Стась провела быструю ревизию своих повреждений, но не нашла ничего утешительного: на ведущие к потере сознания они не тянули, а для принуждения при помощи грубой физической силы и реальной угрозы жизни были нетипичны. Самое скверное — что он сильный и уверенный. Такой не станет бить по голове поверженного и беспомощного врага. Просто так – не станет.
Придется спровоцировать.
Той тринадцатилетней идиотке, что сопротивлялась на Базовой четыре часа подряд за ради сохранности своей профессиональной пригодности, было все-таки легче. Она знала, что ее ищут. И свято верила в спасателей — молодая, наивная, что с нее взять? Стась же дежурила раза три в спас-отряде, сподобилась, потому и иллюзий никаких насчет их оперативности не питала. Да и не знает никто, что они в самоволку рванули, специально ведь подгадали в окно между дежурствами, а потому и искать начнут не раньше, чем дня через два. А два дня — это вам не четыре часа, этого никому не выдержать.
Единственная надежда, что раньше не выдержат нервы у Керса, и он все-таки применит указанную в сносках грубую физическую силу. Как там в учебнике было насчет пассивного сопротивления? Вот-вот… Так и сделаем. В точности по учебнику.
А орать — это оставим Джесс.
Стась приглушила тактильную чувствительность, пройдясь по рецепторам. Сопротивляться мы не будем — пусть работает, трудоголик несчастный…
Честитский пояс он, правда, сломал за пару минут — и это хваленый синопласт, который не берет иридиевая сталь и алмазная ножовка! Хорошо же корпорация защищает свое имущество, нечего сказать! Но это — пояс, так, железка.
А вот с физиологией ему придется потрудиться, медики АИ не зря свои зарплаты получают — об амазонках среди мужских наемников на эту тему немало страшных историй ходит. И далеко не все эти истории – просто страшилки для новичков. Этот Керс по своей малообразованности на собственной шкуре скоро испытает все удовольствия, заранее жаль мальчика.
Пахнет от него приятно…
Стась прикрыла глаза, принюхалась и улыбнулась. Испуганный почти детский голосок спросил неуверенно:
— Может, морду ей все-таки завязать?
И — другой, более низкий и привыкший командовать:
— Рискну.
Смешок.
Шипение.
Прикосновение пальцев к почти полностью потерявшей чувствительность коже. Впрочем, кажется, уже не только пальцев…
Если бы не протекция тети Джерри, бывшей секретарем финстриссы левого рукава АИ и рекомендовавшей свою племянницу после обучения и отработки авансового срока не куда-нибудь, а строго и исключительно в корпус миротворок, Стась не видала бы синей формы, как собственных ушей. А не будь в составе «Амазонкс Инкорпорейтед» этого печально знаменитого и мало кому интересного корпуса, то не помогла бы ей никакая протекция. Даже тети Джеррина.
Потому как первый же из основных тестов — тест на мобилизацию резерва агрессивности — Стась завалила благополучно и напрочь. Если и был у стасиного организма какой-то там скрытый резерв, то он предпочитал оставаться в подполье, и мобилизовать его Стась была просто не в состоянии. Ни тогда, ни сейчас.
Хотя и старалась изо всех сил, честно и добросовестно пытаясь представить себе что-нибудь жутко страшное или отвратительное до дрожи. Но кончались все эти попытки всегда одинаково — ей в конце концов становилось смешно. Адреналин, естественно, никуда не выделялся, Стась виновато улыбалась, преподаватели зверели и начинали брызгать слюной.
И дело тут было вовсе не в недостатке воображения или крайней тупости, хотя в личной медицинской карте Стась формулировка стояла именно такая. Просто ни к чему в глупой и скучной жизни не способна была Стась отнестись всерьез. Ну действительно, сами подумайте — что такого можно себе навоображать? Такого, чтобы мороз по коже? Или мерзкого до натуральной тошноты? Луковица вареная или длинный волос в супе? Мерзость, конечно, но кто виноват, если ты на закусочных экономишь. Да и, потом, их же можно просто вынуть и положить на салфетку. И вдоволь повеселиться, наблюдая реакцию сидящих рядом.
Или вот, еще: раскусываешь яблоко — а там червяк. Причем не целый, а уже половинка. Мяконькая такая извивающаяся половиночка…
Прелестно, правда?!..
И чего по этому поводу, скажите, вопить, словно тебя за сиську ущипнул не тот, кого бы ты хотела? Это же не просто какой-то там грязный уличный червяк, это же червяк яблочный! Он не глиста какая, гадость не жрет, питается исключительно диетическим яблочком! У него и вкус — яблочный. Сами попробуйте, если не верите на слово — убедитесь. Какие проблемы?..
Или вот, еще лучше — какашка. Свеженькая такая, большая и сочная.
А ты на нее — голой пяткой…
Вот как раз в этом самом месте Стась и начинала хихикать, а наставницы — свирепеть.
С ужасами дело обстояло еще хуже.
Ранят или убьют? Грустно, конечно, но, может, в следующей жизни ты окажешься принцессой Фомальгаута (есть у них там принцессы, причем даже наследные, Стась проверяла!). Или вольным самураем шитакана — тоже, между прочим, неплохо, хотя их вроде бы и не существует. Мальчик любимый попку морщит? Ну это уж, простите, совсем смешно, особенно после обработки доблестных медиков АИ. Что еще?
Черная рука?
Гроб на воздушной подушке?
В учебнике советовали представить смерть родных, но у Стась это уже было. Это не страшно. И даже не больно. Во всяком случае, именно так сказал тот парень из Корпуса, которого прислали с повесткой. Слишком быстро, просто вспышка — и все, они ничего не успели почувствовать, так он сказал. А смерть тети Джерри вызвала бы у Стась повышение чего угодно, только не адреналина…
Не было страшно ей и сейчас.
И ненависти особой к Керсу не было тоже. Скорее уж жалость — бедненький извращенец, с оттенком уважения — дело свое он знал и выполнял без халтуры, надо отдать ему должное.
И когда, дождавшись удобного момента и вывернув шею до хруста позвонков, она вонзила недовыбитые зубы в оказавшуюся в пределах досягаемости руку — это не было вызвано ненавистью. Чистый прагматизм. Обеспечение лишней зацепочки адвокату.
А ненавидеть — за что? Его пожалеть впору. Приличный мальчик, вежливый. Даже не садист. Страховка в полном порядке, недовыбитые зубы с оголенными нервами сработают — так чего же особо переживать? Психозондирование — штука, конечно, малоприятная, но до суда вряд ли дойдет, особенно ежели тетя Джерри проявит семейную солидарность.
Нет, не со зла она его укусила. И даже не совсем верно было бы посчитать это просто провокацией. Ради провокации было бы гораздо проще плюнуть ему в глаза.
Просто со всеми своими трудностями Стась привыкла справляться сама, врожденная осторожность требовала подстраховаться, а зубная боль не зря считается самой сильной, там же нервов до черта, она как раз должна…
Боль была дикой, ломающей блокировку, словно картон. Она прошила раскаленной иглой голову от подбородка до затылка, из глаз брызнули слезы, тело свело судорогой, и, проваливаясь в гулкую черноту, Стась, кажется, еще сильнее стиснула челюсти, кромсая осколками зубов чужую руку, и чужая кровь обожгла язык, а потом во рту словно взорвалась граната.
Потом он ее, кажется, все-таки ударил.
Но она этого уже не почувствовала…
***
…А потом она лежала, запрокинув голову, и было ей все равно.
На лицо падали тяжелые холодные капли дождя. Долго падали. Скапливались в открытых глазах, нагревались, а потом стекали по вискам теплыми струйками.
Ей было все равно.
Джесс, плача, била ее по щекам и трясла за плечи. Стась не сопротивлялась. Даже не закрывала глаза, продолжая смотреть в пустоту куда-то поверх ее головы.
Ей было все равно.
Все равно.
Все — все равно.
И то, что нехило погрызенного ею Керса до сих пор трясло. И пропитавшаяся оранжевым повязка на его руке. И дождь. И плачущая Джесс.
И даже то, что какой-то геймер сказал детским голоском:
— А ее все-таки надо бы того… досуха. На всякий случай…
— На всякий случай держи свое горло подальше от моих зубов! — Керс
вызверился быстро и так же быстро остыл. Сказал уже почти спокойно:
— Когда я играю — то играю по правилам. Пусть даже это правила Керса.
— А если теперь это будут правила крестника скиу? — спросил кто-то ехидно.
Керс дернул плечом, но даже не возмутился. Сказал устало:
— Я похож на рль? Открой глаза! — Он несильно ударил ее ногой в бок, поддел, переворачивая. Стась не сопротивлялась. Из распоротого острым сучком плеча снова пошла кровь. Ей было все равно, что геймеры смотрели на эту маленькую ранку с каким-то странным выражением.
Завистливый голосок протянул:
— Везучий ты…
Стась почти не слышала, как Керс ответил:
— Не везучий. Предусмотрительный.
Ей было все равно…
Пошли они путем-дорогою, долго ли, коротко ли — зашли в темный, дремучий лес.
Медведко, Усыня, Горыня и Дубыня-богатыри: [Тексты сказок] № 141.
На рассвете перелет-трава вывела их на шоссе, прямо к автобусной остановке, и Игорь решил не звонить Волоху, тем более что нужный автобус подошел через несколько минут. Ехать, правда, пришлось с пересадкой — за ночь они успели пройти километров тридцать, если не больше. И хотя никаких болот им на пути не попадалось, он устал гораздо сильней, чем в прошлый раз, и Маринка снова предложила ему «элегантную трость».
Чем ближе Игорь узнавал свою спутницу, тем больше убеждался в том, насколько ему повезло. И если в первую ночь он все время испытывал неловкость, то к концу второй ему казалось, что он знает Маринку всю жизнь. Ее игра в индейцев сначала представлялась ему не более чем милой шуткой, но постепенно он привык и начал относиться к ней серьезней, чем сама Маринка.
— Не надо говорить Волоху о том листке, который мы нашли, — сказал он ей, когда они сели в автобус.
— Почему? Я думаю, этот монах имеет самое непосредственное отношение к виновнику наших проблем, а колдун хочет его найти.
— Эй, ты не забыла? Ты поклялась огнем…
Маринка посмотрела на руку и вздохнула:
— Знаешь, мне почему-то показалось, что все это несерьезно. Как в детской игре. И вообще: я до сих пор сомневаюсь, а не привиделось ли мне это.
— Если честно, я тоже, — улыбнулся Игорь, — но если мы допустили существование перелет-травы, то почему бы нам не поверить в оборотней? По-моему, они очень милые ребята.
— Да уж! Очень милые! У тебя, кстати, синяк на скуле и на лбу.
Игорь тронул лицо рукой:
— Правда? А я считаю, что они обошлись с нами более чем мягко. Могли бы просто сожрать. Как тебе такой поворот событий?
Маринка рассмеялась:
— А ты заметил, как им понравилось твое индейское имя? Между прочим, они сразу поменяли к нам отношение, как только услышали, что ты Медвежье Ухо, а не Тухлый Кусок Мяса.
— Я думаю, будет нечестно их обмануть, — Игорь тоже посмотрел на ладонь, где успел лопнуть пузырь от ожога. — И… мне кажется, Волох не будет никого искать. Ему это скучно.
— Да? Почему?
— У него к нам чисто профессиональный интерес, он во что бы то ни стало хочет попробовать провести свой обряд. Я его, конечно, понимаю. Представь себе, много лет разрабатывать какую-нибудь теорию, а потом получить возможность проверить ее на практике! О таком можно только мечтать. Разве тебе не хотелось бы обкатать свою программу?
