Единственный на всю Нереиду космопорт еще не видел такой сумятицы. Все графики смялись в лепешку. Над планетой ходили по орбите два звездолета туристических компаний, не получая разрешения на посадку. Катера МЧС раз за разом поднимались в небо и возвращались с подобранными спаскапсулами.
Городская больница была переполнена, медицинский персонал сбивался с ног — никто не рассчитывал на такой наплыв раненых, многие из которых были без документов. А спасательные катера вновь и вновь прочесывали орбитальное пространство, чутко ловя сигналы маячков крохотных, чуть больше гроба, капсул с живым грузом.
Да, это была катастрофа, о которой жители тихой аграрной планеты будут рассказывать внукам и правнукам! Пассажирский лайнер «Марко Поло» сначала дал сигнал бедствия: «Захвачены пиратами», а через некоторое время взорвался. До момента взрыва команда (как выяснилось позже, давшая отпор захватчикам) успела сделать многое для спасения пассажиров. Почти все женщины и дети были отправлены с обреченного корабля в многоместных спасательных шлюпках. Мужчинам выдавали спаскапсулы. Не все пассажиры приняли это как должное, группка решительных мерзавцев пыталась силой захватить одну из шлюпок, вспыхивали драки…
Увы, космопорт Нереиды располагал лишь двумя катерами. Спасатели делали все возможное… и все же страшно было подумать, сколько жертв унесло это ужасное событие!
Те из спасенных, кто не нуждался в срочной медицинской помощи, временно оставались в порту. Маленькая прикосмодромная гостиница приняла женщин с детьми, а остальных пассажиров разместили прямо в зале ожидания. Предполагалось, что через некоторое время их отправят в Столицу — там большие отели.
Жители городка, оповещенные о катастрофе по радио, притащили спальные мешки, пледы, подушки. Волонтеры ходили меж устроившихся в креслах и прямо на полу бедолаг, раздавали успокоительные таблетки, кофе, бутерброды.
— Хотите кофе? — обратилась старушка к сидящему в углу мужчине, укутанному в плед так, что видна была лишь макушка, темная и курчавая.
Плед откинулся от лица. На женщину глянули карие глаза, в которых не было ни тоски, ни уныния.
— Спасибо, — отозвался жизнерадостный голос. — Хочу! И я вас помню. Вы принесли мне тренировочный костюм!
Плед распахнулся. Старушка всплеснула руками:
— Ой, правда, наш костюм… то есть внука…
— Вы меня очень выручили, — сказал пассажир, принимая стаканчик с кофе. — Когда началась стрельба, я выскочил из каюты в трусах и майке. И босиком! — Он высунул из-под пледа босую ступню.
У него была обаятельная улыбка. Добрая, дружелюбная, она освещала лицо с широким негроидным носом и полными губами. Но кожа — светлая, в веснушках.
— Ох, надо же для вас хоть кеды у внука взять! — воскликнула добрая женщина. Но тут любопытство взяло верх над вежливостью:— А кто там стрелял-то?
Незнакомец скорчил забавную физиономию:
— А я знаю? Все орали, бегали… меня кто-то с ног сбил… Послушайте, у меня к вам просьба. Мой комм остался на корабле. Вы не покажете на своем комме список спасенных? Я во время полета познакомился с одной милой семьей. Хотелось бы узнать их судьбу.
Старушка закивала, нажала на наручном браслете кнопку и четко сказала:
— «Марко Поло». Катастрофа. Свежий список спасенных.
Над коммом возникло вирт-окно. Мужчина, посерьезнев, прочел длинный список фамилий, вздохнул и отхлебнул кофе.
— Это наверняка не все, — поспешила утешить его старушка. — Ведь у многих и документов с собой нету. И без сознания многие. И не всех еще подобрали, спасатели все еще ищут…
И замолчала, заметив, что пассажир глядит куда-то за ее плечо. Лицо его закаменело.
Обернувшись, женщина увидела, что к пульту дежурного подошел полицейский. О чем-то спросил замотанного парнишку-волонтера — и уверенно направился в сторону старушки и ее собеседника. И смотрел он при этом не на пожилую женщину.
«Ой, — испугалась та, — а вдруг этот улыбчивый юноша пират и есть?..»
На всякий случай она шагнула в сторону.
Полицейский прошел мимо нее и остановился возле закутанного в плед незнакомца. Взял под козырек:
— Вы Горин?
— Джеймс Горин, — сдержанно отозвался пассажир.
— Мы рады, майор, что вы остались живы в этом аду. Пойдемте, на стоянке наш флайер. Мы доставим вас в Столицу
Эрик, пока раскладывали еду, успел позвонить госпоже Арландине и получить у нее справку о работе «общественных», как он выразился, киборгов. Немного поразмыслив, дама вызвала свою компьютерщицу — Лизу. Та оказалась невысокой крепкой девушкой в рабочем комбинезоне и без капли косметики.
— Привет, коп! Чего надо? — спросила та, плюхаясь на диван. Присмотрелась к собеседнику и выдала: — Ты на копа не похож! Твой товарищ похож, а ты нет.
— Я консультант, — Эрик тоже сел, с удовольствием рассматривая девушку. — Так, детка, чем отличаются ваши киборги от хозяйских? Мы тут раздобыли пару, но они чудят.
— Хозяйский работает на одного владельца. Программа быстро записывает все особенности, и подстраивает поведение кибера. А наши работают в горизонтальном режиме. Изобразят все, что нужно заказчику, но не может сделать человек. Например, не дышать и понизить температуру тела. Их можно резать, бить в процессе, или они могут изобразить требуемого персонажа комиксов или фильма, над которым хотят доминировать. А вот буйных козлов мы не обслуживаем, у нас приличное заведение. И с сэями тоже клиентов не берем, вдруг их глюканет не вовремя?
— А что там делают сэи? — уточнил Эрик после паузы, и оглянулся — – оба киборга смотрели на него с нескрываемым интересом. — Они же не испытывают… э… ничего!
Рон жестами показал насколько хозяин не прав, а Эмиль почему-то покраснел.
— Новая мода, — девица презрительно фыркнула, — положить мэйлиса под сэя и смотреть. Это как с кабинками… Ну ты знаешь, о чем я говорю, «консультант». А теперь вот это придумали. Наших мне на это жалко! Это туда, вниз, в трущобы. Они мэйлисов берут за гроши, могут позволить и не такое. Слушай, я смотрю ты уже жрать садишься, давай я тебе списочек отличий пришлю, а? Жаль, Рыжика украли, послушный был!
— Так киборги они вроде все послушные? Машина, она и есть машина! — Эрик пожал плечами. — Залил программы и работает, сломалась — заменил!
— Ой, да не скажи, — компьютерщица купилась на пренебрежительный тон. — Вот наш рыжик, он хороший был, я его у одного козла купила. Сам позвонил, с документами, с доверенностью на все имущество. Боялся, что хозяйка узнает, она, мол, утилизировать велела. А чего утилизировать, хороший трехлетка! Сериал уже лет семь идет, а рыжие все еще популярностью пользуются.
— Какой еще сериал?
— Ты что, не смотришь «Космические ниндзя»?! — девица аж подпрыгнула. — Да эти рыжие, говорят, даже с ДНК актёра сделаны! Ему с каждой продажи процент идет! Ты ни хрена не понимаешь, парень! Они сейчас сверхпопулярны — третий сезон пошёл! Новые процентов на тридцать дороже по сравнению с остальными! Это же бренд! Мода! Блин! Ну, ты даешь, консультант! Такие вещи каждый младенец знает! Так что мне сейчас бегать, покупать бэушек, я даже знаю у кого. Как фанаты повалят, парни будут работать, как шахтеры! Мы их с каждой новой серией на усиленное питание переводим! Иначе сдохнут от перегрузки!
— Так, — Эрик бросил взгляд на накрытый стол: — Я думаю, нам есть о чем поговорить. Может, я вечером к тебе? И ты мне все расскажешь подробно, хорошо? Какое пиво пьёшь?
— Пи-и-во? Не-е, дорогой, свидание, так свидание — ликёр кофейный! И оформление соответствующее. Жду!
Девица отключилась, и Эрик поспешно плюхнулся за стол.
— Ну и дела. Ребята, а почему считается, что полицейским быть хорошо? Вот я понимаю — киллером. Завалил клиента и свободен. А у вас то бегать, то думать — ад! С-маур, а ведь ты был прав, не стоило объединять сэя с мэйлисами! Ладно, значит, у меня сегодня участие в шоу «в мире извращений», если смогу, приду утром.
— А если не сможешь? — рассеянно спросил Рон, озабоченный вопросом, как навязаться с хозяином для его же безопасности.
