Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Жанр: экшн, херткомфорт, юмор
Предупреждения: насилие, кроссдрессинг
Краткое содержание: Стась – амазонка из отряда миротворок с блоком на убийство, она умеет лишь выживать и уклоняться от боя. На Стенде же постоянный бой – норма жизни. Впрочем, оказавшаяся вне закона Стась быстро обнаружила, что и в цивилизованном мире дела обстоят точно так же.
Стенд (местное название – Площадка-для-игр) – планета дилонгеров, изменяющих мир при помощи звука. Они считают жизнь большой игрой, а смерть – финальным поражением. В цивилизованном мире дилонг объявлен вне закона, носители таких генов исключаются оракулом из цикла перерождений, их уничтожение не считается преступлением. Работающие на Стенде амазонки не догадываются о способностях автохтонов, с них достаточно и того, что местные пьют кровь, живут на деревьях и постоянно лезут в драку.
Стенд
Верхне-средний уровень.
Вброс
«Женщина не может быть изнасилована против ее воли».
Конец цитаты.
Статья 117 параграф два пункт один внутреннего трудового кодекса «Амазонкс-Инкорпорейтед» на этот счет весьма недвусмысленна.
Просто и ясно.
Гуманно, главное…
Правда, там еще подпункты имеются, три штуки. По типу «не-спит-не-пьян-не-под-наркозом», общим заголовком объединенные: «Если она не…»
Ну-ка, ну-ка…
«а) — …принудительно обездвижена при помощи веревок, кандалов, наручников и (или) иных технических и (или) механических средств (список прилагается);
б) — …находится под воздействием принудительно введенных химических одурманивающих тире лекарственных, алкогольных, наркотических веществ и (или) иных психотропных препаратов, а также аналогичных им очевидных и признанных кодексом Хамбллера иных средств подавления и принуждения нефармакологического характера…»
Интересно, что они в этом подпункте в виду имели? Кодекс Хамбллера упоминает лишь допотопный глушак, тогда еще ничего другого-то и в проекте не намечалось…
И, наконец, гораздо менее приятное:
«в) — …находится не в состоянии адекватно реагировать на окружающую действительность в результате внешнего физического воздействия исключительно грубой формы»
Читай – без сознания.
«Во всех же остальных случаях, не предусмотренных пунктами а, б, в статьи 117 ВКАИ, а также девятой поправкой 4/б-прим потеря девственности в лучшем случае расценивается как грубейшее нарушение служебных обязанностей и вопиющая халатность, в худшем же — как предумышленная порча имущества корпорации — или даже диверсия.
Авансовая служащая, предумышленно потерявшая профессиональную пригодность до полной отработки авансового контракта, признается виновной и несет ответственность в полном объеме пункта 1 статьи 117 ВКАИ, а именно: может быть подвергнута штрафу в размере от трех до пятнадцати реальных лет в возмещение нанесенного ею материального ущерба с учетом последней индексации неустоек, и (или) отстранению от работ на срок от трех до двенадцати реальных месяцев с полным или частичным возмещением понесенных при этом корпорацией убытков, и (или) окончательному расторжению контракта по вине исполнителя по медицинским показаниям с несением уголовной ответственности в полном объеме…»
Конец цитаты.
Гуманно, главное.
М-да… Называется — подняла настроение.
Никакими техническими средствами или психотропикой здесь не будет пахнуть еще лет триста. Если, конечно, Лига так и не раскачается на вердикт о культурной помощи ущербным запредельникам, исключенным Оракулом из великого круга перерождений. Хотя… К вопросу о запахе.
Тут можно было бы и поспорить, особенно — если адвокат толковый попадется. Б-прим как раз мог бы и сработать, поскольку наверняка ведь никто не проверял с подобной точки зрения естественные феромоны местных геймеров — ха! Это какими же придурками нужно быть, чтобы самим же себя так обозвать? Игроки, мать вашу! Нет, не зря Оракул счел их недостойными колеса Сансары. Пусть они и похожи на людей, но по сути – бесконечно чужие, лишенные даже той частички души, что присуща растениям. Внешность обманчива.
А вот пахнут они довольно сильно, хотя и не сказать, чтобы неприятно. Странный такой запах, непривычный, сладковато-смолистый. Наверное, на него можно будет сослаться, если вдруг… Ага.
Только в том-то и дело, что никакого «вдруг» тут не будет.
А ведь жопой чувствовала, что не выйдет ничего хорошего из этой самоволки. И никакой особой необходимости не было! Аккуратно проведенная мимо накладных цистерна мятки так же аккуратно приныкана в уютненькой пещерке, замаскирована на славу и вообще в полной безопасности. Коллегами те пещеры осмотрены и признаны неперспективными к разработке и использованию — слишком хрупкий свод и запутанная система коридоров. Местные же дикари вообще по земле не ходят, верхолазы они, так что в мрачную подскальную нору тем более не сунутся. Визуальные ориентиры закреплены, координаты помечены, чего еще надо? Нет же, захотелось идиоткам еще и маячок навесить, словно забыла, что лучшее – первейший враг хорошего. Вот и вляпались по уши.
А могли бы, кстати, и предположить, что среди любых игроков имеются свои нарушители правил.
Засаду эти сволочи разместили по всем правилам — не у первых деревьев на склоне, к которым Стась присматривалась с особым подозрением, уж больно те удобную группу образовывали, словно специально кто верхнюю дорогу вымостил. Три огромных башнеобразных ствола плотненько так, не более двух-трех десятков метров друг от друга, кроны сплелись до полной непроглядности, четко скошены в сторону основной чащи, переплетаясь ветками и словно бы образуя мост. Впечатление усиливал одиноко стоящий древесный исполин, метрах в ста ниже по склону, уже почти на ровном. Этакая подпорка. Что характерно — в сторону скалы ни единой веточки. Хотя оно и понятно — чего там искать? Да и лавины, наверное, камнепады там всякие. Стась не геолог, но смутно подозревала, что раз есть горы — должны быть и лавины. Но речь не о том.
Короче, слишком удобный мостик Стась сразу подозрительным показался. И потому всю эту странную рощицу-западню они с Джесс обошли по широкой дуге, хотя для этого и пришлось тянуть лишнюю страховку, склон в том месте оказался крутоват.
Подвесной город местных находился в стороне, туда они тоже соваться не собирались. И даже не из-за самих геймеров, страсть как охочих до чужой крови – с теми сейчас вроде как перемирие, до конца сбора урожая. Но рядом с городом начиналась дорога к основному хранилищу, и там была опасность наткнуться на патруль. Потому и добирались до гор они с Джесс не напрямую, путая след, и табл оставили у самого озера.
Вот там-то их и поймали.
Почти у самого озера.
Примитивной липкой сетью, даже без датчиков движения и трековых усилителей – любое возмущение энергопотоков сенсоры Стась почувствовали бы заранее, заставив как минимум насторожиться, но в том-то и дело, что никакой энергией эта примитивная ловушка запитана не была. Потому и сработала.
Идут они вместе берегом, увидали серебряную птичку золотой хохолок и побежали за ней следом.
Три царства — медное, серебряное и золотое: [Тексты сказок] № 130.
Игорь выехал из дома в половине восьмого и добрался до кладбища за пятнадцать минут.
Обычно он не лечил колена, ждал, когда само пройдет, но в этот раз подумал, что своей хромотой будет задерживать движение, решил непременно выздороветь к назначенному сроку и весь день мучил себя финалгоном. Сна от этих процедур как не бывало, зато хромать он перестал. Игорь позвонил Светланке и как мог успокоил ее, рассказал, что скоро все уладит и уже знает, как это сделать. Дочка, наверное, ему не совсем поверила, но настроение у нее немного улучшилось. Успел он сходить и на работу и вытребовал положенный отпуск. Главный инженер сопротивлялся, но в конце концов уступил.
Маринка опоздала минут на пятнадцать — по дороге у нее слетела цепь, и до кладбища ей пришлось идти пешком.
— Извини. Я бежала бегом, но все равно не успела.
— Ничего, — Игорь пожал плечами, — только стемнеет скоро. Не боишься в темноте по кладбищу ходить?
— Я ничего не боюсь, — гордо усмехнулась она.
— Я тебе цепь потом подтяну, — предложил он, — ты не волнуйся.
— Я и сама подтяну, если у тебя хоть один ключ найдется.
— Нет, ключей у меня с собой нет.
Рядом с ней Игорь чувствовал себя неловко, гораздо более скованно, чем обычно с незнакомыми людьми. Она ему нравилась, нравилась даже слишком сильно, и его это смущало. Нет, он не стремился вызвать в ней ответную симпатию, но она смотрела на него с некоторым презрением, а это было неприятно.
— Пойдем? — спросил он.
— Пойдем, — согласилась она.
Они привязали велосипеды к ограде крайней могилы и отправились к геодезической вышке, стоявшей с противоположной от дороги стороны кладбища. Игорь совсем не знал, о чем с ней говорить, поэтому молчал, пока они не добрались до широкой канавы, полной воды. Он совсем забыл про канаву, хотя именно здесь набирал воду, когда приезжал на могилу к родителям. Ну вот… теперь эта девушка будет презирать его еще сильней, а доказывать и объяснять что-то не хотелось.
Маринка легко перепрыгнула через препятствие и оглянулась, вопросительно глядя на него. Игорь помялся и посмотрел по сторонам в поисках переправы, но ничего подходящего не нашел. Ну не рассказывать же ей, что он не умеет прыгать… Он примерился: ширина чуть больше метра, это просто широкий шаг.
Нет, на ее лице пока не появилось презрения, только удивление и досада. Игорь сжал зубы и отвел глаза. Может, попытаться? Всего-то и надо — один раз шагнуть.
— Давай руку, — предложила она и подошла к краю.
Он покачал головой, оттолкнулся и… как всегда, ему не хватило совсем чуть-чуть: нога сорвалась с кочки и провалилась в ледяную воду почти по колено. Как назло, именно левая нога. Теперь все его лечение полетит к черту: мокрых брюк и холодной ночи будет достаточно, чтобы сустав снова начал болеть.
— Говорила же: руку давай! — фыркнула Маринка.
Игорь выбрался из канавы и сел на землю: надо хоть воду вылить из кроссовки.
— Ну что ж ты такой… ботаник… — пробормотала она себе под нос с улыбкой, но без злости.
— Я не ботаник, — усмехнулся он, — я физик. Бывший физик.
— Без разницы. Не обижайся, я не со зла.
— Я не обижаюсь, — ответил он.
Ботаник. Хорошенькое дело. А ведь еще на вышку лезть. Нет, он не станет ей объяснять, что до дрожи боится высоты. Стоит ему подняться на два метра от земли, как руки холодеют, мышцы становятся ватными, а голова идет кругом. Нет. Пожалуй, придется справиться с собой, а то у них, чего доброго, ничего не получится.
Они подошли к вышке, когда сгустились сумерки.
— Я полезу первая, — сразу же сообщила Маринка, — потому что если я упаду на тебя, ты меня поймаешь, а если ты упадешь на меня — мы разобьемся вместе.
— Хорошо, — согласился Игорь. По крайней мере, она не будет видеть, как он поднимается по ступенькам.
Лестница, ведущая на вышку, была сбита из толстых круглых планок, слегка подгнивших и скользких. Игорь попробовал ее качнуть, но она произвела впечатление вполне надежной. Если не оборвется какая-нибудь из ступенек, подъем можно считать безопасным.
Маринка с сомнением посмотрела вверх, взялась за боковую жердь и поднялась на одну ступеньку. Потом на вторую, а потом вскрикнула — громко и страшно. Игорь поднял голову — над ее рукой, красиво обвиваясь вокруг круглой планки, на лестнице висела гадюка. Спрыгнуть Маринка не могла: две ступеньки — это около метра, а нащупывать ногой опору в этом положении было рискованно. Потревоженная змея шипела и готовилась к броску, одно движение — и она укусит.
Игорь обхватил Маринку за пояс и с силой дернул вниз. Змея сделала выпад, но промахнулась. Он оттащил девушку в сторону, чтобы ядовитая тварь случайно не упала им на голову. Маринка повернула к нему лицо — по ее щекам одна за одной катились огромные слезы. Она ничего не говорила, только всхлипнула надрывно, и ему показалось, что она сейчас захлебнется в собственных слезах. Игорь вспомнил, как, увидев у мага гадюку, Маринка отодвинулась в сторону, хотя та была надежно упрятана в аквариум.
— Ты боишься змей? — спросил он, надеясь привести ее в чувство.
Она закивала и заплакала еще сильней.
— Не плачь, я уберу ее оттуда. Не бойся, она тебе теперь ничего не сделает.
Она замотала головой, силясь что-то сказать, но с ее губ сорвались только нечленораздельные звуки. Змей Игорь совершенно не боялся. Даже если гадюка его укусит, это не смертельно. Он подошел к лестнице, поднялся на ступеньку вверх и ловко ухватил змею за шею. Конечно, не стоило так рисковать, но ему требовалась реабилитация за канаву. Змея зашипела, надеясь вырваться, обвила его руку своим гибким упругим телом, но ничего сделать не смогла.
— Вот видишь? — Игорь показал Маринке плененную гадюку.
Девушка замотала головой и замахала на него руками, так и не выговорив ни слова.
Змея была толстой, совершенно черной и еще теплой. Ей пора спать ложиться, а она людей пугает! Гадюки в сентябре часто бывают злыми, особенно если их тревожат. Но что она делала на лестнице? Даже если там есть птичьи гнезда, в них давно нет ни яиц, ни птенцов. Может быть, грелась на солнце? Но солнце давно перестало согревать, прошло уже несколько часов.
Игорь решил унести ее с Маринкиных глаз, слишком уж сильное впечатление змея на нее производила, и вернулся к канаве. Теперь главное выпустить гадючку так, чтобы она не успела ужалить. Тем более что змея дошла до крайней степени злости и отчаянья. Он осторожно расправил сильный хвост, обвивший руку, и кинул гадюку в воду. Пусть плывет.
Маринка сидела на земле и тихо всхлипывала, но, завидев Игоря, снова разрыдалась.
— Не плачь, — он тронул ее за плечо, — ничего же страшного не случилось.
— Я… я теперь не смогу туда залезть… А вдруг там еще одна?
— Нет, больше там никого нет. Но, если хочешь, я полезу первым и проверю.
— Ты убил ее? — ее передернуло.
— Нет, зачем же… Я ее отпустил.
— А вдруг она вернется?
— Ага. У нее там гнездо.
Маринка нервно хихикнула и закашлялась. Что ж, не судьба ему подниматься по лестнице сзади нее. Он боится высоты, она — змей, но лезть-то все равно придется.
— Ну что? Пойдем? — спросил Игорь и протянул ей руку.
Маринка кивнула и руку приняла.
— Я теперь спать не смогу, я боюсь их до судорог, — проворчала она, вставая.
— Они милые. И на ощупь приятные, — попробовал он ее успокоить, но ее передернуло снова.
Игорь подошел к лестнице, поставил ногу на первую ступеньку и взглянул наверх. Ботаник! Почти совсем стемнело, даже если он посмотрит вниз, то не испугается. Наверное, землю сверху просто не видно.
Первые несколько ступеней прошли на ура. А потом в голову закралась мысль, что планки слишком толстые и скользкие, если нога сорвется, то руками он не удержится. Страх окатил Игоря влажной волной, и дрогнули колени. Нет, не стоит останавливаться, будет только хуже. И Маринка поднималась наверх прямо за ним, и, как только он убирал со ступени ногу, на нее тут же ложилась ее рука. Он стиснул зубы и продолжил подъем. А когда прошел не меньше половины пути, рука нащупала шатавшуюся планку.
— Погоди, — сказал он Маринке, — здесь ступенька гнилая.
Говоря это, Игорь опустил голову, и тут… далекая, темная земля закачалась перед глазами, будто вышка вот-вот упадет. Он сжал гнилую планку руками и почувствовал, что его клонит в сторону, нога ползет по скользкой ступеньке вниз и вот-вот сорвется. Надо отвести глаза от земли, нельзя смотреть на землю… Игорь глубоко вдохнул и поднял взгляд. Тело превратилось в вату и не желало подчиняться. Нет, надо просто преодолеть себя…
И как перешагнуть через гнилую ступеньку? Может быть, выдержит? Он попробовал надавить на нее всем весом, но ему не хватило смелости: если она сломается, он однозначно упадет. От этого упражнения снова стало страшно до дрожи. Нет другого способа проверить ее прочность, кроме как наступить на нее ногой. Игорь разжал потные пальцы и потянулся вверх. Рука тряслась и плохо слушалась, ватные коленки не хотели сгибаться, когда он поднимался на две ступеньки. Ну что? Или выдержит, или нет. Игорь собрался с духом — если наступить на нее очень быстро, есть шанс проскочить. Он поставил ногу на гнилую ступень, пробуя ее крепость, рывком толкнулся вверх, подтянулся на руках и поставил вторую ногу на ступень выше. Гнилая планка противно хрустнула, но выдержала.
