Альгерд оказался на удивление любезным и предупредительным поначалу, даже предложил перебраться на время сеанса в уединенный гостиничный модуль. Мэрк только плечами пожал — одеться не проблема, пройти туда, куда прикажет клиент, тоже. Но вот в удаленном от станции модуле, который можно поставить хоть возле самого купола ограды, его вряд ли кто услышит и уж точно никто не поможет. А в этой комнатушке есть призрачный шанс, что на слишком громкие вопли от боли может прибежать хозяин… и вступиться. Или не прибежать, а потом просто слупить хорошие чаевые за молчание. И даже поможет спрятать труп — как раз за подсобкой расположен отличный полупромышленный утилизатор — такой, как положено по инструкции для станций, но что мешает туда убрать и мусор, похожий на остатки человеческого тела.
— Ты же умный мальчик, — вкрадчиво заметил Альгерд, подходя к замершему киборгу, — послушный…
Мэрк четко умел различать прикосновения клиентов: жадные, осторожные, исследовательские — он насчитал за годы на круизнике двадцать девять видов. Но у всех тех людей, даже откровенных садистов, руки были теплые — нормальной человеческой температуры. А у этого Альгерда пальцы и ладони всегда ощущались словно ледяные. И теперь, когда человек коснулся плеча, провел подушечками пальцев по шее вверх, очертил линию подбородка, бегло прошелся по щеке и векам, а потом стал почти нежно перебирать волосы ириена, — Мэрк почувствовал, что тело его само по себе вздрагивает. Чертова телесная реакция, на которую даже программно не получается воздействовать. Но, несмотря на все усилия, он не мог сдержаться: дрожал, пытался отстраниться, закрывал глаза. В этот момент, когда его гладили и ласкали, Мэрк думал о том, что даже безболезненные поглаживания от Альгерда выглядят и ощущаются хуже пытки от любого другого клиента.
— Ты же не хочешь испортить мне развлечение, чтобы твой владелец заправки узнал про тебя правду и вызвал ликвидаторов? Или ты думаешь, что он не успеет? Ну, ты же не декс…
Мэрк закусил губы до крови — да, он из развлекательной линейки, а не боевой. И у него на программном уровне вбито непричинение людям повреждений, превышающих тридцать два процента от состояния здорового тела. Да, он ни разу не убивал людей, и даже не понимает, как это можно сделать. Да, если он попробует, то неизвестно как себя поведет программа: может, импланты блокируют мышцы, и его полностью парализует. Или, может, удастся завершить задуманное — есть же специальные сценарии на удушение, вот только, отыгрывая его в этот раз, придется бороться еще и с собственной программой контроля. И, возможно, с приказами… Мэрк проверил данные и мысленно выругался — программа по-прежнему любого человека, которого он обозначал для себя «клиентом», автоматически записывала в строку временных хозяев. А что если попробовать не считать Альгерда клиентом? В комнате они одни, а он все же киборг и сильнее даже тренированного человека в четыре раза.
И пускай где-то на дворе ошиваются парочка дексов, каждый из которых может легко переломать ириену любую кость в шести местах, но ведь есть же у них опция угроза жизни хозяину… Мэрк непроизвольно поморщился, вместе с воспоминаниями о том ролике, припомнился и запах паленой шкуры — тот клиент любил живопись, и ему нравилось рисовать на живом холсте: разноцветным горячим воском по свежим прорезанным ножом ранам. Хуже этого клиента было только раздирать и расковыривать, по приказу администратора, подживающие раны, чтобы выцарапать застывший воск и только потом запустить косметическую регенерацию. Так отбросить лишние воспоминания… — почему нельзя всю память поместить в архив? Почему всегда есть какой-то участок, который не поддается программе форматирования? Мэрк сосредоточился — угроза жизни хозяина… можно взять хозяина боевых машин в заложники и приказать передать управление, но вот будут ли те дексы ему подчиняться? Послушается ли Альгерд? И не скрутят ли боевые машины ему голову раньше, чем он успеет что-то приказать — все-таки скорость реакции и параметры силы также отличаются в три раза не в пользу развлекательной линейки. Слишком много вопросов и слишком мало данных для анализа.
Горячая пощечина обожгла щеку, Мэрк привычно дернулся от удара, сфокусировался на недовольном клиенте. Боль была слабой, но она все равно отключила процессорное управление, как и всегда при любой боли сильнее первого уровня процесс отключался от контроля тела, передавая все на органическую часть. А ведь как удобно отдать управление профессору и ничего не чувствовать… На круизнике Мэрк часто слышал, как менеджеры релакс-зоны рекомендовали его самым беспощадным клиентам: «кибер-мальчик… дорогая модель… можно настроить человеческие реакции и нулевую чувствительность… вас это интересует?». Респектабельных клиентов такое интересовало, несмотря на то что Мэрк был дороже обычных кибер-кукол. Некоторые специально ради него и заказывали туры — о чем не раз говорили на сеансах, хотя что он им мог ответить? Что один клиент, пусть даже с самыми зверскими предпочтениями, лучше десяти клиентов в сутки — потому что человек устает даже от роли палача. Что он согласен, чтобы его купил любой из тех кто жёг, порол, бил, резал. Но вот только цена на сверхчувствительного дорогого кибер-мальчика была слишком высокой да и управляющий круизника не собирался продавать такую выгодную куклу — пускай восстанавливается и работает, а если совсем поломается, то тогда спишем и утилизируем… После третьего сеанса Альгерд хотел его выкупить — Мэрк смутно, сквозь кровавый туман боли чувствовал, как его осматривал менеджер, и думал тогда только об одном: чтобы его отнесли в подсобку к утилизатору. Альгерд был единственным человеком за все четыре года, к которому он не хотел попасть в руки.
— Господин? — Мэрк равнодушно смотрел в лицо клиента.
— Мне не нравится, когда ты превращаешься в куклу, — Альгерд едва не шипел от злости, но держал себя в руках. — Я ведь был добрым сейчас с тобой, но могу это исправить…
Второй удар Мэрк перехватил. У него никогда не стояло боевых программ или софта телохранителя, просто рука человека так медленно приближалась к его щеке, что он поймал ее, практически не задумываясь что делает.
— Попробуй… исправить, — сквозь зубы процедил Мэрк.
Альгерд, очевидно, был умным человеком, уж если он сумел заработать достаточно денег на свою прихоть — заполучить уникальную кибер-куклу, то просчитать минусы своего положение смог мгновенно и заметно побледнел. Охватившую человека панику можно было засечь без всяких сканеров — жаль, что справился с эмоциями Альгерд очень быстро.
— Хочешь поиграть, мальчик? — вкрадчиво шепотом поинтересовался он. — А я ведь тоже люблю сюрпризы.
— Хочу тебя больше никогда не видеть, — Мэрк стал медленно сжимать руку. Интересно, силы у него хватит, чтобы ладонь человека превратить в кашицу? Физической — наверное, но вот такую возможность Альгерд ему вряд ли предоставит.
— Это не проблема, я могу приказать своим мальчикам, чтобы тебе вырезали глаза. Или выбили? Как быстрее будет… — Альгерд уже успокоился. Очевидно, активировал чип и отдал кодированный приказ своим киборгам.
— Дверь заперта, — Мэрк засек приближающихся дексов. Значит, все-таки маячок. Некоторые клиенты, которые слишком беспокоились за свою шкурку, вживляли такие микроскопические бусинки в нёбо или челюсть. И могли дистанциионно отдать своим киберам любой приказ, просто прижимая бусинку языком. Примитивная технология, но более надежная, чем имплантирование специального чипа в голосовые связки.
— Не волнуйся, твоему хозяину я эту мелочь компенсирую, — Альгерд улыбнулся, выразительно указал на свою руку. — Хочешь проверить, что от тебя останется или… или сделаешь мне прощальный подарок? Один сеанс и все, мы распрощаемся, и больше никогда не увидимся. Согласен так?
— Зачем ты меня уговариваешь? — Мэрк отпустил руку человека. — Ты же можешь приказать или заставить.
— А мне интересно, когда человек сам себя удерживает, ломает.
— Ты ошибся, — Мэрк покачал головой. — Я не человек.
— Ты думаешь и сопротивляешься, ты живой. — Альгерд вытащил из сумки маленькую бутылочку. Сделал пару глотков. Мэрк быстро глянул, просканировал — витаминизированная вода. Клиент, который заботится о своем здоровье и не гнушается развлекаться с круизными секс-киборгами — интересное сочетание. — И я хочу, чтобы ты на все сам согласился.
— Я уже согласился, — озвучил Мэрк очевидный факт. Он ведь действительно согласился на этого клиента, правда тогда он не знал — кто именно заплатил хозяину станции за развлечение. Он пришел в комнату, разделся, позволил застегнуть на себе фиксаторы — впрочем, пока их еще не закрепили. А выходка с рукой — человеческой поступок, глупый и нелогичный. — Один сеанс, все что ты решишь сделать, но потом… ты меня больше не трогаешь.
— Конечно, мальчик, — Альгерд довольно оскалился, — я всегда держу свое слово. — Дексы остались караулить снаружи, но было ясно, что зайти для них — дело нескольких секунд.
Магнитные скобы, что намертво крепятся к любой поверхности, Альгерд поставил на пол в метре друг от друга, предварительно надев на них прочные кольца, вторую пару скоб пристегнул к потолку, подвесил на них цепочки с самонатягивающимся механизмом. И жестом пригласил кибер-мальчика занять место в импровизированном станке.
Мэрк стал, развел руки в стороны, вслушался в суховатые щелчки закрывающихся замочков. И закрыл глаза. Сутки. Может быть чуть больше или меньше — все зависит от того, как быстро устанет клиент, или как скоро ему надоест правильный киборг. Согласиться на сеанс и дарить садисту свои эмоции — все жа разные вещи. Мэрк быстро придумал, на что можно отвлечься, пока клиент изгаляется, проделывая все более сложные и страшные развлечения, — он сравнивал то, что творил с ним сейчас Альгерд, с тем, что было с ним на круизнике. И иногда даже криво усмехался — Альгерд не придумал ничего нового или неожиданного.
Порка нейрохлыстом — ожидаемо, еще в те прошлые сеансы, эта штука была у клиента любимой игрушкой. «Уколы боли» — тоже ничего нового, один раз Мэрк почти два часа выдавливал введенный под кожу и в мышцы гель, заблокировать эту разъедающую организм субстанцию имплантами можно, но вот избавляться от нее пришлось механически. Но тогда было сорок два блистера, а теперь только пять — Мэрк специально пересчитал упаковки с уколами. Чередование огня и льда — что-то в этом есть, особенно когда просто перестаешь чувствовать отдельные вспышки боли и все происходящее воспринимается как погружение в черноту, где нет ни начала, ни конца. Даже тебя самого нет, ты перестаешь быть и чувствовать отдельные моменты. Только общее ощущение черной, глубокой, затягивающей в свой омут, боли.
Перерыв оказался неожиданно долгим — Альгерд устал, взбесился из-за упрямства своей молчаливой жертвы, но требовать искренних эмоций приказом не рискнул. Нацепил на киборга комплект «змейка» и ушел в душ, а потом на пару часов завалился поспать.
Противостояние собственных мышц и имплантов примитивному сдавливающему механизму было бессмысленным. Мэрк не дергался, не напрягал мускулы, просто зафиксировал тело — это не резкие вспышки боли, которые отключают связь между процессором и организмом, а медленное и тупое давление, — и осторожно дышал. Местами «змейка» прорезала кожу и, опустив голову Мэрк несколько минут наблюдал, как медленно стекают струйки крови по израненному животу и груди. Пережимать раны было бесполезно — давление агрегата только сильнее станет, а если совсем не сопротивляться — то выставленный на предельную мощность механизм будет продолжать рвать тело. Наверное, эта игрушка рассчитана не только на людей, или не на такое продолжительное использование. Мэрк напряг руки — цепочки, скорее всего Альгерд тестировал на своих дексах, — порвать не получилось. Но прошло уже четыре часа и семнадцать минут — а он все еще жив, повреждения составляют двадцать три процента — да и то по большей части поверхностные.
Мэрк закрыл глаза — жаль, что у него никогда не получалось уйти в спящий режим. Он не помнил, когда у него перестала работать эта опция. Кажется после группового сеанса, когда компания контрактников устроила соревнования по силе удара, а он у них был в роли боксерской груши, которая еще и озвучивала результат.
Еще одна попытка активировать режим отдыха… Каждый раз когда включалась регенерация и перспектива утилизатора отдалялась, оставалось только лежать и отслеживать процесс восстановления, вместо того, чтобы уйти в запланированный сон и очнуться, когда раны закроются, биорганика восстановится, а организм выйдет на приемлемый, пусть и по нижней границе, уровень функционирования. Открыл глаза: не спал, просто стоял зажмурившись, когда Альгерд проснулся — нет, специально он не настраивался на биоритм человека, так вышло само собой. Равнодушно глянул в довольное лицо, отметил сверкающий в зрачках азарт сумасшедшего исследователя.
— Мне нужно повысить уровень энергии, — произнес Мэрк отстраненно. Есть не хотелось, да и показатели были в желтой зоне. Просто инстинкт привыкшего хитрить и выживать существа подсказал, что следует попросить хотя бы такой минимум. Если человек выполнит эту просьбу, то потом можно будет попросить о чем-то еще — например, о милосердии.
— Ты же можешь сутками не жрать, — немного раздраженно проворчал Альгерд, но послушно полез в сумку. — Как знал, что пригодится.
Мэрк вздохнул — садист оказался предусмотрительным. И, хотя от вкуса разведенной смеси подташнивало, но пришлось пить.
