Гуманизма как-то поубавилось, и я вдруг осознал, что милосердие к животным имеет свои пределы — то есть голодную живность я покормлю, но не собой. На это я как-то совершенно не согласен. Не то чтобы я себя слишком ценил, но я у мамы единственный сын, пожил немного, и очень старался, чтобы ненароком наследников не завести. А вот сейчас, дрожа от страха и холода — и фиг пойми от чего больше, на дне котлована, — чего-то об этом пожалел. Вот, допустим, если меня сожрут, то даже стакана воды никто не подаст. Мне, впрочем пить-то и не хочется. А моей маме? Да и она всегда о внуках мечтала, года два точно спрашивала. Решено, если выберусь целым — заведу, пусть порадуется.
Подходящего орудия для какой-либо защиты поблизости не наблюдалось. Зато валялась метровая трубка пенопласта, которыми прокладывают швы между плитами. Подхватил ее, красочно представляя как удивится волк, когда дубинка раскрошится о его башку, и стал пробираться к источнику звука.
Выл мой старый знакомый — вернее, незнакомый мне голый парень, который не представился, но с которым мы уже мило так пообщались. Сидел голым задом на снегу и выводил рулады, запрокинув голову.
— Ты себе там ничего не отморозишь? — поинтересовался я издалека, раздумывая как бы потактичнее перевести разговор на то, что он тут вообще делает в такое неурочное время.
— Кррхм, — печально кивнул незнакомец.
— Так… а сказать ты можешь что-нибудь? Ты меня вообще понимаешь? — я судорожно припоминал умеют ли немые писать, если да — то проблема была бы частично решена. Снега тут много, а буквы выводить можно и пальцем.
Парень снова хмыкнул и пожал плечами.
— Допустим, а почему ты не можешь говорить?
Незнакомец ткнул себе я рукой в горло и выразительно кашлянул.
— Млин, ядреный корень, — я даже ругнулся, — так ты совсем замерзнешь, если не выберемся. Можно было бы поступить по джентльменски и предложить этому мерзляку свою телогрейку, все-таки у меня под ней был свитер. Но понижение температуры чувствовалось, и отрицательно влияло как на проявление джентльменских качеств, так и на выражение человечности в любой форме. если откровенно, то я тоже замерз, и понимал что без телогреи долго не протяну, а этот вроде бы даже ничего такой. И цвет синеватый, позитивненький. Был бы он хоть девушкой, тогда, хрен с ним, отдал бы телогреею. А так…
Выразив свое честное мнение обо всех голых маньяках скопом и отдельно к тем. кто в ночь глухую шляется по стройкам и смущает принципиальных охранников своим непотребным для зимы видом, я принялся раздеваться. По правде говоря, не хотелось. Сильно. Даже пальцы плохо слушались и пуговицы расстегнулись медленно и далеко не с первой попытки. Но я ведь упертый: если принял решение, то доведу дело до конца, каким бы идиотом я себя при этом не чувствовал. Все-таки телогрею стащил и уже намного быстрее выковырял себя из свитера, протянул свитер парню. Тот взял и вместо того, чтоб надеть, принялся обнюхивать. Мне даже как-то обидно стало: утром принимал душ, дезиком мужским всегда пользуюсь, да и сам свитер только вчера из стирки, причем стирался он по всем правилам — на положенном количестве оборотов и с выставленной по инструкции температурой и режимом.
— Да надевай ты уже, — пробормотал, торопливо кутаясь в телогрею. Вроде и пробыл без одежды меньше минуты, но по ощущениям, заледенел досконально.
Незнакомец пофыркал, но натянул свитер. Глянул на меня выжидательно и выдохнул нечто среднее между есть-месть-честь. Первая и вторая трактовка мне совсем не понравились. Насчет третьей я не возражал — может, для него дело чести поносить мой свитер? Уточнять, впрочем, что парень имел в виду, я не стал, предчувствуя, что его объяснение мне будет не по вкусу. Да и вообще, что мы тут в котловане засиделись, я точно, — надо выбираться.
Сдался я после шестой попытки. Отходил почти к самому краю, разгонялся и с короткого разбега пытался покорить стенку котлована. Но каждый раз постыдно скатывался вниз. Незнакомец наблюдал за мной с таким трепетным вниманием, словно я был редкой зверюшкой в цепких пальцах фаната-ботаника. Последняя попытка оказалась самой неудачной: проехался голым пузом, и кажется, содрал кожу.
— Вр-ерррррр-ххххх! — парень бесшумно — и это по скрипучему снегу! — подошел, участливо потыкал меня ногой в бок. И, видно специально для меня, указал пальцем в небо.
Я вспомнил, как меня доставали из отстойника, и обреченно согласился. Уже лучше пролететь эти пятнадцать-двадцать метров, чем куковать тут всю ночь с этим силачом, опасливо глянул на незнакомца и зажмурился, но ничего не происходило. Со всей возможной предосторожностью приоткрыл один глаз и буквально охренел от увиденного: парень спокойно взбирался по скользкому склону котлована и уже успел подняться на пару метров.
— А я? — от подобной несправедливости вопрос у меня прозвучал в виде такого душещипательного вопля, что парень остановился, спустился чуть пониже и… протянул мне ногу.
Ну, я парень простой, не капризный, да и не слишком-то переборчивый, привык брать что дают — поэтому подпрыгнул и ухватился за конечность обеими руками. Еще и посильнее постарался вцепиться для надежности, чтобы точно не стряхнули на полпути.
— Крр-еееех, — с чем-то не согласился незнакомец, но шустро полез наверх, а я волочился следом, изображая саночки.
Когда мы выбрались из котлована, моей радости не было границ: я перекрестился и истово возблагодарил всех богов и их представителей комплектом, чтобы никого не пропустить. Я даже был готов пообнимать и расцеловать этого странного парня, но тот от моей благодарности почему-то уклонился. Настаивать я не стал — надо было помаячить перед камерами. И поэтому я бросился обегать периметр со всех ног.
За спиной аккуратно пыхтели. Не останавливаясь — а то вдруг догонят, — я обернулся. Незнакомец бежал за мной ровной рысью, не пытаясь сократить дистанцию. Осознав, что увидят охранники во время контрольного просмотра, я рухнул на колени и уткнулся фэйсом в грязный снег. И вот как я смогу объяснить, что патрулировал территорию, а не убегал, спасаясь от козлоногого педика? Мне ж никто не поверит! Я бы себе тоже не поверил в данной ситуации.
