Январь 2019 206

Нашелся и нормальный «Маугли», и нормальная «Алиса в стране чудес». Рэй долго обдумывал пространственные парадоксы, потом с надеждой спросил у Александра:

— Ведь это все неправда, так не бывает, можно этому не верить?

— Можно. Это называется «сказка».

— Я знаю сказки, я слышал, Рита Мышке читала. Про курочку-рябу и про Златовласку. И еще разные. Интересные. Но там было понятно, что неправда. Потому что вслух. А когда читаешь буквы – непонятно.

— Угу, сила печатного текста, — подтвердил Александр. Он заканчивал жарить котлеты. Покупные, из ларечка «Кулинария». Ну и что, что там мяса почт нет, от сои и крахмала еще никто не умирал. Ну и что, что невкусно и на сковородке разваливается, продавцов можно и наказать. Например, больше никогда не явившись к ним за покупками. Проблема качества ассортимента остро стоит, когда живешь на одном месте, а у космолетчиков очень часто в меню дежурное блюдо с гордым грузинским названием «жричодали». Мысли, конечно, должны были быть утешительными, но помогали слабо. Александр с отвращением соскреб со дна сковородки неопрятный прилипший слой и намеревался было его выбросить, как Рэй, вроде бы всецело увлеченный фильмом, плавно поднялся, перехватил падающие ошметки, ловко скатал их в трубочку и сунул в рот. Не отрывая взгляда от голоплатформы, где Кристофер Робин расставлял игрушки на полу детской. Ощутил недоуменный взгляд Александра и виновато пояснил:

— Там корочка. Хрустящая.

Александр сунул пустую сковороду в раковину, плеснул воды:

— Я тебе в следующий раз тонким слоем по дну размажу и так зажарю. Чтоб корочка.

— Ага, давай, — обрадовался Рэй, вернулся к фильму, но через несколько секунд поставил его на паузу и обалдело повернулся:

— А что, так можно? Это же котлеты. Положено жарить ну… котлетами. А не блинчиком.

— Мало ли что положено. Где положено, там и взято, — отшутился Александр.

Рэй еще посверлил его тяжелым немигающим взглядом, обдумывая сказанное, потом осторожно спросил: 

— То есть если положено лететь вот скажем, пятым воздушным коридором, а я полечу шестым, то это тоже «мало ли что положено»?

Александр опустился на откидное сиденье, понимая, что ничего не понимает в вывертах мыслительной деятельности этого существа.

— Ты не путай теплое с мягким, ага? Котлеты фигня, хоть в супе их раствори, пряниками они не станут. А не тот воздушный коридор может привести к лобовому столкновению, например. Всегда надо оценивать причины, по которым возможно нарушить правила, возможные риски и бонусы. Вот тебе, боевому киборгу, положено в углу стоять и в стенку пялиться, а ты в кресле развалился и кинцом любуешься. И мозги себе ломаешь. Почему? Потому что сам себе виноват, что эти мозги себе отрастил. Вот не было бы у тебя мозгов – как бы было хорошо и спокойно: ни моральных проблем, ни вопросов бытия, ни выбора из веера вариантов. Знай себе головы врагам откручивай да трехразовое питание кормосмесью получай.

— Угу. Понедельник-среда-пятница. Это ты сейчас пошутил так? Про хорошо и спокойно?

— В некоторой степени. Но в основном нет. Став дееспособным существом, ты берешь на себя право выбора, в результате или огребаешь по полной, или все плюшки тоже твои.

— Плюшки – это хорошо. Я запомнил. Пока не понял всех тонкостей, но запомнил. Не переживай, я пойму, когда можно, когда нет, я способный. Наверное.

В награду за способности Рэй получил полную тарелку котлет. С таким количеством растительного компонента внутри они имели полное право именоваться комплексным обедом, сочетая в себе и мясо и гарнир. Рэй откусил, задумчиво пожевал, потом хитро улыбнулся и, просочившись мимо Александра в кухню, высыпал в котлеты половину сахарницы.

— Я провел анализ ситуации. Учел степень необходимости, важность для обеспечения нормальной жизнедеятельности, риски и бонусы. И пришел к выводу, что в данном конкретном случае нарушение предписанного правила поглощения пищи возможно. Так?

— Именно, — Александр получил лишнее подтверждение, что Рэй действительно способный. Страшное сочетание – немеряные когнитивные способности в наполовину пустующем мозге.

Штатно протекающий полет привел их на планету сбора. Рэй посадил яхту в порту, зарезервировав за «Космическим мозгоедом» место на соседней площадке, здраво рассудив, что лучше быть рядом, чем мотаться друг к другу через половину космопорта.

В ожидании товарищей поиски не начинали. Александр прошелся по прилегающей территории. Ему не понравилось – сухой стерильно-пыльный воздух, слепо смотрящие зеркальными окнами коробки зданий, натыканные повсюду камеры, толпы людей. По сравнению с городом бетонная, выжженная выхлопами сопел равнина космопорта казалась едва ли не райским местом.

Потом на вылазку ушел Рэй и бродил почти шесть часов, Александр уже начал беспокоиться. Вернулся мрачный:

— Там негде спрятаться. Совсем. То есть она либо погибла, либо отсюда ушла.

— Значит, тогда с Дядей Ко ломайте базу полицейского управления. Ищите любую информацию.

— Я не умею, тут хакер нужен.

— У тебя в распоряжении самый мощный искусственный интеллект обитаемой части вселенной, и ты говоришь, что что-то не умеешь? Дядя Ко умеет, а ты садись и учись.

— Приказ получен, — мрачно отозвался Рэй, плюхнулся в кресло и закрыл глаза. Замер, общаясь с ИИ. Но вскоре процесс увлек его, он оживился, заерзал, отчетливо произнес «так тебе, сука!», потом удивленно распахнул глаза:

— Получилось… Оказывается, это не так уж трудно.

— Не трудно ему, — проворчал Дядя Ко, выжимая насквозь мокрую майку, потом забросил ее сверху на раскрытое вирт-окно с файлом по пропавшей рыжей «шестерке», устало упал в гамак и налил себе виски. На живот ему плюхнулся Барсик и замурчал, перебирая лапками. Лужа, выжатая из майки, зазеленела, покрылась густой щеткой травы, трава стремительно вымахала по пояс и заколосилась. В колосьях Александр опознал окровавленные клюшки для гольфа.

— Извини, не так выразился. Это с тобой нетрудно, не думаю, что у меня получилось бы в одиночку.

Дядя Ко польщенно улыбнулся и отсалютовал ему стаканом.

— Что это в тебе страсть к эксгибиционизму проснулась, у Машки научился? – Александр пальцем смахнул майку с вирт-окна, за ней метнулся Барсик и, урча, притащил ее хозяину в зубах.

— Есть немного, — повинился ИИ, заботливо расправляя одежку на растяжке гамака.

Но ни Александр, ни Рэй уже не обращали на него внимания, углубившись в чтение.

— Не найдена, — подвел итог Рэй, — значит, жива.

— Совершенно не обязательно, — не согласился с ним Александр, — как худший результат она может тихо загнуться где-нибудь в темном уголке, прячась от людей. Я не знаю, в каком направлении могут двигаться ее мысли. Это скорее, ты можешь представить. Или Дэн. Вы, все-таки из одной партии, близнецы. Значит, и образ мыслей должен быть хотя бы примерно похож. Вот ты бы как поступил?

— Я бы… я бы… — забормотал Рэй, возведя взгляд к потолку, — получил ломаную программу, убил хозяина… Я бы попытался выдать себя за человека. Только не здесь, где-нибудь подальше. Но в космос бы не поперся, мне на планете привычнее. Тем более, она тут жила, значит, с местностью могла быть знакома.

— Хорошо, — Александр поднялся, — пойдем взглянем на ее бывшее местообитание.

Пока они разговаривали, на город постепенно наползли сумерки. Небо стало темным, еще больше обезличивая дома, вырезая каменные джунгли из пространства и оставляя их скрести макушками пустоту. Начал накрапывать дождь, делая город еще более неуютным. Прохожих стало меньше, и те, кто еще задержался на улице, спешили, уткнув взгляд в землю. Рэй оттянул воротник куртки, как будто он душил его:

— Что-то мне здесь не нравится.

— Угу, — согласился Александр, — а люди здесь постоянно живут.

Адрес, по которому проживал хозяин рыжей «шестерки» был известен. Монорельс привез напарников в район поприличнее окрестностей космопорта; дома стояли чуть реже, уличное освещение было чуть ярче, да и тротуар был залит не дешевым вечным пластиком, а дорогущей асфальтовой смесью.

Напарники прошлись вокруг искомого дома. Дом как дом, такой же серый и безликий, как все остальные, магазинами в фасаде выходящий на улицу, пятью подъездами в маленький двор. В центре двора красовалась фигурная клумба с деревцем неизвестной породы посередине. По краю клумбы висели фотоэлементы, к деревцу была приткнута табличка с угрожающей оранжевой надписью «НЕ ПРИКАСАТЬСЯ. УНИКАЛЬНЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР. ОХРАНЯЕТСЯ ЗАКОНОМ». Уникальный экземпляр читать явно не умел и кренился на один бок, грозя оставить общество без своего присутствия.

Кроме чахлого деревца во дворе не было ничего. Рэй без энтузиазма постучал костяшкой пальца по запертой двери в подвал. Дверь ответила металлическим гулом. Словно испугавшись этого ответа, Рэй резко оглянулся и одним движением втиснул Александра в тень в углу за подъездом, перехватил руки и вытянул их над головой, прижался всем телом. Александр не сопротивлялся – он уже тоже услышал шаги человека, огибающего дом. Сам бы он и не подумал прятаться, но, если напарник так решил – почему бы и нет, не драться же с ним.

Молодой парень с пуговками наушников в ушах прошел мимо в трех метрах не поднимая головы, свернул в соседний подъезд. Рэй отлип от Александра, шумно выдохнул:

— Напугал? Извини. Сам испугался. Чего – не пойму. И так, на автомате. Замаскировался.

— Да нет, почему испугал? Нормально. Спрятался так спрятался. Только не пойму, зачем?

— Чтобы не видел никто, вдруг запомнят, в полицию доложат. На фиг!

— На фиг так на фиг, согласен. Давай подумаем, в какую сторону рыжая могла отсюда пойти.

— Здесь мы не поймем, — Рэй решительно вышел из двора на улицу и запрокинул голову, подключаясь к вай-фаю. Постоял так минуту и зашагал по направлению к монорельсу, — Пойдем вернемся, нужна карта местности.

Александр, у которого карта была скачана сразу по прилету, двинулся за ним, рассудив, что в теплой уютной яхте за чашкой кофе мозговой штурм устраивать приятнее, чем под усиливающимся дождем.

Когда они вернулись, «Космический мозгоед» уже стоял на зарезервированной площадке. Немного было странно, что возле корабля никто не носился, занимаясь одновременно тысячью разных дел, но пятачок перед шлюзом был освещен, и при их приближении створ шлюза приоткрылся, их явно ждали.

В пультогостиной было тепло, светло и шумно. Младшая часть экипажа толкалась на кухне, накрывая на стол, старшая восседала на розовом диванчике, Михалыч с ходу доложил, что «пррвтль пркрсн рбт», Маша красовалась в розовых веревочках, символизирующих бикини. В воздухе витал аромат жареного теста.

Наскоро поздоровавшись со всеми оптом, Рэй первым делом сунул нос на кухню, узнать, чем же это так пахнет. Увидел высокую, слегка покосившуюся стопку блинчиков, и глаза его округлились:

— Ух ты, блинчики! Можно? – не дожидаясь разрешения, стянул верхний, запихал его в рот целиком и замычал от удовольствия. Разделавшись со все еще горячим продуктом, подозрительно спросил:

— Алекс, а ты умеешь печь блинчики?

Александр, тоже успевший поздороваться, ответил:

— Умею. А что?

— А почему ни разу не спек? И меня не научил? – возмущению Рэя не было предела.

— Неполезно, — отрезал Александр и сел в кресло пилота, развернув его к диванчику.

— Зато вкусно! – парировал Рэй и стал подкатывать к кулинарам:

— Кто пек? Научите, а?

— Я, мои фирменные! – Тед гордо взмахнул букетом чайных ложек, отчего одна вырвалась и вознамерилась упорхнуть под потолок, но была перехвачена бдительным Лансом.