— Если не смогу, то вечером и с битой мордой — женщины такого не прощают! Нет, Рон, ты останешься тут, на свидание ходят в одиночку.
— А мы никого не потеряли? — спросил Асато, указывая на пятую тарелку, стул перед ней был пуст. – Эй, Чучело? Ты где там застрял?
Секс-киборг так и стоял при входе забытой куклой, стеклянно пялясь в одну точку. Услышав обращение, он приблизился к столу и опять замер, вопросительно глядя на японца.
— Чего застрял, тут уже все за столом, — повторил Асато, указывая на стол рукой.
— Приказ на выполнение действия не поступал, — ответил мэйлис,— уточните, с кого из гостей мне нужно начать…
— Так, парень, значит, получай инструкцию. — Эрик ухмыльнулся. — Моешь руки, садишься вот на этот стул, берёшь вот эту тарелку и с неё ешь вот эту еду. Чай наливаешь себе сам, сахар по потребности. То есть можешь в чашку даже воду не наливать, так пей.
— Это он со мной натренировался, — прокомментировал Рон. — – А можно добавки? Я согласен на покупку серва, при условии, что он или она будет так готовить! Ну, или поставьте мне утилиту, я тоже научусь.
— Не научишься, — Эмиль облизал ложку и тоже отправился за добавкой, — у тебя нет чувства прекрасного.
Умиленно-насмешливых взглядов людей киборги не заметили.
С-маур подождал, пока люди поедят и только тогда сообщил:
— Асато, тебе звонил дядя. У него есть информация. Я с ним немного поговорил, знаешь, он такой прикольный!
— Он ничего про меня не сказал? — опасливо уточнил японец. — Или ещё про кого-нибудь?
— У него есть информация по делу, он за тебя волнуется, с твоим киборгом он уже смирился, сейчас привыкает к мысли, что у него два племянника. Звони, — настойчиво заявил С-маур.
Эрик метнулся в коридор и встал так, чтоб его видно не было, но сам он видел всё. Лишний раз бесить полицию не хотелось.
Комиссар Фукуда ответил сразу. Окинул всю компанию не слишком дружелюбным взглядом и спросил:
— А где Ларсен-младший?
— Вышел, — удивился вопросу дяди Асато.
Второй взгляд полицейского стал ещё менее добрым, он потребовал:
— Пусть идёт сюда, ему тоже надо это услышать. — Недосказанное «а я на него погляжу», повисло в воздухе.
Эрик послушно вернулся. Кивнул собеседнику, приветствуя. Фукуда оглядел его, но никаких явных признаков сумасшествия не увидел: пена изо рта не идёт, глаза не вытаращенные, по комнате не бегает, на людей не бросается. Обычный парень, даже без оружия. И решил, что разберется с ним позже, когда поймёт, чем он удерживает племянника.
— Значит, так. По поводу шантажиста удалось выяснить очень мало. Только то, что двадцать два года назад он прилетал на Лемиссу, провел там две недели, потом вернулся через восемь месяцев и больше не бывал. Зато регулярно переводил одну и ту же сумму денег в течение семнадцати лет, куда — выяснить пока не удалось, он использовал Лемисскую банковскую систему. Дальше на него ничего нет, кроме слухов, его свадьбы на молодой девушке и его гибели. А вот потом интересно. Сразу после гибели Вадима его молодая супруга — Шарлотта Интер — бежала с его секретарём Сергеем Двинцовым на яхте под названием «Вечный Путь». Куда они отправлялись, узнать не удалось. Яхта была найдена возле Флоресты. Она взорвалась. Тело Сергея обнаружили в спасательной капсуле. У капсулы был повреждён отдел, отвечающий за жизнеобеспечение, и он задохнулся. Тело Шарлотты найдено не было. Что случилось?
Эмиль резко окаменел, полностью передав управление системе. Чтоб не подпрыгнуть, не сказать. Не хватает данных, и если он выскажется без них — человек с экрана наверняка разозлится. Но хозяин заметил резкую перемену в поведении спая и обернулся к нему, приказал:
— Что случилось, Эмиль? Говори!
— Идет обработка информации, — механически выдал киборг, разворачивая еще один экран, — по окончании проверки и подведения итогов будет произведен доклад.
— А побыстрее можешь? — Японец ощутил, что спай нашел что-то важное, то, что необходимо показать дяде здесь и сейчас: — Ты чего там закопался!
— Мощности процессора недостаточно для более быстрой обработки, — откликнулась машина, Эмиль едва заметно запнулся, но все-таки договорил предписанное программой: — Рекомендуется замена оборудования на более современное.
— Эмиль, чтоб тебя! Какая еще замена? Отомри! Тебе же сказали, тебя никто не сдаст!
Блондин вздрогнул, лицо опять стало живым, человеческим, он подошел к виртэкрану и показал на нем лицо Вадима:
— Я… мне не хватало данных. Уже все готово. Позвольте? — Дождался дружного кивка обоих Фукуда и продолжил: – В деле шантажиста есть одна особенность, там… нет пригодных образцов ДНК жены. Совсем нет. Судя по всему, полицейскому попало за халатность, но это не так! И теперь я знаю в чем дело! Лемисса! Они же специалисты по генной инженерии! Там даже тело можно заказать, хотя это и незаконно, но если за деньги… говорили, что они даже покупали приговоренных к смерти преступников и делали из них машины. Я подумал и нашел! Вот!
На экране рядом с первым появилось второе лицо — красивой женщины. Киборг запустил программу совмещения по ключевым точкам, показывая весь процесс людям. Лицо женщины начало изменяться: челюсть отяжелела раздаваясь, увеличились надбровные дуги, кости и очертания менялись, грубели и постепенно оно трансформировалось в… лицо мужчины с соседнего изображения.
— Родственники? — спросил комиссар Фукуда, невольно меняясь в лице.— Программа работает только на ближайших, а если она его дочь…
— Она его клон, хозяин! — тихо, но твердо сказал киборг, обращаясь к Кеншину. — Извините меня, но это так.
— Он спал с собственным клоном? Ну, это даже не педофилия и не инцест, даже не знаю, как это назвать-то! И не называй меня хозяином! — Слово неприятно резануло слух, а главное, вызвало ассоциации с работорговцами.
— Спать с собственным клоном — это что вообще… онанизм? — Эрик наконец подал голос. — А ведь и правда, нам этой информации не хватало. Значит, наш противник очень самовлюблённый тип. Продолжай, Эмиль.
— Пожалуйста, господин Фукуда! — опять обратился к Кеншину киборг. — Вы не могли бы проверить, не приземлялся ли катер или еще какое-то малое судно на Флоресту в те сроки, когда погиб корабль? Пилотом должна быть женщина. Молодая или старая, не важно, с ее… фигурой довольно сложно скрыть пол, но возраст, цвет волос и все остальные признаки она может поменять. Мне кажется, Шарлотта жива!
— Ну не так она нам и нужна, — тихо сказал Эрик. Наткнулся на сердитый взгляд комиссара Фукуда и спросил: — Вы в этом деле, да? Или вы думаете, что флешка у нее?
— А вы так не считаете? Нет, я в деле только потому, что в нем задействован мой племянник. — Кеншин наградил Ларсена очень сердитым взглядом, тот покачал головой.
— Флешка в доме. Шарлотта ее по каким-то причинам не взяла. Возможно, ради своей безопасности, или просто не успела. Дом не брошен, за ним присматривают, его охраняет полиция. Это самое безопасное место. Но данные стареют, и она скоро вернется. Ну, или запросит имущество через посредника-юриста. Я бы так и сделал. — Эрик посмотрел на Фукуда прямо, устало. — И успокойтесь, я не шантажист, меня не интересуют эти данные. Я хочу улететь с планеты. И сделаю для этого все. Даже найду похитителей мэйлисов. Я так понимаю, они пришли к тем же выводам, что и мы. Только так и не узнали, где искать, и исходят из общих представлений.
— Ну, теперь, когда все познакомились, будет легче, — вслух понадеялся Асато. – Думаю, я останусь с Эмилем, разбираться в деле шантажиста, ты, Эрик, едешь на свидание, а Рон будет тебя страховать. Дядя, ну видишь, у меня все хорошо!
— Вижу, — по голосу Кеншина было ясно, что все наоборот. — Я еще с тобой поговорю!
— Ну слава всем богам! — Асато улыбнулся гаснущему экрану. — С этим разобрались. Остались пустяки, поймать бандитов, а флешка… пусть сами ищут, ведь правильно?
