— Я шёл по тайге долго, — продолжал Джет. -Пару раз спал, устроившись между какими-то корнями, покрытыми мхом толщиной с мою руку. Пил из попадавшихся по пути ручьёв – вода в них была чистой, анализатор молчал, неизменно подмигивая зелёным: безопасно. Есть не хотелось. За исключением того, что почему-то всё сильнее и сильнее хотелось чего-нибудь сладкого. Под вечер второго дня дошло до такого, что я даже попробовал жевать смолу какого-то дерева, названия которого я не знал. Густая коричневатая масса имела резкий, но очень приятный запах и оказалась немного пряной и приторно-сладкой на вкус. От неожиданности и количества желанной сладости у меня слегка помутилось сознание, и мне пришлось усилием воли заставлять себя есть аккуратно и не терять контроля над объёмом съеденного. Наевшись, я уснул прямо у корней дерева со смолой. Мне снились какие-то бури, смерчи и грозовые облака, из которых в конце концов полилась густая, тягучая, явно сладкая масса насыщенно-жёлтого цвета с периодическими тёмными слоями чего-то ещё более густого и вязкого. Затем сон «отодвинулся», словно камера видеооператора отошла в перспективу, и я перестал различать детали – подо мной была лишь густая, лениво волнующаяся янтарно-жёлтая субстанция в широкую чёрную полоску… Проснулся рывком, словно кто-то грубо встряхнул меня за плечи, одновременно включив ослепительно-яркое освещение. Но не свет поразил меня в первый миг после пробуждения, а запах. Точнее, запахи. Лес цвёл. И я различал по запаху больше сорока видов разных цветущих растений, хотя назвать из них едва ли мог хотя бы десяток. На дереве надо мной сидела кукушка. В кусту копошилась синица. И они пахли по-разному! В пяти метрах к северу под землёй в норе была мышь, а с нею – пятеро новорожденных мышат. Я различал запах каждого. А по стволу дерева, на которое я опирался спиной, медленно стекали тёмные капли прошлогоднего мёда. Мне выпала удача наткнуться на заброшенную борть, по счастливой случайности не обнаруженную медведем или каким-нибудь другим сладкоежкой. Дикого мёда я не видел и тем более не пробовал никогда в жизни, впрочем, как и «домашнего»: под Куполом Гермополиса обитали единственные общественные насекомые – осы. А осы мёда не производят. Поэтому я сначала и не смог определить происхождение «сладкой смолы», приписав её к каким-то древесным сокам. Теперь я точно знал вкус, а, самое главное, запах мёда. Голод мне больше не грозил.
Идти стало несказанно легче. Опасности я теперь не боялся: открывшееся чутьё поразительной силы предупредило бы меня о ней задолго до встречи. Я шёл ещё неделю, периодически находя в тайге дикий мёд, которого, как оказалось, было предостаточно, даже если не тревожить пчёл, а вскрывать только заброшенные гнёзда. Дня через три к моему «сверхобонянию» стал добавляться столь же чуткий слух. Теперь мышей в норах я не только «унюхивал», но и слышал. Впрочем, обоняние всё равно превалировало. А к концу недели гораздо большее неудобство, чем корневища, ползучая трава и болото, мне стали доставлять скафандр и одежда под ним. Поскольку всё это стало мне как-то катастрофически велико. Однако, понимая, что возле какого-нибудь случайного очага заражения и сверхобоняние, и суперслух помогут мне не больше, чем в сугробе – холодильник, я упрямо продолжал тащить на себе ставший несуразным и жутко не удобным скафандр. В тот момент я сам себе до смешного напоминал героя книги, взятой как-то у Привратника Энрика, (он был фанатом «довзрывной» литературы, и подобных книг у него было множество). Там экспедиция отважных первопроходцев отправляется на Венеру, чтобы исследовать урановую аномалию. Так вот, когда их вездеход попадает в очаг взрыва, уцелевший рейнджер вот так же, в тяжёлом, неуклюжем скафандре, идёт через болото к своей ракете, да ещё и тащит на плечах израненного товарища. Книгу я тогда «проглотил» за одну ночь, и с тех пор частенько «инсценировал» в воображении её эпизоды, но уж никак не думал, что однажды это произойдёт наяву, и настолько близко к тексту… Следующие пять дней я брёл, находясь в окружающей реальности лишь какой-то незначительной частью сознания, а всё остальное было сполна отдано дивной игре, которую я вёл с самим собой на вольных просторах воображения, так удачно совместившихся с