— Хреновая у тебя маскировка под человека, парень, — Альгерд довольно умело поил растянутого на цепочках киборга. Ни капли не пролил, даже когда Мэрк попытался отвернуться, человек придержал ему голову за подбородок. — Пей давай. Знаешь, я несколько дней готовился к этой встрече. А сейчас даже не знаю, что с тобой делать. Не та обстановка, не та атмосфера, не то настроение. Да и ты сам не такой, к какому я привык.
Мэрк чуть заметно повел плечами. Он прекрасно понимал, что мешает человеку — рамки, в которых ему приходилось себя загонять и удерживать. На круизнике можно было расслабиться по полной, а потом всего лишь доплатить. А здесь был хозяин станции, и непонятно, что именно связывает того мрачного и кряжистого мужика с киборгом: банальная возможность подзаработать или что-то еще, а ссориться с человеком, который мог бы быть полезным из-за игрушки Альгерд не станет — слишком предусмотрительный. Да и мало ли кого занесет на станцию — вдруг среди посетителей окажется какой-нибудь жалостливый придурок, связываться, особенно при наличии дексов, с такими себе только хуже делать. Может еще что-то тормозило энтузиазм альгерда — Мэрк не знал. Но точно видел, что от этого человек бесился еще больше. Интересно, а если его довести до срыва? Люди ведь тоже могут срываться. Мэрк прокрутил в голове архив прошлых сеансов с Альгердом — всегда слишком продуманный, рассчитывающий даже каждый удар, привыкший все держать под контролем. У таких людей мало «болевых точек», на которые можно надавить.
— Господин, — Мэрк провел языком по пересохшим губам. — А ты умеешь делать «огненный вихрь»?
Руки человека замерли на несколько секунд, но потом снова в прежнем ритме в тело киборга стали втыкаться промазанные серым раствором иглы.
— Нет, и мне это не интересно, — Альгерд открыл новый блок со стальными крючьями для спины. Мэрк знал такое развлечение: сделать узор, прокалывая кожу, потом между крючками протянуть цветные лески. Некоторые мастера на киберах таким образом целые картины создавали, рисуя узоры переплетением нитей. Даже конкурсы были на круизнике. В двух Мэрк сам в качестве холста участвовал. — Зачем ты решил со мной поговорить?
— Скучно, — коротко бросил Мэрк.
Альгерд неспешно закончил задуманный узор — Мэрк по расположениею крючков предстаивл себе картинку: контур замка с башенками, — а потом продемонстрировал, как с ним может быть весело развлекательной кибер-кукле. Через тридцать семь минут такого веселья Мэрка стало тошнить кровью. И он даже не попытался заблокировать рефлексивно сжимающие и пульсирующие болью внутренности.
Под вечер, когда Альгерд снова отдыхал, в их комнатку постучался хозяин станции, узнать «не надо ли чего-нибудь». Альгерд, недовольно ругаясь, вышел, прихватив чип-карту, и вскоре вернулся с ухмылкой победителя.
— Больше нас не побеспокоят.
Мэрку уже было все равно: будут ли их беспокоить или нет. Слишком сильное воздействие, слишком много боли, слишком высокое напряжение всех мышц, чтобы не кричать, и не сдаваться окончательно на милость своего палача — и система стала постепенно отключаться, по экрану поползли строки предупреждений, о том что из строя выходит один участок и блок за другим. Мэрк проверил таймер: с начала сеанса прошло девять часов и двадцать три минуты. Можно было подождать еще, потерпеть, но застывшее маской смерти лицо человека, расширившиеся от возбуждения зрачки, нежный до отвращения голос, ставшие чуть суетливыми движения — все это говорило о том, что клиент уже полностью расслабился, и что добровольно от своей игрушки он уже не откажется. А умирать вот так, почти в шаге от свободы и нормальной жизни, пусть даже такой как на заправке, было отчего-то намного обиднее, чем в комнатах круизнике.
Активировать подключение к искину станции было секундным делом, Мэрк все равно давно уже с ним сконнектился — еще когда хозяин дал ему пароль для выхода в Сеть. А вот дальше надо было придумать что-то правдоподобное, чтобы вызывать хозяина, но отправить сообщение на терминал станции не сложно, а вот как потом объяснять, как сумел это сделать будучи прикованным — не понятно.
Идея все же появилась, но слишком много было в плане всяких «если», но ничгео другого все равно в голову не приходило. Мэрк отдал команду на отключение света во всей станции — пусть и ерундовая неполадка, которую можно устранить быстро, но вдруг. Заставлять искин сбоить пришлось четыре раза, а потом владелец станции все-таки постучал в комнатку, причем настойчиво и попросил его впустить буквально на минутку — забрать дублирующий кристалл для искина, а то барахлит, гад такой, раз за разом. Мэрк выдохнул — кристалл он выпросил в запасной терминал давно, после удачного в плане клиентов дня. Вот и пригодился.
— Спаси!!! — крикнуть погромче было несложно. Человек бы после перенесенных пыток не сумел бы и слова громко произнести, но он же не человек, хотя и с человеческой чувствительностью к болевому воздействию. — Спа-а-а-си!
Альгерд снова вышел в коридор. Мэре прекрасно слышал, как клиент протестовал, утверждал, что все купить и оплатил до утра. И как хозяин станции настаивал на том, что он всего лишь заберет кристалл, потому что работать надо.
— Спасите!!! — снова громко прокричал Мэрк. Мог бы ещё звука поддать, но ведь полумертвые люди не выдают децибелы концертного певца.
В своем доме хозяин станции ориентировался отлично и, не обращая внимания, на растянутого в центре комнатки человека, прошел к угловому шкафчику с выдвижным ящиком. Мэрк через искин включил свет на полную. Не замечать что происходит в комнате хозяин станции уже не мог, да и при отличном освещении уже трудно сделать вид, что не видишь в каком состоянии находится парень.
— Знаете, не хочу мешать вашим развлечением, но я тут станцией заведую, а не трупами. И проблемы мне не нужны, — отводя глаза, пробормотал хозяин станции.
— Не переживайте, — Альгерд даже в залитой кровью одежде и с заляпанным алыми брызгами лицом умел выглядеть достойно и внушать доверие. — Не будет никаких проблем. За собой я сам все и всегда убираю.
Намек был слишком прозрачным и хозяин станции поморщился, кашлянул, прочищая горло. Не то чтобы он привязался к приблудившемуся на станцию парню слишком сильно, просто мальчишка оказался на удивление выгодным обитателем. И, если уж не с позиции человеколюбия, то хотя бы из благодарности за заработанные пареньком деньги, стоило бы вступиться. Глядишь отлежится и еще на вторую точку съездит, там поработает. Все эти мысли так отчетливо пропечатались на лбу хозяина станции, что Альгерд расхохотался.
— Я думаю, что мы сейчас уладим наше небольшое недоразумение. Ведь, наверное, это из-за моих приборов у вас электричество гасло. Сколько мне надо компенсировать? — Альгерд отработанным жестом бывало иллюзиониста покрутил перед носом хозяина станции браслетной чип-картой.
— Ну… за пару часов… — хозяин станции украдкой несколько раз поглядел на Мэрка. Если попросить слишком много, то можно не получить ничего — кроме хорошей плюхи от чужого киборга, от которой можно и концы отдать. Вряд ли человек, который убивает из своих наклонностей мальчишек будет церемониться с мужиком сорока семи лет. — Три тысячи будет достаточно, — робко предположил хозяин станции и собачьим взглядом впился в лицо клиента.
— Здесь четыре, — Альгерд небрежно сунул чип-карту в оттопыривающийся карман куртки хозяина станции. — И надеюсь, больше у вас перебоев со светом не предвидится.
— Никак нет, — убедительно замахал головой хозяин станции. — Я сейчас бесперебойник включу. — И торопливо вышел, даже не глянув на Мэрка.
Не торопясь, часа за два, по восточному склону, заросшему необыкновенными цветами, по мнению Витьки, редкими и, возможно, встречающимися только здесь, мы, наконец, достигли нашей цели. Решили передохнуть под тенями гигантских стен и даже отметить.
Василь Макарыч достал свой стакан и, налив в него добрых двести грамм, расслабился, закурил и начал:
— Во все памятные народом манси времена ходила тут золотая баба. Решила как-то она перевалить за Уральские горы. Испугались манси, и одна шаманка решила её остановить. Ударила бабу палкой, но страшно закричала баба, повалился лес, а шаманка превратилась в гору Койп. Мы как раз с запада сидим-то, вон гора. Смотрите — баба лежит!
— А я читал, — Витька, быстро скормивший крысе полбанки тушёнки и сделавший вид, что так и надо. — Я читал записки итальянца Александра Гальвани о чудесах Уральских гор. Он тоже упоминал про золотую бабу: «Куда идёт она, там страшный рёв».
— Это она всех инфразвуком отпугивает, — Сашка встал, потянулся и, посмотрев на Столбы и гору Койп, провозгласил вердикт. — Давайте внизу ночевать, у реки. Жутко здесь.
Лёха собирал рюкзак, братья тщательно тушили костёр, когда резко потемнело, и на плато, прямо на глазах, налетела туча. Мы поспешно надевали дождевики, когда раздался страшный разламывающий грохот-гром, до мурашек напоминающий крик.
Василь Макарыч присел на корточки и, втянув тощую шею в плечи, на подобие черепахи Тортиллы, внезапно изрёк:
— Я водил одного, уфолог Ермаков, сказался, так он ведал всё здесь. Сказывал: «Баба не баба, золотая, или нет, но робот с небес». Прилетали будто другие люди, да поломали и бросили. А она с тех пор ходит и зовёт. Повезло вам-то, голос её слышали, значит, тайга вам путь откроет!
— Угу, и ливнем отмоет, пошли, спуск долгий, — буркнул Санька и первым ступил на тропу.
Как ни странно, налетевшая туча не порадовала ливнем и рассосалась в небесах, оставив после себя курчавую шапку облаков. Мы повернули домой в прекрасном настроении. Но, попав в бурелом почти у реки, случайно свернули на медвежью тропу. Физически ощущая на себе чей-то взгляд, Витька, замыкающий наш отряд, расчехлил ружьё и загнал в ствол патроны. Крик — криком, но боялись мы хозяина тропы.
Пройдя в этот день более девяти часов, поставили палатки и повалились без снов, лишь разведя поярче костёр.
Под утро, вышедший на «крыльцо» Лёха видел толстый медвежий зад, исчезнувший в кустах при виде человека.
Мы возвращались знакомой тропой. Сегодня надо было пройти тридцать километров до горы Отортен.
Но до старой стоянки мы не дошли. Ноги, сбитые на перевале, отказались функционировать и, с трудом добредя до озера, упали на его каменистом берегу. Озеро Лунхтусаптур. Маленькое круглое горное озеро, усеянное по берегу мхом и морошкой.
— Вясной так цвятёт, так цвятёт, — повздыхал проводник, косясь на наши вещи. Там давно ничего не стучало, но он знал: у нас есть фляга… с коньяком. Я нагло перелил ещё дома литр «Хеннесси», позаимствовав из бара у отца, и не испытывал никаких угрызений совести по поводу содеянного.
Нам не улыбалось ждать «Урал» в грязи, пахнущей болотом, и делясь кровью с комарами. Поэтому, учитывая опережение расчётного времени почти на сутки, мы и решили свернуть, да внимательно рассмотреть сказочно красивое урочище Поритайтсори. Василь Макарыч покряхтел, но согласился.
Утром, обойдя озеро, начали подъём. Идти было очень тяжело, ноги не пружинили, а, наоборот, по колено погружались в густой мох, из которого тучами вылетала и впивалась в нас мошкара. Тем не менее, мы смогли обойти по северному склону гору Холатчахль и к пяти выйти на перевал Дятлова. Несмотря на усталость, через три часа спустились к истоку Ауспии. Ещё час с небольшим, и вот он — вход в урочище. Набрав дров, мы вошли в сказочное царство.
***
Костёр ярко горел. Гречневая каша с копчёной грудинкой одуряюще манила сказочно прекрасным запахом вкусной еды, и мы, похватав ложки, приготовились ужинать. Я рискнул достать литровую флягу. Через час мы уже не лазили за репеллентом, а лёжа смотрели на такие близкие звёзды и слушали Лёху.
— Есть сумасшедше интересная теория ядерной атаки, произведённой триста лет назад над этой территорией. Прикиньте, здесь нет реликтовых лесов, а почвы содержат пепел.
— Лёх, ну ты и загнул. Кто тут на кого нападал-то?
— Сие науке неизвестно. Мож, инопланетяне между собой чего делили, да и выстрелили.
— Лан, спать. Завтра гроты посмотрим, и домой пора. Ваньку-то родня точно потеряла.
С этими словами близнецы полезли к себе в палатку. А мы ещё немного посчитали звёзды и, тщательно изучив, как большой ковш мамы медведицы чётко указывает в сторону Полярной Звезды, расползлись по спальникам.
***
А снятся ли DEX-ам сны? Если бы он мог думать, то наверняка рассказал бы хозяевам, что снятся. Но думать он не имел права. Поэтому, просто находился в стасисе и точно знал, что срок подходит к концу, а он останется здесь навсегда, рассыпавшись в прах. Раньше ему не снилось ничего, но по мере приближения смерти, организм начал бороться, пытаясь разбудить свою органическую составляющую и получить хоть какие-то питательные вещества.
Ему мучительно снилось, как над неизвестной живой планетой быстро проплывали ночные косматые тучи. Иногда, из-за них мог выглянуть маленький яркий серп спутника. Тогда на удивительный мир сходил серебряный свет. В темноте плоские лысые, опалённые огнём, горы приобретали прежний объём, а сожжённые окрестности оживали. Он один остался практически невредимым. Патрульный галактический катер настиг его хозяев и уничтожил, несмотря на посадку в закрытом мире. Его выбросило наружу вместе со стасис камерой. Программа требовала немедленного отключения. Хозяев не было. И он не мог нарушить приказ процессора. Единственно возможное он уже сделал, установил камеру на максимум и спрятал её в пещеру. Сделав несколько оставшихся глотков питательной смеси, DEX глубоко вздохнул и включил свою могилу.
