Полночи Лотта сочиняла отчет о произведенной акции, а утром после завтрака потащила Глеба на прогулку.
— Одевайся, пойдем гулять, покажу нечто интересное.
Глеб надел комбинезон, в шкафчиках отыскал подходящие по размеру сапоги, Лотта тоже оделась и они вышли в слепящий простор. Очки Глеба моментально потемнели, став непроглядно-черными.
— Я не сказала тебе, упустила из виду: под снегом есть скальные трещины, они обозначены вешками – Лотта указала на болтающийся в отдалении флажок на тонком шесте. – Просто не заходи за нее.
Они не спеша обогнули ряд трепыхающихся флажков и продолжили подниматься в гору, большим полукругом огибая базу. Сначала шли по едва заметной тропинке в снегу, потом пошли вылизанные ветром участки. Лотта шла, уверенно выбирая пологие подъемы, отчего путь прихотливо петлял среди скал, но в целом выглядел действительно прогулкой, а не восхождением. Видно было, что дорога ей хорошо известна, и не превратилась в тропинку только потому, что на скале ее протоптать непросто.
Невидимая тропинка вилась, уводя выше и, наконец, почти на самой вершине горы перед ними открылся ровный, продуваемый всеми ветрами участок. Глеб замер в недоумении: возле скального обломка лежало нечто. Больше всего оно напоминало растение – в полтора человеческих роста перепутанные плети веток и мелкие, с ноготь, жесткие восковые листочки. В глубине переплетений висела большая, с кулак размером, багровая капля бутона.
— Что это? – выдавил Глеб.
— Это куст. Называется сплафорикс лекарственный. Там, где он растет, его называют Разорванное сердце. Это перевод, естественно. Так-то оригинальное название не выговоришь, если язык в три узла не завяжешь. Но на Земле перевод не прижился, то ли мрачновато показалось, то ли еще что. Так и называют сплафориксом.
— То есть он не с Земли? Странноватое место для межпланетного заповедника.
— Ну да. Потому что это не заповедник. Здесь это растение одно и в одном экземпляре. В горах посадили потому, что здесь для него наиболее благоприятный климат. Возникает вопрос – почему именно здесь, рядом с нашей базой, гор других что ли, нет? И вот тут и кроется ответ, вытекающий из свойств самого растения. Оно вампир. – Лотта замолчала, позволяя осмыслить услышанное.
— То есть вампир? Питается кровью? Как орхидея у Уэллса?
— Да. То есть не знаю, как у Уэллса, но да, оно действительно пьет кровь. Во время цветения для того, чтобы нормально завязались семена, сплафориксу необходима белковая добавка. В принципе, любая кровь любого теплокровного. Птица, медведь, человек – в пищу сгодится все. Но тут есть один немаловажный фактор. Семена становятся лекарством для животных того вида, кого выпило растение. И чем энергетически сильнее было существо – тем сильнее получается лекарство, – снова долгая пауза.
Глеб молчал, не зная, как отнестись к информации и будет ли продолжение. Лотта продолжила:
— Понимаешь…сплафорикс выпивает жертву полностью.
— И каков его практический смысл? Для того, чтобы получить порцию лекарства, кого-то нужно убить? Неужели овчинка стоит выделки? И по какому принципу выбирают жертву? – Глебу не понравилось, в какую сторону пошел разговор.
— А ее не надо выбирать. Раньше этим занималась моя напарница, теперь придется мне. Остаться живой, в принципе, не трудно, достаточно только быстро, как можно быстрее, доставить в медотсек, а там аппараты умные, они свое дело сделают. Вот тут мне пригодишься ты. Как думаешь, за пару минут ты сможешь меня, бесчувственную, привезти на базу? Семена этого куста, напоенного моей кровью, становятся универсальным лекарством – излечивают любую болезнь, вплоть до терминальной стадии рака. Который на Земле так и не научились лечить. Если же скормить ему первого попавшегося на улице человека, то вряд ли это лекарство излечит что-нибудь серьезнее насморка.
— И сколько там этих семян?
— Их количество зависит от уровня глюкозы в крови. При нормальном человеческом значении – несколько сотен. Если ввести дополнительную глюкозу, можно довести их число до десяти тысяч. Как ты думаешь, овчинка в десять тысяч жизней стоит выделки в пару литров крови?
— Пять.
— Что пять?
— Пять литров.
— Да ладно, это совершенно неважно. Важно то, сможешь ли ты положить меня на стол медикона не позже чем через две минуты после остановки сердца? Мне еще дорог мой мозг и процессы, в нем происходящие.
— Надо посчитать. Пешком вряд ли.
— О пешком и речи не идет. Самый быстрый спуск по этой тропинке занял семь минут с секундами. Так что, скорее всего, аэр.
— Тогда тебе придется научить меня его водить.
— Не вопрос. Все равно когда-нибудь придется и учиться, и пилотировать. Пошли, покажу как это делается.
Автор публикации