Теперь неизвестно, выдержит ли она Маринку, ведь он явно планку надломил.
— Осторожно, — сказал он ей, на этот раз не опуская головы, — мне придется тебя подстраховать.
— Каким образом? — она остановилась, положив руки на надломленную планку.
— Поднимись на две ступеньки выше, — Игорь подвинулся в сторону.
Маринка послушалась — теперь ее руки оказались на уровне его коленей. Ничего, лестница была достаточно широкой.
— Держись, — он вытер ладонь о штаны и протянул ей руку. На этот раз пришлось посмотреть вниз, и лестница снова качнулась под ногами.
Она замотала головой:
— Ты сорвешься.
— Держись, — повторил он, и она наконец согласилась.
Игорь покрепче обхватил ее руку своей и скомандовал:
— Давай.
Она поставила ногу на гнилую ступеньку, толкнулась, раздался треск, и Игорь почувствовал, что Маринка повисла на его руке всей тяжестью. Он потянул руку, выдергивая ее вверх, Маринка переставила ногу на ту же ступеньку, где стоял он сам, и прижалась к лестнице, переводя дух.
— Ничего себе, адреналиновое вливание! — восхищенно шепнула она. — Мне надо чуть-чуть передохнуть.
— Мне тоже… — пробормотал Игорь, продолжая машинально сжимать ее руку.
— Я подумала, вот мы сейчас поднимемся на эту площадку, а там — змеиное гнездо, — она нервно хихикнула.
Он усмехнулся:
— Они так высоко не летают…
— Ну а вдруг? Там сухо, тепло. Почему бы им там не жить?
— Там есть нечего. Не бойся, змей там не будет.
— Да я так просто. От испуга. Можешь меня отпустить, теперь я не упаду.
Игорь разжал пальцы и ухватился за лестницу. Если он простоит здесь еще хотя бы минуту, он просто не сможет сдвинуться с места.
— Я пошел, — сообщил он.
— Давай, — кивнула она и посмотрела наверх.
Вторую половину лестницы им удалось преодолеть без приключений. Площадка на вышке была устроена загадочно: лестница входила в люк в самом ее центре, зато по краям ее окружали толстые, надежные, высокие перила. Игорь влез на нее и огляделся. Люк в центре мог бы присниться ему в страшном сне, однако сном это не было. Кому пришло в голову создать такую конструкцию? Наверное, это сделали нарочно, чтобы он уж точно ни на шаг не отошел от перил. Тем более в темноте.
Из люка показалась Маринкина голова, она тоже осмотрелась, перед тем как подняться на площадку.
— А здесь и вправду нет ни одной змеи… — она засмеялась.
— Пока ты поднималась, я их всех сбросил вниз, — Игорь протянул ей руку, другой все же придерживаясь за перила.
Она выбралась на площадку, подошла к перилам и осмотрелась.
— Красота-то какая!
Игорь пожал плечами. С одной стороны лежала темная земля, а с другой горели огни поселка.
— А не засветить ли нам этот… волшебный фонарь? — предложила Маринка.
— Волшебный сосуд, — хмыкнул Игорь и полез за пазуху.
Маринка достала свой, осмотрела его со всех сторон и дотронулась до сенсорного выключателя.
— Что-то он не горит…
— А ты зарядила его магической энергией?
— Ой… Про батарейки я забыла.
— Я думаю, нам пока хватит одного, — он надавил на выключатель, фонарик зажегся неестественным, мертвящим светом и выхватил из темноты только то, что имело белый цвет, окрашивая его призрачной фиолетовой краской.
— Ничего себе! Никогда не видела ультрафиолетовых лампочек! — Маринка протянула руку, и Игорь дал ей рассмотреть фонарик поближе. В темноте неестественно ярко блестели ее зубы и белки глаз.
— А если батарейки сядут? — спросила она.
— Это аккумуляторы. И у меня есть еще.
Они повесили фонарик на перила и уселись на пол, оглядываясь по сторонам и надеясь высмотреть в небе радужную падающую звезду. Разумеется, с неба ничего не падало, зато Игорь быстро почувствовал ночной холод и пожалел, что не надел ватник, — слишком спешил. Маринка, похоже, тоже не догадалась одеться потеплей — на ней была мягкая толстовка.
— Ты боишься высоты? — вдруг спросила она.
Он смутился и опустил голову:
— А что, это заметно?
— Нет, почти незаметно. Я бы не догадалась, если бы не эта гнилая ступенька. Знаешь, ты очень смелый.
— Почему? — удивился Игорь.
— Ты умеешь преодолевать страх. Я просто ничего не боюсь, но и страха преодолевать совершенно не умею. Вот со змеями, например. А я ведь еще боюсь пауков и лягушек.
— Ну, это не страх. Это скорей отвращение. Преодолеть отвращение для любой женщины очень трудно, — попытался он ее утешить.
Она не стала с ним спорить и снова перевела разговор на него самого:
— А прыгать почему ты не умеешь? У тебя болит нога?
— Нет. Просто не умею. Когда мне было лет четырнадцать, мы с ребятами ходили на стройку и там потихоньку курили. А сторожа нас, как водится, оттуда гоняли. Приходилось убегать. Однажды мы бежали по крышам, и надо было перепрыгнуть с одного корпуса на другой. И недалеко совсем, чуть больше полутора метров…
Он замолчал и потряс головой.
— Ну и… — поторопила она.
— Ну и все допрыгнули, а я нет.
— В смысле?
— Упал. С крыши.
— Высоко?
— Нет, не очень. Метров восемь или девять. Обе ноги сломал. Теперь боюсь высоты. И прыгать не умею. Сколько ни пробовал, ни разу не получилось.
Маринка ничего не сказала, и Игорь тоже не нашелся, как продолжить разговор. Но через минуту она снова первой прервала молчание:
— У меня тоже есть один страх. Только ты не смейся надо мной. Он мне с самого детства снится. Человек в сером балахоне с капюшоном. На монаха средневекового похож. И глаза у него светятся. Лица из-за капюшона не видно, и глаза светятся из темноты. Когда я была маленькой, просыпалась ночью, а он подходил к моей кровати и хотел меня задушить. Я звала бабушку, и он уходил. Он мне сейчас иногда снится: я убегаю, а он меня догоняет. Знаешь, как в кошмарах бывает? Хочешь бежать быстро и не можешь…
— Ну, надеюсь, душителей в балахонах мы не встретим, — Игорь ей подмигнул.
— Я тоже на это надеюсь. Я называла его про себя «человек-смерть».
Лицо ее изменилось, на нем появилась тоска и вчерашнее выражение твердой решимости.
— Не думай об этом, — он тронул ее за плечо.
— Да, ты прав, — она тряхнула головой, — мне кажется, что кто-то загипнотизировал меня, и если я буду на этом зациклена, то точно умру. А ты? Как ты думаешь?
Он пожал плечами.
— Ты считаешь, что колдун прав? Нам просто сообщили дату нашей смерти?
— Не знаю, — честно ответил Игорь, — но если хочешь, я над этим подумаю и завтра тебе скажу.
— Почему завтра?
— Раньше у меня не получится.
Она удивилась, но не стала спорить и, помолчав, снова спросила:
— Ты веришь колдуну? Ну, что эта травка к нам прилетит и тогда можно будет спастись?
— Если честно, мне ничего больше не остается. Я все равно не знаю другого пути. А прилетит травка или нет, мы сегодня посмотрим, — Игорь поглядел по сторонам.
— Моя бабушка считает, что Юрка говорит правду.
— Какой Юрка?
— Колдун. Его на самом деле зовут Юрка Ляшенко, а не Мстислав Волох.
Игорь не смог сдержать улыбки. Да, над имиджем потомственный маг поработал хорошо.
— Моя бабушка с его отцом вместе в школе училась. Его отец тоже был колдуном, — продолжила Маринка, — так что есть надежда, что он нас не обманывает.
— Хорошо бы, — Игорь помрачнел. Чем дольше он сидел на вышке под светом ультрафиолетовой лампочки, тем сомнительней ему казалась ситуация. Он же взрослый человек, как он мог поверить в летающую и светящуюся траву? Утром, в кабинете мага, ничего странного он в этом не видел, но тогда он вообще не мог мыслить критически. А может, маг и вправду обладал способностью внушать?
— Ты не замерз? — спросила Маринка.
Он покачал головой.
— А я совсем замерзла. А ведь еще нет одиннадцати. Нам тут неизвестно сколько сидеть. Чем я думала, когда собиралась?
Игорь снова пожалел, что не надел ватник. Сейчас можно было бы мужественно предложить ей теплую вещь.
— Если хочешь, садись ко мне поближе, будет теплей, — предложил он и только потом сообразил, насколько двусмысленно его предложение.
Но она неожиданно согласилась и подвинулась к нему вплотную: наверное, и вправду сильно замерзла. Было бы глупо не обнять ее за плечо.
— Ну что? Так теплее? — спросил он.
Она кивнула:
— Сейчас я пригреюсь и засну.
Игорь качнул головой: нет, он, пожалуй, не заснет. На сколько он ее старше? Лет на двадцать? Надо немедленно выбросить глупые мысли из головы. Его дочери грозит смертельная опасность, а он обнимает молоденьких девушек и думает черт знает о чем!
Маринка и вправду задремала, а Игорь сидел рядом с ней и боялся шевельнуться и ее разбудить. Сколько прошло времени, трудно было сказать. Он мучительно всматривался в звездное небо, и ему начинало казаться, что он видит движение звезд.
Ему приснился героический сон о том, как Маринка убегает от средневекового монаха в сером балахоне с капюшоном, а он заступает ему дорогу и они сражаются друг с другом на шпагах, Игорь побеждает монаха и срывает с него капюшон, но тут…
— Игорь! Проснись! Скорей проснись! — Маринка трясла его за плечо.
Он открыл глаза и не сразу сообразил, где находится. Тело затекло от холода и неподвижности, особенно левый бок, который не грела Маринка. Он машинально отодвинул ноги от черного провала в середине площадки и осмотрелся. В трех шагах от перил в воздухе висела звезда. Нет, наверное, назвать это звездой было бы неправильно. Цветок. Большой светящийся цветок с мелкими трепещущими лепестками. Их трепет производил еле слышный звенящий звук, похожий на переливы струн арфы, очень быстрые и высокие. И каждый из тысячи дрожащих островерхих лепестков переливался всеми цветами радуги, которые не сливались в белый цвет, вопреки закону природы.
Маринка, сидевшая на коленях, застыла, приоткрыв рот, и завороженно смотрела на цветок, чуть покачивавшийся перед глазами.
— Игорь! Это она! — восторженно шепнула девушка. — Колдун не соврал! Это она! Какая она красивая!
Игорь не сразу догадался подняться на ноги, настолько был потрясен увиденным. Он не верил, ни секунды не верил в появление перелет-травы. Разве только надеялся.
— Это же настоящее волшебство, — Маринка покачала головой, словно хотела стряхнуть наваждение, — ну скажи, мне это только чудится, или ты тоже ее видишь?
— Я тоже ее вижу, — ответил он и встал на ноги, держась за перила. Маринка поднялась вслед за ним и сжала его руку в своей.
— Это здорово! Она на самом деле существует! Интересно, можно ли взять ее в руки?
Игорь пожал плечами. Ему почему-то показалось, что дотронуться до этого цветка, даже протянуть к нему руку — это нанести ему тяжкое оскорбление. Будто совершить осквернение, святотатство. Он перешел на другую сторону площадки, как можно ближе к перелет-траве, чтобы рассмотреть ее получше. От центра цветка вниз уходил тонкий вьющийся стебель, покрытый редкими мелкими листьями.
Маринка последовала за ним и остановилась, облокотившись на перила и разглядывая дивный цветок, а потом протянула руку, как будто собиралась его схватить. Перелет-трава качнулась и немного отдалилась от перил.
— Не так, — Игорь посмотрел на нее, нагнув голову, — разве так можно…
Он протянул руку ладонью вверх, и цветок качнулся в его сторону, но все равно остался на значительном расстоянии.
— Здорово! — восхитилась Маринка. — Его надо приручить!
— Ну, примерно так, — улыбнулся Игорь.
— Я бы все-таки попробовала… его поймать…
Игорь засомневался, что у них это получится, но Маринку понял: ему самому смерть не грозит, и он, вместо того чтобы думать о дочери, как всегда философствует, а не действует.
— Я попробую, — он нехотя пожал плечами. Если встать на край площадки, по другую сторону перил, и крепко за них держаться, можно дотянуться до цветка.
— Нет уж. Попробую я, — хмыкнула Маринка, — во-первых, я не боюсь высоты. А во-вторых, если я сорвусь, ты меня удержишь, а я тебя — нет.
Игорь вздохнул. Конечно, она права. Но все равно это было как-то не по-мужски. Маринка, не дожидаясь его согласия, перекинула ногу через перила и в две секунды оказалась стоящей над пропастью. Ему ничего больше не оставалось, как покрепче ухватить ее за руку — за запястье и чуть выше локтя. Конечно, упасть он ей не даст, но все же… Маринка потянулась к цветку, подставляя ему открытую ладонь, но тот отплыл немного дальше. Она повернулась боком, встала на одну ногу и потянулась еще сильней, чуть-чуть не коснувшись цветка пальцами.
— Держи меня крепче, — попросила она и выпустила перила, повисая на одной ноге.
— Не надо так! Осторожно! — предупредил Игорь, нисколько не сомневаясь в том, что она его не послушает.
Цветок просто отодвинулся в сторону, Маринка махнула рукой, стараясь его достать, но нога соскользнула с досок, она рухнула вниз, ударившись о площадку, и всей тяжестью повисла на руке, которую держал Игорь. Ему показалось, что перила хрустнули под весом двух тел, он с силой потянул Маринку наверх, она зацепилась ему за шею второй рукой, и только тогда ему удалось втащить ее через перила на безопасную площадку.
— Ты не ушиблась? — спросил он, взяв ее за плечи.
— Почти нет. Руку больно.
— Испугалась?
— Ага, — она усмехнулась, — но я же знала, что ты меня удержишь…
Он качнул головой. Что ж, похоже, теперь его очередь. Разумеется, это было бесполезно, но попробовать все равно стоило. Игорь зажмурился, вздохнул и перекинул ногу через перила.
— Эй! Не надо, — остановила его Маринка, — все равно ничего не выйдет…
Он не ответил и обратил внимание на то, что перила слегка покачиваются. Это было неприятное ощущение. Перелезть на другую сторону и то показалось ему верхом ловкости и мужества, что уж говорить о том, чтобы повиснуть над землей, держась за шаткие перила.
— Игорь, не надо. Это глупо, перестань… Я тебя не удержу, если что.
— Отойди в сторону, — попросил он, — перила шатаются.
— Щас! — усмехнулась она и вцепилась в его руку.
Он мотнул головой, повернулся боком, слегка оттолкнулся и протянул руку к цветку, неподвижно и настороженно наблюдавшему за их действиями. Ему почудилось — или цветок действительно качнулся в его сторону? Но дивное растение как будто кивнуло ему головой и опустилось метра на два вниз. Игорь посмотрел на него и увидел внизу шатавшуюся землю. Тошнота подступила к горлу, слабость разлилась по всему телу, и от испуга он чуть не выпустил перила: ему показалось, что пальцы соскальзывают с гладкого дерева.
— Не смотри вниз! — крикнула Маринка, и он непроизвольно оглянулся на нее. Она вцепилась в его свитер изо всех сил и тянула его руку к себе. Игорь неловко качнулся обратно к площадке и взялся за перила второй рукой.
— Все нормально. Я держусь, — он натянуто улыбнулся.
— Вылезай! — рявкнула она. — Про ботаника я пошутила, ты понял? По-шу-ти-ла!
Игорь с трудом перевалился через перила и сел на пол. Маринка перевела дух и села рядом с ним.
