…Я живу, но теперь окружают меня
Звери, волчьих не знавшие кличей, –
Это псы, отдаленная наша родня,
Мы их раньше считали добычей.
В.Высоцкий
«У людей принято прощаться. И благодарить, уходя.
Я адресую это письмо, точнее записку, тебе, Анна. И Рыжему. Мне кажется, что он всегда меня понимал. Особенно, когда ты веником прогоняла его с кухни.
Наверное, я последний, и всегда им был. Последний в своей деревне, последний засунутый в кокон, последний, прошедший Перерождение. Через восемь лет закончится этот век, наверное, новое столетие будет помнить васпов, как миф. Мы живём гораздо меньше людей, вряд ли кто из нас переступит этот порог. Может быть, оно и к лучшему. Я надеюсь, что людей вся эта история хоть чему-то научит. Я благодарен доктору, что забрал меня с собой в Треград и позволил спокойно провести последние четыре года. Теперь, после его смерти, у меня нет покровителя.
Жизнь никогда не останавливается, на моих глазах соседская девчушка превратилась в невесту. Вокруг постоянно что-то происходит, но не для васпов. Наше время остановилось с гибелью Королевы. Вы, люди, отобрали у нас смысл существования, а взамен подсунули непонятные идеалы. Я прошёл воспитание в Улье и ломку в Дербенде. Не знаю, что было хуже, одно я понял точно: в Улье работают качественней. Сколько лет прошло, а он для меня реален, не могу заставить себя писать о нём в прошедшем времени.
Помнишь, ты говорила, что в древности старики уходили на какую-то гору, когда приходило время. Мне тоже пора.
Спасибо за всё. Прощай.»
Он подумал, свернул лист вдвое и нацарапал: «Анне». Рыжий кот заскочил на стол и посмотрел на него. Он прикоснулся к шёрстке между ушами, вот уж кому ничего не надо было объяснять. Прошёл через кухню к выходу и улыбнулся сам себе — ни одна половица не скрипнула. Скользнул через сени, на миг в проёме предрассветный сумрак обрисовал сутулую широкоплечую фигуру – и дверь закрылась.
Кир вышел из задания вокзала, окинул взглядом перрон. Несколько человек ёжились в прохладных объятиях тумана. Люди инстинктивно шарахаются, если подойти к ним слишком близко, жизнь научила, что быть незаметным — панацея от доброй половины бед. По привычке отошёл на расстояние, которое убогие человеческие способности не могли преодолеть, и уставился на пучок травы, взломавшей бетон.
Он услышал приближающейся поезд. Через несколько минут раздался гудок, и тёмно-зелёный червь, обречённый ползать по замкнутому кругу железнодорожного полотна, вырвался из тумана. Сонные проводники отпирали двери вагонов, из них вылетал спёртый дух, состоящий из запахов тел и снеди.
В вагон он зашёл последним, сунул тучной проводнице билет. Кир пожалел, что сейчас не зима, гораздо проще спрятать лицо, обезображенное шрамами, в поднятом вороте тулупа. Он наклонил голову, чтобы козырёк картуза закрыл глаза, и пережидал, пока его рассмотрят.
— Тьфу ты, чёрт, проходи скорее.
Два раза повторять было не нужно. Он прошёл между торчащих в проход ног к последнему купе, оно было свободно. Достал из рюкзака мешочек леденцов, конфеты положил на стол, а рюкзак закинул наверх. Спать не хотелось, он сел за стол и стал смотреть в окно. Подумал, достал из-за пазухи тетрадь в плотной коричневой обложке, ручку и стал писать, то и дело закидывая в рот сладкие комочки.
«День первый.
Взял с собой новую тетрадь. Дурацкая привычка. Сколько живу среди людей, столько веду записи. Сначала доктор заставлял, потом… снова доктор заставлял. А потом привык как-то. Думаю, это такой способ слежки. Никогда нельзя быть уверенным, что тетрадки эти никто не почтёт. Мда, когда меня хватятся, сразу в них сунуться. Интересно, достаточно убедительно писал? Поверят, что я, как старый Прохвост, под конец пошёл смерть искать? А, собственно, что я пошёл искать… Главное, чтобы не поняли – почему.
