По воспоминанию о Е.Ершова Царство медное
Я подарю тебе сердце, любимый
Грохот винтов забивает уши. Вертолет тяжело набирает высоту, переваливает отметку в две тысячи метров. Я, в обтягивающем летном комбинезоне, сижу в грузовом отсеке и разглядываю девушку, беспомощно скорчившуюся напротив. Она в тонкой майке и трусиках, хрупкие запястья связаны капроновым шнуром. Через полуразорванный ворот майки мелькает начинающая наливаться девичья грудь с розовым соском. На глазах плотная повязка. Я чувствую, как во мне начинает нарастать желание, в паху тяжелеет, и штаны комбинезона становятся тесными. Я подхожу ближе и неслышно сажусь на корточки перед девушкой. Ноздрей ее достигает мой запах – сладость карамели, остро приправленная хмелем опасности. Она тонко скулит и пытается вжаться в обшивку вертолета. Меня накрывает удушливой волной ее страха – густой багровой обжигающей волной. Стеком срезаю остатки ее одежды, и вот она вся передо мной – начинающий распускаться цветок, изящная и возбуждающая в своей обнаженности. Ее сотрясает крупная дрожь – она знает, что будет сейчас, и чем все это закончится, точно так же, как и для всех женщин, которых брали существа моей расы. Расстегиваю молнию. Я знаю, что она слышит этот звук, что он змеей проникает в ее уши сквозь вату грохота. Встаю, распахиваю люк в днище вертолета. Нас обдает порывом ледяного ветра и осыпает мелкими льдинками. Она на грани обморока – страх ее начинает выцветать, свинцовеет, как низкое северное небо. Резко подхватываю ее, закидываю связанные руки себе за голову, на шею, она, гораздо ниже меня ростом, практически повисает на мне, легкая, как осенний листок, я рывком раздвигаю ее бедра и насаживаю на себя. Нежное девичье лоно недолго сопротивляется моему натиску и через долю секунды я уже внутри, там, где горячо и туго, там, где первая кровь играет роль самой волнующей смазки, там, где я разрываю трепещущую плоть. Свинец близкого обморока сдуло слепящим адреналиновым ветром, девушка отчаянно сопротивляется, колотит пятками по ягодицам и бедрам, впивается в шею ногтями. Что мне ее царапины, мне, перенесшему жестокие неофитские пытки? Извиваясь, она лишь позволяет мне войти все глубже, и я чувствую там, внутри, средоточие ее нарождающейся женственности. Женственности, которой не суждено распуститься и вызреть. Но чувство обладания не полно до тех пор, пока…Я втискиваю ее спиной в угол, одной ладонью перехватываю за головой тонкие запястья, одним движением рассекаю веревку, не заботясь о целостности кожи, и срываю повязку с ее глаз. Я знаю, что видят эти покрасневшие от слез испуганные фиалковые глаза – ледяную сталь моего взгляда, мой взгляд приковывает, подчиняет, заставляет замереть серой мышью под веником. Спиной вперед я падаю в открытый люк. Девушка душераздирающе визжит и вцепляется в меня руками и ногами, втискивается, как в последнее средство спасения, в меня, в ее врага и мучителя, я все еще внутри нее, обезумевшей от страха, и ее мышечные спазмы стискивают меня, принося нечеловеческое удовольствие. Нечеловеческое, так я и не человек вовсе. Я еще крепче вжимаю ее в себя, до раздавленных мышц и переломанных ребер, и меня захлестывает алый слепящий экстаз, я рычу и впиваюсь зубами в ее подставленное горло, горячая соленая кровь толчком вплескивается в мой рот; я разжимаю руки и дергаю кольцо парашюта. Рывком меня уносит вверх, а девушку сдергивает с меня и я слышу ее предсмертный крик, крик еще не трупа, но уже и не живого существа, только что бившегося в моих объятиях. Слышу недолго – земля уже близко. Группируюсь, приземляюсь, перекатываюсь, гася инерцию падения и оказываюсь прямо перед изломанным телом моей недавней возлюбленной. Из-под ее головы по промерзлой земле растекается лужа багровой крови. Глядя прямо в ее уцелевший глаз, стеком вспарываю грудную клетку и вынимаю еще бьющееся сердце. Медленно сладострастно провожу языком по окровавленной мякоти, бросаю рядом с трупом и ухожу, полностью удовлетворенный. Вот и еще одна женщина отдала мне свое сердце.
