Трикси:
Вот что он себе позволяет, наглая рыжая морда? Передекс-недоириен, в Матушку Крольчиху он ходил, видите ли. И что, теперь считает, что на его волшебном хрене вся вселенная вертится? Как будто ему Бонды каждый день глазки строят. Пусть машинально, но строила же! А он? Морду кирпичом, типа весь такой не при делах и в непонятках. Не понял, под дурачка косишь? Ну так я тебе, как дурачку, прямым текстом скажу. О, дошло наконец-то! Я что, тебя, паршивец, уговаривать должна? Не надо набивать себе цену, поднимайся. И двигай, двигай вон в том направлении. Снимай рубашку. Да не с себя, а с меня. Расстегивай пуговички, смотри, как постепенно обнажается кожа. Что, не заводит? Вообще никак? Или ты по мальчикам? Нет так нет. А если я? Расстегну верхнюю пуговицу, сдвину в сторону воротник и прикоснусь к обнажившейся ключице поцелуем, легким, как крыло бабочки? Щекотно? Ты невозможен! Почувствуй, как поцелуй задевает твои осязательные рецепторы. Отключи свою программу. И термодатчики! И рецепторы давления, и импланты! Просто чувствуй, чувствуй, как движется в артериях кровь, как под кончиками пальцев начинает гореть кожа, как учащается пульс, как губы спускаются все ниже и ниже. О, пошел процесс, чувствую. Да, да, и вижу тоже. Не спеши, у нас впереди еще много неизведанного. Не бойся, пульт неактивный. Мог бы сказать, что со мной не боишься, а не что знаешь. Не видишь смысла? А в чем видишь? О! Ааа! Да ты шустрый! Тебе, оказывается, не надо подсказывать, не надо подталкивать, не надо объяснять, что я чувствую, и где ко мне прикоснуться. Я впервые ощущаю себя птицей, свободно парящей в небесах и наслаждающейся полетом. Дельфином, только люди и дельфины занимаются сексом для удовольствия. Мы с тобой скользим в глубинах вод, нос к носу, тело к телу, душа к душе. Ты чувствуешь меня, я чувствую тебя. Я впервые могу себя отпустить. И быть собой, не надевать маску, давать и получать, желать и чувствовать. И океанская волна накрывает с головой, захлестывает, сминает в сладком водовороте и оставляет опустошенную на берегу. Ты уходишь? Да, надо. И я теперь без тебя. Просто не понимаю, как…
Дэн:
Кажется, она разводит меня на секс.
Да, было классно.
Руки жестко заломлены за спину и стянуты грубым солдатским ремнём. Голова придавлена к полу тяжелым ботинком. В щёку впился заусенец на пластиковом полу, елозит, раздирает. Только это разве боль? И та, другая, тоже не боль, хоть от неё судорожно ходят рёбра и процессор норовит уйти в перезагрузку. Боль там, под рёбрами, где бьётся, трепещет, пульсирует. Устал. Даже металл тоже имеет свой запас прочности, а во мне металла не больше тридцати процентов. Может, когда отпустят, сберегая последние крохи энергии, завалиться на бок? Не на этот, легко и просто, раскручивая изогнутую шею, на другой. Под тяжестью тела сомнутся хрупкие шейные позвонки. И всё. И будет темнота и тишина. И не будет больше боли, не будет больше колотиться сердце сухим листком вишни, застрявшим в вентиляции. Ай, какая жалость – поломалось ценное оборудование. Да и не такое уж ценное, глючное насквозь, даже упасть не сумел. Ну уж нет. Жить, ни на что не надеясь, надежда – чувство даже не для всех людей. Просто жить. Урывая там, где только получится. Противопоставляя себя чужой ненавистной воле. Мысленно улыбаясь звёздам в навигаторском окне. Кажется, люди это называют упрямством?
Челом бью. Ногой добиваю.
(троллье приветствие)
— Ты же женщина!
— И че? Расслабься и получи удовольствие?
— Ну… приблизительно так. Чем ты недовольна?
— Он же холодный!
— Потерпи.
— И скользкий!
— Вдохновляющие комментарии… — пробормотал вампир.
— Какие есть! Ой, ты что делаешь?
— Извини, не попал… он немножко нетвердый.
— Только немножко?!
— Слушай, не могла бы ты помолчать? А то он сейчас вообще упадет.
— Кто бы по этому поводу расстроился… — пробурчала я. Нет, серьезно! Если б я знала, что так будет, ни за что бы не согласилась! Краситься такими «карандашами» — это извращение! Мало того, что эти трубочки скользкие и все время норовят вывалиться из рук, так они еще и холодные! И еще мягковатые, все время перегибаются, узор ложится неровно даже у вампира, который на этом руку набил. Мне тут вообще ловить нечего…
Что? А, ну да – я про «краситься» говорила. А вы про что подумали? Не хотите говорить? Ну-ну…
Нет, обычно узор наносят не прямо из тюбика, а выдавливают на блюдечко и дальше пальцами красят, но мой вампир же порядочный! А порядочным прикасаться к чужому лицу как бы неприлично. Знала б я раньше… блин.
Так что раскрашивать меня пришлось именно так: «аль-рису», трубочками, которые здорово напоминали тюбики с зубной пастой.
— А почему зеленая краска?
— Потому что ты девушка. Вам положено зеленую полоску – в знак… м-м-м… плодородия.
Я разжмурила глаз и мрачно глянула на бессовестного вампира:
— А размера бюста там не указано?
— З-зачем?
— Да затем, что все остальное там уже есть! Возраст, статус, теперь вот – плодородие! Марку моего шампуня укажи!
— Дарья, так положено, понимаешь? Ты же сама хотела выйти на улицу, а без раскраски и обруча это… это…
— Все равно что на нудистский пляж явиться в костюме, — вздохнула я. Ладно, давай уж.
В конце концов, мне достался не самый плохой хозяин. Можно и послушаться. Пока.
Я ведь правда очень хотела на прогулку. После вчерашнего.. то есть позавчерашнего уже… Джано со скрипом, но все-таки простил мне нарушение краски на лице. И дырку в стене – ту, что прогрызла подопытная мышь. И разбитый горшок – ну тот, что мышь скинула, пробиваясь на свободу. А заодно и дыру в заборе (да, представьте себе – эта мышь оказалась такая пробивная!). Ну и вопросы…
Да, набралось. Другой бы на месте Джано не спасибо говорил, а цепь подыскивал и местечко в подвале – для строптивой собственности. Но мой-то – ботаник. Так что меня поблагодарили за помощь и предложили выбрать что-то «для радости». И потом еще полдня уговаривали пожелать что-нибудь другое – мол, не советует он мне пока по улицам гулять, сначала надо обвыкнуться, обычаи как следует выучить и так далее. Но мне с какой-то радости втемяшилась именно прогулка, и вот сижу… маюсь с плодородием и прочей фигней.