Когда всё началось? С месяц назад, наверное. Сначала беспокойство, потом какой-то зуд в голове. Пытался отвлечься, но не удалось. Если сопротивляться — начинает болеть голова, а что хуже, перестаёт слушаться тело. У соседа, того деда с Прохвостом, был ультразвуковой свисток. Он-то и натолкнул меня на мысль, что я слышу что-то подобное. Долго думал, что делать. Этот зов тихий, но постоянный, как… как… не знаю, как описать. Похоже на далёкий шум, наверное, так море шумит, только он равномерный. Ещё в нём слова есть, но разобрать ничего не могу, а может это мне просто кажется. Что это? Ещё один эксперимент? Не знаю, но терять мне нечего, меня зовут на юг».
Он закрыл тетрадь, убрал её и стал смотреть в окно. Через несколько секунд в проходе появились трое, рассвет не торопился прогнать сумрак, поэтому Кир смог хорошо рассмотреть их отражения. «Испугалась, – подумал он, ухмыльнувшись, – из соседних вагонов проводников позвала».
– Ваш билет, пожалуйста, – пробасил тот, что был слева.
Кир оглянулся, достал из кармана билет и сказал:
– Здравствуйте, вот, пожалуйста.
Люди замешкались, проводница выдернула из его руки бумажку и сделала вид, что внимательно изучает её. Кир остался доволен, эффект неожиданности был достигнут: ждали они бурчания или звериного рыка – доктор не зря тренировал его. На одно заучивание этой фразы ушли недели, а на понимание, где и как её надо произносить — месяцы.
– Зачем в Дербенд едете?
– На обследование. Доктор, у которого я состоял, умер, теперь в столицу нужно явиться.
– А…
Сцена затягивалась. Кир сидел, не двигаясь – люди не знали, что спросить. Наконец, билет ему вернули, потоптались немного и ушли.
«На вокзал сообщат, ну, и ладно». Он достал тетрадь и продолжил.
«Единственное, чего я за всё это время не понял — за что на меня окрысились люди. После кокона был небольшой курс тренировок, а потом погибла Королева и мы окопались на последнем рубеже. Да, я защищал Улей, да, я стрелял в людей. Но это были солдаты. Я расспрашивал доктора, он показывал мне учебники и рассказывал о людских войнах. Люди понимают, что быть убитым на войне — это нормально. Не я жёг деревни, не я резал их женщин, не я пытал пленных – так чем же я отличаюсь от их солдат? Для них существуют военные суды. Почему же нас покарали одинаково? И преторианцев, и неофитов, у которых ещё сопли не обсохли, когда их в Дербенд притащили?
Доктор говорил, что люди отличаются от васпов способностью прощать. Я сделал вывод, что не все люди способны прощать. Иногда мне кажется, что моя голова взорвётся от попыток понять их психику. Людям всё время нужно что-то, но что — они сами не знают. Мне нечего прощать продавщице в соседнем магазине, не она бомбила Ульи. Мне не сильно приятно находиться среди людей, но это другое. С ней-то у меня счётов нет. А у неё со мной – есть. Она родилась и выросла в Треграде, к которому васпы и близко не подходили, а родственников на севере у неё нет (это доктор выяснил). Я сильнее, но мне нечего с ней делить. В прошлые времена, я бы взял, что мне нужно, а она бы осталась лежать мёртвой. Но сейчас, осуществи я своё желание, оно обошлось бы мне слишком дорого, поэтому я не буду этого делать. А если бы она (смех да и только) попыталась эти мифические счёты со мной свести, то — осталась бы лежать мёртвой. И тем не менее, хочет это осуществить. Иногда мне кажется, что у людей тоже когда-то была Королева, потом умерла, а они выжили, вот, и поэтому мозги у них работают так криво. Может всё-таки хорошо, что мы не способы размножаться.
Эх, знать бы, к чему я иду. Может Арк скажет что-нибудь дельное. Как ни крути, а он взводом командовал. Если, конечно, он до сих пор жив».
Кир спрятал тетрадь, забрался на верхнюю полку, отвернулся к стене.