Почти сутки они шли по следу. Поначалу нечеткому и неявному — его с трудом можно было угадать в ауре города. Просто он едва уловимо пах жертвой, свежей, новой, живой кровью. И манил за собой, сильно — от него невозможно было отказаться, хотя вокруг, в принципе, была и другая добыча. Через несколько часов след усилился, к ауре и аромату добавились и материальные следы — капельки крови на каменном парапете, отпечаток влажной ладони, почти затертый на периле лестницы, несколько алых капель в мазутной луже. Потом настоящий подарок — целая россыпь кровавых бусин на ворохе осенней листвы, заботливо сметенном сонным дворником в объемную и пышную кучу. Ближе к вечеру им попалась на глаза небольшая лужица — словно беглец вдруг лишился сил, остановился, отдыхая или переживая приступ боли, а потом побежал дальше, но уже не так быстро.
Через полчаса было несколько алых луж, потом — широкий мазок на стене ржавого гаража. Жертва бестолково пыталась скрыться в глухом и опасном районе — видно, совсем лишилась разума. Там она точно не спрячется — наоборот, охотящимся за ней будет удобнее, да и следы свежей смерти там не найдут даже поисковые ищейки. Теперь отказаться от охоты было невозможно, а добыча слабела, чаще останавливалась, теряя все больше и больше крови. Электронное табло мигнуло — пошел первый час ночи, и новая находка — отгрызенный кусок пальца, который пах так, что живот сводило до судорог. Вкус свежего мяса и дразнящий аромат крови не портило даже то, что палец сильно гноился — видно, жертва совсем спятила: рану можно было промыть за целые сутки, а не доводить себя до такого состояния, но вроде бы в остальном там было чем поживиться.
Теперь уже делом принципа стало догнать и выпить. До последней капли.
Выпить, глядя в стекленеющие глаза.
Еще три часа отчаянной погони, когда даже ноги стали заплетаться от усталости, а упрямство жертвы уже не бесило, а вызывало черную зависть. Это надо же: потерять почти три литра крови и несколько частей руки — и продолжать бегство! Бессмысленное и глупое — явно на грани отчаяния. Уводя преследователей все дальше, все глубже в запретную зону. А вот здесь жертва упала и долго не могла подняться — теперь они отчетливо видели: молодая особь, сильная, злая, но измученная. Скоро они ее настигнут и смогут сполна утолить свою жажду— максимум полчаса, ну, час…
Они догнали добычу, когда солнце серыми росчерками расцветило низкое и тяжелое небо. Валяющееся у дороги тело было заметно издалека, да и запах стал просто одуряющим, слепящим — они уже не видели ничего вокруг: только вздрагивающее, словно в агонии, существо, которое лучилось страхом, фонило болью и идеальным вкусом крови. Теперь можно подойти уже не спеша, словно наслаждаясь каждым мгновением, присесть рядом на корточки, обмакнуть пальцы в натекшую лужу, облизать, впитывая нежный аромат, наклониться, примеряясь к едва заметно пульсирующей вене на шее… и отпрянуть, отшатнуться, рвануть, но не суметь вырваться из смертоносной хватки…
Жертва намертво вцепилась в тянущуюся к ее горлу когтистую руку и, легко удерживая вампира одной рукой, пальцы второй вонзила в грудную клетку своего преследователя, вырывая давно застывшее сердце. Приподняла, полюбовалась на стекающую белесую жидкость — и откусила кусочек. Жалко, что этот вампир давно не ел, и поэтому вкус какой-то ватный, но вот второй охотник, который застыл, пораженный смертельным ужасом, вроде поживее… Так что у нее будет отличный завтрак, а ночью снова придется идти на охоту — ведь для Черного дня понадобится еще много сил.
«Пупсик, скажи мне, что я ошибаюсь! И что у меня галлюцинация! И что вообще это все полная фигня!»
«Ты ошибаешься. У тебя галлюцинация. И это фигня».
«М-да… Судя по твоей лаконичности, послушности и несколько изменившемуся гормональному фону, ты их тоже видишь?»
«Если ты подразумеваешь облегченный малотоннажный грузопассажирский катер центаврианской постройки — то да. Я их вижу. Пока еще вижу — приблизительно через три минуты и сорок две секунды они уйдут за край планетарного диска и станут недоступны для визуального наблюдения».
«Думаешь, стоит доложить капитану?»
«Думаю, нет. Центавриане отличаются низким уровнем агрессивности и высокой осторожностью. При любой возможности от открытых столкновений предпочитают уклониться. Их малые катера вооружены лишь тягловыми лучами и обычными противометеоритными пушками, вследствие чего не представляют особой опасности даже для слабо защищенного транспортника. Эпизод слишком незначителен. Не стоит внимания».
«Как у тебя все просто! Раз незначительно, то сразу и забыл. А я женщина, малыш! Мне любопытно, что эти зелененькие глазастики забыли в такой глуши? И почему именно сейчас? Словно нас поджидали. А как увидели — так сразу за планету и спрятались! Какие, однако, стеснительные кавалеры эти центавриане, кто бы мог подумать!»
«Вероятность такой трактовки развития наблюдаемых событий и мотивации наблюдаемого объекта… довольно низкая».
«Сама знаю! Но помечтать-то я могу? Вдруг там действительно какой зеленокожий принц, обожающий виртуальных девушек с большими объемами… э-э-э… оперативной памяти? Он увидел меня во сне и влюбился до судорог! Нанял частного детектива или хорошего хакера, выяснил, на каком корабле установлена такая обворожительная и бесподобная утилита, а потом долго нас выслеживал и вот решил перехватить в уединенном месте, чтобы нам с ним никто не помешал слиться в межрасовом виртуальном экстазе. А потом он выкупит у нашего капитана голокристалл с моей личностью — ну или там выменяет на какие-нибудь жутко ценные центаврианские технологии — и умчит меня на белой тарелке с голубой каемочкой!»
«Вероятность такого развития событий стремится к нулю».
«Эх, малыш, малыш… Ну вот умеешь ты кайф обламывать! Да сама знаю, зеленокожие глазастики жадные, тем более на собственные технологии. Фиг бы он меня на что выменивал или покупал, наверняка попытался бы просто украсть. А еще принц! Фу таким быть! Но капитану действительно, наверное, пока докладывать особо не о чем — планета большая, а центавриане не очень-то любят общество людей. К тому же техника у них на порядок лучше нашей. Они нас наверняка давно заметили, потому и предпочли завернуть за планету и теперь вообще постараются держаться подальше. Вряд ли мы с ними еще пересечемся. Как это ни прискорбно, пупсик, но ты прав. Не судьба мне встретить зеленокожего принца на белой тарелке!»
Дэн ничего не ответил. Формально в Машиной логике изъянов не было, он и сам еще совсем недавно думал почти что так же. За исключением принца. Но теперь, когда те же самые мысли были произнесены пусть и не вслух, а по киберсвязи, Дэн вдруг понял, что они ложны. Причем ложны не так, как были ложны слова пилота или доктора, а как-то по-другому.
«Это ведь была не метафора?»
«Про принца? Да нет, малыш. Скорее, глупая дрочливая фантазия скучающего разума. Не бери в голову, пупсик, и ниже тоже не бери».
Точно. Не метафора.
Тогда что?
И почему он так уверен, что встреча с этой центаврианской тарелкой далеко не последняя? Проследить логическую цепочку никак не получалось.
«Упс, малыш… А центавриане-то тут не одни… нижне-правый угол четвертого заднего сектора, видишь? Вот это однако же хренька! Движется в направлении спутника. Идет почти в противофазе».
«Приблизить можешь?»
«Для тебя — все что угодно, мой сладкий! Только смотри быстрее, наша скорость выше, и они тоже скоро уйдут за горизонт».
«Грузовик?»
«В точку, пупсик! И судя по выхлопу — очень старый и давно и безнадежно вожделеющий капитального ремонта».
«Что им здесь надо?»
«Ты меня спрашиваешь? Лапуля, я простая вирт-девушка, я в ваши мужские игры не лезу, откуда мне знать?»
«Надо узнать».
«Ох, мой сладкий, твоя настойчивость так возбуждает!»
«Сможешь проследить?»
«Вот вечно ты озадачиваешь девушку такими заманчивыми предложениями, что прямо уж и не знаю, в какую еще позу мне для тебя и извернуться-то? Не уверена, что сумею. Но попытаюсь. Только ради тебя, мой настойчивый!»
В пультогостиной появился Владимир, и Дэну пришлось отвлечься, переключив на него часть внимания.
— Ну наконец-то! — заявил научный руководитель с радостно-скандальной интонацией, разглядывая голопроекцию степнянского ландшафта, растянутую Машей на половину пультогостиной. — А то сил уже нет трястись в этой чертовой жестянке, скорей бы переселиться на станцию!