Джано сначала занялся шеей и долго чертил там какие-то узорчики, потом взялся за лицо… и если дело и дальше пойдет в таком темпе, то на прогулку я пойду в полночь!
— Ну скоро уже?
— Э-э… не совсем.
— Что?!
— Есть определенные затруднения… да сиди же ты спокойно! Ну все, теперь ты людоедка!
— Ч-чего?!
— Будущая, — утешил меня вампир. – Или нет… на правой щеке. Значит, бывшая… Ну вот элемент такой случайно получился.
— Случайно?!
— Будешь дергаться – у тебя появятся дети-муравьи и муж-пальма!
Я закрыла рот и с огромным интересом уставилась на вампира. Вот говорила мне мама, что химикаты и книги вредны для здоровья! Вот вам пример. Наглядный.
— Слышь, хозяин, мне послышалось или ты реально подбираешь мне в мужья дерево?
Взгляд вампира тоже был не очень ласковым:
— Ты угомонишься в конце концов? Пойми, раскраска – это обряд, выверенный веками! Каждая линия, каждый завиток, толщина мазка что-то означают. В истории королевства был случай… кстати, ты книги прочитала?
— Нет. Не умею я читать по-вашему!
— Пески Султаната… — выдохнул Джано. – Завтра начнем учить алфавит. Так вот, был случай, когда неверно наложенная маска спровоцировала войну. А ты так вертишься, что я нечаянно могу тебе вообще что-то несусветное вырисовать. Например, что ты – черная вдова и уже похоронила шесть мужей. Может, проще тебе паранджу надеть?
— Чего?
— Лицо у тебя нестандартное. Мазки приходится класть толстые, чтобы соразмерно вышло, а у нас это знак повышенной агрессивности.
— Осторожно – злая баба?
— Э-э…
— Подходит, берем.
— Мяу! – подтвердил Левушка, которому злая хозяйка утром зажала пятую рыбку.
Прогулка не задалась с самого начала. Жара давила. Сторожки висли на юбке и царапались, пытаясь не выпустить за ворота. Решили, что я не вернусь или как? Окончательно вывело из себя выражение морды сопровождающего. Джано нанял, самому не по чину по улицам меня водить.
По улицам слона водили… — тут же влезла память.
Я нахмурилась. И тут этот ад-дин (сопровождающий, что-то вроде гибрида охранника с экскурсоводом) меня увидел. И встал. Как он вста-ал…
Будто на него двигался дорожный каток размером с мусоровоз, который не остановишь никак… и мой ад-дин в стеночку вжался и по ней вверх ползет-ползет-ползет, и глаза по блюдечку…
— Рот закрой.
— Х-х-а? – выдавил экскурсовод.
— Ага. Пошли гулять.
Интересно, что же мне там Джано намалевал? Точно парочку мужей покойных… а то что б экскурсоводу шарахаться?
— Шали, шали, шали! Из нежнейшего шелка, из паутины пауков шаххавидзе, из козьего пуха! Шали! Прочные, тонкие, продеваются в колечко! Любой размер! Шали! Для вас обширн… то есть прекрасная госпожа? Вот, покрывало индское! Для вас будет впору…
— Райские птицы! Райские птицы!
— Ковры! Ковры молитвенные, ковры для отдохновения, ковры настенные! Из Инда, из Чираза, из Хайресма!
— Пишу просьбы, письма, молитвы. Пишу по-индски, по-харесми, на коже, на бумаге, на посуде, на дереве…
— Глянь сюда, господин! То есть госпожа… вай, проходи мимо!
— Зеркала… зеркала… для вас найдем самое большое, самое… куда вы?
— Духиииииииииииииии! Ароматы цветов, ароматы фруктов, запахи для ночных утех и дневных забот. Духиииииииииииииииииииии!
— Эй ты, твой медведь дрессированный, посуду не побьет? Вай-вай, простите, госпожа!!! Я… я страдаю помутнением в глазах, простите! Хотите горшок в искупление обиды? Вот, ваза ночная, медная, особо прочная. Выдержит даже слона, если он… благословенна будь, госпожа! Бу-бу-бу…
Настроение стремительно падало и грозило закопаться где-то на уровне шахты в Воркуте. И чего меня вообще понесло на этот базар?
Словом, когда юркий зазывала позвенел передо мной браслетами-сережками и сказал, что хозяин продает украшения в обмен на поцелуи прекрасных дев, а за меня так вообще целую шкатулку даст, я взбесилась окончательно. И шагнула за откинутую занавеску.
Где ты там, любитель поцелуев? Иди сюда! Так и быть, приласкаю! Век не забудешь…
Со света в лавке было темновато, но мне показалось, что донжуанов было больше, чем один… и как-то они не очень шарахнулись.
— Ну, кто тут рвался целоваться? Два раза не предлагаю!
— Я, — послышалось сзади. И что-то прижалось к моему лицу, влажное, паху…чее…
Темно…
Кап… чей-то писк. Ох, заткнитесь. Голова… ой, мама моя мамочка, голова как болит. И тошнит. Я обо что-то ушиблась или чем-то отравилась? Типа суши… На сборах или еще где? Ничего не помню.
Кап.
Какая сволочь кран не закрыла?
Кап. Нет, надо закрыть, а то не будет мне покоя! Я открываю глаза… а где я, а? Комната не комната, подвал не подвал. И голоса:
— Хвост, ты таки в чем-то ошибся. Ну не мог заказчик требовать эту!
Заказчик? Требовать? Меня? Я им что – пицца?
Буррррл! Тут же включилось брюхо. Заткнись, не до тебя. Я напряженно вслушивалась в разговор… интересный разговор.
— Я ее лично из двора вер-доро Джано вывел! – знакомый голос. Мой экскурсовод?! Ах ты, зараза… — Может, там и была какая-то другая, но я видел только эту.
— Да тут не хочешь – увидишь.
— Все равно без понятия. Как мы можем ее доставить? Да ее впятером не унести!
— Может, наймем носильщиков?
— Может, сразу слона? Чтобы все знали: мы похищаем людей по заказу.
Слона?! От ярости я прослушала несколько следующих характеристик моей внешности. Значит, заказали меня, да? А унести не можете… слона надо, самим невмочь. Так, значит.
Ну х-хор-рошо!
Дверь отлетела в сторону – пинком ее вынесло из петель, как фото из рамки. Ко мне от накрытого стола обернулись четыре лица, бледнея на глазах.
— Она проснулась!
— Хватай! – несмело выкрикнул мой экскурсовод, не подавая, впрочем, примера коллегам.