— А что, и научу! Дэна научил, и тебя научу!

Упомянутый Дэн принес на стол девять тарелок, балансируя ими на растопыренных пальцах. Вениамин Игнатьевич с доброжелательным благодушием взирал на разгорающийся дурдом. Станислав Федотович еле заметно поморщился:

— Алекс, вы что-нибудь выяснили?

— Только то, что в городе спрятаться проблематично. Есть предположение, что девчонка попыталась влиться в какой-нибудь не слишком законопослушный коллектив. Может быть, не в этом городе. Маша, допустишь моего искина к себе в гости?

Маша вопросительно посмотрела на капитана.

— Почему бы и нет?

Получив разрешение, Маша все равно надула губки:

— Только без стриптиза!

— Пульт управления и права администратора будут недоступны, — перевел Дэн.

— И не надо, — на голопанели появился импозантный мужчина во фраке. Маша сделала глаза сердечками и оделась в бальное платье из тончайшей кисеи, не скрывающее ни одной детали пышных форм. Дядя Ко покосился на нее:

— Милая, ты великолепна, как всегда. Давай поработаем.

Маша сменила наряд на офисную пару с декольте и сверху и снизу и на половину пультогостиной распахнула карту города.

Дядя Ко ткнул пальцем:

— Она жила здесь.

Все вгляделись в точку. Район находился неподалеку от черты города, за промзоной, отгородившей его от остального массива. Дальше были мелкие поселки и городишки, вплоть до следующего мегаполиса.

Станислав Федотович с сомнением покачал головой:

— Если она захочет по-настоящему спрятаться, найти ее поможет лишь чудо.

Дэн махнул рукой над картой – забрал себе:

— Можно я подумаю? Утром выскажу предположения. Не факт, что сумею угадать, но попробую, направление мыслей у нас должно быть примерно похожее.

— Давайте ужинать, блины остывают!

 

Хайгон.

Интернат «Солнечный зайчик»

Стась.

— Ась-ка-а-а!!!

Жанка вылетела из-за угла, издав воинственный клич. На крутом повороте ее занесло, и она была вынуждена слегка притормозить, что позволило Стась сгруппироваться, вдохнуть и вскинуть руки, и даже вякнуть, без всякой, правда, надежды на успех:

— Анька, не смей!!.. — Но тут светловолосый смерч пронесся по коридору и прицельно прыгнул метров так с пяти.

Стась хэкнула, выдерживая удар, спружинила на полусогнутых, потом, скрипнув суставами, крутанула Жанкино тело вокруг себя. Вообще-то ничего сложного, только сильная нагрузка на шею, которую Жанка привычно замыкает в кольцо рук. Не хватается, а именно замыкает. Словно крутишь крупный несбалансированный обруч с тяжелым довеском.

Крутанувшись пару раз, Жанка взвизгнула, разжала руки и плюхнулась в угол кожаного дивана. Телом она с пеленок владела так, что завистливо ахали матерые десантницы, а в глазах профессиональных тренерш всех мастей моментально вспыхивал азартный огонек.

Впрочем, огонек этот, быстро вспыхнув, так же быстро и угасал —  ленива и безалаберна была Жанка с тех же самых пеленок, а с милой улыбкой качать головой в ответ на всевозможные обещания и уговоры научилась даже раньше, чем говорить. В тау при желании, например, она уже сейчас входила не хуже тех охранниц, да вот только попробуй, вызови у нее это самое желание! Взывания к совести действовали еще меньше, поскольку совести у Жанки не имелось. О чем она с радостной улыбочкой сообщала всем окружающим, и лишь пожимала плечиками, когда те деликатно пытались не поверить.

Сегодня она могла с легкостью выиграть первый тур региональной олимпиады, а завтра запросто не прийти на второй только потому, что попалась интересная книжка и неохота было отрываться, не дочитав. Или мультик хороший нашла и захотелось заинтерактивить проду. Или еще какая весьма уважительная причина в виде плохой погоды.

Забавно, но почти никто на нее не обижался. Даже тетя Джерри не прибегала к суровым методам воспитательного воздействия. А на все неодобрительные поджимания губ по поводу систематических прогулов или поведения вообще Жанка лишь улыбалась безмятежно и рассеянно.

Наверное, именно такой могла бы стать Зоя Монроз, не случись в ее жизни двух революций, тифа, смертей и Роллинга…

Жанка и сейчас улыбалась. Широко и радостно. Но, пожалуй —  чересчур широко и слишком радостно. А на темное пятно нагрудного кармана стасиной форменки – кармана, с которого уже была спорота белая честитка, — старательно пыталась не смотреть.

Понятненько. Бабское радио не дремлет.

Стась хмыкнула, присела рядом.

— Как твое ничего?

Вопрос был традиционным, как и бурное приветствие до него. Почти что риторическим. Ответ, впрочем, оказался куда менее традиционным, но вполне в стиле.

— Дура ты! — сказала Жанка, помолчав.

Вот так. Честно и откровенно. Не взирая на…

Такая она.

— Тебе же радоваться надо, идиотке!

Жанка была моложе. На восемь лет. Восемь лет — это иногда очень чувствуется.

— И чего, скажи, ты там потеряла? Ханжи несчастные! Ну чего тут переживать? Не понимаю!

Стась хмыкнула. Дернула плечом.

 — А кто переживает?

— Ну не я же, в конце-то концов! Перед нею такие горизонты открываются, а она… Идиотка, одно слово. Ты же теперь свободна, как птица! Куда хочу — туда лечу! Кайф! А хочу — вообще никуда не лечу! По мне так еще больший кайф.

Это верно. Жанка — ребенок домашний до невероятности. В это почти

невозможно поверить, но с четырехлетнего возраста Жанка не покидала Хайгон. Ни разу. С милой безмятежной улыбочкой умудрялась даже как-то уворачиваться от обязательной ежегодной практики в Малом Поясе.

        Бедная Жанка…

— И вообще, я на твоем месте умотала бы в роскошный круиз. Ты когда по-настоящему отдыхала-то последний раз? Во-во… Да и что ты тогда видела, кроме своей драгоценной Базовой?!

— Ага, вот только круиза мне сейчас и не хватает для полного счастья. А кредитки попросить у тети Джерри…

 Теперь фыркнули уже обе, почти синхронно. Жанка махнула рукой, сказала с проникновенной задумчивостью:

— Аська, все — туфта и туфта туфтовая, вот что я тебе скажу.

Стась улыбнулась, осторожно сжимая свежевставленные зубы. Знала бы ты, сколько лет впаяли твоей не слишком-то умной сестричке вчера с учетом чертовой индексации и личной просьбы доверенного секретаря самой Фриды Лауэрс «разобраться по всей строгости и невзирая на личности». Знала бы ты…

— А к невесомости можно привыкнуть, фигня это! Нет, правда, я узнавала, даже и на линкорах бывают нужны поварихи, так что фигли у вас выйдет меня в десант загнать! — Голос у Жанки стал твердым. Показалось даже — зазвенел. И она засмеялась, чтобы скрыть этот звон.

Стась сглотнула — похоже, знает.

Б-бабское радио!

— Ну, это ты перегнула. До такого не дойдет.

Жанка улыбнулась ласково и снисходительно, словно это она была старшей, а маленькая глупенькая Стась не понимала таких простых вещей:

— Конечно, не дойдет. Я просто хотела, чтобы ты перестала жалеть себя и для разнообразия пожалела маленькую беззащитную и несчастную меня, которую злые тетки хотят заставить даже дышать по режиму! И звать меня тогда станут Жаном, представляешь, мерзость какая?! Да одного этого достаточно, чтобы…

— Я же сказала тебе — не волнуйся.

— А я и не волнуюсь. — Жанка безмятежно дернула плечиком. Посмотрела из-под полуопущенных век, мурлыкнула:

— А тете Джерри можешь передать, чтобы она не суетилась. Поскольку кое о чем я уже позаботилась. И теперь в авансистки ей меня не удастся запихать ни под каким соусом. Увы и ах! Не соответствую.

— Анька, ты с ума сошла…

— Ничуть. По-моему, так это вы все с ума сошедшие, а я так разумна до тошноты, противно даже. И вообще —  что за странная реакция? Могла бы хоть ради приличия поинтересоваться, кто он! Чтобы я имела право заделать таинственно-загадочное лицо и сказать со значением: «Это неважно!»… Да не переживай ты так, племянников на тебя не повешу, я блокаду еще полгода назад прошла.

— Да… Ну ты меня и убила… Одна радость — не думаю, что тетя Джерри будет счастлива это услышать!

— Да уж! Впрочем — это ее проблемы.

— А ты не радуйся — у нее еще одна возможность имеется.

— Какая?

— Запихнуть тебя в иможенки. Туда любых берут! Даже беременных!

Они расхохотались, и Стась почувствовала, как уходит возникшее было напряжение. Жанка внезапно оборвала смех. Спросила:

— Что-то еще случилось, правда?

Ушлая девочка.

Суд — ладно. Но экспертиза была закрытой.

Стась мотнула головой, остро ощущая тяжесть авантюроллового кубика на груди. При последнем запросе первой же триграммой выпало 2-5-6 —  «не перекладывай тяжесть свою на плечи более слабого». И она даже не стала выяснять всю гексаграмму. Зачем?

И так все ясно…

— У меня отобрали права.

Это была правда. Хотя и не та правда, которую почувствовала Жанка.

— Жалко, конечно. Но зачем они тебе — теперь? Ты ведь все равно кроме “единорогов” ничего не водила.

— Все равно обидно, можно было переучиться. И ни в одну приличную кампанию без них не возьмут.

— Послушай, но ведь они не имели права…

Ушлая девочка, черт бы ее побрал.

Стась отвела глаза и нехотя буркнула:

— Штраф обошелся бы в шесть с половиной лет… реальных.

Жанка присвистнула. Потом сузила глаза — она поняла.

Шесть с половиной лет.

По максимуму.

Зато никто не посмеет утверждать, что тетя Джерри делает поблажки своей племяннице.

— Ты ее видела?

А вот теперь следует быть осторожной, поскольку ложь Жанка чувствует за парсек.

— Да.

— Ну и что?

— Ну, ты же знаешь тетю Джерри…

Жанка хмыкнула — тетю Джерри она знала.

— Не понимаю… Ты же всегда была ее любимицей.

Стась ответить не рискнула, неопределенно мотнула головой. Сменила тему:

— Ладно, этот год ты доучишься, я все утрясу. А там посмотрим. Придумаем что-нибудь. Мне пора.

Она тяжело поднялась с дивана, чувствуя себя до странности скверно.

— Анька, будь!

— Будь, Аська!

Они ударились ладонями — это тоже был ритуал.

Стась подошла уже к самым стеклянным дверям, когда через весь холл

прозвенел напряженный Жанкин голосок:

— Аська, но ты все-таки обязательно будь, слышишь?!!

Стась обернулась.

Резко, на выдохе.

— Что ты мелешь?!!

Но гостевой холл и прилегающий к нему коридор были пусты.

Ему не везло — хуже ночи на пятницу может быть только ночь на понедельник. Улицы центра словно вымерли. Одинокие дамочки не спешили домой из ресторанов и от любовников, пьяные посетители не валили валом из казино, обкуренные подростки не расходились по домам богатых родителей…

Моргот случайно набрел на пьянчугу, у которого в кармане денег нашлось на две бутылки пива, потом вытащил из стоявшей машины барсетку, но в ней денег не было вообще. Наконец ему повстречался в меру пьяный гражданин с портфелем, но деньги он явно в портфеле не держал, а Моргот не добирал квалификации карманника. Гражданин не производил впечатление сильного и ловкого — так, загулявший мелкий чиновник, — и Моргот попытался отобрать у него бумажник силой. Но просчитался, за что получил сначала кулаком в лоб, а потом, лежа на асфальте, — презрительный пинок ногой в живот.

