Приходить в себя в очередной раз было неприятно, но таковы особенности работы и… Самочувствия. Так что приходится с этим мириться.
Лазарет был залит яркими желтыми солнечными лучами, они отражались от каждого стекла дверей, от большого металлического чайника, лоснящегося ухоженностью и чистотой, от каждого железного предмета интерьера от ручек дверей, до магических подсвечников. Вся эта весенне-летняя солнечная атмосфера в белом зале лазарета заставляла вспомнить о доме и радостном детстве. Себастьян вдохнул воздух, пахнущий предстоящим обедом, полной грудью, появилось ощущение приятного покалывания в здоровых сильных легких. Отдых определенно оказался полезен. Рядом с кроватью ощущалось приятное послевкусие духов с гвоздикой и бергамотом. Морда довольно улыбнулась сама собой: Аманда была здесь недавно.
Рядом с Себастьяном на койке лежал темноволосый паренек. Его кудряшки разметались по подушке небрежным каскадом. Он был без сознания, но в сознании целиком. Себестьян сразу опознал говорившего с ним Рени. Брат Аманды улыбался — ему тоже понравился план, который они вместе придумали.
Пора было возвращаться к работе. Бодрым пружинящим шагом Редвел вышел из медицинского крыла, когда его уши уловили неприятные шепотки. Обсуждали его.
— Как? У того самого камня?..
— Неужто, проклятье сбывается?..
— Вот увидите, это только начало…
— Вы знаете, кто за этим стоит!
— Бедолага. Помеченный дьяволом…
— Интересно, а правда он по две девицы на ночь домой приводит?
Редвел дернул ухом и повернулся узнать источник сего лестного комментария. Конечно, говорила пышногрудая блондинка — секретарша магистра Шареля. Она ехидно подмигнула, отлично понимая, что ее расслышали. И стала дальше излагать свои нелепые домыслы легковерным приятельницам.
Мнение большинства Себастьяна интересовало меньше всего, особенно, после того взрыва… Но, сейчас, попасть лапой в небо — глупое совпадение его очередного обморока и мистического места в коридоре. Да, был какой-то камень. Красный. Да, средь каменной кладки, таких камней сотни. Опять выдумывают. Вспомнили историю про таинственного неуловимого мага… Бред!
Запах гвоздики привел в северное крыло. Здесь был настоящий конвейер: в практически бесцветный цветок, похожий на лотос в серединку вставляли пружинку серебра, затем вплетали сложное заклинание, на кончике пружины фиксировали прозрачный речной кагат, который таинственно блестел скрытой магией. Вокруг пружинки сплетались слова прочной сетью паутинки. Цветок заводился, как механическая мышеловка и закрывался. Намечалась настоящая облава.
Волшебные цветочки давали сигнал всем постам, улавливая определенный вид магии и ее владельца, попутно выстреливая магической сетью, пытаясь захватить цель. В большом количестве и на каждом углу — штука крайне неприятная для любого мага. Уйти очень сложно.
Аманда сидела вместе с ведущими специалистами. В ее тонких пальцах цветок казался настоящей драгоценностью. Она практически напевала мурлыкающим довольным голосом нужное заклинание, глаза смотрели куда-то мимо цветка, фокусируясь в одной точке и выдавая крайнюю степень задумчивости. Редвел подошел к напарнице и привычным жестом коснулся ее плеча. Искра больно щелкнула в обе стороны, удивив обоих. Так не должно было быть! Это просто невозможно! Шарель ведь говорил, что не даст ей нового напарника, так почему? Сила определенно утекала куда-то мимо. Пара была расстроена. Аманда лишь виновато улыбнулась, мельком коснувшись губ и неожиданно покраснев. Что-то было явно не так. И Себастьян впервые понял: все гораздо хуже, чем он предполагал. Началось.
Метку магического распознавания пришлось настраивать самому и на каждый «цветочек» отдельно. Через час, когда все было готово, мы оперативной группой из восьми человек и одного меня переместились на улицы поздневечернего города.
Аманда вела себя странно. Сначала пряталась за меня, среди серых еле освещенных домов мы практически летели не замечаемые обычными жителями, иногда задерживаясь и устанавливая ловушку. Потом она украдкой стала бросать взгляды куда-то направо. Кто там? Придирчивый взгляд отметил высокого парня в вельветовом коричневом пальто. Каштановые волосы, прямоугольный весьма миловидный подбородок, длинный нос с горбинкой, плечи широкие… Челюсть мою свело оскоминой. Аманда-Аманда, я был о тебе лучшего мнения. Просто смазливый мужчинка, с загадочным задумчивым взглядом карих глаз. С немного рычащим акцентом, хрипотцой в голосе и тонкими пальцами. Просто наглядный пример парней, за которыми девицы ходят толпами и закидывают любовными посланиями. Кажется, он у нас новенький. Нос поморщился, уловив резкий запах немагического огнестрельного оружия. Интересный субъект, и пристрастия нестандартные. От него пахло резкими мужскими духами, из разряда «морские свежие», которые еще два часа щекочут нос толпам фанаток и мешают им спать, отравляя последние мозги. Что, черт возьми, связывает его с Амандой?
Выбора не было. Надо было срочно выяснить, а сама она мне не расскажет.
Я толкнул напарницу в ближайший закоулок и прижал к стене. Фиолетовое пятно магии поползло по ее виску от моего пальца. Аманда не сопротивлялась, но была точно напугана. Хоть доверять не перестала и теперь молча смотрела на меня, не пытаясь кричать с зажатым моей ладонью ртом.
Картинка была четкой, запечатленная взволнованным разумом, с точностью до самых мелочей. Темный коридор. Заготовки магических ловушек. Она несет инструменты в резном рябиновом ящичке, впереди нее еще незнакомый мужчина, который вызывает интерес своей внешностью… Да он ей понравился! Ясно… Смотрю дальше. Мысли ее возвращаются к инструментам, лаборантка, высунувшаяся из двери, окликнула их и сказала, куда все заносить этой процессии из пяти человек. Парень впереди спотыкается и роняет хрустальную заготовку, затем еще одну. Щелчок пальцами. Аманда, стесняясь и затаив дыхание, тем не менее, весьма эффектно решила познакомиться… Поднимает замершие стекляшки. Меня это злит, и я проматываю. Пара слов. Поцелуй в щеку… Хм. Мотаем назад:
— Спасибо, милая, — говорит незнакомый мужчина и целует мою напарницу в щеку. Она мило розовеет и говорит: «не за что».
Непонятно. Он ей понравился, но, видимо, не больше, чем любой другой мужчина. Вежливый поцелуй — весьма вольно, но для такого типа, вполне нормально. Почему у нее такая реакция?
Смотрю на напарницу в суровом раздумье. Ресницы ее широко распахнуты, зрачки увеличены — явно волнуется. Что я упустил? Комок эмоций распутывается сложно и медленно: стеснение, удивление, симпатия, легкий страх, облегчение, странное ощущение гармонии… Черт! Не понимаю… Хм. Первый поцелуй? Это серьезно…
Где-то в тех краях, где колосится пшеница, где бродят стада тонкорунных овец, где цветут вереск и мята, где небосвод синий-синий, а утра туманны, жила-была Шпага. Ее выковал мастер-Кузнец из лучшей стали, он вложил в нее все свое мастерство и умение. И Шпага вышла на диво: витая рукоять была отделана ясными алмазами; лезвие цвета росы на ландыше было заточено так остро, что с одинаковой легкостью перерубало волосок, подброшенный в воздух и медную кирасу врага; и, отражая свет полуденного солнца. Шпага сияла холодной молнией, а на закате казалась облитой кровью.
А потом Мастер попрощался со своим творением, и Шпагу унесли во дворец. Ее несли по залитым мерцающим светом розовых воскозых свечей анфиладам комнат, увешанных тяжелыми портьерами алого и синего бархата и заставленных серебряными зеркалами. И юная Шпага любовалась на свое отражение в зеркалах и восхищалась собственной красотой. Но торжество ее длилось недолго. Шпагу преподнесли бравому офицеру с орлиным взглядом карих глаз и тот бережно, но решительно вложил Шпагу в ножны.
А этим офицером был Майор Гвардии Его Величества. Вскоре Шпагу, (а точнее, ее хозяина) послали воевать. И начались у Шпаги суровые трудовые будни. Но работа была ей в радость. Шпага со звенящим вскриком выходила из ножен, охваченная азартом, рыскала в почерневшем от пороховой гари воздухе, трепеща от предвкушения наслаждения, она впивалась в сердца своих жертв и упивалась их горючей густой кровью… Майора вскоре повысили до Полковника, и Шпаге все реже доводилось принимать участие в сражениях. А там Полковник стал Генералом, и Шпага прочно заняла самое почетное место над каминной полкой. А потом Генерал ушел в отставку, а Шпагу подарил своему молодому Сыну. А он сломал ее во время пьяной драки в пригородном трактире. Драгоценную рукоять Сын забрал с собой, а обломок просто-напросто выбросил.
Обломок лежал в пыли на узкой деревенской улочке и яростно мечтал о ногах. «Я бы побежал и заколол этого негодяя, недостойного имени своего отца», — такими были его мысли.
Но долго лежать в пыли Обломку не пришлось. Его нашел Крестьянин, возвращавшийся с базара к себе в деревню. «Смотри-ка, — сказал Крестьянин своему сыну, — какой славный Обломок. Знать, отличный был клинок, да плохому хозяину достался. Заберем его с собою», и кинул Обломок в телегу на кучу мякины. Обломок зарылся во влажную мякину и с омерзением завопил: «Что же вы сделали’? Вытащите меня отсюда немедленно! Я ведь заржавею и потом полгода не отчищусь!». Но никто его не услышал. Крестьянин с Сыном негромко разговаривали, лошадь неторопливо тащила телегу, и страдания Обломка продолжались: «Я такой благородный. Я Обломок Шпаги Генерала, а меня кинули в мужицкую телегу, в какую-то мерзость, и я тут заржавею и погибну; погибну, и никто меня не вспомнит!», — так он переживал до тех пор, пока Крестьянин не приехал домой. Дома он взял Обломок и вставил его в красивую, белую ясеневую Рукоятку.