…Место, куда я попал, нормальное. Кормят. Не издеваются. Привычные задания. Работаю честно. Но это не то место…
Здесь нет моих людей…
…Десантный бот подбили на подлете к лагерю — транспортировочный модуль тряхнуло, вбило во что-то жесткое и закоротило. Тело содрогнулось от разрядов — на внутреннем экране замелькали строки повреждений, но одновременно с информацией пришла и боль. Захотелось выбраться отсюда, разорвать контакт с источником болевого воздействия, но крепежи надежно фиксировали руки, ноги, туловище и даже голову. Стало страшно, что больше ничего не будет, кроме этих волн дикой боли, от которых, судя по ощущениям, все внутри скручивалось, рвалось и ломалось. Я функционировал, пытался активировать сканеры, но вокруг была глухая тишина, только вздрагивал, вибрировал и кренился модуль. Оперативно один за другим подгружались файлы архива — пришло понимание, что у моего тела существует двойная система управления. И вот этот второй блок активирует дополнительные опции — медленно отдал команду сам себе и одновременно напряг руку, чтобы потом одним рывком выдернуть крепеж. Получилось с четвертой попытки — поступила новая информация о повреждении кисти руки и ощущение, что там как будто отгрызли приличный кусок. Разобраться с остальными фиксаторами я не успел — модуль с силой, превышающей предел прочности, ударился обо что-то. По крышке зазмеились трещины, по трубкам, подключенным к шее и плечу, хлынули биожидкость и глизированный гелевый раствор — концентрация и скорость поступления были такими, что организм не мог справиться ни с усвоением, ни с нейтрализацией. Система стала подавать сигналы об интоксикации. С капельничной иглой, что была вколота в вену шеи, оказалось проще: два рывка, выворачивая и отдергивая голову едва ли не до хруста позвонков, — и иголка выдернулась. С той, которая впивалась в плечо, так не получилось — не хватало амплитуды движения: мешал фиксатор на предплечье. До того, как отключился, подергался немного, но данные действия ожидаемого результата не принесли.
Очнулся я от стандартной команды пробуждения. Тело не слушалось, но зато больше меня ничего не удерживало в модуле… разбитом и покореженном. Вставать было тяжело, но меня гнала и подстегивал команда человека — я разозлился до такой степени, что картинка воспринимаемого изображения поплыла и немного исказилась. Мне не хотелось подчиняться, но мое тело против моей воли выполняло команды: оттаскивать обломки модулей, находить и приносить уцелевших или, точнее, менее поломанных киберов к корпусному блоку. Там их подключали к какому-то аппарату, похожему на индикативный центр управления системами, и выводили из режима гибернации.
Целый день мы разгребали последствия воздушной диверсии — гнездо, откуда были выпущены торпеды, нашли и зачистили, но урон все равно получился огромный. Люди говорили, что повезло: пилот подбитого бота увел машину чуть в сторону — хотя подбили, когда начал садиться, но он сумел выдернуть аппарат вверх и креном ушел вбок, иначе бы в руинах была треть лагеря. Из двухсот доставленных киберов более-менее целыми оказались сорок процентов — это те, кто получил повреждения, но мог передвигаться и выполнять приказы. Те, кто находился в модулях нижних рядов, оказались просто размазаны от удара в землю. Будь высота чуть меньше или не развались бот на куски, чтобы была возможность рухнуть вместе с ним, — уцелело бы больше киберов. А так… мне, получается, повезло, что я был в самом верхнем ряду, и те модули, что были подо мной, послужили в качестве амортизаторов. Вечером мы получили по контейнеру пайка — еда была человеческой, и для восстановления оптимального уровня энергии при активированной на полную мощность регенерации такой порции было недостаточно. Нам по внутренней связи отдали команды: часть отправляли на отдых, остальных распределили по постам — через четыре часа смена. Мне приказали занять точку возле склада — легкое задание: стоять неподвижно, каждые три минуты проводить полный мониторинг. Можно запустить автоматический алгоритм — за три часа дежурства я разобрался, как самому управлять своими программами. Приказы людей, прописанных хозяевами, все равно оставались приоритетными, но выполнять то, что не вступает в противоречие с полученной командой, я мог.
Я честно мониторил обстановку, проверял земной и воздушный периметр своей зоны, но мне никто не запрещал проверить и сам склад. Просканировал и почувствовал, как активировался желудок, а рот наполнился слюной, — отключил ненужные опции, но информация о том, что почти возле самого входа стоит ящик сахара, мешала думать о чем-то другом. Да и цифровой замок был элементарным — такие ломались от одного импульса. А сахар — это возможность регенерировать, восстановиться, жить, потому что когда работаешь не на полную мощность — шанс уцелеть намного ниже. Ломать дверь не пришлось — она легко открылась по коду «свой», который нам залили одновременно с распределением по хозяевам. Осторожно снять герметично подогнанную крышку — дело на пять секунд. Можно было бы и быстрее справиться, но тогда она могла щелкнуть. Наверное, черпать пригоршней сахар из пакета — это аналогично тому, что люди называют блаженством.
Приближающихся людей услышал издалека, хотя они и старались двигаться как можно тише. Можно было успеть выскочить наружу, но они уже были на таком расстоянии, что могли видеть вход в складское помещение. Лучше успеть закинуть в рот еще несколько пригоршней сахара — дополнительная энергия мне точно пригодится.
Все-таки люди на удивление беспечные и странные создания — вместо того, чтобы выдернуть приказом ближайших киберов и послать их проверить, почему вскрыт вход в складское помещение, — они полезли сами. Так бы можно было пристроиться к остальным и сделать вид, что проверял, но не свезло. Теперь только и остается программно среагировать на появление хозяев: поднять голову, встать на ноги и ждать… Убьют приказом? Отлупят? Пристрелят?
— Ты что тут делаешь? — В склад ввалились пятеро: дежурный капитан, лейтенант ночной смены и трое солдат, видимо, прихваченных по дороге. И я сообразил, как они догадались про склад: открытый замок при открытой двери светился красным, но закрыть дверь я не мог — изнутри замок не открывался и с сенсором нельзя было сконнектиться.
— Низкий уровень энергии. — Капитан светил в лицо фонариком, пришлось сузить зрачки. Более глупого вопроса я еще не слышал. — Необходимо восполнить уровень энергии.
— Ты чей? Это чей кибер? — Капитан обернулся к бойцам, что его сопровождали.
— Шестой отряд, — с запинкой ответил лейтенант. — Его в дежурство назначили.
— Их же кормили… — Капитан вопросительно вздернул бровь.