— Если бы ты упал, я бы считала себя в этом виноватой, — буркнула она обиженно.
— Я не упал, — тихо ответил он.
И в этот миг волшебный цветок выплыл из люка и застыл над площадкой прямо перед их глазами. Они одновременно подались вперед, но стоило только шевельнуться, как цветок нырнул обратно в люк. Игорь осторожно посмотрел вниз — перелет-трава замерла в воздухе рядом с лестницей, потом немного опустилась, снова поднялась и опять опустилась.
— Она нас зовет, — Игорь глянул Маринке в лицо, — она хочет, чтобы мы шли вниз.
— Ты уверен? — спросила она.
— Нет, конечно нет. Но что-то же она хочет нам этим сказать?
— Да. Наверное. Я пойду первой!
— Нет, — он покачал головой, — там внизу сидит гадюка и ждет, когда ты спустишься.
Она рассмеялась и уступила.
Спускаться оказалось легче, чем подниматься. Да и сломанную ступеньку преодолеть удалось без труда — просто пропустить ее и опуститься на руках на следующую. Цветок покачивался недалеко от них, будто показывал дорогу. Игорь еще наверху погасил «волшебный сосуд» и спрятал его за пазуху, чтобы случайно не раздавить. Но цветок этого и не заметил, словно для него это не имело никакого значения, и теперь освещал лестницу своим переливчатым диковинным светом.
Когда нога наконец коснулась земли, Игорь испытал ни с чем не сравнимое облегчение.
— Ну? Где гадюка? — спросила Маринка, остановившись на второй ступеньке снизу.
— Она ушла, — ответил Игорь.
— Слушай, я вообще не смогу идти в темноте. А вдруг я на нее наступлю?
— У меня есть фонарик. Нормальный фонарик-жучок. Слезай.
Светящийся цветок отлетел в сторону леса и замер шагах в тридцати от подножия лестницы. Маринка спустилась на землю и осмотрелась.
— Ну что? Я думаю, надо идти за травкой? — спросила она.
Игорь кивнул и зажег фонарик, опустив его луч под ноги. Они осторожно двинулись к цветку, но как только приблизились, он снова переместился, еще немного ближе к лесу.
— Тебе не кажется, что цветочек нас дразнит? — спросила Маринка.
— Может быть. Но ничего другого нам не остается. Кстати, именно тебе поручено разбираться с ее логикой, ты не забыла?
Она рассмеялась:
— А физикам логика не нужна?
— Физикам нужна интуиция. Гораздо больше, чем логика. Я же был экспериментальным физиком.
— Я пока положусь на твою интуицию, — улыбнулась она, — а потом посмотрим.
Вслед за цветком они добрались до леса. Как ни странно, перелет-трава вывела их на то место, где через канаву, отделявшую лес от поля, был проложен мосток из трех перевязанных между собой бревен. Игорь про себя поблагодарил великодушное растение.
В лесу перелет-трава не отлетала от них далеко, но всегда находилась немного впереди, примерно шагах в десяти. Они шли довольно долго, не меньше трех часов, двигаясь на северо-восток. На втором часу пути Игорь начал прихрамывать, а к концу третьего не смог скрывать этого от Маринки. Хорошо хоть канавы попадались мелкие и неширокие — прыгать через них не требовалось. А может, это цветок вел их именно по таким местам?
— Ты не хочешь передохнуть? — спросила Маринка. Сама она вовсе не устала, хотя переход по лесу в темноте был нелегким.
Игорь покачал головой:
— Не поможет.
— Да? А что поможет?
— Здесь — ничего. Не обращай внимания, я нормально могу идти. Если бы я ногу не промочил…
— Может, тебе нужно тепло?
— Не мешало бы, конечно, но где ты возьмешь тепло?
— Можно было бы развести костер… — не унималась Маринка.
— Нет. Ты видишь, она нас зовет? Я не знаю, чего она хочет, но если мы усядемся у костра, травка нас ждать не будет.
— Как хочешь, конечно… До рассвета как минимум четыре часа. Ты сможешь идти столько времени?
— Не знаю. Когда не смогу — тогда и посмотрим, — в эту минуту Игорь был уверен, что пройдет столько, сколько потребуется.
Словно в насмешку над ним перелет-трава вывела их в заболоченный березняк. Сначала мох просто пружинил под ногами, потом зачавкал, и вскоре пришлось идти по щиколотку в воде, да еще и прикладывать усилие при каждом шаге.
Неутомимая Маринка и то пыхтела и хваталась за попадавшиеся на дороге низкие стволы сосенок, Игорь же через десять минут понял, насколько переоценил свои возможности.
— Ну что? — Маринка повернула к нему зарумянившееся от энергичной ходьбы лицо. — Ты еще идешь?
— Иду, — мрачно ответил Игорь.
Она покачала головой и шагнула в сторону с еле заметной тропинки, по которой их вел цветок. Фонарик Игорь давно отдал Маринке, чтобы она могла светить себе под ноги в поисках несуществующих змей. Ему самому вполне хватало света перелет-травы.
— Ты куда? — спросил он.
— Идешь — и иди, — она хихикнула.
Игорь смутился — мало ли какие личные дела могут быть у девушки ночью в лесу — и пошел дальше. Она легко его нагонит, он ползет вперед со скоростью черепахи. И действительно, не прошло и двух минут, как Маринка его догнала.
— На, держи! — она тронула его за плечо и протянула толстую суковатую палку.
— Зачем? — не понял Игорь.
— Это элегантная трость.
Он ничего не ответил, но подумал, что отказываться будет глупо: с палкой идти легче, они смогут немного быстрей двигаться вперед.
Болото не кончалось, ноги постепенно привыкли к холодной воде. Сухой островок впереди обрадовал Маринку не меньше, чем Игоря. Перелет-трава зависла над ним, как будто приглашая передохнуть.
— Как мне надоел этот мох! — проворчала Маринка. — Я хочу хоть немного твердой земли!
Они доковыляли до островка и, не сговариваясь, сели на корни высокой ели.
— Травка! — крикнула Маринка, подняв голову к цветку. — Ты подождешь минут десять?
Травка ничего не ответила, проделала в воздухе странный кульбит, неожиданно взмыла в воздух, словно ракета, и за несколько секунд исчезла из виду, превратившись в одну из многочисленных звезд, глядевших с неба. Сразу стало темно и неуютно.
— Ничего себе… — пробормотала Маринка, — и что теперь делать?
Игорь пожал плечами и осмотрелся по сторонам: ему почему-то было тревожно. А не ловушка ли это? И почему они с таким легкомыслием доверились странному цветку? Как дети, которых поманили блестящей игрушкой.
— А может, она решила пока полетать? Раз мы все равно сидим здесь и никуда не идем? — Маринка, похоже, опасности не чуяла.
— Может быть, — ответил Игорь. Ему так не показалось. Он отчетливо ощущал чье-то присутствие.
Маринка обвела лучом фонарика прозрачный до самого горизонта березняк, и Игорь заметил в его глубине какое-то движение.
— Выключи фонарик, — он положил руку на жучка.
— Почему?
— Выключи.
— Ты что-то увидел?
Что бы это ни было, ничего хорошего от встречи ночью на болоте ждать не приходилось. Если это человек, то что он делает в лесу в такой час? А если зверь? Он либо уйдет, либо… либо не уйдет.
— Да. Я хочу, чтобы глаза привыкли к темноте. С фонариком все равно ничего не разглядишь. Кроме змей под ногами, разумеется.
Ночь была хоть и ясной, но безлунной. Совершенно темной. Прошло не меньше двух минут, прежде чем Игорь смог различить очертания берез, поднимавшихся над болотом, а потом и темную тяжелую фигуру, что брела между ними.
— Кто это? — Маринка тоже увидела движение впереди.
Игорь всмотрелся: это, очевидно, не человек. А если зверь, то зверь очень большой. Только зверь может идти по болоту настолько бесшумно, что не треснет веточка и не чавкнет вода подо мхом.
— Ну что… — прошептал он и посмотрел наверх, — не хочешь ли ты влезть на елку?
— Если честно, то не очень, — шепотом ответила Маринка.
— Давай. Очень быстро. Я тебя подсажу.
— Кто это?
— Это медведь.
Она чуть не вскрикнула, но зажала рот рукой.
— Давай, — Игорь поднялся, — он нас наверняка заметил, но еще не заинтересовался. Он сейчас жирует, должен быть сытым и неагрессивным.
Маринка встала вслед за ним и с сомнением посмотрела на далекие сучья наверху.
— Если ты встанешь мне на плечи, то достанешь, — успокоил ее Игорь, — подтянуться-то сможешь?
— Смогу, — кивнула она.
Он присел на корточки лицом к стволу и одной рукой взялся за свою «элегантную трость» — неизвестно еще, хватит ли ему сил разогнуть колено.
— Давай. Быстро.
Маринка ловко вскочила ему на плечи, он не ожидал, что у нее это получится так легко.
— Держись, я встаю.
Коленка выдержала. Игорь выпрямился во весь рост.
— Достаешь?
— Почти, — Маринка встала на носки, — держусь.
Он почувствовал, как она оторвала ноги от его плеч, и посмотрел вверх.
— А ты? — вдруг спросила она, когда уселась на суку крепко и удобно.
Игорь приложил палец к губам и оглянулся. Медведь заметил их движение и возню и теперь шел в их сторону, не таясь и подняв голову. Надо было бы спрятаться за елку, но Игорь подумал, что не выдержит напряжения, если не будет видеть, как зверь к нему приближается. Он повернулся спиной к шершавому стволу и прижался к нему сколько мог тесно. Главное, чтобы Маринка молчала и не двигалась.
Не таким уж он оказался большим, этот медведь. Обыкновенный медведь. Игорь откинул голову и постарался дышать пореже. Зверь смотрел прямо на него и не собирался сворачивать. Хозяин леса. Идет проверить, что за непрошеные гости шумят в его владениях. А ведь он должен бояться человека, для любого зверя это нормально, а медведи — осторожные животные. Неужели настолько уверен в своей непобедимости? Если бы Игорь был охотником, то давно мог бы выстрелить без промаха.
Впрочем, в этих лесах вообще не водятся медведи, откуда тут взяться охотникам?
Зверь подошел вплотную, и Игорь перестал дышать. Что взбредет в голову хозяину леса? Что перед ним легкая добыча, которую только и надо как следует ударить по голове лапой, чтобы решить все проблемы с пищей до самой зимней спячки? Медведь внимательно обнюхал его ноги, и Игорь почувствовал осторожные прикосновения мягкого носа. Запах зверя, незнакомый, резкий, совсем не такой, как в зоопарке. Если он не будет дышать, то упадет. Игорь скосил глаза вниз и увидел круглое мохнатое ухо, широкий плоский лоб, огромную вытянутую пасть и блестевший в темноте нос. Маленькие внимательные глаза подозрительно смотрели перед собой, серьезно и заинтересованно.
Медведь оттолкнулся от земли и приподнялся на задние лапы. Игорь зажмурился и ощутил тяжелое дыхание зверя на лице. От его близости закружилась голова, как будто он снова висел на вышке и смотрел на качавшуюся землю. Влажный нос дотронулся до его щеки, ткнулся в глаз, прошел по волосам и отодвинулся. Ладони вспотели, и по лбу сползла холодная капля. Зверь опустился на четыре лапы, понюхал свитер на груди и животе, а потом повернулся и вразвалочку направился прочь.
Игорь выдохнул, ноги подогнулись, и он сполз на землю, опираясь спиной на елку.
Медведь оглянулся, услышав его движение, остановился, но решил не возвращаться и побрел дальше, бесшумно ступая по мокрому мху.
Прошло не меньше пяти минут, прежде чем его темный силуэт исчез в темноте между деревьями.
— Игорь, — шепотом позвала Маринка сверху.
Он поднял голову.
— Игорь, ты жив?
— Жив.
Еле слышное журчание струн арфы раздалось над головой, и болото осветилось мерцающим радужным светом. Перелет-трава вернулась. Как будто ждала, когда минует опасность.
— Ах ты подлая тварь! — прошипела Маринка. — Ты нарочно нас сюда завела!
Как только вокруг стало светло, Игорь сразу понял, что медведь не вернется. Не может вернуться. Не потому что испугается света, а просто не захочет.
Маринка ловко слезла с сука и повисла на нем, как на турнике, собираясь прыгать.
— Стой! — Игорь начал с трудом подниматься на ноги, изо всех сил опираясь на палку.
— Что? — испугалась Маринка и замерла.
— Не двигайся, — на всякий случай посоветовал он, отбросил палку в сторону и взял ее за ноги, — ловлю.
Она рассмеялась, нервно и скованно, разжала руки и оказалась в его объятиях. Ощущение было волнующим, и Игорь поспешил убрать руки.
— Медведь шептал тебе на ухо, как нехорошо бросать товарища в беде? — виновато спросила она.
— Нет, — Игорь улыбнулся, — ты молодец. Больше всего я боялся, что у тебя нервы не выдержат, и ты крикнешь.
— Я чуть не крикнула! Я собиралась издать боевой клич каманчей и прыгнуть ему на голову.
Игорь покачал головой:
— Он бы сожрал нас обоих.
— Я думала, он что-то с тобой сделал, когда ты сполз на землю.
— Нет, я просто испугался.
Травка закачалась, отчего тени вокруг зашевелились, и отплыла в сторону.
— Похоже, она считает, что мы достаточно отдохнули, — проворчала Маринка.
— Ей видней, — Игорь пожал плечами и нагнулся за палкой — растереть коленку он так и не успел.
Болото кончилось очень скоро, и они двинулись по сухой тропе, среди чистого соснового бора. Маринка откровенно отдыхала, Игорь же все тяжелей опирался на свою клюку. Куда они идут? Верней, куда эта неизвестная науке субстанция их ведет? Чего она хочет? А она однозначно чего-то хочет от них, как собака, зовущая за собой хозяина.
— Игорь, ты не хочешь немного посидеть? — спросила Маринка примерно через час.
Он покачал головой. Нет уж. Чтобы цветочек снова улетел? А на них из темноты вышла стая волков, например?
— До рассвета не меньше полутора часов.
— Я не встану, если остановлюсь, — хмуро ответил Игорь.
— Ерунда! Травка подождет! — Маринка с вызовом посмотрела на цветок.
— Нет. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что нам надо торопиться.
— Интересно, что случится, когда рассветет? — Маринка усмехнулась.
— Может быть, она доведет нас до места к рассвету?
Нет. До рассвета травка их никуда не привела. Они все так же брели по лесу, и Маринка тоже начала уставать, когда перед ними неожиданно открылась просека, уходящая на восток, на горизонте которой вспыхнули первые солнечные лучи. Перелет-трава покружилась у них над головами, будто прощаясь, а потом, словно дельфин, вырвавшийся из бассейна на морской простор, зигзагами унеслась к солнцу.
— Приплыли, — Маринка поджала губы и сморщила подбородок, — и что теперь?
Игорь сел на поваленное дерево и покачал головой. Действительно, приплыли. А главное, совершенно нет сил сделать больше ни шагу.
— Ты очень устал? — заботливо спросила она.
— Нет, совсем нет. Я просто не знаю, куда идти.
— Давай немного отдохнем, а потом подумаем, — она села рядом с ним.
Но долго отдыхать им не пришлось — за деревьями, на другой стороне просеки ясно послышался шум проехавшей машины.
— Ничего себе! — Маринка вскочила. — Я думала, мы в глухом лесу. А тут, оказывается, есть дороги? До чего же подлая тварь эта травка! Водить нас по лесу столько времени, когда спокойно можно было приехать сюда на велосипеде!
Игорь улыбнулся.
— Завтра мы так и сделаем: приедем сюда на велосипеде. Вот увидишь, она появится здесь, как только стемнеет. Надо только как следует запомнить место. И прийти пораньше.
— Завтра — это сегодня? — рассмеялась она.
— Да. Действительно сегодня.
Они доехали до Весина на автобусе, Игорь, как и обещал, подтянул цепь на Маринкином велосипеде и отправил ее домой, а сам задержался на кладбище — проверить или опровергнуть свою догадку.
Женщина — это слабое, беззащитное создание…
от которого нет спасения.