окружающей меня действительностью. Так, прочно вжившись в роль русского пилота вездехода Алексея Быкова, я не заметил, когда перешёл невидимую границу. Спохватился только тогда, когда солнце скрылось за верхушками деревьев, и по небольшой прогалине, на которую я вышел, разлилось голубоватое мертвенное свечение. Светилось всё – стволы деревьев, корневища, пни, гнилые сучья, трава. И даже сама земля была подёрнута неверным, мерцающим покрывалом холодного, призрачного света. Я выхватил счётчик. Его экран едва заметно мерцал. Села батарейка. Включил дозиметр, и через секунду уже лихорадочно застёгивал замок гермошлема. Показания зашкаливали. Я находился если не в центре очага заражения, то в непосредственной близости. Защёлкнув шлем и включив на полную мощность всю имеющуюся в скафандре дезактивацию, я развернулся и бросился бежать в обратную сторону, прекрасно понимая, что, как бы быстро я не бежал, я всё равно получил дозу радиации, не совместимую с жизнью.
Бежал долго, до тех пор, пока собственные лёгкие не стали казаться рваными кузнечными мехами. «Хотел урановую голконду? Доигрался! Как там говорил Энрик? «Это твоё желание, ты уверен?» Герой хренов!», — укорял я сам себя. Перевёл дыхание, пробежал ещё сколько-то. Сердце колотилось, пытаясь выпрыгнуть через пищевод, лёгкие свистели так, что отягощённое немыслимой чувствительностью восприятие, казалось, разрывало голову на куски. Вдруг разом навалилась какая-то глобальная, вселенская усталость, перед глазами замелькали и без того смутные ночные образы веток, кустов и деревьев, огромная чёрная летучая мышь тенью выплеснулась из ниоткуда и пронеслась надо мной, довершая своим ультразвуком творящуюся в моём черепе вакханалию. Я повалился на мягкую болотную кочку и уснул тяжёлым, болезненным сном, не принесшим ни сновидений, ни отдыха. Когда проснулся, в мире разливался очередной безмятежный, тёплый летний день. Только ветерок был какой-то не привычный – свежий, влажный, остро пахнущий водорослями и слегка солёный на вкус. Я шевельнулся, с ужасом прислушиваясь к ощущениям и ожидая почувствовать слабость, жар, тошноту, дикую головную боль и прочие «прелести» смертельной дозы облучения. Но ничего этого не было. Кроме головной боли, но и она была какой-то притупленной, похожей скорее на последствия переутомления и кислородного голодания, нежели лучевой болезни. Тем не менее, я точно помнил из курса радиационной безопасности, что первые признаки тяжёлого облучения проявляются в ближайшие сутки… Всё начнётся позже? Или, что уж совсем из области сказок и чудес, доза, от которой даже дозиметру «сносило крышу», оказалась не так уж и велика, а дозиметр просто дал сбой? Я ничего не понимал. Кроме того, что никаких признаков «лучёвки» у меня не было. Я осторожно, стараясь не касаться голыми руками внешних частей, отстегнул шлем и вылез из скафандра, оставив на себе только перчатки, достал дозиметр и отполз на несколько шагов. Включил прибор, перевёл чувствительный элемент в контактный режим и провёл по обвисшей мешком одежде. Прибор слабо пискнул, по экрану несколько раз пробежали однозначные цифры, такие смешные, такие незначительные по сравнению со вчерашними показаниями… И – всё, прибор затих, на зелёной полянке экрана прочно обосновался толстенький нолик с косой чёрточкой внутри. Чисто… Ничего не понимая, я опасливо приблизился к валяющемуся скафандру, переключив дозиметр на окружающую среду. Прибор истерично взвизгнул, нолик на экране сразу превратился в цифру с запятой после второго знака. Я отпрыгнул назад, словно наткнулся на поставленный торчком резиновый батут. Шагов через десять прибор успокоился, нолик с чертой внутри вернулся на экран. Я выключил его и сел на пень, пытаясь привести мысли хоть в какой-то порядок. Скафандр заражён по полной. При этом я, находившийся в тех же условиях с отстёгнутым гермошлемом, несу на себе заражения не больше, чем любой прохожий на площади напротив здания горно-обогатительного комбината. Как такое возможно – я не понимал. Но и прибор не мог выдавать такие последовательные сбои, если только у него от передозировки вдруг взрывообразно не развился электронный интеллект, причём, отнюдь не дружелюбного свойства. Во всяком случае, юмор ему точно не удался. Шутки должны быть добрыми.