— Доппаек не выдали. — Лейтенант скривился. — Сагрин ранен, осколком прилетело, доктор прооперировал, завтра будет работать. Но сегодня вместо него никого…
— Тогда почему тут один копался, а не все доставленные? — резко оборвал капитан, лейтенант недоуменно моргнул.
Вопрос был адресован не мне, но капитан продолжал пристально сверлить меня взглядом — интересно, это достаточный повод ответить человеку? Когда у него чуть дернулась рука, сжимающая бластер, я доложил про критический уровень энергии, про регенерацию и про то, что в боевых условиях мы имеем право воспользоваться любыми энергоресурсами, которые будут доступны. Капитан хмыкнул — очевидно, тоже подумал про доступность запертого на складе сахара.
Меня даже не били: командир шестого отряда получил нагоняй за то, что не досмотрел за вверенной техникой, а после этого отвесил мне пару тумаков — как он сказал: в профилактических целях, чтобы в следующий раз не попадался. На прошлой дислокации меня прибили бы и за меньшее, а тут всего лишь удар под дых и в морду.
Когда сравнил, удивился: после форматирования я не должен был этого помнить, но база на Холодной звезде, наверное, врезалась не только в цифровую память, но и в органическую. Там я подчинялся, а здесь осознал, что могу не только выполнять приказы, но и постараться выжить… хотя зачем? Чтобы снова прилетел десантный бот, нас загрузили в модули и перебазировали на новое место? Ну, еще дали возможность регенерировать, чтобы киберсолдат мог дальше сражаться, получать новые раны, умирать по приказу… только непонятно, ради чего и зачем? Желание просто выжить, продержаться как можно дольше, чтобы закончились чужие для меня человеческие войны, и тогда… Что будет тогда, я не знал. Этот лагерь был второй дислокацией, которую я помнил.
Здесь режим функционирования был более лояльным: меньше проводили вылазок и реже были боевые операции, на Холодной звезде не успевали отмывать комбезы от крови, как нас снова отправляли на задание, а здесь неделями можно было ничего не делать. И от скуки люди придумывали себе развлечения, а объектами их шуток становились киберы. Мне долгое время удавалось избегать таких юмористов с их выдумками — первый раз я попал на «тир» только через месяц. Было паскудное желание не уворачиваться, а, наоборот, подставиться — но бластеры у бойцов были выставлены на минимум, а от такой раны не сдохнешь. Зато, когда дали команду сдвинуть с места блиндаж, я только делал вид, что упираюсь в стенку, напрягая до вздувающихся мышц руки, а сам просто топтался на месте.
Задания были несложные: зачистка территории, сопровождение и страховка боевых команд. Хотя после расстрелянного десантного бота следовало бы ждать и других подлянок со стороны противника, но командиры только усилили меры безопасности. Потом у людей были переговоры — и все солдаты и даже начальство ходили в приподнятом настроении, шутили, радовались, что скоро поедут домой, отсыпали отрядным киберам полноценные нормы доппайка. Но что-то не заладилось. Про «домой!» больше не упоминали, посты усилили: два человека и кибер, зачистки стали проводиться чаще. А через две недели началась полноценная операция: с разведчиками, группами захвата и прикрытия, с ударной командой и точечным десантом.
Сбросили нас тогда рядом с целью — буквально три километра дойти осталось, но ближе бот подобраться не мог — там противник контролировал воздушку. Три километра — плевое расстояние для штурмовиков, но только если не надо перебираться через минное поле. Причем мины были не только металлические, которые ловил сканер, но и бионические, которые не опознавались даже нашими датчиками, срабатывали они под весом наступившего человека, а залегали в полуметре от поверхности. Карту видимых мин мы составили, а вот вторых… Нам люди приказали выстроиться цепью — пять киберов в ряд с шагом в десять метров — и двигаться вперед, проверяя безопасный маршрут.
Вычислить систему минирования я не смог, просто смотрел перед собой и под ноги — сканеры работали на полную, выжирая дохрена энергии, но если взорвешься, то запас уже точно не пригодится. Плохо, что тут сплошь крошево из камешков и шариков травы, что перекатываются ветром с места на место: была бы земля, как на Холодной звезде, можно было бы определить закладку по рыхлым местам, где копали. Первым подорвался кибер, что шел вторым номером… Мое место было посередине, проверял третьим; падать на землю, уходя от взрывной волны, нельзя — можно было нарваться на новую мину. Присел на корточки, скручиваясь так, чтобы, если прилетит осколками, не пострадали важные органы. И мне было уже не важно: увидят ли остальные люди, как я среагировал. По программе надо было прикрывать ближайшего человека. У кибера, который шел вторым в цепи, было типовое лицо, синие глаза и, кажется, он тоже что-то начинал соображать в этом дурацком мире. А я смотрел на подкатившуюся ко мне голову и понимал, что вот так, на куски, не хочу и людей закрывать собой не буду.
До конца того минного поля дошли только два кибера. Меня немного покоцало осколками, у пятого оторвало кисть. Оставалось пройти еще треть, но командир приказал нам вернуться в строй, а людям, кто добровольцы, идти проверять. Приказ был логичный, только он уже запоздал: взрывы противник явно засек. Теперь нас будут поджидать на другом конце поля, только вот для защиты, не говоря уже про выполнение задачи высадки, у людей уже нет пятерки киберов, каждый из которых в бою стоит двадцати человеческих бойцов. Надо было людей сразу посылать — разницы ведь нет, все равно срабатывала эта бионика, когда на нее наступаешь.
Нас обстреляли из укрытия на подходе. Наш отряд был как на ладони, а за спиной мины. Пятый честно стрелял, снимая цели, а когда нас накрыло гранатой, бросился закрывать собой командира. Процессор у пятого работал, и я запросил отчет о состоянии. Восстановлению пятый не подлежал — хоть бы у человека, которого кибер спас ценой своей жизни, хватило ума приказать умереть. Я тоже бил на поражение, но даже элементарный расчет показывал, что нас всех положат минут через десять-двенадцать. Дождавшись очередного взрыва — нас щедро закидывали «пауками», гранатами высокой мощности, которые накрывают, как сетью, квадраты десять на десять метров полностью, — я одним рывком переместился туда, где лежали ошметки четвертого. Как раз допрыгнул, упал, измазавшись в крови и грязи. И замер, почти полностью остановив все функции организма.
Прогноз оказался верным — бой закончился через одиннадцать минут. Противник выслал дроны проверить и добить. Когда засек сканерами приглушенное басовитое гудение, активировал опцию перезагрузки с выставленным таймером включиться через час. Дроны стреляют на движение или если зафиксируют активность процессора, а остановить его по своей воле я не мог. Так что теперь как повезет: либо я включусь через пятьдесят девять минут и пятьдесят три секунды, либо меня просто расстреляют.