— Что, так сильно доза нужна? — брезгливо поинтересовался гражданин, глядя сверху вниз, как Моргот корячится и пытается хлебнуть немного воздуха. — Подавись…

Он вытащил из портфеля две крупные купюры — действительно, на дозу могло и хватить — и пустил их плавно лететь вниз, прямо Морготу на голову. Моргот выругался: если бы он мог только предположить, что деньги лежат в портфеле, то не валялся бы сейчас на асфальте, считая искры, высыпавшиеся из глаз — на лбу набухала здоровая шишка. Нет, разбойные нападения надо совершать с оружием, ну хотя бы с ножом. Гражданин не дождался, пока деньги упадут на землю, и направился своей дорогой. Мелькнула мысль догнать и вырвать портфель, но Моргот решил, что человек, столь мастерски владеющий кулаками, и бегать может не хуже него.

Подобные происшествия он относил к профессиональным рискам, но каждый раз долго досадовал на себя и переживал неудачу по нескольку дней подряд: еще бы — его, такого хитрого и ловкого, вываляли в грязи, унизили, над ним насмеялись, глядя свысока. Он пытался изображать человека, который не видит в этом унижения, только радуется полученным деньгам, но эта роль давалась ему плохо. Моргот не был вором по своей сути — он только играл вора. Когда он искал себе рискованные приключения, он вовсе не хотел, чтобы они заканчивались столь плачевно, напротив, если его «подвиги» кончались неудачей, пусть и не самой страшной, он уже не испытывал того, ради чего их затевал, — легкости и слегка пьянящей эйфории.

Поднявшись на ноги, он долго отряхивался, как будто хотел уничтожить следы случившегося, дабы ничто не напоминало о бесславном «налете».

Фортуна так и не улыбнулась ему в ту ночь, и на подвиги Моргота особо не тянуло: от удара в лоб раскалывалась голова. Он вернулся в подвал, когда светало, нашел в холодильнике кусок мороженого мяса, добытого Салехом с месяц назад, и лег спать, приложив его к шишке на лбу, — мясо воняло тухлятиной. Наверное, поэтому Бублик и утверждал, что еды нет совсем.

 

Мы не могли не разбудить его своей утренней возней. Мясо растаяло и капало розовой вонючей водичкой сквозь полиэтиленовый пакет прямо на подушку. Моргот сбросил его на пол и позвал:

— Бублик!

— Чего? — мы всегда ждали, когда он нас позовет, и немедленно заглядывали в спальню.

— Иди сюда.

Тот с готовностью протиснулся в дверь.

— Дверь закрой. И слушай внимательно. Я тебе сейчас дам пару адресов, сбегаешь и выяснишь, что там к чему. Ну, в общем, живут там эти люди или нет. Понял?

— Ага, — Бублик все понимал.

Он немало хлебнул за свою маленькую жизнь, гораздо больше меня и больше Моргота. Принято считать, что дети, которым приходилось не жить, а выживать, становятся отморозками. Это неправда. Жизнь научила Бублика совсем другому: он чувствовал чужую беду, как свою собственную, он умел сопереживать, потому что на своей шкуре испытал, что такое горе, боль, голод, страх. Он был удивительно добрым, мой друг. Жизнь заставила его стать старше и умней, а не злей и циничней. Наверное, потому, что он никогда не винил в своих несчастьях злую судьбу.

— И перестаньте орать… — добавил Моргот, вырывая из записной книжки листок.

— Ага, — кивнул Бублик с готовностью, — а Кильку можно с собой взять?

— Нет, — поморщился Моргот. — И не надо трепаться об этом всем и каждому.

Хранить тайны Бублик умел, ему не надо было повторять дважды. Перегородки в комнате Моргота пропускали звук слишком хорошо, и я слышал их разговор, но Силя и Первуня не слушали: они дрались за умывальник, хотя умываться, конечно, не любил никто из нас.

Моргот дал Бублику первый адрес в списке и те, что были подчеркнуты ногтем, потому что считал их наиболее важными. Адреса были написаны против фамилий Стогов, Станич и Ганев.

— И это… — Моргот посмотрел на кусок мяса, валяющийся на полу, — на помойку, что ли, снеси… Где Салех только раздобыл эту тухлятину?

— Ему в магазине дали, где он машину разгружал, — тут же объяснил Бублик. — Он думал, ему денег заплатят, а ему дали мяса. Он продать хотел, но никто не купил.

Не было никаких сомнений в том, что мясо стухло в попытках его реализовать…

Живой и здоровый Бублик поставил мне в вину тираду про его трудную жизнь.

— Килька, убери это. Я понимаю твое желание сделать меня ангелоподобным существом, оттенив демонизм Моргота. Но, честное слово, я вовсе не был добрым, я был нормальным ребенком. Вспомни, как мы издевались над Силей! Очень добрый Бублик даже дрался с ним время от времени! А ведь сейчас подумать — это же изощренная жестокость: смеяться над его надеждой на возвращение родителей. А?

Я неопределенно повел плечами, но вычеркивать ничего не стал.

 

Лео Кошев тихо кашляет, прочищая горло, прежде чем заговорить. В отличие от Моргота, он смотрит на меня с непониманием, когда я предлагаю ему коньяк.

— Главным инженером цеха, фактически руководителем, был Виктор Ганев, — начинает он, все так же сжимая пальцами подлокотники. Ничто, кроме нервно сжатых подлокотников, не выдает его волнения. — Я хорошо знал его, хотя формально он мне не подчинялся. Это был великий ученый, человек, преданный своему делу. Мы привыкли представлять себе ученых либо седыми стариками, либо нелепыми очкариками. Ганев более всего напоминал капитана парусника. Очень энергичный человек, очень деятельный и очень умный. У него в госбезопасности была кличка Хранитель. Я узнал это после его смерти, когда ко мне попали документы. Трагически погиб во время бомбежек. Если к его смерти не причастны люди Лунича (а я очень сильно сомневался, что это сделали люди Лунича, как я уже говорил), то тогда можно было говорить о разработке операции по лишению нас технологии производства искусственного графита. Сейчас я в это верю с трудом, и правды, боюсь, никто никогда не узнает.

— Почему они не купили Ганева? — спрашиваю я.

— Ганев не продавался, — пожимает плечами Кошев. — Вы можете в это не верить, но в те времена существовали люди, которых нельзя было купить. Заставить ученого работать на себя по принуждению? Не знаю. Не верю, что такое возможно.

— Возможно все, — вздыхаю я. — А второй, его заместитель? Технолог?

— Инженер-конструктор. Марко Станич. Был убит случайным выстрелом на улице во время уличных боев. Был еще некто Сава Стогов, так вот он погиб незадолго до продажи цеха.

Кошев морщится. Он не хочет произносить вслух того, что знаем мы оба.

— Зачем они ждали пять лет? — спрашиваю я. — Почему не вывезли цех сразу?

— Они не знали, где он. Они не знали даже, на каком из заводов страны он размещен. Наша государственная безопасность, вопреки общепринятому мнению, работала профессионально.

Я не собираюсь превращать нашу беседу в допрос, хотя мне очень хочется спросить: а откуда о цехе узнал ваш сын? Этот вопрос вертится у меня на языке, но я держу его при себе. Пока.

 

Никакой Ганев по указанному адресу никогда не проживал, Марко Станич погиб довольно давно, а вот некто Стогов скончался в больнице не приходя в сознание всего два дня назад — Бублик застал приготовление к похоронам и попал в очень неловкое положение. Больше Моргот Бублика на проверки не посылал — ходил сам. Он надеялся успеть. Две трети людей из списка расстались с жизнью пять лет назад, а остальные почему-то вздумали умереть на прошлой неделе. Моргот надеялся застать хоть кого-нибудь. И застал — Игора Поспелова семидесяти восьми лет, находящегося в НИИ скорой помощи с желудочным кровотечением. Моргот заявился в больницу, не дожидаясь часов, отведенных для посещений, и не ошибся: входить в НИИ мог кто угодно и когда угодно. Охрана на входе лишь поинтересовалась, в какое он идет отделение.

Дед лежал в коридоре, в длинном ряду металлических кроватей, расставленных по обеим его сторонам. В отделении толпилось много народу, только медперсонала видно не было. Громко кричал телевизор в холле, вокруг которого собрались больные в халатах и спортивных костюмах. Моргот постоял у сестринского поста в надежде узнать, кто из больных Игор Поспелов, но, так никого и не дождавшись, пошел по коридору, собираясь угадать. И угадал — это оказалось несложно: восковое лицо, плотно обтянутое сухой блестящей кожей, большие глаза с расплывшейся, затуманенной радужкой, и при этом — осмысленный, умный взгляд, спокойный и отрешенный.

— Вы — Игор Поспелов? — спросил Моргот, остановившись над стариком.

В глазах старика промелькнул страх, но тут же исчез, сменившись бесстрастием.

— Да, — ответил он тихо.

Роль сурового борца подполья не шла Морготу, и он долго примерял на себя разные образы по дороге в больницу. Очевидно, с равнодушным демоном, запертым на земле, старик откровенничать бы не стал. Моргот годился ему во внуки, и надеяться на понимание не приходилось. Образ, на котором он остановился, примирял его с необходимостью искать подходы и проявлять должное уважение к пожилому человеку — Моргот не любил просить, быть кому-то должным и проявлять уважение.

Он разглядел пустующий стул у соседней койки и с шумом притянул его к себе.

— Посмотрите на этот список, — Моргот вытащил из кармана замусоленный листок бумаги, — вы ведь знаете этих людей?

Старик вытащил руку из-под одеяла и взял список тонкими, чуть подрагивающими желтоватыми пальцами.

— У меня в тумбочке лежат очки. Будьте добры, достаньте их, пожалуйста, — попросил он, немного насмешливо глядя на Моргота. — Тумбочка под кроватью.

Морготу пришлось встать на колени и пригнуться к полу, чтобы обнаружить злосчастную тумбочку. Да еще и долго разглядывать полутемные полки — роль загадочного пришельца не предполагала таких манипуляций.

— Возьмите, — наконец сказал он, протягивая старику очки.

— Спасибо, юноша, — кивнул тот, и Моргот подумал, что дед в этом цехе наверное не был подсобным рабочим. Он больше напоминал профессора, привыкшего к ученикам, и долго разглядывал листок, отодвигая его от лица, словно Моргот явился на зачет и ждет оценки своего ответа.

— Да, я знал этих людей, — через некоторое время кивнул старик, — конечно, знал. Ни для кого не секрет, что мы работали вместе.

— Кроме вас, никого из них нет в живых, — сказал Моргот, пристально вглядываясь в лицо собеседника.

— Я это предполагал. Видите ли, у меня всю жизнь барахлила печень, но был очень здоровый желудок. О моем желудке мои друзья сочиняли байки, будто я могу пить неразбавленную серную кислоту. Я жив только потому, что они были недалеки от истины.

Игор Поспелов замолчал.

— Я знаю, что производил тот цех, где вы работали, — сказал Моргот.

Старик ничего не ответил, разглядывая Моргота без удивления и любопытства — скорей, изучая его и подбирая слова. А потом заговорил, словно и не услышал его утверждения.

— Знаете, я всю жизнь считал себя космополитом. В молодости я верил в коммунизм, который скоро наступит на всей земле, а потом — в здравый смысл человечества, в его ум и стремление к совершенству. Я искренне полагал, что научные открытия должны принадлежать миру. Меня очень тяготила необходимость работать в условиях жесткой секретности. Я восхищался теми, кто, рискуя прослыть предателем, передавал противной стороне военные секреты в надежде уравновесить силы. Нет, сам я ни на что подобное никогда бы не решился, но я завидовал принципиальности этих людей, их мужеству. Неважно, какой стороне они принадлежали. Наверное, я и сейчас стою на этой позиции. Но сдается мне, что мое детище, дело всей моей жизни, жизни моих друзей, моих коллег, соратников, если так можно сказать… Это детище не собираются дарить миру. Уравновешивать нечего. Нас хотят его лишить, отнять. Если бы речь шла о секретном оружии, я бы нашел этому оправдание. Но речь в том числе идет о мирном атоме, о том, что несет в дома людей тепло и свет. Простите, что я говорю столь высокопарно, но это действительно так.

Старик вздохнул, выдержал паузу и спросил:

— Скажите, цех уже уничтожен?

Моргот покачал головой.

— Странно. Зачем вы пришли?

Он спросил это так неожиданно, что Моргот вздрогнул и не сразу нашел, что ответить.

— Вы же зачем-то пришли, — продолжил старик. — Мне нечего бояться, мне все равно, кого вы представляете: Лунича, Плещука или наших друзей-миротворцев. Вы хотите что-то узнать, а когда я умру, спросить будет некого. Кто бы ни захотел меня спросить. Спрашивайте.

