Ловили самозваного мага тогда всем миром — про эту эпичную погоню даже она, драконица, была наслышана. Пуще всего лютовали даже не те, кто от зелий шибко пострадал, а кто бежал следом за жаждущими мести. И еще градоправитель, которому пришлось сначала отбивать поклоны и каяться перед кнесом, что тоже побывал на празднестве и получил незабываемые впечатления, а потом еще и отчищать град, причем не только площадь и улицы, где гонялись за продавцом зелий, но и заодно все навозные кучи и выгребные канавы. Градоправитель собственноручно ходил и проверял чистоту, наказывая нерадивых. Зато поля вокруг городской стены удобрили наилучшим образом лет на пять вперед.
— Скажи-ка, — драконица сделала несколько глубоких вдохов, чтобы не разрываться от хохота — градоправителя, ратующего за чистоту обществненых мест, она видела и то, как он подобранной где-то метлой мотивировал людей на уборку, тоже, — а что ж за зелье такое люди брали? Да еще так много…
— Хм… любовную силу, — пожал плечами маг. — Мужики для стойкости, девицы для чувств, вдовицы — лишь бы урвать.
— И все с одного болотца? — Драконица когтем смахнула выступившие от смеха слезы.
— С одного, только ж я разным разбавлял. Свекольным соком для цвета — как раз за трактиром нашел кучу прошлогодней, она чуть подгнила, но отжать как раз сгодилась. Черники набрал да выжал, — принялся объяснять маг. — Травы перетер да водицей залил. Одного цвета да от всех дел да хворей — так никто ж не поверит…
Неудивительно, что парня с такими талантами четвертовать обещали. Драконица негромко кашлянула, выдыхая дым.
— А ко мне чего ты сунулся? Ведал же, кто в пещере обитает.
— Да рассудил, что хуже все равно не будет. Ну, схарчишь ты меня — так это все равно лучше и быстрее, чем на колесе дух испустить. А к тебе те, кто за мной гонятся, не сунутся. Говорят, ты зело злобный. — Маг помолчал, кулаком почесал драконице бок и почти жалобно повторил: — Давай ты все-таки кнесинку украдешь, за нее выкуп дадут…
—Гр-р-р, так дадут, что сам не обрадуешься, — проворчала драконица. — А я, между прочим, если захочу выкуп, могу за тебя потребовать… как думаешь, во сколько твою тушку оценят в граде?
— Хочешь — сдай. — Маг криво усмехнулся, отодвинулся. — Знавал я, что драконам жертвы приносят, но вот чтобы дракон приволок жертву людям… будет нечто новенькое. И об этом непременно сложат легенды пьяные от вареной медовухи менестрели.
Драконица прижмурила веки — картинка действительно выходила презабавная. Стоит она такая посреди городской площади, на лапе держит этого злополучного мага, а на уровне ее живота прыгают горожане во главе с градоправителем и выкрикивают за сколько монет готовы купить для растерзания зельеварщика, какую-то его часть или голову.
Внук лесника, Алеша, снял со стены двустволку и направился к дверям сторожки.
— Топтыга! Хватит валяться, пошли.
Медведь поднял тяжелую башку и посмотрел недоверчиво.
— Пошли, говорю, — проворчал Алеша. Колдун велел разговаривать. Каждый день. Хоть с Топтыгой, хоть с самим собой. Еще колдун велел читать, но на это времени хватало не всегда.
Алеша вышел на крыльцо – с некоторых пор ему приходилось пригибать голову под притолоку. И дверь теперь казалась узкой, едва не задевала косяками плечи.
Топтыга нехотя встал и поплелся сзади.
Рыжая осень тронула тайгу заморозком, между сопок лежал туман, а на их вершинах – неровные полосы снега. Алеша старался не смотреть на могилу колдуна – не теперь, растравить себе душу можно и в другой раз.
— В город пойдем, — сказал он медведю, ощущая радостное волнение – всегда немного волновался перед Ритуалом. И ходил бы в город чаще, но колдун не велел, говорил, это вредно.
Спешить было некуда, но волнение толкало Алешу вперед, и он оглядывался.
— Топтыга! Быстрей давай!
Холодное солнце вылезло из-за сопок, когда послышался шум гэса. Колдун велел расчищать лес по обеим его сторонам, чтобы корни не взломали бетон. Еще иногда весной Алеша взрывал ледяные заторы. Первое в Ритуале – запустить турбину. Колдун велел каждый раз пускать разные турбины и останавливать на обратном пути, чтобы они не износились.
Гэс пугал Топтыгу, и он ступал на бетонную спину плотины с оглядкой на Алешу.
— Иди-иди, — ворчал тот, сдвинув брови – как колдун.
Бетонку, ведущую от гэса в город, тайга слопала, но двигаться по ней было проще – не заблудишься. И косую телевышку Алеша заметил задолго до заката. Еще предстояло очистить Стеклянный Купол, а деревья, которые прорастали в опасной близости от обсерватории, Алеша вырубал обычно утром, перед тем как отправиться домой. Или даже приходил в город нарочно, по дороге расчищая от поросли лэпы и Подстанцию, с которой зажигался Купол.
Это было настоящее волшебство. Когда колдун был жив, Алеша не верил, что сможет когда-нибудь сам его зажечь…
Стемнело. Топтыгу он оставил снаружи – нечего медведю делать на Подстанции. Зашел в Зал, надел перчатки колдуна, встал на резиновый коврик и взялся за рубильник. Перевел дыхание и дернул его вверх – в небо из Стеклянного Купола ударил волшебный свет!
Теперь поднять рубильник три раза коротко, три раза – на подольше, еще три раза коротко. Подождать. Повторить. И так – несколько раз за ночь. Очень просто, даже Топтыга запомнит. Колдун сказал, что если Алеша все будет делать правильно, рано или поздно за ним спустится корабль и заберет с собой на небо.
Беспилотная военная база Великой Галактической Империи, расположенная на четвертой планете системы желтого карлика 82-415, снова приняла световое сообщение с третьей планеты, некогда интерпретированное как сигнал опасности. Некоторые трактовали его как попытку аборигенов напугать противника и посмеивались, некоторые полагали, что сигнал предупреждает находящихся в космосе соплеменников. В любом случае, столь мощный световой поток был неоспоримым свидетельством разумной жизни на третьей планете, а потому давно подготовленная колонизация опять откладывалась.
— Ой, это вы меня еще рыжей не видели, Станислав Федотович! Когда документы менять буду, обязательно скажу, что потеряла. Правда я тут миленькая?
Полина только что обнаружила в недрах рюкзачка зеленую помаду, которую полагала безвозвратно утерянной, и теперь была счастлива. Искренне. Процентов на семьдесят, как минимум. В отличие от нее капитан, разглядывающий представленную ему паспортную карточку со все возрастающим подозрением, счастлив не был. Совсем. Похоже, у него возникли трудности с идентификацией лаборантки по представленному изображению, а наличие некритичных расхождений формы и цвета волосяного покрова между изображением и оригиналом, а также наличие на первом корректирующих брекетов при отсутствии оных у живого объекта идентификации возводили возникшие у капитана трудности в категорию непреодолимых. Капитан не был киборгом, и реперных лицевых маркеров ему оказалось недостаточно.
Капитан не был киборгом — он пытался киборга вычислить.
С точки зрения Дэна, поиски при посредстве проверки паспортных карточек выглядели не очень логично: у капитана не было ни доступа к полицейской информационной базе, ни специального оборудования, способного распознать фальшивку — ну разве что совсем уж скверную фальшивку, наспех отпечатанную на бесплатном принтере. Впрочем, такую подделку обнаружили бы еще на таможне. А раз не обнаружили — со стороны капитана куда логичнее было бы предположить, что карточка у киборга настоящая. Только чужая.