— Держи, — согласился третий.
А четвертый тихо полез под ближайший ковер…
А я оглянулась, подобрала себе подходящую лавку. И неторопливо встала между ними и дверью, отрезая путь к бегству.
— Так вам, значит, моя внешность не нравится? – бамс! – Вам, значит, 90-60-90 подавай? – Бамс! – Вы, значит, у нас, строгие ценители женской красоты?!
— А-а-а!
Последним я вытащила за ногу зазывалу.
— Н-н-на… нннны…
— Поцелуемся, красавчик?
— Н-н-н… — начал тот. И обмяк. Тьфу. Я бросила этого типа и потянулась к воде – пить очень хотелось. А зря. Эта скотина (не вода, а зазывала) живо вспомнила, что хотела сказать.
— На помощь!
И в лавку ввалилось еще пятеро.
Страус вас долбани, только этих еще не хватало для полного счастья!
На всякий случай я пригнулась – есть в сумо стойка такая, перед схваткой в нее опускаются, такой полуприсед с упором рук в колени. Позволяет быстро вскочить, как низкий старт для бегуна. Вещь полезная, но со стороны смотрится – слова не сразу подберешь…
Вои и они не сразу подобрали. И кидаться сразу никто не стал. Оцепенели мужики, понятное дело. Тоже, видать, ценители красоты, чтоб им на швабре жениться. Пятеро на одну, блин…И все лбы здоровые. А комнатка-то не так чтобы широкая. И кроме лавок отбиваться нечем – стол и ковры-ковры-ковры. А дверь одна-единственная, перед ней «стенка» из пяти удивленных морд..
И попробуй пробейся.
— Э-э… это чего это… тут… а? – наконец родил тот, что почти с меня ростом был.
— Букы-ыр! – прокомментировал второй.
И уставились на мое лицо. Причем так, будто они – бабушки-пенсионерки, а я – террорист с бомбой наперевес или маньяк с… не будем уточнять, с чем.
— Всеммммилостивый нейгэллах!
— Доро Тилах, вас тут того? – спросил третий. И поспешно уточнил: — Ну, грабят? Или че?
Или че?!
— Вы, порождения баранов, согрешивших с ковриком! – донеслось из-под ковра. – Хватайте девчонку!
Я поудобней перехватила лавку. Ну-ну, попробуйте.
Те, правда, пробовать не спешили. Заоглядывались:
— Кого хватать?
Из-под ковра донеслась еще одна родословная новоприбывших – короткая, но четкая такая, согласно которой пятерка произошла в результате скрещивания овец с редким видом совершенно безмозглого крота. И руководящее указание хватать «эту живую гору, одержимую злобными дэвами, пока она не…».
Бэмс. Дослушивать я не стала. Ну и сдерживаться тоже. Раз я все равно одержимая, то получи, фашист, гранату. И я пнула ногой ковер.
— Аоууууу! – взвыл тип под ковром. Сволочь, притворяется же! Я ведь по нему не попала… но на точный прицел времени уже не было. Пятерка, наконец сообразив, кого именно нужно хватать, и пошла в атаку. Драться сразу со всеми я вам не дура, поэтому в нападавших полетела лавка, а я отскочила назад, к стенке. Стенка радости не проявила, и с нее посыпались куски известки пополам с пылью. Чтоб тебя яйцо покусало, доро Тилах! Ковры коврами, но протирать их время от времени надо! Развел антисанитарию!
— А-апчхи!
— Держи! Лови! Стой, ты!… Апчхи! – гомонили голоса.
— Ловите ее, порождение ишака! Ловите! – руководил тип из-под ковра. – Не бойтесь, она не шиларри, ловите!
— Ыыыыы! – перекрывал распоряжения еще один голос – так, нападавших уже стало четверо, пятый валяется на полу, баюкая пострадавшие руки. Или ребра? Неважно. Важно, что остальные теперь будут держаться поосторожнее.
Эх, комната тесная! В два счета загонят!.. Не раздумывая, я уцепила следующую лавку и прицелилась. Мужики рванули врассыпную, и вторая лавка бесполезно грохнулась о пол. Хотя как бесполезно…
— Аоуууууууу! – уже неподдельно взвыл голос, и я поняла, что по ковру все-таки попала. Так тебе!
Ну а теперь дай бог разобраться с остальными. Я пригнулась, пропуская над собой какую-то веревку и от души жалея, что у меня ничего нет из вампирских штучек – тех, из кладовки… ничего, я и без них обойдусь!
И, раз! Два типа, сунувшихся мне под руки, вопят и брыкаются, стараясь не стукнуться лбами. Наивные! Бумс!
И-и, два! На меня надвигаются трое. Откуда трое-то? Вроде два должно было остаться… дергаю ковер, все падают. Ага! Рвусь к дверям, но какая-то скотина ухитряется подставить ногу, и я не успеваю… удержать равновесие…
Рушусь на пол так, что стены дрожат, а с потолка гулко бухается световой шар. Он не бьется, но гаснет, и в комнате сразу становится темнее.
Блин! Встать не проблема, я умею вскакивать из любого положения. Ну почти из любого. И тут встала бы…. Да кто ж мне даст?!
Сверху наваливается тело, хватает, пытается выкрутить руки. Если их сейчас сцепят теми пакостными браслетами, то все. Потом не порвешь, меня так в первый раз и поймали, я еще ничего не знала…
Рвусь изо всех сил, но на мне висят все трое, даже недобитый хозяин, сволочь! И я их стряхиваю , стряхиваю, потому что душат… воздуха мало…
Взгляд натыкается на стол, каким-то чудом все еще не перевернутый. Пузо, а ну-ка… эти типы сейчас не дадут тебе добраться до еды…
Что-то зарычало.
Тьфу. Какая она все-таки гадость, эта заливная рыба… прям сил нет. Буквально нет, глаза и то не открываются. Не умеют ее тут готовить – прям так подают, с чешуей, вон во рту до сих пор что-то чешуйка болтается… Надо будет сказать вампиру, что..
Стоп. Вампиру?
Глаза открылись вмиг, будто перед ними кто-то курочку-гриль подвесил.
И чуть не закрылись обратно. От шока…
Ой-ё..
Ковровая лавка (кой черт зазывала назвал ее ювелирной?) была неузнаваема. Половина ковров лежала на полу, а голые стены стыдливо переливались вмятинами и царапинами. Что тут было такое, а? Мой взгляд заскользил дальше, отмечая заваленную дверь (кто-то неслабо потрудился, пошвыряв туда все лавки и… ой мама моя – сундук?), потолок в диких выбоинах (из пушки, что ли, по нему стреляли?) стол, абсолютно чистый, только каким-то образом вбитый в стену (хрупкие тут стенки, надо так и удирать в случае чего – напролом), нетронутый торшер и довольно большой сверток, торчащий прямо посредине. Из ковра сверток…
Что тут было все-таки?
