Кир снял с полки рюкзак и двинулся к выходу, он бы предпочёл высадиться в темноте, но солнце ещё не село. Уже знакомая тучная проводница открыла вагон, вереница пассажиров начала вытекать наружу. Кир был последним, она оглядела его и спросила, как старого знакомого:
– Как, прошёл?
Васпа замешкался, иногда поведение людей ставило его в тупик (она же позавчера испугалась, что изменилось теперь?), но всё же ответил:
– Ага.
– Домой сейчас?
– Ага, домой.
– Ну, давай, удачи.
Кир подумал и добавил:
– Спасибо.
Когда отходил, услышал, как оно пробормотала:
– Чёрт, а вроде как человек себя ведёт.
Он побродил по окрестностям, раздумывая, как поступить. До Кобжена можно добраться на товарняке. Вернее всего было бы пойти к диспетчеру и спросить, когда ближайший состав, но мужчину с т-образным шрамом на щеке и ещё одним на подбородке он наверняка запомнит, а этого допускать нельзя. Тогда решил пойти на станцию, а там действовать по обстоятельствам.
С наступлением сумерек Кир появился около погрузочного терминала. Вскоре из обрывков разговоров железнодорожников понял, что на седьмом пути пропускал пассажирский экспресс проходной товарняк на Кобжен. В Улье два раза никто не повторял, через десять минут он уже забрался в полувагон с песком. Через полчаса состав тронулся.
«День четвёрный.
Тут не Дербенд, прохладнее. А ещё я зря не разжился дождевиком. В середине дня побрызгал дождь. Небо пасмурное, если к ночи польёт — будет не весело. Я понял, что хуже мокрого песка — сухой песок. Доктор говорил, что на юге есть большие площади покрытые песком — пустыни. Вот там я бы точно не хотел оказаться. Песок залезает везде. Ещё я понял значение слова «плющит», особенно при старте. Тогда песок будто оживает и ползёт, при чём строго туда, куда не надо».
К городу состав подтянулся в полудню, но к большому удивлению Кира, проехал через него, не останавливаясь. Оказалось, что сортировочная находится в северном пригороде. Никем не замеченный он выбрался из вагона и скрылся среди составов. Был разгар рабочего дня: лязгали сцепки, натужно скрипели тормоза, туда и обратно прокатывались волны металлических стуков, и в эту какофонию вплетались рваные звуки вращающихся храповиков лебёдок, двойное эхо объявлений диспетчеров и мат грузчиков.
Кир приметил древний дощатый склад, который будто бы старик, приютился сбоку от своих молодых кирпичных собратьев. Ворота его были открыты, но Кир продолжал наблюдать. Туда несколько раз входили и выходили, но оживлённого движения не было и склад не охранялся. Он отряхнул от песка рюкзак и одежду, пригладил короткие волосы, надел картуз. Люди реагируют на резкие или быстрые движения, если двигаться с их скоростью, то они перестают тебя замечать. Если бы у Кира не было с собой рюкзака, то он мог бы ходить тут хоть целый день, но выбивающиеся из привычной обстановки детали привлекают внимание сразу. Он, не спеша, пересёк расстояние от путей до склада, вошёл в ворота – там никого не было. Тенью васпа скользнул в самый тёмный угол и замер. Помещение был узким: вдоль стен шли трёхъярусные стеллажи, сколоченные из брусьев и досок, на которых стояли пыльные коробки; проход был частично заставлен ящиками и металлическими бочками. Конечно же, Кир предпочёл бы забраться наверх, но одного взгляда на хлипкие деревянные конструкции хватило, чтобы отказаться от этой идеи. У него мелькнула мысль, что если попытаться на них что-нибудь переместить, это добро тут же обрушится на пол. Он чуть-чуть отодвинул коробки, стоящие у стены, забрался в щель, сел и стал наблюдать, как в воздухе кружится золотая пыль. Показалось, что она складывается в образ фиала, висящего на шее командира.
«День пятый.