Я решил успокоиться и спокойно проанализировать ситуацию ещё раз. Скафандр заражён. Я – нет. Но я был ТАМ, и был, фактически, без скафандра, со снятым гермошлемом, остальное уже не играет большой роли. Дезактивационная система скафандра рассчитана, конечно, на некоторый уровень, но – не на критический, и, тем более, не на превышающий его в разы. Вывод? Значит, моё тело просто поглотило радиацию. «Переварило» её, как «переваривает» ультрофиолет от Солнца. Выходит, я просто «позагорал». А «Сгореть» не успел, во-время халатик накинул… Фантастика какая-то.
Так я провёл весь день. Учитывая вчерашний мощнейший стресс, я должен был быть голодным, как бездомный пёс. Но голода не было. Я решил, что утро вечера мудрее, и улёгся спать, как следует утоптав себе «гнездо» между нескольких кочек.
Вопреки ожиданиям, «волшебных» ответов на накопившиеся вопросы утро не принесло, зато ночь подарила ещё один сон в чёрно-жёлтую полоску и лёгкое чувство голода, которое меня даже обрадовало. Решил пойти, поискать мёда – а вдруг в окрестностях найдётся гнездо. Бродил пару часов, но гнёзд не было, и я повернул обратно. Пошёл параллельным курсом: вдруг, всё же, найду… Примерно на трети пути вдруг остановился, как вкопанный. Обоняние уловило странный, металлический холодноватый запах. Он доносился откуда-то справа и спереди. Запах показался мне смутно знакомым, я уже чувствовал его, причём, совсем недавно… Мне показалось странным, почему я не запомнил, что же так пахло. Решил посмотреть и пошёл на запах. С каждым шагом он усиливался, становился резче, выразительнее. Тут до меня, наконец, дошло. Радиация. Так пахла радиация. Оказывается, она имеет свой, ни с чем не сравнимый запах, только люди не чувствуют его. Вчера, сбитый с толку непониманием происходящего, деморализованный страхом, я почувствовал запах, в подсознании это отложилось, но на сознательном уровне информация не сохранилась. Я решил осторожно дойти до границы, и, раз уж такая оказия, проверить, прав ли я в своих выводах. Сняв с пояса дозиметр, я включил его. Уровень был не нулевой, но и не выходящий за пределы допустимого. Я принюхался и постарался запомнить все оттенки запаха, его силу, интенсивность. Если удастся запомнить, то дозиметры мне вскоре станут не нужны. Затем пошёл дальше, отмечая моменты, когда запах начинал заметно меняться – усиливался, приобретал новые оттенки. Каждый раз сверялся с дозиметром. Когда прибор показал уже критический уровень, я постоял, запомнил запах и пошёл назад, к границе зоны, стараясь ориентироваться теперь только по запаху. Границу зоны определил довольно точно, и пошёл вдоль неё. Судя по траектории движения, граница в этом месте описывала пологий овал. Через полтора часа добрался до оставленных вещей. Найти их проблемы не составило: от скафандра несло так, что я почувствовал его, даже не отойдя от зоны. Надел перчатки, унёс скафандр в зону и оставил там, а сам отошёл от границы и пошёл дальше, туда, откуда долетал влажный солёный ветер. Перчатки оставлять не стал, взял с собой, решив проверить одно предположение. Ближе к вечеру обнюхал перчатки. Судя по запаху, радиации там не было. Проверил дозиметром. Чисто! Выходит, мой организм не просто впитывал радиацию, содержащуюся в окружающей среде, но и «стягивал» её с предметов, с которыми находился в прямом контакте. Мог бы и не выбрасывать скафандр… Впрочем, теперь он мне был не нужен. Наступила очередная ночь, и я стал устраиваться на ночлег. Только тут вспомнил, что ведь так ничего с утра и не ел! Чувство голода как-то совершенно не заметно исчезло. Это показалось мне странным, и я решил вспомнить, когда именно оно пропало. После недолгих размышлений пришёл к выводу, что это произошло, пока я гулял вокруг зоны. После этого больше о еде я не вспоминал. То есть, я получил небольшую, но всё же существенную дозу радиации там, в зоне, а потом ещё пол-дня шёл, не снимая радиоактивных рукавиц и «подпитываясь» с них. Так я узнал, что радиация не просто безвредна для меня, а даже в чём-то способна заменить мне пищу.