И Обломок немного утешился. Тем более что ему снова нашлось достойное его дело. Обломок был длинный и острый, и вся деревня одалживала его у Крестьянина и резала им свиней. И Обломку это нравилось. «Конечно, свинье это не враг, по все-таки сгодится», — так думал он. А Время шло. И постепенно Обломок сроднился со своей Рукояткой и стал единым Ножом. И с удивлением замечал у себя странные мысли: воспоминания о Небе, в котором купались ветви Ясеня; о Ветре, рассказывающем ему баллады дальних стран: о Дожде, дающем свежесть его листьям; о Солнце, ласкающем его теплом своих лучей; о Птицах, которым Ясень давал приют в своей густой кроне… и необычайная умиротворенность и спокойствие охватывали Нож, и ему все меньше и меньше нравилась его работа. «Ведь это грязно. Грязно и мерзко. И подло – убивать беззащитных животных. Я больше не хочу этого делать!». Но приходилось.
А Время шло. Потемнела и растрескалась ясеневая рукоятка, источилось лезвие, и не одалживали больше Нож у Внука Крестьянина. И не называли его иначе, как Старый Нож. И однажды Внук Крестьянина сказал: «Подправлю-ка я Старый Нож, может быть, тебе, Жена, он в хозяйстве пригодится». И он снял с Ножа рукоятку и отнес Нож к Кузнецу. Тот долго цокал языком, хвалил работу Мастера-Кузнеца и пообещал Внуку Крестьянина выровнять Старый Нож, обновить его источенное лезвие. А у Обломка, лишенного Рукояти, стали просыпаться прежние мечты. Старому Ножу виделся дым битвы, крики жертв, брызжущие пеной морды вздыбленных коней, истерические визги рождественских кабанчиков и страшным кошмаром всплывали видения морковной кожицы и луковых колечек. И Старый Нож решил уйти искать счастья. Сделал он это очень просто — взял и потерялся.
Долго лежал Нож в густой траве, пока не нашел его Цыган — сын того вольного народа, что кочует по всему миру, нигде не останавливаясь надолго. Нашел, наплавил на него свинцовую рукоятку и продал на ярмарке Крестьянке. Крестьянка отдала Нож своему Сыну. Нож очень неважно себя чувствовал с новой рукояткой. Он сам себе казался старым, тяжелым, неудобным и очень тупым. И поэтому неудивительно, что и Сын Крестьянки посчитал Нож точно таким же. И променял его Приятелю на голубя и треснувшее стекло от пенсне. А его Приятель вскоре пошел за ивовыми прутьями для корзин и взял с собою Нож. И весь день ругал его, бранил за тяжесть, тупость и неловкость, а, уходя, оставил его в стволе дерева.
Дерево оказалось Ясенем.
Нож снова забыл о своих воинственных желаниях, присмирел и сроднился с Ясенем так, что почувствовал себя его веткой, куском коры на его стволе. А время шло. Шли дожди и светило солнце, и снова шли дожди. Лезвие Ножа поржавело, свинцовая рукоять выщербилась, и Нож казался уродливым наростом на стволе прекрасного Ясеня. Нож дремал, по временам проваливаясь в полное беспамятство. Он почти ослеп и оглох… У ног Ясеня выросли кусты и прикрыли текущий меж корней ручеек. Иногда Нож просыпался и пытался рассмотреть сквозь ветви кустов свое отражение, но это ему не удавалось, и он снова засыпал.
Но однажды он проснулся от непонятного трепетания рядом с собой.
На кустах были развешаны птичьи силки, и Малиновка попала в них и теперь отчаянно старалась освободиться, и умоляла помочь ей. Нож ответил: «Я не могу… двинуться». Малиновка испугалась его — ведь она сразу и не заметила Старый Нож, а потом все свои просьбы обратила к нему, но Старый Нож отвечал только: «Я не могу двинуться». Но беспомощное трепетание Малиновки, ее просьбы тронули Нож и его сердце — если у ножа есть сердце — дрогнуло… И Нож вздрогнул и … начал медленно выходить, выскальзывать из ствола Ясеня. С Ножа отвалилась нелепая свинцовая рукоятка, осыпалась ржавчина, и Старый Нож сверкнул великолепным клинком бритвенной заточки так, как сияла некогда Шпага… Падая вниз, Нож перерубил путы Малиновки и, задержавшись на мгновение на ветках кустов, услышал ее щебетание: «Благодарю тебя. Нож-спаситель!» И уже совсем падая в ручей, падая, чтобы больше никогда не появиться на поверхность земли. Нож успел подумать: «А может быть, я жил не для войн и смертей, а вот для этого последнего мига. Мига освобождения…»
Друзья, все эти… выходные… я… пила зa ваше… здоровье!!!
Пилa тaк… что некоторые из вaс… теперь… просто… бессмертны!
Ну твою же швабру! Ну одори ёби! Ну что за жизнь!
Я закончила очередной круг по кухне и яростно прожгла взглядом бутыль со спиртом. Все из-за тебя, зараза!
Кто бы мне сказал, что я буду волноваться за вампира. А ведь волнуюсь… Вот куда он пошел, а?
Мститель непризнанный.
И где его искать? Уже три часа прошло…
А что это за шум во дворе?
Источник шума обнаружился у калитки – прилепился спиной к забору и пытался отбиться от сторожков.
— Так-так, — прохладно сказала я. – Цветики, стеречь. Далеко собрался… Алишер?
Мальчишка отвел руку от лица и глянул на меня не самыми добрыми глазами.
— Подальше отсюда.
— Соскучился по работорговцам?
— Тебе бы так соскучиться!
— Не зли меня, парень!
— Хозя-айка-а… — протянул Алишер. — Гро-озная… а ну вас к песчаным дэвам!
— Чего? Слушай, не нарывайся. Никто не собирается тебе ничего плохого делать, просто…
— И ваши обещания тоже к песчаным дэвам! В задницу, ясно? Обещали уже!
— Эй, послушай…
— Что – послушай? Он и тебя продаст! Или ты ему веришь? Вот так веришь-веришь, а потом открываешь глаза и новый хозяин тебе объясняет, какой ты доверчивый дурак. Простачок. Вампирам верить. Хоть бы в лицо сказал, так нет же! Не захотел себе настроение портить… Ненавижу!
А ведь он реально так думает. Думает – и тогда, во дворе, пытался меня защищать. А Джано обронил «друзей похищают»… Да уж, тут явно не отношения «раб-хозяин», тут другое.
— Значит, удрать решил? А друзей что ж бросил?
Как приятно видеть наконец человеческое лицо без узоров. И видеть настоящие эмоции. Мальчишка разрывался между желанием послать меня подальше и защитить ребят.
— Они не захотели бежать. Отказались. Не надо их…
— Но они ведь не позвали меня? – наугад спросила я. По идее должны были. — Не донес – так сообщник. Верно? Какое там наказание полагается сообщникам?
В синих глазах метнулось отчаяние.
— Я… я сам сбежал. Им не сказал. Я…
— Дурак ты, парень. Я вон тоже сегодня утром глаза открыла черте где. Только я поумней была и не «хозяина» слушала, а разговор своих похитителей. И будь уверен, нехило им заплатили, чтобы они у Джано Дары украли…
Молчание. Настороженное. Но уже без злости. Пристальный взгляд. Хочет верить… очень…
Я вздохнула:
— Сторожки, брысь. Вставай, малыш. Ты действительно веришь работорговцам больше, чем Джано? Вы ведь друзьями были.
Он шевельнул губами, но сказать ничего не сказал. Какая сволочь так задурила парнишке голову? Догадайтесь с одного раза. Думаю, Джано тоже догадался. Только бы он сегодня не туда пошел…
— Идем в дом. Идем… никто тебя больше не продаст. Клянусь… ну хоть пылесосом.
— Чем?!
— ..Вот так и живем. Ты ешь-ешь. А ты сам откуда?
Алишер отложил лепешку.
— Сейчас или вообще?
— Вообще. Про «сейчас» это с Джано надо будет поговорить, когда вернется. Разберемся.
— Вернется? А он где? Опять старшие уволокли на изъятие?
Я поймала себя на том, что затаила дыхание. На изъятие, говоришь? Неужели я сейчас узнаю, куда моего вампира таскают по ночам?
— Он как-то по-другому говорил, — осторожно попробовала я. – Изъятие – это…
— ..это когда забирают часть крови и сил, — не почуял ловушки подросток. – Кладут на специальный такой камень, и…
— Дарррррррья! – раскатилось по двору.
Джано!
На новогодней дискотеке в школе видала я пьяных одноклассников. При попытках моей мамы выйти замуж видала нетрезвых мужиков. Однажды даже наблюдала, как ныряли в фонтан пьяные десантники.
Но что я вам скажу – все это в подметки не годится нетрезвым вампирам.
Десантники не расшвыривают во все стороны салютики, от которых шарахаются сторожки, не зависают в воздухе, азартно вопрошая, на кого, мол, они похожи: на ворона или таки коршуна, и правда «замечательно сотворил экспериментальный полет-состав»? Не виснут на мне и не повествуют, как они прошлись по рабскому рынку еще раз, и теперь его надо уже не ремонтировать. Проще и дешевле построить новый. И не предлагают сто раз подтвердить, что «ну пррравильна все сде… сделал, да»?
Не пытаются поднять меня в воздух и отнести в дом. Не злорадствуют «Завтра увидишь, какой у Даиза роскошный этот… ну как его?». А когда, я не дождавшись ответа, пытаюсь узнать, что именно, удивленно интересуются: «А хто такой Даиз?»
На это способны только пьяные вампиры.
А потом они запускают в дом сторожков и скармливают им все попавшиеся под руку продукты…
Уложить его удается только с третьей попытки. Первая неудачна в абсолюте, потому что собственная постель Джано не устроила, а вот компания ящерки и ее ящик невесть с чего показался идеальными для здорового сна. Вторая тоже не блеск, потому что вампир отвлекся на Алишера и долго рассказывал, как он расстраивался, когда Шер сбежал, и как рад сейчас…
Третья удалась, и, покидая комнату, мы слушали, как затихающий голос вампира бормочет что-то о замечательной компании в постели, а рука нежно гладит притихшего сторожка..