Сон повторился в сто сорок восьмой раз. Осталось два сна, до конца.
***
Утром южные склоны гор сильно укутал туман. Слабый ветерок неторопливо, но верно, гнал его на нас. Растекаясь, туманище сползал с перевала убиенных дятловцев и молча закутывал близкие шапки деревьев. Ветер удвоил усилия, и сумрачный гад опустился на нашу поляну. Поход пришлось слегка отложить. Зато мы приготовили обед, сварив подобие борща с кислицей, щавелем и даже маленькими яйцами неизвестных нам птах.
В какой-то момент появилась небольшая спасительная тучка и, уронив парочку капель, обеспечила наше путешествие по урочищу. Разогнав клоки мерзкой сырости, она спокойно уплыла в сторону гор и там, возмущённо пролилась холодным дождём. Солнце появилось и окрасило небо в положенный ему голубой, от края и до края горизонта, цвет.
Василь Макарыч резво встал и, попрыгав на прелой траве, встряхнул свой видавший виды ватник, махнув нам рукой.
— Пошли, молодежжжь…
Мы прошли каменные арки из забытых миров. Камни, полуразрушенные дождями и ветром, но будто опалённые минувшей войной, и вышли на поляну. Огромный ковёр из невероятных соцветий окружил нас кольцом, и ноги сами понесли вперёд, а мы, рассматривая великолепный природный музей цветов, прошли ещё пару странных арок и оказались на пустом каменном круглом плато. Контраст между поляной и этим мёртвым миром был так велик, что ступать ногами на эти серые плиты просто не возникало желания. Однако глазастый Витёк ухитрился рассмотреть тёмный провал, и наше зомбированное стадо, побрело рассматривать новый экспонат живого музея.
От дыры веяло сыростью. Внутри, как и положено, зияла чернота.
Василь Макарыч выудил кусок газеты из сапога и бросил его вниз, предварительно соорудив факел. Газетный кусок ярко вспыхнул и, моментально сгорев, высветил пещеру и огромный пласт горного хрусталя, прямо перед нами.
Витька произнёс сакраментальное «Ух, тыыы!», и они с братьями помчали за фонарями, оставленными в лагере. Лёха и Санёк пошли искать прямые палки, а я, достав верёвку, приступил к попытке намотать её на что-нибудь надёжное.
— Василь Макарыч, а с какого перепою у тебя в сапогах газеты-то? — подыскивая, за что бы зацепиться, неторопливо вопрошал я.
— Дык, для тепла, — также медленно и уважительно ответствовал мне собеседник.
— Ну, ты — хитрец! Слушай, откуда у Вас столько хрусталя-то? Вроде, нет месторождений…
— Может, хрусталь, а может, и алмаз гигантский.
— Да не, такого размера не бывает.
— А мы поглядим. Давай-ко лезь, а я верёвку подержу.
— С ума сошёл. Я подержу, ты-то точно не удержишь.
— Ишь, хитер. Меня, значить, сбросить хочешь, а сам всю добычу себе…
Я остолбенел. Наш проводник решил стать Рокфеллером и пригробить нас всех в этом урочище. Во, дед даёт!
Но тут появились ребята, и мы, привязав к шестам верёвку, и, заложив их за камни, решили начать спуск. Василь Макарыч, не моргнув глазом и не проронив лишних слов, как ни в чём не бывало, полез первым.
Перед нами предстала природная камера около десяти метров в диаметре. Посередине, в пустоте окружающего пространства стоял покрытый многовековой пылью хрустальный гроб…
— На цепях между столбов.
Не видать ничьих следов
Вкруг того пустого места;
В том гробу твоя невеста, — заунывно процитировал Саня.
— Угу, — согласился я.
Тут залётный камушек, попавший мне под кроссовок, неудобно повернулся, и я полетел на это безобразие!
Восемьдесят килограммов моей живой плоти, на миг, разлеглись на стекле. В следующий момент, я ткнулся лбом о неровную шишечку, у самого основания домовины. Раздался треск ломаемого стекла, и Витька, схватив меня за шиворот, с трудом оттащил от могилы.
— Маза… твою ж, ты, в коромысло… фака, — только и смог сказать я.
***
— Мазат воюж тыкор мыслофак, — кодовое слово было произнесено! Хозяин восстал из мёртвых и пришёл за моим никчёмным телом. Меня разбудили!
О родственниках можно многое сказать.
Сказать.
Потому что написать — нельзя!
Гнездо (убежище драконов). Макс.
— Вон, вон он сидит…
Тихий шепоток почти сливался с ветром и неплохо глушился птичьими криками, так что сначала я успешно пропускал его мимо ушей. Как и ветер, впрочем. И снег, успевший намести у моего бока целый сугроб. Но дети — чьи бы они там ни были — это не то, что можно долго игнорить. И скоро шепот (а заодно и шорох камня под неосторожными шагами, и шипение с хихиканьем) зазвучали куда отчетливей:
— Я сначала подумал, что он спит, а он…
— Тише.
— Да я и так… ой, осторожнее.
— Сам осторожнее, ты мне на хвост наступил!
— Тихо вы, услышит же!
— Не шевелится… не слышит? Что там такое интересное, в пропасти этой? Смотрит и смотрит…
— Может, позвать кого-то? А то он что-то давно на нее смотрит.
— Ну он же только на сферу больной? Был бы на голову — ему бы Следящего привесили. И в Бережители назначили кого-то… ну… посерьезнее.
— А что у него со сферой-то?
— С пламенем вроде чего-то…
— Чего — чего-то?
— Тихо вы!
— Сам тихо!
— А что не так? На вид вроде все как у всех…
На вид. Ага. Пропасть (вполне впечатляющая, кстати) резко перестала привлекать мое внимание. Не конкурент она детишкам, совсем не конкурент.
— Да я тебе кто — Старший? Не знаю! Не может он пламя кидать. И еще, говорят… да ты что, с сестрой моей сговорился? Она мне лапы оттаптывает, ты — хвост!
— Да я… ты сам его мне под лапы пихнул!
— А крылом я себя тоже сам по гребню приложил? Вот подожди, выберемся, я тебе тоже по шее долбану. Тогда поймешь, как это весело.
— Да я и ждать не буду! А ну, попробуй протянуть свое крыло — сразу по нему схлопочешь.
— А ну перестали цапаться, а то обоим чешую начищу!
Я невольно хмыкнул и покосился на мелочь: в пылу разборки драконья малышня позабыв о скрытности, уже вовсю толкалась хвостами-крыльями и шипела на три голоса. И абсолютно не замечала, что скальная расселина, в которой они прятались, давно осталась позади. Сосредоточенно пыхтящий клубок из толстеньких шей, по-детски коротких хвостиков и неокрепших лап-крылышек катался уже на каменистой неровной площадке…
И только наткнувшись на подставленное крыло, они озадаченно замерли.
— О чем спор, воинство? Мох не поделили?
Клубок распался. Три серебряных тельца, потирая пострадавшие места (каждый свое) жалобно уставились на меня темными глазками.
— Не спит…
— Не сплю, — согласился я. — Чего надо, мелочь?
Настроение было зашибись. Какая там в мире самая глубокая впадина? Марианская? Вот где-то там оно и болталось, мое настроение. Хотя в этом мире, может, и поглубже есть.
В этом мире много чего есть.
Черт его дери.
Погано у меня на душе, если честно.
Я не ждал от драконов сказки, нет — я вообще ни от кого никаких сказок не жду. Принцип у меня такой, так меньше обломов от жизни получишь. Толку с этого, правда, так себе — жизнь у нас на подляны щедрая, жди их, не жди, все равно по физиономии получишь. А дальше от тебя все зависит: удержишься на ногах или нет, и даже если нет, то уползешь — или останешься валяться, размазывая кровь и сопли…
Я всегда выкручивался. Хитрил, отступал, откупался, уворачивался, лишь бы удержаться, не свалиться совсем уж в болото, откуда не выберешься. Я всегда мог отступить и поступиться.
А теперь — все. Устал. Не могу. И не хочу ничего. Добило меня это наше «сафари на драконов». Этот экшен по подвалам и крышам с постоянным страхом подставить Янку и бабу Иру, это ныряние из кипятка в холод, когда только успел хвост из капкана выдернуть — а в тебя уже из ружья целятся, оказывается. Славкины отчаянные глаза, его слова, когда он думал, что умирает… что-то со мной не так после этого.
Я думаю про то, что надежды вернуться домой у нас почти не осталось. Толянов приборчик сгинул неведомо где, то ли у Эркки, то ли у бандитов, да мы и так не знали, как им все-таки управлять.
Я думаю про Янку и нашу бабушку — все-таки мы их бросили, бросили там. И что бы она в записках не писала, выжить одинокой старой женщине и маленькой девочке непросто даже в нашем мире. А тут? И быстро нам их не забрать — драконы.
Про них я тоже думаю. Драконы оказались совсем не такими, как нам представлялось. Нет, мы не думали, что это «кровавые твари» из местных легенд, но…
Вот что я раньше знал о драконах? Да ничего. Когда-то, когда еще мальком был, смотрел вроде какие-то мультики, мама сказки читала… и? Драконы и драконы, ящерицы такие вроде динозавров, летают где попало, живут в пещерах, с гномами у них еще проблемы — золото никак поделить не могут. И зачем им эта желтая железка? Какой с нее толк? Да что я понимал тогда? У нас в доме золота всего-то и было, что мамино обручальное колечко. Ну принцесс они воруют, в пещеры к себе тащат. В пять-шесть лет в принцессах я разбирался еще хуже, чем в золоте, и понять, зачем летучему ящеру нужны эти хныксы-ябеды в платьицах, мне было не по силам. Да и поди укради такую, она ж совочком дерется! Мама на такие высказывания улыбалась и обещала, что вот стану я чуть старше — и мы с ней почитаем «Хоббита»…
Не почитали. Даже не начали… Может, именно поэтому я никогда не ходил на кино про драконов? То некогда мне, то кино чисто для лохов, то… отмазки, они всегда находились. Да ладно, чего теперь.
Вряд ли инфа из наших фильмов пригодилась бы. Все равно тут все по-другому.
Три пятихи назад. Гнездо.
…Доплюхали мы до этой долины уже где-то перед рассветом. Я да Славка с магом, да пара молодых драконов, да один взрослый. Я так понял, что это тот самый Ритхин Следящий, которого она траванула сонной травкой при побеге из дому — очень уж он… следил, в общем. За всеми сразу. За дорогу мы перемерзли-перетряслись — я всерьез думал, что хвост отвалится. Причем не только я — Ритху вообще колотило, как нарика при отходняке, а сопровождающие, до сих пор кое-как отвечавшие на бесконечные Славкины вопросы, замолчали намертво. А попробуй поговори, если зубы стучат…
Один надзиратель Следящий («зовите меня Старшим, юный Крылатый!» Джедай, блин, недобитый…) вполне себе бодро махал крыльями. И еще успевал мотать нервы всем троим. Славке — вопросами и увертками в стиле «знать тебе это рано еще, о юный падаван». Ага, не выношу я джедаев. Как догадались? Ну их нафиг, добрых, мудрых и светлых. Посмотреть будущее у них, видите ли, мудрости хватило, а помочь мальчишке выкупить маму — мимо кассы? Это не по-светлому? Целый Орден Добра, мать его так, и что? Планету перетряхнуть, чтоб принцессе, значит, власть вернуть — самое то, а мальчишка и так перебьется. Ну да, он же не принцесса. Каждому сопливому пацану помогать — светлости не хватит. Тьфу!
Мне с этого непрошеного воспитателя с какого-то лиха достался сначала резвый допрос, а потом странный взгляд и загадочное пожелание не опережать ветер. Пока я соображал, что это значит, и почему на меня смотрят, как больного котеночка, джедаистый тип уже отвалил и принялся за драконку.
Ритхе выносили мозг воспитанием. Нет, дурацкого вопроса «Как ты могла?» самозваный воспитатель не озвучил. То ли был умней наших детдомовских воспиталок, то ли не по-драконьи это. Вместо этого на голову Ритхе холодным дождичком сыпались варианты ее неслучившегося будущего. Невеселые, скажем так, варианты. Мы, в принципе, сами понимали, что судьба, подбросив нас в тот подвал, сработала на Ритхину удачу. Но до сих пор не понимали, как сильно ей повезло. Те бандосы были, конечно, звери и твари, но это всего лишь обычные бандюги. В крайнем случае, девчонка просто умерла бы там. А ведь могли быть и другие варианты. С нелегальным драконьим питомником. С охотничьей гильдией, что по слухам, спелась с кое-кем из магов, и теперь норовит брать драконов живыми, но моментально калечит, так, чтоб было не вырваться… С самими магами и тайными лабораториями. С ренегатами, которые неплохо освоили разделку драконов на ингредиенты…
Даже я проникся. Да что я — даже наш чародей-недоучка. Он, правда, сначала попытался рыпаться, но Старший, недобро наклонив голову, рыкнул что-то про седьмой пункт в каких-то уложениях, и Терхо притих. Забился поглубже под крыло и что-то безрадостно соображал. Ритха, наверное уже триста раз проклявшая свою дурость с побегом, покорно терпела. А что ей оставалось?
А потом мы прилетели. Горы, уже давно смутно маячившие впереди неясной темной массой, вдруг как-то выросли, надвинулись, дохнули ледяным ветром… очень знакомо дохнули.