Вот уж не думал, что поеду на север. Знал бы – запасся бы тёплой одеждой. Надо будет раздобыть где-нибудь.
Однажды доктор внятно объяснил мне, что такое творческое мышление (он вообще умел внятно объяснять). Творческое мышление — это способность видеть похожее в непохожем. Мы даже тренировались вместе с ним, например, в очертаниях облаков видеть очертания птиц. Правда, у я обычно видел там оружие или женщин, но и птицы получались. Иногда. Доктор смеялся и приговаривал: «У кого что болит». А у меня никогда ничего не болит. Кроме головы в последнее время. Эта станция мне напомнила легенду про старую мельницу: стук вагонов похож на жернова — огромные каменные круги, которые гремят, когда трутся друг об друга; грузчики — на подмастерьев, сгибающихся под тяжестью мешков; голос диспетчера — на одноглазого мельника, который кнутом подгоняет рабочих.
Васпа может творчески мыслить, потому что мой мозг связал легенду, которую рассказал доктор, и сортировочную, которую я видел сегодня в первый раз в жизни. Только что люди так носятся с этой способностью и с пеной у рта доказывают, что «истинного творческого начала» в нас нет? Если человеческий мозг смог заметить общее у осы и человека, а потом в одной колбе смешать то и другое, то стоит ли гордиться такой способностью?»
Света, просачивающегося сквозь щели, становилось всё меньше. Один раз в склад завалились грузчики, долго выкорячивали бочки и часть ящиков, но к углу, где схоронился Кир, не подошли. Когда всё вытащили, закрыли ворота, правда со второго раза, створки упирались, жаловались на жизнь и издавали ревматические стоны.
Через некоторое время Кир понял, что какой-то запах не даёт ему покоя. Принюхался, встал. Причиной беспокойства оказалась неприметная коробка в противоположном углу. Он ковырнул нижний угол – подмокший картон разошёлся будто бы сам собой. Из дырки он выудил какой-то цилиндр, длиной сантиметров десять. Принюхался ещё раз, заулыбался — и развернул фантик. Внутри оказался леденец, переродившийся от постоянных перегревов в подобие помадки. В двух соседних коробках оказались такое же содержимое. Судя по слою пыли про этот груз забыли, а может быть сопутствующие бумаги потерялись и коробки остались тут лежать до скончания веков или до ближайшего пожара. Конфетами Кир забил всё свободное место в рюкзаке. Затем ощупал доски в углу, как он и ожидал, от сырости они подгнили. Когда совсем стемнело, он без труда сдёрнул их с гвоздей, развёл в разные стороны, выполз, выволок за собой рюкзак и приставил доски на место.
Около складов было тихо. Он обошёл ближайший состав и двинулся по направлению к погрузочному терминалу, надеясь, что благословение Королевы поможет ему узнать, когда пойдёт товарняк на Выгжел. Небо хмурилось, ветер то и дело подталкивал в спину. Свет фонарей, падающий через промежутки между вагонами, делал землю между путями похожей на брюшко осы. Вдруг он насторожился и прижался спиной к вагону, стараясь остаться незамеченным – впереди кто-то был. Незнакомец помедлил, а потом шагнул на свет. Ошибки быть не могло – впереди стоял васпа.
– Ты невнимателен, солдат, – сухой надтреснутый голос был похож на шуршание песка по металлу.
Сердце билось тяжело, будто через раз. Реальность поплыла: очертания начали смазываться, расползаться, как жирная плёнка, на которую попало мыло, а через них проступали стены тренировочного зала, пропахшего потом и страхом. Он сглотнул и отлепился от вагона.
– Ближе.