Джано.
Я в пыточной камере… или в аду…
Голова-а-а… болит… невыносимо… значит, жив… жжет горло, пить… хочется пить… надо встать..
М-м-м.
— Джано, живой?
Ох, тише… умоляю… Никогда не просил пощады у аргентумов, а тут…
— Пить хочешь?
Дарья… солнцеглазый мой Дар, неужели ты …принесла воды? Как же мне несказанно повезло с Даром…а до сих пор я полагал везение уделом бесплодных мечтателей.
— Ты глаза открой…
— М-м-м..
— Ладно, пей так, потом откроешь.
Воистину понятно теперь, отчего вода названа животворящей влагой!
— Дарья, хвост спрячь, — доносится до моего слуха. Алишер! Вернулся… мне не привиделось, как иногда казалось в бреду!
— Он же не смотрит, — отмахивается мой подарок.
Хвост?! Какой хвост?
Попытка рассмотреть хвост оканчивается полной неудачей: по приоткрытым глазам бьет свет и отзывается вспышкой нестерпимой боли в глазах. Какой странный эффект, ведь согласно трудам мудрейшего Игназио зрачок вампира приспособлен к свету намного лучше, чем… ох, отец карбонадо-о… Последствия вспышки не ограничились глазами, а расползлись по черепной коробке и даже в полость жизни пробрались, обернувшись приступом тошноты. Да, тошноты! По правде сказать, в эту секунду я вряд ли в силах назвать это состояние точным научным термином. Как и вспомнить, что именно мне в настоящий момент нужней всего. Но мой Дар в очередной раз показывает свою исключительную полезность, подсовывая необходимую емкость, а потом снова приносит воды и прохладный компресс…
Мысли о хвосте бесследно растворились.
Что происходит? Я болен?
— Дарья, тут посыльный явился… — громыхает шепот Алишера.
Посыльный? Недобрый знак… но прежде чем я смог что-то сказать, судьба посыльного уже решена.
— Посыльный – так пошли его, — без тени сомнения отвечает Дар.
— Куда?
— Куда-куда…. Ну что тебе, все словами объяснять надо?
Мальчишка хихикает и пропадает, видимо посылать гонца… любопытно, кстати, куда. Хотя нет, не любопытно. Отец карбонадо, что же со мной такое?
— Дарья, он не посылается! – снова бьет по голове шепот от двери, — Говорит, у него письмо к нашему хозяину, и он не может уйти, пока не получит ответа.
— Щас я его сама пошлю.
Пол затрясся. Постель тоже.
— Может, лучше прочитаем? – прервал землетрясение Шер. — Вдруг там что-то нужное для Джа… для хозяина?
Здравая мысль…
«Драгоценнейший и мудрейший друг мой!» — торжественно провозгласил Алишер.
Это мне? Маловероятно…
«Вчерашний твой, о досточтимый орихальти Джано, приход в скромное жилище Рашида аль-Визида…»
— Кого?!
— Рашида аль-Визида, — удивленно повторил Шер. – А что?
— Нет-нет… ничего. Дальше…
Ничего, за исключением того, что к этому бесчестному купцу я ни ногой уже год, с тех пор как он не заплатил мне за работу, да еще и обвинил в присвоении части ингредиентов. И как я мог там быть, если… если я ничего не помню?..
— Хм… так, вот… «..записан серебряными буквами на свитке досточтимых гостей и будет семь и семь раз передаваться из уст в уста детьми моими и детьми моих детей…»
У меня воистину пропал дар речи. К счастью, остальные были менее восприимчивы.
— Во завернул… — пробормотал мой подарочек.
— «..но увы! Обуреваемый горем вынужден сознаться в таком недуге, как неподобающая моему возрасту забывчивость, в силу коей недостойный — о горе! — забыл о долге пред златоглазым, затмевающим разум…»
— Он сам-то понял, что сказал?
— «..в раскаянии и унижении семь раз припадая к стопам твоим, недостойный Рашид аль-Визид смиренно надеется, что деньги его не будут отвергнуты…»
— Не будут, не будут, — буркнул подарочек. — Эй ты, гони баб… деньги! Сколько он там тебе должен, а, хозяин? Джано? Хозяин!
Меня подергали за плечо. Снова взметнулась боль и тошнота, но изумление оказалось сильнее.
— Он вернул мне деньги?!
— Вернул-вернул, вон мешок, закорючка на нем какая-то.
— Не закорючка, а число, — поправил точный Алишер, — Триста орлов, не видишь?
— Почему?.. – только и смог проговорить я. Чтобы заносчивый купец писал такое письмо мне?! Что случилось? Нейгэллах и Шергэллах поменялись местами, и рай с гуриями переместился под землю?
— Потому что должен? – не поняла Дари.
— Почему триста! Он мне двести должен… был.
— А… а… а тут приписка! – нашелся зоркий Шер. – Вот… «недостойный Рашид аль-Визид посылает сто золотых в возмещение своей забывчивости и выражает надежду, что сверкающий мудростью осияет своим присутствием его дом в ближайшее время.
Лицезрение паука-птицежора действительно способствует мыслям о ничтожности денег и хрупкости жизни, а следовательно духовному совершенству, и недостойный был бы и дальше счастлив хранить это свидетельство дружбы златоглазого… Но покупатели люди нервные и обременены многими предрассудками, так что не мог бы сиятельный его забрать?» Паука? – изумился Алишер.
— Сто золотых? – пробормотал мой практичный Дар. — Джано?
Повисло молчание. Я всеми кожными покровами ощущал на себе заинтересованные взгляды Дари и Шера, но сказать что бы то ни было и разъяснить недоразумение было невозможно! Хотя бы потому, что никакого паука-птицежора у меня нет и не было. И уж тем более, я не мог оставить это драгоценное существо мерзавцу Рашиду…
Бред какой-то. Абсурд. Да что же вчера произошло? Даиз опять опробовал на мне дурманное зелье?
С улицы тем временем донесся стук щеколды и нерешительный голос, призывавший хозяев.
— Хозяйка, тут еще..
— Дарья.
— Дарья, тут еще один. И тоже со свитком!
— Милое утречко, — вздохнула Дарья. – Сейчас я…
Тишина. Легкий шорох. Тихий вопрос:
— Еще воды дать?
Шер… Всемилостивый Нейгэллах, что я положил на чашу весов, что ты одарил меня возвращением Шера? Пусть он не верит мне больше – и он прав, я не смог уберечь единственное существо, к которому посмел привязаться. Пусть… Главное, он живой. Остальное поправимо. Надеюсь…
— Нет. Ты… Алишер, с тобой все хорошо? То есть… тебя не надо осмотреть?
— Все нормально.
— Шер…
— Не надо меня смотреть! Хозяин… вы давайте сначала сами на ноги встаньте, хорошо? Вон Дарья еще одно письмо несет.
— А три не хочешь? – с порога вопросила носительница писем. – Сегодня че, день почтового работника? Читай, Алишер, чего им всем надо. А то они во дворе стоят, ответа ждут, как тополя на Плющихе. Или как у вас там… Как пальмы у фонтана. А сторожки к ним принюхиваются. С интересом… надо этих работников сумки и чернил скорей выпроваживать, а то сторожки не дай бог кусанут кого, да траванутся?
— А покусанных тебе не жалко? – заинтересовался Шер.
— Жалко-жалко. Но их-то любой врач вылечит, а малышам кто скорая помощь? Таких больше нет. Читай давай.
— О мудрый над мудрыми! – вдохновенно начал Шер.
— Тише, о боги…
— О? Ладно. О мудрый над мудрыми, — значительно тише повторил паренек. – Семь и семь раз шлет привет тебе Джафар ибн Сулим, а также пожелания здравия, долголетия, и…
— Что?!
— Долголетия и процветания… — повторил мальчишка. – А что?
Я промолчал. Этот-то по какой причине про меня вспомнил? Он мне вообще никогда не платил, предпочитая слать подарки аргентумам. А те просто приказывали пойти и вылечить этого поедателя пахлавы и наказание для своего гарема. Нехорошее предчувствие зашевелилось в сердце. Уже два из тех, кто забывает обо мне сразу, как только отпадает нужда в лечении, сейчас вспомнили и, более того, позаботились о достойном обращении… Почему, во имя Нейгэллаха? И как это связано с моим плачевным состоянием?
— Дальше читать? – отчаялся ждать моего ответа Шер.
— А… да.
— Дар, посланный тебе, надеюсь, смягчит твой гнев, о достойнейший? Молю и заклинаю снять заклинание с верблюдов еще сегодня, ибо дела неотложно призывают меня, и…
Джано, ты что?
— Я вспомнил…
Вспомнил, когда про верблюдов услышал. Кусок воспоминания выплыл из ниоткуда и с размаху ударил по непониманию. Я вспомнил, вспомнил!…
..Двор в качающихся тенях и почему-то качающихся деревьях. Разъяренное лицо Джафара. И собственное заковыристое проклятье, которое заканчивалось словами : «чтоб на тебя верблюд плюнул». И реакцию ближайшего верблюда. А если принять во внимание письмо, то одним верблюдом не обошлось? Но ведь я не аргентум? Почему сработало так… А что я делал у Джафара? О боги, да что же вчера с мной было?!
И кажется, эти письма лишь начало.
— Читай следующее…- обреченно проговорил я.
— «О мудрейший из мудрейших, превзошедший своей мудростью…»
На этот раз лесть уже не оказала прежнего воздействия. Эффект привыкания даже яды лишает убийственной силы.
— Пропусти это…
— О драгоценный… ну ладно. Это пишет раб уважаемого Ийгура, торговца живностью. Он от имени хозяина шлет клятвенный отказ от любых претензий на возмещение ущерба и дарственную на паука-птицежора, который приглянулся солнцеглазому.
— О! Теперь ясно откуда паук, — обрадовалась Дарья.
