Город Тахко
— Бабушка Ира, а можно… — влетевшая с улицы Янка в очередной раз забыла, что ее просили вести себя потише. — Ой, бабушка…
Двери с «холодным запором» (пружиной, которую вешали на двери в зиму) надоело ждать, пока девочка ее закроет — вырвавшись из детской руки, она хлопнулась о косяк. А заодно наподдала по не убранной вовремя попе.
Но Янка этого почти не заметила, хотя воевать с коварной дверью за последние дни было для нее почти развлечением. Ей вообще здесь нравилось. После того как их освободили от бандитов, стало вообще здорово. По дому… ну, по дому она скучала, но ведь они туда все равно вернутся, правда? И вообще… Маму и папу Янка давно привыкла видеть только по выходным, да и тогда они были вечно заняты, и самое частое, что Яна от них слышала, было «не мешай». Нет, Янку никто не обижал, у нее всегда были хорошие вещи, личная комната, набитый едой холодильник, уйма дисков со всевозможными мультиками и собственный телевизор. Просто папа все время работал, даже по выходным, мама, когда не пропадала на работе и не «гробилась по хозяйству», любила поболтать с подругами или «завалиться в спячку часов этак на восемь-десять». Яна чаще всего видела ее только пятнадцать минут утром и полчаса вечером… если ее не прогоняли с кухни, чтобы не отвлекала от «скоростной стряпни чего-то на скорую руку». Иди, деточка, не мешай, мы очень заняты, мама занята, у мамы новый проект… а у папы контракт. Иди к себе, посмотри мультики, поиграй… не мешай. Вот так. Года в четыре, когда заплаканную Янку опять забрали из садика в числе последних, мама пообещала, что вот наметится в делах просвет, и они пойдут гулять в парк, посмотрят на живых ежиков. Где-то в мае, ага. Яна поверила, но апрель плавно перетек в май, который сменился июнем, потом июлем и августом, а позже зашуршал желтыми листиками сентябрь… а они так никуда и не пошли. И ежика Янка увидела только через два года, когда брат свозил ее на Птичку. Купил щенка, и девочка целый час была счастлива — пока брат не сказал, что щенок подарок однокласснице. А ей обязательно что-то купят… потом. Когда папа и мама разрешат. Она привыкла, что папа и мама не рядом, и сейчас ей было не так трудно без них, как думали бабушка, Славик и Максик. Они все так старались ее отвлечь… Бабушка сказки рассказывала, Славик старался угостить вкусным, а Макс… Макс носил на руках (два раза!) и купил шубку. И все, все с ней разговаривали! Никто ни разу не сказал ей: не мешай! Так здорово! И Штушу разрешили оставить.
Она тогда даже помечтала немного, как выйдет за них замуж… ну, за кого-то из них. За Славика или за Макса — они ведь оба хорошие. Она только не решила еще, за кого.
Когда они вернутся, она обязательно решит.
Ну а пока тут столько интересного! Она уже успела познакомиться со здешними ребятами. Они снеговика построили… и снежную крепость. Крепость здесь умели, а снеговиков нет, она научила. И ее приняли в пятерку. Так называли компании, даже если они были больше или меньше пяти. Пятерка и все. В их пятерке были Дани и Бреги, сыновья стражников, Серши, сын Возвышенного, и Арики, чей папа был здешний пекарь. Именно Ари пригласил ее в пятерку, а Серши сказал, что они должны присмотреть за ней — потому что она «девица, попавшая в беду», и это их долг…
Девица чуть не засветила непрошеному защитнику в глаз, но Ари умел управляться не только с тестом — успокаивать разозленных девчонок и рассерженных наследников Возвышенных у мальчишки тоже выходило неплохо. Не прошло и часа, как они уже сидели на чердаке над пекарне, жевали теплые булочки и знакомились. Через два часа Янка вытащила из пояса курточки резинку и показала новым знакомым, что такое рогатки (рейтинг новенькой моментально взлетел до небес), и ребята тут же опробовали новое оружие. Через два с половиной они предстали перед хозяином замка и огребли от него за использование вооружения на мирных жителях. В роли мирного жителя выступила некстати оказавшаяся на линии огня кобыла водовоза, тут же вставшая на дыбы и унесшая бочку с водой куда глаза глядят (глядели они, как выяснилось очень неудачно — в казарму городской сторожи, так что доблестную стражу в перспективе ожидали захватывающие впечатления, связанные с уборкой жилища и льдом во дворе). А через четыре часа Янка, отчаянно сражавшаяся на защите крепости и только что удачно засветившая «нападающему» в лоб снежком, была атакована с тыла и схвачена неожиданно крепкими руками. И только когда ее сердитым (и перепуганным!) голосом спросили, почему она не отзывается, девочка вспомнила, что слово «Яна» она вообще-то несколько раз слышала за последние полчаса, но увлеченное сознание почему-то не опознало это как собственное имя…
За эти пару дней она вошла в компанию, как соль в воду. Мама Ари научила ее печь лепешки (а Янка с помощью бабушки Иры потрясла ее рецептом блинчиков), Дани и Бреги пообещали научить метанию ножей, а Серши наконец оставил свои выдумки насчет девицы в беде. Правда, для этого таки пришлось с ним подраться, и пару фингалов они честно поделили на двоих, но это так, мелкие неприятности. Зато потом они все-таки помирились, и Серш подарил ей новый поясок для курточки — сам сплел! А застежку они вместе у ювелира выбрали. Симпатичную такую, в виде цветка.
А сегодня пятерка собиралась с помощью Штушика пробраться в старые подвалы под Арсеналом — замечательное приключение. Говорят, там видели зраков, местных привидений. Ари для этого похода целым мешком бубликов запасся. Хороших таких бубликов, крупных, вкусных… Все складывалось замечательно, и радость Янки омрачало только нетерпеливое ожидание Славика и Макса — ну когда они уже найдутся?
Интересно, они тоже драконов видели? Пятерка и затеяла этот поход в подвалы именно потому, что Янка драконов видела, а они нет. Зато они видели зраков. Кажется. Врут, наверное?
…Бабушка Ира плакала. Она сидела у огня в их небольшой комнате, сжимала в руках какую-то тряпку и плакала. И это было… это было страшно. Баба Ира просто не могла плакать. Когда они почти замерзали в горах, баба Ира рассказывала сказку про мальчика Тимура. Когда Эркки (гад и редиска) обманул их и заставил открыть дверь бандитам… да даже когда они сидели подземелье, баба Ира была прямо железная. Спокойная, даже голос не дрожал. И бандита она чуть не убила. А потом «Яночка, не забудь взять одеяло вместо шубки» — прямо будто на прогулку зовет…
А сейчас?
— Бабушка Ира? Что случилось? Что-то болит? Что? Не молчи? Ну что ты… Бабушка же! — Янка была всерьез перепугана. Да что же такое могло случиться? — Бабушка!
По рукаву пробежали коготки — Шуша, осознав свою необходимость, немедленно пришел на помощь. Спрыгнув с маленькой хозяйки, он с независимым видом перебрался на более широкое плечо, обвился хвостиком вокруг руки и тихо заворковал, заглядывая в глаза старой женщины. Почти котенок…
— Яночка… — старая женщина наконец посмотрела на девочку. И попыталась улыбнуться. Получилось не очень, — И Штушик. Что-то я расклеилась…
— Тебе плохо?
— Да нет, это так… А ты что прибежала? Что, в подвалы не пускают?
— Я только… Бабушка?! А откуда ты знаешь про подвалы?
— Да вы вчера так шумели — глухой бы не услышал. Так что, заперто там? Или ты забежала за НЗ? За продуктами, — пояснила Ирина Архиповна. — Уже все уложено, в твой рюкзачок. Блины с разными начинками. Хочешь сама ешь, хочешь приятелей твоих угости.
— Ой, правда? Ты сама пекла? — Янка тут же распотрошила сверток, вытащив верхний блинчик-сверточек. — Мням!
— Приятного аппетита.
Свернутый блин оказался с творогом, который Яна не любила, в основном из-за упрямства. Мама когда-то была убеждена, что эта еда строго обязательна в больших количествах, поскольку формирует скелет и зубы, и бедная Янка вместе с братом давилась белой массой из пластмассовых стаканчиков по два раза на день, пока брат не взбунтовался. Но настроения это особо не испортило, блинчик все равно был вкусный.
Молодец у нее бабушка все же. Два дня тут — а повара уже выпытывают рецепт блинов и сметаны, а модницы выспрашивают, где бы раздобыть такую красоту, как шаль-паутинка. Оказывается, вязать тут не умеют. Шить — да, плести из кожи пояски и шнурки — да, а вот до вязания не додумались. Янка, правда, тоже не умеет. А вот бабушка…
Ирина Архиповна ничего такого особенного вроде не делала. Поговорила с тетей Фелой, которая должна убираться в их коридоре, попила с ней местного травяного чайку, зазвала пятерку на угощение из сушенок, соседок приглашала. И вопросы вроде были обычные — нормальный такой разговор, скучный, как всегда у взрослых. Мальчишек Ирина Архиповна расспрашивала про то, кем они хотят стать, да почему, с тетей Фелой разговор начался с жалоб на возраст и болезни… а потом перешел на вельхо, которые их могут лечить — жалко, мол, не все, да и берут дорого. С соседками беседа вообще затянулась допоздна. Те сначала любопытствовали, откуда явилась новая жилица «приютного крыла» (так звалась эта часть дома, которую Правящий города отвел для двух-трехименных, временно или постоянно попавших в «стесненные обстоятельства»), потом каждая начала жаловаться на собственные беды. Тетя Ала пришла к господину градоправителю за помощью — бедовый и рисковый ее муж, торопясь, выехал домой в снежную бурю, да так и не доехал, оставив ее вдовой с тремя ребятами. Сестрички Ила и Мила, поссорившись с семьей, в пылу спора пошли на самый крайний шаг — сбегали к молельне и прямо перед пятью богами отказались от рода. Теперь-то они поняли, что натворили, да поздно — вернуть все обратно уже никак. Остается только надеяться на покровительство города, и то — как решит господин Правящий. Тетя Сана ждала вельхо, который втолковал бы ее упрямому ревнивому придур… хм, мужу, что их ребенок действительно его, а не кого-то другого, как мерещится этому тупому… Яночка, а ты не хочешь прогуляться?
Словом, разговор был самый безобидный, и Янка не понимала, почему после каждого такого «общения» бабушка Ира устало закрывает глаза. А потом берет в руку писальную дощечку и желтый мелок и набрасывает какие-то значки. Когда Янка спросила, что бабушка делает, та рассеянно ответила: «Собираю разведданные», а потом объяснила, что сведения им нужны для того, чтобы все сделать правильно и не попасть в неприятности. Еще раз. Если б она, баба Ира, тогда побеспокоилась об этом, они бы не попали в такую переделку… Про Эркки девчонка понимала хорошо, так что старалась все полезное запоминать не хуже бабушки. Только как разобраться, что тут полезное?
Вот чего полезного в разговорах про кухню? Или про украшения в одежде? А что пользы в беседах про шерсть? Какая она бывает, да как красится, да бывает ли белая, да умеют ли из нее нитки сучить? Да почему ткань такая дорогая? А гладкие палочки, которые бабушка попросила у мальчишек — вот зачем они ей?
И только когда бабушка взяла принесенные палочки, тонкие, полированные, и, подхватив неведомо откуда взявшийся клубок, накинула первые петли, Янка сообразила, для чего это нужно…
А как красиво получается. Янка только в кино такое видела: белое кружево накидки, по краям отороченное нарядной, красиво «вырезанной» каймой.
— Ты тете Сане накидку делаешь?
— Что? А, нет. Тете Сане белое с черным носить не положено. Это подарок.
— Кому?
— Госпоже Иели. Все-таки нас приютили. И еще это «рекламная акция», — бабушка Ира печально усмехнулась. — Если такое украшение станет модным, мы с тобой сможем немного заработать. А нам ведь нужны деньги, чтобы жить, искать таких как мы…
— И Славу с Максом, да?
— Да, — лицо бабушки дрогнуло. — Да…
— Так я пойду? Можно, правда? Можно?
— А это не опасно?
— Ну я же не одна!
Воинственное стрекотание с ближайшей шторки послужило подтверждением. Названые бабушка и внучка с одинаковым интересом уставились на висящего на занавеске Штушу. Поймав взгляд, пушистое чудо цапнуло с полки запасную спицу и грозно взмахнуло, изображая из себя грозного воина-защитника.
— Вижу, что не одна, — кивнула Ирина Архиповна. — Ладно, забирай своего защитника и НЗ и можешь гулять до… — она сняла с руки часы и, проверив завод, повесила девочке на пояс, — до пяти. Устроит?
— Ой, конечно! Спасибо. Штуша?
Зверек торопливо перелез на хозяйкино плечо и подобрал хвост — у него к двери с пружиной были свои счеты.
— Я побежала!
Старая женщина ободряюще помахала ей рукой, а когда Янка, с усилием оттолкнув дверь, скрылась из глаз, рука бессильно легла на колени. На излете она зацепила «подарок», открывая спрятанную под ним тряпицу. Рубашка Максима. То, что от нее осталось.
Ребят так и не нашли, хотя обыскали эти бандитские подвалы, буквально разобрав по камушку. Что-то они искали, местные представители правопорядка. Или кого-то. Если не нашли, то не значит, что не искали. Яму раскопали с телами… восемь тел. Опознать никого нельзя — яма заполнена какой-то гадостью, одни скелеты остаются…
Славик, Максимушка.
Нельзя Яночке говорить.
Мальчики… Старая женщина с усилием выдохнула, пытаясь утишить внезапно уколовшую сердце боль. Нельзя сейчас распускаться. Не время, сержант Туманова по прозвищу Шелест. Дел полно.
Эркки.
Ирина Архиповна искренне не понимала своих уверовавших сверстниц, ратовавших о всепрощении по принципу «ударили по правой щеке подставь левую». Прощать, оно конечно, можно — простила же она Максима за его аферы. Но когда дошло до человеческих жизней — то какое прощение вообще может быть? Макс… Да что с него взять, молодой совсем, хитрить научился, а думать еще нет, сколько их сейчас таких в столице нашей Родины. Которых кое-как выучили, а воспитать не смогли, не захотели или не посчитали за нужное. А сами они поумнеют только годам к тридцати, да и то бабка надвое сказала. У Максима был шанс… да теперь не будет.
Бывшая разведчица решительно вытерла морщинистыми руками лицо и встряхнула вязанье. Макса она простила. Эркки — не простит.
Макс.
— Амулет… — я с изумлением смотрел, как парень набирает интенсивность окраски. — Эй, ты чего? С ним что-то не так?
Вельхо нервно улыбнулся.
— Нет! А… а он где? Его надо… он ведь тебе больше не нужен? Можешь его отдать?
Чет это мне как-то не понравилось.