(из воспоминаний аргентума Ченцио)
В первый момент я даже не нашлась, что сказать. «Хакарл им в прическу» было слишком мягко для характеристики доставучих кровососов, чтоб им до конца жизни похмельем страдать. А других комментариев не нашлось. Прокомментировало пузо. Причем так громко и с таким чувством, что Джано, не выходя из каких-то нехороших раздумий, машинально кивнул:
— Согласен…
Слышь, пузо, с тобой уже соглашаются.
— Только при них такие слова говорить не стоит.
Слышь, пузо, а ты, оказывается, умеешь выражаться нецензурно? Надо же, какие возможности открываются. Представьте: часик не поешь, и все окружающие уже в курсе, куда им пойти, и с кем, и… так, отставить посторонние мысли! Вечно у людей так: когда что-то пугает, так мозги живо запускают защитную реакцию и подсовывают мысли кому-то злость, кому-то полное неверие, а кому-то мысли о совершенно посторонних вещах, например, о поголовье пингвинов в Антарктиде. А у меня чаще всего включается юмор… ну или злость. Хорошо хоть ненадолго, и взять себя в руки получается довольно быстро.
— А какие стоит?
В черных глазах Джано промелькнуло какое-то странное выражение.
— Ты уверена, что готова это услышать?
— Ты серьезно?
— Предположительно.
— Поправь меня, если ошибаюсь, — я уперла руки в бока и заговорила ла-асково, как кобра перед укусом. – Значит, я должна войти молча, опустив голову, на стражников не смотреть, на аргентумов глядеть только с их разрешения или приказа, а если меня о чем-то спросят, то я должна сначала сказать всю эту хре… то есть эту фразу, причем ни разу не споткнувшись? Да это можно выговорить только с разбега! И только потом дать ответ на поставленный вопрос, при этом не допустив никакого нарушения приличий?!
— В принципе… да. Так и есть.
— А неприличностью в Башне считается даже обнажение шеи?
— Особенно обнажение шеи! Этим ты как бы заявляешь, что доступна, ведь полная связь еще не сформировалась, это по узору видно, значит, есть шанс ее переориентировать, например, на аргентумов.
— То есть они имеют право забрать меня себе?!
— Формально – нет. Фактически есть две ловушки в одном из законов, которые при особых условиях позволяют Дар присвоить, отделавшись сравнительно небольшим наказанием.
— Могут или не могут?!
Джано вздохнул.
— Я не зря сегодня провел тебя по домам сильных и независимых орихальти. Кое-кто из них вхож и к ауруму. Понимаешь? То есть если ты не допустишь ошибок, то твоя «передача в другие руки» вызовет пересуды.
Вампирский инструктаж по должному поведению перед аргентумами дал блестящие результаты: поздно ночью я в пятый раз проснулась от очередного кошмара на тему завтрашнего приема. На этот раз аргентумы изволили присниться в виде жаб, широко разевали пасти, почему-то зубастые, как у змеи, и противным кваканьем требовали пива на опохмел. А если я принесу не то или подам не так, то меня приговорят в к продаже в слоновник…
Милая ночка, мечта шизофреника. Так, как бы нам успокоиться? Медитацией? Я глубоко вдохнула прохладный ночной воздух и приготовилась «отрешиться от мыслей о бренном» — ночь на дворе все-таки. И тут рядом на кровати что-то шевельнулось, напрочь вышибая душевное равновесие.
Длинное. Тонкое. С кисточкой на конце… в моей постели?!
Я рванула из кровати, как мамонт из ловушки первобытного племени. Постель хрустнула и заметно скособочилась, дежурный кефир на тумбочке (отгонятель аппетита) спикировал на пол вместе с глиняной кружкой и тумбочкой, а хвост… хвост последовал за мной.
И только когда он нырнул под мою ночную рубашку, до замороченных мозгов дошло, что конкретно этот хвост вообще-то мой собственный. И завтра мне придется брать его на встречу с аргентумами… Именно что придется, куда его денешь-то? Джано сказал, что есть два способа удаления этого интересного «образчика атавистических чар», быстрый и медленный. Но для медленного ему нужно шесть дней спокойной работы, в крайнем случае, три, чтобы антидот по крайней мере, доварился, а такого счастья нам пока не светит. А для быстрого – мое терпение, уверенная рука и топор. Вы б на моем месте что выбрали? Ну вот…
Так что от «атавизма» мне в ближайшую неделю избавиться не светит. Разве что, если я очень хочу, то можно с него волосы удалить – такое лекарство, мол, у вампира имеется. Я представила. Настроение упало окончательно. И вообще, похоже, решило податься в шахтеры и закопаться где-то на уровне шахта «Донецкая». Дарья-с-хвостом – это, конечно, та еще достопримечательность, но Дарья с хвостом, который к тому же еще и лысый…
Ладно, Дарья, подъем. Засыпать, чтобы еще раз просмотреть захватывающий кошмарик с участием аргентумов, паука-птицежора и других интересных персонажей, не стоит. К тому же неизвестно, насколько мы застрянем завтра в этой башне, а ребятам что-то есть надо, правильно?
Так что сгонять стресс будем на кухне.
Ну одори ёби!
Я осторожненько отодвинулась от миски, в которой, по виду, то ли что-то кипело, то ли вообще кто-то шевелился. Ничего себе сготовила оладушки…
Недосып, нервы и плохое освещение сыграли со мной злую шутку. Не знаю, что я такого насыпала в муку вместо тертой земляники, но ничего зеленого-шевелящегося точно не заказывала. И пищащего тоже.
Отлично, Дарья, на этот раз ты прямо превзошла себя. Такое даже сторожкам не скормишь. Таким если кого и кормить, то разве что смертельных врагов – если не помрут, то хоть помучаются. Я поразмыслила, кого я настолько ненавижу, но кандидатов не нашлось пока. Разве что аргентумы, но они ж, гадюки, живучие…
Хм… я взяла ложку на длинной ручке, осторожно ткнула в тесто. Может, его сохранить где-нить в хладнице? Заморозить, и… Тесто хихикнуло.
Секунду я тупо таращилась на зеленый кошмарик, убеждая себя в том, что глюки, они и слуховые бывают. Усталость, три часа ночи, недосып, то, се.. Потом ложка снова легонечко коснулась теста…
И хихиканье раздалось снова.
Нет, сторожкам это давать точно не стоит. Да и аргентумам. Негуманно. Лучше выльем эту гадость на соседскую помойку. Той уже хуже не будет, в смысле, хуже просто некуда. Правда?
Неправда.
Если уж день (то есть ночь) не задались, то до конца. Во-первых, когда я потащилась выбрасывать миску (тихо-тихо, чтоб не проснулись сторожки), то особо одеваться не стала, посчитала, что ночной рубашки хватит. Во-вторых, когда выходишь ночью в собственный двор, обычно не ожидаешь нарваться на шпионов. Особенно таких целеустремленных – сидеть посреди соседской свалки только чтобы следить за нашими окнами – это настоящий подвиг. А в-третьих, сторожки, разобиженные, что хозяйка несет какую-то вкуснятину и не делится, облепили меня со всех сторон и выражали недовольство. Без них я бы, может, и засекла б шпиона, а так…
Зеленая гадость шикарно плеснула через забор (знаю, знаю, что непорядочно, но свалку под нашими окнами устраивать тоже нехорошо, особенно если в городе полно мусорщиков!) и дикий вопль расколол ночную тишину.
Я шарахнулась – мне показалось, что от моего варева ожила мусорная куча, неслабое такое впечатление. Но в нечленораздельном вопле прорезался сначала мат (местный, с дэвами, ифритами и родословной от гиены), а потом и более вразумительные слова…
— Щекотно-о! – вопила куча. – Щекотно-о…
Сторожки зачарованно внимали.
— Ой, хи-и-хи… ой, не могу… щекотно-о… убери это! Я больше не буду за вами следи-ить! Хи-хи-хи…
Я попыталась оказать несчастному шпиону гуманитарную помощь в виде воды из корыта для сторожков, но вы когда-то пробовали поднять корыто и прицелиться настолько точно, чтоб попасть?
И-экх!
Нет, я попала. И часть зеленой гадости смыло. Но зато шпион, обретя силы и надежду, сиганул через забор и умчался в поисках водоема, а гнаться за ним по улице в ночной рубашке… я еще не настолько рехнулась. А как было бы здорово его порасспросить…
Ну не везет, так во всем.
Позже святую истину о невезении пришлось озвучить еще раз. В той самой хладнице. Причем вместе с несколькими крепкими словечками, выражающими степень моего потрясения этой хре… этим маловероятным и неожиданным событием. Как бы это сказать подоходчивей…
У меня голова ожила.
Да не моя! С моей все нормально, то есть я надеюсь, что нормально… а вот головы, что в кладовке лежали… Какой черт меня в эту кладовку вообще понес!
Если быть точной, то понес меня туда не черт, а паранойя. Точней, навязчивое желание запастись для завтрашней (то есть уже сегодняшней) встречи аргументами повесомей приветствия «Благословенны будьте, принимающие решения, направляющие силу и дарующие процветание».
Ну меня на первом же титуле перекосит, про благословенность. Тоже мне, благословенные, превратили человека в помесь раба с домашним животным, а сейчас еще и ко мне лапы тянут. Нетушки, обойдетесь! Когда господь раздавал послушание, моя душа, наверное, засмотрелась на «Макдональдс» и опоздала к раздаче. А стройность, наверное, на десяток гамбургеров сменяла. Эх… Короче, мне хотелось на крайний случай иметь что-то этакое, оружие последнего шанса. Я сначала подумала про тот порошочек, который мощный афродизиак. Но представила последствия и решила, что снотворное будет гуманней. Для окружающих. Тем более, я знала, где оно лежит.
Кто ж знал, что неукротимый ботаник переложит пакетики, раскапывая какой-то нужный? И кто знал, что для временного оживления головы ей даже крупинки порошка не надо – достаточно того, что пакетик рядом проплывет?!
Я как раз раздумывала на тем, брать или не брать те самые незабываемые галлюциногенные грибочки, когда за спиной грянуло:
— Ершамхух!
Я чуть не уронила пакетики.
— Кто тут!
И, похолодев, встретилась взглядом с открывшей глаза головой…
— Я…
Одори ёби… Я попятилась к двери, торопливо запихивая по карманам все, что держала в руках.
— Стой! – прошипела голова. И тут же, почти без перерыва: — Стой, воровка! Стой, порождение ифрита! Посыпь меня, немедленно! Стоооооой…
Захлопнув дверь, я прислушалась к затихающему шепоту и нервно ухмыльнулась. Ну ничего себе, а? Шпионы. Зеленая гадость. Оживающие головы. И аргентумы утречком…
И что тут хуже, сны или все-таки реальность?
Какая, однако, ночка… колоритная.
Кисточка аккуратно нанесла завершающий штрих и отстранилась.
— Готово, — важно кивнуло лазурное чудо, с удовольствием рассматривая мои свежеокрашенные ногти.
— Спасибо, Санни.
Алишер откусил нитку, поправил шарф на моей шее и отступил. Узлам бывший раб не доверял, поэтому шарф решил просто зашить. Намертво. Рад закончил чистить сережки и примерился к моему уху. Все были при деле. Зоопарк дружно собирал меня к аргентумам.
Тагир и тот принял посильное участие: слетал в сад, сорвал какой-то цветочек, пристроил в мои волосы. Пахучий. Захотелось чихнуть, но попробуй чихни, когда тебе раскрашивают лицо! Раскраску мне творили сообща Шер и Санни, споря по каждой мелочи типа точек над бровями и дополнительных завитков у висков… Пришлось терпеть.
— Готова? – негромко донеслось от порога.
Джано уже собрался. Сегодня он приоделся, по-своему, конечно: ни вышивки, ни яркости, та же серая тряпочка, разве что новая. Но все-таки получше, чем раньше. Аккуратная головная повязка была свежей, накидка отглаженной. Только почему-то этот его почти нарядный вид напомнил первый вечер и растерянного парня, который встал мне навстречу, готовясь защищаться… Может, из-за котенка на руках?
— Да. Нормально?
Вампир кивнул.
— Да. Достойно. Хотя подожди… присядь. Не двигайся. Теплая ладонь мягко легла на макушку, и… какое странное ощущение… словно в волосы заползли сотни трудолюбивых муравьев. А потом они выросли. Волосы. Золотая волна тяжело упала на плечи, коснулась локтей, стремительно доросла до бедер…. И остановилась.
— Вот теперь совсем достойно, — бледно улыбнулся вампир. – Шер… ты помнишь, что я говорил. При малейшем подозрении…
— Мы помним, — моя синеглазая покупка кусала губы. – Но Джано…
— Ну вот и хорошо. Пойдем, Дарья.
— Удачи! Возвращайтесь побыстрей!
— Миу!
— Возвращайтесь… — тихо проговорил Алишер.
— Что ты ему сказал?
Скрытничать вампир не стал.
— Если в дом начнут ломиться, ребята должны уйти. Я оставил деньги и кое-что нужное. Ну и адрес, где можно переждать. На всякий случай.
— На какой?
Наступившее молчание было тяжелым.
— На всякий.
Вдохновляюще.
А на улице бушевало солнце! Цвели теневики — вьющиеся растения, оплетавшие заборы, крыши и стены домов, куда-то торопились по своим делам прохожие, негромко доносилась откуда-то музыка – струнная, напоминавшая перелив струй фонтана. У соседского забора что-то восхищенным шепотом обсуждали дети (и, между прочим, тыкали пальцами в сторону помойки). Я вспомнила ночное происшествие и невольно ускорила шаги. Чет мне неохота смотреть на эту свалку…
..А башня-то у вампиров и правда красивая. Странная на фоне этой восточной округлости-узорчатости, угловатая, с блестящей крышей, похоже, из стекла… Только почему-то внаклонку. То ли местные вампиры стажировались в Пизе, то ли веселая ночка оказалась еще веселей, чем я думала, и это последствия.
Интересно…
Изображать из себя безмолвную тень оказалось проще, чем я думала. Потому что вампиры демонстративно меня не замечали. Морды надменные, взгляды мимо… Еще чуть, и сквозь меня ходить начнут!
Ничего. Все нормально, это даже к лучшему… спокойненько… Хладнокровие очень важно для сумотори. Хладнокровие и концентрация.
Но все это «безмолвие-спокойствие» разлетелось вдребезги под внимательными взглядами троих «принимающих решения». Ледяными взглядами…
— Энчелесто Джано. И его… Дар.
Так, в правом кармане снотворное, в левом галлюциноген. Или наоборот?
Серебряные глаза превратились в щелочки, и я запоздало вспомнила, что аргентумы могут читать мыс…
Черт.
Я успела остановить руки у карманов, а вот опустить глаза – нет, и что-то в этот момент случилось странное…
Серебряный туман растворил подо мной пол, поплыл вокруг плотным мягким облаком, и первый раз в жизни я стала легкой-легкой, а голова — пустой, бездумной… без единой мысли. Нет, с мыслями.
Чужими.
..явились…
..оболочка держится…может, напрасно опасаемся?
..просто страховка…
..а это почти забавно… было бы забавно, если бы не вопиющая наглость…
..он боится… за себя или за нее?
..бояться за такую? не смеши…
..привереда… чем этот Дар тебе не нравится?
..дикарка…
..но сильная…
..толку с ее силы… я пробовал на энергию, абсолютный неконтакт, ничего не удалось взять… и тупая…
..уверен?
..она не боится… не боится нас…
..может, просто не понимает, что будет?.. наше вкусное приобретение могло ничего ей не объяснить…
..а вы уверены, что он догадался о лишении Дара?
..не знаю… про роль Даиза он не догадался… кого теперь назначим держать наше приобретение в рамках?
..позже…
.. а я вообще не уверен, что ей можно что-то объяснить… только посмотрите на этот приоткрытый рот!… она же абсолютная тупица.
..а этот раз соглашусь… ее даже пробовать не хочется…
..ты прав… мы же не отнимали у нашего подменыша его прежний дар? ту корову?
Пробовать меня? Корова… Корова?! Я задохнулась. Перед глазами поплыли пятна, хвост, кажется, вообразивший себя львиным, яростно хлестнул по ноге. Серебристое облако лопнуло, оставив на прощание звон в ушах и кипящую вулканом злобу. В пальцах что-то захрустело, в карманах что-то смялось, но кого это волнует? И что сейчас такое было, меня тоже не особо волнует. Телепатия, экстрасенсорика, чары – неважно! Важно другое.