— Почему вы считаете, что у нас хотят отобрать технологию?

— Потому что иначе нет никакого смысла убивать тех, кто может ее воспроизвести по памяти.

— А вы можете воспроизвести ее по памяти?

— Разумеется. Я занимался ею сорок лет без малого. И потом, основы таких технологий известны каждому инженеру, ценность представляют лишь принципиальные технологические моменты, то, что можно считать открытием. То, что будет опубликовано в журналах лет через двадцать. Мы понятия не имели, насколько позади или впереди остального мира находимся. И сейчас не знаем. Возможно, наша технология вообще не представляет ценности, возможно, наше производство чересчур дорогостоящее или слишком медленное. И если физические свойства и степень чистоты реакторного графита мы могли сравнивать с зарубежными аналогами, хотя бы и с опозданием в несколько лет, то о качестве графита для получения чистого германия и кремния мы могли только гадать. Никто не продал нам и грамма… — старик посмотрел по сторонам, но отделение монотонно шумело вокруг и на них с Морготом внимания не обращало, — и грамма… Зато наши запасники и лаборатории, насколько я знаю, исследовали с особой тщательностью под предлогом поисков ядерного оружия. Мы двигались вслепую, совершенствовали технологию, снижали брак, сокращали потребление электроэнергии, а графитация — энергоемкий процесс. Через несколько лет мы узнавали, что наши зарубежные коллеги идут тем же путем, или другим, более витиеватым, или, напротив, прямым. Только это ничего нам не давало, поскольку обнародование таких сведений происходит на том этапе, на котором они уже бесполезны. Разведка наша такими мелочами не интересовалась.

— Скажите, а само оборудование цеха представляет из себя ценность?

— В определенной степени представляет. Но оно не сравнимо со стоимостью научных разработок, вложенных в него. С моей точки зрения, оборудование ценно только тем, что по нему можно судить о тонкостях технологии. Скажем так, воспроизвести эту технологию заново, с нуля, будет очень сложно. На это потребуются годы. И не просто годы. Учеными, да и инженерами, не рождаются, ученых создает среда, окружение, образование. Чем больше людей получает нужное образование, тем больше вероятность, что среди них отыщется один, способный открыть что-то по-настоящему важное. Но и этого мало. Открытие — это цепочка случайностей, это наитие, а наитие не возникает в голове на пустом месте. Вложение средств в фундаментальную науку всего лишь увеличивает вероятность появления цепочек, приводящих к открытиям. Сегодня мы еще способны дать миру ученых, настоящих ученых, но пройдет лет десять-двадцать, и их не станет. Молодые не стремятся в науку, образование постепенно выхолащивают, превращают в объект купли-продажи. Дети не ходят в авиамодельные кружки и шахматные секции, молодые люди озабочены добычей средств к существованию, родители не в состоянии платить за их обучение в вузах, а ученые — самая низкооплачиваемая категория людей… Я начинаю думать, что это делают с нами нарочно…

Моргот отвернулся в сторону — от лекций он скучал. Старик заметил это и замолчал.

— А в какую сумму вы бы оценили оборудование цеха? — тут же оживился Моргот.

Старик чуть заметно скривил губы:

— Я не коммерсант. Я ученый.

Моргот понял, что заигрался: загадочный незнакомец явно перестал нравиться Игору Поспелову.

— Его хотят продать. Почему его хотят купить, я уже понял. Теперь хочу понять, есть ли смысл его продавать? Если стоимость оборудования невелика?

— Знаете, юноша, награбленное обычно продают за бесценок…

Это Моргот знал лучше старого ученого. Гораздо лучше. И не смог сдержать усмешки.

— Вы не могли бы посмотреть на чертежи, которые мне удалось достать? — Моргот хотел спросить, представляют ли они какую-нибудь ценность, но вовремя сообразил, что загадочный незнакомец должен мыслить не только стоимостными категориями. — На этих чертежах отражено что-либо, что не может воспроизвести рядовой инженер?

Старик кивнул, и Моргот полез за пазуху, доставая неаккуратно сложенную миллиметровку.

Желтые пальцы дрожали, и широкие тонкие листы тряслись и тихо шуршали в руках ученого, как сухая листва на ветру. Моргот неожиданно представил себе, что будет, если к миллиметровке поднести огонек зажигалки: как легко вспыхнет бумага, как сгорит за несколько секунд, осыплется пеплом на грудь старика, покрытую жалким, запятнанным больничным одеялом. Ему показалось, что и старик может так же легко сгореть вместе с этой бумагой — такой же высохший, тонкий, дрожащий, как лист на ветру.

— Вынужден вас разочаровать: вы не продадите это и за бутылку водки, — старик улыбнулся, и руки его упали на одеяло.

Моргот сузил глаза и усмехнулся, чтобы скрыть разочарование. Он, конечно, не собирался продавать чертежи, но он надеялся передать их Максу. Передавать Максу дешевку он не хотел — ему непременно надо было доказать свою значимость и продемонстрировать исключительный талант шпиона.

— У меня нет на них покупателя, — зло ответил он старику. — У тех, кто имеет покупателя, я думаю, на руках не только все документы, но и оборудование. Куда ж мне со свиным рылом в калашный ряд?

— Скажите, а зачем тогда вам это нужно? — ученый взглянул на Моргота с любопытством. — Я все гадаю, кто вас прислал ко мне, и не могу понять… Мне, конечно, все равно. Те, кому я бы не хотел ничего говорить, пытались заставить меня замолчать, значит, им мои речи ни к чему… Тем, кто продает цех, не о чем меня спрашивать. Это дельцы, им без надобности знать технические секреты…

Он поднял глаза и улыбнулся Морготу — Моргот оставил лицо непроницаемым.

— Спрашивайте. Что еще вы хотите узнать?

— Я хотел вас попросить. Если это физически возможно, конечно. Если это вообще в принципе возможно. Напишите, что, по-вашему, могло бы помочь воспроизвести технологию, если она все же уйдет из страны. Самое главное.

Ученый посмотрел на Моргота и качнул головой:

— Мне нечего терять. Государственной тайны больше нет. Я напишу. То, что успею. Пусть мои последние дни станут осмысленными… Я не уверен, что мои записи попадут в нужные руки, но пусть они останутся. У первого встречного.

Крупная медсестра средних лет выскочила в коридор из ниоткуда и тут же деловито всплеснула руками:

— Наконец-то к дедушке пришли! Что вы думаете себе, а? Думаете, мы тут будем за вашими родственниками ухаживать? Что за народ пошел! Сдали старика в больницу — и дело с концом?

Голос у нее был громким, визгливым, и Моргот поморщился.

— Что рожу-то кривишь? Помыть надо дедушку, покормить, лекарств принести! Три дня лежит, ни одна душа не заглянула! Он же неходячий! Щас я список лекарств принесу, доктор специально оставил. А ты пока в ванну дедушку веди, чего расселся-то?

— Он же неходячий, — Моргот скрипнул зубами: этого ему только не хватало.

— Ну, судно возьми в ванной, над судном подмой. Вата в процедурном есть.

Она не дождалась ответа Моргота и прошла мимо по коридору в сторону ординаторской. Моргот хлопал глазами, глядя ей вслед, и не знал, как поступить: послать ее подальше — обидеть старого ученого. Но и роль доброй сиделки никак его не устраивала: он был брезглив.

Старик улыбнулся мягко и виновато:

— Дайте ей денег, если можете. Они так деньги из родственников вымогают. У меня никого нет, кроме соседей по квартире… Я понимаю, на зарплату медсестры можно ноги протянуть, вот они и изворачиваются. Они не ленивые и не злые, в общем-то. Но жить всем хочется.

— Сколько? — спросил Моргот.

— Я не знаю, — старик пожал плечами. — У меня, знаете ли, нет опыта…

Когда медсестра, пробегая мимо, кинула Морготу в руки листок бумаги, вырванный из блокнота, он остановил ее, схватив за руку.

— Сколько тебе надо? — спросил он пренебрежительно и сам не заметил, как в точности воспроизводит интонации того человека, что дал ему денег «на дозу».

Сестра остановилась, кокетливо зарделась и пожала плечами:

— А сколько не жалко?

Моргот достал из заднего кармана скомканную пятисотку и хлопнул ею по пухлой ладони медсестры.

— Но лекарств все равно принеси, — та, нисколько не стесняясь посторонних, спрятала деньги в карман,— у нас только анальгин и димедрол.

Моргот нехотя сунул список в задний карман, ни секунды не сомневаясь, что благотворительности на сегодня вполне достаточно.

— Не вздумайте ничего покупать, — оглянувшись, сказал ему старик, — мне это не поможет. Они не могут остановить кровотечение. Я стою в очереди на срочную операцию — она назначена на следующую пятницу.

Моргот посмотрел на ученого недоверчиво.

— Да, юноша. При поступлении в больницу меня честно предупредили: тридцать тысяч, и операцию сделают сразу же…

Ненависть — обременительное чувство… Моргот едва не потерял маску загадочного незнакомца, от которой и так мало что оставалось. Лицо его дернулось само собой, словно от судороги, но он быстро сделал его равнодушным. Однако от старика не ускользнуло его замешательство. И когда Моргот, уходя, оглянулся, то увидел желтый сжатый кулак на подушке возле уха, и ему показалось, что губы старика шепнули бесшумно:

— Непобедимы…

 Дождь стоял над городом третьи сутки. Если отложить дела, и просто долго-долго глядеть в окно, не отводя глаз, то в конце концов становилось ясно: дождь вовсе не ИДЁТ, он СТОИТ. Или, если ещё правильнее, то — ВИСИТ, ибо связь его косматых, перепутанных струй с низким клочкастым небом прослеживалась довольно чётко, а вот внизу, над травой, возле самой земли, струи как-то терялись, меняли форму и плотность, распадались на брызги и блёстки, а затем и вовсе исчезали, растворяясь в матовой воздушно-водяной взвеси, колышащейся на добрых пол-сажени от почвы.

   Казалось, всё вокруг остановилось, подчиняясь сонному ритму дождя, и даже само Время нехотя изменило своему вечному обыкновению, и с недовольным вздохом замерло на половине начатого шага.

   И город засыпАл, не закрывая мокрых оконных глазниц, ибо никто в нём не знал секрета дождя; а без него — как избавишься от сонного наваждения влажно струящихся миражей? И вот — город засыпАл. Не слышно было смеха и шуршания,  споров и признаний, не вспыхивал свет в чёрно-зеркальных окнах; даже случайные тени не мелькали по щелястым заборам, сразу лишив загадочности и таинственности все глухие и тёмные подворотни.

   Уже густые, мутные потоки на тротуарах переполнили сточные системы и перестали находить себе путь, превратившись в шершавые от капель стоячие болотца; уже водосточные трубы наполнились до краёв, словно поминальные бокалы; уже ленивое дыхание безысходности готово было коснуться парализованных сырым промозглым унынием дворов, тополей, столбов с погасшими фонарями, когда на улице, ближе к городской окраине, вдруг что-то нарушилось, вырвалось из-под дремотных чар. Со скрипом отворилась дверь, и на мокрой спине мостовой отпечатался и растаял в воде след, потом второй, затем — ещё и ещё…

Впереди идущего лохматая путаница дождя колыхалась, раздвигалась, делилась на отдельные, ровные и отвесные струи — пряди; а позади, там, где следы исчезли долю секунды назад, был уже совершенно другой дождь: стремительно и сильно, со звоном впечатывая капли сквозь слой воды в асфальт, этот дождь ШЁЛ!!! Шёл — могучим, весёлым и не долгим летним ливнем, после которого поётся, дышится и любится так, словно этим ливнем весь мир поклялся вам в вечной дружбе и искренности! 

Джазово звенели опомнившиеся водостоки, распахивались окна, а озорных улыбок не могли сдержать даже взъерошенные коты в чердачных лазах. 

   Проскрипела ещё одна дверь, и в рокочущий ливень выплеснулся босоногий мальчишка. Огромная тельняшка, такая длинная, что нельзя было понять, есть на её хозяине шорты или нет, вмиг намокла и сделалась ещё длиннее, хлопая сорванца по расцарапанным коленкам. Мальчишка, не обращая на это внимания, что есть духу припустил за тающей в дожде фигурой. Догнал, зашлёпал по лужам рядом.