Включился… Но даже не было радости, что снова выжил и получил всего только несколько ранений — заживут, ерунда. Теперь дождаться, пока те чужие люди утихомирятся, и осторожно пробраться обратно через поле — трек-линии, как двигались остальные киберы, я запомнил, а дальше просто уйти. И прожить несколько дней, пока гребаная программа опять не начнет гнать на базу. Но ведь можно выбирать такой маршрут, чтобы затянуть момент возвращения как можно дольше.
Погулять удалось двое суток — программа выкручивала мышцы, сигналя о нарушении приказа, стоило уклониться от маршрута больше чем на три градуса. Хаотично разбросанные блиндажи или точки баз (как наши, так и противника) я просто обходил — вернуться мне надо было к лагерю, который считался у меня ключевой точкой. Через пару часов я как раз должен был выйти к нему, делать так не хотелось. Но если я вернусь почти целый, после того как положили всю группу, — это будет выглядеть хреново. Ближайшая база противника была в двадцати километрах — даже не база, так, локальный защищенный блиндаж… А оружия по окрестностям валялось прилично — только плохо, что почти все с разряженными батареями. Стоило бы, конечно, проверить — автоматическая там оборона или есть и живые единицы, но не было времени. Впрочем, и по точности стрельбы можно будет понять.
Свои две раны, оправдательные или объяснительные — не знаю, как правильно, — я получил, но на базе оказались живые люди, причем упертые. Они решили меня уничтожить, хотя я уже не атаковал. Поливали, не жалея батарей и не давая мне возможности уйти. Пришлось драться всерьез. Как там люди говорили: или ты, или тебя… Чтобы меня — не хотелось. И почему-то был уверен, что отмазка с перезагрузкой тут больше не прокатит. Может быть, это и заслуженно, что меня тут положат, но ведь и там во время операции — я работал, только потом схитрил. Все равно бы убили — не было шансов уцелеть или кого-то вытащить. В пределах доступности батарей больше не было, база вела уже прицельный огонь — так что мне оставалось только лежать, вжиматься в каменное крошево и ждать, когда попадут. Взять блиндаж с парой бластеров нереально даже боевому киборгу.
Наши крабы атаковали блиндаж с тыла, дотянулись до меня связью с машины командующего вылазкой — я передал отчет. И стал отвлекать на себя внимание— сканерами приближение техники засекут, только если постоянно мониторят экран, а в условиях боя, когда есть активная и агрессивная цель, это сделать сложнее. Приближаться вплотную краб не стал, у меня запросили координаты и отстрелялись точечными. Блиндаж превратился в воронку, взрывающуюся локальными фейерверками и отгавкивающуюся черным дымом. Меня снова зацепило. В этот раз неудачно, но проползти девятьсот метров до краба я сумел.
Возвращения нашего десанта не ждали и шестое подразделение похоронили — то, что я выжил, стало неожиданностью для людей. И не сказать чтобы приятной. В их понимании я должен был вернуться с бойцами. Того мудака, что полез об меня сбивать кулаки, угомонили его же приятели — понятно, что люди могут переживать, если погибает их… друг. Но вот пятому у меня на глазах голову оторвало, а, может, он этого тоже не хотел? Но ему отдали приказ — и он умер, выполняя его.
Логи у меня были чистые: до того как уйти в перезагрузку, убрал лишнее. Да и потом как подходил к базе — сделал выборочное форматирование архива. Так что после того, как с меня скачали данные, отправили под шланг. Холодная вода под сильным напором — это привычно, но когда струя попадает в свежие раны — больно. Нового приказа не было, поэтому я просто стоял, сжимая в руке скомканный, оплавленный от плазмы, запекшийся от крови и грязи комбез. Энергии было мало, и раны заживали плохо, но командир, которому я подчинялся, остался там, на границе минного поля. Почему-то стало тоскливо — тот человек был нормальным, не допускал развлечений в подразделении, от которых киберы ломаются слишком сильно, давал норму пайка и не скупился на доппаек. Просто я ничего не мог сделать — разве только погибнуть там вместе со всеми.
Пару раз меня пнули идущие по своим делам люди, беззлобно, просто чтобы убрался с дороги. Наверное, им было неприятно смотреть на голого со свежими ранами кибера — это как бластер умершего друга: вроде и полезная в бою вещь, но как глянешь, сразу вспоминаешь, что парня больше нет.
— Ко мне пойдешь? — Я развернулся к обратившемуся ко мне человеку: командир разведывательной «двойки». Две недели назад они угробили своего штатного кибера. Да и в целом информация про эту группу была разная: вроде и неплохие ребята, но их машинка вечно напоминала какого-то недобитка. — В других подразделениях тоже дыры, но у нас тебе будет нормально.
Я дважды прокрутил запись, не веря услышанному: человек меня уговаривает?
— Ну, что решил? Если согласен, то сейчас подам рапорт.
Отвечать на прямые вопросы я обязан всем офицерам, и выполнять их приказы тоже. Командир «двойки» носил капитанские нашивки, но он не приказывал, да и сама формулировка мало походила на разговор человека с кибером.
— Можешь передо мной байду не крутить, — капитан «двойки» усмехнулся, — если ты сумел вернуться и даже сделать себе алиби, то ты точно соображаешь, а не обычная машинка. Я уже шесть лет контрачу, так что меня тупой мордой не проведешь. Ну что, пойдешь?
— Приказ принят. — Вопрос, хоть и с натяжкой, можно было подогнать под команду, а не под мое личное желание или нежелание.
Командир «двойки» хлопнул меня по плечу и повел к утилизатору. Попутно дал свой код и позывной — Лерч, — сказал, как мне лучше прописать его в системе.
— Давай выкидывай, — Лерч поморщился, — а то кибер, отстирывающий кровь с комбеза, — жалкое зрелище.
Формальности уладили быстро, мне майор подтвердил перевод, Лерч сходил вместе со мной за комплектом для нового бойца к интенданту. Тот поругался — мол, кибер может забрать то, что ему выдали в прошлый раз. Но комбез уже утилизировали, боекомплект был израсходован в рейде, а паек давно переработан в энергию. Одежду и снарягу мне выдали, покормили. Лерч представил меня ребятам. «Двойка» была условным названием — разведчики ходили парами: основная и подстраховочная, а таких двоек в его команде было десять. По «штатке» на такое подразделение положено два кибера — но боевые действия плохо сочетаются со всеми пунктами инструкции.