— Конечно хотелось бы. Я думаю, ты прав… Мне и самой так показалось. И что, мы так и не узнаем, что написано на этом листочке?
— Наверное, нет. Даже если мы раздобудем словарь, это будет не так просто. И почерк не самый лучший… Надо несколько дней над ним сидеть, чтобы разобраться.
Конечно, заезжать за оставленной на просеке сеткой было очень тяжело, и Маринка сильно сопротивлялась, но Игорь настоял — наверняка магу она дорога́. К тому же он собирался вернуть ее Волоху и больше никогда с собой не брать и предполагал, что колдуну это не понравится.
Не ошибся. Маринка отправилась домой, добравшись до своего велосипеда, Игорь же остался докладывать Волоху о прошедшей ночи.
— Как это она вас не подпустила? — маг едва не повысил голоса. — Что значит «не подпустила»?
— Очень просто, — Игорь вовсе не намерен был оправдываться.
— И как вы собираетесь ее ловить? Руками?
— Ну, примерно так.
— Послушайте, это несерьезно, — маг прошел по своему кабинету, — надо же было что-нибудь придумать, обмануть ее как-то. Если с ней нельзя действовать силой, как вы говорите, надо попробовать взять ее хитростью.
— Я не буду действовать хитростью, — Игорь пожал плечами.
— Почему? Ну что вы вбили себе в голову? Или вы считаете, что за две ночи изучили ее лучше, чем я за много лет?
— Да.
— Вы в этом уверены? Если бы вы спасали свою жизнь, мне было бы трудно с вами спорить, но вы спасаете ребенка. Вам не кажется, что малейшая ваша ошибка будет стоить жизни вашей дочери?
Игорь потупился. Может быть, он напрасно полагается на свою интуицию? Может быть, на этот раз она его обманывает, и колдун прав?
— У меня есть время. Но на ошибку я действительно не имею права. Поэтому я бы действовал не поспешно, а осторожно, вы меня понимаете?
— Делайте как знаете. Я предупредил — перелет-трава может быть опасной для вас. И еще. Я не могу назвать вам срока, отпущенного вашей спутнице, но скажу: у нее времени в запасе нет. Так что подумайте хорошенько и возьмите сетку с собой.
Игорь покачал головой, но сердце его кольнуло острой болью: эта чудесная девушка… Она чересчур живая, чтобы умереть. Он не должен этого позволить. Не слишком ли большую ответственность он на себя берет, отказываясь от советов мага? Неужели перелет-трава просто хочет их обмануть? Но что-то ему подсказывало: травка уйдет. Едва он попробует ее обмануть или взять силой — она исчезнет и больше никогда не появится. Ему не нравилась позиция Волоха. Куда он торопится? Его азарт вполне понятен, но он не рискует собственной жизнью. Игорь всегда считал, что философы должны быть мудры и рассудительны, а спешка нужна только при ловле блох. Возможно, он ошибался и в первом, и во втором утверждении.
— На что вы рассчитываете? На то, что перелет-трава рано или поздно сама сядет вам на плечо? — продолжил маг, с трудом скрывая раздражение.
— На ладонь, — ответил Игорь, — она сядет мне на ладонь. Когда поймет, что я не собираюсь загадывать желаний и развеивать по ветру ее лепестки.
— Вы вправду верите, что перелет-трава исполняет желания? Это бабушкины сказки. Если вы немного подумаете, то поймете: волшебное исполнение желаний, даже самых безобидных, приводит к нарушению равновесия в мире. Поэтому в природе не может существовать субстанции, которая это делает.
Игорь не стал спорить — в конце концов, это просто неважно.
Они договорились встретиться в восемь вечера и сразу же выехать на то место, где расстались с перелет-травой.
На этот раз собрался Игорь основательно — если они пройдут еще километров тридцать, возвращаться домой, чтобы поспать три-четыре часа и снова собираться в дорогу, не имело смысла: утром они добирались до дома больше двух часов. Палатки у него в хозяйстве не нашлось, а вот пенополиэтилен был, он купил его для утепления подвала, но так и не воспользовался. Игорь вырезал из него матрасик, чтобы спать на земле. Котелка у него не было, и пришлось взять с собой кастрюльку — в случае чего можно вскипятить чаю или сварить грибов. Много еды брать с собой не хотелось, но сколько ночей продлится их поход, Игорь представить себе не мог и уповал на то, что время от времени им придется проходить мимо магазинов. Поэтому он насушил килограмма два сухарей, купил три банки тушенки, взял гречневой крупы и несколько картошин. В магазине он подумал немного и прихватил шоколадок — все девушки любят сладкое, а шоколад сытный и не занимает много места.
Как он ни старался, все равно рюкзак получился увесистый и объемный. Игорь добавил чай, соль, спички, бинт и пластырь — на всякий случай — и, почесав в затылке, кинул в рюкзак финалгон. Лечиться им он уже не мог, и так сжег кожу до того, что она облезла. Но кто знает, как дела будут обстоять дня через два? Это все равно лучше, чем ничего.
Маринка будто прочитала его мысли и тоже собралась дневать в лесу. И тоже взяла с собой только самое необходимое — ее рюкзак был даже меньше, чем у него.
Игорь думал, что Волох по дороге будет уговаривать Маринку взять с собой сетку, но маг не стал этого делать, чем немало его удивил. Колдун согласился, что возвращаться домой на день смысла не имеет, но просил звонить, если они окажутся в зоне действия сети.
Маринка ехала на переднем сиденье и всю дорогу болтала с магом на философские темы, Игорь же помалкивал и смотрел в окно — он собирался в дороге подремать, но на выезде из поселка заметил синюю «восьмерку» с помятой дверью, которая ему чем-то сразу не понравилась. Она ехала за ними на приличном расстоянии и свернула на первой же развилке дорог. И Игорь сильно удивился, когда через четверть часа «восьмерка» снова оказалась сзади них.
Пока они добрались до места, он видел синюю машину еще дважды, но издалека, поэтому запросто мог ошибиться.
Волох попрощался с ними быстро — солнце клонилось к закату, и перелет-трава должна была вот-вот появиться.
— Ну что, Медвежье Ухо, — вздохнула Маринка и села на скамейку около остановки, — сегодня будет еще тяжелей. С рюкзаками-то…
— Хочешь, переложи что-нибудь ко мне, у меня еще есть место, — предложил он.
— Нет, спасибо, — усмехнулась она, — я как-нибудь сама. Между прочим, я полдня рыскала по инету и нашла все про свадебные обряды и обряды инициации.
— Ну и как?
— Со свадьбами все просто, только вот не знаю, как насчет второго брака. Как-то во времена палеолита не очень разводы практиковались…
— Ты была замужем? — удивился Игорь.
— Ну да. Полгода примерно. Больше не выдержала. Это не для меня.
Он не стал ее расспрашивать, но она продолжила сама:
— Нет, ты не подумай, я нормальная. Просто мужики хотят от меня слишком много: и в доме убирай, и обеды готовь, и белье стирай… А я компьютер люблю и работу свою. Ну и жить когда-то надо. Приходишь с работы — к плите, все выходные с веником и утюгом, да еще и по магазинам с авоськами. Нет, я так не могу.
Игорь улыбнулся:
— Ну, на то ты и Огненная Ладонь. Каждому свое.
— А ты был женат?
— Был.
— И как?
— Никак.
— Ну, не хочешь говорить — не говори. Я просто так спросила. В общем, я так и не выяснила ничего про второй брак — ни слова нигде об этом не сказано. А про инициацию сразу могу сказать — нам это не подходит. Маркиз де Сад отдыхает. Там множество вариантов, один кошмарней другого. Серьезно, в страшном сне не приснится.
Игорь не хотел говорить, что никакой обряд инициации ему не поможет. Со Светланкой, значит, все просто — она замужем не была. Но что-то ему не совсем понравилась идея выдать ее замуж для того, чтобы спасти ей жизнь. И даже имитация этого действия вызывала в нем протест. Наверное, это отцовская ревность…
— Но вообще-то, — продолжила Маринка, — все равно надо искать того, кто в этом разбирается. Не по инетовским же сведениям самим обряды проводить. Как ты считаешь?
— Я думаю, надо посмотреть, куда нас травка приведет. А там и решать.
Травка появилась, едва стемнело. Она, правда, не вылетала на дорогу, а светила из-за деревьев, и Игорь с Маринкой, подхватив рюкзаки, направились к ней. Она повела их вдоль шоссе, но в обратную сторону, туда, где они вчера уже проходили.
— Ну здравствуйте! — ворчала Маринка. — Будем туда-сюда бродить…
— Она нас вчера на остановку вывела, хотя ей это было не по дороге, — пояснил Игорь.
— Ты всегда ее защищаешь. А она — подлая тварь.
От шоссе в сторону ответвлялся проселок с двумя глубокими засохшими колеями, вчера они даже не обратили на него внимания, настолько он был узким. Перелет-трава вывела их на его середину и двинулась в сторону от шоссе.
— Это что, для комфортной ходьбы? — удивилась Маринка. — Раньше нас все больше вели по пересеченной местности.
Игорь пожал плечами и увидел, как травка высветила брошенную на маленькой полянке синюю «восьмерку» с помятой передней дверью.
— Между прочим, эта машина ехала за нами от самого Весина… — сказал Игорь.
— Да ты что? Ты хочешь сказать, за нами кто-то следит?
— Я не знаю. Но ты по сторонам посматривай. И… далеко от меня не отходи, хорошо?
— Ладно, — протянула Маринка задумчиво.
Травка тем временем свернула с проселка и повела их в глубь леса, снова, как и в предыдущие ночи, на северо-восток.
Они шли без приключений несколько часов. Коленка заныла намного раньше, чем накануне, — сказывались долгие переходы предыдущих дней.
Конечно, презирать его за это Маринка не станет, но Игорю было неловко, что из-за него они не могут двигаться быстрей, поэтому он делал вид, будто с ним все в порядке. Но Маринка сразу заметила, что он начал прихрамывать.
— Что, болит? — спросила она.
— Нет, ничего. Все нормально.
— Слушай, Медвежье Ухо. Ты, конечно, индеец, но, может, ты перестанешь выделываться и сам себе найдешь палку?
— Да не надо пока. Я же не отстаю. Когда начну отставать, тогда и посмотрим.
Как будто издеваясь над его бравадой, цветок вывел их на место старого торфяного пожара: стволы деревьев с выгоревшими корнями давно повалились на землю и заросли высокой травой. Ни полем это нельзя было назвать, ни лесом. Перелет-трава помаячила немного на краю открытого пространства и направилась к его центру, предлагая догонять. Игорь посветил фонариком вперед, но лучик растворился в темноте, так и не показав, где же кончается сгоревший торфяник.
— Ничего себе! — Маринка попятилась. — И как мы туда пойдем?
— Так и пойдем… — Игорь сжал губы.
— Слушай, не подумай, что я сумасшедшая… Но там наверняка есть змеи…
Он не стал смеяться. Во-первых, змеи там и вправду могли жить, а во-вторых, если ей страшно, смех от страха ее не избавит.
— Я пойду первым. Если совершенно случайно какая-нибудь махонькая змейка туда и забралась, она успеет спрятаться.
Маринка стиснула зубы и кивнула. Игорь вздохнул. Наверное, для нее это так же страшно, как для него подниматься по лестнице на вышку. Что он еще может сделать для нее?
