— Ванька, всё. Билеты купили. Прям шикарно получается, прямой поезд Москва — Ивдель, а на платформе нас встречают. Дешево и сердито. В смету уложимся, главное, чтоб родня не прознала, куда мы пятки-то навострили. Особенно твоя.
— Ага. А может, у меня страшное желание странствовать появилось, склонность души, кто остановит.
— Поэт… Короче, завтра на перроне в четырнадцать тридцать. И рюкзак не более сорока пяти кило, а то в прошлый раз перекладывали.
— Да помню я! Из тебя романтик, как из меня балерина в пачке.
— А я б полюбовался, — трубка хмыкнула и отключилась. Вот ведь… Друг!
***
Утром наша компания «выдвиженцев» в количестве шести человек и сопровождающей старой Витькиной крысы Ларисы — «жалко бабку, сдохнет без меня», села в плацкартный вагон.
Не люблю я поезда. Какая там романтика в трясущемся на всех ухабах вагоне, понять, конечно, сложновато, но не обумаженные туалеты, со сливом в пустоту, наводят полную тоску.
После двух суток в такой «домашней обстановке» начинаешь понимать, что добавив всего-то три тысячи рублей, можно было давно долететь с комфортом.
Но всё заканчивается, рано или поздно. Проехали Ростов, Кострому, Пермь, и после Бокситов совсем близко замаячила перспектива начала Пути.
Мы ещё год назад запланировали этот поход, в действительно дикие места.
Наши головы решили заставить ноги добрести до Мань-Пупу-Нера.
Учитывая трудности маршрута и наличие весьма нервных родственников, я, например, по версии, сейчас ехал в Сочи. Витька, почему-то решил податься побродить по Питеру, Саня с Лёхой сообщили о путешествии в Ялту, а братья Лазаревы вообще ехали к бабке в Рязань…
Смету составили, согласуясь с вероятным пребыванием. Сложили, поделили, получили по тридцатнику на морду лица, связались с местными и договорились о сопровождении. Красота!
***
На перроне нас не встретили. Впрочем, не питая иллюзий, мы заранее узнали адрес и отправились к нашей путеводной звезде домой.
Звезда почивала… На столе стояли початая бутылка водки и тарелка с кислой капустой.
Громко обсудив физические данные нашей кармы, мы добились, наконец, её пробуждения.
— Вы эт хто? — спросила нас судьба.
— Мы эт те, кого ты ведёшь в Маль-Пупу-Нер.
— Шо? Щас?
— Нет, завтра.
Карма светлеет лицом и громко провозглашает:
— Ну и правильно, ну и молодцы. Сегодня — банька, отметить, закусочка, а завтра по холодку и выйдем. Вы с «Уралом»-то договорились?
— …
— Нуу, ребятки, надо к Митричу, он нас и потянет. Мостов-то ни через Вижай, ни через Тошемку нет. Ещё в девяностых все пожгли. А уж после Ушмы — одно бездорожье. Да и в МЧС нам надо. Отметимся. Так что, к Митричу и в сельмаг, пока Верка не закрылась. А я тута с банькой…
Утром, еле растолкав и кое-как собрав путезнатца, мы сели на «Урал». Часа через три по колдобинам, отбившим у всех зад, и под молодецкий храп Василь Макарыча, наш экипаж притормозил у здания МЧС. Зарегистрировались. Получили всеобъемлющую информацию о трёх группах на маршруте, о двух путешественниках, канувших по весне в «лету» и найденном, но до сих пор не опознанном трупе. Прониклись.
***
К шести часам вечера, когда стало казаться, что бесконечные сто шестьдесят километров бездорожья никогда не закончатся, машина остановилась. Водитель тепло простился с нами, каждому пожал руку на прощание и пообещал прихватить назад через «десяток деньков». Уже садясь в кабину, он оглянулся, оценил картину «Василий Макарович метит территорию» и, позвав самого делового из нас Витьку, торжественно вручил ему… карабин и коробку с патронами.
— Мальчишки вы непуганные, а места тут дикие, — сказал он смущаясь.
— У меня самого два пацана безголовых растут, медведи нынче шалят. Вернётесь, отдадите…
С этим и отбыл.
Несмотря на уходящий знойный день, было ещё очень жарко. Наши тела охладила речушка Ауспия, которая по весне, скорее всего, представала перед посетителями полноводной рекой с быстрым течением. Но в июле мы перешли её вброд и двинулись, по совету «бывалого проводника», вдоль русла. Наш маршрут никак не совпадал с вычерченным на карте. Тропа извивалась, петляя, а на чертеже представала стройным отрезком из «пункта А в пункт Б». Перешли два небольших болота, почти не собрали сушняка и устали как собаки.
С первыми звёздами достигли, наконец, места стоянки. С трудом поставив палатки и разведя костёр, не жравши, упали спать.
***
Проснулись поздно. Только часам к десяти, раскачав больные мышцы и кое-как собрав разбросанное барахло, побрели по сильно заболоченной тропе. А часа через два стали постепенно подниматься в гору. Перед нами замаячил перевал Дятлова.
И тут проводника прорвало.
— А места-то тут жуткие, ребятушки,— начал Василь Макарыч.
— Скока людёв полегло — не сосчитать. И все молодые. Как пойдут отрядом по девять человек, так и сгинут все.
Между каменными выступами перевала выл ветер, создавая странные звуки каких-то зловещих музыкальных инструментов, спрятанных в горе. Рядом стояла Холатчахль, («Гора мертвецов»), а чуть дальше Отортен, («Не ходи туда»).
Наш проводник продолжал:
— В пятидесятых тут дятловцы сгинули, ровнёхонько десять лет прошло, и самолет врезался в гору, погибли геологи. И опять их было девять человек-то. Прошёл ещё десяток, и на моей памяти группа из Питера, прям у подножия Холатчахля, сгинула. Тоже девять их. Так по девять теперь не ходит никто. Самое мрачное место то это у нас.
Всё тело ломит, в душе вызревают чёрные мысли, и нас накрывает один общий вопрос: «Какого хрена мы сюда припёрлись?».
Но вот перевал преодолён, мы приступаем к спуску по пологому склону, заросшему аконитом — в воздухе появляются медовые нотки, солнце светит, жара и ужасы постепенно оставляют нас.
Идти ещё с десяток километров. Тропа опять приобретает цвет и запах болота, и настроение снова быстро портится. Даже разговорчивый проводник, примолкнув, только дымит дешёвой сигаретой. Я чувствую все мышцы. Рюкзак за спиной с каждым шагом удваивает вес и, мерзко звякая кружкой о застёжку, идиотски хихикает, раздражая.
Наконец, перед нами ночная стоянка. Необычайно красивое место — урочище Поритайтсори. Место множества волшебных арок и каменных гротов.
Василь Макарыч, не успокоившись, продолжает запугивать нас:
— А тута души живут, чужие. Так манси сказывают. Вооон там, где пещеры, вход к ним. Сказывают, что город под нами раньше был. Дома стояли. Люди жили. Да так давно, что даже старики стариков забыли рассказать об этом внукам. Очень давно. И вот в этом славном месте родилась прекрасная принцесса Ваасипрескори. Много женихов просили её руки, всем отказала дева. Только один колдун рассердился на неё и околдовал. Приказал ей спать до скончания веков. Потому что проснуться могла она только от поцелуя. Причём, целовать её мог только принц — остальные сгинут рядом с её телом бездыханным.
Положила её родня в гроб из хрусталя и ушла из этих мест.
— Сказка о прекрасной царевне, — хором хихикнули близнецы.
— А вы б, ребятушки, не смеялись, выпить-то налейте. За зря, что ли, я вам сказы-то сказываю по тропе идя!
Кое-как пожрав полусваренной каши и напоив наглого путевода, упали спать. Без снов и сновидений. Утром у меня свело мышцы. Но семь странных каменных столбов на плоскогорье манили нас, и, встав с воплями и стонами различной степени тяжести, мы попёрли вперёд, несмотря на больные ноги.
***
Любой, умеющий читать, знает, что Маль-Пупу-Нер — это уникальное явление природы. Величественные каменные столбы-истуканы, обитающие миллионы лет на труднодоступном плато Северного Урала. Эти каменные штуки возвышаются на сорокаметровую высоту и сильно смахивают на оплавленные огнём войны многоэтажки.
Сказки о бесследно исчезнувших горах, кстати, не котируются даже у самих сказочников. Толкового объяснения явлению как не было, так и нет.
— Манси — народец злой, — между делом просвещал нас Василь Макарыч.
— Людишек кануло тут без счёта. Но и на манси управа есть. Гора-то, идолов ваших каменных, под запретом. Грех туда ходить, большой. Только шаманы могли. Ну, теперь-то наука балы правит, и не верят люди. А манси верят. Баба тут золотая спрятана у них. Места гиблые.
— А расскажите нам про их поверья, — подзадоривал Витька словоохотливого путеведа.
— Дык, вы поблагодарите меня, и я, со всем уважением,— не терялся проводник.
— Станем на ночлег, вот тогда, — строго указывал экономный Лёха, наверняка зная, что водки у нас с собой мало, а сказок у бывальщика — полный рюкзак.
— А говорят, Гиперборея где-то рядом, — очнулся Саня.
— Так вот она и есть, — встрепенулся Василь Макарыч. — Под нами пещеры. Люди говорят, что и не пещеры это совсем, а дороги да дворы каменные, только жутко там.
***
На следующее утро встали легче, но резко изменилась погода. Похолодало с двадцати тепла до пяти. Туман окутал скалы и заросли так, что мы боялись отойти по нужде и не вернуться. Распогодилось только к полудню.
Наш путь вёл к горе Оторген. Обходить её, сообща, решили не по маршрутному листу, а ниже и правее, по старой тропе у истока реки Лозьвы. На перевал поднялись только к четырём часам. Идти по скользким камням очень сложно.
Ко всем нашим злоключениям выяснили, что хоть горы здесь и невысокие, но тайга из-за сурового зимнего климата и постоянного ветра выше шестисот метров не растёт. Пришлось собирать сушняк и волочь его с собой. С запасом в два дня. Зато нет комаров!
На следующий день на перевале нас настиг какой-то дикий град. Дрова закончились быстро. Завтракали сгущёнкой и водой.
Синие-синие горы окружали нас, зловеще завывая ветром и предупреждая глупцов: «Вас ждёт дорога назад!». Мы же молча пёрли, подсушивая на себе сырую, от постоянного дождя, одежду.
Лёха сильно простыл и шмыгал носом. Василь Макарыч выпрашивал водку по вечерам так, что мы всерьёз задумывались об охране наших припасов.
Тем не менее, всё шло своим чередом и, несмотря на плюс один по ночам, мы в намеченные сроки вышли на старую тропу манси. Через жуткое урочище, полное медвежьих лёжек (где-то тут точно должна жить Баба-Яга), наконец, вышли к истоку Великой Печоры и оказались у подножия Мань-Пупу-Нера.
