раскрытия. А Заклятый эту Тайну не бережет, она для него ничего не значит. Заклятый — смертник, после заклятия ему остается жить не больше года, потому что он не умеет быть бером. Он как зверь из зоопарка, который не выживет, если его выпустить в лес. Только очень сильный зверь. Он не умеет добывать себе пищу, поэтому будет убивать. Человек — очень легкая добыча для зверя, если не вооружен. И Заклятому проще убивать людей, чем гоняться за осторожными лосями и быстрыми зайцами. Пока люди не убьют его.
Понятно стало, почему Берендею удалось убежать. Заклятый не владеет медвежьим телом, как это умеет сам бер или берендей по крови. Этому надо учиться так же, как человек учится ходить, бегать, танцевать, кататься с ледяной горы. Это приходит с опытом, которого у Заклятого нет. Не может он контролировать и превращения в бера. До трех лет Берендей тоже не умел этого. И только когда отец забрал его у матери, он начал постепенно этому учиться. Маленьким ему стоило разозлиться или испугаться, как он тут же оборачивался медвежонком. И наоборот, если в облике медвежонка он терялся или тосковал, то немедленно становился мальчиком. Полностью взять под контроль превращения он смог только годам к семи. А Заклятый не может превратиться в бера или человека по своей прихоти, как Берендей, с ним это случается непроизвольно. Как вчера ночью: ему стоило сказать лишь несколько жалобных слов Юлькиной маме, и она бы открыла дверь. Но вместо этого он разозлился — и тут же стал бером.
Конечно, проще всего было бы взять ружье, выследить его и застрелить, но Берендей пока не мог представить себя убийцей другого берендея, даже Заклятого, — так же, как не мог убить бера и тем более медведицу. Это все равно что убить брата, сестру или мать. А убийство человека для любого берендея было самым главным табу в жизни.
Впрочем, пока не оставалось больше ничего. Рано или поздно Заклятого убьют. Только по долгу службы это было прямой обязанностью егеря — пойти в лес и убить медведя-людоеда: что может быть проще?
Берендей не хотел ни у кого просить помощи, потому что Заклятый мог раскрыть своим преследователям Тайну. Значит, это обязанность вдвойне: и как человека, и как берендея.
Привычный путь занял у него меньше сорока минут, за поворотом лес расступился, и Берендей увидел свой дом. Он не сразу понял, почему дом выглядит так непривычно, и только подойдя ближе, разглядел, что в доме выбиты все стекла. Ему навстречу не выбежал Черныш — матерая лайка, любимый зверь, отличный охотник и преданный друг. Берендей ускорился и вошел во двор.
— Чернышка! — позвал он, но ему никто не ответил.
Он свистнул, потом позвал еще раз. Конечно, Черныш мог пойти поохотиться, тем более что Берендея не было почти трое суток. Но Берендея могло и месяц не быть дома, а Черныш неизменно встречал его, когда он возвращался. Пес чувствовал появление хозяина заранее, оставлял свои собачьи дела и мчался домой.
— Чернышка! — позвал он совсем тихо, уже понимая, что Черныш не выйдет ему навстречу.
Тот лежал на ступеньках крыльца: он умер, защищая хозяйский дом, как и подобает преданному псу. У него был расплющен череп — так же, как у несчастного Ивана, убитого Заклятым.
«Мужчины не плачут» — это первая заповедь, которой научил его отец. Берендей не плакал лет, наверное, с четырех. Никогда. Даже прощаясь с отцом, даже зная, что тот уходит насовсем.
Берендей присел на ступеньки и положил на колени изуродованную собачью голову.
— Чернышка…
Берендею исполнялось четырнадцать, когда отец принес в дом черного щенка, веселого и толстого. До этого у Берендея не было своей собаки, их старый Полкан признавал хозяином только отца. А Черныш стал собакой Берендея. Отец не вмешивался, Берендей сам выкормил и выучил собаку, сам водил на охоту.
Он уткнулся лицом в холодную окровавленную шерсть на загривке пса. И шептал мертвой собаке ласковые и утешительные слова. О зверином рае и о том, что лет через сто (а может, дней через пять) он придет за ним туда и заберет его с собой.