— Давай я все же выломаю палку потолще и буду стучать по земле впереди нас, — предложил он. — Честное слово, этого змеи очень боятся.
— Я знаю. Я все знаю про змей. Я ведь не боюсь, что змея меня укусит. Я боюсь, что она до меня дотронется… Это действительно отвращение, а не страх. Как представлю себе, что я наступаю на нее, такую круглую, как шланг, а она обвивается вокруг моей ноги… Я этого не переживу, я умру сразу же, не дожидаясь наступления срока. Или сойду с ума.
Если бы это было поле с высокой травой, Игорь понес бы ее на руках. Но перелезать через стволы поваленных деревьев… Между тем цветок отдалился от них метров на сто и повис над пожарищем.
— Пойдем, — сказала Маринка. — Пойдем, травка не станет нас ждать. Не надо никаких палок, я просто пойду за тобой. След в след.
Конечно, идти за Игорем след в след у нее не получилось. Какой там след! Деревья лежали друг на друге, их острые обломанные сучья торчали вверх, препятствия по грудь высотой сменялись глубокими дырами, в которые проваливались ноги. Над бывшим пожарищем до сих пор витал запах гари. Игорь помогал Маринке перелезать через толстые сучковатые стволы, но в арсенале у него было немного средств: протянуть руку, когда надо взобраться наверх, и поймать под мышки, когда надо спрыгнуть вниз. Сначала она отвергала его помощь, но быстро поняла, что сама не справится. Он имел неоспоримое преимущество — был выше ростом.
Игорь не сразу заметил, что она плачет. И только когда случайно осветил ее лицо фонариком, заметил блестевшие на щеках слезы. Она стояла над ним и собиралась прыгать вниз.
— Ты устала? — спросил он.
— Нет, — она покачала головой, — мне страшно. Я больше не могу… Я сойду с ума!
Он поймал ее под мышки и присел перед ней на поваленный ствол, чтобы видеть ее лицо:
— Ну? Тебя же зовут Огненная Ладонь, правда? Ничего не бойся. У тебя резиновые сапоги. Хочешь, я возьму твой рюкзак, тебе будет легче.
Маринка замотала головой:
— Извини. Я больше не буду плакать. Я постараюсь.
— Честное слово, мы ломимся через этот валежник, как слоны. Змеи давно попрятались, ты мне веришь?
Она кивнула:
— Пойдем. Не могу же я лечь и умереть прямо здесь.
Игорь оглянулся: цветок висел на том же месте, до него оставалось не больше тридцати шагов. Но стоило им приблизиться, и перелет-трава встрепенулась и переместилась немного дальше. Маринка стиснула его руку, Игорь снова попробовал высветить фонариком конец бурелома, но лучик света так его и не достал. Чем ближе они подходили к центру пожарища, тем ощутимей становился запах гари.
Они подобрались к цветку почти вплотную, но он не двигался с места, зависнув над крошечной полянкой — не иначе, предлагал передохнуть. Игорь выбрался на твердую землю, помог спуститься Маринке и хотел присесть — колено ломало и кололо, его надо было растереть хотя бы руками. Перелет-трава освещала полянку, как уличный фонарь, на земле рос мягкий сухой мох — цветок подобрал им идеальное место для отдыха.
— Я отсюда никуда не уйду… — прошептала Маринка, — я умру здесь.
Цветок словно ждал этих ее слов, взмыл вверх и растворился на фоне звездного неба.
Сразу же стало темно и тревожно, как и всегда с исчезновением перелет-травы. Игорь осмотрелся по сторонам и ничего, кроме бурелома, не увидел. Смутное беспокойство очень быстро сменилось отчетливым ощущением опасности. Он еще раз посветил вокруг фонариком, но ничего странного не заметил.
— Тебе не кажется, что это очередная ловушка? — спросила Маринка.
Игорь кивнул.
— И главное, мы не сможем отсюда быстро убежать… — прошептала она.
— Я думаю, надо двигаться вперед, — предложил Игорь, — и чем скорей, тем лучше.
Он шагнул к другой стороне полянки, но тут в колене кольнуло так сильно, что никакие сжатые зубы не помогли сделать следующего шага. Да, переход по бурелому оказался для него непосильным.
— Что? — встревоженно спросила Маринка.
— Сейчас, — Игорь выдохнул, — мне нужно хотя бы две минуты. Это проходит, такое быстро проходит… Надо растереть, и это пройдет. У меня и мазь с собой есть…
— Тебе помочь?
Он покачал головой и опустился на мох — тот был теплым, будто совсем недавно нагрелся на солнце. Может быть, никакая это не ловушка? Может, травка просто дает им время отдохнуть? Уж больно чудесное место. Сухое тепло — то, что ему сейчас нужно больше всего. Если бы не запах гари, от которого немного першит в горле, Игорь ничего лучшего и представить бы себе не мог.
Гари? Он плотней прижал руку к земле и похолодел… Теплый мох… Замечательное место для отдыха!
— Маринка… Надо быстро уходить. Очень быстро. Пожалуйста, дай мне руку.
Она помогла ему подняться:
— Что? Что такое?
— Ты только не пугайся… Здесь нет ни одной змеи. Это совершенно точно. Под нами горит торф.
И в ответ на его слова за спиной вверх взметнулся сноп искр и пламени, раздался треск, и несколько стволов, через которые они перелезли две минуты назад, рухнули в пылающую яму. Спину обдало жаром, а Маринка прикрыла руками лицо. Игорь не стал задумываться над вероятностью такого быстрого развития ситуации и рванул Маринку за руку к противоположной стороне полянки. Колено подгибалось, не желая слушаться. Справа из-под земли снова вырвалось пламя, Игорь шарахнулся в сторону, но слева подозрительно затрещали деревья, и у него остался только один путь — вперед. Маринка исхитрилась и закинула его руку себе на плечо — и сделала это очень вовремя: он бы точно упал, если бы не смог на нее опереться.
Они подбежали к первому упавшему стволу, Игорь подтолкнул Маринку, она вскочила на ствол, но тот немедленно пошел вниз. Из-под ног дохнуло жаром. Он еле успел дернуть ее обратно к себе, откатился на несколько шагов, споткнулся и завалился на спину. Маринка упала сверху.
Теперь огненная яма окружила их со всех сторон. Поваленные деревья со зловещим шуршанием падали в бездонную топку, поднимая вверх сонмища искр, раскаленный воздух шевелился вокруг, накатывая тяжелыми дрожащими клубами. Игорь почувствовал, как нестерпимо жжет лицо и руки, отодвинулся немного назад, к центру мшистой площадки, и прижал Маринку к себе, пряча ее лицо на груди и прикрыв ее голову руками.
— Я знаю, когда я умру, — вдруг сказала Маринка, пытаясь поднять лицо, но он ей не дал, — я умру не сегодня.
Игорь опустил голову и зажмурил глаза — ему показалось, что он сунул голову в печку. Не может быть, чтобы отсюда не было выхода! Безвыходных ситуаций не бывает! Надо хотя бы оглядеться. Он приоткрыл один глаз. Впереди зияла огненная яма. Он осторожно повернул голову вправо — и там все горит. Влево. Нет. Нет прохода. Из приоткрытого глаза по щеке потекла слеза, он осторожно вдохнул и приоткрыл другой глаз. Что это? Или ему мерещится? Черный островок на фоне оранжевого племени? И к этому островку с их полянки перекинут толстый сучковатый ствол…
Больше шансов не будет.
— Поднимаемся! — крикнул он Маринке. — Не останавливайся ни на секунду!
Она вскочила на ноги, как будто только и ждала его команды. Он кинулся к спасительному островку, навстречу раскаленной топке, увлекая Маринку за собой. Все зависит от скорости. Если они задержатся на несколько мгновений, то просто изжарятся на углях, как шашлык.
Сучковатый ствол сначала пугал, но, оказавшись на нем, Игорь понял, что за сучья можно держаться рукой, сохраняя равновесие. Он был уже на середине, когда дерево под ним полыхнуло огнем, облизывая ноги. Маринка вскрикнула и отшатнулась, но Игорь удержал ее за руку и дернул к себе. Еще несколько шагов! Толстый конец ствола, оставшийся позади, поехал вниз, Игорь рванулся вперед и вверх, ломая тонкие сучья ногами, и уцепился за толстую ветку березы, лежавшей на островке. Маринка повисла у него на шее, Игорь качнулся вперед, переваливаясь через березу, и навзничь рухнул вниз, в провал между деревьями. Маринка снова упала сверху.
То ли он ударился головой, то ли потерял сознание от того, что не дышал, но, похоже, прошло очень много времени, прежде чем он смог открыть глаза.
Над ним разливался свет, радужный свет перелет-травы. Маринка все еще лежала на нем, но тоже зашевелилась и прошептала:
— Ой, мамочка, что же это было?
Игорь дождался, пока она поднимется, и попытался встать. Поскольку провалился он вниз головой, это оказалось нелегко.
— Ты как, Медвежье Ухо? Не разбился? — спросила сверху Маринка.
— Вроде бы нет, — ответил он, переворачиваясь с головы на ноги.
Никакого огня вокруг не было. Безлунная ночь простиралась во все стороны, и единственным просветом в ее черноте сверкал чудесный цветок, висевший над головой.
— Ну ты и тварь… — пробормотал Игорь, подняв глаза на перелет-траву. Цветок качнулся, как будто кивнул.
— Слушай, мне что, все это привиделось? — робко поинтересовалась Маринка.
Игорь снова посмотрел по сторонам. Никаких горящих торфов, никаких огненных ям, никакого жара. Тишина и темнота.
— Мне тоже все это привиделось, — ответил он.
— Но… Такого же не бывает. Я могу согласиться с тем, что меня посетила галлюцинация. После такого кошмара, как этот переход по бурелому, мне и не то могло приглючиться.
Игорь осмотрелся еще раз, на всякий случай, и глянул на перелет-траву.
— Это морок, — сказал он усмехаясь, — наверное, так это называется. Эта светящаяся штучка морочит нам голову.
— Да? Как интересно, — фыркнула Маринка.
— А тебе ничего не показалось странным в этом пожаре?
— Мне все в нем показалось странным.
— Мне тоже. Поверить можно во что угодно, даже в островки среди горящего торфа, даже в мгновенные провалы вокруг этих островков. Такая вероятность существует. Но вероятность того, что все это горит бездымно, приблизительно равна нулю.
— Ты сразу это заметил? — удивилась Маринка.
— Нет. Я только сейчас об этом подумал. Как-то мне было не до того…
— Жаль, бурелом не оказался мороком. Все равно придется выбираться отсюда. Как твоя коленка?
Игорь пошевелил ногой и попробовал на нее опереться.
— А знаешь, гораздо лучше, — он усмехнулся, — сухое тепло, как по заказу…
По бурелому, вслед за перелет-травой, пришлось идти еще не меньше часа, но Маринка вроде привыкла, и змеи ее больше не пугали. Или она решила не показывать своей слабости?
— Ну как, Огненная Ладонь? Ты очень устала? — спросил он, когда фонарик высветил высокие деревья впереди.
— Нет. Я никогда не устаю. Я же говорила, я не умею преодолевать страх.
— Умеешь. Это тебе только кажется. Если бы не умела, разве бы ты этот бурелом прошла?
— Я уже не боюсь, — буркнула Маринка.
Они выбрались на опушку леса, но и здесь путь оказался нелегким: лес был густым, под ногами хрустел валежник, гладкие корни высоко выступали из-под земли, сменяясь ямами и провалами. Да еще и рюкзаки цеплялись за низкие ветви. Вчерашняя ночь показалась Игорю легкой прогулкой.