Ура!
Бл— Купил бы ты, Славик, кибера! — Гарик аккуратно обошел громоздящуюся посреди прихожей баррикаду из сломанного шкафчика для обуви с перемешавшимся содержимым, переступил через давно уроненные на пол демисезонку и термокуртку с оторванной вешалкой, поверх которых величественно валялась россыпь из нескольких бумажных блокнотов с набросками. На краю отломанной столешницы подвесного шкафчика опасно балансировала тарелка с надъеденным бутербродом, а на полу гордо стояла грязная кружка из-под кофе. — А то погляди: как ты живешь!
Славик хмыкнул: это его друзьям хорошо, оба отлично устроились. Ленька обитал с мамой, что, разумеется, имело как свои минусы, но также и плюсы: безупречно выглаженные рубашки, ежедневно вкусный и питательный завтрак, идеально заваренный кофе, обязательные полезные и калорийные ссобойки, разогретый к его возвращению ужин, расстеленная постель, а поутру, как обычно, заряженные гаджеты, вплоть до комма, и начищенные ботинки. Ленькина мама была мировой женщиной: не лезла в дела сына, обожала наводить дома порядок и обо всех заботиться. Главным же ее недостатком было то, что она слыла ярой фанаткой ситкомов, а еще — самое страшное! — любила про них поговорить и могла болтать о них сутками. К тридцати шести годам Ленька приобрел удивительную способность: фильтровать мамино повествование и кивать в нужных местах. У Гарика с бытовыми вопросами все обстояло еще проще и приятнее: он любил хозяйственных девушек, а хозяйственные девушки ответно любили его, поэтому и баловали всякими вкусностями, выдраивали холостяцкую жилплощадь и дефилировали перед своим парнем в самых модных комплектах эротичесокго белья. Славику же в быту как-то не везло: жил один, жил работой — так что на все остальное не оставалось ни сил, ни эмоций, ни желания.
— Да нормально я живу. — Славик ногой подвинул вывалившиеся вещи. Все действительно нормально: раз можно пройти от двери к дивану и от дивана к холодильной камере и кофеварке, то все отлично. — Проходите, сейчас коктейли заколочу.
Приятели развалились кто на диване, кто в подвесном гамаке. Коктейли Славик делал отличные — ни один роботобармен такие не намешает: легкость, сладость, горчинка, фруктовая нежность и терпкое послевкусие. Да и вообще талантов у Славика было много и самых разнообразных: он успешно на протяжении шести лет возглавлял совместную фирму, лихо гонял на скайбайке и даже приезжал после призовых заездов целым и с неплохими выигрышами. А бардак — дело перманентно наживное: сколько его ни устраняй, все равно заведется.
Себе Славик коктейль делать не стал, ограничился растворимым кофе — ему еще составлять отчетность для налоговой. Там в документах почти все готово, но сегодняшняя сделка сильно сбивала картину. Собственно, эту сделку они и праздновали — выгодный клиент, большой объем работы по креативу. Но придется переделывать план перспективного планирования на следующее полугодие — опять ночь не спать. Да и посидели они, в принципе, больше символически: в баре чокнулись бокалами с пивом, сейчас накатили по коктейльчику, обсудили ближайшие планы, распределили задачи на завтра, поздравили Гарика с очередной невестой и собрались разбегаться — завтра снова море работы.
— Ты на день рождения проставляться будешь или опять зажмешь? — прощаясь, поинтересовался Гарик. Славик тоскливо пожал плечами: в прошлом году он просто-напросто про него забыл, накануне свалив в командировку. Когда, через месяц, вернулся, уже было не до отмечаний: пошел сезон и приходилось работать даже без выходных и без возможности нормально выспаться. — Ладно, если что, закажем пиццу в офисе.
Славик проводил приятелей и, вооружившись ударной дозой энергетика, засел за терминал. Где-то на периферии сознания мелькнула мысль, что неплохо кружку отмыть от вековых кофейных отложений и налить напиток в посудину, но ведь энергетик можно глотать прямо из банки, а терять время на грязную посуду было откровенно жаль. За отчетом он просидел всю ночь и практически все доделал, осталось только подправить сумму в выводах, но не закончил — вырубился прямо за терминалом. Так что утро встречал помятым, с ноющей шеей и ощущением, что всю ночь вкалывал на складе, вручную перетаскивая с места на место ящики с реквизитом. Конечно, он как директор мог бы себе позволить опоздать, но дашь раз такую поблажку, потом и дружкам придется потакать… Так что собирался Славик с рекордной скоростью — благо он закупал упаковки одинаковых джинсов и коробки идентичных одноцветных футболок, так что достаточно просто обдаться холодным душем, выхватить из-за выпадающей дверки шкафа чистые шмотки, подхватить планшет, хватануть карт-ключ и стартовать. А кофием заливаться можно уже и на работе — кофемашинка работала, исправно выдавая достаточно вкусный напиток.
На работу Славик успел вовремя: даже без трех минут десять. Отправленный по сети отчет искин налоговой принял без вопросов. Так что можно было выдохнуть и уже спокойно заниматься делами. В обед удалось перехватить порцию синтезированной порошковой каши — доесть не доел, но вкус у блюда был такой, что чувство голода мгновенно пропало. Потом пришлось слетать на несколько встреч, заключить парочку договоров, тем самым обеспечив себе и фирме полную круглосуточную занятость до конца недели. Вкалывали без продыху все втроем, приходить в офис стали к семи утра (что для Гарика было хуже смерти), а расходиться в час-два ночи. Более-менее нормально выспаться Славику удалось только в ночь на воскресенье. То есть нормально — это значит, что с вечера он специально отключил опцию будильника в домашнем терминале.
Правда все равно проснулся от назойливого трезвона, и долго спросонья не мог понять: откуда доносится мерзкий звук, а когда осознал, что надрывается система оповещения о гостях, мысленно поклялся убить с особой жестокостью того, кто приперся в такую рань — в одиннадцать часов дня. Славик протер глаза — за дверью оказалось двое мужчин. Гарика опознал легко по стильной прическе и черной куртке, а вот кто еще с ним пришел? Славик поморщился: какой-то незнакомый парень в солнцезащитных очках и сером комбезе.
— Проходи…те… проходите… — Удержаться в рамках гостеприимства было сложно, но Славик справился. Даже вежливо махнул в сторону кухни, надеясь объяснить жестами, что кофе на прежнем месте, а пицца в морозильной камере. И сам торопливо скрылся в душевом блоке. Голова от резкого пробуждения просто раскалывалась, и надо было хотя бы проснуться. А то подняться сумел, а соображать еще не начал.
За десять минут, пока приятель принимал душ, Гарик успел разогреть пиццу, сварить две чашки кофе и удобно развалиться на стуле, покачиваясь и попивая горячий сладкий кофе. Вторую кружку протянул Славику — тот как раз вышел из душа: посвежевший и недовольный, вытирая полотенцем голову.
— Тебя — с днем рождения! — громко и бодро гаркнул Гарик и ткнул пальцем в стоящего незнакомца. — А его — тебе!
— Ну-у-у… — Славик криво улыбнулся: шуточки у Гарика далеко не всегда бывают смешные. Например, в новогоднюю ночь к окну друга спустить на тросе девицу в костюме летучей мыши — все бы ничего, но у красотки оказалась безумная боязнь высоты, о которой та до момента спуска и не подозревала, так что Славик вместо того, чтобы приятно провести время или поспать, до утра успокаивал девицу, отпаивал горячим чаем и выпутывал из троса, в который она постоянно норовила вцепиться и замотаться. Или взрывающийся торт, после которого они втроем переклеивали и перекрашивали всю квартиру Леньки — потому что крем намертво прилип к потолку, стенам, полу и к прическе Ленькиной мамы. С волосами разобраться оказалось проще всего, да и новая стрижка женщине понравилась. А вот с ремонтом они тогда две недели возились. Славик погрустнел от воспоминаний, поежился от плохого предчувствия и кивнул незнакомому парню. — Хоть бы познакомил… со своим другом.
— Знакомься, — Гарик откровенно ржал. — Это твой кибер — я его тебе подарил. Кибер, запиши Славика Терко своим хозяином. Поздравляю вас обоих.
Кружку Славик не удержал — небьющийся стеклопластик разлетелся на довольно мелкие кусочки. А сверху на растекающуюся черную лужу плавно спикировало полотенце.
— Зачем… — Славик закашлялся. — За что?
— Для ликвидирования бытовых проблем, — радостно просветил Гарик.
Славик прекрасно знал, что приятеля не переспоришь, хоть в лепешку расшибись, и Гарику Цукершу проще дать согласие, да и вообще что угодно — вплоть до жизни и полного доступа к банковскому счету, — чем объяснить, почему не хочешь и что из этого получится. Неудивительно, что при таких талантах Гарика еще ни один клиент не сбежал от них не облагодетельствованным всем списком услуг, включая дополнительные бонусы. Так что оставалось только обреченно посмотреть на подарок — здоровый тип, не качок, но параметры как у бодибилдеров с крутых рекламных ресурсов специального питания. Солидная борода, которая как-то дико смотрелась на равнодушном лице, и машинная неподвижность дополняли удручающую картинку.
— Такой, скорее, жизнь ликвидирует, — озадаченно пробормотал Славик.
— Да не кипишуй. — Гарик гордился своим подарком. — Я доплатил, и там все проги для домашнего хозяйства поставили, а еще он умеет вальс танцевать. Хочешь, и тебя научит?
— Я не хочу вальс, тем более с ним! — возмутился Славик. Кибер больше смахивал на головореза, чем на мирную бытовую модель.
— Ну и не танцуй, — согласился Гарик. — Тебя никто не заставляет. Зато он тебе хоть в доме приберется и пожрать приготовит.
— А чо это за модель? — обреченно, все равно уже ничего не изменить, поинтересовался Славик.
— Irien. — Гарик невозмутимо пожал плечами. — А что? Ты все равно один, а так с ним будешь…
Бегал Гарик неплохо — не зря три раза в неделю занимался в спортзале на тренажерах и два раза на беговых дорожках, а вот от запущенной вдогонку тарелки увернуться не успел. Откуда в прихожей как раз под рукой и в нужный момент взялась тарелка, Славик не понял. Оглянулся: чуть позади него стоял подаренный кибер и любезно держал на ладони стопку из трех тарелок — очевидно, успел достать все, что было в Славкином посудном шкафчике.
— А-а-а… ты это? — Сформулировать вопрос не получилось, но кибер, наверное, обладал телепатическими способностями или прокачанными утилитами для всех форматов общения.
— Подавал боеприпасы бывшей хозяйке, когда она проводила семейные разговоры со своими партнерами, — объяснил кибер.