Ко мне не приставали, но люди присматривалась — сканеры показывали интерес, — кормили нормально, не дергали для развлечений. В команде Лерча бойцы подшучивали друг над другом, но шутки были безвредные и безобидные, даже забавные. Снайперу на оптике нарисовали несмываемой краской целующиеся губки по количеству удачных выстрелов за прошлой бой. Шаблон из куска жести сказали сделать мне, но утаскивали “скорострельщик” и рисовали сами. Снайпер дизайн оценил: отстегнул ремень, на котором висела кобура бластера, и погнался за шутниками — те слишком откровенно давились от хохота. Я нарочно попался ему под руку, но меня не стукнул — сдвинул в сторону, чтоб не мешался под ногами. Хотя ведь догадаться, кто вырезал идеально ровный трафарет простым ножом, несложно.
На первое задание «двойки» меня взяли через шесть дней — как раз раны затянулись, а бездействие надоело — даже странно было, что мне может приесться спокойное существование. Да и задача была несложной — подобраться к позициям и навесить маячки на атакующие машинки, чтобы при очередном налете переслать им код-взломщик и отправить в обратный маршрут. Я был третьим в основной двойке, работал с полной выкладкой — за это по возвращении и получил нехилых люлей от Лерча. Как наказывают киберов — я знал прекрасно на собственном опыте, но командир «двойки» принялся на меня орать и встряхивать за грудки, словно я был человеком.
— Мне нахрен не нужна тупая и исполнительная машина в рейдах и на операциях! Мне нужен напарник, который пусть и может технически чуть больше, но головой своей думает!
Я болтался в жесткой хватке и плотно сжимал губы, чтобы не улыбнуться — человек наказывал киборга за то, что он киборг. После той операции бойцы «двойки» со мной пытались разговаривать, скармливали лишний сахар — пока Лерч не прикрикнул на них: мол, нехрен парня унижать — у него мозги есть, захочет — сам возьмет. Совать куски мне перестали, но разрешения брать самому так и не дали. Коробка с сахаром в блоке разведчиков сутки стояла нетронутая, потом взял сам. Лерч похвалил, но как человека, а не кибера.
Второй раз мне влетело, когда я нарушил приказ. Нам не удалось подобраться незамеченными к блок-посту: в черное небо взлетел «одуванчик», расцветив иллюминацией всю местность. И нас стали снимать, как мишени в тире: ни укрыться, ни ответить. Лерч передал по связи приказ уходить, оставив снайперов прикрывать отход — у ребят был шанс подстрелить хоть кого-нибудь через порты для стрельбы. А еще шанс это сделать был у меня, и он был даже выше, чем у Черда и Алиста. Почему командир об этом не подумал, а оставил на убой людей — я не понял, зато хорошо помнил ту трепку, где Лерч учил меня думать своей головой. Подобраться к блок-посту через абсолютно открытый и полностью простреливаемый участок можно было либо медленно и долго, рискуя схватить несколько комков плазмы, либо быстро и жестко, рассчитывая на то, что получится уклониться от луча. Я выбрал второй вариант — ребят могли уложить в любой момент. Пять секунд бега за пределом выносливости, разрывая мышцы перегрузкой, пробивание порта сразу с разгона кулаком, не давая противнику опомниться, и заброшенный в дыру «паук», от взрыва которого внутри осталось лишь месиво, а наружу пошла нехилая такая отдача… Оказывается, за мной вернулись и на руках несли до условленного места — хотя что может быть глупее: вытаскивать с задания кибера, который почти полностью отключился? Но меня доставили на базу, уговорили доктора собрать разбитую в хлам руку — тот и собирал кости из кусочков больше семи часов. А потом мне даже ставили капельницу, заливая бешеные дозы глюкозы. Над парнями, наверное, тогда все ржали — как же, куклу выхаживают. Но зато когда поднялся, Лерч отвел меня в сторонку и врезал, а потом крепко обнял и поблагодарил за ребят. Это было нелогично, но я ему верил.
Я уже почти нормально функционировал, когда «двойки» получили новое задание — заминировать промзону небольшого города. Мирных жителей там не было уже давно, зато базировались военные склады. Из-за того, что у меня плохо работала рука, Лерч меня назначил в подстраховочную группу. Может, если бы он все-таки взял меня с собой, то не погиб бы сам, но… сделанное не переиграешь. Когда пропала связь с основной группой, мы находились слишком далеко: как раз заканчивали закладку последней мины. Приказ от старшего подстраховки — проверить, что с основной группой, — я получил уже на бегу. Моя система навигации показывала, что до группы Лерча меньше пяти километров, но я не успел. Их накрыли с воздуха и просто залили огнем, и было ясно, что ребята отстреливались, отвлекая внимание от нас, хотя могли и запросить подмогу. Уж с одним дроном я бы точно справился. Мы закончили минирование, но слишком высокой оказалась плата за то, чтобы сделать эту работу. Жаль, что дроны убрались до того, как я прибежал.
Органика спеклась, и даже жетон, который Лерч таскал на удачу, сильно оплавился. От них остались обугленные головешки, и активированные на полную мощность сканеры уже не позволяли определить, кто здесь кто. Сжал обжигающе горячий жетон командира, до боли, до ожога, который даже не почувствовал. И впервые узнал, как задыхаться… задыхаться от ненависти. Это была чужая война, на которой погибли мои люди. А я не успел. В этот раз хотел, но не успел…
К десантному боту, который за нами прилетел, меня выдернули приказом. Выдернули жестко, обратившись даже не через коммуникатор, а прямым запросом к системе. Уже в лагере я мельком проверил логи — оказывается, я игнорировал приказы возвращаться, а носился по промзоне, уничтожая склады. Даже странно, что не подорвался сам — наверное, программа работала, только вот сейчас накатила такая усталость и безразличие, что опустился на землю и просто сидел, бережно держа в руке жетон командира. Система привычно фиксировала происходящее, но мне не было дела ни до столпившихся людей, ни до направленных на меня бластеров, ни до слов.
— Сорванный!
— Да это Лерч, псих гребаный, таких себе брал!
— Отдайте ему приказ! Да стреляйте же!
— Да хрен с ним… спишем…
Ну, пусть стреляют — можно подумать, в первый раз. Пусть убьют — так будет легче. Черд рассказывал, что есть место, где умершие люди, вернее, их сущности, продолжают жить… Тогда для меня его слова были просто информацией, а сейчас — единственный важный вопрос: а могут ли там быть мертвые киберы, чтобы и дальше охранять своих людей?..
Эту историю когда-то рассказал мой одноклассник. Я запомнила ее очень хорошо и теперь хочу ею поделиться. Далее – от лица моего одноклассника.