Когда поезд прибыл, на город опускалось чёрное покрывало ночи. За четыре года Дербендский вокзал не изменился, Кир подозревал, что и сам город остался таким же. У вагона его встретили с распростёртыми объятиями дородный начальник охраны вокзала, два полицейских и ещё два каких-то молодца богатырского телосложения. Он ещё раз поблагодарил доктора за то, что научил его пользоваться оружием, которого не видно, которое никто не сможет отобрать — вежливостью. Проверили документы и медицинскую карту – до следующего обследования оставалась ещё неделя. Спросили, где он собирается остановиться. Когда начальник услышал, что у их дворника, долго возмущался. Тогда Кир попросил полицейских приютить его в участке, мол, денег на гостиницу нет, а дворник — единственный друг, больше в такой час пойти не к кому. От этой перспективы обоих перекосило, они вдвоём стали доказывать начальнику, что ничего страшного не случиться. Кир рассчитал правильно: просто так в город его никто не пустит, полицейским надо будет отчитаться, куда они дели приезжего васпу, а спихнуть ответственность на работников вокзала — уж больно заманчивая перспектива. В конце концов, они гурьбой пошли вдоль здания вокзала, к неприметной двери в дворницкую. Постучали – никто не ответил. Люди начали нервничать, переглядываться – они стояли в глубокой тени деревьев, а над дверью не было фонаря. Кир сначала смотрел под ноги, а потом, будто бы невзначай, оглянулся. Он-то давно заметил, что Арк наблюдает за этой клоунадой. Бывший командир взвода понял, что за гость к нему пожаловал, и через минуту появился с другой стороны. На нём поверх тёмной одежды был оранжевый жилет, в руках метла.
– Добрый вечер, – его бесцветный голос был похож на скрип несмазанных петель.
Кир машинально подтянулся и кивнул, дворник ответил тем же. Начальник с подозрением посмотрел на обоих, он-то думал, что старые друзья непременно кинуться друг другу в объятия. Один из полицейских в двух словах объяснил, зачем они пришли. Арк подтвердил, что знает прибывшего. Полицейские сказали, чтобы завтра Кир зашёл в участок по такому-то адресу и отметился. Когда вся эта компания уходила, начальник повернулся, погрозил пухлым пальцем и сказал какую-то чушь, вроде: «Что бы мне ух!»
Арк отпер дверь, они вошли в небольшое помещение, куда раньше сваливали лопато-метёлочный инвентарь. Васпы, в отличии от большинства людей, приучены к порядку. Бывший командир приладил полки, на которых разместил все мётлы, лопаты, вёдра и прочее барахло. Вдоль стены стояла кровать, умывальник и древний холодильник, напротив двери – небольшой стол, на котором была плитка и кое-какая посуда, перед ним табурет. Кир скинул рюкзак, поставил его в угол, картуз и куртку повесил на крючок рядом с верхней одеждой хозяина. Достал из рюкзака сахар, печенье и леденцы.
– Спасибо, — проскрипел Арк. – Давно не виделись, рассказывай.
Кир сел на кровать.
– Ещё какое-то время я жил тут, в Дербенде. Работал в реабилитационном центре уборщиком. Меня доктор приметил, помнишь, седой такой, в очках?
– Нет, их там много.
– Имя у него совершенно не произносимое.
– У них всех так.
– Четыре года назад он вышел на пенсию и переехал в Треград, предложил мне поехать с ним. Оформили это как часть эксперимента по адаптации. Я у него в доме жил, всякую работу делал. На днях он умер. Сам, – на всякий случай уточнил Кир. – Он мне обследование продлевал. Теперь надо здесь его проходить.
– И как жилось?
– Неплохо. Там, дом, как в деревне. Двор большой, забор высокий. Я из дома почти не выходил. Максимум, до магазина, если нужно было.
– А…?
Кир понял, о чём он.
– У доктора сестра есть, волосы такие короткие, фигура отличная. У неё имя нормальное — Анна. Правда, только имя у неё и нормальное, а характер отвратительный: истричка, говорит всё время разное. Старик с ней по-хорошему, а она его просто доводила: то ей одно не так, то другое. Доктор говорил, что у неё семь пятниц на неделе. Она и на меня орать пыталась. Один раз. Я её за горло взял, так припугнуть, а доктор меня поддержал. Дурь с неё как рукой сняло.
Арк оскалился.
– Правда, доктор потом долго мне мозги промывал по этому поводу. Анна, как люди говорят, женщина приличная. То есть по вечерам сидит дома. Я долго на неё облизывался. В доме сени были без света, тесные, как печка, как-то мы там столкнулись, лето было, на ней один халат. Я её стиснул, а только потом подумал, что она визжать начнёт. А она руками меня обхватила и прошептала: «Пойдём». Доктор говорил, что у васпов извращённое представление о сексе. Так вот, не только у васпов. По началу думал, что прикончу её. А потом ничего, привык.
– Счастливчик, — присвистнул командир.