День теплый весенний
Нет от птиц спасенья
Всем прохожим, сбросившим плащи
На асфальте лужи
Ветер пылью кружит
Над капотом замерших машин
В парках на лавочках
Места нет от парочек
Аромат весенний в голове звенит
И коты дворовые
Чистят шерстки новые
Заявляя громко о любви
Небо чище, выше
И по жести крыши
Прыгает задира серый воробей
И сверкают новым
Колокольным звоном
Золотые купала церквей
На деревьях почки
Первые листочки
И оттаял витаминный сок
Ожили березы
Проливая слезы
На сырой после зимы песок
На бульварах старых
Всплакнули гитары
О любви случайной, первой, непростой
И весенним вечером
Делать дома нечего
Тянет лишь гулять по мостовой
Даже дворник старый
Улыбнулся даром
Солнечному свету и теплу
А поэт сердитый
Чем-то знаменитый
Чиркнул пару строчек про весну
Страна болот и дождей —
страна озер и туманов.
Что мне в ней?
Из записной книжки Моргота. По всей видимости, принадлежит самому Морготу
Моргот отважился позвонить Сенко только в среду, когда успел убедить себя в том, что не таким уж и позорным было его бегство. Сенко, как ни странно, обрадовался.
— Громин! Немедленно приезжай. Во-первых, у меня твои кеды. Во-вторых, я тебе расскажу, чем закончилась наша рыбалка.
— Я купил новые кеды. И чем, собственно, могла закончиться рыбалка? Неужели тяжелым похмельем?
— Приезжай, говорю. Я раздобыл бутылку настоящего шотландского виски, и мне не с кем ее выпить.
— Виски — это плохо очищенный самогон. Но я приеду.
Моргот не мог отказаться от поездок в авиагородок. Эта составляющая его жизни много для него значила: он убеждал себя (и меня) в том, что сжигал машины миротворцев из любви к риску, что в нем сидел инстинкт разрушения, что ему нравилось смотреть, как они горят. Но я слишком хорошо помню, что чувствовал злорадство, — наверное, Моргот испытывал то же самое. И по силе оно могло сравниться с ненавистью. Не думаю, что он считал это местью: он, в отличие от меня, мог сопоставить между собой человеческую смерть и уничтоженную вещь. Моргот получал от этого удовольствие и не записывал это себе в заслуги. Но как-то раз он сказал что-то о горящей земле у них под ногами…
Набрав в магазине закуски поинтересней, он поймал машину и махнул в авиагородок. Но к его приезду у Сенко уже сидел Антон, который, похоже, успел набраться где-то в другом месте.
— Громин! — рявкнул он из кухни, стоило Морготу перешагнуть порог.
— Чего тебе? — поинтересовался Моргот, передавая Сенко пакет с закуской.
— Скажи мне честно, почему мы тут сидим и давимся их сивухой, когда они спокойно разгуливают у нас прямо под окнами?
Моргот зашел на кухню и демонстративно выглянул на улицу.
— Не вижу там ни одного шотландца…
— Зато я вижу! — Антон шарахнул кулаком по столу.
— Это белка, Антон. Это не шотландцы, это чертики… — Сенко похлопал его по плечу.
— Сами вы… чертики… — проворчал Антон. — Давай, Громин, пей скорей. Хочу, чтоб ты дошел до моего состояния. Тогда я вытряхну из тебя всю душу…
— Боюсь, к тому времени ты будешь лежать под столом, — Моргот, как всегда, развалился на стуле, опираясь спиной на холодильник. В последнее время ему нравилось сидеть около окон. Раньше он не замечал, что жизнь в подвале на него давит — низким потолком и отсутствием панорамы: окна у нас были маленькие, под самым потолком, и даже со стула ничего, кроме зарослей крапивы, в них не просматривалось. А Сенко жил на девятом этаже, под окном его кухни как раз лежала малоэтажная застройка миротворцев, вдали виднелся аэропорт и самолеты, заходившие на посадку или поднимавшиеся в воздух. А за ним, на далеком горизонте, — кромка леса.
Сенко подмигнул Морготу и наполнил ему рюмку.
— Ну, за встречу! — Моргот с подозрением понюхал виски и поморщился.
— Нормально! — махнул рукой Сенко. — Знаешь, сколько стоит эта бутылка?
— Флакон с французской туалетной водой стоит еще дороже. Но это не повод из него пить, — Моргот поморщился еще раз и влил в себя содержимое рюмки — на вкус оказалось не так уж и противно.
— Огурчика, — Антон качнулся в сторону стола, пальцами выудил огурец из стеклянной банки и сунул Морготу под нос.
Моргот отодвинулся, вырвал огурец у него из рук и откусил половину. Сенко последовал его примеру.
— Шотландский виски под соленые огурцы — это патриотично, — изрек Антон и тоже выпил.
— Щас быстренько — по второй, и я расскажу про рыбалку, — Сенко снова начал разливать виски.
— Погоди со своей рыбалкой! — Антон еще раз грохнул по столу кулаком. — Я вас хочу спросить, почему мы трое, здоровые молодые мужики, сидим тут и глушим это пойло?
— А что бы ты предложил глушить? — спросил Моргот, закуривая.
— Посмотри по сторонам, Громин! — протянул Антон и широко повел рукой над столом, пока не уперся пальцем в оконное стекло. — Посмотри! Они ходят там, внизу, и ничего не боятся! А мы сидим здесь и глядим на них! И ничего не делаем!
— Мы уничтожаем их запасы спиртного, — сказал Сенко, поднимая рюмку.
— Нет, Сенко. Мы покупаем у них их гребаное спиртное. Мы отдаем им наши деньги. Мы отдаем им железную руду, мы отдаем им нефть, которой у нас и так кот наплакал. Они вывезли от нас столько леса, что нам бы хватило на сто лет!
— Не иначе, ты сегодня проснулся! — хохотнул Моргот. — Они вывозят лес уже пять лет.
— Громин! Ты не понимаешь! — Антон привстал, но не удержался на ногах и плюхнулся обратно на стул. — Нас разорили, нас обобрали до нитки! Я на стройке корячусь, как последнее чмо… Сенко, мля, на рынке телефонами торгует! Как будто так и надо! Сенко, у тебя сколько четверок в дипломе? А? Сенко? Ты слышишь меня?
— Одна, — кивнул Сенко. — За это и выпьем.
— Правильно, — согласился Моргот, заранее доставая огурец.
— Вам только б сивуху жрать… — Антон первым опрокинул в рот рюмку. — А я, может, о Родине думаю!
— Вот уже целый день? — усмехнулся Моргот.
— Сволочь ты, Громин. И всегда был сволочью, — Антон отвернулся к окну, запихивая в рот огурец. — Тебе без разницы! Ты не понимаешь!
— Я не понимаю, почему ты корячишься на стройке, — Моргот выпил и закусил. — Вперед и с песней в ряды бойцов Сопротивления!
— Ага? — Антон снова попробовал встать. — Назад, к коммунизму? Нет уж! Такого счастья мне не надо!
— А чё так? — Моргот широко улыбнулся. — Чем это тебе Лунич хуже Плещука?
— Ненавижу. Строем ходить — ненавижу!
— Ходи не строем, — Сенко с полуулыбкой по-дружески накрыл руку Антона своей, — корячься на стройке. Громин, объясни ему, почему мы так плохо живем.
— Делать мне нечего, — фыркнул Моргот.
— Ну, тогда я объясню. Нас обманули, Тоша. Нас сделали, как пятилетних ребятишек! Нам навешали на уши лапши о свободе. Хавай эту свободу, только смотри, чтоб она у тебя из ушей не полезла. Строем он ходить ненавидит! Много ты ходил строем? Чего ты хочешь, определись сначала. О Родине он думает! Да пошел ты к черту! Много нас таких, которые думают… На кухнях водку жрем и о Родине думаем.
Сенко плеснул себе в рюмку виски и быстро выпил.
— Громин, по крайней мере, не выделывается, — проворчал он, дожевывая огурец.
— Громин — сволочь! — повторил Антон с очередным ударом по столу кулаком. — У него всю семью на тот свет отправили, а он сидит здесь и лыбится!
— А что ты ему предлагаешь делать? — Сенко невозмутимо ковырнул пальцем в зубе.
Моргот, усмехаясь, курил.
— Да я бы… я бы на его месте…
— Ты на своем месте сначала сделай что-нибудь. Не нравятся миротворцы — иди в Сопротивление. А если не идешь, сиди и помалкивай. Пьяный базар только…
— А ты? А ты чего же не в Сопротивлении, если ты такой правильный? — Антон попытался поставить подбородок на руку, но промахнулся и неожиданно для себя уронил голову на грудь.
— А это — не твое дело, — огрызнулся вдруг Сенко и сжал в кулаке рюмку — Морготу показалось, что он ее раздавит.
Падение головы на грудь что-то переключило в мозгах пьяного Антона: он гордо отвернулся к окну и уставился в стекло неподвижными глазами.
— Ты не слушай его, — как-то слишком по-дружески сказал Сенко Морготу, — он сегодня слегка чокнутый.
Моргот смерил Сенко взглядом и усмехнулся: он давно научился играть человека, который потерял семью, но не нуждается в жалости. В жалости он на самом деле не нуждался, но не по тем причинам, которые надеялся изобразить. За исключением редких и почти ничего не значащих случаев, он забывал о том, что чувствовал, не хотел вспоминать, как ему больно осознавать их смерть, и напоминания об этом не трогали его, не бередили раны.
— Лучше про рыбалку, — улыбнулся Моргот, нисколько не сомневаясь в том, что Сенко оценил его мужество и умение держать при себе свои чувства.
— Да, про рыбалку, — с радостью переключился тот на другую тему. — Мы искали тебя до полудня, между прочим. Ночью я, конечно, ничего не соображал. Утром просыпаемся — а тебя нет, Кошева с компанией — тоже. А когда Влад в кустах нашел твои кеды, мы всерьез забеспокоились. У нас, конечно, была версия, что ты по пьяни забрел куда-нибудь, но почему босиком? Пьяная логика причудлива, знаешь, но это было как-то… В общем, кеды стоят, а человека в них нет. Я не очень трепался, что Кошев сильно хотел этой встречи с тобой, но мне все это показалось особенно странным. И то, что ты чуть не утонул, мне тоже показалось странным. Я даже подумал, что тебя нарочно хотели утопить.
Моргот покачал головой:
— Я не помню. Я пьяный был. Что потом на берегу было — помню, а до этого — нет. Я даже не помню, зачем в воду полез.
— Мы сеть доставали, только ты от меня уплыл, я и не заметил. В общем, первое, что я подумал, что они тебя все же утопили. А что на самом деле случилось-то?
Врал Моргот виртуозно, но с осторожностью, и прекрасно знал, какие его слова можно проверить, а какие нет.
— Да я их девку трахнул, они скандал устроили. А я пьяный был, психанул, развернулся и ушел. Кеды забыл. Опомнился где-то в лесу, босиком… Долго искал хоть какую-нибудь дорогу. В общем, смысла уже не было возвращаться, да еще и пешком, — поехал домой.