Сверток зашевелился. Из него вынырнула лысая голова, вякнула:
— Шергэллах! – и спряталась обратно. Как улитка в раковину.
— Эй, погоди! – я рванула к ковру. Руки болели, ноги вообще-то тоже, а во рту по-прежнему был гадкий вкус и чешуя, но мне было не до этого. Я хотела этого типа… кончайте ржать, я хотела его только расспросить, что тут такое творилось! – Эй, слушай… вылезай оттуда!..
— Не нааааадо! – жалобно проблеял сверток.
Что-что? В моей памяти что-то перемкнуло. Кажется, именно это он говорил вчера (вчера?!), а я орала «Надо, Федя, надо!» и… ой, мама. Я помотала головой, отгоняя воспоминание и на всякий случай глянула ковру в противоположную сторону. Дыра на ковре была поменьше, чем в «Приключениях Шурика», ковер резать посложней, чем паршивые обои из бумаги, но была. Причем на нужном месте. Ну и то, что полагается в этой дыре, там тоже было. Уточнить, что? Не надо? И хорошо, а то мне и так… тошно.
Ничего ж себе я оторвалась вчера.
Рядом со свертком валялась метла. Ага, это помню – прутьев не нашлось, а метла была великовата, так что не сильно ему и досталось, похитителю.
— ..дам! – пробилось наконец сообщение окружающего мира в мои уши.
Я очнулась.
— Чего?
— Денег дам! – пылко уточнила лысая голова, добившись моего внимания. – Кольца дам, серьги, браслеты! Ожерелья! Худшее из них дочь султана могла бы одеть на свою свадьбу! Вай, девушка, алмазы дам, а?
— Тебе понравилось, что ли?
Во жизнь, кругом одни извращенцы…
— Вай-нэй! Все отдам, уходи только!
— А-а…
Ну, это уже понятно. Нет, все-таки, что тут такое было? Взгляд упал на вбитый в стену стол и заваленную дверь – ага, начинаю вспоминать.
— ..значит, никто отсюда не уйдет! – заявляю я, старательно нагромождая лавки и припирая их сундуком. – Не надо было отбирать у меня ужин, зайчики…
Это было, когда один из нападавших опрокинул стол, и еда раскатилась и разлетелась по полу. Ага. Помню… и перекошенные морды моих захватчиков тоже припоминаются. Живо так…
Стоп-стоп, так это я, получается, голодная? Раз пузо перехватило управление на себя? Так вроде нет голода… только вкус во рту не очень. Я поморщилась и выплюнула на ладонь осточертевшую чешую.
А это оказалась пуговица.
Я похолодела…
Следующие пять минут ковры летали по лавке, как птицы на озере перед отлетом в теплые края. Раз – тип в углу, без сознания или притворяется. Два – тип у баррикады. Вылитая гусеница, даже ползет. И чем я его так замотала? Не горюй, тип, все гусеницы когда-то становятся бабочками… вот еще один, под каким-то перевернутым ящиком. Теперь три – четверка сцепленных теми самыми наручниками мужиков валяется у стеночки и дергается, поминая того самого «шергэллаха». А, это у них злой бог. Нейгэллах добрый, Шергэллах злой, и они все время воруют друг у друга жену-солнце. Заберет добрый – наступает весна, приходит лето, украдет злой – приходят дожди и холод… ладно, чхать мне на местные заморочки с религией, мне б с собой разобраться. Ведь не могла же я стать людоедкой? Ведь нет?
А пуговица?
Нет, я не думаю, что могла сожрать кого-то… тем более, с костями и так далее, но типов вчера было восемь. А типов в комнате семь. Восьмой где?
— Золото дам! – вмешивается в мои мысли голос непутевого похитителя девиц. – Красное, а?
— Отвянь.
— Белое! – уговаривает доро Тиллах. О, кстати. Чего я ломаю голову? Свидетель же есть!
— Слышь, ты, киднэппер…
— Да? – даже не спрашивает, кто эти киднэпперы…
— А ну скажи, я тебя, случайно, не покусала? А то…
— Ик, — тут же ответил похититель.
— Чего?
— Ик.
О-очень понятно!
— Слушай, ты, отвечай, пока я не проголодалась!
Ну вот что я такого сказала? Взял и вырубился прямо посреди разговора. Эх, мужики… Господи, да что ж тут вчера было? Где эта восьмая скотина?
— Не найду – убью, — нелогично пообещала я.
Торшер у стенки дернулся. И мееедленно так пополз в сторону. Стоп. Торшер? С ногами? Причем с ногами в сапогах и этих коротких местных штанишках! Особенно если учесть, что до ламп на ножках местные вообще еще не додумались! Одним прыжком я настигла оживший торшер и вжала в стенку, сдирая с головы осветительный шар. Открывшееся лицо можно было вешать на ю-тубе под названием «в-такие-минуты-очень-нужен-памперс». Вот и восьмой.
Я тут с ума схожу, а он из себя осветительные приборы строит! Заррраза!
— А ну, иди сюда, лампочка Ильича…
— Куда? Зачем? Не на…
— Сюда! Будем из тебя бра делать!
Мда. Кажется, что-то не то сказала. А, может, по-здешнему, «бра» — это что-то совсем нехорошее? Но мой «торшер» закатил глаза и попытался отключиться. Ну твою же швабру, это называется, бандиты… Фиалки, блин.
— Слышь, ты, кто меня заказал? Эй!
Бесполезняк.
Есть тут еще кто живой? Ау! Ага, есть, вон мужик под ящиком! Помню-помню этот ящик. В нем вчера халва была. Помощник Тиллаха дал, вроде как выкуп… когда я.. ха, когда я у него пуговицу с рубахи откусила. Почему-то они дружно считают меня чуть ли не людоедкой. Или не чуть? Вернусь к вампиру – пусть объясняет, что он там намалевал на моем лице.
Ничего, от любой славы может быть польза.
И я нежно улыбнулась очнувшемуся киднэпперу:
— Что ты, говоришь, мне дать обещался?
Лавку я покидала нагруженная симпатичным позвякивающим мешочком и ценными сведениями о том, кто меня заказал. Зараза Тиллах так и не сказал имя, но догадаться в общем, было можно…
— Нуршулта Шергеллах! – прошипел рядом чей-то злой голос. А, я на кого-то налетела. Нет, мне ничего, а он сидит на земле. Мужчина в тюрбане, ничего такой. Причем, похоже, неудачно сидит – из-под подола здешней одежки торчит не то кожура банана, не то еще чего-то столь же приятного и вдохновляющего. На что вдохновляющего? Ну вот на это:
— Дочь жирафа! Порождение пьяного быка и черепахи! Смотри, куда идешь, ты, плод союза овцы и…
— И? – заинтересовалась я, когда тирада оборвалась на полуслове.