— Раб намекает, что подпись хозяина была бы более разборчивой, если бы его, хозяина в смысле, отклеили от потолка. Джано, а как ты его приклеил? В нем же весу!…
— Не знаю.. – простонал я.
Безумие какое-то. Я ведь вчера не ел ничего, Дарью искал. То есть совершенно ничего, значит, и подозрительного тоже… Этот торговец, у которого Дарья выкупила мальчиков, сбежал, не требуя возмещения убытков, больных вчера не было. И, насколько я помню, пил только дома. Последнее, что осталось в памяти, это как шел к Дарье поговорить о ее покупках. А дальше провал. Неужели…
— Дальше читать? – не дождавшись ответа, Шер зашуршал новым письмом. – О… Это от вампира. Так… «Джано, дружище! Восхищен твоим вчерашним визитом! А также твоей склонностью к веселым шуткам… и умением скрывать оную от остальных. Не мог бы ты поделиться со мной тем славным порошочком, которое ты так успешно опробовал на моих охранниках? Они пошли уже на восьмой заход, и меня разбирает недостойная зависть. С наилучшими пожеланиями. Тонио. Приписка: Даизу очень к лицу обезьяньи уши. Надеюсь, этим порошком ты тоже со мной поделишься? Пока». На восьмой заход чего?
О боги… Я вчера вломился в дом Тони?! За Даизом? Заподозрил в похищении Дарьи и Шера, и… но я ведь только собирался нанять кого-то для слежки! Нападать рано. Было.
— На восьмой заход чего? – не получив ответа, Шер повернулся к Дарье.
Без толку! Моя кровать уже некоторое время трясло и шатало, а сейчас к этому шатанию добавился звук – Дарья хохотала. Вот теперь было слышно, что ей всего семнадцать: это был настоящий девичий смех, веселый и заливистый, почти беззаботный. Как давно я этого не слышал…
— О-о… о… одори ёби… — простонал мой подарок, задыхаясь от смеха. – Восьмой… заход… сильны, парни… верблюд… порошочек… Джано, ты крут! Су-у-упер…
И отчего-то стало легче. Даже захотелось тоже улыбнуться.
— С такого-то бодуна…
С чего? Какое любопытное слово. Ассоциируется почему-то с рогатым скотом. Ах да, «бодаться»… Или… похолодев от внезапной догадки, я судорожно вскинул к голове обе руки и на ощупь попытался отыскать там отростки. Или новообразования. Или…
Мысль по скорости намного опережает тело, поэтому мое воображение уже успело нарисовать меня по крайней мере в трех видах: с рогами козлиными, вытянутыми вдоль головы, с бараньими, в форме красивых завитков, и угрожающе торчащими бычьими. Оно уже вплотную подобралось к раскидистым оленьим «ветвям», прежде чем неповоротливые руки наконец завершили ощупывание макушки и ничего постороннего, кроме компресса, на ней не обнаружили.
Так. Уже хорошо. Чем бы я ни отравился вчера, обошлось без этого «украшения». Что-то мелькнуло в памяти при этом слове, что-то странное, какая-то злая радость… Я зажмурился, пытаясь растормошить свою неподатливую память. Но увы, в комнате я был не один, и очевидно, мои действия показались странноватыми. Во всяком случае, компресс с моей головы содрали даже без предупреждения, с невнятным шипением «Сейчас холодный принесу», а Дарья совершенно бесцеремонно заставила открыть глаза. Слабые попытки воспротивиться были безжалостно подавлены (в прямом смысле слова, кстати – грубой силой), и мое наказание, ниспосланное злой судьбой в подарки, пристально уставилось мне в глаза. Будто укротитель – царю пустыни. Я снова попробовал вырваться. Куда там. Эта ненормальная принялась требовать немедленно посмотреть на ее пальцы и сказать, сколько их там.
— Отпусти!
— Сначала скажи!
— Ты с ума сошла!
— Я?! Быстро отвечай, сколько пальцев!
— Три! Отпусти сейчас же!
— Э-э… — послышалось с порога. Шер сжимал в руках таз с водой и переводил взгляд с меня на Дарью и обратно. – Я помешал?
Дом умалишенных какой-то. И разговоры соответственные. И самочувствие.
— Все нормально. Я это… подумала… неважно, — мой оригинальный подарок наконец отдернул руки. И, пока я унимал головную боль, он (точнее, она) выхватил у Шера компресс и шлепнул мне на макушку. Причем забыв как следует отжать! Брызги полетели во все стороны, я постарался удержать при себе недостойные выражения – мальчик ведь рядом. Увы, если судьба решила ознакомить ребенка с выражениями, то от нее (судьбы) не уйдешь. Сначала Дарья узрела, что натворила, и охнула, от души помянув некие органы… неважно. В следующий момент у моей руки что-то зашевелилось, обвилось вокруг шеи. Клацнуло зубами возле уха…
Никогда в жизни я так быстро не выпрыгивал из постели! В голове словно взорвался хитайский огнь-порошок, в глазах потемнело и книги полетели во все стороны. Но дело того стоило – змеевидное шлепнулось на пол, свалившись с моей шеи. И скорчилось на полу.
— Джано, нет, это сторожок, не трогай его, это…
Кто? Я обессилено прислонился к стене, рассматривая страшное, покушавшееся на меня чудовище… в три ладони высотой.
Сторожок. Самый обычный, дворовой. То есть наш обычный.
— Что он тут делает?
Сторожок попытался встать… пошатнулся… шлепнулся обратно… наконец ползком добрался до ближайшей лужи из опрокинутого тазика и рухнул в воду, широко раскинув листики и растопырив все корни.
— О, кажись, он тоже с бодуна, — сочувственно проговорила девушка. — От тебя надышался, что ли? Вон как воду хлещет…
— Что такое «бодун»?
— Похмелье.. – удивилась она.
По… расширенными глазами я обвел комнату, не обращая внимания на боль и прочие неприятности. Головная боль. Жажда. Тошнота. Головокружение. Ворох писем от моих недругов. Все это плюс заляпанный халат вдруг сложились воедино и обрели новый зловещий смысл.
Так вчера я был пьян?! Абсурд… и начался этот абсурд рядом с Дарьей, похоже. Я ведь шел поговорить именно с ней?
Я поднял глаза на все еще улыбающееся лицо. И улыбка стала таять…
— Что? – спросила она с привычной уже интонацией. Мол, знаю, что виновата, но не злись, злиться вредно для здоровья.
Зачем она меня опоила? Или опять все произошло случайно?
Но спросить я не успел.
Нехорошая тишина залила двор, заглушив и ропот посыльных, и шорох сторожков. Без скрипа отворилась дверь… и две серебряные тени, знакомые до жути, скользнули в комнату…
Аргентумы. Пришли в мой дом. Впервые…
Они вернулись в гостиную. Куб был уже развернут в стол размером с бильярдный, на поверхности возвышалась сетчатая конструкция с разноцветными фишками, нанизанными на проволоки, лежали стопки картонок и разноцветные же шары и многогранники.
— Ты что пить будешь? – Баал выполнял роль бармена.
— Что-нибудь из вашего.
— Послабее, покрепче?
— Покрепче.
Ему щедро плеснули в бокал. Глеб принюхался, пригубил: что-то вроде ягодного коньяка. Опустился в кресло:
— Я, пожалуй, на первый раз посмотрю, как вы играете. С меня на сегодня впечатлений более чем достаточно.
На столе раздавали карты территорий и карточки ресурсов, раскладывали сложные комбинации атак, катали шары, споря об их траектории. Глеб расслабленно наблюдал за действом и иногда морщился: боль, мерно пережевывающая позвоночник, не давала принять удобную позу. Стивен оторвался от игры:
— Спина болит?
— Пройдет, надо будет на турнике повисеть.
— Дай посмотрю, — и, видя, что Глеб не тронулся с места, — я доктор, твоя боль доставляет мне физический дискомфорт.
Глеб неловко развернулся, дескать, хочешь – смотри.
— Ты что как первокурсница в смотровом? Вон, на диван, носом вниз, — Стив вытащил из ларя пушистый плед.
Глеб, слегка раздосадованный неуместным вниманием, переместился на диван, вытянулся на животе. Стивен бесцеремонно задрал ему футболку на голову, теплые руки скользнули вдоль позвоночника и замерли. Глеб догадывался, что увидел врач – выходное отверстие пули под левой лопаткой и длинный рубец на правом боку. Твердые кончики пальцев потыкали в бугристый шрам.
— Парень, ты кем работаешь?
— Никем пока что, — глухо отозвался из-под футболки Глеб, затылком чуя пристальные взгляды – у стола смолкли голоса.
— А до этого?
— Киллером, — с досадой ответил Глеб. А так хорошо все начиналось.
— Почти коллега, — довольно резюмировал кто-то у стола и голоса возобновились, как ни в чем не бывало.
Стив продолжил ощупывать позвоночник, проминать мышцы, по спине разливалось тепло, почти жар, Глеба начало клонить в сон. И когда доктор, закончив манипуляции, со словами: «Я восстановил энергетические потоки, теперь диски сядут как надо, пару дней не переохлаждаться и не таскать тяжести, сейчас минут пятнадцать полежи», накинул вчетверо сложенный плед, не отреагировал, провалившись в вязкую темную глубину. Но буквально через несколько секунд проснулся, звенящий, как натянутая струна, от изменения тональности разговора за столом. Говорили о нем.
— Спит?
— Да, я усыпил его, пусть придет в норму.
— Крут мужик, хотя и без башни.
— И прыгает, как гарраха.
— Отчаянный. Рвет себя так, как будто нечего терять.
— А среди землян это вообще распространенное явление, они живут всего восемьдесят лет.
— Даже представить страшно, только вроде жить начал, и вот старость подкатила.
Игроки помолчали, то ли сокрушаясь над судьбой землян, то ли думая каждый о своем.
— Интересно, где Ло его взяла, там еще таких нету? Я бы такого к нам пригласил.
— А вот вернется – спроси.
— И спрошу. Она, в отличие от тебя, ржать не будет.