— Мог бы позвонить, — укоризненно сказал Сенко.
— Мне и в голову не пришло, что вы меня будете искать. Я думал, Кошев вам расскажет утром.
— Слушай, а ты не врешь? — Сенко прищурился и наполнил стопки.
Моргот не боялся таких провокаций: его честный взгляд заставлял собеседника испытывать неловкость за столь глупый вопрос. Но тут он слегка просчитался — Сенко имел в виду совсем другое.
— Я не верю в совпадения. А тут их целых три: и звонок Кошева, и то, что ты чуть не утонул, и то, что ты исчез. Сдается мне, ты чего-то не договариваешь…
— Кошев меня не любит, а я не люблю его. Мы посидели в одной забегаловке, повздорили, как обычно, и после этого он решил, что я угнал его машину. Я не угонял его машины, и, думаю, мне удалось его в этом убедить, — Моргот вдруг подумал, что соврал напрасно. Если бы он прямо сказал, что сбежал, не желая связываться с четырьмя противниками, то угнанный кабриолет не бросился бы Сенко в глаза, и его бегство не стало бы третьим совпадением. А это — гораздо важней, с этим не шутят. Моргот не столько понимал, сколько чувствовал: одно лишнее слово — и его убьют за этот розовый блокнот. И, возможно, это будут люди посерьезней Кошева. А после полученной от Игора Поспелова тетради трудно не сложить два и два, если сестра-хозяйка оставила кому надо его описание. И хорошо, если просто убьют. А если сначала спросят, куда он дел эту тетрадь? Военная полиция — не гестапо, но когда речь идет о Сопротивлении, они перестают деликатничать.
Подобные мысли нагоняли на Моргота тоску и страх: он начинал нервничать и терял здравый ум. Как тогда, убегая из больницы, он не смог сдержаться и идти спокойным шагом.
Они выпили, и Моргот сказал:
— На самом деле, я от них сбежал. Очень не хотелось, чтоб они вчетвером из-за своей девки пинали меня ногами, а к этому все шло. Кошев-то таких разборок не любит, но эти три мордоворота нажрались и хотели почесать кулаки.
— Знаешь, лучше бы ты нас позвал, — Сенко поморщился — то ли от виски, то ли от внутренних переживаний. — У меня, если честно, тоже кулаки чесались весь вечер. Я не знаю, почему ребята этого не увидели, а мне это показательное выступление Кошева с шашлыками и ящиком закуски напомнило гуманитарную помощь малоимущим…
Антон, уже задремавший, неожиданно поднял голову, огляделся и произнес вполне осмысленно:
— Я чувствовал себя абсолютным дерьмом. Я пыжился и изображал непринужденность. И зажигалку Кошев у меня упер.
Он снова закрыл глаза, и голова его упала на руки.
— Он хорошо сказал, — Сенко снова поморщился. — Абсолютным дерьмом, которое пыжится. Громин, иногда мне хочется выброситься из окна. Какого черта это чмо с купленным дипломом считает себя лучше меня? Какого черта каждый норовит спросить меня: если ты такой умный, то почему ты такой бедный? И на любое мое оправдание, а тем более — на мою злость есть готовый ответ: неудачников всегда бесит чужой успех! А я не неудачник!
Сенко вдруг хлопнул кулаком по столу, как это недавно делал Антон. Только в руке у него была стопка: Моргот вздрогнул и прикрыл глаза, представив, как осколки толстого стекла впиваются Сенко в руку и на клеенчатую скатерть льется кровь. Чужая боль Моргота не волновала — он боялся крови. Стопка осталась целой, только ребром пробила клеенку. Антон не пошевелился.
— Ты-то чего стучишь? — Моргот посмотрел на Сенко исподлобья. — Расслабься. Все мы неудачники, что за пьяные истерики-то? Сидим тут и пьем шотландский виски. Я еще и закуски принес, между прочим. И скажи еще, что мы сегодня плохо живем.
— Громин, ты же понимаешь, о чем я говорю. Не прикидывайся. Мы — дерьмо, которое пыжится. Мы находим себе оправдания, мы презираем кошевых, мы делаем вид, что мы выше этого, но мы — дерьмо. А Кошев — умник, каких мало. Добрый и демократичный. Он не брезгует друзьями, у которых нет денег. Особенно если ему позарез надо встретиться с кем-то из них.
Моргот потянулся к пакету с закуской, который Сенко бросил возле холодильника, и вытащил на свет стеклянную банку.
— Расслабься, скушай лучше креветку.
— Да пошел ты… со своей креветкой… — Сенко скрипнул зубами. — Ты-то знаешь, о чем я говорю. Ты просто не хочешь об этом думать. Потому что ты не хочешь чувствовать себя дерьмом. Тебе ведь страшно чувствовать себя дерьмом!
— Я слишком мало выпил для таких рассуждений. Сенко, ты трезвомыслящий человек. Что ты устраиваешь? Или это Антон тебя вдохновил? Ищете образ врага? Одному миротворцы дорогу перешли, другому Кошев жить мешает. Я живу и радуюсь жизни, чего и вам желаю.
— Хорошо тебе, — Сенко снова налил себе одному, и, не успел Моргот что-то сказать, выпил в одиночестве, — а я в последнее время стал слишком много и слишком трезво думать. Ты считаешь, Антон не прав? Ты думаешь, у меня внутри не болит ничего, когда я на миротворцев любуюсь сверху вниз, когда на улице их встречаю?
— Ага. Не может сын глядеть спокойно на горе матери родной…
— Не может, Громин! — шепотом выговорил Сенко. — Веришь? Не может, как выяснилось! Нас обобрали. Нас до нитки обобрали и продолжают обирать. Все продали, все, что можно, продали! Во, смотри: едет покупатель! Его тачка стоит столько же, сколько три моих квартиры. Чего я только не слышал: и технологий у нас нет, и работать мы не умеем, и безработица-то нам полезна, и тупые мы, как валенки, и разруха у нас, и переход на мирные рельсы, и цивилизованное государство в один день не построишь… А на деле — вот они, ползают там внизу, как муравьи. Все в свой муравейник тащат. А наши рады стараться!
— Так за чем дело стало, Сенко? Бери автомат — и вперед! Назад к коммунизму.
— Ты можешь смеяться. Ты всегда смеешься, и я тебя понимаю. Лучше смеяться, чем плакать. Но знаешь… Я в последнее время на полном серьезе думаю: а не взять ли мне автомат?.. Я устал быть неудачником и дерьмом. Я устал пыжиться. Неудачник отличается от победителя тем, что свои неудачи валит на обстоятельства. А наши «победители» приходят и берут. То, что плохо лежит. И это мародерство называется успех. Почему бы мне им не уподобиться? Взять то, что я по праву считаю своим? С автоматом мне будет гораздо проще доказать им, что часть проданного на самом деле принадлежала мне.
— А ты глобально мыслишь, — усмехнулся Моргот. — Экспроприация экспроприаторов? Где-то я это уже слышал. Всё это давно заклеймили, как ту же самую психологию жадных неудачников.
— А мне плевать! Лучше я буду жалким неудачником с автоматом, чем жалким неудачником без него. Посмотри! Они же обнаглели! Раньше вот этот кент, — Сенко показал пальцем вниз, — прежде, чем сесть в машину, обходил ее со всех сторон, под колеса заглядывал, а теперь просто садится и едет. Они еще два года назад боялись после заката на улицу выйти, а теперь пикники устраивают по пятницам! Я бы взорвал к чертям собачьим весь авиагородок, лишь бы вместе с ними!
— А знаешь, Сенко, этих ребят из Сопротивления — их иногда убивают. Ты не боишься, что и тебя убьют? — Моргот издевательски улыбнулся.
— Нет, Громин. Уже не боюсь. Что мне светит в этой жизни? Ничего мне не светит. Твоих родителей они убили, а моих превратили в нищих. Их родители на старости лет начнут путешествовать, а мои — собирать жратву по помойкам! И меня ждет то же самое. Я, молодой и здоровый, еле-еле свожу концы с концами. Что же будет дальше?
Моргот открыл банку с креветками, достал нарезку колбасы и потянулся.
— Как вы мне надоели. Съешь креветку.
На этот раз Сенко налил им обоим и от креветки не отказался.
— Слушай, Громин, — он занюхал виски рукавом, — а на самом деле: у тебя нет никого, кто может свести меня с этими людьми?
— Какими?
— С теми, кто с автоматами…
— С миротворцами, что ли? — Моргот рассмеялся.
— Кончай издеваться. Как люди выходят на Сопротивление?
— Понятия не имею. Ни разу не думал об этом. Вербовочных пунктов в городе тоже не встречал. Может быть, их надо искать в лесах? О! Дай объявление в газету: хочу вступить в Сопротивление!
— Громин, я уже сказал, ты можешь смеяться.
— Что-то Кошев со своим ящиком закуски произвел на вас с Антоном слишком сильное впечатление. Я вот тоже привез закуски — и никакой реакции. Надеюсь, это тебе не напомнило гуманитарную помощь малоимущим?
— А то я не знаю, чем ты занимаешься… — хмыкнул Сенко. — Могу поставить десять против одного, ты угоняешь машины.
— Я? — Моргот приложил руки к груди и изобразил притворное возмущение. — Никогда в жизни.
— Слушай, угони машину у того гада, который прямо под моими окнами живет, а?
— Щас, разбегусь только, — кивнул Моргот. — Я профессионал, я такой ерундой не занимаюсь. Зачем угонять машину из авиагородка, где полно вооруженных солдат и офицеров, если можно угнать ее у того же Кошева, которого никто не охраняет? Впрочем, я бы и у Кошева машину угонять не стал — его папаша высоко летает. Проворовавшиеся чиновники лучше. Или банковские работники помельче.
— Экспроприация экспроприаторов?
— Нет, Сенко. Добыча средств к существованию, никакой идеологической подоплеки.
Зачем скрывать то, что практически очевидно?
Звонок пришел почти в полночь – но Нина ещё не спала.
Переводила со старорусского на интерлингву кулинарную книгу 1887 года издания – «Подарок молодым хозяйкам или средство к уменьшению расходов в домашнем хозяйстве»*, Российская империя, Санкт-Петербург.
Руки сами набирали текст, а мысли были где-то далеко… ждала звонков и от Змея, и от Степана.
Терпения хватило на полтора десятка страниц, перечитала, исправила ошибки – и отправила на сайт сделанную работу.
Отписалась редактору: «Продолжение следует, в течение недели будет сделано» — вся книга более четырехсот страниц мелким шрифтом, электронный вариант, присланный сайту в подарок.
Получила ответ: «Благодарим за сотрудничество, когда будет возможность, тогда и сдадите остальное» — и сто галактов в качестве оплаты. Очень вовремя.