— Хорошо, что мы не поедем домой. У меня не хватит сил куда-то ехать. Может, упадем прямо здесь? — предложила Маринка.
Игорь покачал головой.
— Не сейчас. И потом, кто-то недавно сказал, что никогда не устает.
— Я обольщалась, — немедленно нашлась Маринка, — а ты как?
— Нормально.
— Да ты всегда нормально. Индеец.
Игорь улыбнулся. Индеец — это лучше, чем ботаник.
Лишь в предрассветных сумерках цветок вывел их на твердую тропу среди соснового бора, только у Игоря уже не осталось сил этому порадоваться. Он давно выломал себе клюку и с каждым шагом опирался на нее все тяжелее, так, что устала рука. Маринка брела сзади ничуть не быстрей. Лес расступился внезапно, и они оказались на берегу неширокой реки с пологими берегами.
— О как! И куда дальше? — Маринка наткнулась на остановившегося Игоря.
— Я думаю, пока никуда. Сейчас солнце взойдет.
— А что? Премилое местечко… И полянка, и речка, и кустики…
Перелет-трава не стала дожидаться, когда появятся первые солнечные лучи, как будто тоже устала, и метеором унеслась на восток.
— Давай сначала поспим немного, отдохнем, а потом будем готовить еду, — предложила Маринка, скидывая рюкзак и плюхаясь на мох, — кстати, здесь тепло и сухо.
— У тебя есть на чем спать? — спросил Игорь.
— Спальник.
— Ты простудишься. Одного спальника мало. Погоди десять минут, я наломаю лапника.
— Я не простужусь, я никогда не простужаюсь, — Маринка зевнула.
— Ага. И никогда не устаешь…
Игорь достал из рюкзака топорик и вернулся в лес: девушкам нельзя спать на холодной земле.
Рассвет в лесу всегда оказывается внезапным — только что было совсем темно, и вот уже вокруг щебечут птицы, и стволы деревьев подсвечиваются яркими солнечными лучами. Игорь выбрал ель поразлапистей, как вдруг боковым зрением заметил неподалеку какое-то движение. Показалось? Не слишком ли далеко он отошел от Маринки? За ночь Игорь совершенно забыл про синюю «восьмерку» и про то, что за ними могут следить. Но не зря же перелет-трава показала им спрятанную в лесу машину!
— Эй! — негромко позвал Игорь. — Кто здесь?
Понятно, никто ему не ответил. Он направился туда, где ему почудилось движение, покрепче сжимая в руке топор и уповая на толстую палку. Интересно, кто это может быть? И что ему нужно? А главное, если комплекция у него будет как у вчерашних оборотней, то никакой топор не поможет, в этом Игорь уже убедился. Да и на ногах он стоит еле-еле. А если их двое?
Он прошел метров сто и всяко миновал место, где мог прятаться неизвестный преследователь. Вокруг было тихо, только птицы посвистывали над головой. Нет, наверное, ему показалось.
Когда Игорь с охапкой еловых веток вернулся на берег реки, Маринка дремала, свернувшись калачиком между мшистых кочек. Он покачал головой, выбрал место посуше и помягче и устроил ей уютную постель. Нехорошо, конечно, было залезать к ней в рюкзак, но он посчитал, что так будет лучше, и без труда нашел ее спальник.
Она не проснулась, пока он стаскивал с нее сапоги, и только пробормотала что-то неразборчивое, когда Игорь перенес ее через кочку и уложил на «постель». Застегнуть спальник было уже делом техники.
Какая она была красивая! Ему очень хотелось если не поцеловать, то хотя бы погладить ее щеку рукой, но он побоялся. Вдруг Маринка проснется, что она тогда о нем подумает? Ему стало неловко, что он рассматривает ее спящую. Как будто подглядывает за ней.
Нет, спать, наверное, не стоит. Вдруг ему не показалось то движение в лесу? Если бы знать, кто и зачем их преследует!
Игорь набрал в лесу валежника, выбирая сучья потолще, сложил костер, но разжигать его пока не стал. Маринка наверняка проспит несколько часов, а когда проснется, можно будет вскипятить чаю. И… надо передохнуть. Иначе следующей ночью он не пройдет и нескольких шагов.
На базу она вернулась через тридцать два часа и двадцать восемь минут после обозначенного срока. Ее уже не ждали и даже отчет о списании очередной боевой единицы в рамках выполнения локальной задачи завизировали. Когда она подходила, с трудом переставляя ноги, к границе патрулируемой территории — ей навстречу выслали киборгов. Позывной суточной давности сработал наполовину — стрелять на уничтожение по ней не стали, но процедуру задержания отработали по протоколу. И пришлось долго ждать команды от людей, ощущая, как сквозь задеревеневшую от крови ткань камуфляжного комбинезона обжигает измученное тело расплавленная земля. Вытянутый на излом — малейшее движение и хрустнут кости — позвоночник беспокоил гораздо меньше.
— Номер? — хрипло каркнул над ней мужской голос. По базе идентификации — капитан второго подразделения.
— 745—8. — Губы плохо шевелились, а в горле словно ворочались гусеничные ежи от тралкера модели В. Большие и неуклюжие.
— Причина нарушения приказа?
От безобидного вопроса по телу прошлась волна липкого ужаса. Ледяная, но от окружающей жары она помогала слабо. Сверху все горело, внутри знобило.
— Приказ выполнен, — выдохнуть с ровной механической интонацией. И не бояться — вряд ли там, после утилизатора, будет что-то страшнее и хуже, чем здесь и сейчас. А потерпеть придется всего лишь пятьдесят восемь секунд. Это недолго. — Критические повреждения организма… снижение скорости передвижения на 78,2%.
— Отчет о состоянии? — сварливо запросил капитан.
Перечислять пришлось долго. И тяжело было продолжать говорить равнодушно и безэмоционально — с каждой новой озвученной травмой все крепче становилось убеждение, что «такое барахло не чинят». Фраза запала не только в цифровую память, но и в органическую. Тогда она стала приговором для «шестерки» — нового киборга, с трехмесячным сроком эксплуатации и развороченным телом. А она точно барахло — ведь ей уже один год два месяца и пять дней.
— …энергетический уровень ниже минимального на шесть процентов. — Пришлось с силой сжать зубы, потому что программа требовала добавить рекомендацию про утилизацию оборудования.
Тишина давила паникой, но на то, чтобы вскочить и уйти, не оставалось сил. Да и не дадут ей сбежать — ее держали два киборга равнозначного функционала, только мужской модификации. Рядом с человеком стоял третий. И они были относительно целые, а она поломанная. Она — барахло.
— Пап, если она не нужна, можно мне забрать?
Судя по голосу — молодой парень, едва достигший призывного возраста. А вот родственные отношения людей были совсем непонятные; разве у капитана есть дети, если в карте личного дела указано, что их нет?
— Зачем тебе этот полутруп? — Капитан оглянулся на вылезшего из мобайка парня.
— Очень живописно выглядит…
Восторг был настолько искренним, что она даже дважды проверила показания детектора. Зря, конечно, активировала, энергии и так мало, но удивление оказалось сильнее рациональности. Живописный — значит, красивый… А что красивого могло быть в поломанной кибердевочке, тело которой исчеркано осколками модулятивной гранаты, на плече — спекшаяся счерневшая плоть, пропаленная до кости струей плазмы, на ногах три перелома, и разбитая кисть — руку пришлось подставить под съехавший картер, и пока он сумел остановиться, кисть придавило, а перед этим ударило. Движение было микроскопическим, но давление сверху усилилось — позвоночник завибрировал, буквально в миллиметре от излома.
— Если надо — бери, потом сам в мусоросжигатель отведешь, как наиграешься, — решил капитан.
За те полторы минуты, что прошли между просьбой его сына и ответом, она, кажется, умерла, и ей стало уже все равно, какое решение примет человек. Но выигранная отсрочка подарила новую надежду, очень маленькую и никчемную. Только вот знать, что утилизатор будет не сейчас, а через… неважно, через сколько часов… уже хорошо. Еще немного гребаной жизни, в которой много боли, а там — ведь будет только темнота. Это как будто режим гибернации, из которого ты уже никогда не выйдешь — так говорил один DEX. Парню тогда повезло: он закрыл собой человека, без команды, и его просто убили приказом, вместо того чтобы сдать на исследование в лабораторию. Тогда она поняла, что смерть тоже может быть благом. Он это знал и послал ей сообщение, и странно было читать его на фоне красных строчек обратного отсчета.
— DEX’ы, отпустить. DEX, встать. Идентификационный позывной?
— Эли. — Она встала, четко ориентируясь на программу. Кажется, щеку еще обожгла. Это мелочи, но там рана — когда ее отшвырнуло взрывной волной, то протащило по песчаной ику, придавливая к горячей крошке, которая отлично сдирала стружку в виде лоскутков кожи.
— Эли, передача права владельца. Оред Ленди назначается хозяином первого уровня, все полномочия.
— Приказ принят. Смена владельца произведена.
Капитан махнул рукой — вопрос был урегулирован, киборг списан, пускай пацан развлекается.
— Садись. — Уриш Ленди указал на мобайк. И, заметив колебания парня, добавил: — Пешком сама дойдет.
— Так поломанная же, — возразил ее новый хозяин.
— Четвертый, отнести DEX’а Эли на одиннадцатый блок, — процедил сквозь зубы капитан. — Достаточно или предлагаешь ее в леталку грузить?
— Нет, спасибо. — Парень понаблюдал, как один из DEX’ов перекинул кибердевочку через плечо. — Я просто подумал…
— На просто подумать у тебя было другое время и другое место… — Капитан выругался. — Садись!
Отнести — это хорошо, не нужно самой тратить энергию. Можно даже ненадолго отключиться от окружающего мира, закрыть глаза… Пусть усталость — это человеческое чувство, но, кажется, у нее было что-то очень похожее. Она почти двое суток провела в боевом режиме и извела энергозапас в ноль. Не осталось даже резерва на минимальную регенерацию. Интересно, ей дадут восстановиться или новому хозяину она просто нужна ненадолго… живописный вид? Значит, она ему нужна поломанная. Не важно. Но хотя бы глоточек воды.
Трое DEX’ов бежали за движущимся мобайком. На рывке они могли бы его догнать, но более мощную технику для передвижения по территории базы использовать было глупо — не те дистанции. А «тараканчики» маскировочной расцветки бегали быстро и бесшумно и могли перевезти двух человек. Жаль, ей на такой машинке еще ни разу не довелось прокатиться. Хотя иногда для заданий киборгам приказывали. Смешная машинка.
Наверное, она ненадолго отключилась, потому что очнулась, только когда ее сгрузили возле блока. Новых приказов не было, и можно было просто лежать и ни о чем не думать. Но не получалось. Она уже привыкла, что в органической части мозга постоянно прокручиваются слова и даже образы. И это было необычно поначалу, а потом стало привычно. Хозяин подошел через двадцать минут. В руке человека был продолговатый ящик и пластиковая трубчатая конструкция с рамкой.
— Пошли, — приказал человек.
Система послушалась, вздернула тело на ноги. Внутри прокатилась волна паники — она ведь четко слышала, что утилизируют позже. Хорошо, что человек шел медленно, а то отстающий DEX… это плохо.
— Я тебя хочу нарисовать, — зачем-то стал объяснять человек, когда они подошли к краю лагеря, где росло огромное дерево. — Раздевайся.
— Приказ принят.