— Слушай, ты лучше колись. Что это за штука и зачем она вообще нужна?
Возвращаться и отбирать эту хрень я не собирался, она все равно нерабочая, но дело принципа. Если это какая-то вредная гадость, то лучше знать. Так что мы немного пободались с магом взглядами, и он довольно быстро отвел свой.
— Да это просто шутка была…
Как выяснилось, пошутить свежеиспеченные маги решили не над кем-нибудь, а над своим педагогом. Ну святое дело для студентов во всех странах! Наставник был строгий, куколок гонял как положено, так что половину срока в уединенном домике студенты мечтали посчитаться. Не всерьез, конечно, это было просто развлечение — как для дембеля придумать прикол в отношении бывшего старшины. И все бы осталось на уровне мечтаний, как обычно. Но когда компания магов вырвалась на свободу и шумно праздновала обретение полной магии, немного… э-э… отдыхая в одном заведении, на их весьма и весьма нетрезвые глаза попалась идущая по узкой улочке знакомая фигура. Маги даже протрезвели. Почти. По привычке вести себя достойно перед наставником. Появление почтенного мага в этом квартале и в этот час их, мягко говоря удивило. А уж когда он приблизился к занятому ими заведению, студентами овладело истинное возмущение. Им, значит, было запрещено, а ему — пожалуйста!
Всплеск возмущения вылился в пламенное обращение ко всем труженицам заведения на предмет сотрудничества, и кое-чего парням удалось добиться — одежду наставника спереть не удалось, зато амулет Ина Шелковая ручка принесла буквально через пять минут.
— И?
— Ну… На амулет было наложено такое заклинание… э-э… для выносливости в определенные… э-э… моменты… ну вы поняли.
— И? — Славка не отставал, переняв мою фирменную манеру прилипать к жертве намертво до полного размягчения мозгов.
— Мы только пошутили.
— Как? Мне что, клещами ответы из тебя тянуть?
— Да мы только… словом, мы наложили заклинание на утроение.
— Чего?!
— Ну этих, — вельхо показал взглядом. — Их.
Мы со Славкой переглянулись. Не знаю, как он, а у меня появилось сильнейшее желание заглянуть себе под пузо. Да не может быть, я бы заметил, я же переодевался… Заметил бы. Амулет же нерабочий был.
— А получилось не так.
— А… как?
— На удесятирение, кажется… — жалобно сказал маг. – Только обычных яиц, понимаете? Куриных, гусиных, вороньих. У нас на столе была яичница, так даже она… увеличилась. И икра.
— КАК?!
Неслабые фокусы…
— Да не знаем мы…Мы решили эту штуку не возвращать, мол, самим пригодится, — полезная же вещь. Только не помню, что мы еще колдовали. Кажется, на рост чего-то, но чего… не помню. И почему амулет был у меня в кармане? Хорошо, что разряженный… вы же его вернете?
— Сам ты разряженный, — вдруг фыркнула Ритха (как выяснилось, совсем не спящая). Маг шарахнулся.
— Ты не спишь? — покраснел Славка.
— Что там про разряженность? — заинтересовался я.
Драконка лениво перевернулась на бок. Сытость, кажется, привела ее в благодушное настроение (так вот почему девушки на диете такие злючие!).
— А ты что, не понял? Ты же превращался. Хоть и с моей помощью и под моим контролем, а энергией неслабо прошлось. Наверняка ваш амулетик сейчас уже работает. Что, говорите, там умножится?
Снимаю замечание насчет благодушия. Язвой была — язвой осталась. Навсегда.
Я представил себе село с «шуточным» амулетом. То есть, если сработают только последние чары, то все норм. А если… тьфу на нее, магию эту! Ну, в крайнем случае жители Небелой косы смогут неплохо зарабатывать на продаже яиц. Для них-то дожди необязательны.
— Дурное дело радоваться чужой беде, — вздохнул вдруг рядом новый голос. — Ритха-Ритха…
Драконка медленно повернула голову:
— Ты?!
Мы пешком дошли до другой станции на той ветке, где ходили электрички. Когда мы туда добрались, рассвело, и я заснул еще на платформе, положив голову Морготу на колени, а проснулся уже на вокзале, в городе. Мне снился Моргот с черными кожистыми крыльями за спиной, на фоне большого огня. Мы летели рядом, планировали, падали в пропасть и снова поднимались вверх — на черных крыльях. А под нами был огонь. Я очень хорошо помню этот сон, он и сейчас иногда снится мне, хотя я давно расту только в ширину и летать во сне мне не положено.
Мне хватило ума не рассказывать о происшедшем никому, даже Бублику. Я думал, что если бы миротворцы нас с Морготом поймали, то расстреляли бы. На самом деле, конечно, мне бы они ничего не сделали, разве что отправили обратно в интернат, а Моргота могли бы посадить в тюрьму, и только. Но мне было приятно думать о нас с Морготом вместе и представлять себя в смертельной опасности.
Тогда я так и не узнал, за каким делом к нам приходил Макс, и об этом мне рассказывал сам Моргот. Потом. Когда я уже начал писать эту книгу.
Воспоминания мои слишком яркие, неестественно яркие. Иногда мне кажется, что я не просто вспоминаю, а заново проживаю некоторые минуты, словно смотрю кино со своим участием. Я раздваиваюсь, распадаюсь на маленького мальчика Кильку и зрелого, поседевшего зрителя, который смотрит фильм, заранее зная конец.
Макс просил у него не так много — всего лишь стать завсегдатаем в арт-кафе «Оазис» на набережной. Послушать разговоры, собрать слухи, сплетни — кафе в последнее время вошло в моду. Раньше там собиралась богема — преимущественно непризнанные художники и поэты, от неприлично нищих до вызывающе богатых. Местечко славилось возможностью купить кокаин чуть ли не прямо за стойкой, а траву не стесняясь курили за столиками. И вместе с тем, это кафе не было наркопритоном и имело вполне презентабельный вид: тихая музыка, мягкий свет, картины на стенах. А также мини-вернисажи, литературные чтения, тематические вечеринки и даже небольшие спектакли — хозяева кафе поддерживали репутацию заведения, так что вскоре вокруг него образовалось разношерстное общество, мнившее себя аристократами по тем или иным причинам: от утонченного восприятия мира до непомерно высоких доходов. Моргот бывал там раза два — высматривал машины, которые бросали прямо на набережной, так как стоянки кафе не имело.
Конечно, Максу в этом кафе делать было нечего, он бы выглядел там бельмом на глазу: аристократической утонченностью он не отличался.
— Ты же ничем не рискуешь! — убеждал он Моргота. — Ты же не шпионить будешь, а просто передавать слухи.
— Ну и зачем они тебе нужны? — Моргот смерил друга взглядом.
— У нас был человек для этого — в другом кафе, покруче. И он там работал, барменом. Знаешь, барменов за людей никто не считает, и разговоры за стойкой ведут не оглядываясь по сторонам. Я узнавал от него очень многое. Например, о том, что продают Гипропроект, слухи начали ходить за месяц. Откуда мне, простому смертному, знать о таких сделках? А там это обсуждается свободно, в этом нет никаких тайн, просто я не вхож в тот круг, где об этом говорят.
— И что, вашего бармена уволили? — Моргот зевнул. Он догадывался, что́ ему ответит Макс, и зевнул нарочно, демонстрируя Максу свое безразличие к Сопротивлению.
— Его убили. Неделю назад, в перестрелке. Он был одним из нас… — Макс помолчал. — Я долго думал, кем его заменить и как: устроиться на работу в такое место не так просто. А в «Оазис» прийти может каждый, там и цены не самые высокие.
— Я не люблю богему, — поморщился Моргот.
— Какая разница? Ты же любишь играть, вот и сыграй! И потом, ты не любишь их, потому что такой же, как они. Тебе противно сознавать, что и кроме тебя есть люди, которые не хотят быть такими, как все.
Моргот поморщился и отвернулся. Он не просто умел играть — он считал себя настоящим лицедеем; он мог представить себя любым человеком и становился им. И верил в то, что он другой человек. В детстве с ним это случалось непроизвольно: он менял маски в зависимости от обстоятельств, от прочитанных книг, увиденного в кино — и тогда это действительно была игра, но не актерская, а детская игра с самим собой. Он был то рыцарем, то предателем и трусом, то отважным разбойником, то ловеласом, то пай-мальчиком, то двоечником и хулиганом. Все дети играют сами с собой, но Моргот, примеряя на себя маски, сливался с ними: у него менялся голос, походка, лицо — он полностью растворялся в своем воображении. И проживал жизни десятков людей, и за несколько часов мог поменять несколько ролей и измениться: и внешне, и изнутри. Да, у него были любимые образы, но для каждой компании особенные и разные для разных людей. И больше всего на свете Моргот не любил, когда с него срывали маску: для него не было неудачи тяжелей, чем сломанная игра, или, как это называл Макс, невозможность устоять в той позе, которую он сам себе выбрал. Моргот боялся разоблачения не только перед другими — он боялся разоблачения и перед самим собой, хотя, конечно, мнение о нем тех, кто его окружал, было для него важней собственного.
Моргот не знал, какой он на самом деле, и не хотел знать. И даже для своей записной книжки выбрал определенную роль и играл ее, оставаясь наедине с собой. Он мог быть кем угодно, и хотел быть совсем не тем, чем был, и верил, что никто не догадается о том, каков он есть без маски.
Да, конечно, маска демона, запертого на земле, очень ему шла. По натуре эмоциональный и несдержанный, он хотел выглядеть флегматично равнодушным; открытый и нуждавшийся в общении, он изо всех сил старался казаться замкнутым и таковым себя искренне считал. Не имея никаких способностей к точным наукам, он, тем не менее, выбрал после школы Технический университет и тратил уйму времени на доказательства своей состоятельности в математике и механике. От природы не отличаясь физической силой, он старался не попадать в ситуации, где это будет заметно, но с детства тренировал ловкость, быстроту и реакцию, преодолевая прирожденную лень. Моргот рисовал сам себя, сильно приукрашивая действительность («приукрашивая» в его понимании), и верил, что нарисованное — это и есть он сам.
И когда под тщательно вырисованным портретом проступало его истинное лицо, когда внутренняя сущность брала верх над ролью, он долго мучился и избегал людей, которые не только могли увидеть это, но и услышать об этом.
Однажды в школе у него брали кровь из вены — Моргот упал в обморок, единственный из всего класса. Он сам не понял, как это случилось: он увидел темную кровь в стеклянном шприце, густую и пенистую, сначала у него закружилась голова, потом затошнило и появился холодный металлический привкус во рту. Он думал, что умирает. Но не умер — навернулся со стула на каменный пол, набив шишку на голове. Девочки жалели его, а мальчишки посмеивались, и он не мог им объяснить, что это не зависит от него, что это произошло не от страха, это нормальная реакция очень многих людей. Не мог объяснить, потому что не мог отнести себя к таким людям, это противоречило образу хладнокровного демона — невозмутимого и бесстрастного. Моргот неделю не ходил в школу и все это время провалялся на кровати, глядя в потолок.
После той ночи, когда на его дом упала бомба, он хранил на лице маску равнодушия довольно долго — почти сутки. Он играл не сломленного горем героя: сухие глаза, опущенные плечи, застывающий время от времени взгляд, короткие рваные фразы… Эта роль спасала его, потому что играть человека, у которого убита вся семья, совсем не то, что быть этим человеком. И он продолжал играть. До тех пор, пока не разобрали завал и его не вызвали в морг для опознания. Там, собственно, нечего было опознавать — бомба разорвалась у них в квартире. Он прошел мимо длинного ряда мертвецов, продолжая играть в невозмутимость, с отвращением глянул на фрагменты человеческих останков, еле сдерживая тошноту, подкатывавшую к горлу, — но продолжал играть. А потом увидел сандалик — зеленый сандалик своего младшего брата. И босую ступню в нем. Его брату было девять лет, Моргот считал, что ненавидит его — за назойливость, за шумные игры, за детские глупости, который тот говорит со знанием дела, за постоянно включенный телевизор с мультиками, за проблемы с учебой и необходимость отвечать на бесконечные вопросы. За то, что в младенчестве он не давал спать. За то, что за ним надо было смотреть, когда он научился ходить и пихать пальцы в розетку. За то, что его надо было забирать из сада и идти по улицам, рискуя встретить знакомых.
Моргот выл и катался по кафельному полу морга, бился головой об этот блестящий белый пол и стучал по нему кулаками. Пожилая санитарка, видавшая в морге и не такое, равнодушно брызгала ему в лицо водой и подносила к носу ватку с нашатырем. Его подняли с пола, вывели вон и усадили на банкетку возле двери. Он отбил зубами край граненого стакана, когда его хотели напоить валерьянкой. Он вырывался из назойливых рук врача и милиционера и снова бился головой, теперь о стену. Им надо было получить от него подпись под протоколом опознания, а он рыдал навзрыд и повторял, как заведенный:
— Они уйти хотели, они оделись, чтоб уйти…
Почему-то именно эта мысль не давала ему успокоиться. Как только он собирал силы, чтобы взять себя в руки, она выплывала откуда-то, и все его попытки заканчивались новым потоком слез. Он до боли давил ладонями глаза, чтобы перед ними больше не появлялся зеленый сандалик.
Мимо него шли соседи и родственники соседей — кто утирая слезы, кто надрывно рыдая, кто стиснув зубы, кто выкрикивая проклятья — Луничу или миротворцам. Пришел Макс, молча обнимал Моргота за плечо и смотрел глазами плюшевого медведя, поставив брови домиком. Так и не успокоившись, Моргот просидел в морге не меньше двух часов, пока наконец из него не выцепили эту злосчастную подпись и не вытолкали вон. Макс отвел его к себе, и до самой ночи Моргот, лежа на диване в комнате друга, тонко подвывал, зажимая рот подушкой, — уже без слез. Мать Макса позвала соседа-врача, и только после укола появилось равнодушие и пришел странно глубокий, похожий на забытье сон.
Маска не сломленного горем героя после этого никуда не годилась, и на следующее утро Моргот придумал новую роль: человека под воздействием сильного транквилизатора — заторможенного, апатичного и бесстрастного. Роль ему удалась — безо всяких уколов он чувствовал себя так, словно в него вливали литр валерьянки в сутки. Он сам занимался похоронами: обзвонил родственников, заказал венки, нашел место на кладбище, нанял автобус, заплатил могильщикам — играть эту роль наедине с самим собой или с Максом показалось ему ненадежным. И даже когда на крышки трех закрытых гробов упали первые комья земли, он оставался невозмутимым и безучастным: слишком много зрителей собралось посмотреть на него в этот день. Он знал, что под гробовой доской лежит зеленый сандалик, но эта мысль не встревожила его.