Взялась за работу, чтобы голова была занята – но все мысли были о киборгах и предстоящем звонке.
Во-первых, сама велела позвонить и сообщить о результатах поездки на тот остров – пришлось ждать.
А во-вторых, пока было свободное время, прошла пару раз по всему дому, посмотрела, что в какой комнате находится… и что ещё можно продать – и удивилась, как она прожила здесь одна больше года.
Могла бы Зиночку не отдавать… или чуть позже купить другую мэрьку – подешевле выбрать на распродаже.
Видеть никого не хотелось после развода… а киборгов хватало и на работе. Дома хотелось тишины и… одиночества… но всё же взяла подаренного Ирой кота-подростка. Зверь прижился и вырос – и домой приходит раз в день, только поесть да показаться, что жив.
Словно впервые подумала – и сама этому удивилась – почему Борис почти никогда не приводил киборгов в дом. Только на полчаса или час, пока собирался в очередную командировку, да и то не чаще одного-двух раз в год – и то без прав управления, пресекая все попытки Нины киборга накормить.
Был ли у него собственный киборг? Или киборга ему предоставляла компания? Мог – и не один раз – поменять Зиночку на более новую модель. Но почему-то не сделал этого.
При его зарплате и возможностях это не было бы проблемой! – а зарабатывал он почти вдвое… а потом и втрое больше, чем она…
Как всё это странно! – и почему её это никогда не интересовало? И почему сейчас стало приходить в голову? Как же она жила с ним? – словно в тумане каком-то, целиком ушла в работу и почти ежедневно работу брала на дом, на планшете или на флешке приносила каталоги и описи и сидела над ними часами, пытаясь сделать их более удобными в работе.
Словно создала вокруг себя раковину, вырастила её и укрепила, никого и ничего не замечая вокруг себя, наглухо закрылась в ней – а сейчас эта «раковина» медленно раскрывается… и обнаруживается, что очень многое даже в собственном доме и в собственной семье ей неизвестно.
***
Змей был предельно серьёзен, но Фрол и Ворон выглядели счастливыми и почти кричали от радости:
— Мы нашли ещё несколько чёрных жемчужин! И полтора десятка белых… но мелких. Чёрные немного помельче той… от пятнадцати до восемнадцати миллиметров диаметром, но тоже очень ценные! Мы просмотрели триста сорок шесть раковин, и нашли! В остальных раковинах жемчуг есть, но незрелый… и мелкий! Там можно ставить модуль!
— Степану звонили?
— Нет ещё, сначала Вам…
— Хорошо, сейчас добавлю его в звонок. Вечер добрый, Снежана. Извини за поздний звонок… нам бы Степана…
— Он ушёл к директору… на ночь глядя… собрался… полчаса назад. Когда вернётся, не знаю. А вы действительно нашли жемчуг? Фрол, ты там? Не вижу.
Нина оглядела собравшихся:
— Змей, где Фрол?
— Здесь. Фрол! Иди сюда… вот он… отходил к холодильнику.
Появившийся на экране Фрол с миской творога и банкой сметаны в руках приветствовал хозяйку:
— Здравствуйте, Снежана Олеговна! Здесь я. Мы нашли жемчуг… вдвое больше, чем было задано. Степан Иванович сам сказал, что, если будет найдено сто грамм жемчуга, то на острове будет поставлен модуль и будут поселены киборги… он слово дал… мы собрали двести тридцать три грамма!
— Покажите!
И Кроу принёс и открыл свою шкатулку и высыпал жемчуг на плоскую тарелку – круглые и овальные, матово-белые, розовые и чёрные, мелкие и крупные… — общая минимальная рыночная стоимость лежащего на тарелке жемчуга приближалась к четырём сотням тысяч.
— Хорошо, я скажу Степану… как только его увижу.
— Хорошо. Пока.
— Пока – и Снежана отключилась.
***
Нине пришла в голову запоздалая мысль – куда так мог уйти Степан на ночь глядя, что оставил видеофон дома? К директору на дом? Очень спешил? Или просто привык, что Фрол всегда рядом и его можно использовать как средство связи?
Снежана явно недовольна. Но сообщение передаст. В чем-то она права – начало сентября и еще не все овощи убраны с поля, дома работы великое множество… а если Степан полетит за киборгами сам, то как минимум неделю его не будет дома.
Степан сам обещал на рассвете прилететь на остров за жемчугом. Пока соберётся он сам, пока найдут и подготовят транспортник – еще неизвестно, какой именно катер найдётся… в самом лучшем… то есть в самом раннем… случае вылет будет завтра после полудня.
Успели бы купить этих киборгов, пока они живы – если бы выехали пораньше.
***
В пять утра Степан прилетел на остров.
Киборги его уже ждали, провели в дом, и Фрол пригласил хозяина к завтраку – и гордый Ворон-Кроу подал ему шкатулку, в которой находился уже обработанный и отсортированный жемчуг, разложенный в маленькие пакетики с маркировкой, и на каждом была этикетка — написано количество, сорт, качество и размер жемчуга.
— Вот… сколько насобирали… почти на четыреста тысяч! Хватит слетать?
— Хватит. Молодцы вы всё-таки… давайте сейчас наберу Нину… и ей покажем… или попозже набрать? Ещё слишком рано…
— Приказано звонить сразу.
— Хорошо – и Степан добавил в звонок сестру – утро доброе! Не слишком рано?
— Рановато… но все равно утро бодрое! – Нина была в толстом песочного цвета фланелевом домашнем халате и уже сидела на кухне с чашкой кофе – рассказывайте!
— Лучше покажем… Ворон, открой снова шкатулку.
В шкатулке находилось более двух десятков пакетиков, сделанных из плёнки, в которые ранее были упакованы видеофоны, и на каждом пакетике была этикетка с надписью.
— Ух ты, сколько же вы насобирали! Молодцы! И даже всё отсортировано! А что на этикетках написано? Вот на этой, например?
Ворон осторожно достал пакетик, развернул надписью к экрану и продублировал голосом:
— Восемнадцать круглых белых жемчужин диаметром два миллиметра, на сумму тысяча галактов… я примерную закупочную стоимость нашёл на сайте… того завода, где использовался… все пакетики так промаркировал. А… Лютый ещё привёз жемчуг… полчаса назад. Теперь у нас 281,67 грамм!
— Общая стоимость всего жемчуга? На сейчас.
— Примерно четыреста двадцать шесть тысяч галактов.
— Степан, вам надо лететь. Ты дал слово, да и цены на Новой Москве выше, чем на заводе в Серебрянке…
— Я уже озадачил директора… но гнать туда пустой транспортник как-то… не очень…
— Зачем пустой? Грибы-ягоды-рыба… там сто грамм морошки с сахаром в ресторане стоит втрое больше, чем здесь килограмм! У нас на Интер-музей** ездили… в конце мая, а… там август начинался… значит, там новый год скоро… а перед таким праздником тем более купят всё! В большом городе деликатесы все те продукты, которые в здешних деревнях едят ежедневно… рыба копчёная и вяленая, ягоды в мёде, орехи, грибы белые сушёные… Да набери изделий народных мастеров… в больших городах теперь модно квартиры и офисы в народном стиле делать. Наши возили… немного, правда… не знали, как пойдёт продажа… хватило всего на два часа торговли… купили всё! А программа мероприятий на три дня была запланирована… как-то так… больше торговать было нечем.
— Тогда… свяжусь с отделением заготконторы… что у них заготовлено, то и повезём. Я тебя понял… перезвоню через пару часов. Пока.
— Пока.
***
Шестнадцать минут шестого. Спать ложиться уже не имеет смысла. Позвонить главному хранителю? Рано… и по времени… и по степени готовности.
Надо осмотреть мебель и подготовиться к разговору… хотя бы узнать цены на такую мебель… и эту мебель проверить на наличие повреждений. Но… сначала в душ и одеться.
В шесть часов, уже одетая в коричневый полушерстяной кардиган и юбку, позвонила на работу:
— Вася, утро доброе! Не разбудила?
— Нет, все нормально. Что-то нужно?
— Можешь сейчас прийти ко мне домой? Надо мебель попередвигать… у тебя лучше получится, чем если кого-то ещё звать… есть мысль ремонтом заняться.
— Хорошо, буду через полчаса. Сейчас разбужу Диту…
— Дита ещё у нас? Уже хорошо. Но только потом дашь ей отдохнуть.
— Хорошо. Сейчас выхожу.
— Отлично! Жду.
***
Степан забрал шкатулку с жемчугом и улетел с острова.
Фрола оставил на острове ещё на пару дней и разрешил ему слетать в город с Кроу, провести его по выставкам музея, пока производится обжиг. Заодно кое-что сможет купить полезное для себя и для ребят… для этого перевёл ему на электронный кошелек пятнадцать галактов на покупки, но приказал процесс выбора и оплаты товара производить под запись.
Лететь никуда не хотелось – и дома работы выше головы, и на работе… только что закончился летний туристический сезон… праздник закрытия сезона прошел вяло и прибыли не дал. Жемчуг можно продать и здесь, на этой планете… хотя бы на любой завод в Серебрянке… сколько дадут, на пару киберов всё равно хватит…
Но слово дано… к тому же на Новой Москве цены на жемчуг на порядок выше, можно действительно купить оборудование для заповедника… а не только киборгов. Но и модуль, и одежду, и кормосмесь… и оружие для егерей… тоже.
И почему Нине так приспичило именно там покупать киборгов? Просто жалость или что-то большее?
Открыл сайт этого Ново-Московского музея – информация о создании, о сотрудниках, о мастерских, о мастерах… несколько видео и десяток альбомов с голографиями… а вот это интересно.
Если это и есть современное искусство… то лучше уж заниматься традиционными ремёслами, чем этим.
Полсотни ярких голографий – огромное колесо, похожее на поставленную вертикально шестерёнку, несколько кадров с процессом закрепления на колесе почти голого человека… киборга. Рядом на другие «колёса» тоже крепят киборгов – парней и девушек. Куча каких-то инструментов на столе (ножи, хлысты, иглы… цепи… и ещё что-то не совсем понятное) и толпа народа…
Большой зал с десятком таких «шестерёнок» — инсталляция «Неубиваемые и покорные», автор какой-то заслуженный деятель…
И подростки, кидающие в привязанного DEX’а ножи — и… крупным планом глаза этого кибер-парня, понимающего, что живым его не отпустят.
Если он ещё жив… если удастся его купить – то взять себе. Фрол поможет ему… вылечиться, успокоиться… социализироваться…
Теперь понятно, почему надо лететь именно туда – и как можно скорее. Там киборги поставлены на добитие, а здесь они могут долго и результативно работать.
И взять с собой кого-нибудь из музейных надо – постороннего человека, даже зам директора провинциального заповедника, вряд ли впустят в подсобки. А программист из музея… даже провинциального… очень даже может попасть… даже в хранилище киборгов.