А ну его в пылесос, вчерашний инструктаж, в пылесос, в мусорку, в нору крысиную! Ведь зря я нервничала, что сказать да как посмотреть, зря ребята переживали насчет ошибок в раскраске, зря волновался Джано о последствиях нарушения этикета.
Зря. Они в любом случае собирались меня отобрать.
Просто потому что не собирались оставлять Джано ни одного Дара, никакого вообще, никогда, разве что негодный какой-нибудь, в насмешку…
И если…
Негодный. Дикарка. Тупая. Корова. Противно пробовать… Ну твари! Негодный…
Стоп.
Значит, негодный?
В следующую секунду я проверила, открыт ли рот, и принялась действовать. На первый взгляд странно, но…
— Ну че? – я с силой пихнула беднягу-вампира локтем в бок, отчего более легкого Джано шатнуло, как пальму, и отнесло в сторону.
— Че?! – ничего не понимающий вампир смотрел на меня, как на готовую пациентку стаи психиатров.
— Ты че? – с этим «тихим» конспиративным шепотом я «незаметно» ткнула пальцем в сторону замерших аргентумов. – Кого я смогу того… этого… а?
Глаза Джано можно было смело вывешивать на ю-тубе, как олицетворение полного и абсолютного непонимания.
— Дарья, что с тобой?..
— А че? Я ж того… этого… – я шумно хмыкнула и активно почесала в затылке, отмечая моментально похолодавшую атмосферу, — ага?
Осторожно.
— Дарья. Не знаю, что ты делаешь, но…
— Твой Дар выходит из повиновения, Джано? – послышался довольный голос.
Ага. Призвав хвост к порядку, я принялась разворачиваться в сторону аргентумов – шумно и неуклюже, как кит на пляже.
— Это… как это? Благословенны будьте, рехнувшиеся… поправляющие сало и дарующие процветание. Джано, я правильно сказала?
— Э-э…- кажется, мой ботанистый вампир пытался подобрать какие-то слова, кроме «Яд-первородной-змеи-и-пески-всех-пустынь-мира-какого-хрена-творится?», но я не дала ему такой возможности.
— Ну и ладно. Благословенны будьте, принимающее крушение… или как там?
Вампиры молчали. Наверное, от неожиданности. И смотрели, как… как вампиры. Причем вампиры, которые вместо готовой для изъятия жертвы вдруг обнаружили настоящую корову, да к тому же дистрофика. И все никак не могут поверить своим глазам.
— Это… что?
— А че, опять не так сказала? – «расстроилась» я. – Тогда щас… как там… благословенны будьте, дарующие приставания. Вот. Так сойдет? Или как?…
— Орихальти Джано! Не желаешь ли объяснить, что все это значит?
— Не понимаю, что…
— Подметание! – рявкнула я, повысив голос. И улыбнулась фирменной улыбкой артиста Крамарова — а-ля дебил. – Во!
— Дарья!
— Отвянь! Достал уже! Слышьте, — я уставилась на аргентумов, — ну чего он ко мне все время придирается? Жрать не дает, пилит без передыху, а как до дела – так к своим пузырькам удирает. Хай своим пузырькам приказывает, если так!
Пока я несла всю эту дикую чушь, руки тоже без дела не скучали. Они сцапали «хозяина» и как следует тряхнули. Дебилка, да еще агрессивная… не захочется с такой связываться. Эх, надо было хлебнуть чего-то перед походом…
В глаза Джано я старалась не смотреть, может, поэтому выпавший из его кармана пузырек заметила сразу. И он мне не понравился – тоже сразу.
Правда, аргентумам не понравился еще больше. Когда грохнул. Ох, он и грохнул…
Зал качнулся, по телу врезала какая-то упругая волна, будто пол пытался провести прием аситори, и сквозь шум в ушах мило и как-то трогательно зазвенели, осыпаясь, разбитые стекла. А главное – там, где упала стеклянная бутылочка, набухало, постреливая искорками, небольшое, но очень неприятное на вид зеленовато-желтое облачко.
Набухало… набухало…
— Ложись!
Буммм! Второй прием аситори швырнул меня на пол. Рядом упал Джано – хвост дернул его за ногу. Аргентумы соскользнули со своих кресел-подставочек и быстро-быстро оказались за ними.
Буммм! Джано сжимает мою руку и что-то шепчет. Осторожно? Ого… да что ж у него там такое, в этом пузырьке? Буммм!
Ну все. Кому-то здесь точно настал полный и бесповоротный каюк. Или аргентумам, или нам…
Эх. Все хорошее в жизни кончается быстро, от мороженого до гамбургера.
Пузырек тоже закончился. Отбушевали искры, оттанцевал тарантеллу пол. Стих шум. И аргентумы тут же подняли свои змеиные головы.
Чтобы осмотреть зал, им потребовалось на удивление мало времени – доли секунды. И все три пары серебристых глаз тут же уперлись в моего вампира. Тот медленно поднялся на колени. И в следующую секунду на темноволосую голову Джано рухнул град:
— Ты!
— Энчелесто Джано…
— Ты что себе позволяешь, отродье нечестивого?! – перебил третий. – Ты что приволок, ты, покуп…
— Тихо! – прошипел первый. — Джано, ты представляешь, на какое наказание тянут твои прегрешения? Ты…
Звень.
И стало тихо-тихо. И претензии прекратились. Потому что все взгляды приклеились к полу – туда, где из карманов коленопреклоненного Джано выкатились еще два пузырька…
— Что? Где? Как? Что случилось? — топая и причитая на разные лады, в комнату влетели полтора десятка народу (среди них наш старый знакомый Массимо). Стража. Ну да, очень вовремя: как раз к шапочному разбору. – О-о… Вы целы? Что тут было?
Джано – вот же ботаник! – принялся объяснять, что ничего, мол, опасного, просто одна экспериментальная настойка и… Он, мол, извиняется, не хотел… и вообще, это совсем не то… эти пузырьки вовсе не разрыв-настой, а…
Я полюбовалась на то, как глаза Массимо становятся все круглей и круглей, а лица аргентумов все злее. И вмешалась, пока не стало поздно:
— Дык я не поняла: вы его че, прощаете?
Аргентумы в шоке – это зрелище. Кажется, еще минута – и в нас полетят молнии вместе с люстрой, потолком, небом и звездами. Но взгляд на пузырьки (все еще лежащие на полу), оказывается, дивно способствует тому самому хладнокровию, которого требовал наш ояката. И гуманизму заодно.
— Да.
— Че-е?! – на этот раз я не прикидывалась – вот чего после всего этого переполоха не ждала, так это прощения. Джано окаменел рядом.
Один из аргентумов неохотно покосился на свидетелей.
— Да. Прощаем. На сей раз. Джано, забери свою… экспериментальную настойку… и свой… подарок… и иди отсюда!
— Точно прощаете?
— Вон!
— Да идем мы, идем… как там… благословенны будьте, принимающие, направляющие и так далее.
— Вон, идиотка!
Ах, так… Ну ладно.
— Дарья, не надо.
Спокуха, Джано, я иду тихохонько, руки на виду, никого не трогаю… а что там творит хвост, распихивая пакетики из карманов в разные укромные местечки, я за это не ответственная. Правда?
Пакетики промасленные. Хорошие такие пакетики. Крысы или мыши до них быстро доберутся. А порошочек легонький, его сквознячком развеет в момент.
А там мы посмотрим, господа принимающие-направляющие, что скорей до вас доберется, галлюциноген или снотворное. Интересно… а слабительное я, случайно, не брала?
При каждом шаге из карманов Джано слышалось мягкое стеклянное звяканье, и, может быть, поэтому нас проводили к выходу куда уважительней, чем в зал. Несмотря на довольно злобные взгляды, связываться с нами страже явно не хотелось.
— Ух ты… — я зачарованно уставилась на башню. Мне показалось или она в самом деле наклонилась сильнее? Кстати, раньше наклон, кажется, был в другую сторону. – Джано, ты посмо… ой! Что ты делаешь?
На этот раз даже краска была не в состоянии скрыть цвет его лица. А уж выражение…
— Что это было?
Хм… Не мог же он заметить хвост?
— Ты про то, что я их послала? Джано, они просто хотели…
— Что—это-было-такое?
Ой, Джано, ты как-то не вовремя решил перестать быть ботаником.
— Ну… ты же не думаешь, что здесь подходящее место для разговоров?
Джано мрачно покосился на башню, на «незаинтересованные» морды стражи и прошипел:
— Домой.
— То есть как – неконтакт? – Джано остановился прямо посреди улицы. Налетевший на него прохожий выразился что-то насчет вампирьей родословной от тажмуду, каменеющих червей, но пригляделся и принялся многословно и бестолково извиняться.
Джано не слушал. Он меня допрашивал:
— Хочешь сказать – они так и подумали, про неконтакт?! И тупицу?
— Ну… я думаю, да.
Не хотела бы я услышать такое еще раз…
Ни у меня, ни у Джано не хватило терпения дойти до дома и мы принялись обсуждать этот «выдающийся визит» уже на втором повороте дороги. За это время мы успели опрокинуть корзину с абрикосами у торговки фруктами (Джано), сбить с ног менялу (это я), напугать крикучего попугая у дома придворного брадобрея (бедный попугай забыл кричать «Пррриходите к брадобррррею Рррравилю», сменив это на «Каррраул, гррррабят!») и два раза поцапаться. Джано сначала не хотел верить, что я реально слышала мысли, потом потребовал размотать шею, присмотрелся к узору и призадумался, отделавшись от меня фразочкой «Возможно, это последствия активации связи». А потом принялся доставать, выпытывая подробности…
— Значит, роль Даиза – «держать приобретение в рамках»? Ты точно запомнила?
— Еще раз такое спросишь – укушу. Точно, точно.
— Любопытно… Ершамхух!
Знакомое слово подействовало как удар тока: я дернулась. Что, неужели голова каким-то образом выбралась из кладовки и явилась предъявлять претензии? Но нехорошее слово, стойко ассоциировавшееся с неприличным, произнес Джано. И смотрел он при этом на наш.. то есть его дом. Точнее, на двор, переполненный людьми.
— Что там могло случиться?
— О нет! – простонал ботаник и бросился к дому.
— О-что?
Блин! Ненавижу бегать.
— Дочь шайтана! Вах, смотри, куда идешь! Дэвий зад, дэвушка, вай, мои ноги, мои ноги-и-и! Ты, порождение бегемота, беги дальше, сохрани Нейгэллах того, к кому ты так торопишься!
Да, людям тоже не очень нравится, когда я пытаюсь бегать.
..Двор и правда был переполнен. Целеустремленно двигались люди, толпились верблюды, нервно дергались сторожки, кое-как сдерживаемые Алишером. Кто-то орал:
— И-и-и, раз! И-и-и два! – и медленно взлетало-растягивалось голубое полотнище.
— Что здесь происходит?
— О, Джано, дружище! – заулыбался невесть откуда вынырнувший вампир Микеле. – Ты вовремя! Мы с Мелисс никак не можем поделить двор. Кто у тебя там ползает, интересный такой…
— Мелисс?! – Джано благополучно пропустил мимо ушей «ползает».
— А что? Ты же сам просил приглядеть за твоим Даром? Поверь, нам это доставит истинное, ни чем не сравнимое удовольствие!
— Я признателен… Но Мелисс — тут?
— Конечно, нам стоило подождать твоего ответа на наш запрос о приглашении в твой дом, но ты же не против?
— Нет, но Мелисс?..
— Приветствую со-Родича Джано, — кажется, воздух разом похолодал градусов на пять. Знакомьтесь, Мелисс, женщина-кондиционер, замораживает одним дыханием. – Я полагаю, ты не сочтешь наш визит вторжением? Я просто стремлюсь выполнить свой долг наидостойнейшим образом. А судя по интересу, который проявлен к твоему оригинальному Дару, полагаю, наилучшим выходом будет держать его – то есть ее – под присмотром. Неусыпным.
— Ах вот как… Смею ли я спросить, кем именно проявлен интерес?
— Обсудим это в моих комнатах?
— Где?
— Я имею в виду, в моем шатре. Кстати, ты абсолютно запустил свои владения. Полагаю, ты должен позволить нам привести все в порядок хотя бы во дворе.
— А пока мы поживем в шатрах. Походные условия! – жизнерадостно пропел Микеле. – Давно мечтал немного отдохнуть от роскоши!
Я поглядела на заполонивших двор верблюдов, с которых снимали бесчисленные тюки, свертки, кувшины, ковры, предметы мебели и складные зеркала, потом глянула на огромные шатры, шелестящие на солнце шелковыми стенами, потом на прислугу, брызгавшую на песок у входа ароматическую воду…
Походные условия, ага.
Кир снял с полки рюкзак и двинулся к выходу, он бы предпочёл высадиться в темноте, но солнце ещё не село. Уже знакомая тучная проводница открыла вагон, вереница пассажиров начала вытекать наружу. Кир был последним, она оглядела его и спросила, как старого знакомого:
– Как, прошёл?
Васпа замешкался, иногда поведение людей ставило его в тупик (она же позавчера испугалась, что изменилось теперь?), но всё же ответил:
– Ага.
– Домой сейчас?
– Ага, домой.
– Ну, давай, удачи.
Кир подумал и добавил:
– Спасибо.
Когда отходил, услышал, как оно пробормотала:
– Чёрт, а вроде как человек себя ведёт.
Он побродил по окрестностям, раздумывая, как поступить. До Кобжена можно добраться на товарняке. Вернее всего было бы пойти к диспетчеру и спросить, когда ближайший состав, но мужчину с т-образным шрамом на щеке и ещё одним на подбородке он наверняка запомнит, а этого допускать нельзя. Тогда решил пойти на станцию, а там действовать по обстоятельствам.
С наступлением сумерек Кир появился около погрузочного терминала. Вскоре из обрывков разговоров железнодорожников понял, что на седьмом пути пропускал пассажирский экспресс проходной товарняк на Кобжен. В Улье два раза никто не повторял, через десять минут он уже забрался в полувагон с песком. Через полчаса состав тронулся.
«День четвёрный.
Тут не Дербенд, прохладнее. А ещё я зря не разжился дождевиком. В середине дня побрызгал дождь. Небо пасмурное, если к ночи польёт — будет не весело. Я понял, что хуже мокрого песка — сухой песок. Доктор говорил, что на юге есть большие площади покрытые песком — пустыни. Вот там я бы точно не хотел оказаться. Песок залезает везде. Ещё я понял значение слова «плющит», особенно при старте. Тогда песок будто оживает и ползёт, при чём строго туда, куда не надо».
К городу состав подтянулся в полудню, но к большому удивлению Кира, проехал через него, не останавливаясь. Оказалось, что сортировочная находится в северном пригороде. Никем не замеченный он выбрался из вагона и скрылся среди составов. Был разгар рабочего дня: лязгали сцепки, натужно скрипели тормоза, туда и обратно прокатывались волны металлических стуков, и в эту какофонию вплетались рваные звуки вращающихся храповиков лебёдок, двойное эхо объявлений диспетчеров и мат грузчиков.
Кир приметил древний дощатый склад, который будто бы старик, приютился сбоку от своих молодых кирпичных собратьев. Ворота его были открыты, но Кир продолжал наблюдать. Туда несколько раз входили и выходили, но оживлённого движения не было и склад не охранялся. Он отряхнул от песка рюкзак и одежду, пригладил короткие волосы, надел картуз. Люди реагируют на резкие или быстрые движения, если двигаться с их скоростью, то они перестают тебя замечать. Если бы у Кира не было с собой рюкзака, то он мог бы ходить тут хоть целый день, но выбивающиеся из привычной обстановки детали привлекают внимание сразу. Он, не спеша, пересёк расстояние от путей до склада, вошёл в ворота – там никого не было. Тенью васпа скользнул в самый тёмный угол и замер. Помещение был узким: вдоль стен шли трёхъярусные стеллажи, сколоченные из брусьев и досок, на которых стояли пыльные коробки; проход был частично заставлен ящиками и металлическими бочками. Конечно же, Кир предпочёл бы забраться наверх, но одного взгляда на хлипкие деревянные конструкции хватило, чтобы отказаться от этой идеи. У него мелькнула мысль, что если попытаться на них что-нибудь переместить, это добро тут же обрушится на пол. Он чуть-чуть отодвинул коробки, стоящие у стены, забрался в щель, сел и стал наблюдать, как в воздухе кружится золотая пыль. Показалось, что она складывается в образ фиала, висящего на шее командира.
«День пятый.