Чужаки вернулись к игре. Глеб выждал еще немного и завозился, будто просыпаясь. Наткнулся на понимающий взгляд Халка, вспомнил, что во время перемывания костей тот не произнес ни слова. «Черт, он же знает, что я не спал». Легкая улыбка скользнула по губам Халка и он снова наклонился над столом, разглядывая карты.
— Халк, ты телепат? – желание узнать, кто они, эти гиганты, превысило осторожность.
— Да. И сенсор. Могу заставить вспомнить или забыть, вселить ложные воспоминания.
— Стивен врач. А остальные?
— Не врач. Доктор. Врач – это человек с дипломом, практикующий в клинике. А я не только таблетками-уколами лечу, но и руками энергию выправляю.
— Я на самом деле Мак, Чейзер – это прозвище. Преследователь. Чувствую любого на любом расстоянии.
— Я подрывник, — это Дэлл.
Молчание.
— А ты?
— Менталист. Могу выжечь мозг, заставить сделать все, что угодно, — неохотно раскололся Баал.
Глеб еще раз обвел их всех взглядом и понял, кого они ему напоминали все время. Оживших персонажей компьютерной игры. Слаженную идеальную команду, нарисованную и волею всемогущего шутника обретшую плоть. На лице Халка отразилось удовлетворение, вот, дескать, теперь все правильно.
— У вас еще кто-то в команде должен быть, это не все…
— Есть. Снайпер, ассасин, тактик, хакер, телепортер.
Точно, стрелялка. Глеб рассмеялся и легко поднялся с места:
— Ну, покажите, как в это играть.
Игра продолжилась. Халк отвлекся на пару минут, перевесил комбинезоны в сушилку. Стрекоча, катались шары, шуршали карты, струился дымок сигарет. Вопреки ожиданию, гости не надирались, а по-американски цедили свои напитки. Все чаще поглядывали на часы. И ровно в семь сорвались с места, не закончив игру. Стремительно свернули игровое поле, перемыли и поставили на место стаканы, повесили высохшие комбезы обратно в шкаф, отдав Глебу его, в общем, через пятнадцать минут об их визите ничего не напоминало.
Проводив гостей в начинающее синеть небо, Глеб опять взялся за анатомию. На этот раз все пошло гораздо позитивнее, и уснул он далеко за полночь, там же, в библиотеке, свернувшись на слишком коротком для него диванчике и уронив книгу на пол. Ночью ему впервые за долгое время ничего не снилось.
Утром, позавтракав, Глеб направился в тир. Активировав с помощью Дяди Ко самый сложный уровень, выбрал себе один из пистолетов новых незнакомых моделей. Уровень оказался серьезным испытанием даже для него. Светящиеся фигуры стрелков выскакивали из разных мест, нападали, окружали, заставляли крутиться волчком, прыгать, перекатываться и палить в белый свет как в копеечку. Дважды его одежда расцвечивалась синими пятнами «ранений», на бедре и плече, и третья синяя клякса распустилась на его груди. «Бой окончен» — возвестил механический голос, потухли фигуры стрелков, расплелась паутина энергощитов на стенах, выползли роботы и стали убирать гильзы и пули. На терминале управления тиром высветилась цифра 84 минуты.
— Ого! Это я тут полтора часа прыгал… Дядя Ко, какой был лучший результат до меня?
— До тебя им далеко. У людей 16, а у наших вчерашних гостей 73. Может быть, у них был бы другой результат, но они стреляли вдвоем, и один подстрелил другого. И сам отвлекся.
Глеб не мог поверить своим ушам.
— Как? Неужели так мало?
— Ты этого не заметил, да и не смог бы заметить, потому что стрелял без промаха. Те мишени, в которые не попали, они не исчезают, а продолжают стрелять.
Глеб оценил замысел: просто увернуться от одного стрелка, ну, от двух, а если их вокруг пять…
Потом долго и со вкусом чистил пистолет, так же неторопливо мылся.
Лотта прилетела после полудня. С темными кругами под глазами, уставшая, будто отсутствовала не сутки, а, по крайней мере, пять, и все это время таскала мешки с цементом, неся на себе запахи спирта, бензина, свежего асфальта и чего-то легкого, цветочного, смутно знакомого. Стянула ботинки, все перепачканные в наспех оттертой рыжей глине, сбросила куртку, кое-как отряхнутую от пыли. Отказалась от еды, жадно выпила принесенный Глебом стакан горячего молока и упала спать. Не раздеваясь, поверх покрывала. Глеб аккуратно ножницами срезал резинку на туго затянутом хвосте пепельных волос и прикрыл спящую пледом. Где она была, чем занималась? На эти вопросы Лотта могла бы ответить: «Не скажу. Не здесь, не сейчас. Не тебе».
— А перевод Брайтона они за основу взяли всё-таки зря. На Ирланде, конечно, хорошие лингвисты, но это всё же Ирланд, что накладывает… Ирланд заселяли сектанты с довольно жестким понятием о добре и зле, о греховности, добродетели и прочей этической мишуре. Да, конечно, за прошедшие века наиболее острые углы посглаживались, но основа-то осталась прежней. А основа мировоззрений формирует и лексикон. Настоящих ирландцев далеко не всегда можно понять правильно, даже если общаешься с ними на архэнгле или общей лингве. Беда нашего времени — слова только кажутся понятными и понятыми правильно. Они давно уже потеряли своё исконное значение, превратились в слабые тени самих себя. Во времена Милтонса всё было иначе, геноформисты отлично понимали ценность лексикона и специально прошивали детям усиленную склонность к языкам, особенно ксено. Милтонс не исключение. Насколько я помню его досье — он отлично владел дюжиной, а то и полутора, причём вполне мог сойти в тех мирах за аборигена. Ещё десятка два знал похуже, не считая всяких там диалектов. И каждый для него был как родной. Поэтому нельзя считать случайностью то, что языком своей Поэмы он выбрал именно иджик-лонг.
— Иджик очень мелодичен. Как и любые лонгообразуемые.
— Да нет, я сейчас не о том. Вот, послушай этот фрагмент…
— Умоляю.
— Да нет же, это действительно интересно. И важно. Вот как это звучит в переводе брайтонцев: «У свободы есть два крыла — праведное и неправедное. Свобода не может быть только правой или только неправой, она всегда одинаково опирается на правду и ложь, иначе она перестаёт быть свободой. Но правда и ложь всегда остаются самими собою — иначе свобода рождает дракона». Это же Ирланд, понимаешь? Там все помешаны на праведном и неправедном, вот и суют их куда ни попадя! А на самом деле у иджангов синонима праведности как такового нет вообще! Их философской системе незнакомо понятие греха, самая близкая по смыслу замена — «неоправданные преднамеренные поступки, ведущие к уменьшению сообразности мира».
— Концепция интересная. Но пока что я никак не пойму, к чему ты клонишь.
— Ошибка перевода! Она не в отдельных словах кроется, она глубже… да вот, хотя бы это самое «глубже»! По нашим понятиям истина всегда в корнях, в глубине. Ирландцы же ищут истину в небе. Если мы говорим о ком-то «витает в облаках» — значит, он фантазёр и мечтатель, не знающий жизни, а у них так говорят о самых выдающихся учёных. У иджангов же истина всегда находится за твоей спиной. Поэтому, чтобы найти истину, у нас нужно глубоко копать, на Ирланде — высоко взлететь, а на Джангер-ру — просто обернуться. Теперь понимаешь? Эта фраза на иджике звучит куда проще и короче — просто два крыла, правое и левое. И если поменять их местами — то ты обернёшься и увидишь истину! Вот и всё! Гениально, правда? И ничерта интересного не родилось бы у твоей межвидовой парочки. Милтонс совсем о другом писал!
— …
— Хм… Ты что — думаешь, что я ошибаюсь? Почему?!
— Я не думаю. Я считаю. И пока никак не могу просчитать вероятность того, что это твоё гениальное лингвистическое открытие принесёт нам какую-либо конкретную пользу в текущей ситуации. Ноль перед запятой в подсчёте вероятности не так неприятен, как нули после запятой. А тут, к тому же, их получается слишком много.
— Хм… о пользе я, признаться, как-то совсем… Но ведь не пользой же единой! Да и, в конце концов, — что такое страшное случилось? Ты же у нас вообще не совершаешь поступков, уменьшающих сообразность мира! Ты у нас — всегда!
— Это сарказм?
— Просто обидно. Ну почему?! И непонятно. Вот скажи — что тебя теперь не устраивает?! Я же вижу, что не устраивает!
— Мы поторопились. И выбрали не ту пару.
— В каком это смысле «не ту»?! У них же лучшие показатели! И линии те самые, милтонсовские! Чего тебе ещё надо?
— Они не единственные представители тех линий. Вот посмотри хотя бы на эту пару. У неё показатели ничуть не хуже.
— Если честно — не вижу особой разницы! Те же самые кошка с собакой.
— Разница есть. В первом случае — кот и сучка. Во втором — кошка и пёс.
— Ну и что?
— Видишь ли, гибриды первого типа уже случались ранее. Редко, но было, можешь глянуть статистику. Просто мы не обращали на них внимания. Потому что они ничем не отличались от общей массы. А раз так — значит, где-то в мои расчёты вкралась ошибка. Я пока не могу её обнаружить, но это вовсе не значит, что её нет.
— Они там всё ещё пытаются провести свой дикарский обряд… Сказать, чтобы прекратили?
— Пусть развлекаются. Мне они уже неинтересны. А вот за второй парой стоит и последить. Я сведу их ещё в этом сезоне. Сразу, как только обнаружу ошибку в расчётах. А пока портал можно и выключить, он свою роль сыграл.
— Полностью? Или только приёмный тамбур?
— Пожалуй, только тамбур. Мало ли какую дрянь с поверхности затянуть может, лучше перестраховаться. А лифт пусть висит себе, как символ. Он снизу очень красив, посмотри как-нибудь, впечатляет. Посмотришь — и впору самим в себя поверить. Вот и пусть смотрят. И не думают, будто мы снова про них забыли. При неработающем приёмном шлюзе расход энергии близок к нулю, так что пусть. Выгоды перевешивают.
— Все эриданцы от рождения настолько меркантильны?