Надо лететь. Надо. И скорее.
***
— Васенька, проходи. Утро доброе! Завтракать будешь?
— Здравствуйте. От завтрака не откажусь. А какое будет задание?
— Пойдем сюда…
Нина повела DEX’а в кабинет и показала мебель:
— Хочу сделать здесь ремонт. Задание такое. Снять шторы с окон. Снять карнизы. Осторожно снять обои… искусственный шёлк, они не приклеены, а прибиты гвоздиками. Инструменты в этом доме… надеюсь, знаешь, где находятся… сам найдёшь. Просканировать комнату… а потом и весь дом… на наличие тайников и заначек… на всякий случай… вдруг что-то есть… внутри дивана или кресел.
— Понял. Можно приступать?
— Да. И… осмотри мебель… стол, шкаф, диван, кресла… ну и люстру… сделай видеозапись каждого предмета, по каждому предмету составь описание и сохранность. После этого просмотри на сайтах примерную стоимость каждого предмета, сделай таблицу, и приложи к записи по каждому предмету. Записи мне на планшет и… копии главному хранителю и директору.
— Приказ принят… Вы хотите продать мебель музею?
— Есть такая мысль… чтобы вас быстрее выкупить. Я понятно объяснила?
— Да. Начинаю выполнять.
— Хорошо. Я пока приготовлю завтрак.
* http://kursmd.ru/starinnie_rezepti/
http://www.molohovetc.ru/
*Интер-музей – как-то так http://imuseum.ru/
Международный фестиваль «Интермузей» — главное музейное событие года. Это площадка для обмена опытом, возможность для музеев показать свои достижения, а для гостей фестиваля — познакомиться с ними.
—
Да, действительно, после интенсивных занятий на свежем воздухе отношение к происходящему начало потихоньку выправляться, хотя и приходилось после каждой вылазки отлеживаться, борясь с гипоксией. Если на неспешную прогулку кислорода еще хватало, то несколько часов упражнений не то чтобы укладывали пластом, но заметно выматывали. На вопрос, почему кислорода хватает на базе, Лотта ответила, что парциальное давление повышено до привычных человеку равнин ста шестидесяти.
А ноябрь, между тем, уверенно вступал в свои права. Всё чаще и небо над головой, и землю в долинах затягивали свинцовые тучи. Холодало. И всё чаще Глеб ощущал, как внутри исподволь скручивается тугая пружина. Скручивается всё сильней, безболезненно, но неотвратимо наматывая на себя жилы и кости, грозя предчувствием чего-то не обязательно драматичного, но оглушающего. После попытки описать своё состояние Лотте, та снова потащила его на сканер ритмов мозга, объявила, что всё нормально, а потом на вопросы только отмахивалась.
Глеб, чтобы не зацикливаться на переживаниях, с головой ушёл в познание мира. Изучал новые технологии и механизмы. Ежедневно просил Лотту фехтовать с ним, пока та не развела руками, дескать, я всё, дальше только к специалистам. До рези в глазах просматривал обучающие фильмы. Заучивал слова и грамматику интерлингвы и гэлакси. Был сильно удивлён, когда через пять дней вполне прилично на них заговорил. Общался с прилетающими гостями. И с нетерпением ждал, когда его куратор сочтёт его готовым для перехода в новый статус.
После обильного снегопада утром обнаружилось, что тучи, высыпав всё, что смогли, ушли, и небо ясное. Лотта позвала Глеба на очередную тренировку. Они шли к тренировочной площадке пешком, разговаривая о всякой всячине. Лотта время от времени отходила, проверяя вешки, стряхивая снег с флажков. Глеб подсчитал, что идёт уже двадцатый день его пребывания в этом времени. И, хотя еще ничего не прояснилось, понял, что успокоился. Стал больше доверять, что ли. Скрытое повседневными мелочами, пришло чувство некой окрылённости. Нет, точнее будет – распахнутых крыльев. Крыльев, готовых принять в себя порыв ветра и вознести туда, где еще не был, и даже не мог предположить, что когда-нибудь будет.
На площадке ветер уже слизал большую часть снега, но того, что остался, с лихвой хватало, чтобы утопать в нем по колено, а в промежутках между камнями чуть ли не пояс. Глеб и Лотта скинули куртки и обнажили сабли. Настоящие, боевые, но с пластиковыми накладками по режущему краю клинков. Неторопливое кружение, мгновенные атаки, фонтаны снега из-под ног. Они оба увлеклись непростой задачей не утонуть в сугробах и не заметили, что подобрались слишком близко к краю ущелья. Не заметили до тех пор, пока Лотта, уворачиваясь от очередного выпада, не наступила на язык, нависший над рекой и тот не рухнул вниз.
Вместе с ней.
Глеб кинулся к обрыву. Лотта стояла на крошечном, сверху и не видно, выступе, щекой, грудью, всем телом вжимаясь в обледеневший камень. Глеб упал на живот на край, протянул руку. Слишком далеко. Лота подняла на него взгляд. Слишком спокойное лицо.
— Даже двух связанных курток не хватит, — голос бесстрастный, как будто за спиной не обрыв, десятисантиметровая ступенька.
— Я здесь продержусь, — с сомнением покосилась на свои побелевшие от напряжения, вцепившиеся в камень пальцы, — минуты три. Сейчас ты движешься на базу, берёшь аэроцикл, флаера сейчас нет, аэр в ущелье не поместится, и, помнишь, я тебе показывала камень, у которого наши прыгуны в речку тормозят? Там меня подберешь. Или чуть ниже на берегу есть спуск, там можно аэроцикл посадить, постараюсь туда добраться. Понял?
— Да,- Глеб кивнул.
— Пошёл!
Глеб откатился от края, вскочил и бросился к базе. На бегу, оступаясь и ныряя в снег, стараясь не потерять из виду вешки, просчитывал вероятности удачного исхода. Получалось маловато: ледяная вода, температура воздуха приближается к десятке, почти два километра до базы…
Естественно, он не видел, как через несколько минут Лотта, едва не сорвавшись, с усилием разжала сведенные судорогой пальцы, оттолкнулась от скалы, свернулась в падении в клубок и ушла под воду.
Глеб ворвался в дверь базы, пронёсся по коридорам, в гостиной затормозил на несколько секунд, пытаясь отдышаться в воздухе с нормальным количеством кислорода, взлетел на третий этаж в ангар, рванул вверх роллету стенда с аэроциклами, схватил первый попавшийся и газанул с места, не дожидаясь, пока широкая ангарная дверь полностью отодвинется. Быстрее, еще быстрее, рвущийся навстречу воздух перехватывает дыхание, слепит глаза, проникая под очки. Вот и река, тот самый спуск, где можно посадить аэроцикл, только Лотты там нет. Глеб ищуще огляделся, зацепил взглядом синее пятно комбинезона выше по течению и перелетел туда.
Лотта наполовину лежала на камне, наполовину всё ещё была в воде. Левая рука обнимает камень, правая подмята под живот, на светлых волосах над правым ухом кровяное пятно. Без сознания. Глеб не стал раздумывать, сотрясение мозга ли, гипотермия или просто кратковременный обморок, выровнял аэроцикл так, чтобы просев, он не погрузился в воду, перегнулся вниз с седла и цапнул Лотту за воротник. Спешка его подвела: Глеб не учел, что объемный горный комбинезон, напитавшись водой, стал намного тяжелее, да и к тому же успел прихватиться к мокрому камню тонкой ледяной корочкой. Цапнул, дёрнул на себя и, не удержавшись в седле, вывалился вниз. Освобожденный аэроцикл подпрыгнул метра на три вверх и неспешно поплыл куда-то совсем не к тому берегу. Оказавшись в воде, чудом не стукнувшийся о камень Глеб, мгновенно развернулся, подхватил Лотту, которую утянул с собой, пристроил ее голову у себя на груди, прихватив за воротник зубами и, торопясь, поплыл к ранее обнаруженному спуску. Семьдесят метров по течению – не проблема, не проблема и выбраться на берег, где обрыв пересекала трещина, не проблема и Лотту вытащить. И только когда он подхватил ее на руки, затылком, спиной, каждой клеточкой почувствовал приближение белого полярного зверя. До базы около пяти километров; до сухих, но лежащих в снегу и холодных курток километра три; вроде бы и невелико расстояние, но не насквозь мокрыми в десятиградусный мороз, не по неизвестному маршруту после снегопада, не в гору, не с бесчувственным телом на руках, не без альпинистского снаряжения, в конце концов. Глеб коротко, зло выругался и сделал первый шаг.
Шаг. Ни на что не надеясь, потому что помочь могло лишь чудо.
Шаг. Больше из-за привычки всегда бороться до конца, чем из-за реальной возможности что-либо сделать.
Шаг. Чувствуя, как стремительно холодеет мокрая голова.
Шаг. Потому что лучше сдохнуть в попытке выжить, чем лечь и спокойно дождаться конца.
Шаг. На чистом отчаянии, чтобы не дать умереть на своих руках этой женщине, которая сделала для него слишком много, умереть из-за его, Глеба, нелепой ошибки.
Шаг. Прижимая к себе неподвижное тело, в безнадежной попытке если не согреть, то не дать заледенеть еще больше.
Слишком занятый борьбой со снежными заносами, Глеб не заметил, как туго свернутая пружина внутри, достигнув своего предела, начала раскручиваться. Сначала медленно, а с каждой секундой всё быстрее и быстрее, захватывая окружающее пространство, вовлекая в круговорот заснеженные горы вокруг, Евразию, да и, пожалуй, пару соседних галактик впридачу.
Шаг. И Глеб с размаху впечатывается в коричневую дверь собственной комнаты на базе. От удара глухо застонала Лотта у него на руках. Неимоверно долгую секунду Глеб стоял, ничего не понимая, совершенно, немыслимо ошарашенный, и только ощущал как откуда-то, то ли из глубин вселенной, то ли из неисчислимого количества лет до настоящего мига и после, в него вливаются струи чистой незамутненной энергии, и та пропитывает его насквозь, переплавляет его всего в нечто, ранее совершенно невозможное и тихо укладывается внутри.
Осмысливать произошедшее было некогда и Глеб, кончиками пальцев подцепив ручку двери, понёс Лотту в ванну. Как бороться с гипотермией, было ему известно.