Вот уж не думал, что поеду на север. Знал бы – запасся бы тёплой одеждой. Надо будет раздобыть где-нибудь.
Однажды доктор внятно объяснил мне, что такое творческое мышление (он вообще умел внятно объяснять). Творческое мышление — это способность видеть похожее в непохожем. Мы даже тренировались вместе с ним, например, в очертаниях облаков видеть очертания птиц. Правда, у я обычно видел там оружие или женщин, но и птицы получались. Иногда. Доктор смеялся и приговаривал: «У кого что болит». А у меня никогда ничего не болит. Кроме головы в последнее время. Эта станция мне напомнила легенду про старую мельницу: стук вагонов похож на жернова — огромные каменные круги, которые гремят, когда трутся друг об друга; грузчики — на подмастерьев, сгибающихся под тяжестью мешков; голос диспетчера — на одноглазого мельника, который кнутом подгоняет рабочих.
Васпа может творчески мыслить, потому что мой мозг связал легенду, которую рассказал доктор, и сортировочную, которую я видел сегодня в первый раз в жизни. Только что люди так носятся с этой способностью и с пеной у рта доказывают, что «истинного творческого начала» в нас нет? Если человеческий мозг смог заметить общее у осы и человека, а потом в одной колбе смешать то и другое, то стоит ли гордиться такой способностью?»
Света, просачивающегося сквозь щели, становилось всё меньше. Один раз в склад завалились грузчики, долго выкорячивали бочки и часть ящиков, но к углу, где схоронился Кир, не подошли. Когда всё вытащили, закрыли ворота, правда со второго раза, створки упирались, жаловались на жизнь и издавали ревматические стоны.
Через некоторое время Кир понял, что какой-то запах не даёт ему покоя. Принюхался, встал. Причиной беспокойства оказалась неприметная коробка в противоположном углу. Он ковырнул нижний угол – подмокший картон разошёлся будто бы сам собой. Из дырки он выудил какой-то цилиндр, длиной сантиметров десять. Принюхался ещё раз, заулыбался — и развернул фантик. Внутри оказался леденец, переродившийся от постоянных перегревов в подобие помадки. В двух соседних коробках оказались такое же содержимое. Судя по слою пыли про этот груз забыли, а может быть сопутствующие бумаги потерялись и коробки остались тут лежать до скончания веков или до ближайшего пожара. Конфетами Кир забил всё свободное место в рюкзаке. Затем ощупал доски в углу, как он и ожидал, от сырости они подгнили. Когда совсем стемнело, он без труда сдёрнул их с гвоздей, развёл в разные стороны, выполз, выволок за собой рюкзак и приставил доски на место.
Около складов было тихо. Он обошёл ближайший состав и двинулся по направлению к погрузочному терминалу, надеясь, что благословение Королевы поможет ему узнать, когда пойдёт товарняк на Выгжел. Небо хмурилось, ветер то и дело подталкивал в спину. Свет фонарей, падающий через промежутки между вагонами, делал землю между путями похожей на брюшко осы. Вдруг он насторожился и прижался спиной к вагону, стараясь остаться незамеченным – впереди кто-то был. Незнакомец помедлил, а потом шагнул на свет. Ошибки быть не могло – впереди стоял васпа.
– Ты невнимателен, солдат, – сухой надтреснутый голос был похож на шуршание песка по металлу.
Сердце билось тяжело, будто через раз. Реальность поплыла: очертания начали смазываться, расползаться, как жирная плёнка, на которую попало мыло, а через них проступали стены тренировочного зала, пропахшего потом и страхом. Он сглотнул и отлепился от вагона.
– Ближе.
Кир подобрался и пошёл навстречу быстро, но осторожно, в любую секунду ожидая удара. Незнакомец в чёрной одежде не шевелился, давая себя рассмотреть. Он был ниже ростом и куда уже в плечах, но это не вводило в заблуждение: одно неверное движение – окажешься на земле. А ещё он был совершенно седой. Лицо пересекали шрамы и почти такие же глубокие морщины. Надо было представиться, но Кир не знал как. Десять лет назад он бы отчеканил «рядовой четвёртой роты обороны первого Улья», но время втёрло в мозг мысль, что всё изменилось и прошлого больше нет. Молчание нарушил незнакомец:
– Гор.
– Кир.
Имена — вот и всё, что осталось от прежнего величия. Имена и память.
– На север?
Кир кивнул. Стоящий впереди васпа развернулся, подхватил рюкзак, прислонённый к колесу, и пошёл вдоль состава. Кир двинулся следом.
«День шестой.
Жизнь похожа на траекторию полёта мотылька, никогда не знаешь, куда «мотыльнёт». Вчера оказалось, что на север я иду не один. Логично было бы предположить, но как-то не подумал об этом. Гор не стал выяснять, есть ли подходящий состав, а просто спрятался возле последней стрелки и стал ждать.
Сейчас мы сидим на тормозной площадке где-то в середине состава. Всю ночь ехали. Когда рассвело, остановились в какой-то деревушке, соскочили – и в кусты. Прошли рабочие, простучали колёса. Состав тронулся, мы запрыгнули и поехали дальше. Ночью было прохладно, но не то чтобы очень. Дует, нацепил на себя всю одежду, что есть с собой. Но всё равно, ветер — это лучше, чем песок.
Понял, наконец, зачем нужны эти записи. Когда записываешь мысль, которую носил в себе много лет, возникает такое приятное чувство, похожее… Ну, например, как если въехать в челюсть командиру, из-за которого взвод провалил задание.
Если бы нас после Улья отправили на войну, то большая часть из нас погибла бы со счастливой улыбкой. Мы — оружие. Да, те кто разрабатывал программу Перехода были правы: каждый из нас личность, каждый из нас мыслит и чувствует, каждый из нас – разумное существо. Только одно они не учли: в человека цель никто не закладывает, а в нас она заложена изначально. Поэтому мы так и не нашли своё место среди людей. Некоторые хорошо устроились, но это совсем другое.
Гор спит, рассматриваю его. Он старше, ему, наверное, под полтинник. И куда опытнее – в Улье он был капитаном. Мне кажется, что мы оба — старое заржавленное оружие, закинутое в сарай и никому не нужное, но место стека — в руке преторианца. Может быть доктор был прав и действительно в мире существует сила, которая расставляет вещи по своим местам?»
Кир убрал тетрадь, через минуту проснулся его спутник. Пожевали хлеба из запасов Гора, запили минералкой, на сладкое достали конфеты. Киру о многом хотелось расспросить капитана, но постоянный свист воздуха как-то не располагал к разговорам. Зато было достаточно времени, чтобы присмотреться к нему. Кир вспомнил, что Анна любила бубнить: «Чай, не на казённых харчах живу». При воспоминании о ней все внутренности, особенно нижние, свернулись в жгут. Какое-то время Кир сидел и мысленно раскручивал их обратно, на это занятие потребовалась вся его мозговая мощь. Потом решил, что лучше об Анне не думать.
Капитан, похоже, большую часть жизни повёл именно на таких харчах: даже для васпы у него были слишком впалые щёки. «А вот Анна… Стоп! — оборвал он сам себя. — Я же сказал о ней не думать!»
Лес поредел, машинист дал гудок, и состав сбавил скорость. Слева потянулся потрескавшийся перрон, потом они проехали большой деревянный дом, покрытый облупившейся синей краской, видимо, местный вокзал. Раздался ещё один гудок, поезд поехал быстрее. Тут Кир увидел, что на краю перрона стоит мужик в оранжевом жилете, он погрозил им кулаком и побежал в сторону синего дома. Гор усмехнулся, но через несколько минут ход стал замедляться, а потом, когда состав въехал в лес, и вовсе остановился. Капитан хлопнул Кира по плечу, они накинули рюкзаки, спрыгнули с площадки и со всех ног кинулись в чащу. К вагону уже бежали машинист и его помощник, увидев, что зайцы ускакали в лес, долго матерились и требовали, чтобы те вылезли обратно. Гор положил руку на плечо Кира, тому показалось, что его нежно прихватил грейфер. В конце концов, люди попыхтели, развернулись, и вскоре состав тронулся, а васпы остались куковать среди ёлок и сосен.
Гор убрал руку и сказал:
– Запомни, мы должны быть осторожны.
Кир хотел огрызнуться, но не стал, а промолчал и задумался. Ему никто не давал прямого приказа быть осторожным, он просто знал об этом. Сам сообразил — молодец, но почему-то его охватило беспокойство.
– Знаешь, – он начал, а только потом сообразил, что обращается к старшему по званию на «ты», но Гор и бровью не повёл, – на станцию возвращаться нельзя.
– Молодец, соображаешь.
Они вышли обратно на насыпь и пошли вслед поезду, который ещё можно было разглядеть. Сначала молчали, потом капитан спросил:
– Откуда будешь?
Кир рассказал свою историю, Гор слушал, не перебивая, а потом подытожил:
– Понятно, почему тебя выбрали.
– Почему?
– Ты не в Деребнде жил. Один васпа пропал в Треграде, другой в Дербенде, не свяжут одно с другим. Последнее время я помирающего изображал, на работе даже бригадир, уж насколько меня терпеть не мог, а тоже стал требовать, чтобы я в больницу пошёл. Они скорее всего первое время будут мой труп по канавам искать.
– Умно, – он помолчал, подбирая слова, а затем спросил: – А ты видел Её?
– Нет.
– А что было там, в Деребнде?
Гор помолчал немного и стал рассказывать:
– С месяц назад у меня такая же беда с головой началась. Две ночи не спал почти, а на третью решил пойти прогуляться. Выхожу из дома и чую, кто-то из наших проходил недавно, пошёл по следу, точно, Вак на скамейке в парке сидит. Решили с ним вместе разобраться в чём дело. И как-то так спокойно стало, только шум сильнее сделался. На следующую ночь встречаемся, а он мне вот что рассказывает. Вчера, когда мы в парке сидели, преторианцы нашли логово Королевы. Они-то с ней напрямую связаны, Вак сказал, чутьё их привело. Они… – Кир глянул на замолчавшего капитана, глаза того были с поволокой, а по губам блуждала улыбка. – Говорят они даже прикасались к ней.
Кир остановился, но его спутник даже не заметил этого. Он хмыкнул и догнал капитана.
– А какая она?
– Преторианцы сказали, что она не такая, какой её видно.
Он попытался разгадать смысл сказанного, но не смог. Какое-то время Гор смотрел в даль, а потом продолжил:
– Потому нас и послали, что мы, даже если нас наизнанку вывернут, не сможем сказать, где Она, – помолчал и добавил: – Да и преторианцев осталось – три с половиной калеки. Их и так-то большая часть со старой Королевой погибла, а сейчас из тех, что остались, почти всё перемёрли.
Разговор затих сам собой. Кир шёл и думал: «Вот оно – новое время. Неужели всё повториться? Новой Королеве будут нужны новые солдаты. Неужели снова коконы, тренировочные залы и казематы? Мы дали людям слово, что не будет больше насилия, что мы изживём это в себе. Но Королева не давала никаких обещаний. Гор… Если Она прикажет –выполнит приказ любой ценой. И если он хотя бы заподозрит, о чём я думаю, то сколько минут я протяну после этого? Я не хочу ломать чужие жизни, – он вспомнил волшебный аромат из фиала командира: – Если надо будет умереть за Королеву? Умру, и это будет счастьем».
«День восьмой.
Долго думал, потом всё же записал свои мысли за вчерашний день. Может это, конечно, безрассудство, но Гор меня убивать не станет, мы слишком друг другу нужны, а главное, мы нужны Королеве. Я это чувствую. Видимо, даже такие рядовые особи, как мы, всё равно связаны с Ней достаточно, чтобы улавливать Её настроение, намерения. Не знаю, прав я или ошибаюсь.
Вчера шли весь день. Сосны-ёлки, ёлки-сосны. Сначала вдоль рельсов, потом составы пошли один за одним, первый переждали в кустах, второй тоже. В конце концов надоело, пошли они лесом, как любил приговаривать доктор. В смысле, это мы пошли лесом. Нет, чушь какая-то получается (вот поэтому у людей везде такой бардак). Во! Мы стали продвигаться по лесу вдоль путей. На закате разбили лагерь у ручья. Капитан экипирован куда лучше меня: и палатка у него есть, и горелка, и два котелка. И одежда тёплая. Надо будет и мне раздобыть. Если карта верная, то на горизонте станция «Сыпь».
Вышли утром, жара стоит, как в Дербенде, на небе ни облачка. Протопали полдня, решили сделать привал и поесть. Всё-таки возраст сказывается. Человек теряет силы медленно, поэтому долго живёт, а васпа вряд ли протянет больше полвека, зато до последнего будет таскать неподъёмные мешки и тискать разных Ан… Хватит! В общем, помрёт здоровеньким».
Километра через три лес стал редеть, а вскоре рельсы начали взбираться на безлесый пологий холм. Ветра не было, казалось, что он попал в сеть из ароматов сотен цветов и трав и, зачарованный ими, прилёг отдохнуть в тени великанши-сосны, несущей дозор на вершине. Впереди раздался гудок, минут через десять мимо прогрохотал поезд. Васпы переглянулись и прибавили ходу.
Добравшись до одинокого дерева, огляделись. Под холмом текла речка, а по её берегам тут и там стояли дома, жилые и брошенные.
– Это, должно быть и есть Сыпь.
– Должно быть. У нас еды маловато, — отметил капитан.
Кир посмотрел на него, тот осматривал один двор за другим, оценивая, чем тут можно поживиться: «Времена меняются, не меняются только волки».
– Слишком наш почерк. А спорим, что я продукты достану без единого трупа…
«День девятый.
Всю ночь снился Улей. Как будто я снова неофит. Надоело такие сны описывать — половина прошлых тетрадей ими заполнена. Наверное, это из-за того, что уже скоро сутки, как едем на щебне. Твёрдо, но во всяком случае, это не песок.
Из приятного: Гор должен мне два кило сахара. Вчера перед Сыпью поспорили, что я достану продукты без единого трупа. Дождались темноты, пошли в деревню. Я осмотрелся, выбрал дом, который стоял ближе к лесу. Когда дело к полуночи подошло, давай около дома ходить, в стены да окна стучать. Дед по дуге во двор выполз, я его хвать за шиворот и поднял над землёй. Он как завопит:
– Ты хто?!
А я ему:
– Чёрт. За тобой пришёл, в ад тебя сейчас тащить буду.
Он в миг протрезвел, давай пощады молить. Я так поразмыслил для вида и говорю:
– Ну, в аду и так места не хватает. А чем откупиться можешь?
В общем ушёл я с картошкой, сахаром, печеньем, макаронами, свежей зеленью, банкой молока и на две трети полным штофом мутного самогона. А когда я сказал, что я – чёрт старый, и у меня даже в аду кости мёрзнут, он отдал старые ватные штаны и телогрейку. Дед ещё и благодарил меня до самых ворот.
Гор, который весь этот цирк смотрел из соседнего заброшенного огорода, полночи ещё похихикивал. Вот оно — практическое применение творческого мышления.
Печенье и молоко съели сразу, зелень пожевали, а вот самогон оставили — жидкие деньги иногда бывают нужнее бумажных.
Тор уже позади, если ничего не случится, то завтра будем в Выгжеле.
Этот вечер ощутимо прохладнее предыдущего. Ну, что, здравствуй, север, мы идём к тебе, колыбель».