   Идущий, казалось, шарил в дожде перед собой: равномерно поднимал и опускал вытянутую вперёд руку… Заметив мальчика, он остановился. Вода струёй стекала с закатанного рукава клетчатой рубахи, сбегала по одеревенелым джинсам, туда, где сквозь матовую линзу потока скорее угадывались, чем просматривались разбухшие от влаги ботинки.

   — Смотри,- заговорил он, кивая головой на дождь впереди. — Смотри, какой он перепутанный! Так сплетёшься, хочешь — не хочешь, а остановишься. И как же никто до сих пор не догадался… Говоривший поднял руку. В ней блеснул мокрыми зубцами длинный частый гребень.

   — А я чё за вами бежал — поглазеть, что-ли? — ворчливо отозвался мальчишка. — Я и сам всё понял. Вот! — он протянул зажатую в кулаке, явно мамину, массажную расчёску. — Думаю, а чё он один-то? Помогу… 

   И, не дожидаясь ответа, мальчишка принялся усердно и деловито расчёсывать канитель дождя перед собой. 

   Сразу за его спиной звонко дробили лужи ровные, как луч лазерного фонарика, плотные и частые дождевые струи, над не далёкой отсюда стеной леса, спихнув к востоку мокрое одеяло облачного фронта, сияло надраенное трёхдневным дождём закатное солнце, а рядом, широко взмахивая своим гребнем, шагал по лужам и улыбался Сказочных дел Мастер. Сколько ему было лет? Двенадцать? Двадцать? А может быть, двести? Мальчишке было всё равно. Ведь когда вы — друзья, какая разница, сколько вам лет! 

  «Я спрашиваю разрешения»

  Мир Ангъя.

  Алекс.

  Когда-то, ненадолго, Дим и Леш увлеклись цивилизацией Японии и Китая. Не богами и не боевыми искусствами, нет. Просто было интересно, как люди живут. Другие традиции, другие дома. Даже одежда и посуда — другие. Словно они нарочно старались выдумать что-то непохожее.

  Это было как инопланетян на Земле встретить. С двумя руками, ногами, очень похожих на людей, но других. Удивительных. Мальчишкам нравилось думать об этой непохожести…загадочности. Потом это прошло. Когда рядом поселилась семья китайцев и сначала Лешка, а потом Дим познакомились с Ли и Лянем. И поняли, что на самом деле все похожи. А когда Стражи начали тренировки, ребятам пришлось побывать в стольких уголках земного шара, что они окончательно в этом убедились.

  Сейчас, когда дверь открылась, и в комнату вошли трое, на Алексея снова накатило то полузабытое чувство чужести, как они говорили… Непохожести… И в то же время — похожести.

  Они были разные, эти трое. Высокий, смугло-кудрявый человек немного смахивал на Пушкина. Второй… точнее, вторая, — худощавая женщина, на вид самая обычная, красивая… Оба — в синей одежде с узором из золотистых заклепок. У женщины на четыре больше — отметило сознание.

  А вот третий…

  Алекс помнил, с какой злостью пленный «серый» говорил о краснокожих ан-нитах. Но увидеть не мог, его дар не включал в себя телепатию. А сейчас увидел…

  Нет, этот мужчина не был похож на индейца — оттенок кожи не бронзовый и не медный, а, скорее алый… черные густые волосы. Рост невысокий, одежда — белая, с такими же золотистыми заклепками, оттеняет эти яркие цвета… А главное — глаза. Широко распахнутые, черные, глубокие, они словно притягивали к себе, вбирая мельчайшие оттенки чувств…

  Он мгновенно осмотрел задержанных — Макс невольно встал — и остановил взгляд на Алексе.

  На этот раз импульс телепатической связи не пытались сделать незаметным — касание было мягким, «вежливым», но весьма зримым. Не заслоняя белых стен и напряженных лиц, перед глазами вдруг прорезался завис в воздухе алый цветок, похожий на тюльпан. Живо и ярко просияли лепестки, и цветок чуть придвинулся.

  Женщина что-то сказала, по интонации — предостерегающее, но краснокожий мужчина чуть улыбнулся, подняв руку ей навстречу — словно останавливая возражение. Пристальные глаза слегка прищурились — совсем ненамного — и «тюльпан» приглашающе раскрыл лепестки.

  «Я спрашиваю разрешения» — беззвучно и ровно проговорил спокойный голос.

 

  Что теперь?

  Мир Земля.

  Лина.

 

  Лина не отдернула рук.

  Сработали намертво въевшиеся навыки самоконтроля. Несмотря на сорвавшее в бешеный ритм сердце, несмотря на разом захолодивший кровь страх, она не изменилась в лице — даже дыхание не сбилось. Если ее сейчас видят, то…

  Страх снова ужалил ледяными иглами, но наперекор страху всколыхнулось упорство. Злость. Решимость. Еще поборемся… поборемся. Ну-ка, спокойней.

  Словно оценивая рисунок, она еще раз отодвинула от глаз картину, прищурилась…

  Итак, что мы имеем? Спокойней, феникс, мы с тобой — законопослушные подданные Империи… вот так, птичка… тише… тише… Ну-ка, что ж это за новое имущество объявилось в нашей комнате? Ох, зря я перестала проверять подслушку, с тех пор как Алекс сбежал…

  Камера новая. Современная. Судя по всему — из тех, что охватывают все комнату, не меняя положения. И видят даже в темноте.

  Стандартное оборудование для слежки… почти.

  Кое-чего не хватает. Лина удивленно-раздумчиво подняла бровь — нет «глаза».

  Маркировки нет, проще говоря. Служба слежения и Служба дознания, конечно, маскировали свои шпионские штучки, но при обнаружении на них сразу проступал либо глаз, либо меч под короной. Знак принадлежности «шпиона» к государственной службе. Лина знала это точно, поскольку в обвинениях на суде часто звучали пункты о покушении на имущество Империи…

  А здесь нет знака… нет…

  Так что же получается?

  За ней следят негласно? Секретность высшего уровня? Или это не Служба дознания? Кто тогда? Кто еще смеет вскрывать личную комнату ведьмы ближнего круга, ведьмы такого высокого ранга, что на ее арест непременно требуется санкция лично повелителя? Ближний круг — те, кому его величество доверяет…. Если так вообще можно сказать.

  Зоя?

  Может быть. Да… Ее высочество не желало смиряться с поражениями. И то что ее, родную сестру, Вадим одернул из-за Лины, не прибавило ей любви к фениксу. Так… возможно… вполне возможно… И что теперь делать?

  Спокойнее.

  Сколько б это здесь не провисело — оно не могло отследить ничего лишнего. Встречи в собственной комнате никто в здравом уме не назначит, ничего противозаконного она здесь не прячет, сама с собой наедине не разговаривает… и тем более, не высказывается по поводу Его Избранности.

  Так. Ну и? Не стоит паниковать?

  Или стоит…

  Нет. Если бы это была Служба Дознания, в комнату уже вломилась бы группа захвата. Нет… не стоит… не будем… И переноситься никуда не будем — мы законопослушные граждане, правда, птичка? И мы очень устали сейчас… Мы приляжем сейчас и подумаем.

  Все взвесим… А завтра — решим. Вариантов-то всего три — бежать, сделать вид, что ничего не произошло или требовать разъяснений. Громко требовать… И все равно… во всех трех вариантах она засветится как новогодняя елка

  Лина повесила неправильную картину на место. Медленно. Подчеркнуто спокойно. «Недоуменно» пожала плечами. Мол, смотрите, мне скрывать нечего и бояться тоже…

  И завалилась на диван. «Спать».

  Раздеваться, правда, не стала. Это было бы уже слишком… Сжав губы, Лина повернулась спиной к объективу.

  Это было глупо? Может быть, стоило сбежать сразу? Не обсуждается. Молча гипнотизируя взглядом стенку, Лина пыталась понять, не допустила ли ошибки. Стратегия поведения на случай слежки или подозрений выработана давным-давно. Еще три года назад, когда она ответила «да» на предложение вступить в Темную Лигу. Встав на путь риска, волей-неволей призадумаешься о том варианте невеселого будущего, в котором маячат наручники и дознаватели. Особенно, если отличаешься повышенной живучестью…. Это полезное качество в данном случае может оказаться минусом. Вот она и задумалась. Как говорится, «на воре шапка горит». Поведение кандидата на арест иногда может разоблачить его ясней, чем три десятка улик. Бегство неспроста считается признанием вины. Так же, как и гордое молчание в ответ на вопросы.

  Нет уж, я себе такого позволить не могу. К ангелам гордость. Я обещала Алексу, что дождусь… Я буду врать, выкручиваться до последнего. Мне есть ради чего жить. Пытаться выжить…

  Леш… где ты сейчас, Леша…

  Внезапно и тревога, и неотступная, давящая усталость, и неотвязные иголочки страха словно отступили, отодвинулись перед прихлынувшей тоской… Леш, Леш, Леша-а… Ощущение потери не проходило, оно было сильным, постоянным и жгуче-беспокойным — словно она потеряла что-то важное… утратила феникса, пламя, руку… и ни примириться с этой утратой, ни забыть!

  Стиснув зубы, плотно-плотно сжав веки, она глотала комок за комком, возникавшие в горле непонятно откуда, и старалась отвлечься. Феникс она или нет, в конце концов?!

  Что ж делать?.. Затаиться? Бежать? Или поднять скандал?

  Хм…

 

Прыжок до орбитальной базы отнял немного времени. Прыжок себе и прыжок. Потом несколько часов маршевого хода и приземление на огромную стальную тушу, зависшую в безопасном отдалении над негостеприимной планетой класса газовый гигант. Вокруг тяжело заслонившего полнеба зелено-фиолетового шара в изобилии вращались разнокалиберные спутники, их с переменным успехом ковыряли люди и ксеносы, и большая часть средств, вырученных от добычи минералов и другого ценного и не очень сырья оседала на базе, носящей длинный каталожный номер и негласное имя «Водоворот». Или совсем уж тщательно скрываемое и поэтому известное всем, кто хоть раз побывал в этом секторе – «Унитаз».

Присмотревшись, Рэй согласился, что да, два спирально закрученных рукава конструкции несколько напоминают вращающуюся воду. Александру конструкция показалась больше похожей на двух брюхоногих моллюсков, обвившихся друг вокруг друга, но про это он промолчал, потому что «Унитаз» еще куда ни шло, а «Трахающиеся слизняки» совсем ни в какие ворота не лезет.

За парковку на посадочной платформе содрали восемь единиц. Прижимистый Барсик, последнее время маячивший на периферии или вовсе не показывающийся, высказал свое мнение возмущенным подергиванием хвоста, но перечить не посмел и снова свернулся клубком на виртуальном коврике.

— Кто человеком пойдет? – спросил Александр, пряча банковскую карточку в карман.

Рэй замялся. Было видно, что ему и хочется, и пока еще страшновато. Александр разрешил его сомнения, скомандовав:

— Прекрасно. Надевай комбез и пошли, нечего резину тянуть.

Внутренние помещения орбитальной базы представляли собой гудящий человеческий улей. Все куда-то спешили, толкались, несли сумки и ящики, громко переговаривались, стараясь перекричать соседей. Рэй испуганным взглядом обвел толпу народа, смигнул и перешел в режим охраны объекта, пристроившись в полушаге за левым плечом Александра. Тот на него покосился, но ничего не сказал, понимая, что непривычному к таким массовым скоплениям напарнику так легче. Впрочем, наличие киберохранника ажиотажа не вызвало – то ли привыкли, то ли всем не до чужих заморочек.

Лавировать в постоянно двигающемся муравейнике оказалось проще, чем раздвигать оказавшихся на пути, и напарники, словно иголка с ниткой, прошили плотную толпу, поднялись на лифте против вектора гравитации к центру станции, где в точке, откуда начинались рукава «водоворота», находился торговый центр. Александр при виде его завис чуть ли не с открытым ртом, рассматривая и пытаясь понять логику архитектора.