– Ага, как на кладбище. Вообще, у меня проблемы со здоровьем есть, — он наблюдал за реакцией, удивлению Арка не было предела (У васпы? Проблемы со здоровьем?!) — голова последнее время болит.
Кир посмотрел на него, оценивая, можно ли ему доверять, и понял – можно. Васпы, как звери, видят мельчайшие изменения мимики, неуловимые для людей оттенки эмоций, а в глазах командира проскочило такое, что однозначно сказало: «И у меня…»
– А ещё у кого-нибудь?
– У всех, кого я знаю.
Сердце радостно подпрыгнуло.
– Но как? Улей разбомбили…
– Не знаю. Ты завтра на обследование пойдёшь, доктору про голову не говори. Выйдешь из центра, иди влево по улице, там большой магазин, синяя вывеска, там грузчиком работает Вак, командир нашей роты. У него смена в шесть заканчивается. Он знает больше. У меня приказ ждать.
Они помолчали. Потом Арк сообразил ужин, они поговорили немного и собрались спать. Кир расстелил на полу пенку, положил на неё спальник, потом достал тетрадку и ручку. Перехватив взгляд командира сказал:
– Привык писать. Хотел избавиться, перестать, а уснуть не могу, пока запись не сделаю.
Тот кивнул.
«Только сейчас понял, что обрадовался. Показалось, что сердце до самой ключицы подпрыгнуло. Не помню, когда последний раз со мной такое приключалось. Неужели… А шум стал сильнее. Узнаю завтра, ну, или — может быть, узнаю. Заметил такую вещь: по началу, после Перехода, пытался себя убедить, что я человек, я же над людьми не измывался, а измывались только надо мной; потом понял, что кем бы я ни был, люди всё равно меня ни примут; а теперь всё по-другому. Я — васпа. И это наполняет меня гордостью. Хотя чем тут гордиться? А всё равно. Чувствую, что за время в доме доктора нахватался его старости, а теперь, как пять лет сбросил. Ничто так не прочищает мозги, как свежий воздух и чувство опасности».
«День второй.
С утра сходил в полицию, потом в реабилитационный центр. И там, и там было всё нормально. В полиции помурыжили немного и всё. В центре доктором оказалась молоденькая девушка. Да, времена меняются, нас совсем не бояться.
До шести времени много, сижу на скамейке неподалёку от грузовых ворот магазина. Поодаль два пацана пьют пиво и называют меня мертвяком. Чувствую себя настоящим ветераном, а вчера, у Арка — будто снова мне четырнадцать и он мой командир. Они не видели и десятой доли того, что видел я, да и время у доктора не прошло даром. Они предсказуемы, ими легко манипулировать. И всё же почему эти, примитивные по сути, существа сначала создали нас, а потом размяли, как глину?»
Кир сидел на скамейке и ждал, неподвижный, как богомол, замерший при виде добычи. Солнце уже скрылось за крышей соседнего дома. Через двор, где он устроился, начали проходить возвращающиеся с работы люди. Шли мужчины, молодые и уже начавшие лысеть, мамаши с детьми, девушки, причёсанные по последней моде, толстые тётки тащили неподъёмные пакеты с едой. Живой ручей тёк среди припаркованных во дворе машин, качелей и песочницы на детской площадке. И ни один человек не выбивался из этой картины. Вышел Вак, на нём была льняная рубашка с длинным рукавом, джинсы и ботинки — одежда ничем не примечательная. Никто на него не оглянулся, возможно, жители периодически видели, точнее натыкались на васпу, монстра, мертвяка, и привыкли к нему. Только инстинкты, притупленные сытой жизнью в городе, продолжали охранять своих владельцев – людской поток разбился на два рукава, чтобы обогнуть осколок чужого мира.
«Мы никогда не впишемся в эту картину», – подумал Кир. И тут увидел, как Вак чуть кивнул.
Шли они долго, иногда обходя дома с разных сторон, иногда двигаясь по разным сторонам улиц. Вак свернул в парк и вскоре затерялся среди многочисленных дорожек. Ветра почти не было, найти его не составило труда, запах был отчётливым. Кир пришёл на берег пруда, обошёл заросли. Вак сидел на траве, жестом показал «садись».
– Здравствуй.