Взгляд типа в тюрбане прикипел к моему лицу. Я спохватилась, что так и не нашла в лавчонке киднэпперов зеркала (в смысле, нашла, даже три, но все битые – похоже, нам с пузом вчера что-то здорово не понравилось). Что ж у меня там такое нарисовано? Ладно, потом узнаю.
— Слушай, мужик, ты же не в претензии?
— Нет..
— Так, может, разойдемся по-хорошему?
— Нет…
— Не поняла. Тебе от меня еще чего-то надо?
— Нет… — похоже, остальные слова он просто забыл.
— Тогда я пошла.
Так… а куда, интересно, мне идти? Вокруг шумел, скрипел, перекрикивался на разные голоса цветистый восточный базар, и куда идти между всеми этими арбами, тележками, лавками и палатками, я не имела ни малейшего представления. Экскурсовода-то больше нет.
Дорогу спросить оказалось не так-то просто. Прохожие шарахались. Лавки на моем пути как-то поспешно закрывались. Попавшийся на пути ишак завопил дурным голосом и утянул своего хозяина в переулочек, подальше от меня. Как же добраться домой? Там вампир, наверное, уже волнуется. Если, конечно, заметил вообще, что меня нет. Если у него очередная «реакция», то фиг заметит.
Еще один поворот, и опять народ втихую рассасывается, не доорав восхваления своего товара. Да твою же швабру!
Единственный, кто отважился подойти, был нищий. И то, как выяснилось, слепой. Сунула ему монету – полдороги потом слышала, какая «госпожа красавица». Но дорогу у него не спросишь… В смысле, спросишь, но он-то ориентируется по-другому.
— Тетя, тетя, а почему вы такая большая? – пискнуло из-под ног.
Я вздохнула.
— А может, это ты маленькая?
Синеглазый ангелочек с пухлыми щечками почесал носик и недоверчиво изрек:
— Я не маленькая… мне уже… уже вот! – и мне были продемонстрированы четыре довольно перемазанных пальчика. – Вот. А ты все равно большая. Почему?
— Наргинэ! Наргинэ, о всемилостивый! – от ближайшей лавки героически бросилась женщина, точней, девчонка. – Отойди от нее, ты!
— Да запросто. Тихо-тихо, я не кусаюсь.
Черноволосая девчонка подхватила свое сокровище, все еще пересчитывающее свои пальчики, и сверкнула глазами:
— Ты не получишь мою дочь!
Дурдом. Тихий…
А рано-рано утром вышел на площадь Согласия перед зданием ОСУЛа и, осмотревшись, направился к зданию напротив. Это была какая-то картинная галерея с большой надписью на фасаде. Вскарабкавшись по стоящему рядом дереву, Глеб по толстому суку прошел ближе к стене, спрыгнул на выступ и скрылся за буквами. Удобно устроившись в контуре буквы Щ, Глеб выставил наружу объектив фотоаппарата, навел зум и принялся наблюдать. Входили и выходили люди, не происходило ничего интересного, Глеб собирался уже сделать что-нибудь более продуктивное, как вдруг обиженный голосок над ухом произнес:
— Это мое место!
Глеб медленно оглянулся: рядом стояла примерно десятилетняя девочка с обиженно надутыми губками и большим красным яблоком в руке.
— Раз твое, тогда ухожу, — Глеб выключил фотоаппарат и вывернулся из горизонтальной перекладины.
— Постой, посиди со мной, мне грустно, мама ушла, а мы хотели сходить на рыбок посмотреть, — девочка села на выступ, свесив ноги на улицу, и протянула Глебу яблоко:
— Разломи, а то я не могу.
Глеб разрезал яблоко ножом пополам и протянул девочке, она вернула ему половину:
— Угощайся, оно вкусное, — тяжелый вздох опровергал слова, но яблоко действительно было сочным и сладким. В пустом желудке предательски заурчало. Девочка оживилась, встала и потянула Глеба за рукав:
— Ты голодный? Пойдем, я накормлю тебя супом.
— А тебе мама не говорила не разговаривать с незнакомыми дяденьками?
— Извини. Меня зовут Полина. А тебя? – она протянула ладошку.
— Глеб, — ответил он малышке и осторожно протянутую ладошку пожал.
— Вот, все в порядке, мы познакомились. Я стараюсь быть вежливой, но не всегда помню. Пойдем.
Она первой пролезла в открытое окно, выходящее между буквами К и О. Глеб последовал за ней. В квартире Полина превратилась в маленькую хозяйку, всучила Глебу полотенце и погнала мыть руки. Ему было интересно, чем все это закончится, поэтому он подчинился. Да и от супа отказываться не хотелось. Вымыв руки, он вернулся:
— А почему ты не в школе?
— У нас сегодня день саморазвития. Я же говорю, мы должны были на рыбок идти смотреть, а маму срочно вызвали. Но ничего, теперь есть ты, и я саморазовьюсь как правильно накрыть на стол. А ты проверяй, все ли правильно.
Полина поставила тарелки, глубокую на мелкую, положила приборы, согнула салфетки треугольником и вложила в керамическую салфетницу, положила ломтики хлеба в хлебницу, налила супа из кастрюли в тарелку и поставила в микроволновку.
— Только погреть нормально не получится – мне можно пока только микроволновкой пользоваться, мама боится, что я пожар устрою.
— Микроволны меня вполне устроят.
Полина собралась поставить полную тарелку сверху точно такой же пустой, уже стоящей на столе, но Глеб проворно убрал ее.
— Ну вот, чуть не разлила.
— Но не разлила же. Не хватает тканевой салфетки, и все в порядке.
Полина пригорюнилась:
— Я не знаю, где они лежат.
— Тогда и так пойдет, все правильно и очень прекрасно, — Глеб старался быть серьезным.
— Приятного аппетита, кушайте, пожалуйста, — церемонным тоном произнесла хозяюшка, и Глеб взял ложку. Куриная лапша была очень правильно сваренной, и тарелка быстро опустела.
— Теперь культурная программа. Не хочешь ли посмотреть мою коллекцию открыток?
— Пожалуй, можно.
Полина убрала посуду в раковину и притащила ворох открыток. Глеб понял, что пропал надолго, но после первого десятка в замке повернулся ключ.
— Мама пришла! – девочка сорвалась с места и вихрем улетела к дверям. Глеб из кухни слышал, как разговаривают мать и дочь.