Два раза в год, девятого мая и в день памяти, мы с мамой и бабушкой ездили на могилу к деду. С шоссе на кладбище вела грунтовая дорога, по другую сторону которой стоял гранитный памятник погибшим детям – во время войны здесь находился концлагерь, немцы брали у детей кровь для своих раненых.
Мне было лет восемь, деда я не помнил и на кладбище ездить не любил, а потому старался как-то развлечься, пока мама и бабушка убирали могилу. И в тот раз случайно оказался возле гранитного обелиска. Перед ним на плите с золотыми буквами лежали цветы, конфеты и даже одна большущая шоколадка. Нет, я не был обделенным ребенком, но мама считала, что сладкое вредно, и шоколадка представлялась мне желанным «трофеем». Потому я огляделся и, убедившись, что на меня никто не смотрит, быстренько сунул ее в карман.
Не помню, как вышло, что мама и бабушка эту шоколадку увидели – я собирался съесть ее тайком. Бабушка, догадавшись, где я это взял, сильно испугалась, у нее даже подбородок затрясся. Она кричала, что с могил нельзя брать ничего! Мы с друзьями тогда не сомневались в существовании страшного трупного яда, и я объяснил бабушке, что это шоколадка не с могилы, а от обелиска. Тогда в лице переменилась мама и громко кричала, чтобы я немедленно отнес шоколадку на место.
Я, конечно, сходил к обелиску, но шоколадку решил не возвращать, а спрятать получше. Не потому, что мне так хотелось шоколада, а из духа противоречия. Уж не помню, где я услышал фразу, что мертвым все равно, но именно эта мысль служила мне тогда оправданием: я-то живой и мне эта шоколадка нужнее.
Я слопал ее перед сном, а обертку сунул под подушку.
Ночью я проснулся от страха – тогда со мной это случалось, — и малодушно позвал маму. Вместо мамы ко мне заглянул отец, обругал меня трусом и захлопнул дверь к ним в спальню. Но мама все-таки сжалилась надо мной, и когда я совсем отчаялся и собирался разреветься, неслышно подошла к моей кровати. Страхи мои тут же развеялись, будто их и не было, я понял, что ужасно хочу спать, но стоит ей уйти – и уснуть я не смогу.
— Мам, мне страшно… — шепнул я.
Она прижала палец к губам.
— Ляг ко мне, — попросил я жалобно.
Мама не очень-то любила спать со мной, но в этот раз кивнула, я подвинулся, и она скользнула ко мне под одеяло. И тут – я совсем забыл об этом! – под подушкой предательски зашуршала обертка от шоколадки. Мама этого будто и не заметила, хотя в тишине звук получился отчетливым и громким.
Было тесно, и она положила руку мне под голову – я удивился, какая холодная у нее рука. И еще запах, странный еле различимый запах исходил от нее – я не сразу вспомнил, что так пахнет зеленый от плесени хлеб.
— Ты боишься смерти? – вдруг шепотом спросила она.
Я удивился этому вопросу и сразу не нашел, что ответить.
— Не нужно ее бояться, после смерти ничего нет – только небытие. Мертвым на самом деле все равно, им не нужны шоколадки, цветы, кладбища.
Мне стало страшно от этих слов и почему-то холодно. Обычно под одеялом с мамой мне бывало очень уютно, тепло, безопасно. А тут я задрожал.
— Ты тоже умрешь плохо, в одиночестве, тебя похоронят за казенный счет вместе с десятком других таких же одиноких и никому не нужных людей. Никто не вспомнит тебя, не принесет цветов тебе на могилу, не выпьет рюмку за упокой твоей души… Не бойся, тебе это будет не нужно, никакой души нет. Ты не посмотришь на живых сверху вниз, не увидишь своих похорон, не будешь бродить бесплотным духом вокруг своего последнего пристанища. Потому что тебя не будет.
С каждым ее злым словом я холодел все сильней, пошевелиться не мог, даже закричать, заплакать…
И в этот миг я увидел, как медленно, неслышно открывается дверь в спальню родителей – и был бы рад, если бы отец, снова обозвав меня трусом, прогнал маму из моей постели. Но вместо этого я услышал мамин голос из приоткрывшейся двери:
— Сережа, ты спишь?
Рядом со мной никого не было, только еле слышный сладковатый запах витал над постелью.
Вряд ли я отдавал себе отчет в том, что заставило меня переменить точку зрения, но это точно был не страх. Может, тот же дух противоречия, может неосознанная смертная тоска – но я плакал по ночам, думая о тех погибших детях и о том, как гнусно я поступил. Возможно, я совершил не менее предосудительный поступок, когда стащил из буфета горсть конфет и в одиночестве, пешком отправился на кладбище. Я сидел перед гранитным обелиском, вывалив конфеты на плиту с золотыми буквами, размазывал по лицу слезы и говорил, говорил – просил прощения и обещал им еще много конфет…
Вообще-то я сомневалась в правдивости рассказа моего одноклассника и не стала бы добавлять сюда эту историю, но недавно узнала, что его уже нет в живых. Он сильно пил, умер в собственной квартире и обнаружили его только через две недели после смерти. Никто не забрал тело из морга, похоронен он был за государственный счет, его дальние родственники не знают, где его могила.
– Заночуем здесь! До заката всё равно не будет больше ни одного подходящего места, если выступим с рассветом – будем в Сабатее завтра не позже полудня.
Конан молчал, грея руки о кружку. Напиток был горьким, хорошо восстанавливал силы. А ещё он был горячим. И это радовало. Ночи в степи оказались неожиданно прохладными даже сейчас, ранней осенью. Странно, раньше как-то не замечалось.
– Прибыл гонец от Сая. Хочешь с ним поговорить?
Конан отрицательно мотнул головой. Говорить не хотелось. Ни с кем и ни о чём.
– Ну и правильно. Я отправил его спать, парень совсем вымотался, двое суток в седле. Приятная новость: наше войско выросло чуть ли не вдвое – славный король Анакии поспешил загладить свою ошибку и прислал три вольных отряда от своих щедрот. Опытные, и, что самое важное – привыкшие действовать сообща. Не иначе, как кто-то из богов пнул этого несчастного тупицу как следует по соответствующему месту, заменяющему ему голову! Гхаза пока молчит, а Баалур сообщает, что отослал сотню копейщиков прямо в Сарк. Мы же всё равно его не минуем. Для Баалура, конечно, маловато. Вон перепуганный твоим визитом под его стены правитель несчастного Аббадраха где-то умудрился раздобыть почти две, плюс половину собственной гвардии. А ведь Аббадрах по сравнению с Баалуром – деревня деревней… но с паршивого каменного варана – хотя бы хвост на перчатку!