Одной рукой справиться с комбезом было трудно, но рвать изношенные застежки, чтобы ускориться, она не стала. Двигалась строго по программе и даже порванный и окровавленный камуфляжник сложила по протоколу. Человек ее не торопил: разложил свою конструкцию в виде треноги с подставкой, раскрыл ящик. Закрепил на раме лист пластомодифицированной бумаги.
— Стань под деревом, — бросил парень, — погоди…
Человек подошел и, схватив за подбородок, покрутил ее голову из стороны в сторону.
— Плохо… — пробормотал сам себе, — почерневшая… мне бы свежей…. лучше бы смотрелось. Что же придумать?
Осталось терпеливо ждать. Люди задавали иногда вопросы, но отвечать на них было нельзя. Только на те, перед которыми стоял идентификационный позывной, или после приказа разговаривать.
— Ты можешь сделать так, чтобы кровь снова потекла? — азартно поинтересовался человек.
— Да, хозяин.
— Ну так сделай, — раздраженно приказал Оред. — Вот тут на виске…. чтоб на шею капало, и щека. Грудь только сбоку, плечо не надо — и так страшно выглядит, на ребрах следы. Ноги нормально.
Подчиняясь его указаниям, она водила по телу виброножом — под таким углом, чтобы рана получалась рваной и широкой, но лезвие не проникало вглубь мышц. Там, где была запекшаяся кровавая корка, даже резать заново не пришлось — достаточно было просто содрать подживающие кусочки корочки. Хозяин не ругался и даже похвалил ее. А потом ей пришлось долго стоять раздетой на солнцепеке — пока человек бегал по базе в поисках веревки. Вернее, сначала он хотел найти веревку, потом интенданта, потом какого-то мудака. Человек возвращался к ней четыре раза и, убедившись, что она стоит в предписанной позе, убегал снова. И каждый раз информировал ее, что именно ему сейчас надо найти. Стоять, передав управление процессору, было несложно. Но эргономичнее было бы посидеть в тенечке. Там бы солнце не палило кожу, но хозяин отдал приказ, который не обойдешь — «стой здесь и жди». Она выполняла, она хороший киборг. Она живет уже почти час и четырнадцать минут с того момента, как вернулась на базу.
Привязывал он ее к дереву долго — никак не мог выбрать подходящую позу. Понравилась ему только та, где ей пришлось сильно извернуться в талии и до боли выкрутить руки вверх и назад. Если бы не сожженное плазмой плечо, то было бы нормально. А так… просто больно. Ей не привыкать, она послушная боевая машина, которая должна выполнять приказы. Ее задача — уничтожать обозначенного врага, ее миссия — завершить поставленную задачу, ее обязанность — умереть вместо человека, сохранив ему жизнь. Ее можно использовать — только целевое применение варьируется между «убивать» и «закрывать собой под огнем», а нецелевое — помогает солдатам сбросить напряжение и агрессию. То, что делал новый хозяин, относилось к категории нецелевой эксплуатации. Но действия человека были какие-то другие.
Он долго смотрел на нее, подходил несколько раз, поправлял волосы, с третьей попытки обновил виброножом струйку крови из раны. И, наконец-то удовлетворившись результатом, встал за рамку и принялся… рисовать. Она нашла определение в пассивном словарном архиве. И даже знала, как называется двухтрубная конструкция. Только не понимала, зачем ее привязали к дереву и сколько она должна стоять в этой неподвижной позе. Хозяин не дал никаких указаний, просто пробормотал «вот так хорошо». По программе — следует выполнять приказ до тех пор, пока не будет получен новый или не будет завершен активный приказ. Но у нее не было данных, по которым можно определить стадию выполнения приказа и объема работы до момента прекращения. А стоять до новой команды…
На исходе третьего часа она просто обвисла на веревках. Органика рук давно потеряла чувствительность, а импланты перестали реагировать на команды процессора. Система упорно засыпала внутренний экран сообщениями о повреждениях. Но ровные строчки слов и кода были лишь помехой. Она уже два раза пробовала произнести условный знак, показать, что оборудованию требуется помощь, — но хозяин не был солдатом и, наверное, не знал этот сигнал… или не захотел его понять.
Она немного понаблюдала за человеком: он рисовал так вдохновенно и самозабвенно, что, казалось, не осознавал ничего вокруг. Она видела один раз такую же фанатичность. Только эта эмоция была у пленника, и, несмотря на травматичный допрос с применением киборга, глаза того человека светились почти счастьем. И даже на ломающиеся кости он реагировал криками, в которых процент боли проигрывал проценту радости.
Эли слегка повернула голову. Будь она не такой поломанной, ей было бы интересно смотреть на хозяина. Но сейчас было слишком жарко, душно, больно и тяжело. Даже глаза болели. Она на мгновение закрыла глаза, открыла, почувствовала, как по обожженной и израненной щеке скользнула горячая капля.
Когда стемнело настолько, что даже она едва различала крупинки песчаника, человек удивленно поднял голову — недоуменно огляделся. Он явно не заметил, что уже вечер. Как-то заторможенно сложил свои баночки и коробочки, в несколько экономных движений разобрал треногу. Закинул ремень ящика на плечо, а мольберт подхватил под мышку и, пошатываясь, ушел в сторону одиннадцатого блока. Эли осталась привязанной под деревом. Новый приказ ей так и не дали…
По воспоминанию о Е.Ершова Царство медное
Я подарю тебе сердце, любимый
Грохот винтов забивает уши. Вертолет тяжело набирает высоту, переваливает отметку в две тысячи метров. Я, в обтягивающем летном комбинезоне, сижу в грузовом отсеке и разглядываю девушку, беспомощно скорчившуюся напротив. Она в тонкой майке и трусиках, хрупкие запястья связаны капроновым шнуром. Через полуразорванный ворот майки мелькает начинающая наливаться девичья грудь с розовым соском. На глазах плотная повязка. Я чувствую, как во мне начинает нарастать желание, в паху тяжелеет, и штаны комбинезона становятся тесными. Я подхожу ближе и неслышно сажусь на корточки перед девушкой. Ноздрей ее достигает мой запах – сладость карамели, остро приправленная хмелем опасности. Она тонко скулит и пытается вжаться в обшивку вертолета. Меня накрывает удушливой волной ее страха – густой багровой обжигающей волной. Стеком срезаю остатки ее одежды, и вот она вся передо мной – начинающий распускаться цветок, изящная и возбуждающая в своей обнаженности. Ее сотрясает крупная дрожь – она знает, что будет сейчас, и чем все это закончится, точно так же, как и для всех женщин, которых брали существа моей расы. Расстегиваю молнию. Я знаю, что она слышит этот звук, что он змеей проникает в ее уши сквозь вату грохота. Встаю, распахиваю люк в днище вертолета. Нас обдает порывом ледяного ветра и осыпает мелкими льдинками. Она на грани обморока – страх ее начинает выцветать, свинцовеет, как низкое северное небо. Резко подхватываю ее, закидываю связанные руки себе за голову, на шею, она, гораздо ниже меня ростом, практически повисает на мне, легкая, как осенний листок, я рывком раздвигаю ее бедра и насаживаю на себя. Нежное девичье лоно недолго сопротивляется моему натиску и через долю секунды я уже внутри, там, где горячо и туго, там, где первая кровь играет роль самой волнующей смазки, там, где я разрываю трепещущую плоть. Свинец близкого обморока сдуло слепящим адреналиновым ветром, девушка отчаянно сопротивляется, колотит пятками по ягодицам и бедрам, впивается в шею ногтями. Что мне ее царапины, мне, перенесшему жестокие неофитские пытки? Извиваясь, она лишь позволяет мне войти все глубже, и я чувствую там, внутри, средоточие ее нарождающейся женственности. Женственности, которой не суждено распуститься и вызреть. Но чувство обладания не полно до тех пор, пока…Я втискиваю ее спиной в угол, одной ладонью перехватываю за головой тонкие запястья, одним движением рассекаю веревку, не заботясь о целостности кожи, и срываю повязку с ее глаз. Я знаю, что видят эти покрасневшие от слез испуганные фиалковые глаза – ледяную сталь моего взгляда, мой взгляд приковывает, подчиняет, заставляет замереть серой мышью под веником. Спиной вперед я падаю в открытый люк. Девушка душераздирающе визжит и вцепляется в меня руками и ногами, втискивается, как в последнее средство спасения, в меня, в ее врага и мучителя, я все еще внутри нее, обезумевшей от страха, и ее мышечные спазмы стискивают меня, принося нечеловеческое удовольствие. Нечеловеческое, так я и не человек вовсе. Я еще крепче вжимаю ее в себя, до раздавленных мышц и переломанных ребер, и меня захлестывает алый слепящий экстаз, я рычу и впиваюсь зубами в ее подставленное горло, горячая соленая кровь толчком вплескивается в мой рот; я разжимаю руки и дергаю кольцо парашюта. Рывком меня уносит вверх, а девушку сдергивает с меня и я слышу ее предсмертный крик, крик еще не трупа, но уже и не живого существа, только что бившегося в моих объятиях. Слышу недолго – земля уже близко. Группируюсь, приземляюсь, перекатываюсь, гася инерцию падения и оказываюсь прямо перед изломанным телом моей недавней возлюбленной. Из-под ее головы по промерзлой земле растекается лужа багровой крови. Глядя прямо в ее уцелевший глаз, стеком вспарываю грудную клетку и вынимаю еще бьющееся сердце. Медленно сладострастно провожу языком по окровавленной мякоти, бросаю рядом с трупом и ухожу, полностью удовлетворенный. Вот и еще одна женщина отдала мне свое сердце.
Монолог из пилотской кабины
А что, он платит – я везу…
Знакомы мы с ним очень давно, матери наши в одном роддоме лежали, да и жили мы на соседних улицах, и в школу в один класс ходили. Друзьями не разлей вода, правда, никогда не были, он-то мальчик мажор, а я так, трудовая кость. Да и учились не до выпускного: перед экзаменами он исчез, говорят, в дурке лежал. То ли от армии откосить задумал, то ли переупотреблял в клубе. А потом снова-здорова, нарисовался. Крутым чуваком заделался, цех кондитерский открыл, «Таёжный дар» называется. Мальчики-сироты у него в подмастерьях, учит, типа, как его там где-то в Хренамбале учили, карамелью расплавленной на ладонь…Карамельки варит со всякими травками лесными, да с вареньем из морошки. Гадость редкостная, пробовал я эти карамельки, а поди ж ты, всякие золотые кошельки гребут их, как лопатой. Оно и понятно – рекламу завернул нее…упс, феерическую, я хотел сказать, типа, полезно до одури, потенцию в разы повышает, сроки жизни удлиняет, от запора лечит…Дааа, от запора – это точно, я как карамельку съел, так из сортира пять часов не вылазил. И о потенции кстати. Доведет меня его трахомудствие до электрического стула, не иначе. Дело в том, что обычно женщины его не возбуждают. Нет-нет, не подумайте на меня чего, тьфу-тьфу, мужчины, слава Яйцам, его вовсе не интересуют. А заводит его кровь. Началось все с тех же самых клубов, девку дешевую он мало напоил, или не тем, черт его не поймет, она в кустах заерепенилась, вот он ей юшку-то и пустил. Ну, тут она и размякла, а он…ну, в общем, все отсюда и пошло. Я, правда, всю историю только за последние пару лет знаю, как в шофера к нему попал, до меня другой парень ему шалав возил. Ну и довозился – нашли его в ближайшей речке, типа утонул с перепою. А я знаю его – Витька Мотыльков, мотылялся, правда, знатно, но не пил, ну вообще капли в рот не брал. Знал, то есть. И тут он мне предложил пошоферить на него. А я водитель потомственный – вожу все, у чего руль есть. Или даже нету – все равно вожу. И денег дал, чтоб я, значит, на пилота выучился. А я что, ну и выучился, велика ли наука…Вот и таскаю его карамельную задницу по всей округе. Только замечать стал – иногда возвращается, а зрачки расширенные, словно дури обкурился, и кровью от него пахнет. Тяжелый запах, страшный. А потом стал я свидетелем, как он в переулке тетку ножом таким длинным на ручке по горлу полоснул. И пошло-поехало, завязан я теперь на него, как леска в сомовьей удочке на крючке затянута. Платит, правда, не хило, совсем нехило. Всю деньгу я на счет жене своей скидываю, чую, скоро случится со мной нехорошее, а ей детей поднимать. И не выбраться мне отсюда никак уже – или менты повяжут, или хозяин мой где прикопает. А там, на счете, и на десяток лет жизни, не шикуя, но и не впроголодь, хватит, и моим подстолышам на мало-мальское обучение. Близнецы они у меня, мальчик и девочка. Вот и сейчас, погрузили в вертолет девушку, молоденькая совсем, как подумаю, что моей такой урод моральный попадется – света видеть не хочется. Парашют на себя нацепил, прыгнуть хочет, а ее в полете выбросить. Сссука….А стой, парашют-то я укладываю….ну….допрыгался, хер сморщенный…до следующего раза. А сейчас вот, качнуло вертолет, груз сброшен, пошел я на посадку.