И я невесело хмыкнул, присмотревшись к знакомой вершине с косо срезанной верхушкой. Кажись, где-то в здешних окрестностях я впервые таращился в незнакомое небо и пытался попасть замерзшими пальцами по кнопкам сотового? Вон там, через ущелье, у выгнутой подковой скалы, мы кое-как спускались, и «слабак на инвалидном кресле» ругался и кидал в меня снежками, заставляя встать и топать вперед, мужик я или кто? Так нефиг расклеиваться! Подъем, Макс! Ну, давай, ну вон там впереди огонек, видишь? Ну еще немного…
Задыхающийся Славкин голос зазвучал в ушах почти как тогда, и я невольно покосился на летящего рядом дракона. Он оживленно болтал со Старшим, но взгляд почуял и повернул голову: что, мол, такое?
Я отмахнулся крылом, отвел взгляд, а сам продолжал вспоминать… свое высокомерное «пацан» и его упрямство, с которым мой невольный напарник намертво стиснул в худых пальцах «недофонарик». Шелестящий голос, предложивший мне накидку от ветра… промелькнувший в небе драконий силуэт… навалившийся страх и мои злобные мысли про слабака, которого я одной левой…
А слабак-то покрепче меня оказался.
Вот так, Воробей.
— Смотри, Макс, наша вершина!
Заметил.
— Ага…
— Пограничье, — прохладно заметил Старший. — Вон за тем хребтом — территория драконов.
О, нарисовался. Полчаса назад, когда Ритха как раз выслушивала очередной вариант- с выманиванием ее родичей на приманку в виде непутевой дочки — один из молодых драконов подлетел к нему и чего-то виновато рыкнул. Старший тут же от девчонки отстал и переключился на новую жертву. Ему что, без полоскания мозгов жизнь не в мед? Летит, чего-то парню втирает, причем летит сверху, и ощущение такое, что младшему вот-вот в спину вцепится. Или крылом приложит. И никто, что интересно, не заступается… будто так и надо.
Хороши порядочки. Хотя где не так? Везде кто при силе, тот силу и показывает. Может, зря мы все-таки к этим «родичам» собрались? Ладно, поглядим.
А смешно получилось. Откуда явились в этот мир, туда и вернулись. А если бы мы тогда пошли в другую сторону?
Но между прочим, этой территории хорошо бы оказаться поближе, пока мы еще драконы, а не ледышки. Не помню, когда я последний раз так мерз тут. Даже странно.
Драконья территория меня не особо впечатлила. Сначала. Снег и камень, снег и камень, изредка серо-черные растрепанные кусты. Посмотреть не на что. У границы, правда, мелькнуло что-то — пять-шесть драконьих фигур у скалы с темной кляксой пещеры, и я прищурился, пытаясь их рассмотреть эту… деревню? Поселок? Там еще стоги сена вроде были, и мелкие шарики, похожие на овец… но над ухом тут же рявкнули, требуя не смотреть в ту сторону и вообще поторопиться. Пришлось снова вернуться к скалам, кустарникам и бесконечным снегам. И ветру, выдувающему из-под чешуи последние крохи тепла…
— Ну и холодрыга…
— Из еды ничего не осталось, — невпопад откликнулся взрослый дракон, — а что-то искать некогда. Спешим. Потерпишь?
— Куда я денусь.
Интересно, при чем тут еда? Хотя понятно… Без еды, как известно, и ни туды, и не сюды. Тем более, такой громадине.
— Ширх немного не рассчитал. На ловушки пришлось много потратить, — вздохнул Следящий. — Как самочувствие?
Я хотел огрызнуться, но оказалось, что вопрос был не только мне — Славка, Ритха и два ее соплеменника довольно дружно откликнулись, уверяя в своем прекрасном состоянии. Даже Ширх, который чего-то там не рассчитал. Я тоже присоединился к дружному хору — после внимательного взгляда Следящего. А зря.
С этой минуты дракон, не отлипая от Ширха, принялся подгонять нас так, словно участвовал в каком-то драконьем стритрейсинге и боялся проиграть. Ветер уже не свистел, а ревел в ушах, леденил чешую, кусал морозом лапы и хвост и подбирался к сердцу. Говорить невозможно : попробуй только приоткрыть пасть — и ледяной воздух забивает горло напрочь, хорошо, что драконы не кашляют…
Уже можно не бояться увидеть что-то не то — слишком быстро оно проносилось мимо, сливаясь в черно-бело-серую ленту. Да и не хочется. Снег. Скалы. Бесконечные чахлые кусты. И снова скалы…
Долго еще? Устал. И холодно, холодно, холодно, и усталость наваливается, на снегу бы полежать. Меня даже не слишком волнует, что там такое светится впереди.
Что-то беспокойно спрашивает Славка, но я уже не слышу: рык Следящего раскатывается над очередным ущельем, и я уже не удивляюсь, когда на спину и глаза падает какая-то темная тяжесть. В последний момент успеваю увидеть странное — светящееся оказывается горизонтальной щелью поперек горы. Мне даже кажется, что она… расширяется?
Не может бы…
Вот так мы и прилетели. Я-то удивлялся, как это подозрительных-непроверенных незнакомцев, бывших человеков так легко приняли в родственники. Это в условиях-то «холодной войны» между людьми и драконами. Да еще с настоящим человеком-магом под крылышком. Да после нашей выходки с ловушкой на Архата. Из города спасли, в семью позвали, в тайное убежище пригласили, секреты раскрыли… счас. Два раза.
Из города вылетели — к нам на хвост тут же еще двое драконов повесилось. Крепеньких таких, подтянутых — Ширх и Харрох. Сопровождать, чтоб мы ненароком мимо секретного убежища не промахнулись. А на подлете — перехват контроля и специальная нашлепка на глаза, чтоб драгоценные новые родственнички их куда не надо не пялили. А как прилетели, сразу под крылышки — и куда надо.
Хорошо еще, допросы у драконов без членовредительства. Крылья-хвосты не выламывают, пониже пояса не бьют. Только я тогда про это не знал. Когда нас, не снимая нашлепок, не слишком ласково волокли по коридору, брыкался просто на автомате. И по шее мне дали тоже без особой злости — так, для порядка. А когда услышал рядом захлебывающийся крик, рванулся так,что нашлепка с глаз упала.
Если только…
Если это…
Если…
Кричал не Славка. Он и Ритха, крепко схваченные под крылья, замерли неподалеку, в громадном… зале? Ангаре? Но они молчали и выглядели целыми и непомятыми, только встревоженными — беспокойно озираясь — тоже крик услышали.
Кричал тот самый молодой дракон из сопровождающих, Ширх. Полыхала в желто-белые вспышки тонкая дорожка на потолке, наливался мутноватым сиянием желтый камень, здорово смахивающий на огромный алтарь. А четыре крупных дракона обступили Ширха. Он бился, выворачиваясь из захвата лап и крыльев, на запрокинутой голове пламенела корона, сумасшедше просверкивая красным…
— Осторожней.
— Фиксируйте хвост!
— Ближе…
— А вы чего замерли? Тащите молодежь отсюда, это вам не брачные игры!
Нас тут же потащили дальше. Нашлепку мне нацепили не сразу, и я успел увидеть, как бьющегося дракона толкнули на алтарь… и крик стих, будто его обрезало.
Ну здравствуй, новая семья.
Горячая получилась встреча. Родственная, ага.
Кажись, с родичами нам повезло? Не хуже, чем в прошлой жизни…
— Что тебе приказали маги?
— Я уже говорил. Ничего.
— Харрриш, подержите ему голову. Что тебе приказали маги?
— Ничего мне не приказывали! Я с ними не общался!
— Неужели? И поэтому один из них приехал на спине твоего товарища?
— Это случайно вышло…
— Разумеется. Проникновение всегда выглядит случайным. Смотри мне в глаза, детеныш.
— Я… не… вру…
Какой язык тяжелый, почти невозможно шевельнуть. Почти невозможно выдохнуть ответ в желтое пламя, пляшущее перед глазами…
Я не вру. А мне не верят. Смешно…
— Конечно. Магов ты не знаешь, про императивы не слышал и вообще ты из другого мира и сюда попал совершенно случайно. Верю-верю. Так что тебе приказали маги?
На допросах молчать нельзя. Что компания Витьки Робокопа из лицея, что кодла «патсанов» нашем детдоме, что родная милиция — все они очень почему-то очень негативно относятся к тому, что жертва их внимания перестает дергаться и отмазываться, а вместо этого ударяется в молчанку.
«Че, самый гордый? А ну, пацаны, пощекочите этого фраера, пусть подаст голос»… «Тебя сюда помолчать притащили? Не зли приличных людей, Воробейчик»… «Ага, заткнулся? Точно он, тащ сержант! Он, он этот ларек обчистил! Давайте его в камеру, а? Запоет соловьем!»
Люди не любят, когда на них не обращают внимания. Нелюди, наверное, тоже…
Несколько уроков мне хватило, и я всегда старался отбалтываться до последнего.
Только в этот раз не вышло.
Я слишком устал. И слишком злился. И слишком хотел сказать, куда этой сволочи пойти и где искать своих магов, если он так жить не может без их приказов, козел драконистый… и чем им там друг с другом заняться стоит…
Только теперь я был тут не один. И если раньше от моих ответов зависело только то, сколько дней или недель придется отваляться на койке, то сейчас тут рядом, где-то за стеной был Славка. И Ритха… и вельхо этот непутевый, добровольно сунувшийся вместе с нами к черту в пасть. Свои… раньше сказал бы — своих нет, и не надо. Кто тебя лучше всего знает, а значит — круче всего подставит? Они самые… И даже если не подставят и не сдадут, все равно не надо, потому что свои, близкие — это тот поводок, за который рано или поздно дернет кто-нибудь не свой. Нет, оно вообще-то все так и есть… только вот без них — совсем пустота. Серая, тоскливая. И даже самая роскошная плазма эту серость не раскрасит. Славка ли мне втолковал или я сам уразумел, не знаю. Но теперь понимаю: когда ты один, когда за тобой никого нет и никто не ждет, это уже не совсем жизнь…
Так что сейчас у меня есть за что держаться. Какие ни есть, а свои.
Придержи норов, Воробышек… думай как выкрутиться.
Если бы еще мозги что-то соображали. Но сначала усталость и холод, потом внезапное тепло — и мысли будто ватным одеялом накрыло. А еще дым. В пещере светло, но почему-то справа и слева от меня горят короткие, толстые, очень дымные факелы. Голова… кружится…
— Ты подумал?
— Не о чем…
— Ни о чем, а о ком. Вспомнил, что говорили маги?
Я стиснул зубы, сдерживая свои «полезные указания». Не о том думаешь, Воробышек. Надо какой-то убедительный аргумент, надо что-то, чтобы поверили… ну встряхнись же…
А им, оказывается, не нужны были ответы.
— Посмотрим…
Драконьи глаза вдруг оказались совсем рядом, близко-близко, и странным светом стала наливаться корона над серебристой головой… Это было почти красиво.
— Держишь?
— Да, — буркнуло над ухом, и на спину снова надавили, несильно, предупреждающе: не рыпайся, мол. — Можно.
Сияние усилилось. Льдисто-синие, почти черные глаза смотрели в мои. Холодно…
— Что вы хо…
Голос исчез. Сначала у меня в горле, потом везде. Поплыла и пропала и пещера странно-правильных очертаний, и три дракона, намертво вжавшие мое тело в кучу остропахучих листьев… осталось только льдисто-синее сияние, мягко мерцающее где-то, кажется, в мозгу.
Ширхссст!
Желтоватая вспышка. Короткая противная боль, как от несильного удара тока. Сдавленный стон, выдохнутый, кажется, мне прямо в ухо… и разом вернувшееся зрение.
Пещера была на месте — довольно ровный параллелепипед, с округлым потолком, смахивавшим на своды знаменитой Грановитой палаты, но куда как повыше, с рассыпанными по нему крупными светляками, подозрительно похожими на те «лампочки» в избушке… пол тоже никуда не делся — теплый и ровный, засыпанный темными, упруго пружинящими листьями негорючего местного дерева.
К сожалению, драконы тоже никуда не исчезли. И отдернувший голову «следователь» рассматривал меня теперь уже откровенно не по-хорошему.
— Какой… интересный результат, — процедил он, — и чего ты этим хочешь добиться, детеныш?
— А вы? — не успел я схватить себя за язык. Мне было странно легко, точно эта вспышка сдула часть мути в голове, и злость тоже была какая-то легкая, веселая… и быстрая такая — не удержишь.
Что… что это сейчас было? Что он сделал?
Дракон по-змеиному качнул головой — влево-вправо, влево-вправо. Как танцующая кобра.
— Допустим, я поверил, что ты не любишь магов. По этому твоему… темпераментному пожеланию. Но это ничего не меняет.
Это что, это он мысли мои сейчас прочитал?!
Ничего себе… неожиданности. Но если так, то может…
— Темпераментно? Это что ты там такое вычитал, Орраш? — дракон, придерживавший меня за левое крыло, заинтересованно придвинулся.
— Ничего особенного, — сверкнул глазами следователь. — Так, кое-какие человечьи повадки. Но еще раз повторю: это ничего не меняет — мы не пускаем к себе человечьих выкормышей с их пакостными сюрпризами. Понял, детеныш?
Тут и не захочешь — поймешь.
— А я сюда и не рвался. Завяжете нам глаза, выпихнете из ваших гор — и больше никогда не увидите.
А что? Мечтать не вредно! Если мечты не озвучивать… Нет, при других условиях могло прокатить, но сейчас драконьи морды налились откровенным скептицизмом.
— После стольких усилий сюда попасть? — почти мурлыкнул дракон. — Трогательное спасение нашей девчонки, героический перелет через человечьи земли — и все только для того, чтобы доставить ее сюда. И сразу улететь? Верю-верю. Только если придумаешь что-то более убедительное.
Гад.
— Ничего другого вы не услышите. Потому что это правда.
А это почти приятно — в кои-то веки не врать.
Был бы я один — все-таки попробовал бы выкрутиться. Вранье-то оно действительно порой поубедительней правды будет, а врать я более-менее умел. Можно ведь таким придурком прикинуться, что не только отпустили бы — еще и сами выпнули б, да еще проводили бы до границы — чтоб с гарантией и подальше. Только Славку ведь тоже спросят, а он правильный да честный — все как на духу выложит. И?