Был город. Знаете, из тех городов, что не особенно отличаются один от другого. И стоял в городе дом. Тоже ничем, вроде, не отмеченный — вон, сотни таких, серо-бетоннадцатиэтажных,в любом из городов… Вот только в том доме в одной из квартир на верхнем этаже жил Бня.
Бня ходил по квартире, выгнув спину дугой. Бня бегал за верёвочкой и царапал дверной косяк. Бня был Кот. Когда Бня ходил поперёк дороги, весёлые смеялись, глупые не обращали внимания, а умные крестились и плевали через плечо. Потому что Бня был не просто так, он был Чёрный Кот! Чёрный-чёрный, и лишь один-единственный ус у него был белый. Но об этом мало кто знал, потому что мало кому приходило в голову разглядывать котовьи усы.
Иногда Бня выходил на балкон сидеть. Он сидел и смотрел оттуда на всё и на всех, кто был в округе. А кого не было — тех он придумывал, и почему-то так получалось, что они скоро появлялись. Где-нибудь, да появятся! А ещё Бня умел лазать с балкона на крышу. Бня был умный Кот. Он знал, что, если не понюхать ветер, не потрогать лапкой перила и не выгнать(мысленно!) всех пролетающих мимо воробьёв, то не жди ничего хорошего. Если быть слишком невнимательным и любопытным, то станешь слишком заметным и привлечёшь внимание самой Земли. А уж если это случится — пиши пропало, ведь Земля сама по себе очень любопытная и всё, что её хоть капельку заинтересовало, она сразу же тянет к себе поближе. А она ведь очень, очень большая, и, значит, очень-очень сильная! И если она вдруг заметит Бню там, вверху, на балконных перилах, она сразу захочет притянуть его к себе с такой силой, что Бня полетит к ней и разобьётся, ведь глупая Земля почему-то никогда не перестаёт тянуть к себе, даже если ты уже совсем близко, вот жадина! Умного кота Бню совсем не устраивала перспектива превратиться в лепёшку из-за жадности глупой Земли. Поэтому умный Бня долго нюхал ветер, трогал то одной, то другой лапкой тёплые перила и изо всех сил не замечал наглых суетливых воробьёв, бестолковой толпой шныряющих в каких-то трёх лапах от балкона. Не замечал, и всё тут! Всех девятерых. И даже десятого, воробьёнка, то и дело подлетавшего и вовсе на одну лапу. Наконец, Бня совсем устал не замечать воробьёв и решил отдохнуть. Он сел на перила и медленно, так, чтобы все воробьи видели, повернул мордочку к заходящему солнцу. «День подходит к концу», подумал Бня, а значит, все отправятся спать — и солнце, и ветер, и надоедливые воробьи — это он знал наверняка, ведь он был умный Кот. И он стал ждать. Так всё и случилось. Как только солнечный круг коснулся горизонта, воробьи разлетелись по своим застрехам, а чуть позже, когда последние тёплые лучи на прощанье погладили узкими ладошками верхушки деревьев, утихомирился и ветер. Наступила тёплая летняя ночь. «Земля, наверное, тоже теперь дремлет, а значит — пора!» И Бня осторожно, последний раз тронув лапкой перила, полез на крышу.
Крыша всегда нравилась Бне. Казалось, она старше этого дома, но при этом отчего-то куда задорнее его. Там бывали только воробьи, вороны да кошки. Бня помурлыкал, приветствуя крышу, и стал прогуливаться. Вдруг из чердачного окна послышался грохот и недовольное фырканье: «Пффф, понаставили, понабросали! Пф-ффф!» Оттуда, весь в пыли и паутине, выскочил Кот. Кот был недоволен. Кот нервно отряхнулся, лизнул лапу и дёрнул хвостом. Хвост был похож на сосиску. А сам Кот — на сардельку. От Кота пахло противным шампунем «Фафик» и кормом «Роял Канин Для Истощённых Кошек». И ещё, совсем чуть-чуть, недавно сворованной палкой ветчины «Кремлёвская». Бня готов был поспорить на вчерашний обед, что Кот не доел ветчину, а, припрятав её в укромных чердачных дебрях, пришёл сюда пожаловаться на жизнь. Он всегда так делал. Бня уже наизусть знал и про дисциплину, и про отбой по команде, и про тактику противоблошиной атаки — ведь Кот рассказывал об этом при каждой встрече. Словом, дела у Кота были совсем плохи. Хозяин Кота был генералом в отставке.
«Навстречу — ты, тебе хреново», подумал Бня словами, несколько раз слышанными дома. Он слабо понимал их смысл, но ему почему-то казалось, что для этой встречи они годятся в самый раз. И Бня не стал сердиться. Бня поприветствовал Генеральского Кота и стал в сотый раз слушать про сезонную перемену рациона, про ежевоскресные купания и про новейшее биохимическое оружие — противоблошиный ошейник. Беседуя, коты подошли к краю крыши и уселись. Тут Генеральский Кот, вовсе расстроившись из-за тяжести и неказистости собственной жизни, поднял голову и жалостно завопил: «Мау-уау-уу-ау!» Бня от неожиданности дёрнул хвостом и тоже поглядел вверх.
А там!
В синеглазой небесной глубине!
Прямо над головой, совсем рядом, плавала блестящая, круглая, ослепительная, таинственная Луна!
Маленький чёрный котёнок, живущий в душе Бни, так и запрыгал на всех четырёх пушистых лапках от радости и нетерпения. Но сам-то Бня был уже не котёнок, а умный чёрный Кот! Бня встал,прошёлся туда-сюда по краю крыши и стал думать. «А здорово было бы уметь летать, — думал Бня.- Лапы расправил, хвост распушил, и — ррраз!» Бня сказал об этом Коту. Кот замолчал. Кот глянул на Бню сверху вниз. Кот фыркнул. Кот сказал Бне:
-Вот сразу и видно, что ты неуч. Глупый котёнок. Не кусала тебя жареная мышь! Где ты видел, чтобы мы, коты, летали? Ты, верно, слушаешь по вечерам россказни блаженной кошки Глюки с первого этажа. Так она ведь даже сама признаётся:»Да-да, это всё — глюк! Мой большой глюк!”
Бня не ответил Коту. Бня сел и стал думать дальше. «Если я полечу, думал Бня, то я сразу привлеку внимание жадной Земли! Так вот почему все коты так боятся летать! Они боятся, что Земля притянет их к себе, и будет тянуть до тех пор, пока они не упадут на неё и не разобьются! Значит, Генеральский Кот прав?» Бне стало грустно. От досады Бня неподдал лапой осколок кирпича, оторванный ветром от вентиляционной трубы. Осколок взлетел в воздух, завертелся и исчез из виду. «Наверное, улетел прямо на Луну…», подумал Бня. И тут его осенило! А ведь Луна — она тоже вон, какая любопытная! Он посмотрел на Луну — точно! Изо всех сил делает вид, что на тебя и не смотрит вовсе, а сама улыбается хитро-хитро! Ну, шевельнись, дай только заметить, где ты! И Бня подумал:»А что, если сначала привлечь внимание не Земли, а Луны? Наверное, тогда любопытная Луна тоже изо всех сил потянет к себе! Но стоит оторваться от крыши и начать падать на Луну, как тебя заметит жадная Земля, и тоже захочет притянуть, и потянет! Да только Земля, какой бы сильной не была, она — вон, как далеко, целых девять этажей до неё, а Луна-то вот она, лапой подать! Вот и получится, что пока Луна и Земля тянут меня — Луна сильнее, потому что близко, Земля слабее, потому что далеко, — я упаду на Луну, а не на Землю, и так мягко, словно со шкафа на диван!»
— Уррр-мяу! — закричал Бня, отбежал на середину крыши, чтобы Земля подольше не увидела его, и упал. На Луну.
— Вот так, — закончил было очередную жалобу Генеральский Кот, и вдруг, как ужаленный, подпрыгнул от вскрика Бни.
Он обернулся и увидел.
Как с середины крыши.
Лапами вверх.
На Луну…
— Да как же такое может быть! — падает Бня!
— Как можно! Чушь! Срам-то какой! КОТЫ НЕ ЛЕТАЮТ! — возмущённо завопил Генеральский Кот. Он лизнул лапу, несколько раз важно прошёлся по крыше, и, воровато оглянувшись, шмыгнул за ближайшую трубу. Там, ещё раз осмотревшись, он повалился на спину прямо на пыльную крышу и стал изо всех сил дрыгать толстыми лапами. Но ничего не произошло. Каким бы умным он себя не считал, он — увы! — оставался всего лишь ожиревшим Генеральским Котом, который так ничего и не понял. Он вскочил, распушил, как мог, хвост, да как мявкнул во всю глотку:
— Мя-ууу! А ну-ууу, брысь отсюда, отродье мышиное!
Из-за трубы, с другой стороны, подняв хвост трубой, удирал вприпрыжку маленький котёнок. Он давно спрятался там и всё слышал и видел — и весёлый полёт Бни, и бесполезное барахтанье Генеральского Кота.
— Догоню — не поздоровится! — напоследок мяукнул Кот, отряхнулся, и, посрамлённый, поплёлся прочь.
А тем временем Бня уже вовсю носился по Луне, тёрся о лунные камни, играл с лунными мышами и так веселил саму Луну, что она звонко смеялась и стряхивала с лунных гор прямо на Бню волшебную лунную пыль.
Долго играл Бня на луне. Но вот Земля стала клониться к закату — на Луне ведь всё совсем по другому, и день с ночью меняются гораздо быстрее, чем на Земле. И Бня понял, что пора возвращаться домой. Он взобрался на самую высокую лунную гору и стал изо всех сил махать лапкой, чтобы Земля скорее заметила его. А когда она увидела его и потянула к себе, он лёг на спину, лапками кверху, и стал падать.
Земля тянула Бню чем дальше, тем сильнее, но и Луна не хотела отпускать его, ведь она успела так его полюбить! Только не справиться маленькой Луне со старой, могучей Землёй. Её сил только-только хватило на то, чтобы Бня не упал на Землю, а мягко опустился прямо на знакомую крышу. Но скромная Луна и этим осталась довольна.
Встав на четыре лапки, Бня радостно сказал: «Мррр!», немножко попрыгал на месте и поскакал прочь. Он и не подозревал, что на крыше до самой зари играл с лунными лучиками маленький чёрный с белым пятнышком на воротнике котёнок. Это была первая чудесная ночь в его жизни, и её не смогли бы испортить даже сто толстых генеральских котов сразу! Прощаясь, котёнок пообещал Луне, что обязательно прилетит к ней завтра — ведь он теперь точно знал, как это делается! Луна устало улыбнулась ему, хитро подмигнула и отправилась за горизонт — наверное, готовиться к предстоящей встрече.
— Вот такой забавный глюк! Да-да! Мой новый глюк! — закончила вечернюю историю пушистая кошка Глюка с первого этажа. Сдержанно переговариваясь, стайка кошек начала разбредаться по домам. Скрылись за мусорными баками три дворняги из соседней подворотни, которые тоже не прочь были иногда послушать вечерние истории сумасшедшей кошки. И только две еле заметные чёрные тени — одна побольше, другая совсем маленькая — метнулись к лестничному пролёту и бесследно исчезли в вертикалях многоэтажного лабиринта.
— Да-да! Мой глюк! — повторила сумасшедшая кошка Глюка, и, положив пушистый хвост прямо на свою трёхцветную спинку, что, к стати, тоже умеет делать далеко не каждая кошка, неслышной поступью отправилась следом. — Мой новый забавный глюк!
— Нигде нет!
— ****!
Мой интернат тоже разнервничался. Поначалу, пока у нас еще была надежда, что Джано просто куда-то проскользнул втихую и мирно-тихо мастерит очередной порошочек или микстуру, то через минут пятнадцать она пропала. Ребята обшарили все, начиная с лаборатории и заканчивая чердаком с его вечной тьмой…
Пусто.
Алишер кусал губы и рвался на разведку, Тагир молчал, Рад предлагал запустить в башню аргентумов маму-скалодыра – мол, в хорошем случае, он пролезет и посмотрит, где там что, а в плохом хоть башню подырявят. Я переворачивала дом в поисках красок. Народ сейчас на нервах, и если по улице снова пойдет «самка-полукровка песчаного дэва-людоеда в поисках разрешенной добычи» (я в размазанной раскраске), то этого город может и не пережить… Сторожки, заразившись общим волнением, носились по двору, как школьники на переменке.
А мне надо было добраться до башни и вызвать Массимо. Должен же он знать, что с Джано?
Раз уж он там служит?
— Алишер, да где, к скалодырам, все эти краски?!
— У зеркала… — послышался голос от калитки. – А тебе зачем?
Джано?!
Я выскочила во двор так, что дверь очередной раз сорвалась и повисла на одной петле.
Джано, живой и совершенно здоровый на вид, стоял у калитки и удивленно рассматривал нас, замерших у входа…
— Ты где был?!
— За пауком ходил… — удивленно ответил наш ботаник. – За птицежором…
Да, Джано, не попасть нам с тобой в герои «Сумерек». Да и «Дневники вампира» нам не светят. По канону не проходим.
Я что-то не припомню ни одну романтическую героиню таких габаритов! Да и вампир у меня… и возраст подкачал, и характер… хотя тут еще надежда есть, если он действительно скрытый аргентум. Хорошо так скрытый…
Но ни в каких «Сумерках» вампир не обнимается с коричневым лохматым пауком размером со среднего младенца и не подсовывает его девушке, предлагая полюбоваться, какая это прелесть и умница. Представляете?
Он бы и дальше ворковал со своим пушистым другом, но ему помешали.
Даиз помешал.
То есть это я потом поняла, что это Даиз. А тогда как увидела, так подумала, что перебор сегодня с ящерицами.
Первое, что бросалось в глаза, это уши. Они и правда были похожи на обезьяньи… на первый взгляд. А вот на второй… Я в какой-то передаче видела такие у одной ящерки. Они складываются-раскладываются, как… как… не знаю я, с чем это сравнить! Брови у вампира пропали, кожа заметно потемнела, причем в прозелень, в волосах пряталось что-то типа гребня, а язык, который при ругани то и дело показывался изо рта, заметно двоился.
— …урод ученый!.. стилка продажная… порождение ехидны!… — бушевал бывший вампир. – Отмени это немедленно!
Джано не отвечал.
— Ты меня слышишь, подпитка покупная?! Немедленно!
Без ответа. Впечатление, что мой вампир своего врага и не слышал. Джано смотрел на него, как продвинутый толкиенист на живого эльфа: восторженно, почти влюбленно и чуточку недоверчиво, будто опасаясь, что живое чудо вот-вот растает.
— Джано?
— Авар… — прошептал ботаник.
— Чего?
— Это авар… уникальный вид бескрылого скального дракона, — выдохнул Джано. И мечтательно добавил, — яйцекладущего…
Даиз выпал в осадок.