Кир подобрался и пошёл навстречу быстро, но осторожно, в любую секунду ожидая удара. Незнакомец в чёрной одежде не шевелился, давая себя рассмотреть. Он был ниже ростом и куда уже в плечах, но это не вводило в заблуждение: одно неверное движение – окажешься на земле. А ещё он был совершенно седой. Лицо пересекали шрамы и почти такие же глубокие морщины. Надо было представиться, но Кир не знал как. Десять лет назад он бы отчеканил «рядовой четвёртой роты обороны первого Улья», но время втёрло в мозг мысль, что всё изменилось и прошлого больше нет. Молчание нарушил незнакомец:
– Гор.
– Кир.
Имена — вот и всё, что осталось от прежнего величия. Имена и память.
– На север?
Кир кивнул. Стоящий впереди васпа развернулся, подхватил рюкзак, прислонённый к колесу, и пошёл вдоль состава. Кир двинулся следом.
«День шестой.
Жизнь похожа на траекторию полёта мотылька, никогда не знаешь, куда «мотыльнёт». Вчера оказалось, что на север я иду не один. Логично было бы предположить, но как-то не подумал об этом. Гор не стал выяснять, есть ли подходящий состав, а просто спрятался возле последней стрелки и стал ждать.
Сейчас мы сидим на тормозной площадке где-то в середине состава. Всю ночь ехали. Когда рассвело, остановились в какой-то деревушке, соскочили – и в кусты. Прошли рабочие, простучали колёса. Состав тронулся, мы запрыгнули и поехали дальше. Ночью было прохладно, но не то чтобы очень. Дует, нацепил на себя всю одежду, что есть с собой. Но всё равно, ветер — это лучше, чем песок.
Понял, наконец, зачем нужны эти записи. Когда записываешь мысль, которую носил в себе много лет, возникает такое приятное чувство, похожее… Ну, например, как если въехать в челюсть командиру, из-за которого взвод провалил задание.
Если бы нас после Улья отправили на войну, то большая часть из нас погибла бы со счастливой улыбкой. Мы — оружие. Да, те кто разрабатывал программу Перехода были правы: каждый из нас личность, каждый из нас мыслит и чувствует, каждый из нас – разумное существо. Только одно они не учли: в человека цель никто не закладывает, а в нас она заложена изначально. Поэтому мы так и не нашли своё место среди людей. Некоторые хорошо устроились, но это совсем другое.
Гор спит, рассматриваю его. Он старше, ему, наверное, под полтинник. И куда опытнее – в Улье он был капитаном. Мне кажется, что мы оба — старое заржавленное оружие, закинутое в сарай и никому не нужное, но место стека — в руке преторианца. Может быть доктор был прав и действительно в мире существует сила, которая расставляет вещи по своим местам?»
Кир убрал тетрадь, через минуту проснулся его спутник. Пожевали хлеба из запасов Гора, запили минералкой, на сладкое достали конфеты. Киру о многом хотелось расспросить капитана, но постоянный свист воздуха как-то не располагал к разговорам. Зато было достаточно времени, чтобы присмотреться к нему. Кир вспомнил, что Анна любила бубнить: «Чай, не на казённых харчах живу». При воспоминании о ней все внутренности, особенно нижние, свернулись в жгут. Какое-то время Кир сидел и мысленно раскручивал их обратно, на это занятие потребовалась вся его мозговая мощь. Потом решил, что лучше об Анне не думать.
Капитан, похоже, большую часть жизни повёл именно на таких харчах: даже для васпы у него были слишком впалые щёки. «А вот Анна… Стоп! — оборвал он сам себя. — Я же сказал о ней не думать!»
Лес поредел, машинист дал гудок, и состав сбавил скорость. Слева потянулся потрескавшийся перрон, потом они проехали большой деревянный дом, покрытый облупившейся синей краской, видимо, местный вокзал. Раздался ещё один гудок, поезд поехал быстрее. Тут Кир увидел, что на краю перрона стоит мужик в оранжевом жилете, он погрозил им кулаком и побежал в сторону синего дома. Гор усмехнулся, но через несколько минут ход стал замедляться, а потом, когда состав въехал в лес, и вовсе остановился. Капитан хлопнул Кира по плечу, они накинули рюкзаки, спрыгнули с площадки и со всех ног кинулись в чащу. К вагону уже бежали машинист и его помощник, увидев, что зайцы ускакали в лес, долго матерились и требовали, чтобы те вылезли обратно. Гор положил руку на плечо Кира, тому показалось, что его нежно прихватил грейфер. В конце концов, люди попыхтели, развернулись, и вскоре состав тронулся, а васпы остались куковать среди ёлок и сосен.