К тому же, если тут читают мысли…
— Не услышу? Знаю, что не услышу… — снова прищурился следователь. — Но мы-то ведь умеем не только слушать…
— А что?
— То, — фыркнул мне в ухо тот, что интересовался мыслями. — говори, парень, по-хорошему.
Понятно, дошло до угроз. Интересно, можно ли избить дракона? Что вообще с нами можно сделать? Что действительно можно? Мы ведь ничего про них не знаем. Ритха на высказывания мага про кровавых тварей смеялась, но про драконьи порядки особо не рассказывала… вроде как ни чему было… а может, и сама не знала. Что у нас дети знают про ФСБ, КГБ и тому подобное?
Впрочем, дракон-следователь мне отвечать не собирался. Он снова придвинулся. Голову плотно охватили чьи-то крылья.
Я напрягся.
— Смотри на меня, детеныш. И попробуй все же вспомнить, что тебе приказали вельхо?
Вот дятел!
На этот раз все прошло быстрее. Мерцание короны, взгляд глаза-в-глаза, неяркий промельк света. Только тряхануло сильнее. Как за чайник схватился. Закололо кожу, трепыхнулось сердце, и заломило виски — резко. Неприятное ощущение тут же прошло, но мне хватило.
— Черт…
— Жаррруг! — прошипел в такт голос «следователя» — ему, похоже, досталось сильнее, и поднимался он с пола. По вздыбившейся шкуре точно волны заходили — потускневшая чешуя дергалась, никак не желая улечься на место.
— Орраш, ты как?
— Что это с тобой такое?
— Позже! — оборвал «следователь». Помотал головой, вдохнул-выдохнул. И снова уставился на меня. — Вот даже как? И ты думаешь, твоя защита долго выдержит? Кто ставил, маги?
— У меня нет защиты…
— А обещал не врать, — как-то безразлично бросил дракон. — Ну тебе же хуже.
Или есть?
Так. Так… Сердце продолжало стучать, хотя больше ничего не болело. Что это было? Он хотел прочитать мои мысли, как в первый раз, так? Так. Но что-то пошло неправильно… что-то не получилось. Почему? Черт, почти жаль. Если б прочитали — может, и отцепились бы. А так…
Судя по хмурой морде дракона, теперь он точно не отцепится.
— Орраш, может, подождем? Мало ли…
— Именно что «мало ли», — прежняя чуть ленивая, напоказ, самоуверенность с него слетела, и сейчас он беспокойно теребил листья кончиком хвоста. — Именно сейчас, когда мы одни, а Старшие на ритуале, когда перелом зимы и защита слабеет, в убежище прилетают двое чужаков с невероятной историей и спасенной девочкой на крыльях. Даже мага в подарок приносят, словно рассчитывая, что после такой дурости их никто не заподозрит, почитает безобидными дурачками… или не будет проверять слишком дотошно. Верно, детеныш?
— Нет!
— Конечно… — хвост хлестнул по полу. Закружились подброшенные листья… — Это все случайность? Поэтому один из драконов болен и вызывает жалость одним своим видом? Поэтому у второго не читаются мысли? Поэтому их вельхо просится быть с ними рядом?! Чтобы магу легче было отслеживать их и контролировать?!
— Нет, я рассказывал! Он просто влип во все это, и…
— А может, правда не контролирует. Может, его предназначение — всего лишь оттянуть наше внимание? Мы избавимся от него и успокоимся…А когда мы успокоимся и выпустим вас из-под надзора, сработают вложенные императивы, и наши новообретенные родственники сделают… что?
Темные глаза дракона лихорадочно блеснули. И снова стало холодно.
Он не поверит. Такие никогда не верят — они проверяют. Всегда, все и всюду. И я ничего не смогу с этим поделать.
Как же нам тут не везет, в этом мире…
— У людей есть такая болезнь — паранойя. Слышал? Это когда все кажутся врагами.
Дракон медленно качнул головой.
— Не слышал. Может быть, такая болезнь действительно есть. Только понимаешь, детеныш… нам ничего не кажется. Те, кто не умел подозревать, кто предпочитал доверять — они уже умерли. Остались только мы. Поэтому прости, конечно…
Но все-таки: что тебе приказали вельхо?
На каком-то вопросе… четвертом?… нет, кажется, пятом.. пещера все-таки пропала.
Драконы тоже.
Осталось только касание к шее, душистый лиственный ковер, такой мягкий. И плывущие по сгустившемуся, очень горячему воздуху голоса…
— Да что такое происходит…
— ..слабый…
— Орраш тоже…
— …больной? … ее нет… проверь второго, тот ведь и так еле-еле…
— …все стопоры… Ширхх…
— Еще одно… снежники…
— …поздно…
Как жарко.
С золотом меня тоже накололи. Ритха говорила, что я-дракон смогу притягивать золото, объясняла, как, а у меня не получается. Самородки выныривают из земли, но стоит мне протянуть крыло, как блестящие камни с издевательским хихиканьем увертываются от моих «щупов» изакапываются в землю… или ныряют драконке под крыло.
— Ты не дракон, ты воробей, — хихикают желтые камушки, почему-то с глазками и лапками.
— Дракон-инвалид! Ха!
Я сердито напрягаюсь — ну хоть что-то у меня должно получаться? Но вместо золота из земли вырывается лава. Она как золото, расплавленное золото, только… только… в следующий миг эта волна накрывает меня с головой.
Я горю…
Здесь нет снега, нигде нет, везде только голая земля, мусор и камни, и от земли пышет жаром. Я ищу хоть что-то прохладное, хоть тень, хоть лужу какую-то, и завидев блеск, бросаюсь вперед — неужели вода? Нет. Плазма, новехонькая, и айфон рядом, круче некуда. Владей, Воробей, мечтал ведь!
А воды нет. И ни Славки, ни бабы Иры, ни Янки.
Только эти мертвые вещи… и пепел.
Когда «здесь» стало не жгуче-душным, а прохладным и свокойным, я не знаю. Кажется, я спал, потому что только во сне мне мог привидеться мирный разговор Славки с одним из «следователей». Хотя нет, не мирный. Славка явно злился:
— …сделали?
— То же, что с тобой. Сканирование через наложение сфер и проверка на вложенные императивы.
— И все?
— Да. Не смотри так. Клянусь, это было только сканирование, и то неудачное. Что еще мы могли сделать, по-твоему?
— Тогда почему я на ногах, а он — на этом вашем стопоре без сознания?!
— Я не знаю! И почему Орраш лежит на соседнем стопоре, я тоже не знаю!
— Параноик твой Орраш. Правильно Макс ему сказал.
— Послушай, ваша история и правда выглядит очень… неправдоподобно. Инициация без подготовки и проверки, чужаков, да еще зеленой молодью, и настолько удачная — вероятность такого настолько мала, что никогда никем не рассматривалась. Ваше появление в свете побега Ритхи и прочих событий… можно понять, почему мы не поверили. А тут еще Ритха рыдает в три дождя и во всем обвиняет себя, свою самоуверенность и свои кривые лапы, маг трясется так, что слова из него не выжмешь и просится к вам, ты шипишь и заступаешься за всех вместе… А твой Макс не читается! И Старших нет. Вот что мы еще сделать могли?
— Не читается?
— Именно. Первое сканирование прервалось, Орраш нарвался на защиту и прочитал только самый поверхностный слой. Второе прошло вообще безрезультатно. А на четвертом они оба просто потеряли сознание. Результат ты видишь. Твой друг… он ничем таким не мог его достать?
— Да чем?
— Ну, по твоим воспоминаниям он не все время был рядом. Если у вельхо было хотя бы несколько часов…
— Если ты намекаешь, что Макс действительно «проникающий», завороженный магами, то не пошел бы ты вместе с твоими намеками! И Оррашу этому вашему передайте, когда очнется: тронет Макса еще раз — получит проблемы. Обещаю.
Не знаю, что такое стопор. Не знаю, что со мной. Но погружаюсь в сон с улыбкой. Во-первых, меня защищали. Когда такое было последний раз? И не вспомнишь. Во-вторых… А Оррашу все-таки досталось. А это всегда утешает…
Сейчас
— А если он рассердится?
— Не рассердится!
— Да, а если…
Я вернулся в реальность. С горами, непроходящей усталостью и той самой пропастью. И любопытными детками.
— Чего вам, мелочь?
— Дядя Махс… — тихонько сказал самый мелкий дракончик, после короткого совещания выпихнутый вперед, прямо пред мои не слишком ясные очи. — А у меня два года назад лапка была больная. И хвост не шевелился. Я под обвал попал.
Я глянул на помянутый хвости, продемонстрированный мне с довольно близкого расстояния. Хвостик блестел чешуйками сквозь налипший снег и выглядел на редкость здоровым.
— Но сейчас уже все в порядке, правда?
— Ага, — темные, как у Славки, глаза дракончика смотрели прямо, — и у тебя тоже будет все хорошо. Старшие умеют все лечить, и твое пламя тоже… ну, может вылечат?
Я торопливо отвернулся, чувствуя, как перехватывает горло. Ни с пламенем, ни с радугой, ни с золотом у меня так и не сложилось. И, кажется, уже не сложится. Ритха ли виновата, проведшая инициацию черте как, или что-то не так было с самого начала, пока неизвестно. Но я, похоже, действительно инвалид по местным меркам. Прилетят таинственные Старшие, может, и разберутся. Но вряд ли поправят. Так неоптимистично объяснил Бережитель. И тут же потребовал не перенапрягаться и вообще… беречься.
— Ты главное не огорчайся.
— Договорились, — пообещал я не слишком искренним голосом. — Еще что-то?
«Мелочь» пару раз перешепнулась и с интересом уставилась на меня в три пары глазок:
— Дядя Махс, а тебя ищет дядя Славхка…
— И Ритха, — дополнило второе дитя.
— И Бережитель, — добил третий. — Очень сердится и заявляет, что когда найдет, запихнет уже не в постель, а сразу на стопор.
— Ага, потому что «пренебрегать своим здоровьем могут только безумцы»! — процитировал первый. И расплылся в острозубой улыбке (правда, без двух передних зубов).
А это уже серьезно. Бережитель у меня был тот еще, отвязаться от него было нереально, так что…
— Ага… слушайте, парни… а давайте вы меня не нашли, а?
— Но мы же нашли, — удивился самый честный.
— А вы снова потеряйте!
— А что нам за это будет?
— Ниче себе… смена растет, однозначно. Чего ты хочешь от бедного чужака, шантажист малолетний?
— Бабу, — предложил шантажист. И прежде чем я успел уронить челюсть, уточнил, — снежную.
Бабу мы лепили все вчетвером. Я снег собирал, аккуратно сменив обличье с драконьего на человечье, а потом, когда снежные комья выросли до приемлемых размеров, обратно на драконье. Малышата его чуток подтаивали, чтоб лучше лепился, и водружали один на другой. Когда желаемая баба встала на склоне горы и глянула глазками-камушками на своих поклонников, шантажисты пошептались-посовещались и попросили меня скатать еще один ком, только не круглый, а «длинненький».
— На фи… в смысле — зачем?
— Как зачем? — возопила мелочь, — а хвост?!
Я возмутился:
— А крылья не хотите, мелочь? Может, вам еще и гребень приделать?
— Хотииииим! И лапы!!!
Спустя пять минут, когда я, пыхтя и шипя, скатывал «длинненькое», мне на волосы приземлился снежный ком. Второй разбился рядом. Я смахнул снежок и поднял голову. Два шантажиста пританцовывали рядом с камнем, готовые рвануть туда в любой момент…
— Дядя Махс, ты ловишь! В снежки!
— Ах вы, диверсанты несчастные!
— А кто такие дивер… вер…
— Это те, кто сейчас получит от меня по шее, — кровожадно пообещал я, спешно меняя облик. Есть уже хотелось зверски, но когда мы обращали внимание на такие мелочи? Ну что, похоже снежная баба будет иметь счастье узреть снежную битву?
Из тени скалы, скрывавшей грот, на разгоревшуюся «битву» внимательно смотрели узкие золотые глаза.
— Это он и есть?
— Да, Старший…
А внизу было шумно. Горный орел, живущий под покровительством драконов уже не первое десятилетие, высунул голову из гнезда, обозрел представившуюся глазам картину и неодобрительно заклекотал — в ближайшие часы об охоте можно забыть.
В лощине царили буйство и жизнерадостность. Снег летал вихрями, время от времени выпуская из белых облаков то серебристый хвостик, то счастливо полыхающую коронку, то трепыхающиеся крылышки; эхо разносило по скалам «угрожающий рык», хулиганский свист и малышовые вопли.
— Лови его, лови его, лови!
— С воздуха не бить! Не честно!
— И-и-и-и!!!
— Попался, диверсант!
— Не поймал, не поймал!
— А вот тебе!
— Поймаю — на каток отправлю!
— Догони сначала! А что такое каток?
— Ой, ты нас покатаешь?! Я уже ловлюсь!
— А я уже поймался!!! Оп!
— Слезь с моей ноги, диверсант чешуйный! Кто кого тут поймал еще…
— Ну покатаааааай!
Орел мрачно присмотрелся к веселящимся драконьим «птенцам» и решил, что с полетами он пока обождет. В конце концов, от вчерашней добычи еще половина осталась.
В разгар веселья — со мной в главной роли… в смысле, со мной в роли катка — явился правильный Славка. Я напрягся. Славка в здешнее общество вписался как-то даже чересчур быстро…
Но мой земляк-оборотень не стал ни наезжать на меня за побег от Бережителя, ни задавать осточертевшие вопросы о здоровье. Оглядел нас от и до — от залепленных снегом хвостов до корон — и с ходу включился в развлекаловку.
— Покатушки? Класс! А может, с горки?