— Мама, я вела себя хорошо. У меня гость.
— Гооость? Максим пришел? Опять все перевернули? – в голосе, несмотря на ожидающийся кавардак, слышалась теплота.
— Нет, Глеб, и он уже дядя.
— Вот как. А ты ела?
— Нет, Глеб съел суп.
— Таак, что я слышу? – голос стал тише. – Ты совершенно самостоятельно не стала есть суп, потому что ты его не любишь, вкормила его в бедного несчастного гостя, а теперь пытаешься свалить вину на него, потому что тебя я ругать стану, а его нет?
Молчание было ей ответом.
— Теперь иди и объясняй все своему гостю. А потом наливай чай и делись конфетами.
Насупленная Полина вбрела в кухню.
— Извини меня, пожалуйста, я предложила тебе суп потому что сама его не люблю, — умильная гримаска означала просьбу простить.
— Ничего страшного, мне очень понравилось. Но с тебя конфета. Или даже две.
Мама, стоя у косяка двери, наблюдала эту сцену.
— Вот так-то лучше. Где она Вас нашла? Светлана, — протянула она руку.
— Глеб, — он протянул свою, — Нашла меня она в букве Щ.
— А, ее любимое место. Вылезает и наблюдает, как в театре. Говорит, свежим воздухом дышит.
Глеб задал так волновавший его вопрос:
— А почему Вы так спокойно отнеслись к присутствию в доме постороннего мужчины? Вы не боитесь, что я могу Вас обидеть?
— Обидеть? – Светлана непонимающе нахмурилась.
— Ограбить. Изнасиловать. Убить.
— Простите. Вы, наверное, у нас недавно. Оттуда? – Светлана кивнула за окно, на здание ОСУЛа.
— Да. Совсем недавно, — Глеб не стал отпираться.
— Тогда Вы должны знать, что такие слова остались на Земле только в виде отвлеченных понятий. Никто не способен на такие действия, уже больше ста лет нет преступности. И Вы тоже не способны, иначе бы Вас сюда не привезли. – Я ответила на Ваш вопрос?
— Вполне. Хочу спросить еще одно: как вы относитесь к деятельности ОСУЛа?
— Нууу… Они делают нужное дело. Только жалко ребят – сами гробятся ни за понюх табаку. Давайте уже не обсуждать эту тему, мне она неприятна, давайте пить чай. И нам надо уходить, мы сегодня собрались в океанариум. Может быть, Вы хотите пойти с нами?
— Пожалуй, нет, у меня есть еще пара неотложных дел.
Наглая маленькая тварь. А шмонит от неё так, что аж волосы на загривке дыбом встают, так и норовя обратиться в шерсть. Разодрать бы её в клочки… Да только ведь не поможет, было такое поколения три назад, пробовали. С тех пор и передаётся от старших леди к младшим строжайший запрет — свадебную сучку, буде и приблудится такая, убивать нельзя ни в коем случае. Живая, даже при самом скверном раскладе, отгуляет и успокоится, и отпустит всех, кого накрыло ненароком. Мёртвая не отпустит уже никого. Бывало, целые посёлки вымирали чуть ли не всей мужской половиной, вот и зареклись.
Леди Мьяуриссия разглядывала сидящую на земле сучку. Свысока разглядывала, как и полагается истинной леди, щуря глаза и стараясь выглядеть совершенно расслабленной. Как будто это вовсе и не она только что неслась самым неподобающим образом, не разбирая дороги, словно пернатая дура с оторванной головой — такие бегают по поляне кругами, хлеща кровью из обрубка шеи и не понимая ещё, что уже мертвы, очень смешно выглядит со стороны, глупые котята любят запускать подобные уже неживые шутихи просто так, даже когда не голодны.
Кто увидел — не поверил бы. Чтобы Старшая Леди и Старшая мать — и как полоумная бежала к ноге по первому свистку какой-то там сучки? Да быть такого не может. Просто потому, что не может быть никогда. Так бы могли подумать случайные наблюдатели — и оказались бы неправы. В этом мире очень многое может быть — многое из того, чему быть бы не следовало. Главное — быть к нему готовым.
А молодняк не готов, что уж тут… Расслабились, обленились, забыли ужасы прошлых свадеб. Она — не забыла. И любая из Старших Матерей не забыла тоже — общая наследственная память с годами у них просыпалась у всех без исключения, иначе не выжить. Они бы моментально узнали страшные признаки, им вовсе не нужны были длинные объяснения — одного взгляда на ополоумевшего Тимура было бы достаточно. Только увидев его, только уловив отдалённое эхо, остаточный аромат сучьих феромонов, любая бы бросилась точно так же — и точно так же жила бы одной надеждой: успеть, добежать, кинуть в приблудную смерть сумкой с аварийным запасом кошачьей лапки, и чтобы дыхалки хватило приказать: «Жуй, сука! Жуй, пока не началось…»
Все старшие леди носят такие сумочки на поясах, даже охотницы, даже те, которые не были матерями пока ещё или не будут уже, а значит, которым вроде бы и некого охранять. Всё равно. И все знают — зачем, хотя и надеются, что никогда в жизни не понадобится им применить эти самые, аварийные, возобновляемые каждую весну с неукоснительным тщанием. Хотя чаще всего содержимое сумок год от года так и лежит себе невостребованным — и слава лорантам за это. Лучше по весне регулярно выкидывать так и не использованные листики, чем кусать себя за хвост, когда в нужный момент их не окажется под рукой. Они лишь на крайний случай, самый крайний. Аварийный. Вот как сейчас. Так что любая, встретив Тимура и сразу же всё поняв, бежала бы, позабыв обо всём. И точно так же потом старалась бы отдышаться и принять расслабленную позу на толстой горизонтальной ветке, одновременно всем телом прислушиваясь к переменчивому ночному ветру: не повернёт ли куда не надо, не донесёт ли до поселения ненужное?
— Извините… но это… не поможет.
Сучка покорно жевала свитые косичкой вяленые листья. Давилась, морщилась, чуть не плакала, но жевала. И глотала. Листья горчили, от них наверняка щипало язык. Так тебе и надо, тварь. Будешь знать. Всё-таки хорошо, что вы такие послушные.
— Понимаете, я ведь уже… это кошачья лапка, да? Привкус странный, но… я жую, жую, не злитесь… только она не сработает! Она ведь у нас тоже растёт, я пробовала, но не получилось…
Показалось или нет? Леди Мьяурссия чуть приоткрыла сквот, принюхалась настороженно, катая ароматы по нёбным пазухам. Выдвинула наточенные когти, запустила глубоко в ветку,. Дёрнула удовлетворённо раз, другой. Снова лизнула воздух. Нет, не показалось. Запах пошёл на спад. Пока ещё еле заметно, но всё же.