Улитка жила на берегу живописной речки, огибавшей красивый, тёплый и солнечный город. Улитка дремала, нежась под летним солнышком, щедрым и долгим, и крепко спала, пережидая короткую, малоснежную зиму. Спала и видела сны. Сны были разными, только в каждом из них почему-то присутствовала Дорога… Улитка не понимала, что хотели сказать сны, но Дорога нравилась ей. Нравилась своей непредсказуемостью. Нравилась тайной, скрывающейся за каждым пригорком, за каждым поворотом. Нравилась разлитой в горячем придорожном мареве Свободой. Только вот где они — эта дорога, эта Свобода? Этого Улитка не знала. А, может, и знала когда-то, да накрепко забыла за много проведенных в ленивом полузабытьи лет. Иногда Улитка силилась вспомнить, высовывала из своего домика, который, как водится у улиток, всегда находился у неё за спиной, большую, широколобую голову с добрыми, круглыми глазами… Но вокруг были только зелёные деревья, высокая, мягко шелестящая на ветру трава, да вечно сваленные в кучу старые рыбацкие лодки. Никакой Дороги, никакой Свободы в обозримых окрестностях не было. Тогда Улитка закрывала глаза, втягивала голову обратно и снова погружалась в дрёму, надеясь увидеть загадочную Дорогу там. Так проходил месяц за месяцем, год за годом, пока однажды, на исходе очередного жаркого лета, Улитка не увидела во сне вместо Дороги маленькую сияющую точку. Точка покачивалась, приближалась, росла; её сияние заливало всё вокруг, так, что ночью, (а во сне в тот раз была именно ночь), стало светлее, чем днём. Источник сияния подобрался к Улитке вплотную, и Улитка увидела Светлячка. Светлячок был прекрасен. В одной руке он держал чудесный фонарь, разливающий во все стороны волны волшебного света, а в другой — длинную, тонкую серебряную свирель. «Скучаешь?» — вместо приветствия поинтересовался гость. «Ну… Есть немного», — смущённо ответила Улитка. «А чего же ты хочешь, чтобы не скучать?» — вновь спросил Светлячок. «Я хочу попасть на Дорогу. Ту, которая из моего сна. Ты ведь тоже мне снишься — может, ты знаешь, где она?» «Может, и знаю,» — прищурился Светлячок. — «А что бы ты отдала за то, чтобы оказаться там?» Улитка задумалась. Что бы она отдала? А что же у неё было — такого, что она вообще могла бы о т д а т ь? Улитка вспомнила Дорогу, и Дорога тотчас появилась, вторым слоем сна. Как всегда, над Дорогой светило солнце, и жаркое марево вокруг дышало непредсказуемостью, тайнами и Свободой…
«Дом. Я бы отдала свой Дом за то, чтобы навсегда оказаться на Дороге. Он — единственное, что у меня есть, и что я вообще могу отдать, но на Дороге он мне будет больше не нужен!»
Светлячок посмотрел в круглые улиткины глаза и усмехнулся. «Чудачка ты, — сказал Светлячок, — кому это надо — отбирать у тебя твой Дом! Ты возьми его с собой, на то ты и Улитка!» Светлячок поставил фонарь на краешек улиткиного дома, поднял к губам свирель и заиграл. И тогда Улитка проснулась. Проснулась совсем. По-настоящему. Первый раз за долгие, долгие годы.
Было раннее утро. Освещаемые лучами восходящего солнца, точь-в-точь, как Светлячок — сиянием своего фонаря, перед Улиткой стояли Сказочник и его друзья: Муза, Флейтист и Кормчий.
«Я сумею разбудить твоё волшебное, живое сердце!» — молвил Сказочник.
«Я сыграю самую светлую мелодию, чтобы в пути было легче преодолевать трудности!» — сказал Флейтист.
«Я стану вдохновлять вас, чтобы всё, что вы делаете, становилось Чудом!» — сказала Муза.
«А я проведу тебя по всем дорогам Мира, куда бы они ни вели и где бы ни проходили!» — сказал Кормчий.
И друзья принялись за дело. Под волшебную музыку флейты, вдохновляемый Музой Сказочник стал творить новую Сказку, в которой у улитки пробудилось Сердце, смелое и бескомпромиссное. И Улитка почувствовала, как в её груди и правда толкнулось что-то могучее и горячее, наполняя её радостью, силой и верой. Сердце ударило раз, другой, третий — и забилось легко и звонко, уверенно и весело. И тогда Улитка раскрыла перед друзьями створку-дверцу, впуская их в свой Дом. Только Кормчий не пошёл внутрь. Он забрался на гордо поднятую улиткину голову, огляделся, погладил её рожки, протянул руку и сказал: «Погляди-ка туда!» Улитка стала смотреть в указанном направлении, но рука Кормчего простиралась назад, улитке за спину, за Дом. Тогда Улитка потянулась, Сердце её забилось сильнее… И она стронулась с места. Мышцы и мускулы вспоминали движения, забытые за годы сна. Качнув Дом на спине из стороны в сторону, Улитка медленно развернулась. И увидела Дорогу. Ту самую, из своего сна. Дорога начиналась сразу за спиной Улитки, и уводила далеко-далеко, в загадочную, таинственную неизвестность, и свежий ветер колыхал над нею тёплое, прозрачное марево Свободы. Улитка улыбнулась, широко открыла большие круглые глаза, чтобы не пропустить даже самой маленькой Дорожной Тайны, прислушалась к ровному стуку своего волшебного Сердца и плавно заскользила вперёд.
Бумс! – дверь кабины Машины Времени приложила Лотту по лбу.
В оперзале никого, только Юрассиус дремлет в кресле.
— Юр! Где Ирина?! – пошатнулась от предчувствия беды.
Подскочил, подхватил под локоть:
— Ты где была? Ирина твоя пришла через десять минут после твоего ухода, а тебя не было четырнадцать часов! Нигде не было, понимаешь? Эггрегор схлопнулся, а ты не вернулась!
— Ничего себе! – Лотта потерла рукой лоб. – Ничего не понимаю. Сними с меня мнемограмму, пусть ее потом ребята из отдела рассмотрят.
— Садись – подвинул стул под мнемограф.
Пока настраивал прибор, спросила:
— Как Ирина, в норме?
— А то! Встретили, валерьянкой напоили, объяснили, проводили, из обморока вывели, телефон для связи оставили. Все как надо. А ты стерва.
— Почему это?
— А потому что не сказала женщине, что ее дочь жива. Она ее увидела и в обморок хлопнулась.
— Не хотела до перехода, планировала уже здесь.
— Тогда ладно, не стерва, уговорила. Теперь молчим…- минута…- Все, можно вставать, — снял с головы провода мнемографа.
— С ней еще кот был. Белый.
— Не было кота.
— Как не было? Жалко, если не прошел. Такое животное милое!
— Кошка была. Розовая.
— Розовая?? Ладно, кошка, но розовая?
— Ага. Кис-кис!
Из коробки, стоящей в углу, подняла голову кошка нежно-рыжего цвета. Да, действительно, розовая. В темноте могла и за белую показаться.
— Моя теперь, не отдам!
— Ну пусть твоя, если понравилась. Мне кажется, она не против.
— Куда теперь, домой, или новенькую навестишь?
— Сейчас на пару минут смотаюсь туда же, только в реал, потом на базу. Подожди меня.
— Ага. На чем?
— На автономной. Какие заряжены?
— Вторая на сто процентов, девятая на шестьдесят три.
— Выгони девятую, я недалеко и ненадолго.
Движение рукой над пультом и кивок в сторону, где стояли автономные Машины:
— Сделано.
Лотта на минуту заглянула в костюмерную и скатила с подножки девятую Машину, настроила переход…
И приземлилась в прошлом 4 апреля 2003 года в четыре часа пополуночи в маленьком дворике на Сивцевом Вражке.
Осторожно ступая, подошла к трубе теплоцентрали. Под ней скрутилась человеческая фигура. Посветила неярким фонариком.
— Эй! – позвала.
Поднялась лохматая голова.
— Варя?
Кивок.
— Художница?
Еще кивок.
— Из Кышмы?
— Из Пышмы.
— Да плевать. Домой хочешь?
— Еще как!
— А что больше всего хочешь нарисовать?
— Зачем тебе? Посмеяться?
— Да я и так знаю. Глобус.
— Изнутри. Откуда знаешь? Я никому не говорила!
— Оттуда! – протянула руку – Поехали!
Художница вылезла из-под трубы. Лотта усадила ее на заднее сиденье машины, накинула сверху на тряпье средневековый бархатный плащ.
— Сейчас ты закроешь глаза, а откроешь уже дома.
— Все понятно! – Варя заулыбалась, — я заболела, у меня жар, я брежу, и все мне это снится. Тогда я ни за что глаза закрывать не буду.
— Да и не закрывай. Только не визжи мне в ухо.
— Не буду.
Действительно, не визжала. Все три минуты перелета – смещения по координатной сетке – неотрывно и восторженно смотрела по сторонам, и уже возле своего дома в маленьком сибирском городке, сойдя с Машины, заметила:
— Эх, здорово! Вот бы на самом деле так!
— Так это на самом деле, — и сильно, до синяка, ущипнула за руку, — ты не спишь, не бредишь в жару. Просто тебе досталось чудо.
Варя поверила как-то сразу, ошеломленная, но вполне дающая себе отчет, что происходит, она стояла, потирая руку.
— Чудо случается далеко не с каждым. С тобой случилось. И теперь тебе всю жизнь нести в себе отсвет этой ночи. Дарить всем, кто встретится на твоем пути, по кусочку чуда, которое навсегда останется с тобой. Это очень тяжелая работа. Но ты справишься, я верю.
— Ага! Я справлюсь!
— А теперь иди домой, тебе будут рады.
— Бегу, спасибо, я все сделаю, как сказали, спасибо!- скинула плащ.
— Да стой ты! Плащ твой, и все, что кармане, тоже твое.