— Расчётливы, Эри. И осторожны. И — да, не все. От рождения — далеко не все. Но лишь таким удаётся выжить.
* * *
— Я свободен!
— Ты одинок.
Ксант фыркнул, пожимая плечами:
— Это одно и то же. Я ни от кого не завишу и никому не обязан. Я могу делать, что захочу. Идти, куда хочу. Или не идти — если не хочется. Я — свободен.
Они снова стояли на разных берегах. И опять между ними шумела вода. Но теперь он отчётливо слышал каждое произносимое ею слово. И уже успел понять, что вовсе не рад этому.
— Ты пленник. Пленник своего одиночества. Своей… свободы. Если хочешь называть это так.
Странно, но теперь, когда она почти не извинялась, слова её почему-то злили его куда больше, чем раньше. Вот и сейчас он за какую-то пару вдохов дошёл чуть ли не до бешенства — так хотелось доказать этой дуре всю очевидную глупость её суждений.
— Да что ты вообще можешь знать о свободе?! Ты её хоть раз в глаза-то видела? Нюхала её? Тоже мне, великая специалистка выискалась! Ты сама никогда не была свободной, что ты можешь понимать? Не одна сворка — так другая. Не один хозяин — так другой. Ты всегда на поводке. Дёрнули — и ты побежала! Каждый из вас. Всегда. Ты ведь даже сейчас не можешь не уйти — потому что с той стороны вас сильнее дёрнули!
Вы оба уйдёте…
Они качают головами синхронно, такие одинаковые. Но отвечает опять она:
— Я иду именно потому, что могу и не идти. Точно так же, как мы шли с тобой. Мы сами решаем это, понимаешь? Это — добровольный выбор. Мой. Наш. А вот можешь ли ты пойти гулять не один, а в компании? Вдвоём, втроём, с кем-то из тех, кто тебе нравится — если они, конечно, есть. Молчишь?
— Я — кот! — фыркнул он резко. — Мне не нужна сворка! Я гуляю сам по себе!
Может быть — излишне резко. Но её слова неожиданно сильно задели — так, словно была она в чём-то права. Бред, конечно! Любому ясно, что прав именно он! Не может быть не прав! Захотелось оборвать её глупые речи — и немедленно, вот и вырвалось. А получилось только хуже — она говорила искренне, пусть даже и заблуждаясь, а он ответил не своими словами. Цитатой из инструкции он ответил. Глупой и напыщенной до отвращения.
Она могла рассмеяться — и была бы права. Но она не стала. Вместо этого вскинула руки над головой. И он внезапно понял, что это не руки, а крылья. Большие чёрно-жёлтые крылья. Так вот как она собирается добраться до орбитожителей! Значит, нет никакой лестницы, есть только крылья, и они с Витом с самого начала это знали, и только Ксант как последний дурак…
С почти незаметной задержкой вскинул руки-крылья и Вит. Его крылья отливали рыбьей чешуей. Словно плащ жениха. Наверное, из него и были сделаны. Теперь понятно, что они прятали в своих мешках и почему так ими дорожили, ни разу за всю дорогу даже понести не дали.
— Там наши дети. — Она смотрела вверх, ноги её уже не касались земли, крылья вибрировали за спиной.
Дети.
Ну да. Их забрали, и теперь их надо вернуть, обязательно вернуть!
Как он мог забыть об этом?!
— А ты оставайся, — она качнула головой, — у тебя ведь нет крыльев. Да и потом — это же наши с Витом дети.
Нет!
Не может быть! Он же помнит, отлично помнит! Три очаровательных котёнка, такие милые и странные, такие непохожие на других, со светлыми головёнками и немного иначе вывернутыми суставами. Но — именно котёнка! Он же проверил сразу, как только смог. Они не могли быть детьми Вита! Только не Вита…
Зачем она врёт?!
— Нет! — крикнул он, запрокидывая голову. — Они наши! Наши, слышишь! Лоранты же сами сказали!
— Они передумали. И потом — у тебя всё равно нет крыльев!
Кто-то из них двоих там, наверху, рассмеялся — Ксант так и не понял, кто именно. У них даже голоса стали одинаковыми. Это несправедливо! Как же он теперь разберёт, кто из них — кто?
— Я сделаю! Я сделаю крылья! У меня тоже был плащ!
— Ты его потерял.
— Я помню, где он остался! Я сейчас!
Он бросился бежать. Как хорошо, что он умеет быстро бегать.
Плащ!
Он помнил, где его бросил. Вот же он, так и лежит на гальке, никем не тронутый…
Ксант рухнул на колени рядом с плащом, задыхаясь от быстрого бега. Он никогда не бегал так быстро. Он даже и не думал никогда, что умеет так быстро бегать. Но теперь всё будет в порядке. Вот он, плащ! Из него выйдут отличные крылья! Он догонит этих, наверху, он покажет им, кто смеётся лучше! Главное — правильно растянуть ткань, чтобы вышло два крыла, плащ-то ведь довольно короткий…
Ксант попытался расправить плащ на камнях и обмер — серебристая ткань расползалась под пальцами, распадаясь на отдельные чешуйки. Ну да. Этот плащ ведь склеен был из рыбьей чешуи на рыбьем клею, в этом всё дело. Он долго лежал на камнях, под открытым небом. Были дожди. Они размочили и вымыли клей, остались только чешуйки, сохранявшие форму плаща до тех пор, пока он их не потревожил. Теперь они рассыпались бесформенной кучкой, ветер гнал их по берегу, бросал в воду лепестками странных цветов…
* * *
Ксант рывком сел. Перевёл дыхание.
Сон.
Всего лишь сон. Причём ужасно глупый. Всё не так. И даже не просто «не так», а вывернуто наизнанку, поставлено с ног на голову.
Он ведь давно уже решил, что не полезет с этими, башкой ударенными, на эту их милтонсову лестницу. Проводить — проводит, ладно уж. До острова. Вот и проводил, даже переправиться помог, ибо эта дура плавать так и не научилась. Но дальше — нет. Даже если эти лоранты такие придурки, что не догадались втянуть свою лестницу обратно на орбиту — вот бы, кстати, был прикол! Столько шли, а тут вам — обломитесь. Вот бы Ксант посмеялся. Его-то туда и рыбкой не заманишь, он там был уже один раз и помнил, как это. Нет уж.
Спасибо, больше не хочется!
А вот чего хочется, так это есть — как всегда после нескольких входов-выходов. Ну конечно, ведь засыпал он в сквоте, чтобы теплее было, и проснулся вроде как тоже ещё с хвостом, но ночью наверняка вываливался — сон был явно несквотный. Человеческий такой сон, со всеми человеческими запутками, в сквоте сны простые и ясные — про охоту, про кошек, про драки с соперниками и про ловлю всякой вкусной пернато-хвостатой мелочи или рыбы.
Кстати, о рыбе…
Ксант снова вернулся в сквот и пробежался по берегу до большого плоского камня, что глубоко вдавался одним своим боком в тело реки. Камень — не дерево, когтями цепляться сложно, бревно лучше. Бревно хорошо! Удобно, мягко, цепко. Бревно хорошо, но его нет. Искать бревно? Нафиг. Жрать-жрать-жрать! Рыба-рыба-рыба, вкусная, мягкая, сочная. Близко! Бревна нет, есть камень. Камень плоский. Хорошо! Камень низкий, почти над самой водой. Очень хорошо! Жрать! Рыба! Камень холодный. Пофиг. Рыба-рыба-рыба…
Ксант распластался всем телом на краю холодного с ночи камня, поёрзал, устраиваясь поудобнее, опустил лапу с заранее выпущенными когтями к самой воде и приготовился ждать. В рыбалке, как и в любой охоте, самое главное — не шевельнуться не вовремя.
Первого подцепленного малька он проглотил не жуя, с потрохами и чешуёй. Впрочем, какая там чешуя у малька-то? Вторая покрупнее оказалась, её Ксант разделывал осторожно, прижав дёргающееся тело лапой к камню. Острым когтем вспорол брюшко и выдернул внутренности вместе с колючками — у взрослых рыб колючки выделяли яд, делая царапины довольно болезненными и долго не заживающими. Третью поймал больше из азарта, чем от голода, есть уже особо не хотелось. Разделывал медленно, со вкусом, высасывал сок из отгрызенной головы, выгрызал вкусненькую спинку.
Всё-таки сквот — штука выгодная. Съел трёх рыбёшек, которых в человеческом состоянии тебе и на закуску бы не хватило — и сыт. И что самое приятное — выйдя из сквота, сытым же и остаёшься. Словно съеденные рыбы в тебе тоже увеличились, как и ты сам.
Куда неприятнее то, что с выходом из сквота мысли тоже… увеличиваются. Пока котом по камням скакал, мысли были простые — поймал — не поймал, вкусно-невкусно, сытый-голодный. Остальное не то чтобы исчезло, а словно бы отступило, маячило где-то вдалеке, почти неразличимое. Теперь же это далёкое подступило вплотную и навалилось всей своей тяжестью.
А ещё — Вит.
Ксанта передёрнуло.
Нет, ну это ж надо! Расскажи кому — не поверят. Ксант хихикнул, хотя было ему не смешно. Совсем не смешно! Когда эта, понимаешь, дура открывает свой прелестный ротик и выдаёт: «Ксантик, милый, я теперь всё-всё знаю, тебе ведь с самого начала Вит понравился, да? Ну так бери, чего ты! Он будет рад, я с ним поговорила!»
И ещё улыбается при этом, довольная такая.
Дура.
Урф!!!
Ну, может, и не так она тогда сказала. Не теми словами. Но смысл-то этот самый был! И морда довольная-довольная — она же искренне полагала, что делает ему приятное. Подарочек, так сказать. Берите и пользуйтесь. Вит будет только рад.
Ха! Ещё бы он не был рад!
Бедный Вит…
Она тогда так и не поняла, почему он отверг столь щедрый подарок. Очень категорично и наотрез. Она, кажется, обиделась даже. Во всяком случае — огорчилась. Но Ксант был слишком разъярён и объяснять ничего не стал, боясь наговорить лишнего.