Зато утром чувство голода вернулось, ощутимо сморщив желудок и не двусмысленно потребовав, чтобы я срочно озаботился килограмчиком мёда, ну или, на крайний случай, сотней-другой микрорентген. К счастью, чуть южнее моего ночного пристанища отыскалась борть. Правда, она была не заброшенная, но очень старая, пчёлы жили где-то на верхних ярусах, и я без особого труда добыл себе пол-кило мёда, особо не потревожив гнезда. Возвращаясь, я услышал шум и почувствовал сильный, влажный запах, несущий оттенки органики и йода. Я пошёл на запах и звуки. Вскоре лес кончился, я прошёл полосу травы и густых, причудливо переплетённых колючих кустарников и вышел на широкий каменистый пляж, за которым, насколько хватало глаз, простиралось огромное, бескрайнее водное пространство. Роскошные волны с пенистыми барашками, совсем как на книжных картинках, величественно катились, разрастаясь, пока не распластывались, превращаясь в хлопья зеленоватой пены, прямо перед моими ногами. Они по-прежнему существовали, эти прекрасные волны, увидеть которые ещё совсем недавно было моей несбыточной мечтой. И вот я стоял и смотрел на них, не вполне доверяя своим глазам. А они всё катились, катились… Им не было до меня совершенно никакого дела, как не было и ни до кого другого. Может, потому там, в их таинственном, никогда не замирающем мире не случается таких страшных, непоправимых ошибок, какие совершают люди…
На морском берегу я провёл этот день, наслаждаясь теплом и видами вечно подвижной, вечно изменяющейся стихии. Ещё раз сходил за мёдом; а всё остальное время сидел на пляже, думал, вспоминал, анализировал, пытаясь понять, случайно ли то, что мой путь привёл меня именно сюда, на этот берег, где обернулась реальностью моя детская мечта. Случайность ли? Или же рано или поздно, так или иначе мне предстоит заплатить за это назначенную судьбой цену? Когда я думал об этом, мне казалось, что далеко-далеко, из-за огромного океана, до моего сверхчуткого слуха доносится сливающийся с шумом прибоя низкий, тяжёлый грохот чёрных каменных жерновов, а облака на фоне кровавого закатного солнца сложились в отрешённую улыбку древнего, как замшелый таёжный гранит, Мастера, что вот уже тысячу лет успешно водит за нос известную своей несговорчивостью Смерть…
Следующим утром стало заметно прохладнее, а солнце не показалось из-за густых, низких клубящихся облаков. Ветер многократно усилился и задул порывами, приносящими хлопья пены и запах тревоги. Я перебрался с пляжа выше, в заросли колючего кустарника: там, разбиваемый причудливыми переплетениями стволов и плотной мясистой листвой, ветер ощущался слабее. На море начиналось действо, достойное богов. Мрачные зеленоватые волны, даже выплёскиваясь на берег, не теряли своей исполинской силы, и, казалось, готовы были смести, разровнять до неузнаваемости и сам пляж, и всё, что находилось в его обозримых окрестностях. До моего вычурного укрытия периодически долетали брызги. Над пляжем, среди сокрушительных па смертельного менуэта стихии, бесновались водные птицы: они выискивали мелкую живность, остающуюся среди камней в короткие моменты riverso разгулявшихся морских титанов. Я с восторгом и страхом наблюдал за разворачивающейся передо мною картиной, словно школяр, по случайному капризу судьбы оказавшийся фаворитом посреди шумного королевского бала. И тут я почувствовал в штормовом букете новый запах. Вернее, даже целый коктейль. Металл, какое-то топливо, люди, долго живущие безвыходно в