В костюмерной карман плаща заполнила внушительная пачка денег.
— Ага, спасибо! – подхватила плащ и умчалась.
Художница, взрослый ребенок, верящий в чудеса.
В своем времени Лотта поставила на место Машину, поблагодарила Юрассиуса за дежурство. Тот сказал, что ему обещали по двойному тарифу накинуть, так что он тем более не в обиде.
Взяла со стоянки ОСУЛовский аэр, взлетела на автопилоте. Поняла, что отрубается и перешла на ручное управление, отключив ограничение по скорости, потому что если в аэре заснет, то проспит там по крайней мере, сутки. Все лучше долететь до места и заснуть нормально.
Сорок минут полета. Скоростное приземление. Глеб, что-то спрашивающий. Не сейчас. Избавиться от куртки и ботинок. Зараза, какое все грязное! О, молоко, горячее! Классно, за это спасибо, как раз кстати пришлось. Все, спать, не будите до весны…
— Папа, а аист уже принес нашей маме братика?
— Пока нет
— Ага, не зря я у роддома пугало поставил.
(из книги «Дети. Удивительное –рядом»)
Рад – мальчик умный. И слово «тоже» выловил в момент.
— Ты?.. – в темных глазах сверкнула немыслимая надежда. – Ты… тоже из наших? Ты поэтому нас купила? Ты…
— Тэисисэн! В смысле стоп. Из кого из наших?
— А-а… ты не сальвадор? Ты из какого мира?
— Какой сальвадор?
— Спасатель, — вздохнул мальчишка. – Значит, нет? Ты тоже случайно сюда попала?
— Знаешь… а давай-ка ты по порядку. Тссс!
И мы замерли, заслышав сравнительно недалеко – за шелковой стенкой шатра — знакомые голоса.
— И они так легко тебя отпустили? Без изъятия?
— Странно, но именно так.
— Не понимаю. После их… впечатляющего поведения, после вопросов эмира, что у нас случилось, после требований о скорейшем возвращении аурума, и такая спокойная встреча? Да весь хмаль гудел, что как только аргентумы разберутся с претензиями и возмещением ущерба пострадавшим, то тебе не жить. Споры шли только по поводу способа наказания и распределении твоего имущества.
Кто тут называл Микеле легкомысленным? Мимо кассы. Сейчас вот он серьезней некуда… Не сразу и узнаешь. Да уж, веселый оболтус… больше я на эту удочку не попадусь.
Рядом завозился Рад.
— О чем они?
Я молча прижала палец к губам – Рад замолк. Понятливый ребенок.
— Я тоже ждал чего-то подобного… — негромко проговорил Джано. – Мне кажется, они это и собирались сделать, но почему-то изменили планы.
— Странно это. Версии есть?
— Нет. Разумных нет. Невероятно, но они даже Даиза не позвали.
— Надо же… разочаровали яйцекладущего поганца в его самых горячих надеждах. Расскажи подробно?
Очень кстати. Я перевела взгляд на Рада и показала на забор. Эх, как бы прокрасться потише? У вампиров чуткий слух…
Пока мы сматывались с набитого вампирами дворика (втихую не вышло – пришлось делать морду кирпичом и изображать из себя мусороненавистников, которым приспичило избавиться от мусора прямо сейчас), Рад излагал мне матчасть – по крайней мере ту, которую сам знал.
В общем, если все более-менее правда, то ситуация смотрится так: миров на самом деле не один и не два, а много разных, как лепестков у розы. Иногда похожих, иногда разных до ужаса. Рад говорит, у них есть сериал про мир Сирруш, где предками людей стали динозавры, и это еще мелочи. Большинство миров живет изолированно, но некоторые приспособились путешествовать через «сердцевину». Кто торговать, кто знаниями меняться. Сердцевина – это место соединения миров. Сам Рад – из мира Ильта, и до недавнего времени все было нормально. А примерно лет тридцать назад что-то случилось, где – никто не знает, да и что, непонятно – но в результате «плоскости» стали пересекаться не только в «сердцевине», а где попало, стихийно и непредсказуемо. Причем эти «пересечения» могли перемещаться и расти. И в них стали исчезать люди. Пока ученые разбирались, что с этим делать и как поправить, команды соутэй уже снаряжались для поиска пропавших. На детей торопливо надевали биометрические браслеты, взрослые перерабатывали «трансерферы», то есть аппараты для переброски и навигации, на поиск, для случайных «странников» разрабатывали программы: как сориентироваться в чужом мире и выжить до прибытия помощи…
А люди продолжали пропадать. Ведь отыскать мир, который спровоцировал катастрофу, пока не удалось…
— Вот, — пожал плечами Рад, закончив растолковывание, что да как, — примерно так.
— Ничего себе новости… Выходит, какой-то ваш «спасатель» потерял свой навигатор и меня из-за него сюда затянуло? Рад, напомни мне, когда спасатели тебя отыщут, что я кой-кому осакатэ задолжала.
— А это что? Звучит интересно.
— Прием такой… бросок с разворотом. Пусть не разбрасывают свои навигаторы где попало.
Рад почему-то замолчал. А потом выдвинул версию:
— Может, это и не они?
— В смысле?
— Ну, мы не единственные, кто ходит по пересечениям, — паренек нахмурился и принялся загибать пальцы. – Есть другие. Миры-то разные, вот и перемещаются всякие… Кладоискатели, любители приключений, охотники за диковинками, пираты, мародеры… работорговцы. Кстати, мы пришли.
Я притормозила. Места вокруг были малосимпатичные. Городская окраина, какая-то по-нехорошему бедная. Пустыри, какие-то лачужки… пара шатров неподалеку… это куда нас занесло?
— Ага. Хорошо бы еще понять, куда именно мы пришли.
Намек дошел. Рад заозирался.
— Где-то здесь должен быть доро Бахиж по прозвищу Хитрец. Или его сундук. Он мне нужен.
— Сундук или этот хитрец? Кстати, что за доро?
— Тот пышмух, работорговец, у которого ты нас выкупила. Он мой браслет отобрал. Я его обратно украду. – паренек увидел выражение моего лица, смутился пообещал: — Я быстро.
Эти ж мне тинейджеры! Украдет он… у работорговца. Минуточку…
— Ах, работорговец? Что ж ты сразу-то не сказал?
— А что?
Я припомнила кое-что из пламенных высказываний Эфа и подняла руку к небесам:
Все пройдет — и надежды зерно не взойдет!
Все, что ты накопил, ни за грош пропадет.
Если ты не поделишься вовремя с другом —
Все твое достоянье врагу отойдет.
— Что? – изумился мальчишка. – Это что значит?
— Это значит, что наш друг Бахиж обязательно с нами поделится!
— Убедим? – глаза мальчишки сверкнули теми самыми тинейджерскими искорками.
— Конечно.
Наклонившись, я подобрала с земли аргумент повесомей.
С первым представителем рабовладельческого класса аргумент не пригодился.
Ну как почему…
Выбираясь из укрытия, я споткнулась. А охранник, на свое несчастье мало того, что спал на посту, так еще и не храпел. Вот и не повезло ему. Почему-почему… я на него упала.
Тело только и успело, что охнуть… а потом затихло.
Вот. Ну что за невезенье! Мы специально хотели снять охрану и обезвредить, и расспросить заодно. А тут попробуй расспроси вот это пострадавшее… Если б я ему «аргументом» врезала, еще была б надежда, а так вряд ли.
Ладно. Будем «убеждать» самого доро. Нехорошо отбирать детские вещички, почтенный. Вообще-то, продавать детей, которые попались тебе на дороге и попросили помощи, тоже нехорошо. Неужели никто тебе этого не объяснял?
Ну вот я и объясню. Настроение как раз нужное. Была б я дома – три боя бы выиграла, притом без передышки.
Хм. Я не знаток рабовладельческих стоянок. Но на мой взгляд, все должно быть как-то иначе. Ну то есть если по фильмам, то посреди стоянки должен гореть костер, вокруг него надлежит спать усталым путникам, а у шатра обязан бдеть сторож. А у колодцев должны спать верблюды.
Так вот из всего этого в наличии только верблюды и были. И два шатра, порядком помятых. А вот с усталыми спутниками был явно недобор. Или перебор? Короче, из людей у костра не было никого, по крайней мере, живых. Зато по камням и песку наперегонки ползали три гигантские улитки и две черепахи. Тоже, кстати, немаленькие – метр-полтора…
Оригинальные секьюрити, ничего не скажешь. Набор для любителя французской кухни.
«Бурл?» — возрадовалось пузо, очевидно, представив, сколько получится супа из таких черепах. Ох, заткнись, ненасытное.
— Рад? Вас всегда охраняли такие вот?..
— Какие?
— Ну вот этот зоопарк.
— Нет. Нас люди охраняли… странно. Может, у них товар сбежал?
— Тогда почему не ловят?
— Потому что сейчас будут ловить кого-то другого! – послышался вдруг голос из-за спины, и я поняла смысл пословицы «чуть не родила с перепугу». – Вы что, с ума сошли?
— АЛИШЕР?! Ты откуда…
— Да тихо вы! – прошипела моя синеглазая покупка, толкая Рада обратно в кусты. – Тихо!
— Шер, что ты здесь делаешь?
— Мусор выношу, — ехидно ответил парнишка. – Как и вы. Только далече идти пришлось…
Ох, я сейчас кого-то вынесу.
— Шер!
— Да тише же ты. За вами я шел! Узнать, куда вас дэвы понесли среди ночи.
Вот, интересно, что на это можно ответить? Шер – продвинутый ребенок, но про другие миры ему знать рано. Так ведь?
— Много интересного услышал…- в следующую секунду мурлыкнула моя покупка, и я поняла, что Алишер куда продвинутей, чем я думала. И как мы его не засекли?
— Много слышал?
— Ага, — без зазрения совести кивнул мальчишка. — Рад, а ты свой браслет чуешь?
Лагерь работорговцев нравился мне все меньше и меньше. Ладно, черепахи и улитки у костра (кстати, те еще улиточки! Не то чтоб я боялась этих равликов-павликов, но улитки размером с холодильник – это явно ненормально). Люди где?
Кроме дрыхнущего на посту стража нам пока не попалось ни одного человека, ни работорговца, ни «товара». Только помятые шатры, брошенные «лежаки», опрокинутый кувшин. Такое впечатление, что работорговец дал деру, причем очень спешно, побросав все вещи.
— Они ушли еще днем… — тихо проговорил Алишер. – Быстро.
— Почему ты так думаешь?
— Костер дневной.
— Что?
— Костер… ну, они бывают дневные и ночные. В дневной кладется специальный уголек, чтобы тепло выделялось только вверх, еду приготовить, и все. А ночной обогревает стоянку и одновременно свет дает… Правда, Бахиж в ночные костры маскировку бросал – чтоб стоянку никто посторонний не видел. Но это дневной, и он почти погас… Значит, все случилось днем.
— Думаешь, на них кто-то напал?
— Похоже. Интересно, успело это отродье шакала сбежать?
Ближайшая черепаха мрачно зашипела в нашу сторону и попыталась цапнуть Рада за штаны. Вот и говорите после этого, что черепахи медлительные. Куда там… Мальчишка еле увернулся. А воинственное пресмыкающееся на этом не остановилось, а попыталось сначала кусануть еще раз, а потом поддать панцирем. Пришлось применить «аргумент» — отстала, злобно шипя.
Похоже, пузо, черепаховый супчик у тебя сегодня все-таки будет. Кое-кто в него очень напрашивается.