Она успела.
— Ты, главное, жуй. Не останавливайся.
— Я жую. Только не поможет.
— Уже помогло. Это другая модификация. Куда сильнее.
Ещё бы! На вашем берегу если что и растёт — так это преувеличенные слухи да дички, чудом вылупившиеся из случайных семян, перенесённых случайным ветром через реку и случайно же выжившие в непривычных для них условиях. Вам ведь и в голову не придёт проводить тщательную и планомерную селекцию, отбирая лучшие из лучших, скрещивая и снова отбирая. Вам это попросту ненужно. Вы столько сил тратите на ускорение и безукоризненное проведение свадеб, у вас их просто не остаётся на то, чтобы подумать — а как можно свадьбу прекратить? Или хотя бы отсрочить. Да и зачем вам об этом думать? У вас свадьба — праздник. И вас не особо волнует, если вдруг одна-другая дура, обиженная скудостью выбора и желая разнообразия, вдруг ломанётся за реку. Вы считаете подобное нашими проблемами. Что ж, тут вы правы. Но со своими проблемами мы давно научились справляться сами.
— Извините, что я послала Тима… за вами… Я понимаю, что это выглядит крайне неуважительно, но… Но мне обязательно нужно было поговорить с кем-то из старших леди. Обязательно! И я не могла придумать, что ещё можно сделать. Самой-то мне было нельзя, вы же должны понимать… извините, что так…
Ещё и извиняется. Одно слово — сука.
Она сидела на земле в самой жалкой позе, маленькая такая, нескладная, вся словно облепленная рыбьей чешуёй. Вся из себя такая несчастная, что ну просто маслом по сердцу. И смотрела снизу вверх, как и положено. Бровки домиком, взгляд некормленного котёнка.
Конечно, любая мать очень быстро учится на собственных ошибках и перестаёт верить подобным взглядам — ибо так разнесчастно и умильно смотреть умеют лишь те коты, которые только что ели. Но эта сучка — не кот, сучки честны и послушны. Вот и эта послушно и честно давится всухомятку горькими листьями, хотя в подобном самоистязании и нет уже особой нужды — запах свадьбы потихоньку выветривается, вон и Тимур башкой дёргает растерянно, отпускает его помаленьку. Ничего, пусть и дальше давится. Меньше болтать будет разные глупости. Это тоже правильно. Полное мяу, как говорит молодняк.
Но несмотря на все эти правильности леди Мьяуриссия никак не могла отделаться от мысли, что мелкая и наглая инобережная тварь над нею просто напросто издевается. Тонко, изящно, почти незаметно и где-то лишь очень-очень глубоко в душе — но всё-таки издевается.
***
На другом берегу трава всегда зеленее. Раньше она думала — это просто так, иносказание. Раньше она много каких глупостей думала.
Мелкая невзрачная травка под названием «кошачья лапка» тут, может быть, и не зеленее, но действеннее уж точно, язык дерёт, словно ядовитую гусеницу разжевала, и в горле жжётся. А главное — она работает. Седой кот со шрамом ушёл незаметно, как умеют только коты. Но он не смог бы уйти, если бы здешняя травка не действовала.
Наверное, можно было бы больше уже не обжигать губы и горло, и она теперь больше вид делала, чем на самом деле жевала. Тянула время. Потому что устроившаяся в развилке толстых ветвей огромная женщина-кошка внушала ей настоящий ужас и было совершенно непонятно — о чём можно с такой говорить? И как?
Страшная женщина-кошка была вроде бы не в сквоте — но при этом её огромные когти оставляли на стволе глубокие борозды, глаза отливали жёлтым и клыки… она судорожно облизнула сухие губы — клыки этой страшной женщины были куда длиннее обычных человеческих. Но страшная инобережная женщина не может быть в сквоте! Сквот уменьшает. Или у котов всё наоборот? Или только у кошачьих матерей, или даже только самых старших кошачьих матерей?
Кружилась голова и очень хотелось пить.
С обречённой ясностью она с каждым мгновением всё отчётливей понимала, что этой огромной страшной кошке плевать на Ксанта. Да и с какой стати могло бы быть иначе? Эта кошка — старшая мать, но ведь мать она только по названию, и подобных ксантов у неё — целый выводок, она легко им пожертвует, если это покажется ей нужным. Она им уже пожертвовала. И с чего бы ей изменять принятое решение? Только потому, что какая-то глупая сучка с другого берега с ним не согласна?
Глупо.
Довод о воле лорантов мог бы сработать на том берегу. Но не на этом. Для вожака — да, если бы не ударило ему в голову иное толкование этой воли, вот для него такой довод был бы весьма убедителен. Но не для кошки. Она не вожак. Она как Ксант с его плаваньем — главное, чтобы никто не видел неправильного поведения, а если никто не видит, то можно. Они все такие, настолько искренние в своей неизменной неискренности, что даже страшно.
— Ну-у и-и о чё-ум тако-ум важно-ум ты хо-утела со мно-уй го-уворить?
У неё даже голос был страшен — низкий, хриплый, подвывающий. В нём не было угрозы, как в песне котов-патрульных, он был почти равнодушен, и от этого абсолютного равнодушия продирало куда сильнее, чем от любой откровенной попытки запугать или произвести впечатление. Этой кошке по большому счёту плевать на лорантов, вот в чём главный ужас.
Были бы слёзы — она бы наверняка заплакала от такой несправедливости. Но слёз не было давно и очень хотелось пить. Делая вид, что суёт в рот ещё один листик, она укусила себя за палец. Сильно, до крови. Боль проясняет мысли. Думай!
На Ксанта этой кошке плевать. Ладно, приняли. На лорантов — тоже. Это принять труднее, но допустим. Принято. А на что может быть ей не плевать, этой Старшей Леди и Старшей Матери, чуть ли не треть жизни проведшей в сквоте, не телом — но разумом?
Старшей Матери…
То есть — Матери Матерей, так что ли?
То есть — бабушке?
Меньше всего эта ужасная кошка походила на бабушку — тёплую и уютную, в чьей просторной конуре они обожали собираться всей своркой и рассказывать друг другу леденящие кровь истории — чаще всего про жуткую черную пустоту, в которой подстерегают самые ужасные ужасы любого, кто туда только посмеет сунуться. Скорее всего, это тоже ошибка, она ведь всё время ошибается, принимает неверные решения, словно нарочно… Но сейчас-то выбора никакого нет, невозможно принять неверное решение, если нет выбора; ничего не получится, да, но хуже-то не будет.
Куда уж хуже…
— Я… — Она сглотнула, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо и уверенно. — Я хотела бы поговорить с вами о… котятах.