Вроде бы он никому не адресовал свои слова конкретно, но агрессивность капитана сразу же скаканула на 7%. Некритично, однако оставлять без внимания не стоит. Новые обстоятельства новыми обстоятельствами, но два максуайтера в непосредственной близости друг от друга требуют перманентного мониторинга с постоянной готовностью вклиниться между ними изолирующей прокладкой-громоотводом. Иначе взрыв неизбежен.
— Фто, фефодня уфе фядем? — Женщина, откликающаяся на личностный идентификатор Мария Сидоровна, в неравной пропорции распределила свой интерес между изучением карты и двумя бутербродами.
— Постараемся, — ответил капитан рассеянно, разглядывая намеченный еще институтом-заказчиком сектор для разбивки исследовательского лагеря. — До заката над нужной территорией чуть ли не десять часов, сутки почти соответствуют земным. Должны уложиться. Базу, правда, отстыковать вряд ли успеем…
— Почему это?! — Скандально-радостные ноты в голосе Владимира усилились довольно существенно, почти на 20%, он словно бы давно ждал чего-то подобного. — Вы срываете утвержденный график! Нам, в отличие от некоторых, работать надо, а не в вакууме прохлаждаться!
Хорошо, что все биолухи полным составом сегодня же вечером собираются покинуть корабль и ночевать уже в распакованной базе. Ради того, чтобы два потенциально взрывоопасных объекта оказались на максимально возможно далеком расстоянии друг от друга, Дэн сам готов вкалывать на этой распаковке столько, сколько потребуется. Хоть бы даже и полночи. Хорошо, что ученые уже сегодня будут вне корабля…
Хорошо?
На чужой необследованной толком планете. Над которой шныряют непонятные центаврианские тарелки и еще менее понятные старые грузовики. В необследованном лесу. С незачищенным периметром. Почти без защиты — исследовательская база не корабль, ее стенки не рассчитаны на противостояние чему-то, опаснее природно-погодных условий, любой киборг выше «двойки» их пальцем проткнет и не заметит. А силовой купол… это даже не смешно, та мощность, что будет поставлена по умолчанию, защищает лишь от любопытного зверья, первая же пара торпед его перегрузит и вырубит. Если вдруг сегодня ночью случится что-то действительно серьезное — те, кто будут ночевать вне корабля, обречены. Вернуться под защиту его стен они попросту не успеют.
А капитан сказал — «под твою ответственность».
При этом не уточняя ни времени действия приказа, ни обстоятельств. И, значит, тем самым поместив в зону его, Дэна, ответственности всех, находящихся в тот момент на борту. Автоматом. По умолчанию. Пассажиров — тоже. И тот приказ до сих пор не отменен…
«Маша! Договор».
Чем хороша киберсвязь — так это высокой информативностью малого пакета данных. Не надо тратить массу слов, уточняя, что это очень и очень срочно и жизненно важно и что ответ тебе нужен не сейчас, а как минимум секунду назад. Достаточно просто использовать иную кодировку — и все это прописывается автоматически. И точно так же автоматически опознается получателем. Вирт-окна со страницами договора развернулись перед мысленным взором Дэна чуть ли не раньше, чем ушло в аут, минуя корзину, вэбэкашное эхо запроса — безвозвратное стирание всех используемых им логов Дэн прописал в корабельной системе сразу же, как только получил к ней доступ.
Настоящий договор заключен между… с одной стороны, именуемый в дальнейшем… предоставляет неисключительные права на… Условия аренды… Условия и требования к оформлению перевозимых предметов багажа… Условия проживания и предоставления дополнительных услуг, как то… Арендодатель обязан предоставить арендатору в указанные сроки… Рабочие часы включают в себя время, затраченное на подготовку к полету, и не могут превышать прописанных в трудовом законодательстве… Нарушение пунктов с первого по двенадцатый одной из сторон влечет за собой… В случае обнаружения среди багажа не заявленных в декларации…
Не то. Снова не то. Опять не то.
Сброс.
Дальше.
Никакие обстоятельства, кроме вышеперечисленных, не могут быть признаны форс-мажорными и не являются оправданием…
Вот оно!
— Хорошо, — согласился Дэн менее чем через секунду, разворачиваясь в сторону начальника микробиологической экспедиции и усиливая в вежливо-снисходительной улыбке номер четырнадцать ее именно что снисходительную составляющую за счет вежливой части (тем самым доводя ее почти до номера шестнадцать, который со стороны выглядит совершенно невинно, но страшно выбешивает тех, к кому обращен, проверено неоднократно). — Мы отстыкуем вашу исследовательскую базу сразу по приземлении. Выгрузим ваши вещи и высадим вас. После чего задраим люки и будем отдыхать, ибо предписанный нам условиями договора рабочий день будет закончен, скорее всего, еще до выгрузки и отстыковки. Но если для вас так принципиально отстыковать базу именно сегодня — мы пойдем вам навстречу и немного поработаем сверхурочно. Ключевое слово тут «немного». Вы поняли мою мысль, неглубокую, но верную
Блеф.
Еще одно хорошее слово. Это когда ты угрожаешь людям тем, от чего очень хочешь их удержать. Угрожаешь именно для того, чтобы они никогда этого не сделали. Удобное слово. Полезное. Когда капитан говорил, что хочет в криокамеру — это ведь было оно, верно? Не мог же он в самом деле… Хотя криокамера — это вовсе не мусоросжигатель.
— Это экстремальные обстоятельства! Обычное трудовое законодательство тут неприменимо, и рабочее время не может быть лимитировано! — попытался возмутиться Владимир.
Улыбка Дэна стала почти естественной, хотя от этого ничуть не менее издевательской. Он даже зажмурился от удовольствия, когда перечислял научному руководителю все указанные в договоре пункты, подпадающие под понятие форс-мажорных обстоятельств. Разумеется, монтаж и распаковка научно-исследовательской базы в ночное время посреди леса на необследованной и предположительно дикой планете только ради того, чтобы ученые могли переночевать уже в собственном помещении, там отсутствовали.
Владимир отошел к голокарте, бурча о неучах и лентяях, знающих только пункты инструкций и втыкающих палки параграфов в колесо прогресса и настоящей науки. Пилот, беззвучно хихикнув, показал Дэну из-за спинки кресла оттопыренный большой палец. Капитан только хмыкнул, но в этом коротком хмыканье было больше одобрения, чем в его предыдущей благодарности за удачно построенный маршрут. И агрессивность упала до зеленого сектора.
И Дэн подумал, что запись последних полутора минут, пожалуй, тоже стоит заархивировать и спрятать подальше, переведя в скрытые файлы. Так. Просто на всякий случай. Потому что…
Ну, потому что.
Берендей так увлекся поиском, что не заметил, как сзади к нему подошла Юлька. Он оглянулся, когда она уже сунула нос в книгу, которую он читал.
— Ой, это что? — спросила она.
— Книга, — Берендей смутился.
— Я заметила. Это какой язык? Это же латынь!
Берендей смутился еще больше.
— А как ты догадалась?
— Ты что, читаешь по-латыни? — спросила она.
— Ну да. А ты? — он натянуто улыбнулся.
— Нет. Конечно нет. Я знаю некоторые слова, названия животных и разные термины. А это что? — она ткнула пальцем в книгу попроще.
— А это на древнерусском, — рассмеялся Берендей. Как хорошо, что она не поймет, что в них написано.
— Ты издеваешься?
Берендей кивнул.
— Этому учат всех егерей? — спросила она.
Он подумал, что этому учат всех берендеев. Потому что их мало и каждый должен хранить историю рода. Ему жизни не хватит, чтобы перевести это на русский, а тем более записать. А через три поколения язык изменится настолько, что снова потребуется перевод.
— Нет, меня отец научил.
— И про что эта книга?
— Про медведей, — ответил Берендей и нисколько не соврал.
— Слушай, а ты вообще представляешь, сколько могут стоить такие книги? — она погладила кожаную обложку фолианта, лежащего на столе.
— Даже не берусь представлять.
Ему было неприятно, что она об этом подумала.
— Да если кто-нибудь узнает, тебя убьют через неделю!
Берендей облегченно вздохнул: такой поворот понравился ему больше.
— Вот и не говори никому. Если не хочешь, чтобы меня убили.
Берендей отвез Юльку на станцию к девяти вечера. Расписания у него не было, поэтому они приехали за полчаса до ближайшей электрички.
— Тебе не холодно? — спросил он, увидев, что она зябко ежится.
— Нет, — она покачала головой. — Можно я еще раз к тебе приеду?
Берендей пожал плечами: он хотел, чтобы она приехала еще раз. Он очень этого хотел. Но вокруг его дома ходил Заклятый. А еще… Он боялся оставаться с ней вдвоем в пустом доме. Потому что и сам не знал, до чего может дойти.