Гор убрал руку и сказал:
– Запомни, мы должны быть осторожны.
Кир хотел огрызнуться, но не стал, а промолчал и задумался. Ему никто не давал прямого приказа быть осторожным, он просто знал об этом. Сам сообразил — молодец, но почему-то его охватило беспокойство.
– Знаешь, – он начал, а только потом сообразил, что обращается к старшему по званию на «ты», но Гор и бровью не повёл, – на станцию возвращаться нельзя.
– Молодец, соображаешь.
Они вышли обратно на насыпь и пошли вслед поезду, который ещё можно было разглядеть. Сначала молчали, потом капитан спросил:
– Откуда будешь?
Кир рассказал свою историю, Гор слушал, не перебивая, а потом подытожил:
– Понятно, почему тебя выбрали.
– Почему?
– Ты не в Деребнде жил. Один васпа пропал в Треграде, другой в Дербенде, не свяжут одно с другим. Последнее время я помирающего изображал, на работе даже бригадир, уж насколько меня терпеть не мог, а тоже стал требовать, чтобы я в больницу пошёл. Они скорее всего первое время будут мой труп по канавам искать.
– Умно, – он помолчал, подбирая слова, а затем спросил: – А ты видел Её?
– Нет.
– А что было там, в Деребнде?
Гор помолчал немного и стал рассказывать:
– С месяц назад у меня такая же беда с головой началась. Две ночи не спал почти, а на третью решил пойти прогуляться. Выхожу из дома и чую, кто-то из наших проходил недавно, пошёл по следу, точно, Вак на скамейке в парке сидит. Решили с ним вместе разобраться в чём дело. И как-то так спокойно стало, только шум сильнее сделался. На следующую ночь встречаемся, а он мне вот что рассказывает. Вчера, когда мы в парке сидели, преторианцы нашли логово Королевы. Они-то с ней напрямую связаны, Вак сказал, чутьё их привело. Они… – Кир глянул на замолчавшего капитана, глаза того были с поволокой, а по губам блуждала улыбка. – Говорят они даже прикасались к ней.
Кир остановился, но его спутник даже не заметил этого. Он хмыкнул и догнал капитана.
– А какая она?
– Преторианцы сказали, что она не такая, какой её видно.
Он попытался разгадать смысл сказанного, но не смог. Какое-то время Гор смотрел в даль, а потом продолжил:
– Потому нас и послали, что мы, даже если нас наизнанку вывернут, не сможем сказать, где Она, – помолчал и добавил: – Да и преторианцев осталось – три с половиной калеки. Их и так-то большая часть со старой Королевой погибла, а сейчас из тех, что остались, почти всё перемёрли.
Разговор затих сам собой. Кир шёл и думал: «Вот оно – новое время. Неужели всё повториться? Новой Королеве будут нужны новые солдаты. Неужели снова коконы, тренировочные залы и казематы? Мы дали людям слово, что не будет больше насилия, что мы изживём это в себе. Но Королева не давала никаких обещаний. Гор… Если Она прикажет –выполнит приказ любой ценой. И если он хотя бы заподозрит, о чём я думаю, то сколько минут я протяну после этого? Я не хочу ломать чужие жизни, – он вспомнил волшебный аромат из фиала командира: – Если надо будет умереть за Королеву? Умру, и это будет счастьем».
«День восьмой.
Долго думал, потом всё же записал свои мысли за вчерашний день. Может это, конечно, безрассудство, но Гор меня убивать не станет, мы слишком друг другу нужны, а главное, мы нужны Королеве. Я это чувствую. Видимо, даже такие рядовые особи, как мы, всё равно связаны с Ней достаточно, чтобы улавливать Её настроение, намерения. Не знаю, прав я или ошибаюсь.