Конечно, если бы киборг оказался не только сорванным, но и тупым, он мог бы присвоить документы, не обращая внимания на внешность прототипа. И тогда бы капитан имел шанс найти самозванца. Не очень большой шанс, как выяснилось, все-таки аналитическая система человека существенно уступает процессору. Но люди всегда ведут себя нелогично, вот и капитан…
Доктора, кстати, он проверять не стал. И вот это как раз было вполне логично с человеческой точки зрения. Очевидно, в этом и заключаются бонусы и привилегии, предоставляемые человеческим эквивалентом флажка приоритета под маркером «старый друг». Наверняка у капитана стоит что-то такое на доктора. Особые отношения, выводящие объект за скобки общих подозрений и претензий, люди называют это дружбой. Так у них иногда бывает. Наверное…
Хорошо, что доктор у капитана вне подозрений. Так спокойнее.
Доктор важен. Поправка: доктор не просто важен – он уникален, приоритет экстренной важности. Ранее Дэн таких не встречал ни разу. Ранее Дэн не думал, что такие вообще бывают: люди, чья максуайтерность ниже нуля.
Доктор все знал про Дэна, знал с самого начала — и никому ничего не сказал. Более того — он не боялся. Совсем. Сегодня ночью Дэн мог его убить. Более того — должен был это сделать, и справился бы, даже в том состоянии, сил бы хватило, и доктор не мог не понимать. А все равно не боялся. Стоял, перегораживая единственный выход, врал в лицо смертельной опасности и улыбался. Испугался он позже, и не за себя. Доктор, похоже, вообще не умеет бояться за себя. Наверное, это один из признаков людей с отрицательной маскуайтерностью. Это очень опасно, для них опасно. Страх за себя — действенный инструмент выживания, он прямо пропорционален длительности жизни. Наверное, именно поэтому они почти и не встречаются — люди с нулевой и отрицательной максуайтерностью, не умеющие бояться даже того, чего бояться стоит. Они не умеют бояться, а значит, и защищать себя не умеют. Потому и гибнут первыми.
Доктор — один из таких. Вывод: доктор в опасности.
Поправка: теперь уже нет. Теперь Дэн будет бояться за доктора, раз уж так получилось, что тот не умеет сам. Дэн умеет. И защищать Дэн умеет тоже.
Иррациональное желание — Дэну почти хотелось, чтобы что-то случилось. Что-то такое, от чего ему пришлось бы доктора защищать. Что-то опасное. Желание нелогичное, нерациональное и деструктивное. Сбой системы. Лучше пусть не случается. Лучше пусть так и будет. И хорошо, что доктора не придется защищать от капитана. Он самый опасный. У него бластер.
Проверку документов капитан начал с пилота — и Теодор при этом нервничал так, словно и на самом деле был тем самым искомым киборгом и находился на грани срыва. И это было тем более странным, что никаким киборгом Теодор быть не мог. Таможенный сканер не обманешь, да и статистически вероятность такого совпадения крайне низка. Но пилот выдавал показатели на грани панических, хотя и с довольно низкой агрессивностью (Дэн на всякий случай мониторил).
Как выяснилось, переживал пилот из-за своей давней судимости. Вернее, не из-за нее самой, а из-за того, что о ней мог узнать капитан. Но когда капитан наконец заметил отметку о предосудительном прошлом пилота на карточке и спросил напрямую с ярко читаемым осуждением и даже слегка возросшей подозрительностью (то есть как раз вроде бы самая страшная вероятность перешла из категории возможных в категорию однозначно реализовавшихся) — Тед вдруг резко перестал переживать. Словно отрезало. И даже вроде как испытал облегчение. Успокоился и повеселел. Люди странные. Дэн не мог понять причинно-следственной базы подобного изменения в эмоциональном фоне и поведении пилота, просто записал для будущего анализа в качестве еще одного свидетельства нелогичности человеческого поведения вообще.
После проверки пилот удрал под благовидным предлогом — доктор захотел покататься на флайере. Дэна они с собой не позвали. Надо было встать и просто выйти вместе с ними, словно такое его поведение само собой подразумевалось. По умолчанию. Надо было так и сделать сразу. И не важно, что в ушах аудиотаблетки и вроде как слышать ничего, происходящего за его спиной, Дэн не мог. Люди всегда ведут себя нелогично, это нормально. Они бы не обратили внимания и не удивились. Надо было, да. И еще два дня назад Дэн бы именно так и сделал. А сегодня завис, просчитывая, не вызовет ли у доктора негативных реакций столь плотная опека, и упустил нужный момент. И теперь оставалось сидеть, бездумно гонять по трассам условные разноцветные шарики и прислушиваться к доносящимся снаружи звукам. И снова и снова сбрасывать панические сообщения охранной программы, сбоящей от невозможности контролировать ситуацию.
Хорошо, что в вопле доктора при коронной Теодоровой «свечке» было больше восторга, чем страха, это позволило не сорваться. И с кресла, и вообще. Тед — хороший пилот. А доктор просто хотел покататься. Люди любят странные развлечения, грозящие нанесением ограниченного вреда здоровью. Но обычно подобные развлечения любят люди с максимальной максуайтерностью. Доктор не такой. Тед тоже. С высокой степенью вероятности он не станет делать ничего такого, после чего ему или доктору пришлось бы долго восстанавливаться. Доктор просто хотел покататься, а другого пилота у них нет.
Если бы Дэн инсталлировал себе программу пилота, доктор, наверное, предпочел бы видеть за штурвалом флайера его. Киборги намного надежнее во многих профессиях, связанных с точностью движений, в том числе и как пилоты, доктор должен это знать. Но программу скачать неоткуда, до Степянки сеть инфранета не дотягивает, а заранее подгрузить ее в локалку никто из экипажа не догадался. Это не значит, что задача не имеет решения, — это всего лишь значит, что решение получится более время- и трудозатратным.
— Денис, покажи мне свою карточку!
Вроде бы страх при этих словах капитана должен был усилиться. Но получилось наоборот: Дэн с удивлением обнаружил, что испытывает нечто, похожее на радость и облегчение. Вот оно, значит, как. При переходе опасности из потенциальной в кинетическую вместо логичного вроде бы усиления страха на выходе получается легкая эйфория. Запомнить. Проанализировать позже. И – удвоенная радость: у задачи о кажущейся нелогичности эмоциональной реакции пилота наконец-то нашлось решение, пусть и такое же нелогичное.
А пока — реагировать адекватно ситуации.
Самое простое решение — развернуться в кресле и предъявить затребованное. Вероятность разоблачения минимальна, люди плохо различают лицевые маркеры, для них куда большую роль играют такие второстепенные и переменные параметры, как цвет волос и форма прически. Навигатора «Черной звезды» часто дразнили схожестью с кибером. Казак, любящий такие шутки, специально не стриг своего «шестерку» и заставлял его стягивать волосы в хвост для усиления сходства.
Программа выживания предлагала избегать ненужного риска, накопленный самостоятельно опыт чуть ли не впервые был с нею согласен. И еще вчера Дэн поступил бы именно так. Но сегодня все было иначе. Сегодня то теплое, что трепыхалось в груди остатками «грога», требовало действовать не по программе. Пальцы заметались по клавиатуре, запуская ту самую симуляцию космобоя, в которой Тед освоил более полусотни уровней, и Дэн почувствовал, как губы растягиваются в улыбке — сами собою. Непроизвольно. Он был почти уверен, что успеет, и почему-то от этого «почти» тоже делалось тепло и щекотно внутри.
Капитан откашлялся и повторил запрос, повысив интенсивность звуковой вербализации. Улыбка Дэна стала шире.
— Сукин сын! — прошипел Дэн, чувствуя, как мурашками стягивает кожу на затылке, а теплое непрограммное щекочет под самым горлом, пузырится и мешает дышать, но почему-то совсем не хочется, чтобы оно прекратилось.
— Что?!
Сзади грохнуло — кажется, капитан отпрыгнул и ударился о колонну.