— А это как? — заинтересовалась мелочь.
Земляк мигом объяснил, и как, и на чем, и где взять эти самые «санки» или их подходящую замену. Я проверил трассу, Славка смотался куда-то в Гнездо и вернулся со стопкой предметов, смахивавших на очень крупные плоские тарелочки, один из диверсантов ускользнул и вернулся с подкреплением в виде шести дракошиков примерно того же возраста и четверых чуть постарше… и спустя минут десять беспредельно счастливая малышня на круглых «сидушках», покрытых корочкой льда, скользила по склону, дико вереща от переполняющих чувств.
Смешные такие. Крылья врастопырку и визг до небес. Вон даже орел в гнезде смотрит, как потревоженная курица. Привыкай, птичка, тут тебе скучно не будет. Да и мне, похоже, тоже…
— Ты где эти тарелки взял?
— Терхо попросил колдануть, — охотно объяснил Славка. — Санки он не умеет, пришлось вот тарелочками обойтись. Но тоже вроде неплохо вышло.
— Ага…
Я тоже когда-то катался именно так — на картонке вместо санок, у мамы и деда денег на них вечно не было, а про детдом лучше и не вспоминать. Там развлечения уже другие были…
Первые дракончики докатились до низины, где склон заканчивался, и, подхватив «тарелочки», потопали вверх, не тратя времени на отряхивания.
— Дядя Махс, дядя Маааааахс!!! Иди к нам, иди к нам, иди к нааам!!!
Еще чего! Я только крылышком помахал — нет уж, лучше вы к нам.
— Дядя Махс! — возмутилась мелочь.
— Ну и? — послышалось сбоку. Я повернулся: дракон-Славка по-птичьи склонил голову набок и рассматривал меня почти как Бережитель. Вот-вот про здоровье спросит.
— Что — «и»?
Но Славка меня удивил:
— А ты чего не едешь?
— Еще не хватало!
— Хочешь ведь.
— Не хочу… — начал я. И умолк, потому что понял, что вру. Себе, что вдвойне глупо. Хотелось ведь. Если честно.
Славка фыркнул. Я дернул крылом. Ну это же правда смешно.
— Да ладно, Слав. Это ж так по-детски… да не поеду я! И вообще…
Хвост я заметил поздно. Хлесткий, тяжелый, он коварно съездил мне по ногам, роняя на брошенную «тарелочку», та крутанулась, и… Склон с энтузиазмом бросился мне под пузо, увесисто врезал по нему снизу и выбросил в морду тучу снега, придушив возмущенный вопль на корню.
— ***! Ну, Славка…
— Догоняй! — прозвучало в ответ. И прозвучало снизу! Пока я пытался притормозить, этот… этот мой земляк поступил по-настоящему коварно: он со своей тарелочкой прыгнул, как лыжник с трамплина — разом опередив меня на метров тридцать. И кто, спрашивается, из нас бывший жулик?
Ну ничего, убить его я еще успею.
Когда догоню. Йу-ххххуууууууу!
Догнал!
— Осторожней, псих!
— Террорист! — обозвался я в ответ, «ласково» прихватив крылом его спину. — А террористов всегда ловят!
— Ах, так? А они отбиваются! — и Славка от души «отбился» — хвостом мне по шее.
— А их все равно ловят… за вероломное нападение… и показательно в снег макают!
Еле успел договорить! Пока мы так мило общались, склон кончился. И начался снег. Именно здесь, в низине, его намело массу. Мы даже не подозревали, сколько именно — потому что ледяная корка наста легко выдерживала драконят, и те преспокойно купались только в свежем снегу, в верхнем слое, наметенном за вчера-сегодня. Нас этот наст выдерживать отказался, и мы со всей разогнавшейся дури ухнули в белые глубины.
Так что да, Славку макнуть получилось. По самую по корону. Зато и сам макнулся — мама не горюй.
Помню, как весело хохотал, когда растерянная Славкина голова, отфыркиваясь и отплевываясь, вынырнула из снега, как Лох-Несское чудо из вод шотландского озера. Помню, как вдохнул воздух, глубоко, всей грудью, удивляясь, какое синее и красивое сегодня небо…
А потом Славка тихо проговорил:
— Сегодня в Гнездо прибывают Старшие. Макс… Будь осторожнее…
И веселье кончилось.
Базовая.
Космопорт.
Холл первого этажа.
Стась.
Турникет, по логике вещей, должен срабатывать только на входе… Глупо же проверять на выходе тех, кого уже и так проверили только что? Лишние хлопоты, лишняя аппаратура, а, главное — зачем его проверять, ежели выходит он уже? Кому, собственно, до него дело есть, до выходящего?..
Стась рассуждала логически и была уверена, что никому до выходящего никакого дела быть не должно. Но все равно постаралась не коснуться пластиковых стенок, а кожу на лопатках стянуло мурашками. Да и волосы на затылке наверняка бы встали дыбом, оставайся они там еще…
Метрах в двух от женского турникета толпилась пехота — матерящаяся, налезающая друг на друга и медленно свирепеющая. Но — дистанцию соблюдающая свято. В воздухе аппетитно пахло подгоревшим мясом, хотя самого пострадавшего экспериментатора видно не было — оттащили уже.
Стась предпочла бы сразу смешаться с толпой, но толпа тоже блюла дистанцию. Что ж, не все котэ маслицем.
Она уже миновала турникет и успела сделать пару шагов, когда один пехотинец обернулся. Это был тот, молодой и усатый, под рукой которого она поднырнула тридцать восемь минут назад…
Рефлексы — они и на Базовой никуда не деваются. Тут уж ничего не пропишешь. Стась щелкнула зубами и в последний момент поймала рванувшееся наружу сердце, стиснула его аккуратненько, глупое, в истерике бьющееся и верещащее; «Бежать!!! Бежать!!!» И, с трудом разгибая сведенные судорогой икры, во всем согласные с истошными приказами сверху, сделала следующий шаг — ленивый, медленный, непричастный.
У пехотинца отвисла челюсть и глаза стали квадратными. Стась видела это краем глаза, делая следующий шаг. Точно такой же, как и первый. Рефлексы опять рванули во все тяжкие. Еще один шаг. Теперь Стась больше не видела пехотинца, но рефлексы рисовали отчетливо, как в квадратных глазах его загорается нехороший охотничий огонек, как раскрывает он еще шире и без того немаленький рот, как набирает в грудь воздуха для мощного вопля…
Еще один шаг. Спокойный, неторопливый.
Сейчас…
Вот сейчас он закричит. Вот сейчас… Еще один шаг…
Интересно — заперта ли дверь для персонала?
Вообще-то, конечно, на летном поле делать ей было нечего, но от центрального входа уже приближалась малоприятная группа, где среди пятнистых комбинезонов явственно просвечивали синие, а, значит, зал вот-вот оцепят все равно, даже если этот чертов пехотинец так и не заорет…
Дверь на летное поле заперта не была.
Стась оставалось до нее шагов пять, когда, распахнув с треском тяжелые створки, в зал влетела Лиз. Увидела Стась. Запнулась. Моргнула очумело. Перекосилась, словно раскусила лимон целиком.
И, уже больше не обращая на Стась ни малейшего внимания, рванула к пехотинцам.
Нормальная, между прочим, реакция нормального человека. И этот, за спиной — не заорет. Сморщится только брезгливо — здесь все-таки Базовая, а не Анграунд.
Стась так обнаглела, что, проходя мимо выставленного в дверях пехотинца, мазнула его голым плечом. И получила еще один скользящий брезгливый взгляд. Пехотинец даже отодвинулся слегка, чтобы проход не загораживать.
Что и требовалось доказать.
Стась выпятила подбородок и помяла зубами тугой неподатливый ком жевательной резинки. Две полные упаковки «Лорекса», двадцать четыре подушечки; чтобы такое жевать — необходимо помогать себе обеими руками. Зато челюсть оттягивает — будьте-нате, и подбородок становится что твой кирпич! А это всегда пригодится.
Тем более если нет под рукой ничего более радикального для изменения внешности.
***
Базовая
Космопорт
Стась.
Она не шла сюда специально, просто этот участок поля был наименее освещен. Если быть точным — освещен он не был вообще. Здесь не парковались модные яхты и пассажирские лайнеры среднего класса. Зато не было и сигнализаций. И пехоты здесь не было тоже. Места погрязнее, охрана похуже, арендная плата поменьше. Второсортные каботажники, третьесортные экипажи, ржавые трапы и наверняка безбожно фонящие движки.
Зато никто не посмотрит вслед, как бы странно ты ни выглядел и капитаны вряд ли станут разоряться на генсканер.
Этот трап был ей знаком. Шесть ржавых ступеней, ручной герметизатор. Рядом с люком — белый ромбик вакансии. Хмыкнула. Еще бы! Где этот кретин найдет на Базовой осенью хорошего механика, да еще к тому же — мужчину?
Этот корабль был крайним. Дальше начиналась склады. Стась подошла к забору из реек и проволочной сетки, остановилась. Выломала две боковые доски — сойдет как еще один камень. В смысле — по кустам. Если, конечно, догадаются сюда проследить. Из выломанных досок очень привлекательно торчали длинные гвозди, Стась вытащила их пальцами. Связала в двойной узелок. Подумала. Вытащила еще парочку, продолжила косичку…
Чем, в сущности, мужчина отличается от женщины? Если не считать, конечно, генетического кода — мы ведь не собираемся соваться под детекторы. Да и не похоже, чтобы на борту этой рухляди имелся хоть один исправный. Порт приписки у них, похоже, Новая Земля, это тоже обнадеживает.
Итак, чем же с точки зрения среднего новоземельца отличается сильный пол от слабого? (Стась вплела четвертый гвоздь, скрутила колючку, усмехнулась).
Бородой.
Хм…
Это отпадает. Не успеем мы ее отрастить, срочно надо. Что же остается?
Квадратным подбородком, широкоплечестью, мощным торсом, узкобедростью, сильнорукостью (Стась попробовала цепочку на разрыв, осталась довольна, продолжила плетение), кривоногостью, низким хриплым рыком и волосатой грудью.
Что касаемо волосатой груди — это, конечно, вряд ли, а вот все остальное… Почему бы, в сущности, и не пойти навстречу непрезентабельным вкусам провинциального капитана? Стало быть — Янсен, вы говорите?
Янсен, Янсен, мы погибли…
Нет, шалишь! Это Янсен тогда погиб. Судьба у них такая, у Янсенов. А Зоя даже ранена не была. Так-то вот.
Пальцы Стась двигались автоматически – на ощупь находили в доске шляпку, поддевали (только не ногтем, ноготь сломать можно!), сжав до скрипа, аккуратно вытаскивали. Словно дятел металлического червяка. Аккуратно вплетали в очередное звено или колючку быстро растущей цепочки. Три звена — колючка, стандартная боевая цепь.
Все честитки любили плести такие на переменках — хорошо разминает пальцы.
***
«Иможен Коалисьен»
Точка Отсчета
Лайен.
— Где ты его нашел?! — Каа даже слегка привстала из-за стола, что означало запредельную степень двигательной активности.
— В баре, — Лайен чуть поколебался, но все же добавил. — Нашел Дэн. Со мною они бы даже и не…
— Где он?
— В приемной.
— Тащи его сюда! Но — ласково, ясно?!..
Пехотинец был очень молод и очень пьян, но, несмотря на эти печальные обстоятельства, субординацию понимал и чтил. Даже чужую. И то сказать, нулевой круг ИможенКоа — это где-то на уровне ставки главнокомандующего. А как должен чувствовать себя в ставке главкома простой ефрейтор?
Вот и таращил он добросовестно стекленеющие глаза и старательно дышал в сторону, время от времени икая и пытаясь вытянуться по стойке смирно – правда, немного по диагонали. От предложенных напитков отказался почти с ужасом, и долго не мог понять, что именно от него требуется. Таращил глаза еще старательнее и твердил, что к джинжерам он сам завсегда с большим уважением, а чтобы отказать или шуточки какие — так это ни-ни, не он это был, он вообще там и не был, он на посту стоял, любого спроси…
Каа дала ему вволю побарахтаться в прежних грешках, а когда он весь взмок и начал, окончательно шалея, лепетать что-то совсем уже несусветное — прервала небрежным жестом морщинистой руки и поинтересовалась как бы между прочим:
— Так кого же ты видел вчера в порту выходящим из зала? Видел — и не доложил… Нехорошо.
Солдатик вновь попытался изобразить биссектрису и затряс головой в том смысле, что никак нет, никого он не видел, а если бы видел — доложил бы обязательно, он же себе не враг!..
Каа треснула по столу ладонью, приведя тем самым солдатика в состояние надлежащего молчания, и очень противным голосом с подчеркнуто казенными оборотами зачитала выдержку из протокола. О том, что, согласно информированному источнику, Герман Гетслинг при распитии спиртных напитков в баре «Сирена» в компании сослуживцев — имена прилагаются — и нескольких неустановленных лиц был замечен в том, что, вполне осознанно и четко формулируя мысль, что исключает неправильное толкование, высказался в том ключе, что во время несения патрульной службы в период оцепления пассажирского зала видел выходящего из мужского туалета человека, однако не поставил в известность об этом факте свое непосредственное начальство ни в тот момент, ни позднее.
Солдатик был настолько растерян, что не сообразил поинтересоваться, а какое, собственно, отношение имеет Каа к его непосредственному начальству. Он удивился, но другому:
— Так мы же, эта… бабу ловили! А там вышел такой… Ну… настоящий братишка, словом, тьфу ты, мерзость какая! К тому же из этих… ну… Полуголый такой и крашеный — смотреть противно! На улице холодрыга — а у него вся задница голая! Тьфу!..
В кабинете повисло молчание. Потом Каа мурлыкнула:
— Стало быть — Дэн его нашел…
— Но посылал его я, — Лайен невозмутимо выпятил подбородок.