Монолог из пилотской кабины
А что, он платит – я везу…
Знакомы мы с ним очень давно, матери наши в одном роддоме лежали, да и жили мы на соседних улицах, и в школу в один класс ходили. Друзьями не разлей вода, правда, никогда не были, он-то мальчик мажор, а я так, трудовая кость. Да и учились не до выпускного: перед экзаменами он исчез, говорят, в дурке лежал. То ли от армии откосить задумал, то ли переупотреблял в клубе. А потом снова-здорова, нарисовался. Крутым чуваком заделался, цех кондитерский открыл, «Таёжный дар» называется. Мальчики-сироты у него в подмастерьях, учит, типа, как его там где-то в Хренамбале учили, карамелью расплавленной на ладонь…Карамельки варит со всякими травками лесными, да с вареньем из морошки. Гадость редкостная, пробовал я эти карамельки, а поди ж ты, всякие золотые кошельки гребут их, как лопатой. Оно и понятно – рекламу завернул нее…упс, феерическую, я хотел сказать, типа, полезно до одури, потенцию в разы повышает, сроки жизни удлиняет, от запора лечит…Дааа, от запора – это точно, я как карамельку съел, так из сортира пять часов не вылазил. И о потенции кстати. Доведет меня его трахомудствие до электрического стула, не иначе. Дело в том, что обычно женщины его не возбуждают. Нет-нет, не подумайте на меня чего, тьфу-тьфу, мужчины, слава Яйцам, его вовсе не интересуют. А заводит его кровь. Началось все с тех же самых клубов, девку дешевую он мало напоил, или не тем, черт его не поймет, она в кустах заерепенилась, вот он ей юшку-то и пустил. Ну, тут она и размякла, а он…ну, в общем, все отсюда и пошло. Я, правда, всю историю только за последние пару лет знаю, как в шофера к нему попал, до меня другой парень ему шалав возил. Ну и довозился – нашли его в ближайшей речке, типа утонул с перепою. А я знаю его – Витька Мотыльков, мотылялся, правда, знатно, но не пил, ну вообще капли в рот не брал. Знал, то есть. И тут он мне предложил пошоферить на него. А я водитель потомственный – вожу все, у чего руль есть. Или даже нету – все равно вожу. И денег дал, чтоб я, значит, на пилота выучился. А я что, ну и выучился, велика ли наука…Вот и таскаю его карамельную задницу по всей округе. Только замечать стал – иногда возвращается, а зрачки расширенные, словно дури обкурился, и кровью от него пахнет. Тяжелый запах, страшный. А потом стал я свидетелем, как он в переулке тетку ножом таким длинным на ручке по горлу полоснул. И пошло-поехало, завязан я теперь на него, как леска в сомовьей удочке на крючке затянута. Платит, правда, не хило, совсем нехило. Всю деньгу я на счет жене своей скидываю, чую, скоро случится со мной нехорошее, а ей детей поднимать. И не выбраться мне отсюда никак уже – или менты повяжут, или хозяин мой где прикопает. А там, на счете, и на десяток лет жизни, не шикуя, но и не впроголодь, хватит, и моим подстолышам на мало-мальское обучение. Близнецы они у меня, мальчик и девочка. Вот и сейчас, погрузили в вертолет девушку, молоденькая совсем, как подумаю, что моей такой урод моральный попадется – света видеть не хочется. Парашют на себя нацепил, прыгнуть хочет, а ее в полете выбросить. Сссука….А стой, парашют-то я укладываю….ну….допрыгался, хер сморщенный…до следующего раза. А сейчас вот, качнуло вертолет, груз сброшен, пошел я на посадку.
Автор публикации