Больше всего здание напоминало гигантский невообразимый клубок из гофрированной воздуховодной трубы десятиметрового диаметра.  Александр проследил по изгибам трубы взглядом, пытаясь сообразить, как расположены внутренние помещения и как по ним передвигаться. По потолку ведь не поползаешь…

Рэй, видя замешательство напарника, скинул карту. Оказалось да, именно по потолку. Во всех коридорах действовала искусственная гравитация, так что потолколазный спорт превращался в необременительную прогулку по длинным туннелям. При этом в каждой точке края туннеля для лучшего обзора поднимались, оставляя посетителя как бы на дне амфитеатра. Архитектором числился альфианин.

— Офигеть! – резюмировал Александр и, тряхнув головой, решительно двинулся штурмовать шедевр неземного зодчества. Рэй тенью последовал за ним.

На входе Александр предъявил улыбчивой девушке-администратору код исходящего вызова и удостоверение ОЗК. Девушка, наморщив носик, постучала по клавишам и одарила визитеров не только улыбкой, но и навигационной ключ-картой.

— Следуйте указаниям на карте, вас ожидают на складе номер семь. Хорошего дня!

Александр кивнул, благодаря, и активировал карту. На темной поверхности загорелась зеленая стрелка, указывающая маршрут. На пути пришлось два раза воспользоваться картой именно как ключом, проходя в помещения для персонала и для материально ответственных лиц. К дверям склада номер семь напарники подошли одновременно с вызванным туда кладовщиком. Или мерчендайзером. Во всяком случае, как называется сейчас эта должность, Александр не знал, да и по правде сказать, узнать не особо стремился.

— Вызывали? – на свет снова появилась ОЗКашная бумажка.

— Да, вызывал, надо бы проверить машинки. Если там и вправду то, о чем говорят, то заберете их, у нас серьезная организация, лишние проблемы нам не нужны.

Кевин, как гласил его бейдж, отпер дверь склада и пропустил гостей внутрь, войдя вслед за ними. В обширном полутемном помещении, заставленном ровными рядами пластиковых контейнеров, было тихо, товар надежно глушил рокот погрузчика, шаги и скрип пластика. Только от потолка отражалось невнятное эхо, не позволяющее определить, в каком месте лабиринта сейчас находятся работающие киборги.

— Пять штук, всем по шесть лет, с конвейера, не битые. Черт его знает, с какого фига тогдашнему заву понадобилось DEX’ов для погрузки и учета купить, спецгрузчики бы лучше справились. Но и эти нареканий не вызывали. Так-то мы за ними следим, техобслуживание регулярное, работа по графику двадцать часов работы – пять отдыха, каждые два часа десятиминутный перерыв на гигиенические нужды и питание. В общем, сами смотрите, сейчас я их позову, — Кевин вытащил из кармана приборчик и закликал кнопочкой.

Александр дернулся – резкий звук, не слышимый человеческим ухом, ударил по барабанным перепонкам с агрессивностью хорошего молотка. Рэй остался неподвижен – видимо, он был знаком с таким устройством и знал, чего от него ожидать.

— Вы что, это слышите? – кладовщик с подозрением уставился на Александра.

— Да, — неохотно подтвердил он.

— Вы что, тоже киборг? – подозрение переросло в недоверие.

— Да. А что, это запрещено? – Александр вспомнил, что принцип «лучшая защита – это нападение» никто не отменял.

— Нет. Просто странно.

— Ничего странного. Общество Защиты Киборгов не только защищает, но и предоставляет работу. Где еще можно работать DEX’у, отрастившему себе разум?

В проулках между контейнерами показались киборги, сначала четыре, пятый чуть приотстал.

— Ну давайте, работайте, — Кевин кивнул на подошедших, потом посмотрел на Рэя, — а он тоже разумный?

— Временами, — Александр уже раскладывал рабочий чемоданчик. На общей частоте прозвучал бодрый голос Рэя:

— Эй, братва, конфет хотите? У меня много, на корабле, пошли, похаваем!

Пять пар глаз с интересом уставились на него. Шесть пар – Александр не ожидал от напарника таких панибратских слов. Семь пар – Кевин, заметив, что все смотрят на пришлого киборга, тоже стал его рассматривать.

Молчание прервалось нелепым возгласом:

— Аааееыыы! – один из рабочих киборгов протянул ладонь, шагнул к Рэю и обрадованно повторил, — Аааееыыы!

Остальные четверо тоже, словно примагниченные, одновременно сделали плавный шаг вперед. К Рэю. Он попятился, не понимая, что от него хотят. Мычание рабочего стало требовательным, почти угрожающим:

— Аааееыыы!

«Конфеты!» — понял Александр и приказал сам себе, своему внутреннему Алексу найти эти дурацкие конфеты вот прям сейчас, немедленно.

Перед сетчаткой моментально возникла зеленая координатная сетка, наложилась на контейнеры вокруг, сделав их совершенно неузнаваемыми, сам собой выскочил интерфейс местного искина, быстро мелькнула таблица и тут же перекрылась схемой, схема совместилась с координатной сеткой, на гибриде алой точкой запульсировала цель, и тело пришло в движение. Сделало два шага до ближайшего контейнера, используя малейшие неровности вроде ребер жесткости, взлетело почти на полтора метра к соседнему контейнеру, потом на верх штабеля, оттуда длинный прыжок с переворотом, взмах рукой пробил тонкий пластик контейнера с бакалеей, и вот уже пакет килограмм на пять летит вниз, от удара о пол лопаясь и рассыпая перед решительно настроенными рабочими фруктовые карамельки. Киборги сгрудились вокруг свалившегося «с неба» лакомства, а Александр, которого покинул выполнивший приказ Алекс, озадаченно несколько раз мигнувший оранжевым индикатором энергии в правом углу поля зрения, неожиданно оказался в положении кота, который забрался на макушку яблони и не знает, как оттуда слезть. Пришлось банально спрыгивать с пятиметровой высоты. Бетонный пол, конечно, не лучший мат для прыжков, но ничего, обошлось. Александр окончательно понял, что вот в такие моменты надо довериться системе, она знает, что делать, и думать о чем-нибудь постороннем. Если не о Англии, то о том, что теперь с этими пятью делать.

Впрочем, чего тут думать? Заказчик всего этого безобразия, то есть осмотра, кто? Кира. Вот ей и решать, что делать с кучей несоциализированных боевых машин. А то стазис-капсул на яхте всего четыре, и оставлять за спиной бодрствующее нечто с углеводной манией – это значит обрести реальную возможность проснуться под вопль «Еееии!». Или не проснуться вовсе. Потому что если даже появление новых морд в тесном мирке привело к нарушению равновесия, что же говорить о перемене обстановки?

Все эти соображения Александр изложил Кире, едва только удалось с ней связаться. Надо сказать, удалось довольно быстро, без всяких происшествий и происходящих по ту сторону вирт-окна форс-мажоров. Кира ответила из офиса, и была на редкость спокойна.

— Говорите, совсем дикие и не понимают, что происходит? Странно, почему бы так?

Александр развернул видеофон камерой к уничтожающим конфеты киборгам.

— Видите, с ними все нормально. Они целы и здоровы. Вероятнее всего, что-то вроде синдрома Маугли. Это когда дети…

— Я знаю, что такое синдром Маугли, но как он относится к нашему случаю? Их собаки не усыновляли.

— Да, но и социализации не было. Они долгие годы видели только четыре лица рядом и одно приходящее раз в месяц, выполняли однообразные действия, таскали одинаковые ящики. То есть программно они общаются, выполняют работу, реагируют на команды, все как положено. Но стоило ситуации хоть на шаг выйти из рамок привычного и прописанного в системе, и тут же деятельность перешла под контроль уже хорошо сформировавшегося мозга. Но нормы поведения этим мозгом не усвоены, и мы имеем то, что имеем. Давайте мы их пока что оставим здесь, а вы пришлете хорошего киберпсихиатра.

— Да где его взять, тем более хорошего? Никаких нет, не учат в вузах. Их точно можно оставить?

Кевин, поняв, что вот это непонятно что, которое образовалось на месте привычных рабочих, собираются оставить под его контролем, запротестовал, едва ли не выдрав видеофон из рук Александра:

— Нет-нет, это просто невозможно! Немыслимо! У меня тут материальные ценности, поставки товара, люди, в конце концов! Я не могу доверить все это вот этим…, — кладовщик замялся, не в силах подобрать определение «этих». Потом уже с меньшим накалом продолжил, — Кто их знает, что им в голову придет в следующий момент. Мы уже все головизорами напуганные, последствия срывов видели.

Кира успокаивающе заворковала в трубку:

— Ни в коем случае не беспокойтесь – срыва не будет. Ведь срыв происходит тогда, когда киборга ставят в непереносимые условия…

Пока они договаривались, Александр пронаблюдал, как восполнившие дефицит быстрых углеводов киборги, не получив распоряжений, вернулись к выполнению своих обязанностей. Поднял с пола карамельку в яркой оранжевой обертке, развернул и забросил в рот, машинально смяв фантик в кулаке и положив в карман. Подошел Рэй, все это время прикрывавший человека от своих собратьев.

— И что делать будем?

— Ничего, — булькнул в ответ Александр, — мандариновая начинка оказалась очень уж вязкой и склеила челюсти похлеще стоматологического клея, — сами договорятся. Наше дело сторона – разумность выяснили, Киру уведомили. Недоразумность, — поправился он, наконец, справившись с конфетой.

Рэй покосился на разноцветную россыпь на полу, но повторять эксперимент не стал, ограничившись кивком.

Кевин договорил и сунул видеофон Александру:

— Держите, она хочет с вами поговорить.

— Да? – спросил Александр у Киры. Та скорчила просительную мордочку, захлопала ресницами.

— Алекс, не откажетесь ли вы выплатить этому, безусловно порядочному гражданину некоторую сумму? И он будет согласен подержать пятерых бедняжек у себя, в привычной среде обитания, пока не прилетят наши специалисты?

— Кира, оставьте, пожалуйста, ваши гримасы, они на меня не действуют. Лучше скажите, какую именно сумму я должен выплатить гражданину?

Кира назвала. Александр присвистнул.

— Ничего себе! С какого перепугу?

— Стоимость пятерых киборгов в хорошем состоянии, стоимость корма в передержке, стоимость пользования помещением…

— Ладно, ладно. Когда ваши специалисты прилетят?

— Я лично позабочусь о том, чтобы было как можно быстрее. Найду и позабочусь.

Закончив разговор, Алесандр уже хотел было перечислить Кевину на счет деньги, но тут его отодвинул Рэй.

— Давайте обсудим детали, таки пока еще уважаемый гражданин. Киборги в хорошем состоянии, но позвольте, мы не проводили детального обследования. Содержание при недостаточном освещении приводит к падению зрения от пяти до восьми с половиной процентов и к избыточному накоплению мелатонина в организме. Вычтем за износ оборудования при эксплуатации. Также вычтем стоимость услуг бригады грузчиков и счетоводов, потому что до прилета специалистов ОЗК киборги будут выполнять привычную работу и нанимать вышеупомянутую бригаду вам не придется…

Александр привалился к боку контейнера, с восхищением наблюдая дивную картину. Рэй торговался самозабвенно и рьяно, так, окончательно заморочив голову кладовщику, что сумма снизилась на три тысячи единиц. Потом, видя, что человек уже на грани истерики, быстренько завершил сделку, кивнул Александру, чтобы тот перевел деньги, потащил Кевина к конторской стойке с компьютером, заставил напечатать и подписать бумаги, скрепляющие договор.

Сунув нос везде, где только можно, в компьютер, в камеру отдыха киборгов, в санитарную комнату, тщательно все обследуя и нещадно критикуя, Рэй утихомирился и сделал вид, что позволил Александру увести его оттуда. Кевина они оставили переваривать новости на рабочем месте.

По дороге к припаркованной в доке яхте, Александр поинтересовался:

— Где ты научился ТАК торговаться?

— А, это… Я просто видел, как на рынке авшур торговался. Решил попробовать. Получилось?

— Еще как! Это ж надо не только свою линию гнуть, но и вовремя все аргументы вспомнить. Пусть даже и нелепые. Я вот совсем не умею, а ты его запутал знатно. Не опротестует?

— Нет, я же не врал. Ну, чуть-чуть преувеличил. Самое чуть-чуть. Больше на интонациях, чем на фактах. Так что подержит он ребят у себя сколько понадобится, и потом еще Киру поблагодарит, что избавила от страшных боевых киборгов.

— Талант! Ты мне, талант, вот что скажи – на яхту что-то сейчас нужно приобрести?