Представьте, что у вас дома живет кот. Беспородный, тихий, которого в любой подходящий момент можно пнуть, срывая дурное настроение. Представьте, что вы к этому привыкли. Привыкли до такой степени, что пинки отвешиваете не раздумывая. Пока однажды кот в ответ на очередной пинок вдруг не бросился на вас и не располосовал руки в кровь. А пока вы в полном ступоре выбираете, как на это реагировать, кот уже смотрит на вас этаким гастрономическим взглядом, точно выбирая кусочек поаппетитней, кровожадно облизывается и начинает медленно так подбираться к вам. Хищными, крадущимися движениями…
Или нет.
Представьте, что на вас напал хомячок.
Представьте, что ваш собственный шкаф открыл глаза и щелкнул невесть откуда взявшимися клыками…
Вот так Даиз смотрел на Джано. На Джано, который не то что не испугался или напрягся, а смотрел… черт, да почти нежно! С восторгом. Последний раз я такой взгляд видала у Джано, когда он мой хвост рассматривал. Мол, прелесть какая, какое интереснейшее применение чар, основанных на активации атавистических признаков, да еще с двумя сюрпризами, которые не сработали, потому что расчет был изначально на иной пол. И какое интереснейшее использование энергии крови!
Я уже говорила, что мой «хозяин» — ботаник?
Говорила?
Ну вот, любуйтесь, сейчас он, можно сказать во всей красе. В обнимку с пауком дикого размера (и еще бабушка надвое сказала, что он дрессированный!), вымотанный до состояния «хиро», и улыбается при виде своего доставучего «коллегу», просто потому что коллега, видите ли, стал похож на бескрылого скального дракона… этого самого… ну вы поняли.
Ну просто супер! Я представила, что сейчас скажет опомнившийся коллега, и решила отослать мальчишек в дом. Нефиг им пока такие слова слушать. Даже воздуху успела набрать.
Но оказывается, я неправильно оценила степень ботанизма в моем вампире. Недооценила, ага.
Не обращая внимания на оторопелое лицо вечного врага, напрочь забыв о свидетелях, вражде и пауке-птицежоре, Джано подался вперед и с детским энтузиазмом попросил:
— Можно посмотреть?!
Я тяжко вздохнула. Безнадежно. Если на Джано кто-нибудь когда-нибудь сподобится натравить настоящего дракона, уверена, этот ненормальный полезет пересчитывать ему пластинки гребня и проверять, не помял ли тот чешую. Тьфу. А может, он слишком добрый просто?
Стоп, а что это у всех такие ошарашенные лица? С чего это Алишер сдавленно захихикал и полез в ближайшие кустики? Почему у прохожих за забором руки почти синхронно пошли в то самое движение, которое отгоняет злых духов? А Даиз-то, Даиз… чего, спрашивается, так активно менять цвет лица? Синевато-коричневый… зеленовато-коричневый… кирпично-коричневый… и опять синий.
— Ни за что! – наконец выдохнул уникальный образец бескрылого скального дракона. И с места в карьер сиганув к калитке (хорошо умеют прыгать вампирчики – ведь тут все пять метров, даже почти шесть), почти мгновенно оказался за забором. – Извращенец!
И уже откуда-то из-за поворота:
— Я аргентумам пожалуюсь!
— Псих, — озадаченно выдала я, не понимая, с чего он вдруг.. И только спустя минуту, когда вопли на улице стихли, вспомнила последнее слово в характеристике «представителя уникального вида»… и заржала, как лошадь.
Да-а… вот не зря говорят, что человек (ну или вампир) все воспринимает в меру своей испорченности.
Вот вам наглядный пример.
Джано среагировал странно. Пожал плечами и занялся своим птицежором. Будто никакого яйцекладущего Даиза не пробегало. Ну то есть Джано ведь должен был попробовать , по крайней мере, остановить свой «уникальный образец» или народ попросить. Или хоть призадуматься, как он умудрился так припечатать этого типа, чары исселедовать, его же хлебом не корми, дай новые «плетения» посмотреть. А он только усмехнулся и в дом пошел со своим страшилищем в обнимку.
Странно.
Я немного побыла во дворе. Во-первых, надо было кое-что собрать (в поисках красок я нервно вывернула на землю все содержимое сундука «с мелочью). А во-вторых, послушать, что народ скажет. Хороший тут народ все-таки. Разговорчивый. И без комплексов: если чего знает, то выложит каждому встречному-поперечному, как следует приукрасив. А если не знает, то еще лучше: выдумает, да так, что несчастная жертва его повествования почешет тюрбан и усомнится, как оно было на самом деле…
Короче, за десять минут (расходиться любители поглазеть не спешили) я узнала массу всего интересного. И про себя (сплетники, притащившиеся за Даизом, рассмотрев меня как следует, и увлеченно строили версии, кем я должна быть: самкой пустынного кого-то там, приведенной в человечий вид бегемотихой или заколдованной дочерью шаха), и про хозяина… и про сторожки…
Я стерпела придурочные фантазии о том, сколько надо лепешек, чтоб меня прокормить и сколько б за меня дали в соседнем городе, где любят развлекаться парными боями… и что вампир, видно, готовит меня на какой-то хмалевый обряд всеобщего распития. Дальше терпеть не пришлось, потому что разговор предсказуемо перекинулся на то, что мне и было нужно: на слухи про аргентумов. Как видно, эта тема будоражила народ куда покруче, чем всякие там дочери шаха в особо крупных размерах. И неудивительно…
— А достопочтенный доро Махмуд своими глазами видел, как башня вампирская тряслась да шаталась, будто кальян курила!
— Что башня, правоверные! Узрите улицу Роз и устрашитесь! И…
— Это какая? Та, что ведет к мыльному пруду у бань?
— Нет. Та, что к помойке. Злосчастные жители с ночи пытаются вырубить розы, которыми заросла мостовая. Говорят, во время грозы, которая по немилости Нейгэллаха обрушилась наш город, там видели одного их этих нечестивых: он шел и читал на заборах названия улиц. Вот и дочитался…
Чего-чего? Я придвинулась поближе к забору – занятые перемыванием вампирских косточек сплетники этого даже не заметили. Погодите, это он прочитал – и оно появилось? Неслабо!
— О боги… — послышался после паузы чей-то ошарашенный голос, — Там же рядом улицы Рыбьих потрохов и переулок Золотарей…
— До переулка он не добрался.
— Хвала Нейгэллаху всемилостивейшему!
— Зато добрался до Монетной площади. Ее недавно переименовали из Мелочной…
— О боги! Хотел бы я там оказаться этой ночью. Особенно, если сей вампир прочитал и ее название…
— Не думаю, почтенный. Переименование прошло недавно, и не все жители успели сменить надписи на заборах. А этот сын иша… то есть высокочтимый и многомудрый аргентум… кажется, неправильно его прочитал. Очень неправильно. Мои родственники, живущие поблизости, утром лицезрели сию площадь наполовину утонувшей в молоке. То есть в чем-то похожем на молоко.
Я схватила первую попавшуюся под руки вещь и уткнулась в нее лицом, чтобы не выдать душивший меня хохот.
Молоко? Мо-ло-ко?! Неслабо же вы развлекли город, граждане аргентумы.
Ну хорошо, что не кефир, по крайней мере. Площадь кефира я бы точно не вынесла.
Дальнейшие повествования о ночных похождениях доблестных вампиров-алкоголиков тоже были «в русле», и просто потрясали количеством и разнообразием. А также дикой фантазией рассказчиков.
Вампиры взломали всю мостовую в Лекарском переулке, выстроили камни в пирамидки и уставили ими всю дорогу…
Вот делать им больше нечего.
Вампиры укусили какую-то ворону, в результате чего птица спятила и заговорила человеческим языком (как одно согласуется с другим, интересно?). И теперь летает над городом и пристает к правоверным с неподобающими расспросами…
Интересно-интересно, а поподробней можно? Нет? Так и знала.
Вампиры напали на ростовщика Джанибека, зачаровали его золото, и оно убежало. Теперь ему нечем платить долю своему брату…
Ну да. Надо же, какие злобные вампиры – у честных ростовщиков золото отнимают…
Вампиры послали молнию в дом вер-доро Джафара, который никак не мог определиться, кому из аргентумов принадлежит его верность… и теперь у почтенного Джафара два дома (абсолютные копии, только небольшие), два совершенно одинаковых комплекта домочадцев и два экземпляра злобной тещи (вот ужас-то для мужика).
Да, попал Джафар…
Вампиры влезли в огород вдовы купца Рашида и заколдовали весь ее урожай земляники на полное исчезновение.
Ха.
Вампиры влетели в гарем почтенного судьи Али. И в гарем смотрителя водоемов. И в гарем придворного лекаря… и еще в три гарема.
Трижды ха.
Я б не отказалась послушать это коллективное народное творчество и дальше (толстячок с лисьими глазками как раз начал захватывающее повествование, как одного из аргентумов он собственными глазами видел висящим вниз головой на тутовом дереве и горланящим непристойную песню), но пришлось отвлечься. На известии о гаремах тряпка у моих губ задергалась и забрыкалась, как живая. Что за новости еще? Я отвела это скомканное (как оказалось, меховую шубу) от лица, не дыша приподняла полу… и на землю шлепнулся сторожок. Слегка помятый и явно не понимающий, с чего злобная хозяйка запихнула его в это жаркое-неуютное-лохматое? Это что, я сцапала его с земли вместе с шубой? А… а… нечего нос совать куда попало! Или что там у него?
Эх… не горюй, малыш, идем, дам вкусного…
Москва встретила Лотту мелким холодным дождем. Стоило ей вывернуть из темного двора на улицу, как в лицо ударил ветер, пропитанный водой и бензиновой гарью. Она подняла повыше воротник куртки, заправила под него волосы и зашагала по проспекту к месту работы Ирины. По пути с лотка купила сим-карту, вставила в телефон. Сверила часы с временем сети, посмотрела прогноз погоды – завтра потеплеет, уже хорошо. Подумала, что надо бы еще несколько номеров, звонки Ирине делать, но было уже неохота возвращаться. Впрочем, ей встретился еще один такой лоток, и уже там Лотта приобрела пяток номеров разных операторов. Не глазами, а внутренним зрением она видела, как по миру вокруг проплывают полосы, где пространство как будто сминается и редеет. «Как все запущено. Глеб ушел вчера около полуночи, прошло девять часов, и все уже начинает расплываться. Пожалуй, пора хотя бы позвонить». Лотта набрала номер Ирины и, когда та в трубку ответила «Архитектурное бюро «Артемида», здравствуйте», протянула:
— Как? Ты все еще там? Тебе давно пора быть в другом месте.
— Вы кто? Что Вы хотите? – Ирина встревожилась, но Лотта уже нажала на отбой.
Полосы распада мгновенно исчезли, на губах Лотты непроизвольно появилась довольная улыбка.
Дождь усилился, пришлось забежать в переход метро и обзавестись зонтиком. Обычным таким складным зонтиком в цветочек. Он не сочетался с одеждой Лотты в стиле унисекс, но ее это мало заботило – встречаться с Ириной было пока рано. До полудня Лотта кружила вокруг квартала возле архитектурного бюро, вспоминая голос Ирины, тусклый и безжизненный, потом зашла в кафе самообслуживания напротив, надеясь, что Ирина спустится туда на обед. Взяла себе стакан киселя и пирожок с яблоками, устроилась за столиком так, чтобы видеть входную дверь. Сидела, жевала пахнущую корицей выпечку, поглядывала на входящих. Кафе быстро заполнялось желающими пообедать. Когда вошла Ирина, собралась, быстро допила жидкость из стакана, высыпала себе в правую ладонь содержимое солонки. Ирина поставила на поднос пару тарелок, стакан и заоглядывалась в поисках свободного места. Лотта поднялась, оставив пустой стакан на столике, в несколько стремительных шагов пересекла разделяющее их пространство, зайдя со спины, левой рукой хлопнула по левому плечу Ирины, та, естественно, оглянулась, и Лотта, обходя свою жертву справа, провела рукой над ее напитком, очень и очень хорошо посолив его. Не сбавляя темпа, скользнула дальше между офисными клерками, сразу затерявшись среди людей. Через десять минут была вознаграждена видом Ирины, которая вышла из кафе, едва ли не отплевываясь. Лотта, низко опустив голову, так, что челка упала на глаза, сделала движение к двери кафе, налетела на Ирину, столкнулась с ней, и, не извинившись, скрылась за дверью. Ирина не заметила, что несколько бусин следящих устройств оказались в ее кармане и сумочке. Поток обедающих иссяк, Лотта расположилась за маленьким столиком в уютном углу с намерением нормально пообедать и подумать. Сходила к раздаче, взяла сырный суп с сухариками, вернулась за столик и вытащила из кармана смартфон. Открыла ежедневник и углубилась в расчеты, изредка отрываясь на ложку супа. По всем прикидкам выходило, что стабилизировать реальность надо не меньше четырех раз в сутки, и чем дальше, тем сильнее должны быть эмоциональные всплески. На расстоянии это будет сделать трудно, значит, нужен непосредственный контакт, значит, нужно будет менять внешность. Таак, где у нас тут ближайший магазин? Сейчас, после уплотнения реальности Лотта могла отдалиться от Ирины, но в дальнейшем с этим могли возникнуть проблемы, поэтому она решила запасти все аксессуары сразу, чтобы потом не отвлекаться. Сверяя схему передвижений Ирины с картой города, Лотта продумала, какие ей нужны будут наряды. Желательно, броские, чтобы все внимание обращалось на одежду, а не на лицо, абсолютно разноплановые. И да, хорошо бы личный транспорт. А в условиях кошмарных пробок, что она сегодня наблюдала на улицах…о, байк! Мотоцикл – идеальный вариант для сохранения мобильности. Да и с неожиданным отступлением Ирины от привычного маршрута поможет. Лотта пока не знала, будет ли это поездка по работе, или еще что-то, но ясно было, что ее придется вернуть. Может быть, устроив небольшую аварию. Все, план готов, теперь за покупками. В деньгах проблема не стояла, важным было расстояние. Ближайший салон мототехники, торгующий и новыми, и подержанными мотоциклами, нашелся в четырех остановках метро, почти на границе безопасной зоны. Оттуда Лотта вывела почти новый Урал Ретро Соло, практически мототанк. Продавцы, к их чести, видя перед собой девушку-блондинку, ее отговаривали, и тяжелый он, и прошлый владелец разбился… Но Лотта была непреклонна, помимо вполне разумных аргументов, что он устойчивей на дороге и с таким першероном в аварийной ситуации ничего не случится, ей просто хотелось хоть на короткое время стать хозяйкой этого дивного зверя. Сразу пришло для него имя – Дэвид. Там же, в мотосалоне, она прикупила усиленный шлем и защиту на спину и шею. Панцирь, рассчитанный на мужские плечи, нехорошо болтался, и Лотта подумала, что придется надеть куртку, потом защиту, потом еще верхнюю одежду. Теперь в торговый центр. Дэвида оставила на платной стоянке, в маленьких магазинчиках, сопровождаемая роем услужливых продавщиц, купила три разных костюма, там же в туалете переоделась в один, запихала пакеты в камеру у входа в гипермаркет, прошлась по огромному залу, купила шоколадку и бутылку воды и ушла, унося с собой ключ. Пакеты, естественно, остались в камере. Уже на улице всмотрелась в стеклянную витрину на свое отражение и дала себе слово по возвращению попробовать носить что-то подобное. Высокие черные сапоги на умопомрачительной шпильке были вполне удобны. Конечно, не бегать, но чувствовалось, что пройти в них можно не один километр. Алый плащ с черными пуговицами и отворотами ворота и карманов, не доходящий до земли каких-то двадцать пять сантиметров, как раз столько, чтобы не пачкаться в московских лужах, приталенный, а снизу сильно расклешенный. Черный, смоляно-черный парик. Черные лайковые перчатки. И черная широкополая шляпа. Пафосно, очень пафосно. Дэвид пусть постоит, а мы уж как-нибудь пешочком, в таком-то плаще. Лотта шла к офису Ирины и чувствовала себя героиней шпионского фильма. Девушкой Бонда, например. Уже давно пора привыкнуть, за столько-то лет, но ощущение будоражило кровь, обостряло чувства, заставляло как-то по-особому прикасаться к мокрому асфальту через тонкую подошву сапог. Это все плащ виноват. Работа вдруг перестала быть хоть интересной, увлекательной, но рутиной и превратилась в кусочек сказки. Вот и Ирина закончила работу и пошла к станции метро, навстречу. Лотта встретила ее на мосту через Обводной канал. Вся такая пафосная и таинственная, она вышагивала по брусчатке и затормозила перед уставшей женщиной, сейчас выглядевшей на добрый десяток лет старше своих тридцати пяти.