небольшом пространственном объёме. И снова – радиация. Её запах господствовал, временами перекрывая остальные. Очень высокий уровень. Несовместимый с жизнью человека. Вскоре я увидел источник всех этих запахов. На морской поверхности, едва показываясь между выгибающимися телами гигантских волн, плясал длинный, узкий предмет. Корабль. Так это называлось в учебниках и книгах. На этом люди плавали по морям, тогда, когда ещё не было налажено антигравитационное сообщение. Корабль был без мачт – видимо, их сломало ветром. Он снова и снова показывался между волн, с каждым разом приближаясь к моему пляжу. Я, как заворожённый, ждал момента, когда волны последний раз поднимут кораблик – эту свою беспомощную игрушку – и выбросят на берег, далеко от края воды… Но этого всё не происходило. В какой-то момент корабль будто «застрял» между волн – показывался снова и снова, но приближаться к берегу перестал. Только развернулся. Теперь его задняя часть глядела на берег, а передняя была направлена в море – строго навстречу бешено несущимся волнам. Мне ничего не оставалось, как только наблюдать и ждать скорого окончания бури.
Море бесновалось почти сутки. Лишь ночью ветер начал стихать, и буря пошла на спад. Утром небо расчистилось, и беззаботное солнечное тепло вновь щедро хлынуло на Землю. Корабль, оказавшийся за время бури лишь чуть ближе к пляжу, не двигался. От него по-прежнему исходил резкий запах радиации. На поверхности корабля не было ни души. Я решил пробраться на это плавательное средство, преследуя сразу две цели: во-первых, я рассчитывал найти там пищу, а на худой конец – источник радиации, которым смогу её на какое-то время заменить; а во-вторых… Интересно же! Ведь я никогда ни на чём подобном не бывал!
Доплыть до корабля труда не составило. Дали себя знать тренировки в бассейне; но морская вода оказалась настолько плотнее очищенной воды Гермополиса, а моё изменившееся тело – настолько лёгким, что мне показалось, что я доплыл бы, даже ни разу не заходя в воду до этого. И вот моя рука коснулась металлического корпуса, и я, несколько раз неуклюже соскользнув, забрался-таки на поверхность. Корабль оказался странным. Согласно описаниям в книгах, обычно они были не такими. По форме корабли из книг напоминали продольный разрез древесного ствола с заточенным «носом» с одной стороны, опущенный на воду округлой частью; вся жизнедеятельность команды проходила на плоском продольном «срезе» и во внутренностях корпуса. Здесь же, судя по всему, корпус был в виде длинной металлической трубы со сплющенным концом спереди и длинным плавным заужением сзади, оканчивающимся хвостовым оперением, подобно ракете. Вертикальный киль торчал над водой примерно на метр, горизонтальные «плавники» время от времени показывались, когда плавная, едва заметная волна проходила по ним своей «впадинной» частью. На надводной поверхности «трубы» была сделана длинная, довольно узкая площадка, обнесенная перилами. В её передней части возвышалась надстройка, напоминающая кабину башенного строительного крана. На поверхности площадки имелась невысокая мачта и ещё несколько опор, между которыми были натянуты тросы – очевидно, антенны связных устройств. На крышу надстройки вела лестница, а у её подножия находился массивный люк входа внутрь. Я подошёл и рассмотрел механизм закрытия люка. Он оказался не сложен – винтовой стержень уходил внутрь посередине люка, а к его верхушке была приварен двуплечий рычаг со складными рукоятками по краям. Я откинул рукоятки и повернул рычаг. Он поддался неожиданно легко, и, сделав десяток оборотов, я откинул люк на петлях. Люк оказался на удивление лёгким, хотя на вид был едва-ли ажурнее канализационного… Изнутри резанул по обонянию запах затхлости и смерти. В корпусе были трупы.