— Посылальщики!.. — Каа пожевала морщинистые губы, фыркнула — Свободны!..
***
Базовая
Грузовик «Утреземь»
Стась
— Уве Янсен… — Толстые короткие пальцы брезгливо помяли пластиковую полицейскую карточку, прокуренные усы шевельнулись — капитан поморщился. Глянул искоса:
— А других документов нету?
Даже совершенно слепому ежику за парсек и против солнца было бы ясно, что ему не нравился этот худосочный тип с крашеным хохолком на бритом черепе, поскрипывающий черной кожей и позвякивающий металлическими цепями при каждом движении. Все в нем раздражало простую капитанскую душу — и фиолетовые стрелочки у висков, и кожаные браслеты с шипами, и шнурочек, змейкой продернутый сквозь кожу лба. Но особенно выводил из себя изогнутый ржавый гвоздь, воткнутый в мочку левого уха — на этот гвоздь капитан посматривал с содроганием.
Стась шевельнула голым плечом, продолжая презрительно перемалывать зубами тугой резиновый комок. Документы, конечно, были и другие, но на этих самых других красовалась фотография, полицейскую же карточку украшал лишь оттиск генетического кода. И посему — пусть будет лишь полицейская карточка.
Правда, подобная скудость в наличии бумаг могла навести капитана на определенную мысль о не совсем праведном недавнем прошлом будущего подчиненного, но это тоже сработало бы на образ, так что — чего волноваться?
Говорить, во всяком случае, она собиралась как можно реже, в этом тоже помогала жвачка.
Как там было на кубике сегодня утром? Изменившиеся обстоятельства изменяют внутреннюю сущность путем изменения наружности, что ведет к смене окружения. Насчет внутренней сущности рановато пока судить, но изменение наружности удалось на славу, что там пехота — ее бы сейчас родная тетя не узнала! На этих Янсеновских сапожках — нехилые четырехдюймовые каблуки, хотя по виду и не скажешь — тоже, очевидно, комплексы мучили.
Капитан братишек, похоже, ставил ненамного выше женщин — это было заметно по его перекошенной роже. Но — все таки выше. К тому же он провел здесь уже почти месяц, и это вносило коррективы.
Он еще раз окинул неодобрительным взглядом разболтанную нагловатую фигуру — помятые уши, на бритом черепе — отчетливые шрамы трепанаций, подчеркнутые кожаной борцовкой широкие плечи, на левом — татуировка. Сверху — что-то затертое, явно криминального характера, ниже — группа крови и совместимости, не очень новая, выцветшая, стало быть — опыт имеется. Ниже — более яркий пиковый туз. Не совсем, конечно, по профилю, но все-таки — ТУЗ. Еще три какие-то мелкие пикушки пониже, у локтя.
Среди них — ни валета, ни дамы. И — одни только черные.
Это решило дело.
Капитан пожал плечами.
— Ладно, Сэмми тебя проводит. И чтоб у меня на борту никаких ритуалов, никакого этого вашего… об…брядства!
***
Грузовик «Утреземь»,
порт приписки Новая Земля.
Стась
Тивизор был крохотный и такой же дряхлый, как и все остальное оборудование. Если удавалось наладить хорошее изображение — пропадал звук, при налаживании же звука изображение покрывалось радужными пятнами и рассыпалось на отдельные двоящиеся фрагментики с растянутыми ореольчиками. На компромисс упрямый тиви-прадедушка не шел ни в какую.
Экран побольше и поновее был в каюткомпании. Но там собирались все свободные от работы члены команды, поскольку личные каюты больше напоминали анабиозные боксы и размерами, и наличием удобств — в них можно было только спать, да и то заползать приходилось на четвереньках. Бывать там Стась старалась как можно реже, для чего работу стремилась находить в любое время — к радости всех остальных…
Стась полюбовалась на тщательно отчищенный от ржавчины четвертый компрессорный блок, последний раз прошлась щеткой и осторожно вдвинула его на место. Пользуясь невесомостью, она собственноручно и единолично перебрала все четыре генератора и компрессор, что, вообще-то, категорически запрещалось делать в полетных условиях. Тем более — в одиночку. Но все честитки предпочитали это делать именно в одиночку и именно в полетных условиях, чтобы не маяться потом в доках, ворочая вдесятером многотонные бандуры. На один компрессор в порту ушло бы не меньше месяца при самом удачном раскладе, а здесь — двое суток…
Они вчера приходили.
С обыском.
Это уже третий кордон. За какие-то четыре дня полета…
Капитан на этот раз ничего не сказал.
После первых он был язвителен и жутко придирчив, после вторых просто рвал и метал, проклиная всех подряд и швыряясь посудой. После третьих впал в задумчивое оцепенение.
И еще — у этих был биолокатор…
Покончив с последним фиксатором, Стась соединила клеммы, отключила микропаяльник и сдвинула на лоб специальные очки для работы с инструментом, который невооруженным глазом и рассмотреть невозможно было бы, если бы не массивная рукоять.
После чего закрыла верхний кожух и перевела режим с аварийного в рабочий. Распрямив ноющую спину — последнее время ноет не по делу, твоя работа, мелкий паскудник? — и, оттирая руки промасленной тряпкой, оглядела машинное отделение с законной гордостью и чувством глубокого удовлетворения.
На картинку с выставки, конечно, не тянет, однако ржавчины и грязи
существенно меньше, а ходовая часть работает так, как, похоже, давно не работала — даже капитан не нашел к чему придраться, хмыкнул только, но сделался существенно вежливей в обращении.
Первыми были синьки, коллеги бывшие.
Крыло местное, незнакомое совершенно даже по символике корабля – непонятному синенькому насекомому в желто-зеленом круге
Они перевернули все вверх дном, чуть было не доведя до инфаркта сначала — капитана, когда походя вскрыли пару его тайников, а потом — и саму Стась, заявившись толпой в двигательный отсек. Но искали они не мятку.
И не заляпанного смазкой моториста-братишку.
У них, конечно, был ее код.
И фото.
И отпечатки.
Но в корабельный компьютер код и сетчатка были заложены янсеновские, с полицейской карточки. А на трехгодичной давности галлке Стась выглядела девочкой-пай.
Вторые были более вежливы и менее заметны. Они даже обыска не проводили, ограничившись общим сканированием, сверкой данных и долгой приватной беседой с капитаном.
Третьи носили оранжевую форму, были развязны и недисциплинированны, прямо на ходу чем-то аппетитно хрустели, плевали на пол, перебрасывались малопонятными ругательствами и вели себя так, словно были на этом корабле хозяевами.
И у них был био-детектор.
Спасло Стась только то, что разобранный генератор страшно фонил, и потому была она в горячем рабочем скафе, больше похожем на толстостенный гроб из усиленного свинца. У таких скафов абсолютно-зеркалящая поверхность, так что куда там твоему детектору.
Да еще, пожалуй, то, что искали они незарегистрированного зайца, а Стась попросили не путаться под ногами, поскольку она не пряталась и зарегистрирована была по всей форме. Да и какой дурак будет слишком уж долго искать что-либо рядом с фонящим генератором?..
Дверь наверняка скрипела, открываясь, но за ритмичным рокотом
двигателей этого слышно не было. Внимание Стась привлек не скрип, а легкий сквозняк. Она обернулась.
В образовавшуюся щель протиснулась черная лопоухая голова, огляделась, восторженно поцокала языком, просияла белозубой улыбкой. Выразив свое глубокое восхищение всеми доступными ему средствами, Сэмми прокричал, перекрывая механический шум:
— Венни, я тебе покушать принес!..
Стась кивнула молча. Отвернулась, протирая давно уже чистое сочленение. Разговаривать она на этом корыте не собиралась ни с кем.
И особенно — с этим откровенно обрадовавшимся ее появлению среди экипажа тихушником. Умные люди шарахаются при одном только упоминании Братства, а этот словно нарывается. Может, отыметь его по полной, как у братьев положено, чтобы не одной целой косточки?
Мысль была невсерьезная, так, от нечего делать и острого нежелания общаться с назойливым жаждателем братской любви. Капитан недвусмысленно высказался по поводу братских ритуалов, так что не обломится тебе, как ни проси.
Сэмми помялся у люка, вздохнул, поставил сумку-термос на ступеньки, утянулся в коридор и закрыл дверь.
… Девочки были не дуры. Задание заданием, а галлончики мятки они с собою прихватили. Литров восемьдесят там было, а это вам не фунт палладия. И даже не два фунта. Пусть и неочищенной.
Особенно — в свете внезапного объявления Стенда карантинной зоной.
На базах трудно что-либо утаить. Все знают все и обо всем. И себя, разумеется, не забывают. Кто помаленьку, а кто и…
Восемьдесят литров.
Ха!
У них с Джесс в той пещерке было уже по полторы тонны на брата натаскано. На сестру то есть. Какая там бьезбедная старость – детям и внукам, если бы вывезти сумели. Между нами — это два с половиной миллиона. Световых. Забавно.
Иметь такую заначку — и драить ржавую палубу!
Но еще забавнее то, что вторыми были Лигисты. Эти-то вообще с какого боку?..
«Ах, Мишка косолапый!
Я тебя убью да сырком съем».
— «Не ешь, Иван-царевич!
В нужное время я тебе пригожусь».
Кощей Бессмертный: [Тексты сказок] № 157.
Игоря разбудил и удивил голос Сергея. Неужели они забыли запереть дверь? Когда ходили за дровами? Нет, они еще бегали купаться в ледяной воде озера, а потом, обнявшись, дрожали перед печкой и пили чай с сухариками. А заснули, когда давно рассвело.
Стыдно испытывать торжество, оказавшись счастливей соперника, но Игорь ничего не мог с этим поделать — губы сами собой расползлись в победной усмешке. И усмешка эта от Сергея не ускользнула: глаза его сузились, и лицо потемнело.
— Подожди снаружи, — попросил Игорь, но и в голосе не смог скрыть торжества, — мы сейчас оденемся.
Сергей пожал плечами и вышел, ничего не говоря.
Маринкина белая голова лежала у Игоря на плече, и вставать совсем не хотелось. Он надеялся, что до самой темноты не выпустит ее из объятий. А главное, где бы травка ни пряталась днем, нарушать естественный ход вещей было бы неправильно. Но… Вдруг он ошибается? Как ошибался с Маринкой.
— Просыпайся, Огненная Ладонь, — Игорь поцеловал ее в лоб, — пришел поручик Ржевский.
Она приоткрыла один глаз, потянулась и прижалась к нему еще тесней.
— Пусть. Не хочу никаких Ржевских. Хочу спать. С тобой.
— Просыпайся, малыш.
— Как ему вообще пришло в голову сюда прийти? Давай запрем дверь и пошлем его подальше.
— Он нашел травку. Днем.
Маринка распахнула глаза:
— Да ты что?
— По-видимому, она там живет. И это и есть наша конечная цель. Надо его хотя бы выслушать.
— Ладно, так и быть, встаем, — Маринка потянулась еще раз, — но пообещай, что не будешь от меня далеко отходить.
— Ты так его боишься?
— Нет. Просто я буду по тебе скучать.
Игорь поцеловал ее и понял, что вставать и одеваться надо немедленно, иначе ждать Сергею придется слишком долго.
Пока Маринка умывалась, он развел огонь. Герой спецназа был тихим и скромным, что не могло не настораживать. Но Игорь вовремя вспомнил, что все они — товарищи по несчастью, и если человек вернулся с повинной головой, то отталкивать его некрасиво. Конечно, прощения Сергей так и не попросил, но для людей его типа это слишком высокий барьер, сойдет и виноватое выражение лица.
— Я вышел на странную серую поляну и сразу ее увидел, — рассказывал Сергей. — Близко я не подходил, чтобы ее не спугнуть. Она висит над воротами какого-то двора с высоким забором. Я не стал долго разглядывать и вернулся сюда. Подумал, пойдем все вместе и посмотрим. В руки мне она все равно не дается. И… мрачное это место. Мурашки по спине. Одному там не по себе как-то.
Игорю почему-то показалось, что Сергей врет. Нет, травку он, скорей всего, действительно увидел. Но не мог он уйти просто так, ни разу не попробовав ее поймать. Наверняка у него ничего не вышло, и он не хочет в этом признаваться. Ладно, в любом случае надо пойти туда и все хорошенько рассмотреть. А потом думать, что с этим делать.
Вышли из домика налегке, к ночи собирались вернуться. Дорога не заняла и двух часов. Маринка не отходила от Игоря ни на шаг и при каждом удобном случае старалась выказать Сергею свое презрение. Игорь чувствовал себя неловко, ему уже хватило победы, да и победа была сомнительной, чтобы ею гордиться. Но Маринку он понимал — если бы Сергей ее не ударил, она могла бы его простить. А теперь ему придется терпеть ее мелкие уколы и презрительные взгляды.
Поляна и вправду оказалась мрачной, Маринка вцепилась в руку Игоря и заглянула ему в лицо:
— Ой, мамочка… Как же тут жутко… даже днем.
Он был с ней согласен, но не стал ее пугать и улыбнулся. Когда же они разглядели самые настоящие черепа на кольях ограды, Маринка и вовсе скуксилась. Да, смотреть на это было неприятно… Тут улыбаться Игорю расхотелось, особенно когда он увидел голову, которая еще не успела разложиться. А герой спецназа оставался спокойным. То ли раньше изучил этот частокол, то ли давно привык к виду мертвых голов.
Над огороженным жуткими кольями участком висела перелет-трава — в этом Сергей их не обманул. А вход на участок охранял медведь. Игорь сразу узнал его, еще издали. Это был тот самый медведь, который обнюхивал его в первую ночь под елкой. Благодаря которому Маринка придумала ему индейское имя. Его морда была для Игоря так же легко отличима от других медвежьих морд, как одно человеческое лицо от другого. Только в этот раз Игорь понимал зверя намного лучше, чем в их первую встречу. И чувства, которые испытывал медведь, навалились на него, как многопудовая тяжесть на плечи.