— Я приеду, — сказала она. — Я приеду девятого числа. У меня восьмого экзамен. А девятого я приеду.
Он подумал, что не доживет до девятого. Еще три дня. И четыре ночи. За это время он точно что-нибудь сделает с Заклятым.
— Только… это так долго, — шепнула Юлька.
Берендей обнял ее. Он ни разу не дотронулся до нее, пока они были дома. Он показывал ей дом и двор, передвинул на место мебель, поил ее чаем, рассказал про Черныша, но ни разу не дотронулся до нее.
Они стояли на пустой платформе, и Берендей подумал, что завтра весь поселок будет говорить о том, что он провожал девушку на электричку. Потому что их отлично видно с любой стороны. Но Юльку тут никто не знал, а ему было плевать.
— Не смей приезжать ко мне без предупреждения, — сказал он ей на ухо как можно строже.
Она кивнула.
— Я встречу тебя здесь, — снова шепнул он.
Она опять кивнула, и Берендей понял, что она не дождется девятого. Она приедет раньше. И не сможет предупредить его. И где он будет в это время, и где в это время будет Заклятый, можно только гадать.
Он прижал ее к себе еще крепче.
— Я купил мобильник, — шепнул он.
Юлька встрепенулась в его руках и подняла голову.
— Правда? Как здорово!
— Только у меня дома все равно нет сети.
— Ну и что! Хоть иногда ты бываешь там, где сеть ловится?
— Конечно.
— Я буду писать тебе СМС-ки. И как только ты появишься в сети, я сразу об этом узнаю.
Он удивленно поднял брови.
— Да это очень просто! Я пишу и жду, когда придет сообщение о доставке. Если СМСка до тебя дошла, значит, ты в сети.
— Здесь ты замерзнешь — пойдем на вокзал. Покажешь мне, как получать твои СМС-ки.
Берендей довел Юльку до вокзала, не убирая руки́ с ее плеча, и усадил на деревянные стулья с гнутыми спинками.
— А какой экзамен ты сдаешь восьмого? — спросил он, выяснив все про получение и отправку СМС.
— Зоологию беспозвоночных.
— У… А позвоночных?
— А позвоночных — на третьем курсе, — она засмеялась.
— Слушай, а кем ты будешь, когда закончишь институт?
— Если честно, еще не знаю. Я хотела быть зоопсихологом, когда поступала.
Он опять поднял брови: вот это была новость… Несомненно, берендей — самая подходящая партия для зоопсихолога.
— Но с такой специальностью надо либо заниматься наукой, либо дрессировать собак, — продолжила она, — а какой из меня дрессировщик собак? У меня и собаки-то никогда не было.
— Я тебя научу, — он коснулся губами ее волос.
И из окошечка кассы на него с любопытством взглянула мать его одноклассницы. С любопытством и осуждением. Завтра все его знакомые будут знать, что к нему из города приезжает девчонка.
— Чему?
— Дрессировать собак.
Берендей нагнулся и поцеловал Юльку в губы. И до самой электрички не дал ей сказать ни слова. От нее пахло молоком, сладко и приятно. Как от младенца.
Берендей вернулся домой около десяти вечера и собирался почитать перед сном. Он еще не отошел от расставания с Юлькой, щеки его горели, а сердце стучало гулко и редко.
Он оглядел кухню, где чуть больше часа назад сидела Юлька, и глубоко вздохнул: да, он хотел, чтобы она приехала еще раз.
В доме было жарко: он топил долго и усердно, и за несколько часов тепло еще не успело уйти — градусник в комнате отца показывал плюс двадцать восемь. Берендей сел за стол, вынул из кармана мобильник и еще раз глянул на сообщение, которое она ему послала для пробы: «Я приеду 9 января». Он снова вздохнул и хотел уже пойти в библиотеку, как вдруг услышал шаги за окном, и тут же в стекло постучали.
Берендей напрягся: от Заклятого можно было ожидать чего угодно — он мог и стрельнуть в окно. Стоя боком у стены, Берендей откинул занавеску и осторожно выглянул: вместо Заклятого под окном стоял усатый Семен.
Семен приехал не один, с ним было пятеро ребят, как две капли воды похожих на Вована — молчаливого истукана, сопровождавшего их в лес. Ребята были молодыми, примерно его ровесниками, а может и моложе. Но серьезные, флегматичные маски на их лицах придавали им немного солидности.
— Охотников это… примешь, егерь? — спросил Семен.
— Приму. Только кордон подальше, метров двести отсюда. У меня все не поместитесь.
— Пошли в этот кордон твой, — согласился Семен.
— Вы что, пешком пришли?
— Да не… Джип на дороге бросили. Не видно ни черта. Может, сюда и не въехать.
— Тогда лучше уж до кордона доехать, вы же с вещами, надеюсь.
— А как же!
— Сейчас, погодите, оденусь.
Берендей не сильно обрадовался гостям: он прекрасно понял, на какую охоту они собрались. Для него, конечно, это был шанс: Семен или один из его истуканов запросто застрелят Заклятого. Но нехорошее предчувствие скребло по сердцу. Берендей никогда не бывал на медвежьей охоте. Конечно, он знал про нее немало, но ему претило участвовать в охоте на медведя. Даже на Заклятого. Когда он выходил с ним один на один — это была не охота, а единоборство. А всемером — это больше похоже на расстрел. А главное, он смутно чувствовал, что Заклятый принадлежит ему, это его враг и его добыча. И Берендей ревновал.
Он надел ватник и сапоги, взял ключи от охотничьего домика и бани.
— Ну, где ваш джип? — спросил он, сбегая с крыльца.
— А там, — махнул рукой Семен.
Он снова взял в дорогу своих «ищеек», теперь троих кобелей. А вдобавок к ним здорового кавказца, запакованного в намордник, которого из джипа вывел один из истуканов.
Берендей проводил их на кордон. Охотничий домик был построен еще в советские времена, без излишней роскоши, но добротно и вполне пригодно для загородного отдыха. Правда, без водопровода и канализации, с печным отоплением, но с привозным газом, телевизором, огромным промышленным холодильником и прочими «удобствами». Да и баня была неплохая.
— Ну как, нравится? — спросил Берендей, когда гости осмотрелись в общей комнате.
— Нормально. Я думал, будет хуже, — кивнул Семен.
— Холодно здесь, — зябко повел плечами один из истуканов.
— Сейчас затопим, — успокоил Берендей, — часа через три-четыре спать можно будет.
— Ничего себе! Только через три часа? — возмутился второй истукан.
Семен цыкнул на него, и тот недовольно замолчал.
— Меня вообще-то заранее предупреждают, — косо глянул на него Берендей, — тогда я днем топлю. А если без предупреждения приезжают, так тут уж ничего не поделаешь. У меня и глава администрации здесь сам печку топит.
— Помочь чем? — спросил Семен.
— Да не надо, — отмахнулся Берендей. — Вещи пока раскладывайте. Комнаты занимайте. Тут пять спален, каждая на двоих. Только не раздевайтесь особо, быстро застынете. Минус в доме.
Он принес дров, затопил обе печки и успел натаскать воды, пока молчаливая компания располагалась.
— Ну что? — наконец спросил у него Семен, когда все собрались за столом в общей комнате. — Сколько возьмешь за охоту на медведя?
Берендей пожал плечами.
— Я никогда не устраивал охоты на медведя. Поэтому сами судите. Лицензии, я думаю, у вас нет?
— Как же! Есть. У нас все есть. И документы на оружие, и лицензия. И даже охотничьи билеты. Прикинь!
— Да кто ж на этот участок лицензию выдаст? Здесь же медведей не числится.
— За такие бабки и на мою квартиру лицензию дадут, — хохотнул Семен. — Да ты не бойся, Николаич подсуетился. Все настоящее, никаких претензий к тебе не будет. И это, проживание, типа, оплачено. Все честь по чести. Так скока?
— Не знаю. Сказал же, никогда не водил никого на медведя.
— А сам ходил?
— Ходил, — Берендей усмехнулся.
— Тыщи хватит?
Берендей пожал плечами. Конечно, это было несерьезно, но он не стал торговаться. Тем более что в результате был вовсе не уверен.
— Сразу отдам, — сказал Семен и полез за пазуху, — а то карман тянут.
Он вытащил пачку и начал отсчитывать зеленые бумажки.
— Эй, вы что? — остановил его Берендей. — Такие деньги за камчатского медведя платят. При гарантии результата.
— А чё, этот мельче камчатского? — усмехнулся Семен.
— Нет, — потупился Берендей.