Прежде, чем спускаться внутрь, я ещё раз осмотрел корабль. Когда поднялся на крышу надстройки, до меня начало постепенно доходить, почему он выглядел так не похоже на картинки в книгах. Это был не обычный корабль для плавания по поверхности моря. Он предназначался для плавания под водой. Этот тип кораблей был довзрыва довольно редок и использовались они только в научных и туристических целях. Они назывались подводными лодками, или субмаринами. Тайна ещё крепче стиснула меня в своих многообещающих объятьях, и я, спустившись с надстройки, (в книгах она называлась РУБКА), полез в узкий колодец входа.
Внутри царил застоявшийся, болезненный полумрак. Тусклые овальные лампочки аварийного освещения скорее подчёркивали, нежели рассеивали его. По стенам со всех сторон бежали, струились, переплетались замысловатые лабиринты каких-то труб, стержней и проводов. Тут и там, безо всякой видимой логики, торчали приборы – термометры, манометры, или что-то очень похожее на них, а так же большие и маленькие рычаги, вентили и рубильники. Впереди справа находилось некое подобие пульта, с тумблерами, кнопками и большим серым экраном. У пульта на выдвижном табурете обвис мертвец. Я подошёл ближе. Мертвецов я не боялся. Осмотрел и обнюхал тело. Радиоактивности на нём не было, как, впрочем, и нигде вокруг. Источник запаха был изолирован и находился где-то в недрах корабля. Я приподнял голову покойника. Его лицо было бледно-синим, горло покрывала опухоль, на щеках – кровоподтёки, глаза выпучены. Я оставил его и пошёл дальше вглубь корпуса. Остальные члены команды, числом девять, которых я отыскал лежащими в разных местах корабля, выглядели так же, как первый. Очевидно, все они умерли по одной и той же причине – вероятнее всего, это было медленное, мучительное удушье. Я предположил, что на корабле что-то случилось с системой жизнеобеспечения, когда он находился под водой. Как оказалось впоследствии, я был прав.
Не теряя времени, я принялся выносить тела на поверхность и складывать на рифлёном полу площадки, у самого её дальнего края, чтобы потом похоронить, как это делали в Гермополисе. Поскольку кремационной камеры у меня не было, я рассчитывал попросту отыскать какое-нибудь горючее и зажигалку, облить тела и поджечь. Когда я вытаскивал наверх четвёртого моряка, послышался звук, напоминающий свист сворачивания настроечной сетки осциллографа, только если этот осциллограф был размером с небольшой дом. Звук усилился, поднялся по тону на несколько октав, а затем оборвался оглушительным пневматическим хлопком. Солнечный свет на миг потускнел, и вокруг некой точки, далеко над морем, распустилось пронзительно-голубое сияние, периодически рассекаемое тонкими извилистыми молниями, пробегающими от центра к краям. Сияние «раздулось» в огромный переливающийся шар, и он беззвучно лопнул, осыпав пространство вокруг мелкими летучими серебристыми блёстками. Блёстки, как снежинки, кружась, медленно осели на поверхность моря, а на месте лопнувшего шара осталась тёмная точка, от которой тянулся густой, жирный даже на вид, шлейф чёрного дыма, удушливый запах которого я смутно ощущал даже на таком большом расстоянии. Через несколько минут я понял, что точка увеличивается и приобретает очертания: она летела, с большой скоростью приближаясь к берегу. Однако, вертикальное смещение несущегося над водой предмета происходило несколько быстрее, нежели тот приближался к берегу, и, примерно, километром южнее от моего корабля предмет, подняв целую тучу брызг, косо рухнул в море. Не знаю, что меня подтолкнуло, но