А поднялся на ноги в бешенстве.
— Убью! — прорычал он на весь лес, словно уже обернулся и был вставшим на задние лапы бером.
И пошел в дом за двустволкой.
Дверь оставалась распахнутой, в доме едва ли было теплей, чем на улице, а под ногами трещали битые стекла. Берендей вбежал в комнату отца и привычным жестом потянулся к стене над кроватью: ружья не было. Он понял это только тогда, когда рука скользнула по пустой стене.
— Ничего. Я убью тебя голыми руками, — прошипел он сквозь зубы и вышел на крыльцо.
Солнцу оставалось светить не больше двух часов. Берендей вдохнул поглубже и оглядел двор.
— Я сдохну, но я убью тебя.
Он легко сбежал с крыльца и направился к лесу. Первый раз за последние трое суток он ничего не боялся.
Следы бера вели его вперед: Заклятый прошел здесь этой ночью, ясной и безветренной. А поскольку он был Заклятым, то даже не умел путать следов, как это делает настоящий бер.
Берендей шел по следу часов пять. В лесу стемнело быстро, и он потерял счет времени. Следы кружили по лесу: Заклятый бродил без какой-то определенной цели. Берендей раза три прошел в километре от своего дома. Как только страх брал его за горло, он вспоминал Черныша, и на смену страху тут же приходила ярость. И желание во что бы то ни стало догнать Заклятого. Берендей не думал особенно, что сделает, когда его догонит: казалось, его гнева хватит на то, чтобы справиться с огромным бером. Может быть, Берендей был прав. Во всяком случае, Заклятый не искал встречи с ним, иначе бы ответил на крик и вышел навстречу.
Берендей спотыкался и падал. Он не высыпался три ночи подряд, и усталость давала о себе знать, но бешенство толкало вперед, и он упрямо шел по следу. На четвертом часу пути он неожиданно подумал, что стоило надеть лыжи: тогда Заклятый был бы в его руках. Берендей выругался, проклиная собственную глупость, и его ярость сменилось отчаяньем. Весь этот поход от начала до конца был невообразимой глупостью: выйти в лес на ночь глядя, без оружия, без лыж, не взяв с собой ни крошки еды… И надеяться справиться с трехметровым бером-оборотнем!
Пока злость клокотала у него в горле, он еще мог двигаться вперед, а теперь почувствовал себя опустошенным и раздавленным.
Он огляделся: до поселка было около двух километров, до дома — примерно пять. Берендей решил идти в поселок: все равно надо раздобыть ружье. Не то что охотиться на бера — ночевать одному в доме без ружья опасно.
Минут через сорок он постучал в окно Михалычу, старому охотнику и другу отца.
— Михалыч, продай ружье, — начал Берендей с порога, не успев ни поздороваться, ни раздеться.
— Погоди, зайди сначала.
— Егорушка! — обрадовалась жена Михалыча.
— Здравствуйте, Лидия Петровна.
— Ты что ж без шапки да нараспашку бегаешь? Двадцать два градуса уже, а к ночи до тридцати обещали, — недовольно покачала она головой.
— Да ладно, — отмахнулся Егор.
Михалыч знал его совсем мальчишкой и годился ему в деды. Старики жили одиноко и жалели его. Их дочь лет двадцать назад уехала в Москву, там обзавелась семьей и наезжала к родителям раз в год, а то и реже. Лидия Петровна вязала Берендею носки и свитеры: вязать она любила, а подросшие внуки-москвичи не очень-то жаловали ее простые, добротные вещи.
— Проходи, сядь, как человек, и объясни по-человечески, — строго сказал Михалыч, вешая его ватник на вешалку. — И сапоги снимай, надевай тапки.
Лидия Петровна поставила перед ним чашку с горячим чаем, не успел он дойти до стола. Только тут Берендей заметил, как закоченели руки.
— Вот теперь говори — зачем тебе мое ружье?
— Слышали про медведя-людоеда уже?
— Да про него давно все слышали, — кивнул Михалыч.
— Он убил мою собаку… — Берендей скрипнул зубами.
— А отцово ружье куда дел?
— Украли его у меня. Меня дома не было три дня. Вернулся — стекла выбиты, дверь сломана и ружья нет. Может, еще чего украли — я не смотрел еще.