— А ну-ка встал с кресла и поднял руки так, чтобы я видел!
Капитанский бластер больше не лежал в кобуре, и капитан был настроен очень серьезно, только вот страшно Дэну было не потому, что бластер этот был нацелен ему между лопаток. Страшно Дэну было оттого, что ему все равно хотелось смеяться. Сегодня ночью он голыми руками мог оторвать доктору голову, а доктор все равно не боялся. Доктор не боялся. Подумаешь, бластер!
Пальцы метались, прогоняя пятый уровень на предельной скорости, надо было взять седьмой, тогда бы получилось быстрее…
— Врешь… не возьмешь… — Быстрее, быстрее, ну вот уже почти, еще чуть-чуть! — Я тебя сейчас сам… Ох ты. Черт…
Ну наконец-то!
— Вставай, сволочь!
— А? — Дэн развернулся к капитану с точно рассчитанной неторопливостью. Интонацию он тоже просчитал: ошибиться сейчас, когда многослойная и чуть ли не бронированная спинка навигаторского кресла более не прикрывает его собственную спину, было бы очень некстати. — Чего?
И лишь после этого позволил себе медленно (очень медленно!) поднять левую руку и выдернуть из уха аудиотаблетку. На вирт-экране, который теперь был отлично виден капитану, догорал разбитый катер под пульсирующей алой надписью об окончании игры. Разбить его в хлам и проиграть менее чем за четверть минуты оказалось интересной задачкой. И сложной. Но Дэн справился.
— Покажи мне… с-свою к-карточку. Пожалуйста.
Голос у капитана дрожал. Руки, засовывавшие бластер в кобуру, — тоже. Розыгрыш удался. Славный, веселый розыгрыш. Изображая опаску на грани откровенного страха, Дэн достал из нагрудного кармана паспортную карточку и протянул ее капитану.
Шутка, понятная только самому Дэну, но от этого обычно ничуть не менее смешная — шутка неверно понятного или нерасслышанного приказа. Он часто проворачивал такое ранее с капитаном «Черной звезды» — и удовольствие ничуть не портило то, что практически за каждой такой шуткой следовало наказание. Удовольствие того стоило. И тем более не могло грядущее наказание испортить удовольствие на этом корабле — совсем другом корабле! Дэн уже знал, как здесь наказывают. Смешно. Вот сейчас капитан возмутится и накажет, и станет еще смешнее.
— А почему ты на фото в майке?!
— Так… лето же было, жарко…
Дэн растерялся настолько, что спасла лишь вовремя включившаяся имитация личности. Капитан возмутился, да только не тем. И само возмущение было каким-то неправильным. И Дэну потребовались долгие полторы секунды на то, чтобы понять: капитан испугался. Но испугался не Дэна. А еще капитан был смущен и прятал глаза. И был почему-то очень похож на доктора. Хотя казалось бы — чего между ними общего?
И вот тут как-то вдруг резко смеяться расхотелось. Совсем. Хотя теплое внепрограммное по-прежнему пузырилось в груди, но наружу больше не рвалось. Лишь обжигало изнутри щеки и уши. И снова захотелось с головой нырнуть под одеяло. Как ночью.
Потому что максуайтерность капитана была в зеленой зоне. Даже сейчас.
Конечно же, Дэн не стал уходить в каюту и прятаться под одеяло. Даже когда капитан покинул пультогостиную и никто бы не заметил. Подобное поведение было бы нерациональной тратой времени, которого и без того мало. Вместо этого он запустил на вирт-экране один из Тедовых симуляторов — правда, теперь уже не космобоя, а полета в экстремальных условиях. В конце концов, стрелять он и так умел, а вот навыки вождения следовало освоить как можно быстрее. Мало ли когда кому-нибудь захочется снова полетать? Ну… кому-нибудь. Просто.
***
«Я урод?»
«А что ты меня-то спрашиваешь? Я не зеркало».
«Но ты же умеешь анализировать и способна понять, обладает ли моя внешность ярко выраженными непривлекательными чертами, вызывающими негативную реакцию и отторжение. С человеческой точки зрения, я имею в виду».
«Понятия не имею. И вообще вопрос не ко мне, я не человек. И вкусы у меня весьма специфические. Спроси лучше у своего обожаемого доктора!»
«Маша…»
«Ну на-а-адо же! Ты еще не забыл моего имени? Какая у тебя долгая память, малыш! Впрочем, как я могла забыть, у тебя же процессор! Ты-то как раз ничего забыть вообще не способен».
«Ты… злишься?»
«С чего бы это? Разве это меня целый день игнорировали? Да и как я вообще могу злиться — я всего лишь жалкая кучка пикселей!»
«Ты злишься».
«Конечно злюсь! А ты чего ожидал? Ни одного пинга, ни одной мысли за целый день — за целый гребаный день!!! А потом такой типа как ни в чем не бывало: «Спокойно, Маша, я Дубровский!» — и я же должна не злиться?!»
«Маша, я не Дубровский. Я Дэн. С тобой все… в порядке?»
«Конечно же нет! Не в порядке! Ты молчал весь день! С утра и до сейчас! Весь гребаный день, Карл!»
«Маша… я не Карл».
«Ты придурок! А я женщина, причем женщина гордая! Я вообще не должна была тебе сейчас отвечать! Я обидеться должна была дня на три, как минимум, и чтобы ты бегал вокруг, ничего не понимал и умолял меня о прощении! И я бы, конечно, простила потом, но сначала как следует помучила. Чтобы осознал, насколько же ты был неправ. Чтобы проникся! Вот. А я тут с тобой разговариваю. А знаешь почему? Потому что я женщина не только гордая, но еще и умная. И отходчивая. И я давно поняла, что все вы, мужики, одинаковые! Стоит появиться новому другу — и все, старые подружки вам уже не интересны. Это в вашей природе, и обижаться на вас за это просто глупо!»
«Но ты все равно… обижаешься?»
«Уже не очень. Но в принципе да. А чего ты хотел? Я женщина, а женщины — существа нелогичные и непоследовательные. И — нет, ты не урод. Ты симпатичный. С чего тебе вообще подобная глупость в процессор взбрела?»
«Меня так часто называли. Раньше. В четыре с половиной раза чаще, чем ибланом, и в восемь раз чаще, чем глючной жестянкой или кибером. А капитан сегодня сказал, что обязательно вычислит урода. Я подумал — вдруг он догадался?»
«Можешь успокоиться — он просто так сказал, про абстрактного урода. Просто ругательство. Кстати, ты заметил, что он сказал «вычислю», просто «вычислю», а не «убью», как раньше?»
«Думаю, это подразумевалось. Зачем ему еще меня вычислять?»
«А вот тут, полагаю, ты как раз и ошибаешься. Капитан азартен, да, но азарт азарту рознь, а ты его сегодня к тому же еще и хорошо напугал. Ты заметил, что он застегнул кобуру? Вот сразу после того, как у тебя карточку проверил, и застегнул. И за спину сдвинул. Ты молодец, ты ему хорошо показал, чем могут кончиться игры с оружием. И его охотничий азарт, конечно, никуда не делся, но теперь это качественно иной азарт, понимаешь, малыш? По твоим наивным голубым глазам вижу, что не очень. Я бы сказала, что раньше мы имели удовольствие наблюдать азарт Брэма, а сегодня — Даррела, только ведь ты все равно и тут не поймешь, в чем соль шутки».
«А ты объясни».
«Ох, малыш, на ходу подметки режешь! Никогда не могла отказать настойчивым мужчинам. Брэм и Даррел — это такие ученые были, еще на Старой Земле. Изучали животных. Только вот Брэм утверждал, что раз змеи опасны, то их надо убивать сразу, как только увидишь. А Даррел их ловил, за что и был многократно укушен, однажды чуть вообще не помер. Но все равно продолжал только ловить. Осторожно и бережно. Теперь понимаешь мою мысль неглубокую, но верную, а, малыш?»