Извозчиков переулок был старый, кривой и асфальтированный лишь местами — на въезде, на выезде и напротив продуктового магазина со смешным названием «Соленоид» . И дома в переулке были под стать — старинные, трёхэтажные, с облупившейся штукатуркой и двускатными железными крышами, которые каждый год красили коричневой густотёртой краской. За зиму краска облезала, и в начале лета крыши то тут, то там красили по новой… Почему-то так повелось, что в Извозчиковом переулке жили, в основном, шофёры и механики — возможно, дома здесь когда-то строили только конторы, занимавшиеся транспортными перевозками, не даром же переулок носил название Извозчиков. Молодых жителей в переулке было совсем мало, не то одна, не то две семьи. И то сказать: разве молодые добровольно согласятся жить в домах, давно и прочно утвердившихся в категории «трущоб» … Вот и населяли облупившиеся кирпичные трёхэтажки не сорящие деньгами труженики пятого колеса, технари да пенсионеры — в прошлом тех же специальностей…
Михалыч был одним из пенсионеров. Он делал по утрам зарядку на балконе, бегал трусцой, играл с соседями в домино и иногда в шахматы, изредка выпивал кружку-другую пива, купленного в «Соленоиде» — больше-то нельзя было, врачи запретили давно, сразу после аварии на перевале Юрюзань, приведшей к серьёзной операции, и, собственно, почётной отставке Михалыча от профессиональной «баранки» … Ещё Михалыч возился целыми вечерами в большом железном гараже, бесконечно ремонтируя, модифицируя и отлаживая ГАЗ 67 — удивительный динозавроподобный агрегат, доживший до этих лет со времён Великой Отечественной, вместе с самим Михалычем. На нём-то, ранней весной, ещё в конце марта, когда прочие блестящие, приземистые и современные легковушки и носа не показывали из гаражей и стоянок, и даже видавшие виды грузовики по десять раз на дню вязли в непролазных сугробах, Михалыч неторопливо и спокойно, без лишних выхлопов и ёрзаний, привёз с задворок родной автоколонны № 1442 изношенную грузовую автопокрышку. Покрышка лежала возле гаража до середины апреля, когда весна, наконец, опомнилась и со всех ног помчалась навёрстывать упущенное, поспешно отогревая мух, бабочек и мать-и-мачеху и устраивая в городских дворах потопы локального масштаба. Тогда покрышка на короткое время превратилась в Остров, к которому причаливали самодельные кораблики редких местных мальчишек, а один раз, в самый пик таяния снега — даже небольшой плот из старой сарайной двери, управляемый двумя сорванцами младшего школьного возраста. А когда наводнение отступило, оставив во дворе лишь быстро высыхающие лужи, Михалыч пришёл и откатил покрышку в палисадник, положил её на землю под своими окнами, насыпал туда смешанного с удобрением чернозёма и аккуратно засеял семена цветов. Так покрышка превратилась в клумбу, и это уже было навсегда…
Клумба-покрышка любила свои цветы. За их красоту, за весёлый, неунывающий характер, благодаря которому вокруг них постоянно происходило какое-либо движение: то в гости заглядывали ярко разодетые бабочки, то пчёлы деловито сновали, собирая урожай пыльцы, то важно подлетали толстые, басовито гудящие шмели… А ещё цветы были хороши тем, что из-за них, для полива, прополки и прочего ухода, к покрышке часто приходил старый шофёр Михалыч. Михалыч, покрякивая, присаживался на корточки и начинал работать, а от его одежды пахло уже не поддающимся никаким стиркам бензином, машинным маслом, и ещё, совсем-совсем немножко — дорожной пылью. Так пахла Трасса. Этот запах покрышка особенно любила. Она ловила его, жадно впитывала каждой порой стёртых протекторов, и бережно хранила до следующего прихода Михалыча. А по ночам покрышка видела сладкие сны, в которых были надёжные Колёса, крепкий Кардан, сильный, верный Мотор и бесконечные километры пахнущей щебёнкой, асфальтом и приключениями Трассы…
Так продолжалось из года в год, от весны к весне, пока однажды большую четырёхкомнатную квартиру по соседству с михалычевой двухкомнаткой не купило то-ли агентство соцзащиты, то-ли недавно открывшаяся страховая контора, ещё не накопившая денег на офис в престижном районе. Новая метла по-новому метёт… Дом, (во всяком случае, та часть фасада, в которой располагались окна новоиспечённого офиса), очень скоро оделся в плитку и пластик, площадка перед подъездом была, хотя и наспех, заасфальтирована, а в палисаднике вместо резиновой клумбы-покрышки выложили из валунов-голышей большой красивый цветник. В котором, впрочем, никто не запретил Михалычу высаживать свои цветы, наоборот, его энтузиазму былы только рады, и даже привезли саженцы чайных роз и луковицы малиновых георгинов. А покрышку подняли и откатили всё за тот же гараж — пусть там валяется до субботника, глаза не мозолит… И покрышка лежала за гаражом, зарастая крапивой и бурьяном, и слушала невнятное бормотание ремонтирующего свой ГАЗ 67 Михалыча, да ещё изредка — фырчание прогреваемого двигателя машины, звучащее для покрышки самой изысканной музыкой… Так прошло лето. И вот, в августе, когда погода ещё и думать не желала о приближающейся зиме, Михалыч пришёл в гараж не вечером, как обычно, а утром, едва взошло солнце, и сразу же завёл машину. Прогрев мотор, он вывел древний джип из гаража и куда-то уехал, а через пару часов возвратился. Мотор гудел на высоких оборотах, трансмиссия подвывала… Покрышка сразу поняла, что ГАЗ 67 шёл на пониженной передаче, и, судя по всему, не пустой… Затем мотор заглох, раздался лязг металла и озадаченное бормотание старика, сменившееся вдруг возгласом: «Стой-ка… Про тебя-то я и забыл совсем!» Михалыч позвал соседа, и вдвоём они, ругая на чём свет стоит исполинскую крапиву, выкатили из-за гаража старую покрышку. Поодаль стоял ГАЗ 67, а напротив ворот наискосок торчало порядком поржавевшее шасси от списанной квасной бочки, какие можно встретить летом на каждом углу. Одно колесо прицепа было целым и даже накачанным, а вот на втором вместо резины болтались лишь отдалённо напоминающие покрышку лохмотья…
— Представляешь, Николаич, племянник мой дачу купил… А как там что делать, как сажать, как ухаживать — ни бум-бум! Да какое там — месяцами ведь по заграницам мотается, по командировкам. Зачем брал-то, — говорю… А он: «А ты, дядь, на что? Я ж помню, как ты вечно мечтательными глазами на каждый куст смотришь, на каждый огурец на базаре…» Вот бес неладный, а? И как ведь подъехал-то! Ну, разве тут откажешься? А у нас в конторе, на задворках, прицеп этот, от кваса, ещё когда я работал, в углу валялся… Поди ж ты — так и не дошло дело, не сдали на металл… Ну, отдал завхоз за бутылку, чего там! Только вот резины, говорит, лишней нету, извиняй! Она в дефиците теперь… Всю голову сломал — где взять… Денег-то тоже, сам знаешь… Одно слово — шофёрская пенсия… А тут вот вспомнил про эту, холеру! Так она от такой же машины-то, что и колесо на бочке, чуешь? Хе-хе!! Живём, старичьё! Во-оот, так… Камерка-то у меня давненько в гараже валяется, эвон, на антресолях — внуку притаскивал, чтоб купаться, сорванец, бегал… У-уух, как они её, родимую, всем скопом, да по склону, к речке! Да-ааа… Было время, времечко… Ну, ладно. Камера вулканизированная, конечно, но — ничего, послужит ещё сезончик-другой… Возить-то на дачку много чего придётся, а по осени, Бог даст — и с дачки урожай повезём!
Кряхтя и поругиваясь, соседи вычистили покрышку, упихали в неё слежавшуюся камеру и долго-долго бортовали колесо, а когда закончили, хитрый Николаич, прикрывшись ревматизмом, поковылял в «Соленоид» за бутылочкой «Клинского» , а «спортивный» Михалыч выудил из недр джипа чёрную трость насоса и принялся за упражнение «наклоны вперёд» …
Покрышка не могла поверить своему счастью. За два следующих дня, в которые Михалыч пилил, колотил и привинчивал к шасси дно и борта ящика, покрышка, кажется, поняла, что люди называют состоянием опьянения… Она слабо отражала происходящее вокруг, она жила единственным чувством — Предвкушением Дороги…
И вот счастливый день настал. Михалыч забрался на сиденье, джип загудел, зафыркал, и прямо вместе с прицепом выполз из большущего гаража, в котором мог бы комфортно расположиться и небольшой грузовик. Затем скрипнули, закрываясь, гаражные ворота, сапоги Михалыча снова протопали к кабине, мотор рыкнул, проскрипело сцепление, включилась передача — и Дорога раскрыла навстречу свои пыльные асфальтовые объятья…
Старый шофёр Михалыч, мурлыкая под нос, катил на дачу, а сзади, под прицепом с самодельным, ещё не покрашенным кузовом, в полный голос пела свою шуршащую песню счастливая покрышка со стёртым протектором.
Металлическая дверь отъехала в сторону, открывая путь в ремонтный бокс №2. На одном из двух подъёмников висел разобранный до последнего винтика злосчастный перевозчик «Гром-2», длинный стол между ними ломился от составных деталей. Во всех этих железяках, как кощей в сундуке с сокровищами, ковырялся Гоша Рыбаченко, поочерёдно извлекая то одну, то другую запчасть из груды, тщательно рассматривая каждую при свете огромных ярких ламп.
– Что, ещё не нашёл? Работаешь сверхурочно? – спросил с порога вошедший Макс. Дверь за спиной мягко вернулась обратно. Лёгкое шипение возвестило о завершении установки герметизационного барьера.
– Подменил Левого на ужин. Звено ремонтников вместе с ним пошло. Скоро вернутся – соберут погрузчик, – инженер-художник поскрёб ногтем железяку и аккуратно вернул на место. – Отчёт на верхней полке стеллажа.
Стеллаж подпирал пятиметровый потолок в противоположном конце небольшого по размерам бокса, рядом с воротами, через которые сюда и попадали повреждённые машины. Макс преодолел несколько шагов и стянул с полки с папками единственную ему незнакомую. Остальные стояли в чётко фиксированном порядке, бережно храня ремонтные журналы, инструкции и специальную литературу.
– Так, отчёт. Подписано: Левый… Цуркан?
– Да, понимаешь ли, «Гром-2» отклонился от маршрута за счёт увеличения номинальной скорости. Технически провернуть это очень сложно. В наших условиях возможно, но усилиями нескольких звеньев, а такое скрыть невозможно.
– Да, расточить сопла, выточить из чего-нибудь новый распредвал…
– Вот-вот. Поэтому тщательный осмотр ожидаемо показал нулевые результаты.
– И вы по инструкции обратились к программисту.
– Точно. Программный блок для работников с инженерно-техническим образованием – тёмный лес.
Макс прошелестел страницами до нужного места.
– Перепрограммирован?! Чёрт возьми, кем? Как…?!
– Валдис говорит, что для этого не требуется специального…
– Как модель А-8 технически могла работать при превышенной номинальной скорости?..
– А она и не смогла. То есть работала, какое-то время, конечно. Но ещё бы немного и…
– Да кого волнует повышенный износ механизмов! Почему не сгорели все эти хвалёные предохранители для работы в космосе, закупленные по космической же цене?!
– Вот же он, – Гоша ловко выхватил из кучи один из них и перекинул исполняющему обязанности начальника. – Целый, выглядит как новенький!
– Точно, – Правый повертел блестящий продолговатый цилиндр, по заверениям разработчиков, титановый, – действительно новенький. У перевозчика! У которого! За три года! Не был заменён! Ни один! Предохранитель!!! Да на нём ещё заводская маркировка не стёрлась!
Рыбаченко, уже и сам сообразив, что к чему, подскочил к стеллажу, сцапал с нужной полки увеличительное стекло и протянул товарищу. Мелкие буковки обрели читабельный размер.
– Это же не тот предохранитель!
– Как не тот?
– На А-8 ставятся от 10 до 60 К, а этот – сотый! Так, я сам дополню отчёт, – мысли Макса бежали далеко вперёд, анализируя создавшуюся ситуацию.
Предохранители Леонов мог заменить, поскольку, будучи техником, имел неограниченный доступ к перевозчику и необходимым инструментам. Теоретически он имел возможность перепрошить программный блок. При условии, что знал, как это сделать. Но это уж совсем специфические знания. Или на «Восточной» есть сообщник? Цуркан? Нет, он только-только прилетел и сам же в отчёте указал на перепрограммирование. Паранойя какая-то!
– Тут ещё кое-что… – замялся Гоша, протягивая флешку. – Мы сегодня с ремонтниками вывели манипулятор на ручном управлении к месту аварии по указанию Покровского. Поковырялись в куче отработанного реголита, куда въехал «Гром-2». А там – полистирол!
– Тоже мне, открытие! – фыркнул исполняющий обязанности начальника.
– … из которого было собрано что-то типа ящика или контейнера…
– Ты хочешь сказать, что слой полистирола выдержал толщу реголита?
– Вполне. Но тут два момента. Первый: так называемый ящик находился практически в отвале, то есть. еле скрывался под лунным грунтом сбоку. Второй: вертикальная нагрузка практически сведена на нет его расположением. Ящик установили под 45 градусов углом вверх, что опять-таки в сочетании с отвалом…
– Я понял. Что же вы там нашли?
– Ничего. Ящик оказался пуст. Но ты прав, полистирол очень плохо переносит физическое воздействие. Короче, эээ… манипулятор его сломал, а потом у оператора сдали нервы, и он там вообще всё разворошил…
У Правого отвисла челюсть от такого профессионализма. Однако Рыбаченко припас кое-что напоследок:
– Но мы весь процесс подробно отфотографировали! Материалы на флешке…
***
– Что там новенького? – подхватывая с тарелки бутерброд, поинтересовался астроном.
– Сейчас расскажу, только дочитаю, – Карина одновременно оберегала от лезущего кота стакан с молоком и просматривала новости. – Брысь, бестолковый, иди к своей плошке! Все равно морда в стакан не пролезет!
– И вообще, нечего его кормить, лучше искать будет, – поддержал Костя, машинально оглянувшись на дверь кают-компании: не слышат ли посторонние?
Яна с максимально невинным видом пожала плечами – она только что скормила рыжему кусочек мяса с бутерброда.
– Ты уверен, что он найдет мышь?
– Ты же слышала, что завхоз говорил! Он точно охотился, это Хлебин не сообразил, что происходит!
– О, по дороге сюда я еще одну версию услышала. Дескать, кошки – животные мистические, видят потусторонние сущности и, наверное, инопланетян тоже. А значит, если внимательно наблюдать за котом, можно увидеть мааааленьких зелененьких человечков! Костя, не смотри так, я не намекаю на твою «тарелочку»! Это двое рабочих после вашего с завхозом эээ… громкого разговора обсуждали.
– Рыжие? – полуутвердительно обронил Смирнов.
– Ага, как наш котик, — Яна погладила отливающую медью спину. – Пустолунники?
– Они, – кивнул астроном. – Карина, ну что ты там вычитала?
– Очень много ерунды. Если коротко: официально подтвердили, что Леонов на «Артемиде», – девушка качнула темно-красным «хвостиком», подхваченным прозрачно-зеленым шарфом. Яна вздохнула: работали в «оранжерее» вместе, но Карина заставила себя переодеться в безупречное фиолетовое платье, а она по-домашнему нырнула в «треники». Даже доползти до столовой сил нет, уж лучше бутерброд пожевать!
– А что о причинах побега?
– Из официальных источников – ничего, – прищурилась Карина. – Когда ты узнал, что Андрей жив?
– На пару часов раньше, чем журналисты, когда додумался задать прямой вопрос одному хорошему человеку, – признался астроном. – А ты?
– Тоже, – поморщилась девушка. – Мне сказали, Леонов клянется, что ему грозила смертельная опасность, но ничего толком не объясняет. Он с кем-то ссорился незадолго до исчезновения?
– Вроде нет, – пожал плечами астроном.
– Вряд ли Андрея так испугал кто-то из его смены, – задумчиво побултыхал сок в своем стакане Костя. Жидкость вела себя как негустая сметана. – Во-первых, это было бы заметно в нашей коммуналке. Во-вторых, уж больно странное совпадение его бегства с прибытием корабля.
– Думаешь, это кто-то из новичков? – Яна мысленно перебрала свою смену: на киллера в ее понимании не тянул никто. Ну да кто сказал, что убийца должен иметь зловещую внешность и кутаться в черный плащ?
– Нет, неправильно, – качнул головой Смирнов. – Списки новой смены в открытом доступе, найти сведения о каждом в соцсетях нетрудно, да и на лунном форуме все вы прописались задолго до отлета с Земли. Предположим, Андрей узнал, что в новой смене будет тот, кто ему опасен. Все, что требуется, – поговорить с Покровским, попросить о помощи. Даже если в темном прошлом было что-то уголовное, отлет с Луны и суд – это все-таки лучше, чем смерть где-то по пути к «Астре»!
– Ну, не знаю, – глотнул сок Костя. – О том, что новичков двадцать пять, даже Покровский оказался не в курсе.