— У Вас зажигалки не найдется? – и белоснежная улыбка из-под шляпы. Вопрос был не случаен – Лотта знала, что у Ирины в сумочке лежит зажигалка, подаренная Глебом.
— Да, сейчас, — покопавшись в недрах, она протянула незнакомке тонкий серебряный цилиндрик.
Лотта прикурила и, воспользовавшись недавним приемом Глеба, чихнула. Из дрогнувшей руки дорогая сердцу вещь, мелькнув блестящей рыбкой, подлетела вверх…прямо через перила моста. Ирина кинулась вслед за ней, ударилась о холодный мрамор и с такой горечью поглядела на Лотту, что у той болезненно сжалось сердце.
— Ой, извините. Дорогая вещь, да? Я компенсирую. Скажите, сколько? – надо было вести роль до конца.
Горечь сменилась арктическим холодом, практически отодвинув Лотту, Ирина ушла, почти убежала с моста. Та посмотрела ей вслед со смешанным чувством сожаления и удовольствия от своей проделанной работы.
— Ничего, девочка, потерпи еще немного, тебе все воздастся, — прошептала она удаляющейся фигуре, встряхнулась и поцокала каблуками обратно в торговый центр за оставленными пакетами.
У камер хранения Лотта похлопала ресницами охраннику, протянув: «Я такая рассеянная». Забрала пакеты.
Трикотажное платье, колготки и сапоги остаются, плащ и шляпу, как ни жалко – скомкав, в пакет – на выходе они отправятся в мусорку. Поверх – свою куртку, в которой прилетела, она потеплее. Смыть темный макияж и скорее за мотоциклом и на Сивцев Вражек. Пакеты с оставшимися костюмами утолкались в нишу под сиденьем, мяться там было нечему. Возле дома Ирины Лотта заглушила мотоцикл и повела его – грохот мотора далеко не лучшая мера для того, кто не хочет обнаруживать свое присутствие. Закатила Дэвида за присыпанные прошлогодними почти истлевшими листьями гаражи, а для себя выбрала место так, чтобы были видны окна квартиры Ирины, со стороны дома, обратной подъездам. Посередине двора стоял маленький домик для детских игр, покосившийся, с облупленной краской, знавший свои лучшие годы лет двадцать назад, окруженный нелепыми сооружениями, в которых, дав волю воображению, можно было узнать мухоморы. Вот туда-то в домик и залезла Лотта через низкую дверцу. Внутри было почти сухо и, вопреки ожиданиям, чисто.
— Вот это очень хорошо, — Лотта примостилась на низенькой скамеечке, вытянула гудящие ноги. Чуть-чуть сдвинулась, чтобы в дырку в крыше были видны нужные окна. Быстро стемнело. В колготках начали мерзнуть ноги, но возвращаться к мотоциклу, вытаскивать из-под сиденья что-нибудь, чем можно утеплиться, было откровенно неохота, вот будет еще холоднее – тогда. Сгрызла шоколадку, запивая ее водой. На шелест фольги пришел белый кот и вопросительно посмотрел в лицо. Лотта предложила ему кусочек шоколадки. Кот понюхал и отказался. Аккуратно поставил лапу на колено. Лотта приглашающе постучала по другому колену пальцами. Кот приглашение оценил, запрыгнул, свернулся клубком и замурлыкал. Ногам сразу стало не в пример теплее. Свет в квартире Ирины погас. Лотта выкурила сигарету, посидела еще немного, топя пальцы в густой кошачьей шерсти и откинулась на стенку домика с намерением вздремнуть. Последнее, что она успела ощутить, это как с колен куда-то сиганул ополоумевший кот.
Из докладной записки Яна Долински, первого декоратора Дворца, старшему распорядителю Тимуру Гайсиеву (копия надзирателю Службы Ресурсов Аан-ас):
«Довожу до Вашего сведения, что группа «лишенных прав», приданная мне для ускорения работ в Саду Фонтанов, сильно ослаблена физически и не в состоянии закончить работы к намеченному сроку. В связи с этим ходатайствую перед Вами о дополнительном питании для членов группы, в частности об увеличении рациона.»
Резолюция: отказать. Группу усилить по численности, проверить возможность саботажа. Младшему надзирателю внести минус-метку в личное дело за неумение справиться с порученной работой.
Из доклада младшего надзирателя Айво Патерсена:
«Довожу до сведения вышестоящих, что Ян Долински, первый декоратор дворца, и его помощник Жан замечены в несанкционированном прикорме «лишенных прав», находящихся под моим надзором. Прошу указаний, считать ли данный акт пособничеством врагам режима».
Резолюция Повелителя Вадима:
«Надзирателя гнать. Яна — на внеочередную проверку к телепатам».
Заключение начальника первого отделения телепатического обследования, Феодора Гривы:
«Обследуемый, Ян Долински, первый декоратор Дворца, в пособничестве врагам режима и Повелителя не замечен. Нарушение должностной инструкции является эпизодическим и преследующем сугубо служебные цели…»
Из записки Феодора Гривы, оставленной в баре «Оранж»:
«Подмену телепата удалось произвести в последний момент. Проверка прошла успешно, подозрения с подследственного сняты. Твою рекомендацию о вербовке подтверждаю, подходит»
— Запас концентратов, и армейских высшего качества, и маги кое-что наколдовали. Магия там работает, так что сохранится. При экономном расходовании хватит на два месяца. Алекс… может, все же увеличишь группу?
— Нет.
— Уверен?
— Да. Двое-трое — это нормальная группа. Идут по своим делам, никого не трогают. Особо никто не обернется, если мы не серые. Пятеро — уже команда. Привлекут внимание.
Хватько сердито нахохлился. Он так вообще взвод предлагал. Это, мол, куда более серьезная боевая сила. Но Алекс только головой покачал. Лина его понимала. Взвод, полк, даже армия в масштабах целого мира — все равно капля в море. И не воевать они идут, цель не та…
Конечно, можно было попробовать разработать вирус самим. Но найдутся ли ученые, которые способны сейчас на серьезные исследования? И сколько на это потребуется времени? Есть ли оно вообще, время? Сколько…
Что-то в Службе Дознания паршивое оживление.
Хорошо, что ты сейчас уйдешь, Алекс. Хорошо…
Сохраняя на лице бесстрастное выражение, она опустила глаза на разложенные пакеты. И замерла. Кто-то ее… коснулся. Тронул-согрел, погладил теплой «ладонью». Только… словно изнутри. Непривычное, незнакомое, странное ощущение. Лина вскинула голову — так и есть.
Алекс смотрел на нее, и усталые глаза светились теплом. И он явно не слышал ни слова Виктора о маскировочных костюмах… Занят был.
«Нашел время!» Лина пыталась сохранить деловой настрой. Не выходило…
«На такое всегда найду»
» Эмпат несчастный…»
«Какой есть…»
«Алекс… Ох, Алекс…»
— Ну хорошо, — продолжил явно ничего не заметивший Петр Валерьевич, — Теперь о лекарствах…
«Я вернусь. Все будет хорошо. Ты только дождись меня…»
— Лина, ты сошла с ума!
Девушка подняла брови: Анна была Хранительницей Пламени, и ей не полагалось так разговаривать с главой клана, пусть даже эта глава ее собственная внучка…
— Хранительница, чем вы недовольны? — тон максимально вежлив и холоден, но бабушка только сердито машет рукой:
— Не прячься за этикет, девчонка! Что там с твоим Избранником? Почему я узнаю о нем последней? И, лед меня побери, что за разговоры о свадьбе?
— Хранительница…
— Лина!
— Хранительница, — с нажимом говорит младшая феникс, — Насколько я помню, все фениксы имеют право на свадьбу. Даже неполные фениксы. Только им приходится драться за это право. На главу клана это что, не распространяется?
Анна молчала.
— Решите наконец, кто я — глава клана или неполный феникс, и следует ли мне драться за жизнь моего Избранника?
Анна не отвела взгляда:
— Лина, я разве об этом. Закон строг, но это закон и он принят недаром.
— Значит, придется? Ну-ну, я не против! Только драться не с кем, нас всего четверо осталось, не считая тебя и «покойной» мамы. Так вот, я хочу четко обозначить ситуацию: вы его не тронете. В любом случае. Это ясно?
— Мы и не собирались! Лина, как ты не поймешь, я беспокоюсь о тебе! О тебе! Свадьба — это вручение твоей жизни в его руки… На это решались всего восемь раз, и пятеро из вручивших погибли.
— Я не собираюсь «делить силу», успокойся, бабушка, — пожала плечами Лина. — Пока. Сейчас не время.
— Детка, а когда ж время-то? — вдруг сочувственно вздыхает Анна, — Пламени нужны новые лепестки… Клану нужны дети. Ты посмотри, сколько погибло, не оставив потомства! А теперь — возможность, похоже, есть. У Беллы будет ребенок. Здоровый, крепкий. Пламя хранит их, они не пострадали. Девочка моя… Лина… я хочу правнучку.
— Анна…
— Подумай об этом. И приводи своего Избранника. Я должна на него посмотреть.
Алексей идет рядом, шаг в шаг, и оранжево-алые блики все ближе… От него теплеют стены Пещеры, но ей все равно не по себе.
Когда в последний раз на родовое пламя смотрел чужак?
Последняя свадьба в клане была восемьдесят семь лет назад. После двухсотлетнего перерыва. Алексей берет ее за руку:
— Все будет хорошо.
— Должно быть.
Преисподняя, зачем Анне видеть Алексея? Ну что Хранительница может сделать? Черт бы побрал все эти клановые тайны.
Ее вдруг обдало холодом: совсем скоро Алексей отправится в этот Ангъя, и ее не будет рядом. Не будет. И слишком многие любят бить в спину. И если сейчас она сходит с ума от неизвестности рядом с ним, то что будет потом? Ведь если с ним что-то случится, она даже не узнает…
Я так не могу…
— Лина, ты невозможна! — такими словами ее поприветствовала Анна.
— В чем дело?
— Добрый день, — отвлек на себя внимание Алексей. Лина невольно улыбнулась. Защищает. Хороший мой…
Анна одним плавным движением встала со своего плетеного сиденья и посмотрела прямо в зеленые глаза юноши.
— Значит, это ты…
— Прямо так и рад? Тогда постой спокойно, мальчик, дай на себя посмотреть.
Седовласая Хранительница спокойно отступила назад, к пляшущему в каменной чаше пламени, и протянула руки прямо в огонь. По смуглому точеному лицу побежали оранжевые отсветы, а ладони, казалось, растворились в розовом жаре…
Алексей не вскрикнул и не отшатнулся, когда налитые светом и теплом руки коснулись его. Одна ладонь легла на лоб (для этого Анны пришлось встать на цыпочки), вторая на сердце.
— Храбрый мальчик, — одобрительно выдохнула Хранительница, — А теперь посмотрим. Странно… Человек Пламени… Музыка, да? Человек Пламени, но рядом всегда идет магия… И… металл? Воин?! Изломанная судьба и линия жизни все время рвется… Нет, ты все-таки невозможна!
Анна отняла ладони и с изумлением всмотрелась в юношу.
— Маг-воин-артист! Лиз спятит, когда узнает! Такого в клане не было лет… Нет, такого не было никогда!
— Я рада, что ты одобряешь мой выбор. Ты можешь провести ритуал?
— Что?! — Анна уставилась на Лину как на призрак, — Что? Ты же согласилась отложить ритуал!
— Я передумала.
— Не знаю, как Лиз, но я сейчас точно рехнусь! — совершенно не по-хранительски вздохнула старшая феникс, — Ты соображаешь, что ты делаешь?
— Да.
— О чем вы говорите?
— Алексей, прошу… — она не может убеждать двоих одновременно, — Просто доверься мне, хорошо?
Зеленые глаза смотрят испытующе.
— Тебе? Тебе — да.
Вот так, Лина, без сомнений и колебаний… Он смотрит спокойно и верит настолько, что готов положить свою жизнь в твои руки… А ты бы поверила? Ой, не знаю…
Анна, однако, далеко не так счастлива:
— Парень, ты хоть соображаешь, на что именно идешь?
Он не успевает ответить…
— Бабушка…
— Достаточно глупостей, Лина. Выйди. Спокойней, не надо меня взглядом испепелять. Хочешь ритуал — я должна сначала потолковать с твоим парнем. Так положено.
Переменчивый блеск металла, отсвечивающий золотом в свете Пламени… он мелькает и движется, он порхает между ладоней, светится, вспыхивает в пальцах, он течет ручьем, он почти живой… Но это всего лишь металл. Послушный ее воле, но металл.
Она может сплести его в цепь, заставить исчезнуть в своей крови. Он часть ее самой? Или все-таки нет?…
Она никогда не делилась кровью. Ни с кем.
А она сможет?
Вообще — сможет? И что делать, если нет?
Она сидела у огня, глядя, как пляшут ножи в ее ладонях, и молчала. И надеялась…
— Лина, ты хоть в чем-то бываешь такой, как остальные? — Анна была явно выбита из колеи, но, кажется, довольна…
— А в чем дело?
