Плавно тек спокойный вечер. Лотта дописывала инструкцию, Глеб, поставив на место «Анатомию», притащил «Географию обитаемых планет» и теперь читал ее, открыв на середине. Читал, но все чаще ловил себя на том, что не смотрит в книгу, а откровенно любуется своей визави, ее профилем, плавной линией ее спины. Все сильнее ему хотелось подойти, провести ладонью по плечам, которые вздрогнут от прикосновения, отвести от лица мешающую прядь…
Глеб захлопнул «Географию» и сбежал в свою комнату подальше от соблазна.
Упал навзничь на кровать. Сложившаяся ситуация мешала мыслить, мешала действовать, мешала выстраивать правильные отношения куратор-стажер. Рассказать Лотте? Она ведь спрашивала о неестественных стремлениях. Неизвестно, как воспримет. Долгосрочных, да и вообще любовных, отношений с ней Глебу не хотелось, все-таки она была для него старшим товарищем, любовь к Ирине никуда не делась. Завязать кратковременную интрижку? Спрашивается, кому это надо? И, в конце концов, как-то все не совсем этично получается. Слишком давно у Глеба желания тела шли вразрез с разумом, чтобы вспомнился прошлый опыт. Да и был ли он вообще? Пожалуй, что и нет, с ранней юности ему удавалось две эти составляющие привести к разумному компромиссу.
Не заметив, как, Глеб провалился в сон. Проснулся посередине ночи. Первым ощущением после пробуждения была холодная гладкая поверхность под босыми ступнями. Он стоял на галерее напротив комнаты Лотты с явным намерением войти к ней. Приходя в себя, ужаснулся: что было бы, если бы она открыла дверь? Нет, с таким поведением пора заканчивать. Вернувшись в комнату, Глеб до шести провозился, цепляя к двери замок, запирающийся изнутри, аккуратно, чтобы потом снять его, не испортив дверь, а потом программировал, задав ему в качестве кода решение дифференциального уравнения. Знал, что дифур ему, полностью не проснувшись, не решить, следовательно, не открыть дверь. С внешней стороны дверь открывалась так же, как и всегда, простым нажатием на ручку.
Проспав еще пару часов до восьми, Глеб поднялся и собрался спуститься в гостиную. Уже с галереи услышал разговор. Лотта с кем-то разговаривала по телефону, так, что он не слышал реплик собеседника.
— Да, должно уже.
…
— Нет.
…
— Нет, не заметно.
…
— Да, конечно.
…
— Никаких признаков
…
— Об этом можешь не беспокоиться, не в первый раз.
…
— До связи.
Лотта положила телефон в карман и пристально посмотрела на Глеба:
— Доброе утро! Как спалось?
— Доброе! Средней паршивости, — Глеб не стал уж совсем врать, все-таки полубессонная ночь видна на лице, если внимательно приглядеться.
— Как самочувствие? Готов сегодня к скоростным подвигам?
— Как прикажет партия!
— Хм, интересно, какая партия тебе может что-либо приказать?
— Самая лучшая, самая демократическая и самая непобедимая Партия Единого Кольца!
— Юморист!
— Готов быть юмористом по воле Партии! – Глеб хохмил, отвлекая мысли Лотты от вопросов о качестве его сна. Отвлекая удачно. Хотя бы потому, что в основном ее мысли были заняты предстоящим делом.
Лотта сходила в медотсек и настроила медикон. Настраивала долго, дублируя команды и перепроверяя датчики, капельницы и иглы. Вернулась в гостиную. Включила большой экран. На нем появилось изображение сплафорикса. Среди переплетения лоз алым цветом набряк готовый раскрыться бутон величиной с голову человека. Глеб присвистнул:
— Ничего себе, размерчики! Да, в холодном горном климате для такого цветочка азота не найдется.
— Наблюдаем, когда раскроется. Когда лепестки отогнутся вверх, у нас будет часа два, чтобы застать момент, наилучший для завязывания семян.
— Ну ладно, наблюдаем, — Глеб плюхнулся на диван, — Сколько примерно времени осталось?
— Немного. Может быть, час, а может, и того меньше. Вот теперь мне стало страшно. Впервые с тех пор, как я поняла, что взяться за это дело нужно будет именно мне.
— Не переживай, доставим в лучшем виде, все будет тютелька-в-тютельку.
— Очень на это надеюсь. Вернее, в тебе-то я не сомневаюсь, переживаю, что возникнет какой-нибудь неучтенный фактор.