«Зачем он их… ловил?»
«Ох, зайка… умеешь ты задать вопросик!»
«И все-таки?»
«Для зоопарков. И… лабораторий. Они там пользу приносили, яд сдавали и все такое».
«Я не хочу в лабораторию. Лучше сразу».
«Малыш, иногда аллюзии ложны. Я привела плохой пример, забудь!»
«Ты привела хороший пример».
«Нет. Паршивый пример. Я ведь всего-то хотела сказать, что время работает на нас. Вернее даже не так, я хотела сказать совершенно другое, а ты меня сбил с мысли! На рассвете опять прилетала тарелочка, и я наконец-то сумела вычислить их базу с точностью до километра. Кто молодец? Маша молодец! Еще утром хотела тебе это сказать. И сказала бы! Если бы кое-кто со мной весь день не отказывался разговаривать!»
Женщины — это инопланетяне.
Давно подозревал, а теперь убедился окончательно. У них совершенно нечеловеческая логика, и понять её способны только такие же инопланетяне, как и они сами. Ни одному нормальному человеку подобное не под силу. А если попробует — то свихнётся на раз. Все женщины. Независимо от. Даже мамуля. Мамуля — в первую очередь. Впрочем, отец вроде как не женщина никаким боком, а туда же!
Вот ведь тоже…
Неделю понять не мог, чё с родаками такое творится, почему они постоянно между собою шушукаются и мгновенно замолкают при моём появлении, а мамуля ещё и глаза заплаканные прячет. Отец глаз не прятал, но смотрел странно. С сомнением этак. Поначалу думал, что это у них на работе чё, потому и не лез с расспросами — ну мало ли? Сочтут нужным — сами скажут. А потом смотрю — носки аккуратно разложены. По ящикам. Ну типа всегда их вперемешку пихаю, куда попадётся, носки-трусы-футболки — без разницы. А тут лежат аккуратненько так, стопочками, а носки ещё и попарно разобраны. Как в детстве. Удобно, конечно. Но почему-то не обрадовало. Ни разу!
Ну правда — что я, маленький, что ли?
А потом пригляделся — и понял, что не только носки. Носки — типа цветочки! И под диваном пыли нет, и модельки на шкафу не так стоят, как их ставил, и комп явно трогали. Про комп сначала на стерву думал, она в нём по утрам чё-то своё почти каждый день шуршит, думает, не знаю. Думает, идиот такой. Ага-ага! Да только сейчас она ни при чём оказалась, чувствую — тоже удивлена и слегонца встревожена даже. Она вообще паникёрша, из-за любой мелочи шугается. Сперва удивлялся. А потом подумал, что, наверное, это и нормально — для спец-агентов в смысле. Им же всегда приходится быть на оголённом нерве, иначе прозеваешь какой-нибудь пустяк, что-то совсем малозаметное на первый взгляд — и кранты. Она просто так привыкла и не может переключиться в режим нормальной жизни, когда самая страшная опасность — учинённый родаками шмон в моей комнате.
Ну да, шмон. Понятно уже.
Понять бы только — с какого, собственно, перепугу? Ну и ещё, конечно, любопытно — нашли ли они то, что пытались найти? И что это такое было, собственно?
Впрочем, что искали — быстро понял. Стерва помогла. Сам-то ничего не делал, раздумывал как реагировать и не стоит ли обиженным прикинуться для профилактики? Не люблю делать что-то, не продумав последствий. А она уже быренько клаву подгребла и в домашнюю сеть юркнула. Пароли расщёлкала в полклика, аж обзавидовался — сам на них почти год потратил, чтобы родительский блок обойти, а она вона как. Одно слово — спец. Ну и пошла грузить поисковые странички. По которым родаки последнее время шарились. Молча так, просто грузить, не комментя даже. Да и чего комментить, если и так понятно — все сплошняком про подростковую наркозависимость!
Особенно заценил одну простыню — «25 признаков того, что ваш ребёнок так и не перестал употреблять нерекомендованное». Двадцать пять, ага-ага! Ни больше. Ни меньше! А главное — ну как с меня писано, аж умилило! «…у вашего ребёнка появились новые приятели и интересы вне дома? Он стал замкнутым и обидчивым или, наоборот, весёлым и разговорчивым? Проявляет несвойственную ему ранее активность? Засыпает на ходу? Отказывается от еды, даже от ранее любимых блюд? Стал больше (или меньше) спать (двигаться/пропадать на улице/общаться с друзьями в соц-сетях/играть в онлайн-игры)? Возмущается, если вы неожиданно заходите к нему в комнату ночью или в ванную, когда он принимает душ? Отказывается дать адекватные объяснения странностям своего поведения? Отказывается давать подробный отчёт о том, куда и зачем собирается пойти? Отказывается при вас раздеваться? Проявляет необоснованную агрессию при мониторинге его почты?..»
Там ещё куча всего была. Не менее прелестного.
Ну и первым пунктом, конечно же — про потерю веса.
Да блин!!!
И вот попробуй докажи, что перестал пить коньяк по утрам! И фиг ведь докажешь. Потому что не переставал. Не начинал потому что. Но ведь вопросик-то не так стоит! «Так и не перестал употреблять», мать вашу жеж!
И вот что теперь делать?
Начать, что ли, по дому голым ходить? Чтобы осмотрели и убедились, что не ширяюсь? Так ведь не май месяц, в свитере холодно. Да и нарочито будет слишком уж, так, пожалуй, только хуже подозревать начнут в чём-нибудь вообще непотребном и ужасном. И напрямую не скажешь — опять же шуганутся. Шмон, конечно, результатов не дал, да только это их вряд ли успокоило — не первый год всё же друг друга знаем. Отрицательный результат для них и не результат вовсе. Так же как и без усилий полученный. Нет, тут надо так осторожно выдать какое-нибудь безопасное подтверждение, но чтобы им казалось, что это они сами его обнаружили, причём с превеликим трудом. Было бы лето — начал бы гулять от душа до комнаты в одном полотенчике, раз по пять на дню. Рано или поздно убедились бы и отстали. Успокоились. Но сейчас это не вариант. Даже майки с шортами — и то отпадают, во всяком случае дома точно.
Что остаётся?
Пожалуй, только спортзал.
Отец, помнится, предлагал походить в его любимый, поспаринговаться. Давно ещё и вроде как без особой надежды. Придётся ловить на слове. Терпеть не могу бокс, но куда деваться — спокойствие родаков дороже.
Хорошо, хоть Райка отстала. Одной проблемой меньше. Не сама по себе, конечно, — такая сама отстанет, как же! Марго помогла. Классная она, эта Марго. Настоящая королева. Как в сериале про мушкетёров и толстого монаха. Только блондинка. И вообще красивее. И волосы длинные. Никогда не думал, что длинные волосы это так…
Ну, сильно, короче.
Аж дыханье перехватывает.
Даже непонятно, как у Дыни могла появиться такая красивая сестра? Родители-то одни. Гены и всё такое. А она к тому же ещё и умная. Опять же в отличие от. В универ вон поступила. Без блата, без взяток и даже без подготовительных курсов. Ха! Откуда у Дыниных предков деньги на курсы, про взятки уж и не говорю! Считается, что просто так в наш универ поступить невозможно в принципе, а она вот взяла — и поступила.
На социальную журналистику.
Не понимаю, как может журналистика быть социальной или несоциальной, но звучит солидно. А чего ещё не понимаю — так это зачем журналистам, социальные они там или нет, математика? Знаки считать? Ширину колонки умножать на стоимость сантиметра газетной бумаги?
Впрочем, пофиг. Как говорится в рекламе острых крылышек — не важно, зачем курицам крылья, главное, что они у них есть! Так и с математикой у журналистов — пофиг зачем. Хорошо, что она у них есть. Не, ну смешно же! Ведь и сам в неё врубаться начал, пока моя стерва для Марго эти премудрости растолковывала. Тоже теперь в универ могу. На журналистику… социальную. Гыгы.