— Нет, ничего… После Марианны, которая вчера спросила, допустимо ли, если у Избранника больше двух рук, я думала, уже ничему не удивлюсь. Но это…
— В чем дело?
— Лина, он Светлый! В нем намешано столько кровей! Ведьмак, Страж, где-то частичка целительской. Даже капля эльфьей есть. Старой, где-то первая-вторая волна, не позже… А теперь еще и твоя.
— Но сработает?
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
— А ты уверена, что он согласен?
— Нет?
Анна молчала.
— Ты уверена в том, что делаешь? Лина… Он может тебя убить, когда будете связаны. Он может…
— Ты ему сказала?
— Нет.
— А что сказала?
— То, что говорю всегда. То, что после ритуала ты сможешь найти его в любой момент, то, что можешь убить даже не касаясь…99% парней от этого как ураганом сносит…
— Бабушка!
— То, что у вас не будет сыновей… А он только улыбнулся и сказал: «Я хочу дочку с такими глазами, как у нее». Ну где ты его нашла? И почему мне не встретился такой хоть лет двести назад… И жаль, что Лиз такой не встретился. Твоей матери нужен был сильный человек, чтоб держать ее в руках.
— Бабушка… не надо о Лиз, хорошо? Я хочу провести ритуал.
— Нет.
— Нет? Как? — девушка резко шагнула вперед… и ладони закололо. — Ты обещала! И я… — она постаралась собраться, — Я как глава клана имею право знать причину отказа.
— А еще ты имеешь право подумать. День. Взвесь все. Не торопись…
— Мне некогда. Я требую провести его сейчас.
— Лина!
— Хранительница?
— Детка, я ведь упрямее тебя!
— Поспорим?
— Алексей, нареченный Избранником Лины клана Феникс, ты даешь согласие на ритуал?
— Да.
Голос звучит спокойно и мягко, а глаза не отрываются от ее лица…
— Добровольно?
— Да.
— Отвечаешь жизнью?
— Да.
Его лицо в теплых отсветах огня кажется почти золотым… а глаза черными.
— Феникс и Избранник, вы принесли к Пламени вашу любовь и ваши клятвы, — Языки огня одевают тело Хранительницы оранжево-янтарным плащом, а в ладонях, протянутых к ним, вспыхнули золотом два клинка… — Теперь принесите Дар…
Ладонь Алексея в ее руках, короткий блеск ножа — кровь, собирающаяся в чашечке ладони…
Потом ее боль, почти незаметная, ее кровь, мерцающая в бликах Пламени… Печальные и строгие глаза Анны… Бешено бьющееся сердце…
Высшие Силы… Пламя, я прошу! Пожалуйста…
Должно получиться. Должно.
Кровь — ее и Алексея — сливается в руках Анны, на миг замирает огнем, окутанная нежданно выстрелившим шафранно-алым языком… … и вдруг вскипает.
Должно получиться. Должно!
Кровь становится маленьким вишнево-золотым водоворотом, искристым вихрем, бурлящей лавой…
Должно получиться. Должно. Пожалуйста…
В глазах Алексея тают звезды — он смотрит не отрываясь. Если получится — ты будешь первым за тысячу лет, кому удалось. Если только получится…
В руках Анны переливается и кипит их общая кровь — как озерцо лавы, как пламя. как мечущееся сердце… и затихает, точно плавясь… Три пары широко раскрытых глаз смотрят на то, что недавно было кровью — легкое, как перо, почти невесомое золотисто-нежное облачко. Оно плещется в сложенной чаше ладоней, как туман, стелется, слоится… И голос Хранительницы чуть дрожит…
— Протяните руку над Пламенем.
Сейчас.
Две руки с переплетенными пальцами опускаются вперед.
В огонь.
К чаше…
Огонь не жжет, он теплый и мягкий, ласково гладит кожу, Алексей удивленно смотрит, как по его пальцам скользят язычки пламени…
Сейчас. Сейчас…
Вот!
Золотистое облачко взвивается вверх, клубится мерцающим туманом… и впитывается в их ладони.
Все.
— Пламя приняло тебя, Избранник. Теперь ты наш.
-… Теперь мы поделились… силой… эй, ну подожди, а? Подожди… Теперь я смогу правда найти тебя где угодно… и почувствовать, если ты ранен…
— А я? Я тоже?
— Нет. Ты — по-другому… Ты получил капельку моего дара. Теперь ты — дитя Феникса. Приемыш.- Лина улыбается, глядя, как «приемыш» растерянно ерошит волосы.
— Прости?
— Ты воскреснешь, если тебя убьют. Один раз.
— Что?
«Два раза, моя упрямая любовь… Второй раз тебя притянет родовое Пламя, ко мне, к нам, к алтарю… Не знаю, в какое это будет время и в каком мире, но ты не умрешь, слышишь? Только говорить тебе об этом я не буду. Ты не должен знать… И завтра, когда ты уйдешь… высшие силы, неужели уже завтра? Ты уйдешь, и я стану хоть немного спокойней за твою жизнь»
Из глубин памяти.
Грациозно изогнувшееся тело, счастливая улыбка на запрокинутом к небу лице… гладкие бронзовые плечи блестят под солнцем…
Статуя девушки, бегущей по волнам. Или нет, танцующей на волнах. Любимое увлечение местных. Психи они, местные. Как можно бегать по воде на тоненьких пластинках, когда под тобой — десяток метров глубины? Дикость… Хотя местные вообще странные. Взять хотя бы эти статуи. Аборигены очень любили их строить. Статуи, скульптуры, барельефы. На каждой улице, у каждого крупного здания эти копии людей. Читают книги, протягивают руки детям, рассматривают цветы в сложенных ладонях. И к тому же не все просто стоят — некоторые двигаются. Какой-то особо пластичный металл — переливается из формы в форму.
Анак-Суу клялся, что видел статую красного мужчины, который кружит на руках белую подружку. Гадость какая. Хотя от местных всего можно ждать. Изображали они не только людей — по площадям прыгали пушистые зверьки, у фонтана могла оказаться статуя хвостатой девушки или кот, который ловит лапой рыбу. Ну, любят местные это дело. Хотя, к примеру, статую могучего Мкараса Завоевателя скульпторы почему-то ваять не желали.
Пришлось даже кое об кого когти поточить. Сиоки-ас говорил — штук десять зажарили, прежде чем догадались это делать на глазах у остальных. Только тогда сработало. Лепят теперь, стараются, чтоб сберечь своих самочек. А вообще местные как все — сначала брыкаются, потом, как найдешь, чем прижать — становятся тихие, но все равно, если зазеваешься, жди ножичка в спину.
А мир поначалу казался таким хорошим. Разведка доносила — аборигены мирные, на все шесть континентов четыре войны, и то локальные. С парламентерами, с объявлениями о сражениях… Идиоты. Удобные дурачки.
Правда, сейчас вроде поумнели.
Или все-таки кажется?
Даз-ут смотрел на потускневшую без ухода статую, борясь с желанием повернуть голову.
Неизвестно почему, но в последнее время ему было не по себе. Вроде все в порядке, и глаза местные приучились наконец держать опущенными, но… но он часто оборачивался от ненавидящего взгляда в спину… Он передернул плечами. Нет, это нелепо. Служба безопасности не информировала о новых попытках мятежа… не было никаких выступлений или слухов… и предсказатели помалкивают. А у него самого способности предсказателя в латентном состоянии, можно не тревожиться… Но все равно. Медиумы могут и скрывать, если им дано такое указание.
С аборигенами точно что-то не так.
Почему они перестали красть и прятать свои статуи?
Почему вдруг повысилось количество доносов, причем на реципиентов, на тех, кто считается преданным и полезным слугой? Причем правдивых доносов — парни из слежки и силовики ходят мрачные. Все правда. И присвоение имущества, и остальное…
И почему они, черт возьми, такие покорные?!
А в спину смотрят… Он не выдержал и обернулся. Гладкая площадь из синего, отливающего зеленым камня, ярко-белые дома, похожие на вырастающие из моря ледяные горы… и конечно, ни одного человека, который глядел бы в его сторону!
Даз-ут со злобой пнул проклятую статую. Неужели у него начинается безумие? Черная бездна, надо успокоиться. Успокоиться! Пока его не забрали в «мясной корпус». Психи только на это и годятся… на жратву.
Фигурка бронзовой твари жалобно хрупнула, перекосилась… и рухнула. Брызнули искры, полетели осколки камня… Дай-имон отскочил., не понимая, в чем дело. А-а, пьедестал подпорчен был. Видать, до него, Даз-ута, это уже кто-то пинал. Бронзовая голова покатилась по камням, царапая нос и щеки, и замерла лицом вниз. Вот так. Вот так ей! Пусть не улыбается здесь.
Лина открыла глаза и, поморщившись, отняла руку от серого запястья. Опять…
В качестве источника информации о мире Ангъя серые были удивительно мало результативны.
Они почти не учили язык побежденных, не считали нужным разбираться в обычаях и традициях, да и географию знали на тройку. Ну, шесть континентов. Ну, находился этот шестой континент в южном полушарии. Ну, названия материков худо-бедно могли назвать. А вот как поздороваться с аборигеном — так, чтоб он не счел тебя врагом? А куда лучше пойти за помощью? Где чужака из иного мира не прикончат сразу, а хотя бы выслушают, уже не говоря о содействии? Как, наконец, просто выжить там? Если этот выжигающий Тьму вирус все еще действует, если он безопасен для человеческого организма, если его достаточно просто подхватить, вроде гриппа или детской ветрянки, то все относительно просто. Подхватил — и домой. А если нет?
Если вирус давно нейтрализован или мутировал во что-то опасное, или… ну, много есть осложняющих факторов. Словом, если Алексу придется задержаться там — что ему есть, где отдохнуть, как договориться с ан-нитами, «людьми мира»? Так аборигены называли себя, по воспоминаниям Даз-ута в те последние дни, когда власть серых зашаталась…
Словом, эти несколько дней, на которые Алекс согласился отложить свою экспедицию, Лора, ее ученица Фатима, и сама Лина трудились, не покладая рук… (или мозгов?) словом, пытались выудить из памяти трех пленных хоть что-то ценное. Увы, двое из захваченных оказались туповатыми высокомерными расистами, считающими, что захваченный мир вместе со всеми людьми предназначены исключительно для их удобства. А значит, что-либо запоминать о покоренном народе нет необходимости. То есть для Алекса были практически бесполезны. Новых ловить опасно — Служба Дознания, возможно, уже заинтересовалась серией похищений «серых советников».
А чтоб выудить хоть какие-то обрывки полезной информации, приходилось окунаться в такие дебри «серого сознания», что с души воротило. Фу. Лина передернула плечами, отгоняя воспоминания о «мясных корпусах», «боях молодняка» и так далее. Все-таки стоит сказать Вадиму спасибо хоть за это — он смог неплохо приструнить аппетиты своих «серых помощничков». То, что они творят на Земле — лишь тень, бледное подобие того, на что они в самом деле способны.
Ладно, сейчас не об этом.
Феникс покосилась на часовых у дверей. Девушка ответила ей сочувственным взглядом, мужчина спросил, не принести ли кофе. Лина вздохнула. Кофе, конечно, хотелось, но, увы, ее способности, в отличие от Лориных, работают только «под градусом». Так что пока не трезвеем. До утра есть время, может, из памяти пьяного демона удастся выудить что-нибудь еще?
— Даз, я сегодня не приду, — изображение Криссе-ай раздраженно оглянулось через плечо, — Сейчас! Это я не тебе. Развлекайтесь без меня.
Ага… Значит, тот мальчишка, которого он купил вчера, еще поживет. Ну ничего, успеется.
— А в чем дело?
— Разом выбыла из строя половина патрульных. И силовики вроде. Вчера вернулись и…
— Теракт?
— Неизвестно. То ли чем-то отравились, то ли заболели… Ну пока, нас мобилизуют на усиленное патрулирование.
Он как раз запускал «обзор», когда дом дрогнул от фундамента до крыши. Грохот едва не выбил стеклянную стену. Черные пески, в чем дело?! Он торопливо переключил обзорник с сети на внешние камеры — неужели местные снова попытались… Нет, не может быть! Хаддис, почти столица, город-курорт на континенте Аттрика, с таким жестким режимом безопасности…
На улице занимался пожар.
Потеряв управление, воздушник патруля вломился в соседний корпус! Экипаж напился, что ли?
Бред…
Из воздушки уже доставали тела. Живые, не окровавленные, они вяло шевелились…
Заболели?
…На сегодняшний день от неизвестного заболевания пострадало около восьмидесяти тысяч — и нас, и реципиентов. Есть смертные случаи, пока единичные. Заболевание быстро распространяется, причем вызывает подозрение и скорость распространения, и одновременное возникновение очагов на всех континентах и крупных городах…
…Полностью замолчал весь северный край. Даже резиденция наместника Игар-иус. Работают только автоматические устройства.
Камера выхватывает столкнувшиеся на улице машины, тела на тротуарах, скамьях, дорогах…
Высокий Игар не терпел аборигенов, никаких, так что в его столице не было никого из местных, разве что опытный материал в лабораториях, и навести порядок некому…
Найти вакцину пока не удается.
По возможности рекомендуется укрыться в домах и убежищах…
— Скоро наши умники найдут, в чем тут дело, — Сиоки-ас откинулся на подушку. — И жизнь наладится.
— Хорошо бы, — напиток горчил, хотя у Сиоки всегда все лучшее. Ему, наверное, уже кажется… Все время кажется. И пусть кажется. И пусть. А он все равно не снимет руки с оружия. Пусть Сиоки-ас хоть до конца жизни зубы скалит!
Мягко прошуршало от двери — в проеме показался силуэт человека. Самочка в полупрозрачной одежде. Он нащупывает оружие…
— А, это ты, — Сиоки хлопает по дивану. — Вот, Даз, одна из моих скотинок. Красненькая, они самые… ну, ты знаешь. Иди сюда, чего застыла?
Упругий пол мягко светится под босыми ногами. Чуть слышно шелестят мягкие складки ткани, вьются распущенные волосы… Девушка приближалась, опустив глаза, как и положено, и все-таки каждое движение гибкого тела пело и манило.
Хороша…
Только… как же она похожа на ту статую, с набережной! Бегущую по волнам… Неприятно.
— Ближе, краснушка. Ближе… О-о, да ты сегодня решила быть послушной? Поцелуй мне руку… вот так… а теперь развлеки моего гостя.
Чуть колыхнулся шелк, чуть поднялась головка, поднялась тонкая рука, отводя волосы… и на Даза глянули черные глаза.
Торжествующие.
— Сам развлечешь, — рабыня говорила чуть хрипловато, с акцентом, но понятно, — Сейчас тебе будет весело, очень весело… И твоему другу тоже.