понял, что делаю, я только тогда, когда первые сто метров водного пространства были уже позади. Я грёб так, что мне казалось, будто за мной на воде остаётся маленький пенный бурун. В направлении движения я не сомневался: запах исключал ошибку ориентирования. Минут через пятнадцать я был на месте. То, что осталось от упавшего предмета, нашёл быстро. Среди источающих ужасный горелый смрад плавающих вокруг небольших обломков держался на поверхности человек. Я подплыл ближе. Поддерживаемая чёрным раздувшимся спасательным жилетом, на волнах покачивалась девушка. Узкое лицо со строгими волевыми чертами было красивым. На мой вкус, конечно. Глаза закрыты. Девушка была без сознания. Я ухватился за верёвочную рукоятку, идущую по периметру жилета, и погрёб обратно. На этот раз путь занял раза в три больше времени. Добравшись до корабля, я, как мог, аккуратно затащил девушку на площадку и снял с неё спасательный жилет. Девушка была высокой, стройную, подтянутую фигуру полностью облегал блестящий чёрный комбинезон с серебристыми вставками и широким поясом из материала, напоминающего металл. Пояс был набран из сегментов, соединённых шарнирами. Сегменты были объёмными, и являлись, по всей видимости, карманами для хранения какого-то оборудования. На левом боку к поясу было приторочено какое-то устройство, напоминающее не то пульт дистанционного управления, не то переговорный модуль, а на правом – чехол с вложенным в него приспособлением, больше всего напоминающим оружие. На всякий случай я расстегнул чехол и вытащил из него устройство. Как оказалось, устройство было соединено с поясом почти незаметной глазу, закрученной в спираль нитью. СтОило натянуть нить, девушка пошевелилась, тихо застонала и открыла глаза. Я медленно перехватил предполагаемое оружие за ствол, явно давая понять, что использовать его не собираюсь, но взгляд девушки, изучающий окружающую обстановку, наткнулся на гору трупов у края площадки… Реакция девушки превзошла всё, что я когда-либо видел. Как я оказался лежащим на полу, прижатым к рифлёной поверхности таким образом, что не мог двинуть ни рукой, ни ногой, я не могу понять и до сих пор. Девушка, откинув оружие далеко в сторону, легко удерживала меня в этом положении. Я напряг мышцы. Девушка негодующе вскрикнула, а я неожиданно легко освободил руку… Меня ждало очередное «открытие самого себя», и я, не предпринимая больше никаких попыток пошевелиться, не громко, но отчётливо произнёс: «Не волнуйтесь, пожалуйста. Я, кажется, очень сильный, хотя сам ещё этого не знаю. Я убежал из Гермополиса. Меня зовут Джет. Я иду искать учителя, по имени Лебош Лютенвальд. После бури я нашёл здесь этот корабль, на нём не было живых. Когда я выносил мертвецов наверх, чтобы похоронить, появился Ваш летательный аппарат, он горел и упал в море. Я поплыл к месту падения и нашёл Вас. Вы были без сознания, и я притащил Вас сюда.» Девушка сперва слушала напряжённо, но при упоминании имени Учителя заинтересованно улыбнулась, а в конце рассказа рассмеялась звонким, переливчатым смехом. Отпустив меня, встала, отряхнула руки и колени и стянула с головы эластичный капюшон, открывший роскошные, рыжие, как апельсин, волосы, рассыпавшиеся по плечам тяжёлыми локонами. Затем коротко сказала что-то мягким, хорошо поставленным голосом. На аппарате, притороченном к поясу, мигнул яркий синий светодиод, и с секундной задержкой устройство перевело фразу, произнеся тем же самым голосом: «Я – Алиса Траум, инспектор О.С.У.Л. И представьте себе, я тоже ищу профессора Лебоша Лютенвальда!»
Автор публикации