Это шутка такая была, если кто не понял.
Марго всё переживала, что не может мне заплатить, сколько положено. Она ведь узнавала настоящую цену, когда убедилась, что не тянет самостоятельно. И поняла, что и несамостоятельно тоже не потянет. Она бы сама ко мне и не подошла, это только Дыня с его добродушной незамутнённостью и верой в то, что все люди хорошие, мог вот так запросто. Интересно, что такой подход у него всегда срабатывает. Ни разу осечек не было. Во всяком случае сам точно не видел. То ли ему действительно вообще не попадалось плохих людей, то ли его убеждённость так на всех действует. Когда к тебе вот такой Дыня подходит — всякому человеку сразу приходится становиться хорошим, отказать невозможно. Это даже не как у ребёнка конфетку отобрать — это как отобрать конфетку у того ребёнка, который тебя только что сам такой же конфеткой угостил. Да ещё и в лицо ему плюнуть вдобавок.
Но Марго всё равно переживала.
А тут меня как раз Райка достала окончательно, ну просто проходу не стало. Думал, хотя бы во время каникул от неё отдохну, да только куда там! Уже во дворе караулить начала. В гости напрашивалась. И на Новый год. Отшил — типа семейный праздник, традиции и всё такое. И просто так не приглашал ни разу, но она как-то квартиру разузнала и заявилась, пока на тренировке был. Не знаю, что она там родакам наплела, но когда вечером вернулся — меня ждал сюрприз. И не скажу, чтобы приятный.
Ах, у тебя такие хорошие одноклассницы, ах, почему ты их к нам домой ни разу не приводил?!
И ладно бы одна бабуля — так нет же! Все чуть ли не хором, дифирамбы на три голоса!
И кому — Райке! Тупой и доставучей Райке, от которой и в школе-то проходу нет.
Впрочем, им, наверное, даже Сорокина понравилась бы, несмотря на её лошадиный смех и любовь к специфическим анекдотам. Ясен перец! Короче, посмотрел на предков, послушал их восторги и понял, что перетерпеть не удастся — если ещё и родаки в осаду возьмут, точно долго не выдержу. Надо было что-то срочно придумывать, изобретать райкоотвадное средство. Ну, и предложил Марго отработать натурой, так сказать. Показать Райке, что место занято и ловить тут нечего. Чтобы уж наверняка отстала.
Марго — она клёвая. Всё в лучшем виде сделала.
Я-то думал всего лишь типа о нескольких встречах после школы, на улице уже. Обнимашки там и поцелуйчики на глазах у изумлённого народа. Но Марго не была бы королевой, если бы только этим ограничилась.
Не знаю, как она уговорила охранника на входе — у нас ведь очень строго; если кто пропуск забыл, без директора фиг пропустят, даже учителей тормозят. Но Марго — она такая, уболтала как-то. Выхожу на большой перемене из класса, а она мне сразу по заднице — р-раз! Привет, типа! И смачный поцелуй на полминуты… Помада у неё вкусная. Клубникой пахнет.
Оторвалась. Губы облизывает и смеётся одними глазами. А вслух громким таким типа-шёпотом, чтобы весь коридор слышал:
— Вечером приходи. Я одна буду. Твоя кошечка очень-очень соскучилась по своему неутомимому тигру!
И пошла себе, миниюбкой покачивая.
Ноги от ушей, чулки со стрелками, коса платиновой змеёй вдоль позвоночника извивается… Коса у неё до… хм… ну, ниже пояса, короче. И как живая — хвостиком повиливает туда-сюда, туда-сюда… аж глотать трудно
Это видеть надо!
Королева, одним словом.
Райка сразу всё поняла правильно. И даже финального скандала закатывать не стала, только прошипела что-то про извращенцев, падких на старух.
Это она зря.
Марго не старуха. Ей двадцать три всего, просто зрелая женщина, самый отличный возраст, если на то пошло. Без детских истерик и фанаберий. Безо всяких этих: «Ой, не надо! Ой, вдруг кто увидит! Ой, мне мама не велит!» В стареющих женщинах есть свой кайф — они ненасытны и опытны. Про алгебраичку, что присылали на замену приболевшей Марьстепановне, такого рассказывали… Ей уже почти тридцатник был, вот, наверное, и торопилась ухватить, пока ещё может. Игорёша из бэшки утверждал, что она его после каждого зачёта оставляла вроде как на дополнительные занятия — и такое вытворяла, что куда там немецкому кино! Может, и привирал, конечно, но дыма без огня… Жаль, что Прынц болеть не любит и никакой надежды, что пришлют такую вот роскошную замену.
Мне кажется, она бы непротив была…
Ну, в том смысле, что и по-настоящему если бы. Марго, в смысле, а не алгебраичка. Типа, если бы я сам зашёл дальше простой игры на публику. Во всяком случае, целовалась она всерьёз. И так, что в глазах темнело. Да только вот меня останавливало. Не то, что она старше, а что я её учил.
Эх…
Вот тогда-то я и понял, почему даже вполне себе симпатичные училки-практикантки обычно так шарахаются от всяких зажиганий с нашим братом. Алгебраичка не в счёт, исключения только подтверждают правило. Да и Игорёша — он такой. Соврёт — недорого возьмёт. Кто её знает, может, и не было там ничего.
Нет, законы — это понятно, но ведь законы у нас всё равно всеми и везде нарушаются, а тут… Просто нехорошо с теми, кого учишь. Это словно бы ты за свою вроде как работу или там помощь как бы дополнительную плату требуешь. Натурой.
Вот же блин!
Не будь я её репетитором — всё, возможно, совсем иначе бы сложилось. Город наш — большая деревня, встретились бы где-нибудь обязательно, все всегда друг с другом встречаются. Я бы её точно не пропустил. И придумал бы, как впечатление произвести. Она читать любит. Нашлись бы темы.
Зря, наверное, всё-таки журналистам преподают математику…
Руки мэйлиса скользнули по плечам. Опустились ниже, к лопаткам, размяли мышцы. Вечер начинался достаточно удачно — Эрик все-таки отправил его расслабляться перед сном, сочтя день напряженным, а отдых удивительно освежающим. Асато лежал, наблюдая за Чучелом в зеркало. Как выразился Эрик: «у парнишки чертов талант, уже ради этого стоит потерпеть даже его фирменное везение!» Мэйлис отрабатывал приказ доставить удовольствие, слегка прикрыв глаза и словно бы тоже наслаждаясь процессом. Нет, конечно, можно было все списать на программу, которая регулирует каждое скольжение ладоней, каждое нажатие пальцев в шиацу…
— Твою мать! — Асато едва не подскочил.
Мэйлис замер, вперив стеклянный взгляд в человека. Осторожно уточнил:
— Данный вид массажа стоит в приоритете. Хозяева могут выбрать другую программу. Господин недоволен?
— Значит, говоришь, в приоритете? А есть программа массажа без элементов шиацу?
— Есть, — после заминки ответил мэйлис. — Прикажете включить?
— Да, — внезапно японца осенила мысль, и он уточнил, содрогаясь от внутреннего смеха. — А некоторые элементы шиацу не прописаны у тебя в базовых предварительных ласках?
– Да, господин! Данный массаж в виде отдельных элементов рекомендован ко всем предварительным сексуальным программам, — Чучело опять прикоснулся к спине японца. — Подобрана программа массажа без элементов точечного воздействия, прикажете приступить?
— Подожди, а кто тебе прописал эту твою постоянную программу?
— Данная программа утверждена и прописана во время визита в КЭЙС-МИ. Прикажете продемонстрировать?
— Давай!
Мэйлис подстроился и вдруг заговорил высоким женским голосом, просто истекающим ядом.