С лица Сиоки сбежала ухмылка.
— Ты… — он недоуменно взглянул на свою внезапно заговорившую скотинку, — Ты… что?
А Даз-ут смотрел только на ее руку. На тонкие алые пальцы, все еще сжимавшие ладонь хозяина.
— Она… тебя заразила! Сиоки-ас, она тебя…
На красивых губах девушки расцветала безумная улыбка:
— И его. И его брата. И тебя! — она упруго распрямилась, гибко, стремительно взлетела в воздух, выставив руки, целясь в лицо…
Выстрел остановил ее на полпути. Он целил в голову, но не попал, и она жила еще несколько секунд — пыталась приподняться, пыталась что-то сказать… выдохнуть:
— Вам… у нас… не жить… не жить!
Хозяин еще смотрел на свою руку, а Даз-ут уже был у вторых дверей. Она его не коснулась, она не приблизилась, у него есть шанс! Есть… Он активировал защиту. По округлой комнате, где они так спокойно отдыхали, словно прошла рябь — вентиляция блокировалась, превращая комнату в герметичный гроб…
— Даз! Даз, выпусти меня! Даз! — Сиоки уже очнулся и бился о прозрачную дверь, — Выпусти!
— Я сообщу о твоей смерти, Сиоки-ас.
Через несколько минут под прозрачным пологом все вспыхнет, выжигая заразу. Так что прощай, Сиоки.
Надо было получше воспитывать прислугу.
Они запирались в лабораториях, прятались в бункерах, личных покоях, а эпидемия ширилась. Каждый день по связи приходили панические сообщения. Местные то ли сами придумали эту напасть, то ли просто воспользовались случаем, но они резко активизировались: взламывали герметичные оболочки убежищ, нарушали защиту домов, приземляли воздушные «мобили». Они свободно ходили по улицам, реципиенты на глазах у бывших хозяев снимали с панелей черные флаги, заменяли на свои — зелено-синие, они даже объявляли о создании объединенного правительства ан-нитов! Обнаглевший рабочий скот, твари, сырье мясное! И ничего нельзя было с этим поделать! Можно было прятаться, пока твое убежище не найдут. Можно было выйти на улицу и убить всех, до кого дотянешься. Но магия у вдохнувших зараженный воздух отказывала почти сразу, так что забрать с собой в Темную бездну получалось немногих.
И дай-моны лихорадочно искали лекарство… или путь в новый мир.
Раннее утро 13 апреля 2061 года (оно же – затяжная, осиянная звёздным и земным светом лунная ночь) застало четырёх космонавтов бодро шагающими по знакомому серому пейзажу под половинкой растущей Землей. На этот раз экспедиция имела сразу несколько целей. Во-первых, у Покровского возникла гениальная идея переключить внимание обывателей Земли на нечто менее щекотливое, чем судьба Леонова. Поскольку основной костяк работников базы составляли «научники» – люди вне всяких сомнений достойные, но малопонятные широкой общественности, — очень кстати пришёлся человек грандиозной известности, великий путешественник и просто народный любимец Ипполит Иванович Фёдоров. Лунные условия превратят обычное восхождение на невысокую вершину, отснятое на любительскую камеру, в грандиозную исследовательскую миссию. Вон под боком Аргейские горы, там можно отыскать безымянные пики и торжественно один из них как-нибудь обозвать.
Во-вторых, это прекрасно совместилось с плановой экспедицией глыбы мировой науки Юрия Домбровского, который согласился взять с собой восторженного покорителя горных вершин. Селенолог с энтузиазмом воспринял предложение прогуляться в горы не вдвоём со Смирновым, а вчетвером – «все равно надо там новые датчики поставить, да и кое-какие образцы породы не помешают…». Макс заподозрил неладное, увидев размеры контейнеров для упомянутых образцов, но отступать было поздно. Да и непонятные датчики оказались не миниатюрными – но их Домбровский никому не доверил, хотя Правый с радостью нацепил бы на Ипполита рюкзак потяжелее, дабы не слишком резво убегал.
– Никак не пойму, – обратился к Максу по внутренней связи замыкающий процессию Смирнов, – тебя-то чего сюда понесло? Лежал бы сейчас в тёплой кровати, да дрых бы без задних ног!
– Отличная шутка! – отозвался тот, оставляя на века очередной след за первыми двумя шагающими. – Сам будто не знаешь, что каждый выход на поверхность – это событие, которого, бывает, ждёшь месяцами. А тут такой повод! Статус исполняющего обязанности начальника отдела позволяет получить приоритет над остальными претендентами. Кроме того, нужен оператор для Ипполита. Тебе, полагаю, и так будет чем заняться!
Лёня только хмыкнул – ясное дело, Домбровский надеется, что бывший ученик, сбежавший в астрономы с третьего курса геофака, не забыл, как молотком размахивать.
Правый поправил шлем. Обычно «СЛП-3» оборудовался простеньким объективом, позволяющим снимать видимую космонавтом картинку в приемлемом качестве, но ради такого знаменательного события ремонтники заменили его на дорогую камеру. Всего делов-то – ходить за великим путешественником и постараться не терять из вида.
В отличие от прежней экспедиции в борозду Рудольфа эта забрала существенно левее. Тот небольшой хребет, непреступный для транспортной техники, но играючи преодолевающийся пешим космонавтом, разросся до невероятных размеров горного массива с отвесными скалами, обширными плато, острыми вершинами и временами пологими склонами. Никакого родства с аналогичными земными творениями природы. Во всяком случае, с точки зрения Макса.
Путники начали штурмовать высоту в месте слияния нескольких хребтов. Не слишком крутая осыпь с торчащими из пыли валунами, за которые удобно хвататься, а потом от них отталкиваться.
– Ну не чудо ли? – Ипполит скакал горным козлом, без труда совершая двухметровые прыжки с одного камня на другой, приземляясь каждый раз с поразительной точностью.
Грузноватый Домбровский громко пыхтел, не отключая связь, – на опасных участках могло произойти что угодно, иногда можно не успеть включить. Но его спутники временами отключались, чтобы как следует прохихикаться.
– Конечно, чудо… – отозвался Макс, – пока. Вот освоит человечество Марс. Потом ещё что-нибудь. А там и до соседних галактик недалеко. Такие прогулки станут обычным делом.
– Ты рассуждаешь, как писатель какого-то низкосортного НФ. Правда те всё больше за терраформирование. Никак не расстанутся со своими яблонями. Так вот. Ежели произойдёт вариант терраформирования, пейзажи ничем не будут отличаться от земных. А ежели нет – так и будем изображать из себя норных животных. Хоть на Марсе, хоть ещё где.
– Не соглашусь! Останется романтика силы притяжения!
– Романтика! – презрительно фыркнул Ипполит, отталкиваясь от очередного валуна. – Что вызнаете о романтике? Она же не в силе притяжения, а в че-ло-ве-ке! Учёные…
Разбившая слово на слоги серия прыжков добавила фразе фундаментальности.
– Я напрошусь на консультацию к соответствующим специалистам, – пообещал Макс.
– Да? – Фёдоров от неожиданности даже споткнулся. – Они здесь есть? Дипломированные?
– А то! – подал, наконец, голос Домбровский. – Вся женская половина базы – специалисты по лунной романтике. В каждом интервью приходится выдавать экспертное мнение… Всё, привал!
Небольшая, сравнительно ровная площадка, казалось, была специально создана для передышки перед очередным рывком – следующий участок подъёма рвался ввысь с энтузиазмом ракеты-носителя.
Юрий Адамович, первым выполняя своё распоряжение, облегчённо привалился к ближайшему валуну. Впрочем, через минуту он уже набивал контейнеры какими-то камнями – на взгляд Правого, одинаково бурыми. Селенолог, в отличие от него, полагался не на искаженную светофильтром цветопередачу, а на специальную полоску с градацией серо-коричнево-красноватых оттенков.
– Кстати, зачем вообще было строиться именно тут? – Макс пригляделся к булыжникам, которые предлагалось дотащить до ровера: на Земле их обозвали бы неподъемными.
– Говорят, романтикам ГосКосмоса – Лёня, не смейся! – показалось правильным начать вторую волну лунной экспансии там, где завершилась первая. Да и проект изначально совместнй, потом переиграли. И хорошо, теперь две базы вместо одной – Домбровский перехватил молоток поудобнее и полез наверх. Инструмент норовил вырваться при каждом замахе, но селенолог был упорен, хотя после трех-четырех взмахов приходилось смешно трясти рукой, расслабляя мышцы после сильной хватки. Наконец, образец сдался и откололся. Юрий Адамович шумно выдохнул, спустился и с чувством выполненного долга уселся рядом с инженером.
– Слушайте… – замялся Макс, обращаясь к отдыхающему селенологу, – вам не кажется несколько странной ситуация с Леоновым?
– Вот так сразу в лоб без прелюдий?
Сапог Правого принялся непринуждённо ковырять лунную пыль.
– Понимаете, судя по всему, следователь связывает воедино его исчезновение с поломкой «Грома-2». А это, как ни крути, моя зона ответственности.
– Теперь твоя, – уточнил Домбровский, – как и.о. начальника отдела. И не надо с таким упорством избегать этого факта.
– Не понял?
– Не делай вид, что не понимаешь. Тут уже вся база делает ставки на то, когда Покровский, наконец, поймёт, что ты абсолютно бесперспективен. Другой ни в коем случае не допустил бы этой обидной приставки «и.о.». Вот посуди сам. Гоша – не начальник в принципе. Он художник, творческий человек. Левый… пока не ясно, что за птица, но ситуация с маленькими зелёными человечками, бьюсь об заклад, уже поставила половину жирного креста на карьере. Во всяком случае, я ещё долго, глядя на него, буду представлять нелепую майку с дурацким смайликом. Вот и остаёшься ты. Технарь, прекрасный исполнитель, но, к сожалению, гм… совершенно безынициативный, мягко выражаясь.
– Да, но…
– Никаких но! Имей в виду: я и ещё несколько человек поставили на тебя. Не разочаровывай серьёзных людей!
– Спасибо, конечно…
– Имей в виду, если Алексей Юрьевич будет вынужден специально вызвать на должность начальника инженерно-технического отдела человека с Земли – это будет провал.
– Я подумаю над этим, – пообещал и.о.
– Не сомневаюсь. А чтобы легче думалось, вот тебе кое-какая информация. Авансом. Так сказать, для быстрых размышлений с последующим проявлением инициативы. Выдаю только из-за того, что, наконец, решился ко мне обратиться. Есть у меня хорошие знакомые на американской базе. Перед выходом я связался с Джеральдом… это американский селенолог. Новость, которую он поведал, потрясла всю американскую базу. Без сомнения, она очень скоро захлестнёт весь земной шар, ибо Луна находится под пристальным вниманием широкой общественности. Возможно, обыватели вскоре будут развлекаться, перемывая кости работникам российской базы. Дело в том…
– ЙЯ-Я-Я-Я-Я-Я-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!
Оглушительный крик бесцеремонно ворвался в шлемы участников экспедиции по внутренней связи, заставив всех подскочить от неожиданности.
– Фёдоров! – заорал Смирнов вне себя от ужаса. – Где Фёдоров?!
– Что стоишь! – дернул Макса Домбровский. – Побежали!!!
На ближайший высоченный пик вела одинокая цепочка следов великого путешественника.
* * *
– Что это? – Костя недоверчиво повертел в руках кусок пластиковой трубы, изогнутый посередине и снабженный заглушкой с одного конца и дверцей с подпоркой – с другого.
– Мышеловка. Самодельная. Гуманная, – гордо объяснила Карина, оглянувшись на дверь «кают-компании»: не слышит ли кто посторонний? – В смысле, не убивает, а только ловит. Конструкция вряд ли изменилась с каменного века, так что справишься. Валдис предлагал смастерить какую-то штуку с электронной начинкой, чтобы брелок пищал, если вдруг сработает, но я решила, что для тебя это слишком сложно.
– Теперь я знаю, кем она САМОдельная… А ПНВ он спаять не сможет?
– Совсем отчаялся? – сочувственно поглядела из-под лимонно-желтых ресниц сестра. – Одолжил бы кота у Домбровского. Правда, мышь будет потеряна для науки…
– Это Домбровского можно одолжить у кота, но не наоборот, – меланхолично поправил брат, рассеянно барабаня пальцами по столу, – хотя оба делают вид, что у них равноправие.
– Ну не расстраивайся… Придумаем что-нибудь…
– Я не о мыши, – отмахнулся биолог. – То есть и о ней тоже. Вы лабораторию закрыли, когда уходили?
Медики неуверенно переглянулись.
– Если еще пару раз спросишь, скажу, что нет, – призналась Карина. – А что?
– Ерунда… просто рисунок пропал.
– С тарелкой, что ли? – удивилась Яна.
– Ага. Убрал последствия поисков, – Костя сердито посмотрел на девушек, будто до происшествия царил порядок, – Вспомнил про листок, хотел запрятать в ящик, и не нашел. Вот кому он мог понадобиться, а?
– Членам секты полой Луны, – подмигнула терапевт.
– Ага, не иначе. В подтверждение их бредней… – Тихов с сомнением поглядел на мышеловку. – Кстати, по орбите, видно, чайник Рассела летает. Лёня сказал, приборы ничего не зарегистрировали. В общем, ставлю на космический мусор, хотя подтверждений, конечно, не будет.
– Чайники, тарелки… Ты что, не завтракал? – стоматолог защелкнула новенькую пудреницу, в зеркало которой смотрелась. – Яна, эти мальчики думают только о еде и посуде!
– Зато у вас три «К» – космос, коты и косметика! – съязвил брат. – Хотя поесть не помешает, ты права…
– С учетом твоего имени – у меня четыре заботы только на букву «К», — парировала Карина. – А если уделить внимание себе, то пять… Пойдем, бедняжка двухзадачная, покормлю!
***
– Глаза устают, словно песок под веки насыпали, – горестно пожаловался прямо с порога новый пациент и, спохватившись, представился: – Гоша Рыбаченко. Знаете, я, наверное, в последние дни слишком много читаю и смотрю.
– Что именно? – на автопилоте поинтересовалась терапевт, кивком указывая на стул. Дурацкий цвет «клавушки» играл очередную шутку: бледный блондин совершенно терялся в этом оранжевом пятне.
– Ну, сначала – про вашу смену и Ипполита, потом про беднягу Леонова. Представляете, каждый в Сети норовит высказаться, даже если Луну с Марсом путает! А уж сколько чуши про то, что Андрея инопланетяне похитили…
– Кто?!
– Ага, зеленокожие человечки, – ухмыльнулся Гоша. – Ну чего вы хотите – лет десять назад умудрялись верить, что люди на Луну вообще не летали, все фото – подделка. Когда мы построились, сказали, что следы «Аполлонов» – дело рук инопланетян, у которых на Луне база. Теперь вот новую чушь придумали. Так и хочется потыкать их носом в реголит! Тут несчастный случай, а они такое несут…
– Хочется, – согласилась Яна. – Но глаза вам все-таки стоит пожалеть.