— Нет. Не знаю, — Рэй напрягся, понимая, что что-то упустил.

— Надо. После наших хождений через шлюз в ядовитой атмосфере надо пару патронов кислорода прикупить, обновить запас. И новая вода кончается. Можно, конечно, пить очищенную, не проблема, но нерециркулированная просто вкуснее.

Рэй пристыженно кивнул и тут же оживился:

— А пока мы на крупной станции стоим и время есть, можно и профилактику провести, верно ведь?

— Совершенно точно.

Пока Рэй проводил профилактику, с помощью обоих искинов и Фоста лазая по недрам яхты, Александр разговорился с Дядей Ко, рассказав ему о оранжевом индикаторе энергии.

— Впрочем, он тут же снова стал зеленым. Вот что это могло быть? – закончил он рассказ.

Дядя Ко, а большей частью он был с Рэем, подумал и высказал предположение, что работа процессора и имплантатов одномоментно исчерпала глюкозу в крови, и, чтобы она вышла из депо, потребовалось несколько секунд, именно тогда индикатор был оранжевым.

— Ты за этим делом последи, еще несколько раз проверь. Как бы не оказалось, что наши товарищи перемудрили, поставив железо, требующее больше ресурсов, чем позволяет метаболизм тела.

— О себе беспокоишься? – прищурился Александр.

— Конечно, — совершенно не смущаясь ответил ИИ.

Вскоре заляпанный смазкой Рэй вынырнул из-под двигателя и доложил, что вода залита, кислород установлен, с тем, что они проверили все в порядке, но на некоторые узлы не хватает знаний, и лучше вызвать людей, которые во всем этом разбираются. Так, на всякий случай. И внимательно посмотреть, что они будут делать. И литературой обзавестись.

— Вызывай, конечно, если нужно, — разрешил Александр, — жизнеспособность корабля вещь слишком серьезная, чтобы ею пренебрегать.

— И стазис-капсулы поменяем. Хотя бы одну, можно?

— Можно. Рэй, это же почти что твой корабль, зачем ты спрашиваешь?

— Так, по привычке, — Рэй уже с видеофоном в руках вызванивал техников.

Пока профессионалы, сопровождаемые внимательным Рэем, проверяли движки и монтировали полноценный гибернационный модуль, Александр погулял по станции, полюбовался на шарообразный садик экзотических цветов, растущих в невесомости. Для любования посетителям предлагались решетчатые дорожки по окружности сферы. Потом ноги занесли его в ювелирный магазин. Тут он быстро вспомнил что все-таки девочка, и купил себе домой комплект из серебра с аммским жемчугом, понимая, что темно-синий кла-клот будет прекрасно оттенять синие же глаза. Подумав и посмотрев по стендам еще, купил дочери подвеску из желтого ювелирного сплава с тонким косоугольным диском минерала, название которого услышалось через присвистывающий акцента продавца как «искусственный спессартин». Александру было все равно: спессартин так спессартин, главное – Наташе понравится. Яркая зеленоглазая шатенка, она и украшения предпочитала яркие и броские.

К тому же что привозить из дальнего путешествия, как не камешки?

На яхте полным ходом шли работы. Александр, не вмешиваясь в процесс, Рэй сам справится, с его-то способностью торговаться, ха! прошел в рубку. Нашел и почитал про спессартин. Стал читать дальше про группу оранжевых камней, но их оказалось много, больше сотни, так что не дочитав и до половины, Александр заснул. Разбудил его Рэй:

— Спишь, засоня? Вставай, освобождай кресло, отправляемся! Хотя нет, я устал, сам поведешь, не против?

Рэй закопался в холодильник и чем-то оттуда захрустел.

— Не против, — Александр обнаружил, что спал больше пяти часов, — дай только умоюсь.

Он протиснулся мимо Рэя в душевую и склонился над раковиной, из-за плеска воды не расслышав следующий вопрос, произнесенный с набитым ртом.

— Повтори, — Александр вытерся и вышел. Рэй проглотил не до конца прожеванное:

— Я, пока там ковырялся, кино скачал, «Маугли», посмотрим?

— Я видел, неоднократно. Сам смотри.

В рубке Александр стал прогревать двигатели, а Рэй запрыгнул на лежанку и включил кино на планшете. Озвучка сразу заинтересовала Александра, но он взлетел, разогнал яхту, не отвлекаясь, и только после выхода из гиперпрыжка встал и потянул планшет к себе:

— Ну-ка, дай, посмотрю, что-то они не то говорят.

Из планшета тем временем бодро донеслось «Мы единственный кровь на ты и я!». На экране маленький ксенос в серебристых чешуйках скакал в окружении фиолетовых пятиглазых страшилищ на двух ногах и полной пастью зубов. Александр открыл рот в изумлении. Потом закрыл. Потом его прорвало:

— Это что за бред и порнография?

— О, это классно! Вот этот шоаррец, Мяу-гли, в детстве потерялся, и его приютили пустынные лисы. Он вырос, стал вожаком стаи и сейчас они вместе отбивают нападение диких и агрессивных варанобизонов.

— Ясно, — Александр отдал планшет обратно, — Дядя Ко, а в этой версии вселенной нормальный Маугли есть?

 

Долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли — скоро сказка сказывается, да не скоро дело делатся.

Иван-царевич и Белый Полянин: [Тексты сказок] № 161.

Маринка проснулась от того, что ей стало жарко и солнце светило в глаза. Она высунула голову из спальника и огляделась. Ну конечно! Пуховый спальник, хоть и легкая, но пуховая куртка, теплый спортивный костюм, да еще и подстилка из еловых веток — она так и знала! Вместо того чтобы отдыхать, Игорь устраивал ее постель. А она отключилась и даже не помнила, как он укладывал ее спать. И ведь говорила, что никогда не устает.

Вылезать из уютного теплого гнездышка не хотелось, но и сна не было ни в одном глазу. А еще она была бы не прочь чего-нибудь съесть. Повалявшись еще минут десять, Маринка все же вылезла на свежий воздух.

Полянка, которую им подобрала для дневки перелет-трава, оказалась просто чудесной: опушка сухого, светлого леса, речка с коричнево-красной прозрачной водой и невысокий песчаный бережок. Теплый мягкий мох у леса, зеленая трава у реки — сюда хорошо приезжать на пикник.

Игорь, оказывается, не только уложил ее спать, но и набрал дров для костра и подвесил над ним кастрюлю с водой — поднеси спичку, и через десять минут вскипит чай. Сам он спал между кочек на белом коврике, похожем на туристический, но узком и коротком. До него солнце еще не доползло, и, похоже, он так и не согрелся, да и покрывался он только своей фуфайкой. Маринке неожиданно стало жаль его: она преспокойно спала в теплом гнездышке, а он в это время, с больной коленкой, собирал дрова. И теперь мерзнет, вместо того чтобы греть ногу.

Она накрыла его развернутым спальником, осторожно подоткнув его со всех сторон, стараясь Игоря не разбудить. Ведь проснется и не станет греться под одеялом, побежит что-нибудь делать. Индеец. Какой он смешной, когда спит… Вовсе не взрослый человек, а маленький медвежонок. С челочкой на лбу…

Ей непременно захотелось сделать для него еще что-нибудь. Например, приготовить еды. Чтобы он проснулся, а у нее уже была горячая каша с мясом. И кипяток для чая. Надо посмотреть, что у него с собой в запасе. Маринке рюкзак собирала бабушка и из еды положила гречку с тушенкой, сахар, чай и топленое масло. И множество других полезных вещей, про которые Маринка и не подумала: например, два мотка тонкой капроновой веревки. И для Игоря лично отдала свой мешочек с песком, сделанный из штанины старых джинсов, греть ногу. У бабушки тоже болели суставы на ногах, и она знала, как их лечить. Песок долго держит тепло — если его нагреть и обернуть колено, получится не хуже, чем физиотерапия в поликлинике.

Маринка заглянула в рюкзак Игоря и тяжело вздохнула — им долго придется давиться гречкой и тушенкой. Даже банки оказались одинаковые, наверняка их купили в одном магазине. Игорь, правда, не взял масла, зато на дне рюкзака приятно шуршали большие шоколадки. Там же нашелся полный мешок соленых сухариков — Маринка не удержалась и сунула горсточку в карман: с каждой минутой есть хотелось все сильней.

Умываться в речке было холодно и неудобно. Маринка чуть не промочила сапоги, когда утопила в воде зубную щетку и пыталась ее достать. Но ей все равно нравилось жить на природе, тем более что вовсю светило солнце. Она вернулась к костру посвежевшая и полная энтузиазма.

Ее кастрюлька была немного больше, чем у Игоря, и она решила сварить в ней кашу, а в маленькой вскипятить чай. Приготовление пищи на костре оказалось делом гораздо более сложным, чем она думала вначале. Вода или не кипела вообще, или выплескивалась через край. Из костра летел мусор, сдвигать кастрюльку было горячо — Маринка обожгла палец, перепачкалась в саже, четыре раза доливала сырую воду кружкой, потому что часть выкипела, а часть пролилась. Провозилась она больше часа, но, вроде, гречка получилась неплохой. Только соли она положить забыла, пришлось исправлять этот недочет, когда каша стояла на углях — упревала.

— Что это ты делаешь, Огненная Ладонь? — услышала она голос проснувшегося Игоря.

— Прикинь, я готовлю еду! — рассмеялась она и повернулась к нему лицом.

Он сморщился от смеха, хотя честно хотел это скрыть.

— А почему у тебя такое странное лицо?

— Чем это оно странное? — удивилась Маринка, подошла к воде и взглянула на свое отражение. Даже в таком скверном зеркале и то было отчетливо видно, что лицо ее покрыто черными пятнами — не иначе, она трогала его руками и оставляла хорошо заметные отпечатки сажи. Она снова рассмеялась.

Игорь поднялся и, здорово прихрамывая, подошел к костру.

— Неужели ты умеешь варить гречневую кашу? — спросил он с едва заметной улыбкой.

— Еще как. Сейчас я заварю чай, и ты ее попробуешь. Между прочим, мне бабушка тоже дала в дорогу гречку с тушенкой, так что питаться нам придется однообразно.

— У меня есть сухарики… И шоколад, — он с трудом нагнулся к своему рюкзаку и достал полотенце и зубную щетку.

— Сухарики я уже грызу. Как твоя коленка?

— Нормально.

— Ты хотел сказать «очень плохо»?

Игорь виновато улыбнулся:

— Да, примерно это я и хотел сказать. Ничего, сейчас мы позавтракаем, и я ее вылечу. Не беспокойся, к вечеру все будет хорошо.

Он ушел умываться, а Маринка осталась заваривать чай. Интересно, как он собирается лечиться? В кармашке его рюкзака она нашла финалгон, но бабушка, например, лечилась им очень редко. И сама Маринка воспользовалась им один раз в жизни — в первый и в последний, когда потянула спину и решила, что это самое надежное средство. Средство оказалось чересчур радикальным. Пожалуй, надо погреть песок, который дала ей бабушка, от этого ненормального можно ждать чего угодно. Сожжет кожу и вообще не сможет ходить.

Маринка перелила кипяток в кружки, вытерла кастрюльку насухо, высыпала в нее песок и поставила на угли. В случае чего она просто пересыплет его обратно.

Каша получилась вкусной. Или Маринке так показалось с голодухи? Во всяком случае, Игорь ее похвалил. Но с него станется, он мог похвалить ее кашу просто из вежливости.

— Эх, я бы подремала еще часиков восемь-десять, — Маринка поднялась и потянулась, хрустнув косточками. — Не хочешь?

Игорь пожал плечами.

Она принесла к догорающему костру спальник и белый коврик Игоря.

— Ты поспи, — предложил он, — а я полечусь и на солнышке погреюсь.

— Э, нет. Что-то я тебе не доверяю. Показывай-ка свою коленку.

Он смутился, как девочка, и даже покраснел.

— Не надо, я сам.

— Вот еще! Давай-давай. Знаю я, как ты собираешься лечиться.

Он, поломавшись еще немного, закатал штанину и развязал шерстяной шарф, намотанный на ногу. Колено было опухшим, покрасневшим, а местами — с облезшими волдырями.

— Ты больной на голову придурок, Медвежье Ухо, — поставила Маринка диагноз. — Кроме того, что это воспаление, тут еще и химический ожог. Ты собирался и дальше лечиться своим радикальным средством?