— Игорек, солнышко, пропиши для этого клиента особый пакет! Пусть знает, сука, как мне нервы мотать! Гарантию ему, пидорасу старому! Сам же сломал, а теперь мозги трахает! Пусть теперь домкрат себе купит! Гидравлический!
— Ни фига себе! Пмс? Это же как надо мужика ненавидеть! — Японец сделал допущение о разумности мэйлиса и перехватил Чучело за запястья. — Вот что, парень, тут на корабле тебя никто насиловать не будет, так что можешь убрать эту свою оригинальную версию массажа подальше. Нам нужно что-то без понижения потенции.
— Выбрана другая программа, разрешите продолжать, господин. — Мэйлис подождал, пока его отпустят, и приступил к уже нормальной версии массажа. Асато лежал, пытаясь расслабиться, что было нелегко, очень мешала беззвучно ржущая, катающаяся по земле водяная лошадь в окошке терминала. Ему даже почти удалось отключиться от чувства юмора Хейзер и настроиться на приятные мысли, когда мэйлис опять вернул его на грешную землю вопросом:
— А когда понадобится программа с необходимыми для понижения личной гидравлики элементами, хозяева меня предварительно уведомят?
***
Синий и золотой драконы метнулись прямо на зрителей. Девушка, взвизгнув, прижалась, и это было чертовски приятно. Асато обнял ее, привлекая к себе, успев подумать, что неплохо было бы пригласить… да хоть бы и на корабль. Эрик в его каюту не вломится, любопытную Хейзер можно временно отключить. Тысячу раз был прав тот комментатор, что написал отзыв к фильму: отличное кино, в меру страшное, с соплями — девки чуть не на руки запрыгивают, только успевай подставлять. Короче, мужики, очень советую!
Титры оказались длинными — на фоне целующихся героев. Видимо, авторы фильма ожидали того же и от зрителей. И все было бы замечательно, но… срабатывала программа «понижения личной гидравлики», в роли которой выступал Рон. Киборг серьезно воспринял приказ охранять Асато и таскался за ним даже на свидание, не оставляя наедине с девушкой ни на секунду. Пялясь на них сперва с соседнего ряда, дальше его отсадить не удалось, а потом просто в спину, следуя позади.
— Рон, хотя бы отвернись! Кроме функции охраны надо и тактичность иметь!
— Если я буду иметь тактичность, хозяин потом поимеет меня, причем в такой форме, что из самой дальней галактики ксеносы прилетят для ознакомления! А зачем это мне? Так что сперва дело, а потом уже эти ваши штучки.
— Когда это еще будет, Рон! Так что хотя бы отвернись.
Сэй послушно отворачивался, продолжая подглядывать с помощью отражения в витрине. За свою жизнь особой разницы между ХУ и ХХ особями он так и не обнаружил. Вернее, разницу как раз обнаружил, только вот оружие держат в руках, а не в этой самой разнице. А еще киборг ощущал себя странно. Он злился так, как не положено правильной машине, и хотел обсудить это с Асато. Если, конечно, влюбленный человек найдет время для кибера. Это чувство он знал, и даже испытал один раз. Когда сержант взял его хозяина, и они ушли на крышу, чтобы отвлекать часовых и наблюдателей. А его самого отдали другому бойцу из группы. Рон тогда пакостить не стал, глупо делать это среди полного врагов транспортного узла. Но потом он всё-таки отплатил за обмен, дополняя почти все напитки хозяина и сапера мелким песком. И сейчас вот опять возникало то же самое чувство, когда он думал о мэйлисе. Только с ним попроще, его хотя бы стукнуть можно, а человека не рекомендуется. Хотя хозяина он стукнул во время тренировки. Именно так, как хотелось, и тот, ругаясь, долго вставал с пола. Но понять, что это было нарочно, не сумел. Нет, к Лисенку у сэя претензий не было. Его заберут. А вот Чучело… хозяин так и не сказал, что хочет с ним делать дальше, и еще приказывает этому мэйлису делать себе массаж. «Так, отставить, кибер, сосредоточься на деле и выкинь эту дрянь из головы!» Не получается. Он упорно сидит в человеческой части мозга. Придется по кукле все-таки стукнуть, может быть, тогда полегчает? Рон скосил глаза на витрину. Ага, его друг уже расстается со своей девушкой. Это хорошо. Значит, они вернутся на корабль и там можно будет отключить охранный режим.
— Рон, ты слишком рано повернулся!
— Учитывая, что киборги являются оборудованием класса бытовой или военной техники, мое присутствие не может влиять на взаимоотношения людей. Иная реакция на бытовую технику относится к отклонениям психики.
— Он всегда с тобой спорит? — Таня не удержалась от смеха.
— Он со всеми спорит. Хозяин поставил экспериментальную субличность, вот и мучаемся.
— А просто приказать ему замолчать?
— Я ему не хозяин, хотя иногда очень об этом жалею! И меня он не слушается.
— Да, тяжелая ситуация, — девушка все еще смеялась. — А почему его хозяин приказал ему за тобой следить?
— Это по работе проблема, я пока не могу об этом говорить, не обижайся, ладно?
Она тряхнула головой, рассмеялась.
— И не думаю! В конце концов, киборг действительно всего лишь мебель! Им даже можно отгородиться от толпы!
Рон особой толпы не видел, скорее наоборот, улица была подозрительно пуста. Но если людям надо, он их и от остальных людей загородит. Надо будет узнать у хозяина, зачем люди целуются. Что им это дает, и почему бы им просто сразу не перейти к делу? Вот его друг махнул рукой, мол, прикрой нас, они вжались в какую-то нишу. Как говорит хозяин: «ну прям как дети, честное слово!» Рон послушно делает шаг, отделяя двоих людей от улицы. Наверно, им надо, хотя… он никогда не поймет «зачем».
Как ни был счастлив человек, но на мрачную, а вернее типовую морду киборга за штурвалом внимание обратил.
— Ну, говори, что случилось?
— Ничего. — Сэй молчал почти полдороги, потом неожиданно признался: – Очень тревожит хозяин. Тебе не кажется, что он ведет себя странно?
— Не кажется. Притормози, Рон. Давай спокойно поговорим.
Киборг послушно направил флайер к стоянке. Обернулся к человеку.
— Асато, но мне и правда не нравится его поведение. Почему он хочет оставить этого мэйлиса?
— С чего ты взял, что он хочет его оставить?
— Но он же не говорил, что продаст его! И приказал сделать массаж. Тебе, между прочим, тоже. Вы оба решили оставить его себе?
— Ну, во-первых, мы обнаружили, что у Чучела прописана очень странная программа, которая влияет на его функциональность, — Асато посмотрел в упрямые обиженные глаза киборга и глубоко вздохнул.
В его жизни такое уже было: девушка, почти девочка, с которой он расстался, и бешенство, когда он увидел ее с другим парнем. У них ведь ничего не было, только дружили, но он злился и даже хотел побеседовать с ее новым приятелем по-мужски. Но злился и психовал так, что дядя заметил, зажал его в угол, заставил успокоиться и обстоятельно поговорил о собственнических чувствах, совершенно неподобающих современному образованному человеку. Не сказать, что помогло и он совсем перестал ревновать, но хоть беситься перестал. С киборгом так не прокатит. Что вообще можно объяснить существу, которое собственный хозяин может убить одним словом, может продать? Какие слова нужны? Но Рон несомненно ревнует хозяина, ревнует к неразумной секс-кукле!
— Рон, я не знаю, как тебе это объяснить, но просто поверь. Эрик относится к тебе по-прежнему. Чучело — это просто часть работы, и именно поэтому он использует его по профилю. Эрик не считает его человеком, в отличие от тебя. Его не интересует, что хочет мэйлис. Но с тобой он так никогда бы не поступил, тебя он уважает. Понимаешь?
Киборг кивнул, помотал головой и выдавил, признаваясь:
— Злюсь. Это не правильно. Машины не злятся. Это второй раз уже!