…Комплекс переживал времена некоторого застоя. Притока новых кадров за последние пол-года не было. Юный Сот двенадцатый, перерождённый мальчишка с душою и сознанием Збененша, пройдя после выхода из ячейки полное обучение и достигнув тринадцатилетнего возраста, вдруг стал замкнутым, раздражительным, без конца обижался и дерзил… Переходный возраст после Перерождения проходил значительно тяжелее, самый верный способ не повредить психику неофита заключался в том, чтобы дать ему возможность во всех основополагающих постулатах предстоящей ему жизни разобраться самому и на своём опыте. Идеально было, когда у неофитов просыпалась тяга к познанию и путешествиям. В такой путь отпускать их можно было спокойно, они некоторое время странствовали, могли даже при удачном стечении обстоятельств поступить в какое-нибудь учебное заведение; но, окончив его, (а ни ксилокопы, ни бомбусы ничего никогда не бросали на половине дела – если начинали, то доводили до конца), неизбежно возвращались обратно, в “Time of fate”. Так и Сот Двенадцатый, однажды, когда собиралась очередная миссия на Запад, забрался в вертолёт сопровождения и отказался вылезать оттуда наотрез, сказав, что хочет увидеть наяву места, которые с самого перерождения являются ему во снах. Разумеется, отговаривать Лютенвальд не стал, это было не в правилах Комплекса. Подошёл, долго поглядел в глаза, произнёс мысленно древнюю, как корни ясеня Игдрассиль, формулу, пронесенную через всю долгую жизнь с того самого памятного вечера, когда его, молодого, полного энтузиазма Ученика, ею же провожал в темноту наступающей Ритуальной Ночи Посвящения старый мельник Курт: «Иди туда, где пировал Тёмный Жнец, проведи там ночь, и возвращайся обратно…»
Миссия не вернулась. Короткие поиски были организованы, скорее, для очистки совести: все знали о бесчинствующих тогда на Севере Шуренских Беглецах… Но Збенеш был жив. Лютенвальд знал это. Для того, кто на короткой ноге со Жнецом, число «два» проклято, и там, где случились две встречи, неизбежно случится и третья…
Место Збенеша в Дюжине заняла Иминай – странная, самобытная местная девушка – вундеркинд, за несколько лет прошедшая обучение от старшей школы до аспирантуры и ставшая ближайшей соратницей Лютенвальда и первым человеком, который не только шагнул за порог «Зелёной двери», но и сумел вернуться назад. А в прошлом месяце и она отправилась в Полесье, сопровождать груз очередных порождений лютенвальдовских экспериментов — то ли научных, то ли алхимических безумств. Вернуться она должна ещё очень не скоро – пока конференция, пока утвердят и проведут испытания – пол-года, не меньше… Удовлетворить просьбу Джета Лебош принял решение ещё тогда, когда слушал сбивчивый рассказ этого канадского мутанта, больше похожий на захватывающий фантастический роман… Хотя, всё, что происходило за просвинцованными оболочками бункеров «Time of Fate», собственно, и было фантастикой для этого бедного, отброшенного на века в прошлое ядерным сумасшествием, мира.
Проблема возвращения из «Зелёной двери» стала для Лютенвальда навязчивой, почти доведя его до помутнения разума. Но, как он ни бился, что бы ни предпринимал, какие бы смелые ни выдвигал предположения и гипотезы, «Зелёная дверь» открывалась только на выход и обратно решительно никого не пускала. Кроме Иминай… В конце концов, учёный решился. Это открытие было его венцом, высшим смыслом всей бесконечной вереницы его жизней. И более топтаться на одном месте было нельзя. Нужно найти принципиально новое, дерзкое, революционное решение. Но ничем более дерзким, нежели идеей шагнуть в портал самому, Лютенвальд не располагал. Время сейчас было удобное: в отношениях с Западом относительная стабильность и даже некоторый застой, агентура работает слаженно, финансы не то, чтобы в роскошном, но далеко и не в самом плачевном состоянии, а сам профессор прошёл очередное перерождение всего пол-года назад, и теперь у него в запасе имеются как минимум шесть-семь десятков лет, а если во-время начать регулярный приём протовещества – то и доброе столетие.
В общем, Завещание на имя Иминай Вынтене он оформил на прошлой неделе, честь по чести, пригласив своего лучшего юриста и друга Акима Зертаки, одного из дюжины, которую завершали сначала Сот – Збенеш, а после – Иминай. Теперь оставалось только дождаться, когда откроется крышка ячейки Джета, убедиться в добром здравии последнего, и не пропустить мгновения, когда реальность в своём очередном витке пресечётся с темпоральным вектором обратного отсчёта, и можно отправляться в путь. А пока Лебош Лютенвальд сидел, рассматривая сверху разноцветную шестигранную мозаику «рамки», и прокручивал в памяти продолжение удивительной истории Джета.
Узнать правду.
Мир Ангъя. Алекс.
— Это Маллена.
— Привет, — отозвался Алекс нейтрально. Максим и Богуслав откликнулись куда более энергично и вскочили с кресел так, будто собрались от русалок удирать. Ну или догонять…
И неудивительно. Девушки в команду контакта не входили, а сейчас их навестила именно девушка. Светловолосая, светлоглазая, с какой-то удивительной мягкостью, разлитой в чертах лица, в приветливой улыбке… Алекс нахмурился. Уговорить ан-нитов изменить первоначальный план и отпустить его домой было непросто. Хозяева вполне резонно втолковывали гостю, чем чревато такое нарушение хода событий (ведь вирусы еще не прошли необходимых проверок!), объясняли, как сложно будет организовать незапланированный переброс на Землю, уговаривали подумать. Но не отказывали. Здесь вообще к понятию «семья» относились с большим уважением, и просьба гостя отправиться домой к погибшей или раненой жене была признана достойной.
Но тогда кто же эта светловолосая незнакомка? Вряд ли оператор переброски. Скорее… если присмотреться к ауре и прикинуть на глаз силы… ну, на Земле бы он сказал: менталист. Эмпат или даже телепат… довольно мощный. А если приплюсовать ту часть, что скрыта амулетом — очень мощный. Очень. Даже его барьер пробьет. Он таких на Земле не встречал даже в Стражах.
Так. И что это значит?
Старые навыки недоверия не так легко вытравливаются, и менталистам Алекс относился, мягко говоря, настороженно. Слишком легко им вторгнуться в человеческое сознание, слишком большое это искушение для человека. Даже он сам когда-то пробовал, когда выхода никакого не было.
Ну а теперь? Зачем она здесь? Что, если гость упорствует, его «переубеждают»?
Ты слишком тревожишься…
Что вам нужно?
Не нам. Тебе.
Я не просил помощи телепата. Зачем вы здесь?
Я не только телепат. Я специалист по связям. Не тревожься. Я не стану вмешиваться. Если сам не попросишь.
Зачем?..
Ты хочешь знать, что с твоей женой?
Некоторые вещи похожи во многих мирах. По крайней мере, в населенных людьми. Например, раскладное врачебное кресло… Склонившаяся над тобой фигура. И в данный момент это совсем не прибавляет спокойствия. Трусишь, Леш! А ну, нервы в коробочку! Главное — Лина, главное — знать.
— Спокойно.
— Хорошо…
Слова были только словами. Не было ни знакомого обволакивающего шепотка «подтверждения приказа», ни «сверла», ломающего барьер, ни мягких ниточек чужого влияния. Никакого воздействия. Просто слова. Спокойнее.
Маллена чуть касается изголовья — и кресло раскладывается-раздвигается, вынуждая даже чуть запрокинуть голову. Ее глаза — дымчато-серые, как туман в тени деревьев…
И с тонких пальцев срывается невесомое облачко полупрозрачной пыли. Что-то легонько кольнуло кожу, свежо и сильно запахло талой водой.
Какая странная методика. Что же это такое?
— Вода, Алекс-мир-Земля. Немного необычная.
— Вы все-таки «читаете» меня?
— А ты не закрываешься. Можешь поднять барьер — для этой работы сознание не нужно.
Все любопытнее…
Воздух странно сгустился. Задрожал… Замерцали на свету неведомо откуда возникшие струйки пара. Под внимательным взглядом Маллены они зависли в воздухе, переплетаясь и дрожа, и постепенно слились в подобие человеческой фигуры. Светящееся подобие.
— На тебе, Алекс-мир-Земля, две наложенные связи. И обе странные. Одна — родственная, но недобровольная. Связь по принуждению, настоящее преступление…Прости, я не буду вторгаться. Если захочешь поговорить об этом, скажи.
— Позже.
— Тогда о второй. Сейчас посмотрим… Она меньшей мощности, но… изумительно, какая структура… и сколько теплоты… Позволь, я посмотрю глубже. Девушка из пламени? Уникально.
— Ты можешь сказать, жива она или нет?
Он знал, что время воспринимается субъективно. Оно течет по-разному перед утренней побудкой и перед напряженной операцией, в тюрьме и во дворце, для человека на пляже и для человека на дыбе. Минута может пролететь как секунда, а может тянуться, как час. Но, наверное, ни разу в жизни это время не растягивалась в такую бесконечность, как сейчас, в ожидании ответа…
Могу. Связь не оборвана, посмотри вот сюда. Видишь этот узор? Если бы твоя пара погибла, он бы не пылал так — в десятки оттенков. Она жива, это абсолютно точно.
Он закрывает глаза. Ледяная гора рушится с плеч беззвучно, но какая же она была тяжелая!
Жива.
— Ты можешь увидеть ее глазами. Может быть, даже услышать.
Маллена приблизила искристую фигурку поближе. И нахмурилась.
— Только…есть сложности. Вы слишком мало пробыли вместе, чтобы ваша связь окрепла. После свадьбы мало. Понимаешь? В пределах одного мира хватило бы, а вот сейчас мало…
— Что это значит?
— Я могу усилить вашу общность, но за это придется заплатить. Не спеши, я ничего не требую. Просто чары даром не даются. Это как попробовать вырастить на молоденьком деревце сразу много плодов — оно засохнет или заметно замедлит рост. Заплатить придется тем, что ты больше не увидишь и не услышишь ее — пока не вернешься.
— Разве есть выбор? Давайте.
— Что ж… протяни руку. Коснись вот этого участка….
Прозрачно-туманный силуэт качнулся, на миг смазав очертания. Легко и плавно, точно призрак, слетел вниз. Узор — сложное переплетение бледно-золотистых и светло-красных линий — обвивал его с ног до головы, особенно концентрируясь на голове и груди.
Коснись вот здесь. У сердца.
Прикосновения он не ощутил. Ладонь прошла сквозь туман, обдав кожу сначала прохладой, потом жаром…в уши толкнулся шум, а потом исчез, и сквозь белизну и спокойствие комнаты Маллены проступили совершенно другие стены…
— Еще по ошейничку? — гостеприимно предложила Лина.
Анжелика прыснула.
— О да! Бармен, повторить!
Телепат Лора спрятала улыбку и покачала головой, а негодный Марк, притащивший по наводке своего приятеля эти самые рабские ошейники, ничего прятать не стал. Мальчишка сцапал с полки книгу, с деланной серьезностью водрузил на этот импровизированный поднос еще два темно-серых кольца и с поклоном преподнес фениксам:
— Ваш заказ, уважаемые госпожи.
Анжелика со смешком ухватила тот, что поближе, потыкала пальчиком:
— А он свежий?