***
Феникс потерянно молчит, но даже если она сейчас вдруг исполнила оперную арию, Вадим вряд ли бы услышал что-нибудь… Подавшись вперед, он словно прикипел взглядом к лицу потерянного брата… Пальцы сжались в кулаки, так что подлокотники хрустнули… Пол под ногами опять мелко задрожал, как в ознобной лихорадке…
Зоя подступила поближе, но фениксу было не до нее. Алекс, это Алекс? Почему он… почему он в черном?! Тот самый черный шелк, что юноша так не хотел надевать на прием… Ничего не понима… О! Пара на экране повернулась, явно не замечая зонда. Это что?… О… Кажется, понимаю…Тем временем изображение стало отдаляться — зонд, убедившись, что ничего противозаконного здесь не происходит, двинулся своим маршрутом…
— Нет! Стой! — громыхнул голос, и изображение застыло… Вадим стремительно встал, — Стой… Зоя, где ты это взяла? Когда? У кого?
— Демон один принес… — почти растерянно, совсем не по-демонски, ответила Принцесса. — Сегодня… Он так, мелочь, шестой разряд… зонды обслуживает… Вадим, ты лучше Лину спроси, она тебе скорее скажет, где наш беглый братик… Вадим!
Она отшатывается — такой кипящий взгляд окатывает и ее, и феникса!
— Дим…
— Зоя, — Лина испепелиться не рискует, зато рискует другим, поэтому быстро вмешивается, — Этот поставщик информации… Гоните его в шею. Пусть в следующий раз проверяет информацию.
— Что? — переспрашивает еще растерянная девушка.
Я скажу. Хоть Вадим может быть, все равно нас испепелит… От разочарования. Ты ведь ищешь его, Вадим, все равно ищешь, все знают! Но я должна.
— Посмотрите, где знак феникса у моего двойника. У нее — на правой руке. Мой — на левой…
И когда на ней скрещиваются два обжигающих взгляда, негромко добавляет:
— Это двойники. Простите, милорд.
Зал накрыла жуткая, почти невозможная тишина — обостренный напряжением слух уловил только шорох работающего кристалла… Кристалл стандартный, сопровождение тоже стандартное — шелест морской волны. Запись вот только…
Не показывать страха, только не бояться! Зоя затихла рядом такой же неподвижной статуей — тоже боится. Чем же ты раньше думала, твое высочество? Слишком часто играешь со смертью, а ведь к тебе она ближе, чем ко мне, смотрит серо-зелеными глазами, ледяным давяще-каменным взглядом, способным раздавить кристалл. Слишком рискуешь, принцесса, слишком много выходок, способных вывести Его из терпения. Неужели и тебя тяготит этот затянувшийся кошмар Тьмы? Неужели ты тоже иногда мечтаешь сделать шаг за край, чтобы все кончилось? Разом…
Но тебя жалеть я не буду…
Кристалл неожиданно включился сам собой, так внезапно, что Лина с трудом удержала лицо — чтоб ваш телекинез, милорд…
И снова под высохшими ветвями обнимается пара с чужими лицами… На этот раз Лина замечала больше отличий — у этого «Алексея» пальцы чуть короче, и кожа у него сейчас не такая загорелая — он успел утратить загар за две недели в подземелье… И уж конечно, он не будет так себя вести — слишком покорно. То время ушло.
Что творилось в голове Повелителя, феникс догадаться не могла, но Вадим, очевидно, пришел к такому же выводу. Кристалл прокрутил запись еще раз и зафиксировал изображение.
— Двойники? — прозвучал низкий голос.
— Трансформеры, милорд. Иначе говоря, Меняющие Облик. Скорей всего.
Слова казалось, царапали горло, но голос был тем же спокойно-деловым. Браво, Лина. Выживешь — будешь гордиться.
— Почему именно вы? — слишком спокойный голос. Ох, как плохо…
— Милорд (не время его сейчас Вадимом звать, а жаль…). Милорд, трансы… трансформеры часто так… развлекаются. Играют в «хозяин-раб», «пленник-страж», ну и все такое…
Воздух, кажется, стал горячим. Черт… Феникс непроизвольно активировал регенерацию. Кто ж тебя просит, птичка! Не сейчас…
— Зоя?
— Так бывает, Вадим, — накликавшая грозу демоница нервно кивнула, — Их даже на вечеринки приглашают…
— Что? — казалось, Вадим не поверил своим ушам — на дотоле холодном, несмотря на гнев, лице Повелителя, промелькнула какая-то изумленно-брезгливая гримаса, — Что?!
Пол снова встряхнуло, а в серо-зеленых глазах, казалось, плеснулся огонь.
Да уж… Лина относилась к подобному развлечению слегка неодобрительно. Слегка — потому забава глупая, конечно и не совсем приличная, но сравнительно безобидная. А вот его Избранность, похоже не нашел в ней ничего забавного — даже губы сжались. Знал бы он, что как-то перепившийся вусмерть транс осмелился скопировать самого Вадима, головы полетели б в момент. Но что-то слишком уж… бурная реакция.
— Ах вот как… — наконец, прозвучали слова с обманчиво-мягкой интонацией, от которой у феникса «перья дыбом встали» — Как мило…
Все. Шторм. Те самые девять баллов.
Лина непроизвольно подобралась. Только не в крысу… В маленькое тело феникс не поместится… Рядом притихла Зоя. Кажется, нащупывала какой-то амулет. Фиг тебе теперь что-то поможет, против такого-то…
Но шторм еще только набирал силу.
— Дензила мне, — мягко прозвучал голос — точно пророкотало поднимающееся цунами, — Срочно.
— Да, милорд? — ожил шар.
— Дензил, через пять минут ко мне с главой общины трансформеров. Через десять — доставить двоих, кого он опознает.
— Милорд, Дрейк в протекторате Зеландия.
— Хоть на Луне. Хоть в другом мире! — рявкнул Повелитель, — Я хочу найти этих двоих! Немедленно!
— Милорд… — весьма осторожно поинтересовался глава Службы дознания, — Они совершили преступление?
— Морочили головы моим зондам, — угрожающе любезно отозвался Хозяин, — этого хватит. Считаю до десяти, Дензил.
Дензил даже не ответил, но шар мигом сменил цвет изображения, с черноты кабинета на зелено-голубое изображение леса, уже в Зеландии, что ли? Дознаватель перенесся в момент — он тоже распознал эту интонацию: предупреждение пополам с предвкушением… Похоже, Повелитель нашел, на ком сорвать бушевавшие в нем ярость и разочарование… Трансам не повезло. Очень.
Светлые глаза, полные Тьмы, обратились на девушек…
— Вы еще здесь?!