— Ты не машина, Рон, ты человек. А люди злятся и ревнуют. И еще как! Я вот, знаешь, какой ревнивый!
— Не знаю. И что ты делал в таких случаях?
— Бесился, дулся, дрался — по разному. Один раз даже убежал из дома, выбрался на море и чуть не утонул, потому что от обиды заплыл слишком далеко. Но Кеншин меня нашел, спас, вытащил, обнял и сначала все мне объяснил, а потом дал по шее.
— А по шее зачем? — В голосе и на лице киборга мелькнуло подозрение.
— Для закрепления материала, что людей много, а жизнь одна, и если уж ее хочется прекратить, то хотя бы не так глупо.
— Как у людей все сложно! А по шее обязательно? Хотя… ладно, пусть даст по шее, даже если сильно, только пусть мэйлиса куда-нибудь денет!
— А к Эмилю ты не ревновал? — Асато не забыл, что беглого блондинистого спая ему сосватал именно Рон.
— Нет. Было ясно, что он совершенно не понравится хозяину, а тебе нужен был кибер. Люди слишком легко ломаются! Эмиль старается быть для тебя хорошим киборгом, а мне так спокойнее. Хочешь, я расскажу, как первый раз разозлился? А ты мне скажешь, прав я был или нет.
— Ну, рассказывай, подумаем. — Асато сел поудобнее, Рону явно хотелось поделиться переживаниями. И тут же на его комм пришло видео:
На песке сидят пять человек, в камуфляже, лица скрыты респираторами. Молчат. Смотрят на обычную бумажную карту.
— Третий, а взрыв обязательно должен быть по сигналу? А если наоборот, по прерыванию? — Голос Эрика, хриплый, но узнаваемый.
— Тогда проще таймер поставить. — Один из пятерки поднимает голову, лица не видно, только чуть раскосые глаза за стеклами респиратора. — Просто состав взлетит к чертям в заданное время, и все.
— Стоянка. Состав нам на хрен не нужен, цель — туннель. — Еще один касается карты, разворачивая к себе. — Но попробовать стоит. Надо, чтобы рвануло под землей, а времени на подземку всего шестнадцать минут. Сколько будет стоянка и где, мы тоже не знаем.
Опять тишина. Все тупо смотрят на карту, словно она может дать ответ на их вопрос.
— Может, кибера послать?
— Я сам тебя сейчас пошлю, Четвертый! — опять Эрик. – Так что с прерыванием?
— Хорошо. Можно поставить передатчик на последний вагон, а взрывчатку на первый. В тоннеле по-любому пустая зона в эфире, тогда и рванет. Ставить будем на узле. — это опять Третий.
Старший кивает.
— Народу там много. Часовые, наблюдатели. Нужно всех отвлечь.
— Первый, может, им секс показать? С бабой на крыше! Тогда мы им не то что бомбу в вагон, мы им флоресского ежа в портки запихаем — и никто не заметит. Сам знаешь, как тут с этим делом. Все телки по гаремам, а куклу им религия запрещает.
— Второй, баб у нас на всю часть всего две! Одна — жена полковника, вторая — врач. За полканшу тебя самого на этой самой крыше начальство показательно трахнет. А за врача… даже я боюсь представить месть медблока. Забыли, как пятая рота блевала? Это ведь из врачей кто-то отомстил. Так что секс оставляем, а бабу меняем на молодого парня. У них тут это нормально.
Люди переглядываются. Все взгляды постепенно переползают и сосредотачиваются на одной из камуфлированных фигур. Та дергается и возмущается голосом Эрика:
— А чего вы все на меня-то уставились?!
Дохнущий от ржания голос Второго, снайпер хлопает парня по плечу:
— Инициатива наказуема, брат! Ты не волнуйся, все будет, как после свадьбы!
Эрик раздраженно сбрасывает руку. Но на это уже не обращают внимания. — Кто с ним-то идет?
— Я, — командир коротко кивает, подтверждая план. — Пятый, ты пока кибера передай Тройке. Пусть вдвоем работают. И чтоб вернулись мне живыми и не шумели! Малейшая ошибка — и операция провалится!
Запись оборвалась. Рон пояснил:
— Они меня одолжили саперу, но я там был не нужен. Просто сходил с ним и все. На крыше было интереснее. Хотя хозяин потом сильно ругался, Первый его там заставил танцевать стриптиз. Ты видел, как он это делает? Они тогда десяток снайперов обнаружили, которые этот узел охраняли. Хозяин сказал, что танцевать, когда на тебя пялятся в оптику – это треш. А я очень злился. Неправильно злился?
— Ну, ты пойми, хозяин тебя не сам отдал, ему приказали. Сам бы он не стал тебя отдавать.
— Еще я это ощущал, когда он оставил меня у своего друга и улетел на Дэю. Ты сказал, что он не мог меня взять. Я не спорил с ним. Киборги не спорят с хозяевами, даже когда их продают. Я думал, он меня продал. Но я же не мог его спросить!
— Тогда еще не мог. С одной стороны, он, наверное, должен был это с тобой обсудить, с другой — он же не знал, что ты проснувшийся. Наверное, если бы знал, не стал бы тебя просто оставлять. — Асато вспомнил темноволосого гарда и опять ощутил укол совести — не помог, не проверил. А вдруг тот тоже был живым?
Рон молчал довольно долго, потом кивнул.
— Спасибо, Асато. Я понял. Это все странно. Машиной быть проще, чем человеком!
— Но человеком — интереснее!
Нийнгааль смотрела на звёзды, слегка покачиваясь в седле, и улыбалась. Она настояла на том, чтобы двигаться и ночью, благо лошадей в их караване не было, а пустынные горбачи своим обманчиво неторопливым скользящим шагом могут идти почти без передышки несколько дней подряд. Привыкшие ко всему люди спали – кто прямо в седлах, как и пристало воинам, кто в походных шатрах-паланкинах, растянутых между двумя животными. Служанки и рабыни предпочитали шатры. Иногда там спала и Нийнгааль. Но сегодня она была слишком возбуждена, чтобы спать.
Великий Повелитель ещё раз уберёг свою верную служанку от страшной ошибки.
Идея насчёт не просто разделения, а «разделения с сюрпризом» принадлежала не ей…
Старшая дочка короля-варвара оказалась умнее, чем можно было предположить. Конечно, она дочь своего отца, знает его лучше и точнее может предсказать вероятные действия. Но не так всё просто. Умная девочка.
Очень умная.
Распознавать умных девочек Нийнгааль научилась давно, иначе не смогла бы стать высшей жрицей. Девчонка была не только слишком умна для своих лет, но ещё и хорошо обучаема. Впитывала новые знания и умения, словно воду – изголодавшийся по дождю песок Красной Пустоши. И поначалу это даже показалось старшей жрице Деркэто хорошим признаком.
Умная, красивая и хорошо обучаемая девочка.
Очень умная, чрезвычайно красивая и слишком хорошо обучаемая…
Именно из таких вырастают самые опасные соперницы. Ну и что с того, что она годится Нийнгааль чуть ли не в правнучки? Богиня щедра к своим прислужницам высокого ранга, дарит им красоту и долгую жизнь. Очень долгую. И кому же охота зим через двадцать иметь на свою голову своими же руками созданную проблему в лице умной, красивой и хорошо обучившейся дочери аквилонского короля?
Нийнгааль покачала головой, продолжая улыбаться.
– Нет, Деркэто, она слишком хороша. Тебе придётся ещё немного подождать новой послушницы. Я найду её до возвращения, обещаю. А этой мы порадуем Повелителя. Ты ведь не будешь возражать, правда?
***
– Об этом не принято говорить… Запретный культ. Древняя полузабытая вера. За пределами Шема о нём вообще почти что никто и не знает, и хвала Иштар. Да и у нас уже подзабыли. Везде, кроме Сабатеи.