– Сай далеко?
– Около двух дневных переходов. Идут ускоренным маршем. Если повезёт – отстанут не более, чем на сутки. Ты бы поел, что ли.
– Эта дорога ведёт в Сабатею?
– А куда же ещё-то? Мы же вроде…
– Прямо в Сабатею? Нигде никуда не сворачивая? Не разветвляясь? Глухой ночью на развилке не хотелось бы уточнять.
– Здесь нет развилок… – растерянно проговорил Закарис прежде, чем до него дошло. – Опомнись! Люди не выдержат! Да и ты сам…
– Я – выдержу, – Конан встал и с хрустом потянулся.
– Но лошади…
– Нахор тоже выдержит.
– Конан, это глупо! Ты же не можешь всерьёз надеяться один взять штурмом целый город!
– Не один. У твоих людей хорошие кони. Впору самому солнцеликому. Не шучу. Они почти все выдержат. Из моих – пожалуй, только шестеро. Да и то за Храура не уверен – крупноват, слишком тяжело дышит. С людьми сложнее. Но человек по пять набрать можно. Если ты, конечно, не будешь возражать. Десяти бойцов мне хватит.
– Хватит для чего, о, Иштар милосердная?! Вконец загнать лошадей по ночной дороге и доблестно сдохнуть на пиках городской стражи под стенами Сабатеи?!
– Не кричи. Гонца разбудишь. Лучше ответь – что бы ты сделал, если бы тебе доложили, что по торговой дороге к Асгалуну приближается хорошо вооружённый отряд, возглавляемый… ну, скажем, Убрахезом? А в двух переходах за ним следует ещё большая армия?
Закарис пренебрежительно фыркнул:
– Убрахез – трус и тупица! Он никогда не рискнёт напасть на Асгалун. Пусть только попробует! Да мои «золотые» и «серебряные» с любым его войском сами справятся, даже не прибегая к услугам наёмников!
– Хорошо. Пусть их возглавляет кто-то другой. Допустим, Рейшбрааль…
– Да зачем правителю Аскарии такое вытворять? У нас всегда были самые наилучшие …
Закарис был хорошим человеком, но вот король из него получился никудышный. Конана и злило, и искренне огорчало его неумение видеть дальше собственного носа. И в любое другое время он бы обязательно сказал пару ласковых по этому поводу. Но не сейчас, когда где-то уже, возможно, прохаживается по краю серого камня мерзкая птичка с острым золотым клювом и глазками цвета запёкшейся крови…
– Хорошо. Я возглавляю. Большой отряд. Что бы ты сделал? Ну?
– Ну… я бы, наверное… – начал Закарис довольно уверенно. И вдруг замолчал на середине фразы. Охнул, расширив глаза.
– Ты бы закрыл ворота, – Продолжил Конан недосказанную правителем Асгалуна мысль. – Жрецы – жрецами, и пусть они в своих храмах призывают на помощь каких угодно богов и приносят какие угодно жертвы, но ты бы закрыл ворота. И точно так же поступит на твоём месте любой умный правитель. Потому что боги приходят на помощь лишь к тем, кто сам может о себе позаботиться. Я не слышал, чтобы сабатейского короля величали глупцом. Значит, завтра к полудню ворота города будут плотно закрыты, а стража на стенах усилена.
– Хорошо, – сказал Закарис после некоторого молчания. Кивнул, вставая. – Пойду, поговорю с ребятами. Думаю, десятка полтора-два я тебе точно подберу, а может…
– Пятеро! – Конан вскинул руку с растопыренными пальцами. – От тебя мне нужно только пятеро. Я не возьму с собою больше десятка. Но – самых лучших. И на самых крепких лошадях. Да, и ещё – желательно, чтобы они умели лазать по стенам.
Закарис помрачнел, но возражать не стал.
***
Лазать по стенам не пришлось, их пропустили в ворота на удивление легко – не стребовав даже въездной платы. Вместе с огромной толпой людей и повозок, заполонивших дорогу на несколько полётов стрелы. Подобное столпотворение было столь же мало похоже на обычную жизнь торгового города, сколь и бурная горная река на лесной ручеек.
Город готовился к осаде.
Конан понял это ещё перед рассветом, когда его маленький отряд наткнулся на первое стадо, подгоняемое в сторону Саббатеи пастухами-подростками. Молочные рогачи имели густую длинную шерсть, и потому их оставляли на пастбищах до первого снега, лишь на самые суровые и морозные луны загоняя в стойла. И то, что сейчас их гнали под защиту городских стен, могло означать только одно – Сабатея стремилась обеспечить себя по возможности наибольшим количеством пропитания на случай длительной осады. А заодно и лишить такового армию осаждающих. Простые же люди слишком хорошо знали, что такое «война городов», когда прокатывается она по твоей деревне. И потому тоже стремились укрыться в городе – вместе с жёнами, детьми, скотиной и самым ценным из домашнего скарба.
Увидев первое стадо, а потом и запрудившую дорогу толпу, Конан сразу понял, что лезть через стены не придётся – стражникам на воротах было не до того, чтобы пристально вглядываться в проезжающих. Да и гвардейцы мало чем отличались от других конных в этой толпе, выглядя почти что такими же запылёнными и встревоженными. Они и одеты были похоже – в неброские штаны да рубахи, у кого-то кожаные, у других – домотканые, да дорожные плащи. Приметные латы и оружие ещё на стоянке попрятали в дорожных мешках. И потому стражники даже не посмотрели в их сторону, только старший рукой махнул досадливо – проходите, мол, быстрее, не загораживайте дорогу.
***
Дом Нийнгааль нашли быстро – Закарис нарисовал довольно подробный план, не пожалев большого куска палимпсеста.
Хороший город, Сабатея!
Понятный.
Круглая центральная площадь расположена ближе к закатной стене. И ровные улочки от неё – стрелами и полукружьями. Говорят, с высоты птичьего полёта напоминает павлиний глаз.
Дом Нийнгааль располагался на самой середине четвёртого полукруга, если считать от площади. На самом дальнем от неё расстоянии. И – почти на противоположной стороне города от торговых ворот. И вот тут-то по стенам полазить пришлось – самые нижние окна мрачного сооружения находились на уровне третьего яруса. Хорошо ещё, что утренние улицы были пустынны – прибывающий в город люд если и не располагался у самой стены, поблизости от ворот, то и не шёл дальше площади, желая быть поближе к замку и объявляющим новости глашатаям. Да и городской стражи, которая обычно с похвальным рвением патрулирует богатые кварталы, сегодня видно не было.