— А куда ж ты смотрел?
— Да я, Михалыч, как дурак, в лес пошел, медведя гасить. Так мне Черныша жалко стало. Представь, я даже лыжи не надел. Хотел застрелить, схватился — двустволки нет. Ну, думаю, голыми руками задушу.
Михалыч не стал смеяться, только жалостно похлопал Берендея по плечу, как безнадежного больного. И спросил:
— Так может, это медведь стекла побил?
— Ага. И ружьишко унес, — хило усмехнулся Егор.
— Не скажи. Медведь сам по себе хитрый зверь. А если он еще в человека превращаться может…
Берендей подавился чаем.
— Ты чего говоришь такое, Михалыч?
— А ничего. Сказал — и забудь. Ружье я тебе не продам. Так бери. Новое купишь — вернешь. А где это ты был три дня?
— Да Новый год отмечал.
— В городе небось?
— Нет, в Белицах.
— Девчонку завел?
Берендей смутился.
— Старый! — рявкнула на него Лидия Петровна. — Чего пристал? Почему бы Егорушке девушку не завести? Он парень видный, непьющий, молодой. И хозяйственный. Да любую свистнет — она за ним куда хочешь побежит. Слышь, Егор? Женить тебя надо. Отец всю жизнь бобылем проходил, и ты так же хочешь?
— Рано ему хомут на шею вешать, — возразил ей Михалыч. Берендей мог только посмеиваться над ними: разговоры о его женитьбе заходили всякий раз, когда он появлялся у стариков. И каждый раз текли по одному и тому же руслу: дальше следовало выяснение, кто из них кому повесил на шею хомут.
Леонид шел на юг девятнадцать дней. Он обходил большие поселки и тем более города. Но медвежье тело требовало еды, и ему приходилось заглядывать к людям, высматривая по вечерам одиноких прохожих. Он редко превращался в человека: тоска по дому оставила его. Он хотел дойти до цели и за день преодолевал около пятидесяти километров. Как правило, ему хватало одной жертвы в сутки, но иногда случалось застать человека врасплох дважды в день, а иногда — ни разу. Он знал, что не сможет вернуться к своей добыче, поэтому не оставлял захоронок. Лишь старался съесть как можно больше, чтобы хватило до следующего раза.
Леонид растолстел в пути, и жир спасал его от холода. Теперь он мог спать на снегу, не выбирая тихих и теплых мест.
Он давно потерял счет времени и не мог с уверенностью сказать, какое сегодня число. Но по его подсчетам выходило, что должно быть то ли двадцать восьмое, то ли двадцать девятое декабря. Он брел вдоль трассы, прячась в кустах от малочисленных машин. И когда увидел указатель «Белицы», сразу понял, что почти дошел.
Почему именно сюда? Что ожидало его в конце пути? Он не знал, да и не очень хотел знать. Его тянул зов, инстинкт. Зверь не раздумывает над своими желаниями, он лишь следует им, какими бы они ни были. Если он хочет есть — ищет пищу, если боится — убегает, если некуда бежать — обороняется. Леонид просто шел, потому что хотел этого. Безошибочно выбирая направление и четко оценивая расстояние, которое надо пройти.
Что ж, он его прошел. Ему не было интересно, что будет дальше. Дальше все будет так, как надо.
Старики не отпустили Берендея домой, оставили ночевать, как он ни сопротивлялся, поэтому к себе он вернулся только на следующее утро. На прощание Михалыч напомнил, что про ружье надо заявить в милицию обязательно сегодня. Егор кивнул так, чтобы Михалыч понял: в милицию он не пойдет.
— Никогда не оборачивайся при людях, — говорил Берендею отец. — Даже если тебе грозит смерть. Если тебе угрожает человек, то справляйся с ним по-человечески. А если человек вооружен, в облике бера он пристрелит тебя так же, как и в человеческом. А если обернешься, представь себе, что с тобой будет дальше. Ты рискуешь всю жизнь провести в клетке.