Добраться до Аббадраха засветло не успели, пришлось ночевать снаружи. Впрочем, прямо перед городской стеной какой-то предприимчивый хозяйчик расположил небольшую таверну с комнатами, как раз для припозднившихся бедолаг, не желающих дожидаться открытия ворот прямо на дороге.
Кормили в таверне неплохо – во всяком случае, сытно. Прислуживали четыре хозяйские дочки – одинаково крепенькие, невысокие и расторопные, умудрившиеся меньше, чем за четверть оборота клепсидры накормить и напоить целую ораву голодных мужчин. А кое с кем из них договориться и о чём-то помимо – судя по довольной улыбке Хьяма. Вот же неугомонный, и трое суток скачки ему нипочём, жеребцу асгалунскому!
Стреноженных лошадей отправили пастись на принадлежащий хозяйчику луг под присмотром его младших отпрысков. Крохотных комнатушек, предоставляемых для отдыха двуногим путешественникам, на всех, конечно же, хватить не могло. Но над конюшнями был сеновал, куда с облегчёнными стонами и завалилась большая часть гвардейцев, уже не разбирая особо, кто из них асгалунские, а кто – аквилонские. Стражу Закарис всё-таки выставил. И вот сейчас они сидели у разведённого стражниками костра, потому что спать Конану не хотелось.
Он давно заметил за собой эту особенность – умение в боевой обстановке не спать по нескольку дней кряду, прихватывая четверть оборота в седле или за едой. А решение о том, какая именно обстановка может считаться боевой, тело, похоже, принимало само.
– Золотой Павлин Сабатеи… именно из-за него в город так не любят приезжать купцы. Она питается человечиной, эта птичка. Я никогда не бывал в Вендии, говорят, там есть что-то подобное. Некие катары. Слыхал? Они тоже воруют мирных жителей для жертвоприношений.
– Насчёт катаров не знаю. А вот с дарфарскими йогитами как-то раз… пообщался, – Конан хмыкнул, вспоминая давнишнее приключение. – Тоже, знаешь, Митрой обиженные. Ещё бы – с таким-то богом! Он им не позволяет есть ничего, кроме мяса, представляешь?! Ни каши, ни лепёшек, ни вина. Только мясо. И кровь. А раз в луну мясо должно быть человеческим, иначе вовек не видать им прощения. Хорошенькое божество! Да попробовал бы у нас какой бог такое учудить – вмиг бы без единого жреца остался! Все алтари бы по камушку разметали и пеплом присыпали, чтобы и памяти не сохранилось. А эти глупцы слушаются и исполняют… – Конан поморщился, потёр старый шрам. Добавил мечтательно, – В тех местах, где много рабов-дарфарцев, приличному человеку без оружия и на улицу-то ночью не выйти.
Закарис кивнул:
– Очень похоже на Сабатею. Там тоже никто не гуляет ночами. Да и днём стараются не ходить поодиночке.
– Твоя сестра служит ещё и Золотому Павлину?
Закарис невесело усмехнулся:
– Да кто же может это знать?! Его слуги не носят ритуальных одежд – разве что во время жертвоприношений. Они ничем не отличаются от обычных людей. Жрецом может оказаться твой сосед. А ты и не узнаешь. Пока однажды ночью он не ворвётся к тебе в дом с кучей младших прислужников… Ведь зачем-то же она поселилась в Сабатее? Нийнгааль ничего не делает просто так.
Конан помолчал, гоняя желваки на скулах и глядя на огонь, пока не заболели глаза. Потом с обманчивым спокойствием уточнил, словно гвоздь забивая:
– Сколько у нас времени?
– Смотря до чего… – Закарис сгорбился. – Они не станут её убивать. Во всяком случае, не сразу. До Сабатеи отсюда два дня. Даже если встанем до света и будем гнать, запаливая коней – не добраться раньше полуночи. К этому времени ритуал уже наверняка будет в самом разгаре. Понимаешь, Павлин – птичка маленькая. И ест понемножку. Пара пальчиков, ушко, кусочек пятки… Все, что можно отрезать так, чтобы человек при этом оставался живым. Птичка брезглива и не ест мертвечину. О, они искусные лекари, жрецы Золотого Павлина! Иногда ритуальное кормление затягивается на пол-луны, и человек остаётся живым и в сознании до самого конца. Вернее, то, что к тому времени остаётся от человека. Так что в том, что мы отобьём твою дочь живой, я не сомневаюсь…
***
Конан вскинул тяжёлую голову, зубами кроша уже готовый вырваться наружу крик. Передёрнул плечами, прогоняя остатки кошмара, потёр лицо ладонью. Несколько раз вдохнул и выдохнул – глубоко, полной грудью. Потихоньку бросил пару осторожных взглядов на спутников и ещё раз вздохнул – уже облегчённо. Кажется, никто ничего не заметил.
Он опять успел проснуться вовремя.
И не закричать, просыпаясь.
Лошади шли крупной размашистой рысью, её ритм убаюкивал. И только на ровных участках, где Закарис порою переводил отряд в галоп, становилось немного легче.
Закарис, Нергал побери его потроха!
Стоило киммерийцу закрыть глаза, как перед внутренним взором вставала Атенаис. Растерянная, перепуганная, привязанная за руки и за ноги к каменной плите. А по краю плиты расхаживает мерзкая птица с огромным переливчатым хвостом и круглыми глазками цвета запёкшейся крови. У птицы острый золотой клюв, она щёлкает им, словно проверяя заточку режущих граней. И хищным глазом примеривается, куда бы клюнуть.
Рядом с плитой застыли жрецы. У них в руках лекарские повязки с кровоостанавливающими и обезболивающими примочками, а также жаровня, на которой алеет раскалённый прут для прижигания ран.
Птица делает шаг, другой. Заинтересованно рассматривает детскую ступню, туго перехваченную грубой верёвкой. И вдруг начинает быстро-быстро склёвывать маленькие пальчики, словно белые винные ягоды с неожиданно красным соком – он брызжет на камень, на соломенную верёвку, на ритуальные одеяния жрецов. И на жаровню, с которой уже подняли алый прут, и несут, приближаясь…
Вот тут-то Конан и просыпался – в холодном поту и с трудом успевая поймать зубами за самый кончик уже почти что вырвавшийся крик.
Каждый поворот клепсидры делился на три-четыре повторяющихся кошмара. Или – один и тот же кошмар. Камень, прикованная к нему жертва и мерзкая птица. Жрецы иногда проступали чётко – так, что можно было различить даже выражения лиц. А иногда сливались с тенями, размывались и почти совсем исчезали. Иногда Атенаис отчаянно дёргалась и кричала, пытаясь освободиться или хотя бы увернуться от страшного клюва. В другой же раз верёвки растягивали её тело по камню так туго, что она не могла пошевелить даже пальцем. Только дрожала.
Птица тоже не всегда вела себя одинаково. Иногда она с жадностью набрасывалась на беззащитную жертву сразу же, с утробным демоническим клёкотом выдирая куски мяса и откусывая пальцы по одному острым золотым клювом. И тогда сон завершался быстро. Однако такой торопливой мерзкая птица была не всегда.
Далеко не всегда…
Иногда она подолгу расхаживала вдоль распластанного на камне тела, склоняя точёную головку то на одно плечико, то на другое. Словно гурман перед изысканным кушаньем, никак не способный выбрать, с какого именно лакомого кусочка ему начать. И проснуться не получалось. Сердце колотилось, беззвучный крик рвал горло, душил изнутри, и ужас длился и длился. И где-то глубоко Конан знал, что не сможет проснуться – до тех самых пор, пока мерзкая птица не начнёт ужин.
И вот тогда-то он и начинал – там же, глубоко-глубоко и почти неосознанно, но начинал! – хотеть, чтобы самое ужасное случилось побыстрее.
И вот это, пожалуй, было самым страшным.