— Ну и что? Нет такого фактора, который повлиял бы уж совсем отрицательно. Никакие сто рентген…- Глеб замолк на полуфразе.
— Что сто рентген?
— Не сломают русский хрен. После аварии на Чернобыле у нас такая поговорка возникла.
— Никогда не слышала. Очень полезно тесно общаться с носителями культуры.
— Я бы не сказал, что эта поговорка очень культурная.
— В данном случае слово «культура» следует понимать как совокупность традиций, преданий и поведения народа, — попыталась было объяснить Лотта, но заметила смеющиеся глаза Глеба.
— Зубы мне заговариваешь?
— Заговариваю. Ведь получается же? Присядь, не паникуй, все будет хорошо, — Глеб приглашающе похлопал по дивану рядом с собой. Лотта завершила очередной круг по гостиной и села. Глеб, ободряя и успокаивая, забрал ее ладонь в свои. И тут же ощутил настолько мощный прилив чисто физического желания, что пришлось вскочить и пересесть подальше, закинув ногу на ногу.
— Что происходит, Глеб? – нахмурилась Лотта. – Ты ведешь себя, мягко сказать, странно.
— Давай закончим с намеченным делом, а потом будет время до моих странностей.
— Позволь мне самой расставлять приоритеты. Что происходит? – в голосе Лотты прорезался металл. Совсем слегка, почти незаметно, но у Глеба коротко, секундно зазвенело в ушах и помутилось зрение. Проморгавшись, он открыл рот с несомненным намерением выложить все, как на духу, и внезапно затормозился, сообразив, что намерение рассказать с желанием подождать ну никак не сочетаются.
— Эй! – Возмутился, — вот что это было, а? Попытка загипнотизировать? – Почему-то он был уверен в этом.
— В общем, да. Потому что мне некогда выпытывать у тебя истинную подоплеку твоего поведения, а именно оно может стать тем неучтенным фактором, которого я так боюсь.
— Ладно, — Глеб выдохнул, и, не смотря на Лотту, быстро, будто боясь передумать, выпалил:
— Последние пару дней я испытываю к тебе физическое влечение неестественной силы.
Лотта закашлялась, поперхнувшись неудачным вдохом.
— А не должен? И что именно неестественной, откуда понял?
— Люблю-то я Ирину. По-прежнему. И никто, кроме нее, мне и даром не нужен. А тут сплошная физиология, и сделать ничего не могу, хоть в ванной с твоей фотографией запирайся. И вместе с тем понимаю, что ты для меня старший друг, пусть даже и красивый друг. Красивый, как картина в Третьяковке, я же не кидаюсь ее обнимать и уговаривать скрасить мне ночь.
— Черт! Я же тебя о неестественных желаниях еще вчера спрашивала. Их возникновение – вот оно вот как раз нормально и естественно, обычно для момента самого начала пробуждения энергетики.
— А сказать заранее нельзя было? – Глеб слегка разозлился.
— Нет, нельзя. Тогда эта фаза теряется, и пробуждение может затянуться надолго. С тобой теперь тоже не все ясно: по мозговым волнам выходило, что все это дело должно было начаться еще позавчера. Люди обычно сразу поддаются своим неестественным желаниям, оно сильнее них. Кто пить начинает, кто подворовывать, кто в азартные игры резаться. Задача кураторов – отследить этот момент и снова засунуть в аппарат для снятия альфа-ритмов, только уже не на снятие, а на воспроизведение. Тогда волны в мозгу интерферируются, одна часть гасится, а нужная остается, в деталях не скажу. Ты не поддался своему левому плечу, вот и не ясно, что с тобой делать, будет ли толк от нахождения в аппарате. Пойдем, проверим.
— А цветок?
— Мы не задержимся дольше получаса и вернемся.
В четвертой лаборатории Глеб снова сел в уже знакомое кресло, снова на нем Лотта закрепила датчики и спустя пятнадцать минут разрешила вставать. На этот раз никаких эффектов вроде пощипывания, вообще ничего.
— А теперь что?
— Посмотрим. Если все нормально протекает, то все неестественные желания мгновенно исчезают и начинает нарастать энергополе. Незаметно, постепенно, диагностируется только по альфа-ритмам, а потом в один прекрасный день количество переходит в качество и пора учиться энергополем управлять.
— Как оно у вас все непросто.
— Теперь не «у вас», Глеб, а «у нас». Ладно, пошли следить за нашим цветочком.