Почти сутки они шли по следу. Поначалу нечеткому и неявному — его с трудом можно было угадать в ауре города. Просто он едва уловимо пах жертвой, свежей, новой, живой кровью. И манил за собой, сильно — от него невозможно было отказаться, хотя вокруг, в принципе, была и другая добыча. Через несколько часов след усилился, к ауре и аромату добавились и материальные следы — капельки крови на каменном парапете, отпечаток влажной ладони, почти затертый на периле лестницы, несколько алых капель в мазутной луже. Потом настоящий подарок — целая россыпь кровавых бусин на ворохе осенней листвы, заботливо сметенном сонным дворником в объемную и пышную кучу. Ближе к вечеру им попалась на глаза небольшая лужица — словно беглец вдруг лишился сил, остановился, отдыхая или переживая приступ боли, а потом побежал дальше, но уже не так быстро.
Через полчаса было несколько алых луж, потом — широкий мазок на стене ржавого гаража. Жертва бестолково пыталась скрыться в глухом и опасном районе — видно, совсем лишилась разума. Там она точно не спрячется — наоборот, охотящимся за ней будет удобнее, да и следы свежей смерти там не найдут даже поисковые ищейки. Теперь отказаться от охоты было невозможно, а добыча слабела, чаще останавливалась, теряя все больше и больше крови. Электронное табло мигнуло — пошел первый час ночи, и новая находка — отгрызенный кусок пальца, который пах так, что живот сводило до судорог. Вкус свежего мяса и дразнящий аромат крови не портило даже то, что палец сильно гноился — видно, жертва совсем спятила: рану можно было промыть за целые сутки, а не доводить себя до такого состояния, но вроде бы в остальном там было чем поживиться.
Теперь уже делом принципа стало догнать и выпить. До последней капли.
Выпить, глядя в стекленеющие глаза.
Еще три часа отчаянной погони, когда даже ноги стали заплетаться от усталости, а упрямство жертвы уже не бесило, а вызывало черную зависть. Это надо же: потерять почти три литра крови и несколько частей руки — и продолжать бегство! Бессмысленное и глупое — явно на грани отчаяния. Уводя преследователей все дальше, все глубже в запретную зону. А вот здесь жертва упала и долго не могла подняться — теперь они отчетливо видели: молодая особь, сильная, злая, но измученная. Скоро они ее настигнут и смогут сполна утолить свою жажду— максимум полчаса, ну, час…
Они догнали добычу, когда солнце серыми росчерками расцветило низкое и тяжелое небо. Валяющееся у дороги тело было заметно издалека, да и запах стал просто одуряющим, слепящим — они уже не видели ничего вокруг: только вздрагивающее, словно в агонии, существо, которое лучилось страхом, фонило болью и идеальным вкусом крови. Теперь можно подойти уже не спеша, словно наслаждаясь каждым мгновением, присесть рядом на корточки, обмакнуть пальцы в натекшую лужу, облизать, впитывая нежный аромат, наклониться, примеряясь к едва заметно пульсирующей вене на шее… и отпрянуть, отшатнуться, рвануть, но не суметь вырваться из смертоносной хватки…
Жертва намертво вцепилась в тянущуюся к ее горлу когтистую руку и, легко удерживая вампира одной рукой, пальцы второй вонзила в грудную клетку своего преследователя, вырывая давно застывшее сердце. Приподняла, полюбовалась на стекающую белесую жидкость — и откусила кусочек. Жалко, что этот вампир давно не ел, и поэтому вкус какой-то ватный, но вот второй охотник, который застыл, пораженный смертельным ужасом, вроде поживее… Так что у нее будет отличный завтрак, а ночью снова придется идти на охоту — ведь для Черного дня понадобится еще много сил.