Вчера шли весь день. Сосны-ёлки, ёлки-сосны. Сначала вдоль рельсов, потом составы пошли один за одним, первый переждали в кустах, второй тоже. В конце концов надоело, пошли они лесом, как любил приговаривать доктор. В смысле, это мы пошли лесом. Нет, чушь какая-то получается (вот поэтому у людей везде такой бардак). Во! Мы стали продвигаться по лесу вдоль путей. На закате разбили лагерь у ручья. Капитан экипирован куда лучше меня: и палатка у него есть, и горелка, и два котелка. И одежда тёплая. Надо будет и мне раздобыть. Если карта верная, то на горизонте станция «Сыпь».
Вышли утром, жара стоит, как в Дербенде, на небе ни облачка. Протопали полдня, решили сделать привал и поесть. Всё-таки возраст сказывается. Человек теряет силы медленно, поэтому долго живёт, а васпа вряд ли протянет больше полвека, зато до последнего будет таскать неподъёмные мешки и тискать разных Ан… Хватит! В общем, помрёт здоровеньким».
Километра через три лес стал редеть, а вскоре рельсы начали взбираться на безлесый пологий холм. Ветра не было, казалось, что он попал в сеть из ароматов сотен цветов и трав и, зачарованный ими, прилёг отдохнуть в тени великанши-сосны, несущей дозор на вершине. Впереди раздался гудок, минут через десять мимо прогрохотал поезд. Васпы переглянулись и прибавили ходу.
Добравшись до одинокого дерева, огляделись. Под холмом текла речка, а по её берегам тут и там стояли дома, жилые и брошенные.
– Это, должно быть и есть Сыпь.
– Должно быть. У нас еды маловато, — отметил капитан.
Кир посмотрел на него, тот осматривал один двор за другим, оценивая, чем тут можно поживиться: «Времена меняются, не меняются только волки».
– Слишком наш почерк. А спорим, что я продукты достану без единого трупа…
«День девятый.
Всю ночь снился Улей. Как будто я снова неофит. Надоело такие сны описывать — половина прошлых тетрадей ими заполнена. Наверное, это из-за того, что уже скоро сутки, как едем на щебне. Твёрдо, но во всяком случае, это не песок.
Из приятного: Гор должен мне два кило сахара. Вчера перед Сыпью поспорили, что я достану продукты без единого трупа. Дождались темноты, пошли в деревню. Я осмотрелся, выбрал дом, который стоял ближе к лесу. Когда дело к полуночи подошло, давай около дома ходить, в стены да окна стучать. Дед по дуге во двор выполз, я его хвать за шиворот и поднял над землёй. Он как завопит:
– Ты хто?!
А я ему:
– Чёрт. За тобой пришёл, в ад тебя сейчас тащить буду.
Он в миг протрезвел, давай пощады молить. Я так поразмыслил для вида и говорю:
– Ну, в аду и так места не хватает. А чем откупиться можешь?
В общем ушёл я с картошкой, сахаром, печеньем, макаронами, свежей зеленью, банкой молока и на две трети полным штофом мутного самогона. А когда я сказал, что я – чёрт старый, и у меня даже в аду кости мёрзнут, он отдал старые ватные штаны и телогрейку. Дед ещё и благодарил меня до самых ворот.
Гор, который весь этот цирк смотрел из соседнего заброшенного огорода, полночи ещё похихикивал. Вот оно — практическое применение творческого мышления.
Печенье и молоко съели сразу, зелень пожевали, а вот самогон оставили — жидкие деньги иногда бывают нужнее бумажных.
Тор уже позади, если ничего не случится, то завтра будем в Выгжеле.
Этот вечер ощутимо прохладнее предыдущего. Ну, что, здравствуй, север, мы идём к тебе, колыбель».
Автор публикации