Вак кивнул. Через голову снял что-то с шеи и протянул Киру. Двумя пальцами он держал тёмный, почти чёрный фиал с парой крошечных ручек, через которые был продет шнурок. Косые солнечные лучи преломились в на его гранях, отчего содержимое на миг стало золотистым. Васпа наклонился ближе, командир на крошечный миг сдвинул крышечку. Киру показалось, что из фиала брызнула радуга, залила мир, заполнила до краёв. А потом превратилась в чистое расплавленное золото и пролилась через самую его суть, сжигая всё, что не выдерживало его прикосновения.
Он очнулся и понял, что лежит на земле. Солнце уже позолотило верхушки деревьев, целуя их на прощанье.
– Что это… – прохрипел он, его инстинкты захватили голосовые связки и ответили: – Королева…
Командир сунул ему маленький пакетик из серебристой ткани:
– Там ткань, пропитанная экстрактом. Запомни координаты: 64,2 градуса северной широты, 42,8 градуса восточной долготы. Нигде не записывай, никому не говори. Королева велела – обустраивай гнездо. Жилище найдёшь там же. Вперёд, солдат.
Он встал, обогнул куст и растворился в сумерках под сенью деревьев.
Кир сидел на кровати, сцепив руки в замок, и думал. Он вспомнил, как однажды, провинился и летел к стене под слова Вака: «Солдат должен выполнять приказ, а не думать, почему он отдан». А когда мальчишка сполз на пол, добавил: «Солдат должен думать, как выполнить приказ наилучшим образом». Командир роты терпеть не мог идиотов.
«Что у меня есть? Приказ обустраивать гнездо и координаты места, которые никто не должен знать. Чего у меня нет? Никаких дополнительных предписаний. Значит я могу действовать как угодно. И ограничений по времени тоже нет. Значит, он рассчитывал, что я не ломанусь, как лось во время гона, а взвешу всё и буду действовать осторожно. Люди об этом узнать не должны, это и так понятно. Хм, когда меня начнут искать? Вчера Анна прочла записку, по правилам она должна была позвонить в реабилитационный центр, сообщить, что меня нет на месте. Но там ничего не сказали. Не сочли нужным или не звонила? В принципе, она могла позвонить сегодня после моего ухода. Тогда по крайней мере завтра меня ещё никто не хватится. Не хотелось бы Арка подставлять. Значит, надо брать билет. И карту».
Он дождался пока появится Арк и пошёл на вокзал. Время близилось к полуночи, народу на вокзале было мало. Двое дежуривших там полицейских (вчера были другие, отметил Кир) среагировал на него, как железные опилки на магнит. Проверили документы, медкарту. Васпа предложил им пройти к кассе, чтобы они убедились, куда он собирается. Те отказались, вернули документы и ушли. Взял билет, потом к киоске неподалёку от касс купил карту.
Когда он вернулся, Арк готовил ужин.
– Макароны с сахаром, хорошая еда, – сказал он, предупреждая вопрос.
Ели молча. Потом Кир сел на кровать, достал карту. Прежде всего прочёл технические данные. Усмехнулся забавной манере людей самую ценную информацию печатать самым мелким шрифтом. «Карта составлена по результатам последней экспедиции Географического общества Дербендского Университета. Составитель — Василик Свартмэль. Нет, незнакомое имя. Надо же, этого года картооснова», – подумал, развернул карту. Арк сидел на табурете, смотрел, но ничего не спрашивал, только глаза блестели по-особому.
Кир стал изучать координатную сетку. «Координаты Дербенда где-то сорок шесть северной широты, сорок два восточной долготы. Получается, нужно идти практически строго на север. Можно было бы доехать до Выгжела. Но даже полному тупню будет понятно, что васпа оттуда пойдёт в Дар. Нет, надо двигаться так, чтобы ни одной зацепки не было».
Поезд покинул вокзал, когда город ворочался в тяжком сне жаркой августовской ночи. Кир забрался на верхнюю полку и смотрел, как за окном тянутся спальные районы. Впервые за много лет он чувствовал, что обрёл цель. Годы бессмысленного выживания в чужом улье уносились в прошлое. Он достал тетрадь, чтобы записать понравившуюся мысль.
«День третий.
Все люди хотят быть счастливыми. Одно время я пытался понять, что же для человека является счастьем. Не смог, потому что у всех людей собственное представление об этом. Может быть поэтому большинство из них несчастны. Сегодня я понял важную вещь: мы тем отличаются от людей, что главные понятия у нас однозначны. Счастье — это когда есть дом, а единственный дом васпы — это Улей».
Автор публикации