— Обижаете, госпожи. Только вчера бегал! Можно сказать, специально в честь вашего прибытия отловили!
— Ну тогда ладно, — младшая феникс подхватила «улов» и отсалютовала им, как бокалом, — Ваше здоровье!
— И тебе не болеть! — Лина наложила на ошейник руку, погладила металл… и спустила с поводка феникса. Тот жадно «выпил» свою порцию наложенной магии и довольно «облизнулся». А между прочим, Анжелика – смотрите-ка! – уже следующий тащит! — Девушка, а вам не хватит?
Анжелика полюбовалась, как зачарованный металл превращается под ее ладошкой в серый порошок, хулигански сдула эту «пыль» и с сожалением покосилась на оставшуюся «выпивку»..
— Никогда не дадут повеселиться. Ладно, и правда пора. Эх, захватить бы кого для прикрытия… да Ян обидится. Ну хоть домой заскочу — переодеться…
— Опять переодеться? — подняла бровь глава клана, с удовольствием ввязываясь в непривычную, но такую приятную пикировку с подругой. Побег удался, «вызов» снят, все хорошо. Можно расслабиться, можно хоть немного отдохнуть… побыть собой. — О Пламя, похоже, у тебя мания менять оболочки.
Непутевая подданная прищурилась:
— Лора, по-моему, наша воскресшая напрашивается на дуэль. Я тебе что, гусеница?
— Неа. Ты просто вылитая змея из повелительского зоопарка — та, что каждый день шкуру сбрасывает. Она тебе не родственница?
— Это у тебя, кажись, змеи в родичах, — хихикнула Анжелика, — И очень ядовитые. Подумать только, кого мы пригрели на своей груди!
— Спроси Хранительницу, она точно знает.
— А как же! Только сначала переоденусь и пойду на бал — скорбеть о твоей безвременной кончине. Не хочешь предложить текст для некролога?
— Тьфу на тебя!
— Некролог? Ой, а давай я придумаю! — загорается Марк…
..и видение тает… гаснет… расплывается в оранжево-алом свечении. Растворяются стены маленькой пещеры, которая стала ему почти домом за пару месяцев, тает смешливая гримаска на лице Анжелики, исчезают лица Лоры… Марка…
Алекс открыл глаза. Глубоко вздохнул, бездумно рассматривая белый потолок.
— Связь использована, — прошелестел мысленный голос, — Надеюсь, ты увидел то, что хотел.
— Да, — голос послушался не сразу, и он повторил, — Да.
О Свет, он увидел то, на что не надеялся. Не было темницы, не было лица Дима.. и наручников на ее запястьях не было. Она жива. Она сво-бод-на. С ней все в порядке. Успокоить бы дыхание…
Этот кусочек мира, этот уголок покоя… Все хорошо.
— Спасибо, Маллена.
Поддавшись вихрю эмоций, он мысленно окружил фигурку Маллены ореолом из сотен цветов.
— Спасибо!
Пинок. Мир Земля.
Зоя.
Мир кувыркнулся. Мелькнули звезды… пропали, и Зоя, уткнувшись носом в нарядный пол, наконец поняла, что ее ударили! Кто? Кто посмел?! И тут же поняла — кто…
Потому что Он стоял рядом.
— Дрянь, — повторил Вадим каким-то не своим голосом. — Вставай.
Он никогда еще так с ней не говорил. И глаза… Зойка отрезвела в момент. Что она сделала? Почему он так…
— Вста-вай. Живо!
— Дим, за что? А-а! — незримый удар снова швырнул на пол, опрокинул на спину, тряхнул, как нашкодившего щенка…- Ай! Дим!..
— Заткнись. Смотри сюда.
Они уже были не на берегу озера — откуда-то вокруг появились светло-серые стены незнакомого зала. Момента переноса Зоя не уловила. Щека горела. А злость Повелителя путала все мысли хуже «пыльцы». Она даже не сразу поняла, что там на экране… кто падает, скатывается по ступенькам…. и вспыхивает живым факелом. Занимается огнем кроваво-красное платье. Даже трава на дорожке начинает гореть…Картинка дрогнула… перекосилась и замерла.
— Ну?
— Что?
— Не притворяйся. Гэс сдал тебя с потрохами, маленькая стерва. Принцесса сопливая. Мстительница дешевая, — Вадим не кричал, он говорил как-то очень ровно, но Зойка остановилась, только когда спину захолодила стена. И только тогда заметила, что пятится…. пятится, забыв встать.- Что скажешь, сестрица… а?
— Я…
— Ты думала, я не узнаю. Ты понадеялась, что я тебе спущу. Ты решила, что опять прикинешься овечкой и все сойдет, да?
— Я… Дим, я…
— Ты кем меня считаешь, принцесса ты бестолковая? Лохом, который купится на улыбочку и милые глазки?! Слабаком, который простит за нарушение своих приказов? Идиотом?! Отвечай, мать твою!
— Она же всего лишь охрана!- вместо голоса из горла вырвался какой-то цыплячий писк. — Дим, она только… она же только охранница! Дим…
Зал тряхнуло так, что Зойка зажмурилась.
— Плевать, кто она! Хоть транс, хоть протектор, хоть… змея из зоопарка! Ты нарушила мой приказ! Ты это вообще понимаешь, или тебе по голове настучать, чтоб хоть какие-то мысли появились?!
Крик — это уже было привычнее. Зоя незаметно выдохнула. Кажись, гроза пролетела. Покричит и успокоится. Надо же… Ну надо же, как разбушевался. Из-за кого, главное. Подумаешь, черная пташка…
— Дим, я больше не буду…
— Повтори?
— Я больше не буду. — буркнула Зоя. — Правда.
— Да неужели? — Дим еще кипел. Но такое уже точно было, и не раз. Так что ей стало спокойнее.
— Ну извини. А? Если б я знала, что ты так разозлишься из-за какой-то…
От неожиданности он замолк. А потом не успевшая встать Зоя вдруг оказалась плотно прижатой к стене.
— Мне кажется, ты плохо поняла, дорогая сестрица.
И такой у него стал голос, что девушка-демон замерла.
— Мне не нужны проблемы, Зоя. Мне не нужны те, кто оспаривают мои приказы. А ты все никак это не уяснишь…
У нее не было мыслей. Ни одной. Только страх. Не открывать глаза. Не шевелиться. Даже не дышать — чтобы не видеть… тогда, может быть, Оно… то, что посмотрело на нее глазами Вадима… может быть, оно ее не тронет…
— Надо же, даже труд тебя не исправил… — проговорил ровный, очень мягкий голос, — А он даже обезьяну, говорят, превратил в человека. Интересно, если дать тебе этот облик, как скоро ты поумнеешь? Или крыса тебе больше нравится? А, сестрица?
— Не надо… — Зоя так и не посмела встать, — Не надо… Дим…
Голос был как детский писк — слабый, бессильный. Жалкий.
— Открой глаза.
— Вадим…
— От-крой гла-за. Живо! — громыхнул голос. Глаза тут же перепугано раскрылись, но Повелителя Зоя не увидела. Вместо грозной фигуры брата перед ней замерла девчонка. Скорченная у стены фигура, растрепанные волосы… и побелевшее лицо. Оно казалось знакомым. Знакомым… только Зоя никак не могла понять, кто эта жалкая тварюшка и что она здесь делает. Свидетельница ее позора? Доносчица? Шпионка? И лишь заметив на виске золотую заколку — работу горной ведьмы — она узнала это лицо. Свое лицо.
Вадим просто поставил перед ней зеркало. Зеркало… Зойка машинально подняла руку — стереть размазанную помаду… Повелитель скривился:
— Принцесса… — сказал — как выплюнул.
Рука застыла, не коснувшись губ. И Зойка застыла. Что… что это?!
Ее лицо!
Та, в зеркале, тоже в панике схватилась за щеку и подбородок… а их уже не было. Лицо… лицо менялось. Мгновенное жжение, промельк серой тени — кожа скрылась под пробившейся шерстью. Нос почернел, резко уменьшился в пуговку и передвинулся вперед на хищно вытянувшейся морде, глаза сузились в черные бусинки. Пропали губы. Из прорези рта блеснули клыки. Что это… нет… Нет! Зоя задушенно вскрикнула, не в силах оторвать глаза от своего отражения. Но из горла вырвался лишь крысиный писк. Крыса… крыса… Нет!
— Нравится? Оставить? Говорят, крысы быстро учатся… в отличие от тебя, — казалось, это говорит не Вадим, а его тигр… дракон… кто угодно, но не Дим!
— Нет? — почти с сочувствием осведомился сволочной братец, — Ладно…
..Морда растянулась в стороны, губы припухли… и тут же отвисли. Пропавшие волосы вернулись, собравшись в лохматую жесткую челку, и, выпутываясь из ералаша волос, вверх поползли… ой, только не это… ослиные уши…
Осел. Она — осел! Гад! Пусти! Нет! Зойка дернулась, рванулась прочь — и ее тут же припечатало к стенке. Не вырвешься. Даже не пробуй рыпнуться. Сиди и смотри на свою уродскую морду. Любуйся!
Нахлынувшее чувство унижения было таким нестерпимым, что по серой шкурке сами собой поползли слезы. Она дернулась — вытереть… Рука наткнулась на шерсть. Зойку затошнило. Нет.. нет… я не хочу…
— Ну, сестрица, так какой облик тебе больше по нраву? Крыса? Корова? Курица? Может быть, гусыня? Помнится, ты кое-кого превратила в такую птичку.
Не в силах ничего сказать, Зоя отчаянно замотала головой — так, что слезы разлетелись веером.
— Я так и думал, — сообщил Вадим уже чуть спокойнее, — Есть существо… скажем так, более похожее. Вздорное. Упрямое. Бестолковое. Настолько бестолковое, что считает других глупей себя. Коза.
На этот раз девушка-демон даже не взглянула на свое отражение. Козья морда… у нее! Невыносимо… ужасно… только бы никто не увидел… Нет…
Открылась дверь. Закрыться, спрятаться! Не показываться в таком виде… Но она могла только всхлипывать. И проклинать ту минуту, когда решила, что ее Вадим не тронет.
Она не слышала, что сказал вошедший. Ничего не слышала. Она ждала, когда этот второй, исчезнет, а он все говорил и говорил… и, наверное, смотрел на нее. Разговор слился в дурацкий невнятный шум. Позор, позор, посмешище. Как я вас ненавижу…
— Прекрати реветь. Эта головка у тебя всего на пару дней. Пока, — Вадим щелкнул пальцами, зеркало растаяло… — И если ты, дорогая сестрица, еще раз позволишь себе нарушить мои приказы, то я обеспечу тебя этой подходящей внешностью надолго! Чтобы твои м-м-м… придворные видели, какой наследнице взялись прислуживать! И насколько пойдет корона к твоим рогам! Уяснила?
Она кивнула.
— А теперь — брысь в свои комнаты. Наследница…