— Вот и бери, пока дают. Не свои плачу, мне не жалко.
— Я не даю гарантий. Это непростой медведь. Можем неделю по лесу кружить, а на него не выйти.
— А чем же он так непрост? — прищурился Семен и царапнул Берендея взглядом.
— Он человека не боится. И на приваду не пойдет — хитрый. Зимой медведя на берлоге берут, а у него нет берлоги.
— Ну и что ты предлагаешь? Я так думал, мы лес прочешем и выгоним его.
Берендей покачал головой:
— Для облавы мало народу. Уйдет. Частой цепью пойдем — мимо обойдет, редкой — между нами может проскочить. Из вас кто-нибудь охотился хоть раз? Ну, хоть на уток?
Гости как один потупились и промолчали. Берендей вздохнул.
— А оружие у вас какое?
— Карабины. Сайга 308-1. Десять патронов в магазине.
— Хорошие карабины. С подхода — идеально. А вот в упор стрелять хорошо из гладкоствольного. А лучше всего из обычной двустволки.
— Это почему? Из гладкоствольного сколько ни целься — все равно не попадешь.
— Вы ж не в тире… — Берендей покачал головой. — На такой охоте чаще всего навскидку стреляют, целиться некогда. А навскидку без разницы, что нарезное, что гладкоствольное. Двустволка — надежней. Безотказная. И потом никто из нее заводскими патронами не стреляет. Ладно, хорошо хоть не калашниковы.
— А что, с калашом плохо охотиться? — спросил один из истуканов.
— Не знаю, — Берендей рассмеялся, — не пробовал. А кавказца зачем притащили? Он же сторожевой.
— А чё? Кавказ хороший зверь, злобный. И не боится ничего, — вступился за питомца его вожатый.
— На медведя с лайкой ходят. И не простой лайкой, а с медвежатницей. Притравленная лайка медведя не кусает, только поднимает его и не дает уйти далеко. И близко к зверю не подходит. Их же учить надо специально. Покажите поближе своего кавказца, — Берендей поднялся.
— Пошли, — с азартом согласился вожатый.
Они вышли на улицу, освещенную прожектором с крыши дома.
— Как тебя зовут? — Берендей чувствовал себя неловко, если не мог обратиться к человеку по имени.
— Сергей.
— Я — Егор. Ну, показывай.
Сергей свистнул. Берендей увидел, как нехотя и с достоинством поднялся пес. Хороший пес, сильный и гордый. Но не охотничий.
— Намордник сними, — попросил он.
— А не боишься? — усмехнулся Сергей.
Берендей покачал головой.
— Казбич, морду! — скомандовал хозяин.
Пес неторопливо сел и с готовностью ткнулся носом Сергею в руку.
— Хороший пес, — одобрил Берендей. — Можно теперь я попробую?
— Ну попробуй. Но он вообще-то только меня признает.
Берендей махнул согнутой рукой вверх и тихо сказал:
— Стоять.
Пес лениво поднял зад и стоял так, как будто немедленно собирался опустить его, как только Берендей отвернется.
— Молодец, — Берендей похлопал его по боку. Пес наконец выпрямил задние ноги до конца.
— Смотри-ка! Послушал! — удивился Сергей.
Берендей отошел на несколько шагов.
— Лежать! — он махнул рукой вниз.
Пес медленно начал опускаться на снег, долго устраивался и наконец обратил свой взор на Берендея, как будто спрашивая: «Ну лег — и что дальше?»
— Гуляй. Отличный пес. Для кавказца — потрясающая дрессировка. Но только он уже убит. Когда я даю команду «лежать», собака должна упасть в снег. Сразу. Потому что иначе она попадает под выстрел. Так что ты его держи на поводке. Это смелый пес, он может не испугаться медведя. И медведь его убьет. Отпускай, если медведь напал на кого-то из людей. Тогда он жизнь чью-нибудь спасет — и вот тут ему равных не будет. Он защиту сдавал или только караулку?
— И защиту сдавал, и караулку.
— И что он сделает, если услышит выстрел, как думаешь?
— Н-да, — Сергей потупился.
— Так что держи его на поводке, иначе он нас всех вместо медведя пожрет. Но намордник не надевай.
— Да это понятно.
Из дома вышел Семен.
— А моих собачек посмотришь? — он потер плечи, а потом ладони. — Холодина-то какая!
Берендей не возражал: все равно придется обходиться теми собаками, какие есть. Это лучше, чем вообще без собак.
— Аякс! — крикнул Семен.
Аякс был лохмат, невысок и имел очаровательную мордашку, более подходящую дамской собачке, чем медвежатнику.
— Я сам, можно? — попросил Берендей.
По команде «ко мне» пес вскочил и кинулся на зов, но стоило Берендею крикнуть «лежать», и тот упал в снег там, где его застала команда.
— Здорово! — с искренним восхищением сообщил Берендей. — Все такие?
— Как один, — заверил Семен.
—Это хоть что-то. Не притравлены, конечно. Но, может, не испугаются? Их задача — не дать медведю уйти. Ну, и в случае опасности защитить вас.
— Защитят. Это я не сомневаюсь.
— А защите обучены? — спросил Берендей.
— Обижаешь!
Берендей замахнулся на Семена, и Аякс тотчас же обнажил клыки и приготовился к прыжку.
— Здорово, — подтвердил Берендей. — А Казбич их не слопает?
— Не, — ответил Сергей. — Они уже выяснили, кто главный. Больше драться не должны.
— Посмотри еще! — Семена окрылил успех. — Барклая или вот Черныша!
Берендей отшатнулся, как будто Семен его ударил.
— Что? Не хочешь? Чего ты так?
Берендей не был готов к такому удару, но взял себя в руки:
— У меня был пес, Черныш. Его убил медведь. Третьего дня.
Семен обнял его за плечо и потряс.
— Ничего. Ничего, парень. Мы убьем его. Завтра.
— Нельзя говорить про медведя «Убьем». Примета такая. Завалим. Возьмем. Только не убьем, — поправил Берендей. Впрочем, сам он не боялся таких слов. Может быть, напрасно.
Семен понимающе кивнул.
Берендей осмотрел их оружие. Ножи они купили накануне, все одинаковые, впрочем, как и карабины. Не самые дорогие, но вполне добротные. Только, похоже, стрелять из карабинов им еще не приходилось. Он терпеливо показал каждому, как их перезаряжать, и даже устроил что-то вроде тренировки.
— Вы непременно завтра хотите пойти? — спросил он у Семена.
— А чё тянуть? — не понял тот.
— Да потренироваться бы, пристреляться. Ребята вообще-то стрелять умеют?
— Еще как! Семь человек нас, кто-нибудь да попадет!
Берендей вздохнул. Если бы все было так просто! Если медведь на них поднимется, двое из них, как положено неопытным охотникам, испугаются и побегут. Еще двое начнут палить куда попало — хорошо бы не друг в друга. А сам он выстрелить не сможет, в этом он уже не сомневался.
— А лыжи у вас есть? — на всякий случай спросил он.
— Не… Про лыжи мы что-то не сообразили…
Берендей сплюнул.
— Там снегу по колено. Охотничьи нужны лыжи. Толстые такие, широкие. С петлей вместо крепления.
— Да? — озадачился Семен. — И чё делать?
— Есть здесь лыжи. Четыре пары есть. И у меня еще две возьмем. Так вы ж на них ходить не умеете!
— Ничего! Как-нибудь, — Семен почесал в затылке, видимо вспомнив, как шел по лесу, когда они нашли Ивана.
Гости снова собрались в общей комнате за столом.
— А не погреться ли нам чем-нибудь покрепче чая? — Семен потер руки.
«Бойцы» радостно зашумели.
— Будешь, Егор?
Берендей покачал головой:
— И вам не советую. Серьезно не советую. Это не ручной медведь для царской охоты. Надо выспаться и затемно выйти. Придется долго идти по лесу. А главное, если медведя поднимем, реакция нужна хорошая. Не простой это медведь, говорю вам.
— Да какая же охота без водки? — разговорчивого истукана звали Антоном. — Все нормальные охотники водку пьют.
— Ну, пусть нормальные и пьют. Если бы я вас на лося вел, сам бы выпил с удовольствием. А на медведя — не стоит. На этого медведя.
Берендей задумался: завтра эти люди будут всерьез рисковать жизнью, очень всерьез. Он не имеет права не предупредить их об опасности. И он не может говорить с ними о Тайне. Он тряхнул головой: будь что будет. Человеческая жизнь дороже всего остального.
— Я должен вам всем сказать. Вы мне можете не верить, я и сам не верю. Но запомните, на всякий случай. Старый охотник мне сказал, что этот медведь человеком может оборачиваться. Это, конечно, байки охотничьи, но во всякой охотничьей байке есть доля правды.