Берендей не собирался оборачиваться при людях. Не потому, что боялся оказаться в клетке, а из-за святости Тайны. Отец никогда не учил его этому, это было у него в крови, как у всякого берендея. А у Заклятого не было. И Берендей находил, что это еще один повод его убить. При этом он совсем забыл, что Заклятый не может контролировать свои превращения.
Он вернулся домой и на этот раз тщательно оценил урон, нанесенный ему Заклятым. Ничего больше не пропало, и разрушения ограничились только разбитыми стеклами. При этом окна в библиотеку остались нетронутыми. Берендей не сильно верил, когда отец говорил ему, что их дом заговорен от пожара, а библиотека — от любого чужого проникновения. И заговор этот очень старый, ему несколько веков. С того времени дом много раз перестраивался, а заговор продолжал действовать. И ведь точно! Ни окна в библиотеке, ни дверь никто не тронул. А угол дома был облит бензином и слегка обуглился, но дом не загорелся. Вот почему Заклятый не стал трогать остального, хотя мог оставить Берендея и без холодильника, и без телевизора, и без газовой плиты. Он думал, что дом сгорит. А дом остался стоять.
Ущерб, нанесенный морозом, оказался значительней: в подполе померзли овощи, лопнули банки с огурцами и с вареньем. Не все, но много.
Берендей похоронил Черныша в углу двора, вырыв ему глубокую могилу. А потом на мотоцикле поехал в поселок, купить новых стекол. Зашел и в милицию.
— Здоро́во, Егор, — поприветствовал его участковый. — Заявление пришел написать?
— Здоро́во, — ответил Берендей удивленно, — а ты откуда знаешь?
— Михалыч уже приходил. Я, если честно, тебя и не ждал, сам хотел к тебе заехать. Грохнут кого-нибудь из твоего ружья, что делать будешь? Документы с собой взял?
— Взял.
— Слушай, а про медведя-людоеда правду говорят или так, болтают?
— Ты милиция, тебе видней.
— А я что? Заявлений не было — значит, и медведя не было. Я его за руку не ловил и трупов обглоданных не видел.
— А я видел… — вздохнул Егор.
— Да? Где? — участковый вскочил с места.
— В Белицах.
Участковый сел на стул и облегченно вздохнул:
— Ну, где я и где Белицы! И что там?
— Замяли дело. Там парнишку медведь убил, сына депутата. Его охрана сама разбирается, милиции денег дали, чтоб не вмешивалась.
— Эх, мне бы кто денег дал, чтоб я не вмешивался!
— Сколько? — рассмеялся Берендей.
— Ну, рублей пятьсот… А ты что, на медведя собрался идти?
— А что мне остается? Он на моем участке. Пока все бумаги соберу — он тут полпоселка сожрет. Ты попробуй докажи, что он людоед.
— А что? Начальство твое далеко. Ты только шкуру домой не тащи, никто и не узнает. Слухи слухами, а документов-то нет…
От участкового Берендей завернул в универмаг и долго рассматривал витрину с мобильными телефонами.
— Привет, — махнула ему из-за стекла продавщица Катя. — Телефон собрался купить?
Он кивнул.
— Бери вот этот «Сименс», он простой, конечно, но зато и противоударный, и водонепроницаемый.
— Да?
— Да точно тебе говорю. Для тебя лучше всего подходит. И недорогой совсем, это старая модель.
Катя показала в общих чертах, как пользоваться мобильником, и вставила в него сим-карту.
Берендей выбросил коробку от телефона на выходе из универмага, спрятал документы за пазуху и долго разглядывал новую игрушку, тонувшую в ладони. Потом все же присел на ступеньки у магазина, вынул из кармана бумажку с номером Юлькиного телефона и долго разбирался, как внести его в телефонную книгу.
До вечера он вставлял стекла — по чужим домам ночевать ему надоело. Он любил свой дом, свою маленькую уютную комнату с окнами на две стороны. Удобную кухню, дровяную плиту, сохранившуюся с незапамятных времен.
А вечером, когда дом наконец прогрелся, Берендей собрал все для долгой охоты и лег спать пораньше, чтобы затемно выйти в лес. Но уснуть не мог. Едва погас свет, все его мысли о Заклятом и о мести ему улетучились, и он вспомнил Юльку. Весь день он старался не думать о ней, потому что это сразу сбивало ему дыхание, а внутри образовывалась странная пустота, которую нечем было заполнить. Но ничего более приятного он не испытывал никогда в жизни.