– Потому что решение об Ипполите принималось в последние часы, до того даже предполагали, что он полетит не с нами, а туристическим рейсом, – вмешалась Яна. – Но Ипполит, напугавший кого-то, – это…
– Это вполне возможно, – усмехнулся астроном. – Ему уже два раза удалось – в момент прилета и сегодня.
– Ерунда какая-то, — пожала плечами Карина. – А что там с сообщением? Ну, эта абракадабра на адрес «belladonna»? Что это может означать?
– «LXIX, 12-14», – воспроизвел на салфетке Костя. – Понятия не имею. Инициалы? Шифр? Сокращение? А 12-14 – число? Время? Сумма?
– Слишком мало данных, – астроном подошел к делу математически. – Карина, ты случайно не знаешь, есть ли другие сообщения?
– Случайно знаю, – взмахнула ресницами Карина. – Их пока нет. Официальной информации про это сообщение, кстати, тоже не видела.
В ближайшее время вряд ли вообще появится стоящая официальная информация, прикинула про себя Яна. Разве что сам Леонов решит рассказать чуть больше… Если Андрей пришел в «Астру» в День космонавтики около полуночи, то в Хьюстоне в этот момент было еще шесть вечера. Посовещаться, передать дело полиции… Да и там наверняка долго думали, чья это зона ответственности, готовили данные для передачи Интерполу. Бюрократы ночью работать не любят, значит, к нашему полудню только-только раскачались. Потом Интерполу надо было связаться с Москвой, то есть с полицией и ГосКосмосом. А там, между прочим, на три часа больше, чем на базе. Теоретически могли что-то раскопать до ночи, но делиться с прессой, видимо, не стали, даже если было чем. Все прошлое Леонова связано с Италией и Россией, а в Риме и тем более Москве сейчас поздний вечер. Так что можно ждать новостей с раннего утра.
– Самый популярный заголовок – «Houston, we have a problem», фыркнул Костя, колдуя над наладонником. – А ГосКосмос вместе с НАСА, как я понимаю, принялись пиарить все, что хоть каким-то боком связано с космосом, чтоб внеземные новости были не только криминальными. И наблюдения за Вестой вспомнили, и работу аппарата на комете Галлея, и солнечное затмение через неделю… О, даже расписали в красках проект гравитационного лифта!
Смирнов полез все-таки в свой наладонник.
– О, Костя, а свою тарелочку ты видел?! Вот, слушай: «Пробный запуск в космос мини-аппаратов под солнечным парусом прошел успешно, считают сотрудники базы «Occupy Mars». Несколько зондов весом всего в один грамм были отправлены в полет с помощью лазерной пушки. Всех, кто наблюдал их полет и сделал при этом фото/видео, просят отправить кадры на сайт… Ваше имя будет вписано в историю проекта. Строительство базы ведется запланированными темпами, окончание его ожидается через полгода».
Биолог недоуменно уставился на иллюстрации к тексту. По лицу медленно расплывалась улыбка.
– Гиперболоид инженера Лубина, – задумчиво отложил наладонник Леонид. – Костя, ты можешь тоже войти в историю проекта! Правда, с рисунком! Ты его, кстати, ты так и не нашел?
– Не нашел, – отмахнулся Костя под дружный смех девушек.
– Любопытно, – астроном скомкал салфетку. – Ладно, пожалуй, пойду, работы много.
– Опять? – сочувственно спросила Карина, отбрасывая темно-красную прядь.
Смирнов, как обычно, прикрыл энтузиазм усмешкой.
– Что поделаешь, небесные тела не берут отпуск, и астрономов ждут великие дела! – Леонид шагнул к двери, но на полпути остановился: в дверь как-то боком просочился Гоша, осторожно несущий здоровенную картину. Полотно загораживало ему обзор: собравшихся художник заметил только когда прислонил свое творение к стене.
– О, я же правильно помню, что здесь есть гвоздик! – выдал он вместо приветствия и добавил: – Я тут написал картину. «Космическая мадонна».
– Когда ты успел? – искренне поразился вошедший за ним Макс Правый.
– Она давно в работе, никак доделать не мог. Оставалось буквально несколько мазков. Яна, не ругайте меня, я берегу зрение! Вам нравится, да? Ну, я пошел.
Гоша с гордостью повесил картину и вышел. Потрясенные зрители подошли поближе.
– Ну и глаза у этой мадонны, – прервал затянувшееся молчание Макс.
– Зато какое платье! Эх, знали же средневековые дамы толк в нарядах! – вздохнула Карина.
– Ага! А глаза… предположим, атропин закапали, вот зрачки и расширились, – выдала версию Яна.
– Погоди, какой такой атропин в средние века? – возмутился Леонид.
– Природный. В смысле, из каких-нибудь травок, – отмахнулась Карина. – Костя, из какой травки можно добыть атропин?
– Эээ… например, красавка, она же белладонна, – выдал биолог всплывшие в памяти сведения. – Так. Белладонна. Белла донна. Красавица.
– Что ты сказал? – Яна смотрела очень внимательно, в полумраке зрачки расширились безо всякого атропина.
– Подруга-филолог, – задумчиво пробормотал Леонид. – Как же ее звали-то? Лаура, точно.
– Этих Лаур в Италии… – пожала плечами Карина. – Еще что-то помнишь?
– Древний род, потомок кого-то там известного… Она еще диссер писала по итальянской средневековой поэзии именно из-за прапрадедушки-поэта, когда познакомилась с Андреем, и его на эти стихи подсадила… Не, больше ничего не вспомню.
– Надо выяснить. Я не хочу копаться в личных тайнах, но если на базе преступник… ладно, потенциальный преступник!
– Макс, на Земле все проверяют.
– Но они там, а мы здесь!
– Макс, успокойся, – Костя сунул ему в руку стакан с чем-то оранжевым. – Ты, кстати, сюда зачем пришел? Поесть, отдохнуть, найти кого-то?
– Вот-вот, вспоминай, что у тебя хорошего случилось, – поддержала брата Карина. – Ты выглядел вполне счастливым, когда вошел.
Оранжевая жидкость пахла чем угодно, но не апельсином. Макс смело глотнул и закашлялся. Морковка с яблоком и тыквой!
– Тьфу, угробить меня решил? – кое-как отфыркался он. – Я тут, можно сказать, жизнь наладил, карьеру строить начал, а ты!..
– В каком смысле? – Костя с невинным видом отобрал стакан, поднес к губам. – Вкусно же!
– Терпеть не могу морковку!
– Ну прости… А что с карьерой?
– А… Я только-только официально вступил в должность начальника инженерно-технического отдела!
– Да ладно?! – воскликнула Карина. – Серьёзно? Никогда не понимала этих ритуальных плясок вокруг «исполняющих обязанности». Всё равно же кроме тебя больше некому!
Макс и сам так думал. Что людям, оказывается, постоянно надо что-то доказывать, подтверждать своё место под солнцем (которое, по заверениям астрономов, всё равно взойдёт …). Стоило ли оно того? Очевидно, вперёд шёл тот, кто, не задумываясь, сразу отвечал утвердительно. Но в шаге от открытого космоса жизнь видится несколько в другом свете. Смешно, но на Луне люди впервые за последние лет восемьдесят в полной мере ощутили груз ответственности за идеальное качество. Представьте скафандр СЛП-3 низкого качества. А не вполне герметичные двери шлюзов? А космический летательный аппарат, разваливающийся при перегрузках?
Ждал ли Алексей Юрьевич проявления инициативы, как и говорил Домбровский? Это такая игра: нужно найти способ обозначить намерение взять на себя изрядную долю ответственности за происходящее вокруг.
Правый ознакомил начальника базы с результатами обоих отчётов.
– Что обо всём этом думаешь? – поинтересовался Покровский.
– А что тут думать? Мы три года бок о бок прожили с Леоновым, а он у нас под носом оборудовал тайник, готовясь к побегу. Играл на гитаре, а мы его слушали и думали, что раскрывает душу. Ели рядом. Работали вместе. И оказалось, что совсем его не знали. Ладно тесты. Систему можно обмануть. Но не стольких же людей!..
– Тут ты прав, я допустил промах. Но пока мы ещё на своих местах, нужно продолжать выполнять поставленные задачи. Я подписал приказ о твоём назначении.
– Так вас можно поздравить? – прервала размышления Макса Яна.
– Да, в некотором роде… – рассеяно пробормотал тот. Кстати, об инициативе… – А хотите поужинать со мной? Поедим какой-нибудь космической кашки…
Ух! Как с головой в ледяную прорубь!
ОГ
Дни бежали. Мальчишки катались на лыжах, и вечерами краснощекая рожица Мела светилась восторгом. Сашка «главничал» и беззлобно хамил. Леха пил пиво.
Как и обещали, мне позвонили через пять рабочих дней и проинформировали: что дело Си Аня рассмотрено и он, согласно каким-то там положениям и пунктам, становится резидентом нашей планеты и признается благонадежным беженцем.
«Если Ваш подопечный не нарушит наших законов, — гордо сообщил мне голос из «высотки» на Садовом кольце, — то через каких-то пять лет он сможет принять участие в голосовании на президентских выборах».
Ну, это важно! Я поблагодарила.
Вечером официальным тоном представителя Белого дома уведомила спиногрыза о своих успехах.
— Отличненько, — прилетел мне ответ. — Оксик, а где он жить-то будет?
— Как где? — тихо обалдела я. — Там где и раньше, в общаге.
— Не-е-е, — сложил губы трубочкой домашний тиран. — Там не безопасно. Мож с Ба? И рядом, и домик у нас гостевой простаивает, и ей с Соней веселее…
— А, может, ты с Ба? А я, так и быть, с Си Анем?
— Он тебя испугается. С тобой жить нервы нужны железобетонные, — нагло хрюкнула трубка и быстренько отключилась.
…И как из приличного DEX’а вылупился этот монстр?!
***
Саша
Дни складывались в недели, наши трассы в горах давно сменились на учебные будни. Теперь вместо неведомых крутых поворотов, нас подстерегали будущие зачёты и экзамены. Я бегал на физкультуре вместе с Си Анем, и часто после занятий подкидывал его домой к Натульке.
Там полным ходом шла работа. Мой друг разбивал газоны, складывал из камней большие и маленькие альпийские горки. Уже скоро должны были зажурчать водопадики, а в пруду появиться золотые рыбки.
Кеша искал кротов, Соня обнимала большую куклу, которую ей торжественно вручила ОГ , и смешно растягивая звук весело кричала:
— Ба-Ба! Си-и-и-и-и-и-и А-а-ань наш-ш при-и-и-и-ле-ете-е-ел. Его Сашка привёз. Я ставлю суп.
Так прошел апрель.
В начале мая вся наша семейка собиралась в большом узком кругу отмечать пару-тройку дней рождений, так сказать оптом. Чтобы не пришлось выдраивать до и отмывать после дома/квартиры (нужное подчеркнуть), а между этими двумя вехами бурно и лихорадочно готовить, мы все покупали путевки и на выходные эвакуировались в какой-нибудь дом отдыха под Москвой. В этом году местом жертвоприношения избрали санаторно-курортный комплекс «Яхонты»: наивные хозяева базы решили порадовать необходимых в хозяйстве акушеров-гинекологов сорока процентной скидкой.
Деловой Ад заказал аэробус и двадцать шесть человек (плюс 4 DEX’а, старенькая Мерька, кот и два пса) приготовились стартовать на природу, чтобы там дышать свежим воздухом и наслаждаться празднованием.
Пока собирались и ожидали транспорт, всегда готовый к отдыху анестезиолог Терентьев, умело откупорил пиво и, с непревзойденной ловкостью бывалого официанта, разлил его всем по бокалам, включая Ба и Соню.
Арсен, подозрительно покосившись на жену, влил в себя живительную влагу, а потом подлил избранным в стаканчики коньячку.
Погрузились и полетели.
Все сорок минут полёта мохнатого Иннокентия рвало, кот Ленки дико орал и рвал когтями переноску, а собака Худояровых выла.
Где-то сзади Миша громко произнёс:
— Не к добру.
Сидящие рядом обернулись и прониклись видом мужика в очках с оттопыренным средним пальцем.
Си Ань
Удивительно, что утром выходного дня меня удостоили чести поехать с большой семьёй уважаемой матери Саши на отдых. Прожив три месяца в доме её Матери, я сумел познакомиться почти со всеми и осознал, что так бывает: люди не боялись говорить, что думают, и думали, не опасаясь высказывать свои мысли вслух.
Я жил в свободном мире как полноценный человек, и мне казалось, что так будет всегда.
Между тем аэробус приземлился на лесной поляне и люди веселой толпой спустились по выдвижному трапу. Пели птицы и шумел молодой лиственный кустарник. Меня окружали деревья-великаны и я, пьянея от восторга, вдыхал живительный сосновый дух.
Нас встречал немолодой полный человек, с окладистой ухоженной закругленной бородой и усами-щетками. Он представился управляющим, предложил оставить вещи на поляне и пригласил за собой.
Сумки никто оставлять не стал. .
Миша поднял к небу палец и сказал:
— Во избежание! — затем подхватил сразу четыре сумки. В них что-то булькало и стеклянно гремело.
Буквально через пять минут мы подошли к аккуратным домикам, похожим на крупные грибы-боровики в волшебном лесу. Чуть дальше за поворотом виднелась длинная зеленая крыша центральной усадьбы.
Когда мы остановились у крыльца, управляющий, похожий на переодетого Деда Мороза, пояснял:
— Вас расселят в отдельные коттеджи, рассчитанные на комфортное проживание шести-девяти человек. Ресторан работает по принципу шведского стола и «а-ля карт», а находится он в главном корпусе. Там же вы сможете воспользоваться любыми услугами СПА-салона, отдохнуть в бассейне с морской водой, посетить сауну и хамам. Направо, буквально в трехстах метрах, располагается конюшня — там Вас ждут прогулки на лошадях, а налево — картинг и батут. В общем, добро пожаловать и приятного вам отдыха!
***
ОГ
Местечко оказалось неплохим. Ну а я — «по праву первой ночи» — выбрала для себя коттедж рядом с рестораном. И, поселив с собой кота, Ленку и двух недоделанных DEX’ов, была совершенно счастлива. Ленка тоже. Спиногрызы, похоже, нет.
Наш полет, продолжавшийся не долго, тем не менее завершился головной болью и мы не долго думая отправились в хамам, а затем купаться.
Сашка получил целый ряд рекомендаций. Он сделал невинное лицо и приветливо поморгал мне ресницами. Мелу было строго указано, как себя вести: от Сашки не отходить, Лёху не беспокоить, врагов не искать.
Два дегенерата дружно покивали мне головами и мы наконец-то, разошлись.
Крррасота!
Хамам с банщиком меня очаровал. Покрытая пушистым одеялом из белой пены, пахнущей ландышами, я почувствовала себя совсем молодой. Черноволосый мужик с выразительным шнобелем на смуглой физиономии беспрерывно называл нас «дэвушками».
Вода в большом глубоком бассейне бурлила, пахла йодом и отпуском. Свежевыжатый сок, поданный чернобровым красавчиком, сверкал словно оранжевое солнце в хрустальном стакане для виски.
К нам присоединилась Светка, потом Жанка — и стало совсем хорошо!
Часа через три мы дружно навестили Ба, которая в обнимку с детективом почивала на шикарных качелях. Иннокентию полегчало и он, изловив двух полёвок и одну лягушку, мирно дремал рядом, на белых подушках неспешно раскачивающегося дивана.
Соня сидела на террасе дома, обняв куклу.
Си Ань лежал в своей комнате с конспектами.
Вот оно родительское счастье!
Вспомнив, что я бабушка, отправила Соню за Дашкой, приказав поиграть на свежем воздухе!
***
Саша
Ну, если бы я открывал кому-нибудь Америку, то долго и нудно вещал бы о вреде обжорства и алкоголизма.
Мужики наелись до икоты и напились до рвоты… Не все, но некоторые — не стану показывать пальцем. Хотя, учитывая бледный вид Мела и кучу целлофановых пакетиков, собранных двумя аккуратными кучками рядом с бездыханными телами обнявшихся в любовном порыве Лехи и Кости, вопрос можно считать прозрачным.
Утром Лехе все носили аспирин, а Костя сосредоточенно плавал в бассейне. Света и Миша сидели на бортике и, не мигая, смотрели на водолечение. Денис Терентьев попытался незаметно подкрасться ко мне сзади, заговорщицки подмигнул и прошептал громким, слышным всему периметру, шепотом:
— Сашка, никогда не женись!