Нет, это же надо, а?!
Вот так, самым что ни на есть наглым образом, из-под самого носа, отобрать вожделенную и уж-ж-жасно лакомую добычу! Потому что добыча, которую просто так отдают в подарок, причём отдают с такой вот довольной и радостной рожей — да кому она вообще нужна, такая добыча?! Сплошное не-мяу. И кто её только просил, дуру?!
Так что слишком радостного и на всё готового Вита тоже пришлось… того.
Огорчить до невозможности.
* * *
Он нашёл их быстро. Да и трудно было бы не найти — они со вчерашнего вечера никуда не ушли, так и сидели на берегу, прижавшись друг к другу. Ночь была довольно прохладная, а костра они развести не решились, помня о береговых дозорах с обеих сторон. Ксант так и думал, что никуда они не уйдут и не станут искать прохода на срединную поляну до тех пор, пока как следует не рассветёт — собаки слишком плохо видят ночью. Но всё равно поморщился.
Он последние дни не мог смотреть на Вита, не морщась.
В его сне эта жуткая парочка всегда двигалась синхронно. Здесь же голову повернул только Вит. Разулыбался, заморгал, кивая приглашающе. Говорить ничего не стал — сестра сидела с закрытыми глазами, положив голову ему на плечо. Она явно не спала, но Вит всё равно предпочитал не рисковать. Ксанта передёрнуло.
Надо же — и вот этот услужливый слизняк когда-то был ему настолько симпатичен, что показался достойной заменой Миу, избранному крон-принцу Старшей Леди, бунтарю, красавчику и потрясателю основ? Спрашивается — с чего бы это? Вроде как на бесптичье и рыбка — ничего себе чирикалка? Это же надо так опуститься-то было!
И теперь что — позволить вот этому задирать свой щенячий нос и трещать потом на оба берега, что он сунул его туда, куда ни один кот не осмелился?
Перетопчется.
— Я передумал, — сказал он, не понижая голоса. И с удовлетворением отметил, как вздрогнул и покосился на якобы спящую Вит. — Я с вами.
***
Из новостей правительственного канала:
Здравствуйте, дорогие зрители, с вами ведущая канала «Новости мира» Валентина Волкова! Сегодня для вас — репортаж о церемонии «Ньюмаг»! Как вы все знаете, она проводится всего лишь второй раз. Это новый ритуал, введенный Его величеством Повелителем Вадимом в прошлом году. Именно тогда впервые отличившиеся на службе государству люди получили возможность подняться на новую ступень эволюции — стать магами.
Поприветствуем сегодняшних героев дня!
Первым в списке — мой коллега Алехандро Ривера! Его цикл передач о нашем великом государстве удостоен высшей награды за патриотическую направленность и огромное положительное воздействие на аудиторию!
Второй — инженер-изобретатель Борис Картонин! Его изобретение, по понятным причинам, держится втайне, но известно, что его высоко оценила Служба Слежения и лично ее глава, Джордж Кондор!
Третий, точнее, третья — архитектор-дизайнер Елизавета Никулина, автор фантастически-прекрасного проекта «Волшебные сады»!
Четвертый — скромный патриот Марио Байябьянко, чьи заслуги оценила и представила на номинацию Служба Дознания!
Пятая — Лидия Савельевна Косаковская, создатель детско-юношеской организации «Юность мира». Все мы хоть раз за этот год встречали ее питомцев. Милые мальчики и девочки в золотых галстуках приходят на помощь Службе Природоохраны, заботятся о Парке Повелителя, который насадили в его честь, помогают Службе Ресурсов выявлять нетрудоспособных граждан и лиц, уклоняющихся от работы…
Еще раз поаплодируем им, нашим героя года! Сегодня здесь, на этой сцене, им будут вручены магические силы. И в нашем обществе станет на пять магов больше. Государству и обществу нужны сознательные и полезные граждане! А вы — приносите пользу?
Да?
Тогда, может быть, дорогие зрители, через год вы тоже окажетесь на этой сцене!
Не переключайтесь. После рекламной паузы вы получите возможность услышать интервью с нашими почетными гражданами! А обладатели браслетов высшего, первого и второго классов даже смогут задать им вопрос! Хотите знать, какую силу получит каждый? Оставайтесь с нами!
А сейчас — реклама! Посмотрите на этот уютный дом на берегу моря! Не правда ли, красиво? А этот сказочный участок? А вот эта черная карточка, которая даст владельцу право на бесплатные продукты до конца жизни? А этот медальон? В нем заключены три магические силы! И все это ждет вас, дорогие зрители. Все это, и еще освобождение Вас и вашей семьи от налогов — за помощь в обнаружении этого человека! Вглядитесь в его лицо! Алексей Сокол, двадцати одного года, разыскивается за…
Магда давно исчезла, телевизор все орал, в углу зала какая-то подвыпившая компания уже обсуждала, какой вопрос стоит задать «этим выскочкам», а Лина все сидела за столиком. Взвешивала. Рассчитывала.
Кажется, пора уходить. Если Кристаса спросят как следует, если не удастся внедрить на допрос своих телепатов, то времени у нее мало. Неделя? Три дня? Сколько?
Феникс лениво болтала соломинкой в коктейле, но за спиной словно стоял кто-то — большой, грозный… и дышал холодом, и сверлил ледяным взглядом…Пора сворачиваться. Надо ускорить закупки, которые проводит Марианна. Надо еще раз напомнить про лекарства. Нужно, как минимум, еще девять опознавателей… а лучше штук тридцать-пятьдесят — про запас. И просто так пропадать нельзя. Подстроить свою «гибель» от рук лигистов? Или при якобы «случайной ссоре» с кем-нибудь несимпатичным типа вампиров? Надо посоветоваться…
Пламя ада, как же не вовремя!
На этот раз, шагая в перенос, Лина не просто проверилась на слежку, но еще и перенеслась предварительно в три места, абсолютно не нужных ей, но максимально затрудненных для наблюдения. Блошиный рынок в Одессе, цирк «Бойцовый кулак» и клуб в столице, где скакали и извивались тысячи полторы народу…
Осторожность. Максимальная осторожность.
И сразу — как удар в сердце — голос! Чужой голос в комнате Алекса!
— Много чести, человечек, — интонация говорившего была такой, что ножи в руках возникли за полсекунды.
Человечек?
Демон, здесь демон?!
Да.
Серая кожа, узкие губы и красные глаза… и серебряные кандалы на запястьях и лодыжках. Пленный.
Лина с трудом удержала руку от броска. Серокожий демон, один из элиты Повелителя. Второй советник Протектора Севера! Как же его… Савв-ут… Он — здесь? Так… Спокойней… Лина перевела дыхание.
Серокожий был здесь не один — чуть правей, у стены, застыли двое из Лиги. Спокойно стояли. И смотрели на Алекса. Он стоял прямо перед Савв-утом.
— Ты должен ответить на мои вопросы, — какой странный у Алекса голос… негромкий, но почему-то похож на ее ножи. Твердый. Напряженный.
— На какой сначала? Чем заражен Повелитель? Что это ему дает, ему и нам? Что мы теряем? Можно ли от этого избавиться? Ты слишком многого хочешь, человечек.
Странный допрос. Сейчас Лина от души понимала Яна, который недавно не пожал руку одному из серых — слова пришлого точно сочились ядом. Коснись — и отравишься… Она отступила к стене, тихо, беззвучно. Отвлекать Алекса сейчас нельзя.
— А хочешь — сам попробуй? — мягко, очень мягко, точно хищно пригнувшийся кот, спросил-мурлыкнул пришлый. Из голоса куда-то пропал тот шипящий призвук, неотъемлемый признак «серых»… — Ты способен, я вижу… Ты можешь стать сильным… очень… сможешь получить куда больше, чем сейчас… сможешь все исправить… ты же хочешь.
Странная, холодная, клейкая тишина накрыла комнату…
Только голос звучал и звучал. Вкрадчивый «липкий» голос и взгляд — как отравленная петля… затягивающая. Все ближе.
Алекс резко отстранился.
Оглянулся. Увидел ее, глубоко, неровно вздохнул… извиняюще шевельнул плечом.
«Прости за такое…»
«Все нормально.»
«Точно»
«Точно, точно. Не отвлекайся…»
«Ладно…» — Алекс провел руками по лицу, точно стирая налетевший тополиный пух — медленно и словно устало. Будто готовился к чему-то неприятному. Посмотрел на одного из лигистов — крепкого мужчину лет тридцати.
— Денис, выйди, — опередил его команду Анисимов. — Выйди, не спорь. Мы присмотрим.
Парень пожал плечами и покинул комнату.
Атмосфера сгущалась на глазах.
— Ну вот, мы дошли, куда собирались… Ты предсказуем, человечек… — алые глаза серого советника горели, сам он, пригнувшись, подался вперед. — Уже и посторонних отослал. Что, собираешься испачкать ручки и боишься свидетелей? Вы так одинаковы.
— Не думаю.
— Проверим? Ты же… — серый вдруг осекся, замолк, точно захлебнулся воздухом… резко потеплевшим воздухом… Стало странно-тихо, опасно-тихо, и Лина поморщилась — что-то (что?) встревожило феникса, он сердито трепыхнулся и настороженно принялся сканировать пространство в поисках неизвестного источника магии. Один из оставшихся, парень у двери, тоже беспокойно двинулся, поднял руку с зажатым метательным ножом…
— Я твой друг, — мягко и ровно, почти без интонаций, проговорил Алекс. — Я — твой друг… ты очень хочешь рассказать мне о себе. Очень хочешь… расскажи… Ведь тайны хранить так трудно. Расскажешь?
Пауза. У серого изменился ритм дыхания — оно стало ровней и тише. Алекс не смотрел ему в глаза, он просто стоял рядом, но Савв-ут весь подался вперед, точно ловя солнце. На мгновение он дернулся, замотал головой, попытался отстраниться… и снова притих, взирая на молодого мага каким-то странным, почти восторженным взглядом…
— Ты ведь расскажешь? — тихий голос, замкнутое лицо, полузакрытые глаза…
— Да.