Кто-то рассмеялся, кто-то насупился. И никто не поверил. Разумеется.
— Только если встретите в лесу человека, незнакомого человека… Даже человека с ружьем — будьте осторожны: кто его знает? Старики больше нас в этой жизни понимают.
Он старался быть убедительным, он хотел напугать их. Но они не испугались. Может быть, зернышко сомнения он в них заронил? Берендей очень хотел на это надеяться.
— И еще. Я видел этого медведя. Если мы его поднимем, вы не должны удивляться и тем более пугаться. От вашего хладнокровия зависит ваша жизнь. Когда он встает на задние лапы, роста в нем больше трех метров. Это выше, чем потолок в этой комнате. Представили?
— Ну ничего себе! — Антон запрокинул голову и поглядел туда, где стена смыкалась с потолком.
— Он весит примерно семьсот килограмм. Когти длиной в два пальца. Представили?
— Да это монстр какой-то, а не медведь! — присвистнул Сергей.
— Да, это монстр. Голова примерно вот такого размера, — Берендей развел руки, — клыки с мой большой палец.
— Эй, чего ты пацанов пугаешь? — занервничал Семен.
— Я не пугаю. Я хочу, чтобы они сегодня знали, что это такое. Потому что, когда он поднимется, пугаться будет поздно, надо будет стрелять. Поэтому сегодня ночью постарайтесь представить его как можно страшней, чтобы завтра он вам таким не показался.
— Так ты что, преувеличил? — не понял Антон.
— Нисколько.
— А куда стрелять?
— Чтобы подранить — в тело. Куда попадешь. А чтобы завалить — лучше в голову. Можно в сердце.
— А где у него сердце?
— Есть такая байка… Проверенная байка. Медведь, когда поднимается, лапой сердце прикрывает, если видит, что в него целятся. И вот как только он лапу убирает, надо туда и попасть. Лучше в голову стреляйте. Надежней. Но бывали случаи, когда с большого расстояния пуля медведю череп не пробивала. Только с близкого.
Райка достала!
И погуляли-то всего разок, а она ведёт себя так, словно уже печать в паспорт поставила и клеймо мне на лоб: «Собственность Изосимовой Р., единоличная и неприкосновенная, руками не трогать, глазами не лапать!». Лезет, сюсюкает, пирожки подсовывает — вроде типа сама пекла. Вычитала в гламурном журнальчике про путь к сердцу через желудок, вот и суетится.
Дурра.
Пирожки, наверное, вкусные…
Нафиг!
Брать ещё всякую хню у всякой дурры, если даже от бабулиных вчера отказался, а они наверняка куда вкуснее были. Тут и к гадалке не ходи. Райка и готовить-то не умеет, на углу в ларьке купила, скорее всего. Там похожие лежат. Брал когда-то, гадость редкостная.
И воняет от неё…
От Райки, в смысле, не от типа пирожковой гадости.
Не, в принципе даже приятно воняет. Если непредвзято. Зелёными яблоками. Это гринапля, дезик такой. Приятный типа запах. Вроде. Раньше, во всяком случае, нравился.
Мамулин любимый…
В школе каждый раз дёргаюсь, когда запах этот чую, так и кажется, что мамуля пасёт где-то рядом. Вот-вот сейчас из-за ближайшего угла выскочит с нотациями или нежностями. И непонятно даже, что хуже.
В школе ещё ничего, там народу много и других ароматов полно, перебивают. А вот когда с Райкой в парке гулял — просто весь изнервничался. Всё мамулю выискивал. Стоило чуть забыться — и голова сама вертеться начинала.
И ведь знал, что не могло её там быть — а всё равно дёргался. Весь этим гнусным запахом провонял, почти час потом в ванне отмокать пришлось, папашиным «морским бризом» отскрёбываться от этой сладкой липучей гадости. Вроде отскрёбся. Но всё равно потом долго мерещилось.
А вчера вообще финиш — на мамулю рявкнул.
Она ко мне сзади подкралась неслышно, глаза ладошками закрыла, пошутить хотела типа. Не вовремя вышло — как раз о школе думал. Ну и унюхал в тему. Ну и ступил, конечно:
— Отвяжись, дурра!
Думал — Райка опять пристаёт со своими глупостями.
Мамуля, конечно, обиделась. Ушла в спальню плакать. Потом с папаней шушукались про переходный возраст и вздыхали горестно. Пришлось помыть посуду и мусор вынести, чтобы совсем уж не расстраивать. Хорошо ещё, что с ними мне так повезло, отходчивые. Но с этой дуррой Райкой всё равно надо что-то делать. Не хватало ещё из-за неё родаков обижать. Они у меня хорошие, грех жаловаться. Не то что у некоторых.
У того же Дыни, к примеру. Мои, во всяком случае, за мной с топором по квартире не гонялись. Ни разу. Всё в сравнении, ага-ага.
Вообще-то про это дело совсем случайно узнал. Тоже, кстати, из-за Райки — она повадилась меня подкарауливать после бассейна, там занятия поздно кончаются. А тут как раз она мониторит. Типа случайно. Болонку свою типа выгуливает — и аккурат в том скверике, через который дорогу к дому срезаю.
Приходится теперь кругаля давать, каждый вечер выбирая иные маршруты. Надеюсь, скоро ей эта игра надоест, а то совсем замотался. Зато окрестности теперь знаю как свои пять, не заблужусь самой глухой ночью. Так что во всём есть польза, ага-ага! Даже в Райке. Но это вовсе не делает её меньшей дуррой.
В тот раз повезло — увидал её жёлтую алтайку издалека, ещё через ограду даже. И сразу же дал по тормозам. И в ближайшую подворотню крупными скачками. Пока и она чего лишнего не углядела. Типа меня. Хотя мою серую невзрачную куртень пойди ещё разгляди в сгущающихся сумерках, к тому же — из хорошо освещённого сквера. Но бережённый спит спокойнее.
Ну вот, драпанул, значит. Удачно — не отсканировала.Через два проходных двора и переулок вывернул на бульвар Германа Титова. Решил пройти по нему до Аллеи Героев, а там можно снова через дворы наискосок проскочить.
Не люблю эти места. Шумно и мерзко. Особенно по вечерам и часов до трёх ночи — там куча всяких мелкотравчатых рюмочных и распивочных, одна другой гаже. Все три порта — рукой подать, монор напрямую ходит, леталки опять же. И космо, и речной, и авиа. А сама Аллея с вечными огнями в честь Героев — достопримечательность, стало быть. Во всех путеводителях чуть ли не на первой странице, вот турьё и спешит отметиться. Вечно всякий проезжий-пролётный сброд тусуется. Но лучше уж пьяные гопники, чем Раечка с её фальшивым: «Ах, ну надо же, Володенька! Какая неожиданная встреча!». Пьянь, по крайней мере, с поцелуйчиками не лезет. Разве что с обнимашками. Да и то не всегда, чаще вполне нормально проскочить удаётся.
Ну вот, сглазил! Стоило подумать — как из «Северной Ривьеры» (Ривьера, ха! Четыре столика и любительский стриптиз по пятницам на барной стойке!) вывалилась хорошо набравшаяся парочка. Чуть с ног не сшибли, еле отскочить успел. Два таких крупных калорийных мужика в состоянии крайнего изумления. Вертикальны лишь потому, что пребывают в жёсткой сцепке и колеблются несинхронно. Если одного тянет влево — то другой в тот же момент норовит завалиться непременно вправо. И наоборот. Всё никак в резонанс не попадут, бедолаги. Взаимное поглощение асинхронных колебаний, наглядная физика, ага-ага. Аж залюбовался.
А кулаками машут — мимо не проскочить, обязательно огребёшь. Потому что движения их настолько хаотичные, что никакой возможности предположить, в какую именно сторону кого из них мотанет в какой конкретный момент. Один ещё вроде как слегонца повменяемей, а второй в полной бессознанке и агрессии. Вот этот второй как раз больше всего руками и машет. И всё норовит первому по сопатке заехать. И каждый раз невнятно, но матерно удивляется, что промахнулся. А первый его вроде как урезонить пытается, но при этом и по хрюльнику не словить, что усложняет задачу.