— Алишер, а Джано суп из черепах любит, не знаешь? Шер?..
Мальчишка не сводил взгляд с агрессивного потомка динозавров и пятился, пятился…
— Шер, ты что?
— У нее шрам на лбу… — пробормотал Алишер. – В виде монеты… даже цифру пять рассмотреть можно…
— Что?
— У Бахижа такой был… он его под тюрбаном прятал. Охранники сплетничали, что это пустынники сделали, за то, что он их родичей в рабство продал… за пять орлов… только у него такой был…
— Алишер, ты думаешь, это… это… — я новыми глазами посмотрела на черепаху. Та ответила злобным взглядом. А почему, собственно, нет? В этом мире не только Джано умеет колдовать. – Какая прелесть! Ты уверен?
— Я однажды это увидел… случайно. А он меня побил. Сильно… на всю жизнь запомнил.
— Ах, побил… — я прикипела взглядом к мерзкой рептилии и потянула к себе «аргумент для общения», незаметно. – А ну-ка, иди сюда, черепаховый супчик! Кому сказала!
Ну вот кто решил, что черепахи плохо бегают?!
Скорость, с которой панцирное пресмыкающееся стартовало с места, могла вызвать приступ зависти у всех спринтеров мира. И серьезные подозрения у допинг-контроля. Мне удалось продержаться на дистанции только три минуты (одиннадцать ударов, из них восемь – увы, по панцирю), после чего я безнадежно отстала и только и смогла, что запулить «аргумент» вслед улепетывающему потомку динозавров. Кажется, попала, но по темноте нельзя сказать наверняка. Зато Алишер, раскрутивший камень на какой-то веревке, попал точно! Черепаха подпрыгнула, как ненормально огромный футбольный мяч, и припустила еще быстрей. Желание догонять у нас пропало быстро – ночь, незнакомая местность, неровная земля… стоит ли пинок работорговцу сломанной конечности? Вот и я думаю, что нет.
Вернувшись к костру, мы обнаружили гаснущее пламя в полном одиночестве: остальные черепахи (и улитки) мудро решили не привлекать к себе внимания и последовали завету великого самурая о поиске совершенства в одиночестве. Смылись они, проще говоря.
Ловить их мы не стали. Надо было искать радов браслет, а ночь, она не бесконечная.
Саша.
После завтрака мужской компанией: Ден, Ад, Мел, Илья, Денис Терентьев и я — решили ловить рыбу. В прудах неподалеку разводили карпа, а в отдельном водоеме — осетра.
Выбранное нами место для рыбалки было красивым: глубокое озерцо, искусственного происхождения, засаженное по периметру камышами. На многочисленных площадках для отдыха были поставлены мангалы, чтобы любители рыбалки могли сразу же пожарить на углях все пойманное или принесенное, на всякий случай, с собой.
Часа через два наш «притон» проинспектировала бдительная домомучительница. Улик не обнаружила, нежданных трупов или находок тоже, и потому приказала привести на озеро Ба, Дашку с Владкой, и прихватить безвылазно корпевшего над зубрежкой Си Аня.
Закинув в воду древние приспособления для ловли на червя, мы разожгли в мангале собранный по дороге сушняк, засыпали туда же мешок прикупленного угля и с удовольствием поглядывая на поплавки стали закусывать, захваченными с завтрака яйцами, ветчиной и помидорами. Пиво стало отличным дополнением к пикнику и отдыху на природе. Наконец рыба клюнула на наше приглашение, а через час-полтора шесть очаровательных карпов уже румяно поблескивали горячей корочкой на тарелках.
Какое-то время Ба и девочки погуляли по берегу, а потом вернулись на полянку. Заботливый Ад извлёк из тайничка — небольшой коробки со странным названием «преставься до отдыха» — чересчур компактно сложенные шезлонги и долго пыхтел, придавая им удобную для лежания форму. Иннокентий решил поплавать. Даша ловила бабочек. Всё было замечательно, но нудный зубрила до сих пор так и не появился на горизонте. Кому-то все равно бы пришлось за ним сходить.
Я шёл и с грустью размышлял. Практически неработающий процессор, что чихал на все существующие в мире жетоны, но который не в состоянии обойти Оксины приказы. Впрочем её распоряжения выполняют и беспроцессорные индивидуумы… Вот только как ей так удаётся?
Дошёл. И, как впоследствии оказалось, успел в последний момент.
После яркого солнечного света мне показалось, что в домике царит полумрак. Хотя сквозь открытые окна на пол ложились солнечные пятна, а на стенах коридора даже весело разыгрывались настоящие батальные сцены между тенью и светом. В доме было тихо.
— Си А-ань, — окликнул я, — пошли, домосед. Мы карпов жарим.
— Уходи, — раздался из-за двери приглушенный короткий и чёткий ответ.
— Ну, как хочешь, — обидевшись, произнёс я и развернулся.
Но процессор, получивший распоряжение от рабовладелицы, мерзко прогудел: «А чего он там один сиднем сидит да воздухом свежим не дышит. Киснет в четырех стенах, поэтому и не вырос. На пруд его, к карпам!». Помедлив несколько секунд, я дёрнул дверь — заперто.
Си Ань.
Почти собрался идти на пруд, тем более что Ба давно уже ушла с Владой, но почему-то тянул. Когда в дверь постучали, то подумал, что вернулся кто-то из наших за очередной забытой вещицей.
На пороге стояла девушка — она представилась горничной. Ну, пусть выполняет свои обязанности, а я, надев лёгкую куртку, все-таки пойду к рыболовам. Но меня остановили неожиданным вопросом:
— Уважаемый Ба Ан Ань не Ваш родственник?
Я похолодел.
— Мой. А кто Вам это сказал?
Девушка, назвавшаяся горничной, резко приблизилась и, глядя на меня остекленевшими глазами: смотрела так, словно душу взглядом протыкала, стала рассказывать как арестовали и сослали на рудники деда. Его отправили туда, откуда нет возврата. Но ведь он был уверен, что документы в идеальном состоянии! Тогда… откуда они узнали? Теперь понятно, почему прилетели за мной. Но кто я? Кто мой дед? Зачем им мы — мелкие винтики социальной системы. незначительные для Дела Партии шоарские выкидыши? Или мои родители, мир их праху, погибшие во время раскопок в Такем Тхимет из-за находки? Мне дед никогда мне не рассказывал об этом событии, но я все равно узнал правду. А то, что произошло с дедом, это же точно из-за меня…
В любом случае, мой выбор — это путь оибара: ведь я обрёк на смерть старшего в роду. Я струсил и не вернулся. Я — предатель. Кодекс чести не ведает пощады к таким как я.
Девушка, сообщив свою ужасную весть, ушла, а я, закрыв за ней дверь, приготовился исполнить то, что мне предназначено.
И в этот момент пришёл Саша.
ОГ
На ступеньках коттеджа нас поджидала миловидная девушка в узком чёрном платье с белыми манжетами и воротничком. На брелоке было написано «Мария Каллас. ОЗК. Meri — горничная». Прочитав надпись, я интуитивно прониклась предчувствием очередной гадости, которая, если еще не свершилась, то должна была непременно произойти. Недобро глянув на чудо человеческого технопрома, я все же любезно уточнила:
— Чего сидим? Кого ждём?
Девушка подскочила, словно под ступеньками материализовалась парочка озлобленных кобр, и, сделав мне книксен, ответила:
— Я Мария. Пришла убирать. В комнате номер три проживает господин Си Ань. Он оказался внуком господина Ба Ан Аня. Я его идентифицировала по фото, что всегда была в планш-рамке на столе в кабинете уважаемого Ба Ан Аня, который трудился в государственном хранилище древностей и артефактов Кхимета.
— И почему ты здесь, а не с Бабанем, если он там уважаемый?
— Уважаемый Ба Ан Ань был арестован по обвинению в измене Родине. Он переправил на учебу уважаемого Си Аня без разрешения на данное действие государственной комиссии по обучению граждан. За подобное злодеяние преступнику полагается пять лет работ в мифриловых шахтах на благо Родины.
— Так. Ясно. А ты как здесь оказалась? Тебя кто сюда прислал?
— После ареста уважаемого Ба Ан Аня меня, как и остальное техническое имущество, не рекомендованное для использования гражданам Кхимета, выставили на торги и продали в гостиничный комплекс «Жемчужина Востока». На тот момент там проходил лечение директор ОЗК из Новой России, который и приобрел меня, а затем доставил сюда. Я прошла полный курс реабилитации и теперь работаю в «Яхонтах».
Обстоятельный доклад наконец-то закончился, и я, буркнув «Пропусти», побрела получать очередную «пилюлю судьбы». Хорошо услышав, как мне в спину прокричали:
— Я зарплату получаю! Я как человек.
Арсен
Сволочи киборги! Весь зад из-за них отбил! А эти монстры кобыловидные… Говорят, из них колбаса вкусная. Вот и надо на колбасу! Чуть не свалился! А Жанка? Вот ведь мегера на моем хребте: неужели не могла меня остановить? А если бы я спину сломал? Все бабы стервы!
— Жан, прекрати молчать-то?
— Ты дед уже! Отец прекрасных детей! Как ты можешь? А твоя спина? Как тебе не стыдно? Я ушла.
— К-куда?
— Не кудахтай! К ОГ.
— А я?
— А ты на конюшню, к Олюшке.
Зараза.
— Жан, постой я тоже к ней!
***
ОГ
На кровати сидел абсолютно голый шоарский мальчишка, с аккуратной повязкой на животе, сделанной из разорванной на идеальные полосы простыни. Шоарец тихо ронял слёзы, а над ним, с видом неподкупной статуи Командора, пришедшего получать законную сатисфакцию с нерадивого любовника, возвышался Сашка.
— Ну, я в курсе. Ребёнок, скажи мне: резаться-то зачем?
Сашка, с видом знатока, взялся пояснять:
— Традиция у них такая.
— Ага, покажите, как там с традицией-то? Сильно прорезался?
— Не, нож туповатый, столовый же. Но, при должном усердии, проткнуть тело, в принципе, можно. Но я бы поточил вначале.
Ребёнок затравленно оглянулся, надеясь найти укрытие, поддержку или, как минимум, штаны. Я оперативно перекрыла своей тушкой доступ к столь важному предмету гардероба, и продолжила разговор:
— Проще и надёжнее было бы повеситься. Си Ань, у вас в Кхимете такое не принято? Смотри: деревьев целый лес, простыни новые и крепкие. Что-то ты, парень, не продумал.
Шоарец окончательно сбледнел, теперь практически не отличаясь расцветкой от упомянутых простыней, и, трясясь всем телом, по-новой залился слезами. Вздохнув, я выгнала на улицу любопытного DEX-а, вооружилась платком — как раз на полу остатки простыни подходящие валялись, и подсела к мальчишке из дикого мира, приготовившись делать то, что мне не свойственно: слушать и утешать. Через час умытый, одетый и успокоенный наш непутёвый студент был уложен в кровать, там он немного поворочался, покряхтел — все-таки порез был болезненным, и довольно быстро уснул.
Вся компашка обнаружилась на полянке перед домом. Арсен, размахивая зажатой в кулаке вилкой, орал на весь посёлок:
— Да, мля, я, Лёха, Костя и четыре порванных DEX-а! Что, мы одного деда не найдём?!
— Сорванных, — поправила невозмутимо Жанка.
— А женщины вообще молчат! — нравоучительно вставил Терентьев.
— Выпьем! — резюмировал Лёха и упал в гамак.
Так что я не удивлюсь, если мы все-таки полетим…