Вот и теперь, едва он вспомнил о ней, в груди зашевелилась непонятная сила, постепенно набирая обороты, а потом заклокотала так, что захотелось вскочить с постели и что-нибудь сделать. Ну, например, стукнуть в стенку кулаком. Берендей повернулся на другой бок и зарыл голову под подушку, но выдержал всего несколько минут, а потом рывком поднялся и достал из кармана мобильник. Едва он дотронулся до кнопок, экран засветился желтым светом. Сети не было, как и следовало ожидать, и Берендей обрадовался. Он дал слово, что позвонит Юльке только после того, как убьет Заклятого.
У него горели щеки. Берендей встал и направился в кухню; не зажигая света, плеснул в лицо водой из умывальника — вода была теплой и не помогла. Тогда он вышел на крыльцо и швырнул в лицо пригоршню снега. Мороз обжег кожу и не только не отрезвил, а, наоборот, еще больше взбодрил его. Но Берендей знал, что пройдет всего несколько минут, и холод сделает свое дело: босиком на заиндевевших досках долго не простоишь.
Он огляделся. Очертания леса перед крыльцом были знакомы ему с детства и любимы до боли. Берендей не мог себе представить, как люди уезжают навсегда из мест, где родились. У него было счастливое детство, и ему казалось, что счастье это питает то, что его окружает, — лес, дом, дорога, ведущая в поселок. И стоит всему этому исчезнуть, счастья не станет.
Было очень тихо. Луна, неестественно яркая, сделала воздух прозрачным. Лунный свет не освещал, но заставлял светиться все, до чего дотрагивался. Крепкий мороз звенел в ушах, стискивая пространство, как камень в огромном кулаке, будто надеялся выдавить из него капли влаги. Казалось, одно неосторожное движение — и пейзаж, погруженный в лунное свечение, разлетится со звоном, как хрупкий кристалл. Ощущение неподвижного покоя, его мимолетности, шаткого равновесия — все вокруг было иллюзорным, непохожим на реальность. И вычерченный белым профиль леса на светлом небе, и силуэты пушистых от инея яблонь, и изгородь, и густой кустарник подлеска. Огромные ели на опушке вздымались высоко над крышей, их снежные лапы обнимали дом, словно хотели защитить его, укрыть от любой опасности.
И Берендей почувствовал, как на него снисходит умиротворение. Словно снежные еловые ветви легли ему на плечи, словно безмолвие коснулось его груди и растворилось, расползлось по сердцу морозным узором. И сердце перестало трепыхаться, как рыба, попавшая на крючок, а забилось гулко и ровно, толкая горячую кровь. Такую горячую, что и тридцатиградусный мороз не мог ее остудить.
Берендей постоял еще немного, и только когда ступни заломило от холода, вернулся в дом и влез под одеяло. Сон пришел легко и незаметно, едва он начал согреваться.
Ему снилось, что он обернулся и идет по дороге в поселок. А вокруг зима, и он понимает, что надо вернуться обратно, в облик человека, но не может. Хочет — и не может. Он сердится и ускоряет шаг. И вот уже кольцо автобуса, и люди на остановке. Они смотрят на него и начинают кричать, махать руками, а потом бегут врассыпную. А он кричит им: «Ну куда же вы! Это же я, Егор! Вы что, меня не узнаете?» Но вместо слов из горла вырывается рев, и людей это пугает еще больше. Он пытается догнать кого-нибудь и объяснить, что его бояться не надо, и догоняет продавщицу Катю. Она поворачивает к нему лицо, искаженное криком, и Берендей видит ужас в ее глазах, такой ужас, что ему самому становится страшно. Он хочет утешить ее, но она падает в снег, глаза ее закатываются, и под веками остаются только синеватые белки. Он трогает ее лапой, но она не шевелится. Он сердится, встает и ревет от отчаянья и злости, а потом бьет лапой по ее белому лицу. Когтями длиной с палец. Лицо превращается в кровавую маску, он хочет вытереть кровь с ее лица, но под его лапой обнажается череп и на солнце блестят белые зубы.