Хьям взобрался к узкой бойнице с такой скоростью, что даже Конан растерянно крякнул. Поначалу он собирался сам вспомнить молодость. Но Хьям покачал головой, показывая на узкие окна-бойницы. Сначала Конан нахмурился, не понимая. А потом сообразил. И тяжело вздохнул, снимая с плеча смотанную верёвку.
Окна были слишком узкие.
– Всё нормально, – Выдохнул Хьям шелестящим шёпотом. – Я вырос в горах. Мы с братьями лазали даже на Клыки Зафура.
И Конан, хмыкнув, протянул верёвку ему. Он не очень-то поверил в хвастовство о Клыках Зафура, но мешать не стал, решив впоследствии отыграться, ехидно и подробно разобрав все допущенные Хьямом ошибки. Всё равно лучше Хьяма для подобного дела никого не подобрать – самый маленький и щуплый, он уж точно пролезет в узкую бойницу.
И вот теперь оставалось только крякать да криво улыбаться, потому что никаких ошибок Хьям не допустил.
Верёвка упала почти бесшумно. Двумя концами упала – правильно мыслит мальчишка, раз уж длины хватает! Конан хотел было отослать наверх ещё парочку из своих или закариевских гвардейцев, выбрав для этой цели самых мелких, но не успел. Три ловких бойца уже быстро поднимались по двум верёвкам, отталкиваясь ногами от каменной стены. Двое шли наравне, третий же слегка приотстав, чтобы не мешать идущему выше. И Конану только осталось крякнуть ещё раз, оценив, что ребята сами выбрали самых мелких и худосочных, безо всякого на то распоряжения.
Похоже, его ценные указания уже не так уж и важны. Бойцы и сами вполне успешно справляются. Это была новая и очень странная мысль, и её следовало обязательно обдумать. Потом. Как только выдастся свободный вечерок…
Парадные двери раскрылись с оглушающим скрипом. Похоже, сестричка Закариса не только мерзкая жрица презренных богов, но ещё и хозяйка отвратительная – довести собственный дом до подобного состояния! На ходу обнажая огромный меч, Конан прыгнул через порог и не смог сдержать короткого смешка от неожиданно пришедшей в голову мысли: он всё-таки вошёл в дом через парадную дверь!
Как самый что ни на есть приличный и званый гость.
***
Конан стоял у окна-бойницы, глядя на улицу. По мостовой как раз проезжал отряд городской стражи. Похоже, усиленный, если только в Сабатее не принято патрулировать улицы двумя отрядами по шесть человек, с обнажёнными мечами и взведёнными арбалетами.
Конечно, такой отряд не оставил бы без внимания распахнутую настежь дверь богатого дома и брошенных перед этой дверью лошадей. Но кто-то из бойцов своевременно позаботился – рассёдланные и обихоженные лошади давно уже хрумкали хозяйским сеном во внутренних конюшнях, а парадная дверь благопристойно закрыта. Снаружи больше ничто не напоминало о вторжении. Даже верёвку втянули…
– В подвалах тоже никого.
Конан отвернулся от окна. Подошёл к огромному креслу. Дорожным плащом смахнул с чёрной кожи пыль. Сел.
Он совершенно спокойно сидел на голых камнях и даже просто на земле, ни на единый удар сердца не задумываясь о покрывающей их грязи. Но сидеть на пыльном кресле здесь почему-то было неприятно.
– Мы обыскали всё!
Хороший дом. И защищать его будет совсем нетрудно, ежели чего…
– Митра свидетель, там нет даже самого паршивенького подземного хода!
Конан вздохнул, покосился неприязненно. Асур хороший гвардеец. Но не Квентий. Тот бы сразу понял. С первого же взгляда.
– И по крыше они не могли уйти – я ведь сразу туда Унзага направил.
– Приведи ко мне какого-нибудь слугу. Лучше – управляющего.
– Управляющего? Сей миг! – обрадованный Асур рванул из комнаты, только пыль взвихрилась.
Пыль…
Вот именно на это бы и обратил первым делом внимание Квентий. Слуги, даже самые достойные, всегда несколько распускаются в отсутствии хозяев. Не подновляют сломавшуюся балясину у перил, забывают смазывать маслом дверные петли, не так тщательно убираются в хозяйских покоях.
Оглядев с порога комнату – явно принадлежащую самой Нийнгааль, – Конан сразу же понял, что хозяйки здесь не было очень давно.
– О, да, славный господин, давно! – подтвердил трясущийся от страха старик в ночном колпаке и давно не стираном халате. – Несколько зим уже наша драгоценная хозяйка не доставляла ничтожным слугам удовольствия видеть свою бесценную особу!
Старика приволок Асур – донельзя довольный тем, что хоть чем-то смог угодить своему королю.
– Жаль, – сказал управляющему Конан, делая знак Асуру, чтобы тот перестал маячить за спиной несчастного с таким однозначно угрожающим видом. – Я старый друг почтенной Нийнгааль, и очень надеялся её тут застать. Буквально на чуть разминулись с нею по дороге. Думал, она уже здесь. Она не сообщала о своём возможном приезде?
Старик замотал трясущейся головой – нет, ничего такого бесценная хозяйка не сообщала. И не присылала гонца с требованием готовить дом. Хотя, конечно, достопочтенная хозяйка – женщина оригинальных привычек, и не всегда сообщает о своём приезде заранее, вот, помнится, семь или восемь зим назад такой был переполох, когда она внезапно…
– Хорошо! – прервал Конан излияния словоохотливого старичка.– Я подожду её какое-то время. Проследи, чтобы моих людей разместили достойно. И приведите дом в порядок – всё паутиной заросло!
Старичок рассыпался в извинениях и торопливо зашаркал прочь, оглашая коридор визгливыми призывами самых страшных кар на головы и прочие части тел нерадивых подчинённых. Скоро по комнатам заметались перепуганные служанки с вёдрами и тряпками. Вот и хорошо. У занятых делом слуг не будет времени сплетничать о нежданных гостях, которым никто не открывал дверь.
Кресло было мягким, и Конан понял, что если посидит в нём ещё немного – обязательно заснёт.
И увидит, как медленно вышагивает по краю серой каменной плиты веерохвостая птица с острым золотым клювом…
Он встал так резко, что тяжёлое кресло чуть не опрокинулось. Бросил застывшему в дверях Асуру:
– Позови Хьяма и Клавия. Остальным – отдыхать до заката. А мы прогуляемся.
– Прикажете седлать лошадей?
– Пусть тоже отдыхают. Мы пешочком.