Мир, из которого пришли «серые демоны», назывался Ангъя. О нем Савв-ут отзывался с плохо скрываемой злобой… Местные жители, почти мирно уживавшиеся на шести континентах, благодарности за вторжение не проявили, и на шестнадцатый год оккупации нашли какое-то средство, блокирующее или убивающее в захватчиках и их «реципиентах» (так называли зараженных) темную магию. Реципиенты даже оставались живы, а вот «серым» не повезло. Из семи миллионов оккупантов, десантировавшихся через пробои в мир с шестью континентами, уцелело меньше сотни тысяч… Пришлось спешно искать проход в новые миры (возвращаться в свой, источенный темной магией вдоль и поперек, было нельзя), и через несколько дней напуганным «серым» подвернулась Земля… спокойное место, где магия держалась втайне. Здесь даже не было хетт-спаата…
Если б только один из первых отрядов не наткнулся на это малолетнее чудовище!
Выговорившись, выдохшись, Савв-ут умолк.
Чувствовалось, что он хочет говорить и дальше, что готов выложить все, все, о чем бы не спросили, и даже больше, но, кажется, больше просто не мог — руки серого советника дрожали, губы прыгали, а красные глаза стремительно заволакивало сонной пленкой…
— Все. Пошел откат, — Алекс устало тряхнул головой. — Петр Валерьевич, надо его уложить где-нибудь. В защищенном месте. И подпитать…
— Сам сначала подпитайся! — рассерженно проговорил бывший педагог, разворачивая своего неосторожного ученика лицом к свету. — Ну вот кто так делает, а? Хоть бы предупредил, прежде чем подключать эмпатию второго порядка!
Ах, вот что это было… Допрос по… по-эмпатически, так, что ли? Вот это да… Алекс, а ты мог бы стать очень грозным… С такой силой.
— Все нормально… — виновато улыбается «грозная сила». И пошатывается.
— Ну конечно!
— Алекс?! — наконец отмер парень у дверей. Узнал! По магии, наверно. Лина спрятала кинжал и вздохнула. Похоже, никакая маскировка не могла спрятать ее неугомонное сокровище от чужих глаз. Хорошо, хоть дружеских…
— …Это ты помогла понять окончательно, — руки Алекса обнимали ее за плечи, а за стеклами хрустального грота снова клубились неприветливые серые тучи и сыпали, сыпали, сыпали мелким частым дождем. Буря отбушевала. Сегодня, хвала высшим силам, обошлось даже без грозы. — Те воспоминания, которыми ты поделилась… Его воспоминания.
— Вы не знали про «потемневших»?
— Догадывались. Но полной уверенности не было. Даже телепат не может засечь это постороннее влияние. И сканеры его, кажется, тоже не брали. А отличить просто мерзавца или труса от зараженного, искусственно темного непросто. Я тогда… я почти понял.
— Что Он заражен?
— Да. Если б я только… — Алексей замолк, закусил губу и снова невидящим взглядом всмотрелся в хрусталь под текучей слоящейся пленкой воды… — Он еще долго боролся. Сдерживал этот проклятый холодок, чтоб его! А никто не понял…
«Ну… в общем, да. Повелитель действительно протянул довольно долго. И может, продержался б еще пару лет… а может, и больше. Но ты к Нему не вернешься… ведь так?»
Молчание… только еле уловимый, на грани слышимости, шорох дождя.
— Что теперь?
Пауза. И улыбка — почти веселая. Почти.
— Теперь? Мир Ангъя! Может, поделятся лекарством, а?
Нет, она не назвала его сумасшедшим. Была такая мысль, но не назвала. Она как-то сразу поняла — все бесполезно. Уговаривай, убеждай, проси, наручниками приковывай — а результат будет тот же. Алекс все равно пойдет в этот свой трижды проклятый мир Ангъя. И… и что?
— И откуда он взялся, этот серый!
— Мы его два дня ловили, — подмигнул Алекс. — И это было не так уж просто.
— Верю… — проворчала она, почти смирившись. Ну… по крайне мере, она сможет быть рядом в этом Ангъя… Помочь, в случае чего…
— Кстати… — тихо проговорил Алексей, — Ты со мной не идешь.
Больно стукнуло сердце.
— Что? — переспросила она, надеясь ослышаться.
— Прости. Но я хочу, чтобы ты осталась здесь.
— Алекс, нет… Я должна быть рядом! Должна!
«А клан?» — спрашивает внутренний голос. Белла? Посвящение? А Темная Лига? Вадим… У тебя обязательства, Лина, ты не можешь все бросить. Ты глава клана. Член Совета Темной Лиги. Ты феникс. Ты должна быть здесь.
Нет. Силы ада, нет. Я не могу…
Ты должна.
Нельзя.
Высшие силы…
— Прости. Я… я эгоист и все такое… но все равно. Пожалуйста…
Она молчит. И с каждой секундой молчание все тяжелее. У юноши — он хотел поправить на ее плечах куртку — замирает рука. На полпути.
— Лина…
Он больше ничего не говорит. Молчит.
А у нее в этот миг слов просто нет. Потому что теперь она понимает, что такое невозможный выбор. Что ни выбери — будет предательство. Кого-нибудь да предашь. Алекс… Лёш…
— Слушай… — наконец проговорил хрипловатый голос, и темные в этом неярком свете глаза смотрят горячо и настойчиво, — Слушай… Я просто хочу… потому что не смогу, если с тобой что-то случится. Будь осторожна. Пожалуйста, прошу тебя, умоляю, будь осторожна, — горячие пальцы сжимают ее ладони, — Лина, только живи, пожалуйста! Я не могу тебя потерять!
— Лина, сегодняшний сбор отменяется… — шелестит коммуникатор, и феникс едва не уронила пояс с оружием, который собиралась застегнуть. Темная Лига перешла на коммуникаторы?!
Какого черта?!
Она ж в своей комнате, специально от Алексея ушла, чтоб успеть на сбор, тут же прослушка может быть! Они рехнулись?
— Приходи в ресторан, у Магды день рождения…
Ресторан? Конспиративная точка номер шесть. Запасная. Условное обозначение пещерки под ресторанчиком у моря…
Что-то случилось…
Лина присела на край кресла и невидящими глазами уставилась на пояс в собственных руках…
Что еще?
Все и без того хуже некуда.
Мир притих, как после штормового предупреждения. Ни случая недовольства, ни протестов, даже слабеньких, типа листовок…
Было несколько случаев, когда правители городов и стран сами устроили показательные казни своих сограждан, уличенных в сопротивлении. Вадим своей властью помиловал девятилетнего ребенка, преступление которого состояло в расписывании стен лозунгами, и Повелителя превозносили за милосердие, забыв о Казни Пятерки…
Покончила с собой водная ведьма, обитавшая у побережья Голландии. Ее убеждали, что она не виновата, что против Вадима было не выстоять, что все водные фейери, собравшись вместе, не смогли бы удержать цунами… но ведьма так и не смогла этого понять.
Началась продажа новых рабов: постепенная, продуманная. Мобилизовали всех, способных вести допросы и обследования памяти, чтобы каждый из новых не-граждан смог получить верный индекс. Кто-то годился для работы, кто-то для обучения, а кто-то… кого-то ждал Бладфильд.
В Лиге Свободы царил траур и угрюмая решимость. Они выкупали, кого могли, но как же мало могли, до отчаяния… Лина, если честно, боялась осложнений между Лигами, но пока в ее сторону косых взглядов не было.
У Темной Лиги поубавилось сторонников: несколько членов попросту заявили Магде о своем выходе и по горло обожрались зельем, отбивающим память. Пришлось распихивать их по миру и устраивать кому ранения, кому отпуск, чтоб скрыть внезапно участившиеся случаи амнезии… Пришлось уничтожить двух предателей: они вдруг воспылали лояльностью к режиму и решили доказать ее выдачей бывших соратников. К счастью, доносы удалось перехватить, и Лига уцелела, перейдя на строжайшую конспирацию.
Сегодня как раз должно было состояться последнее собрание…
Ад и демоны, что случилось еще?!
— Плохие новости, Лина, — Магда нервно сплела пальцы. — Арестован Ивар. Маг, что делал маскировку.
Звонко капнула вода, сорвавшись с громадной каменной сосульки. Арест… Вот значит как. Стоп, не паниковать.
— Обвинение?
— Обвинения нет, но арестован службой дознавателей.
— Это плохо…
— Очень. Над всеми нами нависла угроза.
— Кого он знает?
Горная волшебница медленно ведет ладонью по камню… Красновато-серый гранит мерцает искрами под ее ладонью, меняет цвет, наливается искрами золота. Красиво. Что ты тянешь, Магда?
— Кентавра. Теренциус поставлял первые изделия ему. Кларенса-невидимку. Тамару, ведьму-полукровку. Кристаса.
— Ты сможешь их укрыть? — Лина быстро взвешивала в уме, кого надо предупредить. Недаром Магда отменила собрание — слишком опасно…
— Не могу. Кристас пропал. Тамара тоже.
Девушка похолодела…Сырой воздух пещеры вдруг показался ледяным. По спине прошлись колючие льдинки.
— Тайный арест?
— Похоже на то.
— Надо предупредить всех. В первую очередь…
Горная волшебница смотрела на нее своими необыкновенными глазами, в которых обычно так легко сменялись зеленый и синий, золотой и черный… Сейчас ее глаза были черными.
— В первую очередь — тебя. Кристас тебя знает. Про Тамару не в курсе, но он — точно знает. Феодор попробует внедрить на их допросы своего телепата, но сама понимаешь, это без гарантии. Держись от предупреждений подальше. И будь осторожна. Лучше б тебе самой уйти, пока не поздно. Если пойдут повальные аресты, Зоя позаботится включить тебя в список, доказана твоя вина или нет.
Она только заказала набор лекарств и поставку продуктов. Только-только! Ах, как не вовремя… И еще разведка… И пропуски заказать, проклятье! Ад, и демоны, не вовремя же!
— Я пока не могу.
— В чем дело? Светлые тебя не приютят? Давай к нам.
— Не в этом дело. Что ж, спасибо… Я узнаю.