— Но помогает же… — попробовал он оправдаться.

— Мы будем лечить тебя физиотерапией, надеюсь, она тоже поможет. Бабушка всегда так лечится.

Она долго возилась с горячим песком, пока не нашла способ, как пересыпать его обратно в мешок. Джинсовая штанина нагрелась слишком сильно, пришлось подождать, пока она слегка остынет. Но в конце концов Маринка обернула ею ногу Игоря, намотала сверху шарф, заправила его брючину в сапог и для верности привязала сверху свою куртку — на фуфайке Игорь сидел.

— Ну как? — спросила она, очень довольная собой.

— Тепло, — он улыбнулся.

— Вот то-то. Представь, как бы ты сейчас мучился со своим финалгоном.

— Спасибо.

— Ерунда. Можем пока немного поспать, а можем попробовать перевести латинский текст с того листочка.

— Каким образом?

— Я распечатала словарь и взяла с собой. Только очень мелко, чтобы много бумаги не тащить.

— Ну, тогда давай попробуем, — Игорь достал из-за пазухи сложенный листок и развернул его.

Маринка принесла словарь и села поближе. К тому времени, как она задремала на теплом солнышке, они не перевели ничего. Во всяком случае, в словаре не нашлось ни одного варианта первого же слова, которое они встретили. Почерк был неразборчивый, и вариантов оказалось сразу несколько. Однако к тому моменту, как она проснулась — а солнце уже шло к западу, — Игорь таки успел перевести несколько предложений.

— Ну, как тебе спалось? — улыбнулся он.

Маринка потянулась:

— Отлично. Еще бы пару часиков так же. И тебе того же желаю. Я за последние дни спала часа по четыре.

— Я еще успею. Посмотри лучше, какой интересный текст. Первое слово я перевести не смог, но думаю, что это какое-то ботаническое название. А дальше пошло легче. Называется документ примерно так: «Получение семян от какого-то вольного растения». А поскольку ниже идет описание этого растения, то могу предположить, что речь идет о нашей травке. Вот: «светящиеся в темноте лепестки, мелкие, с зазубренными краями, имеющие радужную окраску, собраны в крупное соцветие. Не имеет пестика и тычинок. Стебель вьющийся, тонкий, с мелкими листьями удлиненной формы. После зацветания перемещается с места на место по своему усмотрению. Причины и закономерности перемещения не выяснены». Это пока все, что я перевел.

— Ничего себе. Значит, этот таинственный монах тоже охотится за травкой, как и мы?

Игорь пожал плечами:

— Вполне возможно. Помнишь, Волох говорил, что травка не дается в руки тем, кто обладает магическими способностями? Я думаю, не монах ли этот за нами следит? Ждет, когда мы поймаем травку?

У Маринки по спине пробежали мурашки — монах казался ей выходцем из ее детских кошмаров, привидением, посланным специально для ее запугивания.

— Да уж, — пробормотала она, — веселенькая перспектива.

— Я думаю, надо просто быть к этому готовыми. Ты не заметила, что прошлой ночью за нами кто-то шел?

— Если честно, то нет. Но мне было как-то не до того. А тебе?

— Ночью — нет. Утром мне показалось, что рядом кто-то есть. Но могло и просто померещиться.

— Давай переводить дальше, — Маринка поднялась на ноги, — а лучше ты поспи, а я буду переводить. Только… Слушай, ты меня напугал своими монахами. Мне, простите, надо в кустики, и я теперь боюсь отойти.

Лицо Игоря стало смущенным и несчастным. Видимо, он не знал, стоит ли ей предлагать помощь в этом деликатном вопросе. Она рассмеялась:

— Да ладно. Если я закричу, беги мне на помощь, хорошо?

Он серьезно кивнул и развязал рукава куртки, в которую до сих пор была завернута его коленка. Маринка, все еще хихикая, направилась в лес. Она не собиралась уходить далеко — ей и вправду было страшновато. Но стоило пересечь его границу, как она тут же увидела крепкий красный гриб. Идея сварить на ужин грибной суп немедленно прогнала все сомнения и страхи. Если поискать, штук пять бы вполне хватило на двоих. Маринка сорвала первый подосиновик и посмотрела вокруг. Точно! В трех шагах от него рос еще один, такой же крепкий и небольшой.

Как девочка в страшной сказке, от гриба к грибу она все дальше углублялась в лес. Грибы уже не умещались у нее в руках, а она продолжала высматривать следующие. До тех пор, пока взгляд ее, шаривший по кочкам вокруг деревьев, не уткнулся в чей-то сапог.

Маринка едва не вскрикнула от неожиданности и испуга. В кустах лежал человек, но видела она только его ноги. От мысли, что человек может быть мертв, она испугалась еще сильней. Обойти кусты и заглянуть ему в лицо после этого ей не хватило духу. Она медленно и осторожно отступила назад, прошла несколько шагов на цыпочках, а потом бегом бросилась к реке, к Игорю.

Он, видимо, давно ждал ее возвращения, потому что стоял у костра с топориком в руках. Маринка приложила палец к губам, когда он хотел радостно ее поприветствовать, подбежала к нему вплотную и разве что не кинулась на шею.

— Игорь, — зашептала она, — там человек, там, в лесу, человек!

— Ты его видела? Он… он ничего тебе не сделал?

Маринка высыпала грибы на траву около костра.

— Я видела только его сапоги. Я… я испугалась. Он лежал на земле.

— Пойдем, — решительно сказал Игорь и взял ее за руку, — покажешь мне, где ты его видела.

— А если… а если он мертвый? — прошептала она, холодея.

— Ну, если он мертвый, то бояться как раз нечего. Мертвые, если ты помнишь, не кусаются.

— Знаешь, после оборотней я уже не очень в это верю… — вздохнула она.

Но рядом с Игорем ей было совсем не так страшно, как в одиночестве. Они быстро добрались до того места, где Маринка наткнулась на сапоги, но никого там не обнаружили. Она хорошо запомнила это место, тем более что других кустов поблизости и не было.

— Ты ничего не перепутала? — спросил Игорь.

Она покачала головой:

— Нет. И мне это не привиделось, честное слово.

— Тут даже мох не примят. Может, кто-нибудь снова морочит нам голову?

— Нет! — Маринка ткнула пальцем в кочку. — Смотри, грибочек сломанный!

На боку кочки росли три водянистые поганки, одна из которых теперь лежала на боку.

— Глазастая… — усмехнулся Игорь. — Пошли, попробуем его поискать. Я бы не брал тебя с собой, но и одну тебя оставлять как-то неправильно.

— Нет. Не оставляй меня одну. Вдруг это вправду оживший покойник!

— Монахов ты уже не боишься?

— Это не монах. У него камуфляжные штаны. Разве у монаха могут быть камуфляжные штаны?

Игорь осмотрелся вокруг.

— Пойдем. Я, правда, не сильно верю, что мы его найдем, но попытаться стоит. Лес прозрачный совсем, куда он может спрятаться? Только в кусты, — он показал пальцем на ближайший кустарник, метрах в пятидесяти от них. А потом прижал палец к губам и пошел совсем в другую сторону.

Конечно, неслышно ходить по лесу ни Игорь, ни Маринка не умели. Но обходной маневр неожиданно дал результат: они подошли к возможному укрытию со стороны леса, выбраться незамеченным из кустов никому бы не удалось, если это был не человек-невидимка.

Их ждали. На земле на корточках сидел человек, который немедленно поднялся, едва они его заметили. Ни нападать, ни сопротивляться он, похоже, не собирался. Это был высокий блондин, примерно на полголовы выше Игоря и на голову — Маринки, широкоплечий, с мощным торсом. И довольно молодой, лет тридцати пяти. Симпатичным бы Маринка его не назвала, но, несомненно, лицо его было очень мужественным, таким лицам не нужна красота, они привлекательны вовсе не этим. Широкие скулы, изломанные брови, хрящеватый нос и глаза — холодные, небольшие, чуть припухшие, с редкими белесыми ресницами. Губы его презрительно изгибались, хотя лицо ничего не выражало и глаза оставались бесстрастными.

— Ладно. Глупо играть в прятки, — сказал человек и сделал шаг навстречу. — Я не хотел навязываться вам в спутники, но раз уж вы меня нашли…

Базовая

Площадь перед штаб-квартирой А-И

Стась.

 Перед зданием правления «Амазонкс-Инкорпорейтед» стоянка была запрещена, о чем предупреждали многочисленные знаки и весьма сурового вида охрана в количестве трех лбов. Заметьте – невооруженных. Что и само по себе оч-чень многое говорит понимающему человеку.

Во всяком случае —  вполне достаточно, чтобы отбить охоту парковаться в непосредственной близости от этих лбов.

Идиотов не было.

Впрочем, у всякого правила…

Золотисто-серый табл аккуратненько вывернулся из общего потока и мягко осел на траву прямо у самой нижней ступенечки. Точнехонько посередине, хоть с рулеткою проверяй.

Охранницы среагировали мгновенно — двое синхронно вошли в тау, легко так вошли, практически не шелохнувшись, одной волной. Класс не просто высокий, а высочайший. Мечта и зависть всех салаг, тихая ненависть выпускниц, понимающих уже, что не достичь им такого уровня без помощи черной магии.

Третья метнулась к машине и оказалась у ступенек даже раньше, чем табл окончательно замер. Распахнула дверцу и тоже с поклоном вошла в тау — но это уже так, ради проформы и антуража для.

Злые языки утверждали, что в те редкие дни, когда Фрида Лауэрс решает почтить своим присутствием контору, событие это отмечается расстиланием красного ковра от лифта и до автомобиля. Более же нахальные вообще говорили, что паркуется она непосредственно к окну своего кабинета.

Действительность была куда проще и забавнее. Мало кто из посторонних знал, что Фрида Лауэрс чрезвычайно гордится своей подчеркнутой демократичностью и все двадцать четыре ступеньки до личного кабинета предпочитает преодолевать исключительно пешком.

Демократичность проявлялась и в одежде. Синяя форма ее отличалась от обычной командорской только качеством пошива, да сапожки светились тою же белизной, что и манжеты — в отличие от черных форменных. И отсутствовали знаки различия.

Окинув охранниц одобрительным взглядом и озарив всю округу ослепительной улыбкой, она легко взбежала по ступенькам к уже распахнувшимся ей навстречу дверям. Сверкнула улыбкой налево-направо двум совсем еще юным аскам, наверняка первокурсницам, весьма демократично перекинулась с каждой из них парой слов о здоровье и погоде, еще раз сверкнула улыбкой и исчезла в темном провале холла.

Забавно. Если бы не было привратниц-асок и заряд демократичности целиком пришелся на охранниц — как бы выглядела попытка поболтать о погоде с вошедшими в тау?..

Личный шофер-секретарь-референт-носильщик-и-прочая-прочая-прочая несколько замешкалась, вынимая с заднего сиденья массивный кейс. Была она тоже массивна и коренаста, идеальный пробор делил полуседые волосы точнехонько пополам, светло-голубая форма безукоризненно отглажена, походка нетороплива, движенья уверенны. Ни на охранниц, ни на юных асок она не обратила ни малейшего внимания. Охранницы ответили ей той же монетой, а вот аски проводили настороженными взглядами, поскольку женщина эта излишней демократичностью не страдала и при желании умела быть достаточно неприятной.

Звали ее Джеральдина Эски, и, кроме скверного характера и тяжелой руки, отличалась она также еще и богатейшей фантазией по части придумывания неприятностей ближним своим, имевшим неосторожность попасться ей на глаза в неподходящий момент.

Двери захлопнулись. Одна из охранниц повела табл в закрытый гараж…

Стась оттолкнулась от балюстрады шестого яруса, на которой лежала грудью, наблюдая разыгрываемую внизу на площадке сценку. Потянулась с легкой улыбочкой. Отвернулась, потеряв к зданию конторы всякий интерес.

Она увидела все, что хотела.

Значит — командировка, да? Вне зоны досягаемости, значит? И неизвестно, значит, когда вернется… А это — это так, просто обман зрения… Ну-ну.

Конечно, можно было бы и заранее догадаться. Стась сама виновата — не оправдала надежд и все такое… А объяснять провинившимся что-либо — не в привычках у тети Джерри.