Так… Острота зрения в порядке, посмотрим на всякий случай глазное дно. Аппарата для проверки отчего-то не нашлось, придется по старинке смотреть в «темной комнате». Можно просто не включать освещение в отгороженном высокими ширмами уголке.
Яна пропустила пациента и хотела уже погасить свет, но тут Гоша воскликнул:
– Он ее забыл?!
– Что? – растерялась девушка.
– Он забыл… Как жаль! – пациент худой рукой взъерошил длинные светлые пряди. – Теперь ждать отправки автомата…
– Не понимаю, – призналась врач. – Кто и что забыл?
– Цыбуленко, наш бывший терапевт, забыл свою картину! Вот, «Звездный воин», за вашей спиной!
Смолина невольно повернулась. То ли Стрелец, то ли Орион смотрел куда-то в потолок.
– Это вы ее написали? – сообразила она, лихорадочно придумывая, как использовать этот случай. – И те, что в коридоре, – тоже?
– Вам нравится? – светло-голубые глаза моляще распахнулись.
– Потрясающе, – честно ответила девушка. И, предчувствуя лекцию об их создании, торопливо добавила: – Раз Цыбуленко забыл картину, давайте-ка я отдам ее вам: при первом же случае отправите на Землю.
– Нет-нет, пусть висит здесь, у вас, до следующего грузовика…
– Что вы, я точно забуду! Глаз привыкнет, перестану замечать, что тут висит чья-то картина, понимаете? Прошу вас, возьмите, пока я помню. Не хочу присваивать чужое имущество! Пока она не вернется к хозяину, вы – ее владелец и хранитель, верно?
– Вы удивительный человек, – Гоша посмотрел на нее с искренним уважением и торжественно принял снятую со стены картину. – Я посвящу вам свою следующую работу!
– Спасибо, – спрятала вздох терапевт. – Давайте все-таки продолжим осмотр…
В наступившей темноте Яна могла улыбаться сколько душе угодно, но тут картина преподнесла еще один сюрприз.
Лицо «воина» было написано фосфоресцирующими красками.
***
Sparrow: Вся моя армия… Вся моя огромная непобедимая армия в одночасье превратилась в гору ненужного хлама!
Engeneer: Да, отличный батлреп! Плюсую! Left_hander молодец! Он что, выставил против тебя несколько имперских рыцарей?
Left_hander: Это был не батлреп… и не имперские рыцари!
Engeneer: Неужели титаны из «Imperial Armor»?! Парни, я в восхищении!
Sparrow: Титаны! Ростом метр восемьдесят! Штук пять точно! Сначала «импактами», потом «стомпами»…
Engeneer: ОООООО! А ФОТКИ БУДУТ?!
* * *
– Костя, ты как хочешь, но зверь этот бешеный, его лечить надо! Ты его обследуй! – голос завхоза разнесся по коридору, словно по трубе. Яна замедлила шаг, прикидывая, стоит ли выскакивать из-за угла в такой неподходящий момент. Кот мяукнул – его девушка не видела, но могла поспорить, что «зверь» сидит на руках.
– Он вас укусил? – лениво поинтересовался биолог. – Бешеных животных на базе нет, заразиться не от кого, – добавил он, чуть нажимая на слово «животных».
Яна остановилась: выныривать с такой улыбкой явно не следовало. «Это я на работу, как на праздник», ага…
– Нормальные коты по шкафам не сигают! – рявкнул Хлебин.
– У вас точно кошек дома не было! Сергей, может, объясните толком, что случилось? Только поподробнее – если уж ставить диагноз по наблюдениям, надо все знать.
– Меня вчера вечером Покровский позвал, помнишь? – начал Хлебин. – Ну, не Покровский, а следователь. Так вот, этот гад…
Дальнейший рассказ Яна слушала, прикусив палец, чтоб не засмеяться вслух. Абсолютно идиотское положение: так прятаться за углом ей со школьных лет не доводилось! Но уйти не дослушав она уже не могла. «Оранжерея» и программа исследований минут пять точно подождут.
«Этот гад», оказывается, успел устроить настоящее представление –еще и записанное на видео, которое, небось, надлежит хранить вечно! Добраться бы до этой записи…
Накануне рыжий вбежал в кабинет начальника вместе с вызванным следователем завхозом, словно ждал кого-нибудь, кто откроет дверь. Покровский на это внимания не обратил: на базе кот пользовался большей свободой передвижения, чем сам начальник, – во всяком случае, на кухню и в лаборатории четверолапого пускали без спецодежды!
Завхоз путанно объяснял правила утилизации испорченного оборудования, остальные откровенно скучали. Покровский с намеком напомнил, который час у Сименонова – мол, у вас почти три пополуночи, у нас вот скоро полночь… Следователь, подумав, отпустил Домбровского, Яну и Костю, попросив задержаться только Хлебина и Макса – вопрос со шлемом не давал ему покоя. Покровский, понятно, тоже остался – не бросать же подчиненных на растерзание. Селенолог позвал кота с собой, но тот хозяина проигнорировал – «я вам не собачка, когда хочу, тогда и прихожу».
Судя по эмоциональному рассказу Хлебина, ушедшие много потеряли. Пока он и Макс беседовали со следователем, рыжий принялся ходить по кабинету, исследуя все труднодоступные уголки, потом попытался что-то выцарапать из-под кресла. Потеряв надежду, кот решил развлечься боем с тенью: вдруг подскочил и с громким мявом кинулся на совершенно пустой участок ковра между креслом и шкафом. Озадаченно покрутил головой («Ну чистый китайский болванчик!»)
– Он что, еду нашел? – поинтересовался земной собеседник.
– Нет! – возмутился аккуратист Покровский.
Не обращая внимания на зрителей, кот уставился на невысокую тумбу и придвинутый к ней торцом стол начальника. Уши прижаты, тело вытянуто в струну, только кончик хвоста нервно подергивается…
Хлебинское «брысь!» рыжий ожидаемо проигнорировал. Из кошачьего горла вырвалось низкое рычание, он подобрался для прыжка…
Завхоз не выдержал. Макс составил ему компанию в развлечении.
Короткую охоту на кота Сименонов прокомментировал в духе «у вас точно аптечка не разграблена, все лекарства на месте?» (Яна усомнилась, что в разграблении подозревается только рыжий, а в исчезновении – только валерьянка).
– Понимаешь, веселится он! Попробовал бы сам поймать: кот за три года на Луне только летать не выучился, вес-то в шесть раз меньше!
Совместными усилиями рыжего выставили за дверь, а Сименонов принялся развивать мысль насчет аптечки. Ибо, видите ли, адрес «белладонна» вызывает ассоциации с дурманом, а в прошлом бедняги Леонова могли быть «эпизоды с веществами, изменяющими сознание»… Еле отделались – Покровский с запозданием вспомнил, что ночью ни допросы, ни беседы не проводятся. К следующему сеансу связи, который будет неизвестно когда, ГосКосмос пообещал прислать адвоката. С тем и разошлись до утра.
– Спасибо, хоть не в колдовсве заподозрили, – хмыкнул Костя.
– Ну, следователь мужик опытный, наверно, раз сказал – есть основания, – солидно рассудил Хлебин. – А с котом чего делать будем? Ну говорю ж, прыгает, как бешеный, завтра на людей кидаться начнет!
– Поговорю с Домбровским, когда вернется, – пообещал Костя и неискренне предположил: – может, успокоительное какое-нибудь дадим…
«Валерьянку!!!» – мысленно выписала рецепт Яна, бесшумно сворачивая в другой коридор. До «оранжереи» так было дальше, зато Хлебина точно не встретишь. Пара рабочих (как на подбор – рыжих, да еще в оранжевых комбезах-«клавушках») чуть не шарахнулись от девушки. Судя по их улыбкам, не одна она подслушивала…
***
– Представьте себе, как мы за него испугались, услышав этот дикий крик! – вдохновенно вещал Макс, заново переживая случившееся утром.
– Я, наверное, тоже навоображала бы всяких ужасов… – задумчиво протянула Яна.
– О, как мы взбежали на самую вершину! Взлетели! Мозг подбрасывал самые разные картинки: что мы увидим его далеко внизу, что там ущелье и мы вообще его больше не увидим. Или найдём только шлем, как в прошлый раз. Он мог свернуть шею или серьёзно повредить системы скафандра. Но нет! Он просто сидел на вершине, и счастливая детская улыбка просто светилась сквозь шлем!
Смолина тоже невольно улыбнулась проявлению детской непосредственности Ипполита, и Макс, засмотревшись, понял, что начинает терять нить повествования.
– В общем, Домбровский торжественно пообещал, что примет все меры и, если надо, воспользуется своими связями, но добьётся того, что эту вершину нанесут на все лунные карты как пик Вопля Радости!
– Представляю, – сквозь смех проговорила врач, – Домбровский стучит по трибуне ботинком от скафандра, а коллеги-иностранцы задумчиво склоняются над картой!
– Я тут ещё хотел проконсультироваться… – замялся скорее инженер, нежели и.о., – нужно мнение эксперта…
– В области медицины? – спрятала улыбку терапевт.
– Нет-нет! В области… романтики! – ух, он всё-таки это сказал!
Яна удивленно взмахнула длинными ресницами:
— Понимаю, весна… Самая середина! Романтичное время, даже кот оценил, – Макс озадаченно промолчал, и девушка подтолкнула дальше: — Так что же вы хотите от меня услышать?
– В пути у нас вышел спор. Ну, что освоение человеком различных космических объектов настолько изменит их природные условия, что пропадёт вся романтика новизны и очарование первозданного состояния, что нас так в них восхищает. Особенно принимая во внимание терраформирование.
– Пока как-то не очень понятно, что от меня требуется.
– Попробую объяснить. Вот, к примеру, Луна. Мы в юности наблюдали за ней в телескоп, сверяли местоположение крупных кратеров и морей по карте, мечтали, что очень скоро люди будут летать сюда, словно в соседний город. Кто-то на работу, а кто-то будет тут жить. А потом выросли и действительно на неё попали. Правда, процесс несколько затянулся, и яблоками здесь пока не пахнет, но Луна уже совершенно определённо находится…
– …под тенью Земли?
– Во-во! Прекрасная метафора для романтика! Статус специалиста подтверждён! А я хотел сказать: под пятой человека.
– И какие мнения прозвучали в споре? – заинтересованно наклонилась к собеседнику Смолина.
Макс уловил терпковатый запах длинных русых волос, что в общем неудивительно, ибо от женщин всегда чем-то пахнет. Отчего-то внезапно захлестнуло волной сладкого предвкушения продолжения. Правый понял, что от такой близости начинает терять голову и поспешил отстраниться:
– Нет-нет! Сначала мнение эксперта!
– О, я, право же, в затруднении, – нарочито пылко проговорила девушка, пряча смех. – В экспедиции с вами была пара экспертов – местный бард и знаменитый романтик, а вы пришли ко мне… И я все еще не понимаю, что именно вызвало спор!
– Хорошо, тогда так: сохранится ли романтика на терраформированной планете?
Яна засмеялась:
– Макс, от сестры-археолога я слышала такой стишок: «Романтика, прощай навек! С резною костью ты ушла, – сказал пещерный человек, и камнем бьет теперь стрела». Уж не знаю, что скажет об этом наш бард – кстати, отличный должен быть эксперт в области чувств! – но мне кажется, что романтика есть в любой эпохе. Ну будем мы – или наши внуки – вместо прыжков по Луне или вместе с ними трепетно беречь хрупкую экологию обновленного Марса, с энтузиазмом разрабатывать полезные ископаемые спутников Сатурна, отправлять межзвездные корабли, превращать Землю в планету, по которой в любом месте можно пройти босиком, не опасаясь осколков стекла… Романтика-то в отношениях между людьми и в отношении к тому, чем ты занимаешься. Антураж только помогает правильно настроиться.
– И как вам лунный антураж? – хрипловато спросил Макс.
– Судя по тому, что я вижу на базе, он настраивает людей… правильно, – улыбнулась девушка. – Вот и вам он нравится – иначе б не остались на дополнительные три года, верно?
– Хм… – с одной стороны откровенный ответ Смолиной обезоруживал и как минимум сводил на нет желание спорить. С другой же – не такой уж и малый процент земного населения проводил практически всё время в уединении. Для них не существовало романтики вообще, что ли? – Поставить точку в дискуссии, скажу прямо, вам не удалось. Великий путешественник считает, что романтика в человеке, который всегда стремится вперёд, навстречу неизведанному. Местный бард – что неизведанное неизменно становится обыденным, притупляя остроту восприятия. Я смел надеяться, что человечество не способно до конца разрушить природное очарование всего того, к чему прикасается, так как романтика заключена именно в первозданности, а человека всегда на инстинктивном уровне почему-то тянет к прекрасному. Вам же для романтики требуется кто-то ещё, поскольку взаимоотношения предполагают нескольких людей.
Девушка задумалась на пару секунд, тонкие пальцы сплелись в гибкую корзинку.
– Нескольких? Это желательно, но необязательно, – серые глаза насмешливо глядели на Макса. – Возьмите литературу: маг в каменной башне, поэт – в хрустальной, удалившийся от мира мудрец вроде Финна у Пушкина – в пещере…. Романтично? А узник замка Иф? Или вот одинокий Ипполит, стоящий на вершине неприступной скалы?
– Весьма сомнительно. Во всяком случае я не нахожу никакой романтики в принудительном заточении, – Правый таки нашел брешь в рассуждениях.
– Ладно, оставим в покое графа Монте-Кристо, – подмигнула Смолина. – Но остальное вы не опровергли! А вот еще вопрос: если человек мечтает о другом, а тот не в курсе, – это романтично? Ну, совсем юный школьник молча вздыхает о хорошенькой однокласснице, или девочка грезит о знаменитом певце, или уж влюбленности по портретам и золотым волоскам взять из мифов и сказок…. Тут ведь второй присутствует чисто номинально, верно?
– Мне начинает казаться, все эти точки зрения в широком смысле не противоречат друг другу. Или же все мы были не совсем точны в формулировках.
– Или я не эксперт, – улыбнулась Яна. – Кстати, почему вы обратились именно ко мне?
– Ну, мне показалось, что вам больше, чем остальным, подходит эта роль. Простите, возможно, виной всему Вопль Радости, немного выбивший из привычной колеи. Я уж решил, что судьба компенсировала спасение Леонова смертью Ипполита…
– Спасение Леонова?!
– Ах, да, вы ж ещё не в курсе… – протянул Макс, с досадой окончательно обрывая волшебство романтичной темы. – Домбровский по своим научным каналам узнал: Андрея нашли американцы в лаборатории и перебросили на свою базу!