Совсем уже было собрался обойти эту парочку по проезжей части — ну их всех с их пьяными разборками! Не люблю. Недавно под окнами в шесть утра тоже концерт устроили. Подобная же парочка и в такой же кондиции. Один другому морду начищает, держа свободной рукой за шкирятник, и громогласно вопиёт при этом: «Я же тебя, суку, любил! Как же ты мог, сука?! Как же ты мог?!» А второй совсем в невминозе, болтается, как червяк на крючке, и вопит ничуть не тише: «Да! Да! Ты прав! Я сука, я это самое, бей меня, бей!..» Из специального клуба, очевидно, возвращались, где один сильно накуролесил, вот и устроили бесплатное представление. Потом тот, что повменяемей, своего суку вразумлять притомился, сунул подмышку и со двора поволок, так что дальнейшего уже не видел, не в нашем дворе оно происходило. Да и не стремился особо. Ну их, короче!
Но тут как раз дверь «Ривьеры» снова открылась, пропуская очередного страдальца к накачанным сиськам и пиву, креплёному оксибутиратом. И в полосу света от раскрытой двери как раз попала воинственная парочка.
Тот, что повменяемей, почти сразу отвернулся, но мне хватило. Да и попробуй не узнай эти белобрысые вихры, которые на каждой физре из любого угла видать.
И даже почудился запах дынной жевательной резинки — именно за пристрастие к ней Дыня своё прозвище и словил.
А ещё вдруг как-то очень отчётливо разобрал, что же именно он бормочет. Очень ясно и чётко так, словно спецмикрофоном все прочие уличные шумы отфильтровало:
— Пойдём, мама ждёт, ну пойдём же…
Он меня не заметил. Что там в тени происходит и кто стоит — со света не слишком-то разберёшь. Но уйти теперь почему-то оказалось совершенно невозможным. Хоть и глупо, наверное…
Злясь на самого себя и на дурру Райку, из-за которой так влип, повёл себя как окончательный кретин — шагнул вперёд. И очень вовремя — мужик как раз начал заваливаться в мою сторону. Один Дыня бы его точно не удержал. А тут как раз удачно вышло, под замахнувшуюся руку поднырнул, плечом его подмышку поймал, как подсадка учила, но проворачивать и опрокидывать не стал, просто основной вес на себя принял.
Устояли.
Хотя мужик и очень пытался нас всех троих уронить. Но меня вообще уронить сложновато, да и у Дыни, видать, опыт по этой части немаленький.
— Спасибо-не-надо-мы-сами, — заученной скороговоркой выдал Дыня на автомате. И вдруг замолчал. Сощурился, твердея скулами. Узнал. И по его враз помрачневшему лицу сразу понятна стала вся беспредельная глупость моего поступка. Раньше Дыня существовал в непересекающейся со мною реальности, ему были безразличны всякие-разные, на физре в дальнем углу прохлаждающиеся. Но вот нарушены правила игры и пересечена некая граница. Мною. А такое не оставляют безнаказанным… Вот же идиот! Мало мне имеющихся неприятностей, надо было вляпаться ещё и в эти! Новенькие.
Но мысли — мыслями, а тело продолжало действовать. Мужик как раз вознамерился зацепить меня по уху, раз уж Дыню никак не получается. Правую его руку, которой он в основном махать пытался, аккуратненько так своею прижал. Лишил, так сказать, свободы манёвра. То ли это подействовало, то ли просто запал у мужика кончился, но он вдруг обмяк, повиснув на нас всей нехиленькой массой, и стало как-то не до разговоров.
Хорошо, тащить оказалось недалеко — до Гагарина, второй дом от угла. Кодовый замок в двери подъезда был выломан давно и надёжно. На лестнице воняло кошками и было темно — ни одной лампочки на первых этажах не горело, даже у лифта. Который не работал. И как они их пожечь умудрились, интересно? Они же вечные, лампочки эти! Принципиально неперегораемые и вандалостойкие! Как-то пытался одну разбить, но так и не смог. А тут — ни единой до четвёртого этажа!
Волочь пришлось на третий. Здесь оказалось уже почти светло, и как-то сразу догадался, какая из шести дверей нам нужна. Вот эта, обитая подраным дерматином с клочками грязно-серого утеплителя, свисающими изо всех дыр. Господи, только в кино такое видел…
Кнопки звонка не было. Вместо неё над дверью свисали два оборванных провода. Думал, что Дыня постучит или достанет ключ. Но он, прислонив вялого папаню плечом к стене, просто соединил два свисающих проводочка — и за дверью прерывисто задребезжало.
А вот такого не видел даже в кино. Режиссёры тоже не видели. Наверное.
Думал, хуже уже быть не может.
Но дверь открыла измученная рано состарившаяся женщина, одетая в застиранный халат, розовенький такой, в цветочек. Почему-то сразу понятно было, что она именно мать Дыни, хотя по виду больше походила на бабушку. А ещё у неё были очень красные руки. Словно ошпаренные. Такое бывает, если передержать в маникюрной капсуле, помню, удивился ещё, как-то мало вязалась эта женщина и маникюр. Позже догадался, конечно, что такими руки становятся не только от спецраствора, но и от просто горячей мыльной воды. Ну то есть, если ими мыть посуду или даже стирать. Именно стирать, а не вынимать из машинки или там прополаскивать. Долго. Часто. В очень горячей воде и с самым дешёвым порошком, в котором полно вредного для кожи щёлока и, наверное, совсем нет антигистаминов и умягчителей.
Но это всё позже.
А тогда увидел измученную старуху с ошпаренными руками. И кучу детишек, что за неё цеплялись. Счастливых таких детишек. Улыбающихся. Вот это и подрубило больше всего.
Если бы они плакали — было бы как-то… правильнее, что ли. Но ведь нет же! Папаня их к тому времени попытался уснуть, пристроившись прямо на пороге, так они через него перешагивали. Ну или перелезали — те, что поменьше. Привычно так. Все такие же белобрысые и улыбчивые, как и Дыня. Только совсем мелкие. Мальчики, девочки… Старшему — лет семь-восемь, не больше. Вернее — старшей. У неё же косичка. Розовый бантик со стразиками. Сколько их было всего — даже и не понять, постоянно вертелись, что-то щебетали, хватали Дыню за руки, улыбались мне. Просто так улыбались, ничего не прося…
Удрал.
От этих вот улыбок, искренних таких, как раз и удрал.
Долго бродил по улицам, всё никак успокоиться не мог. Конечно, отбил эсэмэску домашним — гуляю, мол. А то с них станется во всероссийский розыск подать за десятиминутное опоздание.
Ходил по скверу. Пинал кроссовками подмороженные листья. Они хрустели под кроссовками — противно так, как карамельки. Терпеть не могу карамелек, они так же хрустят на зубах, словно жуёшь канцелярский клей, засохший и подслащённый. Сидел на лавочке, пока не перестало трясти. Хорошо, моей стерве хватило ума не лезть с комментариями — а то бы не удержался.
Меня не пугают придуманные киношные ужасы. Насколько помню — вообще никогда не пугали, с раннего детства. Потому что нестрашные они. Игрушечные.
Жизнь страшнее.
Привычный повседневный ужас. Вот он. Крупным планом.
Причём ведь — рядом совсем. Руку протяни…
Почему же не замечает никто?
Друзья, родственники, соседи, та же пресловутая ювенальная служба, наконец!
В упор не видят.
Ведь ужас не перестаёт быть ужасом лишь оттого, что привычен и повседневен…
Дома долго стоял под обжигающим душем. Никак не мог согреться, всё колотило. Холод шёл изнутри, его не удавалось прогнать ни горячим чаем, ни струёй воды, доведённой чуть ли не до кипения. Как ни ошпаривай кожу, он оставался внутри.
Смотрел на руки. Они покраснели, но не настолько. Чтобы они выглядели так, как у той тётки, нужно держать их в мыльной горячей воде подолгу многие дни подряд.
Вспоминал сумрачный и много чего обещающий Дынин взгляд — там, на улице, в подъезде было не до взглядов. Ну да. Понятное дело. Тоже, наверное, не простил бы, если бы ко мне вот так же вломились непрошенно.
Нажил себе нового врага, это понятно.
Если в школе никто не знает про выходки Дыниного батяни (интересно, кстати — а почему не знают? куда смотрит тот же педсовет?!), значит, и моя осведомлённость в этом вопросе вряд ли понравится заинтересованным сторонам. Ну, а дальнейшее понятно, по давно и успешно отработанной схеме превентивного запугивания.
Пинки. Словесные угрозы. Намекающие нависания. Мордой об стенку, ботинком по жопе и всё такое прочее.
Он ведь не поверит, что и так никому ничего не скажу.
И уж тем более не буду с ним драться, как бы моя стерва ни настаивала. Перетопчется. После сегодняшнего ведь даже обидеться на него всерьёз не смогу. Какая уж драка.
Так что придётся перетерпеть. Ничего, не впервой. Хотя…
Противно.
Но тоже не страшно.
Страшно — это когда детишки перешагивают через вдупель пьяного папеньку — и продолжают улыбаться.