Боль — острая, давящая, зазубренно-металлическая. Это капкан на задней лапе. Страх — отчетливый страх насильственной смерти. Желание бежать, бежать в лес, и отчаянье от того, что бежать невозможно. Он грыз железо зубами, он пытался выдернуть лапу из тисков, он хотел оторвать цепь, приковавшую его к бревну. Злоба — на людей, которые поймали его в тяжелые металлические челюсти и теперь хотят убить. Трепет — перед той, которая надела цепь ему на шею. Нет, сложная смесь трепета и желания победить, освободиться от ее власти и цепи.
Они подошли к воротам на безопасное расстояние. Медведь поднялся на задние лапы и заревел, надеясь напугать пришельцев. Только Игорь в этом реве услышал больше отчаянья, чем желания напугать. И стоять на задней лапе, зажатой капканом, зверю было очень тяжело.
— Ну что? — спросил Сергей. — Надеюсь, его ты не станешь приручать сухариками?
Игорь ничего не ответил. Надо быть сумасшедшим, чтобы подойти к разъяренному, отчаявшемуся зверю. А так ли им надо проходить на этот участок? Может, достаточно просто осмотреть его из-за забора?
— Сейчас. Погоди, надо осмотреться, — вздохнул он и пошел вдоль ограды. Маринка не отставала от него ни на шаг.
Дощатый сарай, большой, высокий. Баня — ладная, хоть и старая, а перед ней — пруд. Наверняка глубокий. А это вытянутое вдоль забора сооружение, судя по запаху, конюшня. Погреб, зарывшийся в землю. Колодец. Во дворе явно чего-то не хватало, и Игорь не сразу понял, чего. Не хватало дома, в котором живут. Высокого терема из толстых бревен. А вместо него… Вместо высокого терема на краю участка стояла… Нет, избушка на курьих ножках — слишком романтично для этого сруба. И хотя четыре сваи в точности повторяли контуры куриных лап, на этом сходство сказочного домика с мрачной лачугой заканчивалось.
— Она похожа на гроб… — прошептала Маринка и стиснула его руку.
— Вот откуда происходит слово «домовина». Я думаю, это то, что мы искали. Помнишь, «изнанка дома»? Нам нужна изнанка именно этого дома. И перелет-трава вела нас именно к нему.
— Откуда ты знаешь? — спросила она.
Игорь пожал плечами. Как объяснить, что он отлично видит эту самую изнанку? И изнанок этих несколько. Для каждого — своя.
Он подошел к неогороженной стороне участка — издали его удивляло, зачем нужны ворота и ограда, если забор стоит только с трех сторон, и лишь приблизившись вплотную, понял, что с северной стороны ограда действительно не нужна. Разлом, граница, край. Игорь осторожно заглянул вниз и тут же отшатнулся — да, разумеется, он боялся высоты, и голова закружилась, как это обычно и бывало. И тело, как всегда, стало ватным и непослушным. Но ему показалось, что со дна разлома на него смотрит его собственная смерть. И это вовсе не старуха с косой. Это боль, кровь и черное небытие.
Игорь взял себя в руки с трудом, потряс головой и заметил, что пройти на участок можно и минуя ворота, надо только набраться смелости и протиснуться между крайним колышком и разломом в земле. Он хотел шагнуть туда, но Маринка его удержала.
— Погоди, Медвежье Ухо, у тебя закружится голова. Я думаю, надо сделать проще.
Она недолго раздумывала: выдернула крайний колышек из земли и отбросила его в сторону.
— Теперь можно проходить, — улыбнулась она.
Игорь удивился простоте решения проблемы, но что-то в ее поступке насторожило его. Случилось нечто необратимое, то, чего нельзя вернуть назад, даже если поставить колышек на место. Но он отогнал эту мысль и зашел на участок.
До этого он перелет-травы не чувствовал и чего она хочет, не понимал. Но стоило пересечь границу, и все сразу стало ясно.
— Она опустится мне на ладонь, как только я поднимусь на крыльцо, — сказал он Маринке, — она хочет, чтобы я зашел в этот дом. Но она боится медведя. Пока медведь здесь, она спускаться не станет.
— Но… как же нам убрать медведя? Он же в капкане?
— Сейчас посмотрим, — Игорь пожал плечами и направился к воротам, заодно разглядывая участок изнутри.
Сергей ждал их около ворот, будто ему было вовсе неинтересно осматривать окрестности. Игорь еще раз убедился в том, что травку он видел не издали, а пробовал ее ловить.
— Ну как? — спросил герой спецназа.
— Травка боится медведя, — ответил Игорь.
— Ну, этот вопрос я могу решить без проблем! — обрадовался Сергей. — Погодите минут пять, с ножом я на него выйти не рискну, а вот с копьем — другое дело!
Он выдернул свой тесак из-за голенища, и медведь сразу ответил на это новой вспышкой страха, злости и отчаянья. Игорь почувствовал их до того, как зверь рванулся с цепи в сторону Сергея.
— Ты что, собираешься его убить? — только сейчас до Игоря дошло, что Сергей не будет искать других путей.
— А он что, твой родственник? — немедленно парировал Сергей и, не дожидаясь ответа, двинулся в сторону леса. Наверняка чтобы найти подходящее древко для копья.
— Да, родственник, — пробормотал Игорь себе под нос. И если волка он просто пожалел, то убийство медведя для него и вправду было похоже на убийство брата. Или отца. Нет, он не сможет позволить его убить, тем более прикованного к капкану. Это… нечестно. Это против правил, и допустить такого нельзя.
Игорь дрожащей рукой вытер пот со лба. Ему стало страшно от собственного плана. Но ведь другого выхода нет?
— Эй, Медвежье Ухо, — Маринка дернула его за рукав, — что ты собираешься сделать?
Игорь рассеянно посмотрел на нее.
— Ты только мне не мешай, хорошо? — попросил он. — Я и сам боюсь, не пугай меня еще сильнее.
— Игорь, не надо. Я тебя прошу, не надо. Это зверь, это даже не волк. Он убьет тебя или искалечит. Здесь нет скорой помощи, и никто тебя не спасет.
— Пожалуйста… — Игорь жалко улыбнулся, — я и сам знаю.
Рука потянулась к груди, он нащупал под свитером оберег, вытащил его и сжал в кулаке. Он сделал это непроизвольно, как будто всю жизнь так и поступал в трудной ситуации. И шагнул в сторону зверя.
— Меня зовут Медвежье Ухо, — громко сказал он, обращаясь к медведю, — если ты не убьешь меня сразу, я попробую тебе помочь.
Зверь развернулся в его сторону и посмотрел исподлобья. Страх. Злость. Отчаянье. И надежда. Он услышал! Он понял своими дремучими мозгами, что Игорь ему говорит!
— Не убивай меня. Я не причиню тебе зла, — Игорь успокаивал скорей самого себя, а не медведя. Его била нервная дрожь, и громко стучали зубы. Зверь не может не чувствовать напряжения, но расслабляться и успокаиваться времени не было. С минуты на минуту появится герой спецназа, и вместо одного смертельно опасного противника у Игоря их будет два.
Он подошел к медведю вплотную и развернул руки вперед открытыми ладонями, чтобы показать, что у него нет оружия. Зверь не шевельнулся, но и взгляда не смягчил.
Игорь подумал, набрал в грудь побольше воздуха и протянул руки к широкому металлическому ошейнику. Если выпустить его из капкана, он уже не даст снять с себя цепь. Медведь не шелохнулся, но Игорь чувствовал его напряжение: зверь в любую секунду был готов нанести удар. Как только что-то покажется ему неправильным или напугает его…
Дрожащие пальцы нащупали застежку, простую, похожую на лыжное крепление, с пружиной.
— Ты благородный и сильный зверь, — шепнул Игорь, — не бойся меня, я и сам тебя боюсь.
Он потянул пружину вперед, но не рассчитал, и замок больно стукнул по пальцам, развалив ошейник на две половинки. Цепь со звоном упала на землю. Игорь отдернул руку, медведь вздрогнул вслед за ним, как будто испугался его непроизвольного движения. Но только вздрогнул.
— Я просто ударился, ничего не бойся, — зашептал Игорь, стараясь его успокоить, — ты почти на свободе. Теперь я тебе сделаю больно, но ты должен это перетерпеть. Иначе тебе же будет хуже.
Он выпрямился и сделал шаг по направлению к капкану. Медведь повернул голову, но страх его постепенно сходил на нет, уступая место окрепшей надежде и любопытству. Нечего и думать открывать капкан согнувшись в три погибели: Игорь примерился и опустился на колени. Пот со лба попал в глаз — еще одна неприятность. Каждое неосторожное движение грозит напугать зверя. Он протер глаза и промокнул лоб рукавом. Ничего. Пока все в порядке. Нет повода для паники. Огромная мохнатая лапа в засохшей крови, похоже, была пробита острыми зубьями до кости, но судя по тому, что медведь мог встать, сама кость оставалась целой. Игорь качнул головой: зубья — это жестоко. Зверь несколько часов подряд пытался вырваться, усугубляя свои мучения.
Игорь не ожидал, что стальные челюсти капкана сомкнуты с такой силой. Он попробовал потянуть их в стороны, но они не шевельнулись. Наверное, их открывают при помощи рычагов, и не надо даже пытаться сделать это голыми руками. Он посмотрел вокруг — ни одного металлического предмета. Камней и то нет.
— Ну, зверюга, ты и попался… — пробормотал Игорь и нагнул голову, стараясь рассмотреть пружины. На вид они были не такими мощными, какими оказались. Медведю надо только ногой шевельнуть, чтобы убить его этой железякой. Или выбить глаз.
Какой же он дурак! Челюсти капкана держат две петли по краям, тоже на пружинах! Надо думать, иначе зверь сам сможет его открыть!
— Ну, косолапый, я начинаю… — шепнул он и нажал на первую петлю.
Ничего не получилось. Пружина отстреливала обратно, и петля не хотела ни за что цепляться. Игорь нагнулся снова, практически лег щекой на землю. Да! Есть что-то вроде крючка, пружину надо отводить чуть в сторону. Он попробовал снова, нажимая на петлю всем весом, надавил справа и — о чудо, — петля зацепилась за крючок. Вторую петлю прижать было трудней — она пришлась на левую руку, но зато Игорь уже имел опыт. Медведь смотрел на Игоря с любопытством, повернув голову к задней лапе. Страх совсем исчез из его взгляда.
— Ты очень умный медведь, — Игорь сел поудобней и взялся руками за челюсти капкана, — сейчас я его открою, и твоя задача — быстро выдернуть ногу. Это будет больно.
Он изо всех сил потянул дуги в стороны. На этот раз они подались, но только подались, совсем немного. Капкан все равно открывают при помощи рычагов. Надо быть тяжелоатлетом, чтобы разжать эти пружины руками! Но теперь выпустить их из рук нельзя, они ударят медвежью лапу, и такой подлости зверь ему не простит. Игорь поднатужился и отвоевал у стальных челюстей еще три градуса. Запекшаяся было кровь полилась ему на пальцы. Медведь дернул ногой и заворчал.
— Стоять! — прорычал Игорь в ответ.
Сейчас у него от напряжения порвутся мышцы. Еще немного, совсем немного! Он налег на дуги, собирая последние силы, медведь с ревом рванулся и выдернул окровавленную лапу на свободу. Игорь потерял равновесие, капкан опрокинулся, и стоило огромного усилия не дать ему захлопнуться, отрубая пальцы.
Зверь, рыча, смел с пути хлипкую ограду и проворно устремился в лес, припадая на заднюю лапу. А Игорь не мог пошевелиться: открыть капкан ему не под силу, а отдернуть руки он не успеет, пружина слишком тугая, ему не хватит той доли секунды, за которую капкан захлопнется.
Он не смотрел по сторонам и очень удивился, когда в основание зубчатых дуг кто-то просунул толстую палку.
— Отпускай, — услышал он голос Сергея, — только потихоньку, иначе она переломится.
Игорь начал постепенно ослаблять напряжение.
— Вообще-то его монтировками открывают, — заметил герой спецназа.
— Я догадался, — выдохнул Игорь и отдернул пальцы. Зубы капкана глубоко впились в палку, сминая дерево словно воск и выдавливая из него воду. Игорь ткнулся лбом в землю и вытянул руки вперед — от усталости даже дышать не хотелось. Сердце еще грохотало, словно кузнечный молот, но каждый удар давался ему с трудом.
— Ну ты даешь… юннат…
— Игорь… — он почувствовал на спине Маринкину руку.
— Да с ним все хорошо, не трогай его, он просто перенапрягся.
Земля пахла зверем и его кровью. От тяжелого запаха крови кружилась голова. Игорь никогда не замечал, как пахнет железо, — оно пахло отвратительно, особенно смоченное кровью. К горлу подкатывала дурнота, и он поспешил выпрямиться.
Маринка, бледная и испуганная, сидела рядом и, как только Игорь поднял голову, осторожно обняла его, несколько раз поцеловала в лицо и прижалась к нему щекой.
— Медвежье Ухо… Я так боялась…
— Я тоже… — сказал он. Руки были перепачканы кровью медведя и тряслись, как у алкоголика с похмелья, и он не осмелился ее обнять.
— Смотрите, — Сергей показал наверх, — травка опустилась.
Игорь запрокинул голову: точно, она не просто опустилась — она покачивалась, ныряла, резвилась, звала и радовалась. Неподвижный воздух зашевелился, со стороны разлома дохнуло ветром — что-то менялось вокруг.
— Попробуем… — пробормотал Игорь и, пошатываясь, встал.
Ветер разогнал дурноту, в голове немного прояснилось, а травка, танцуя и трепеща, двинулась к крыльцу мрачной лачуги. Игорь направился за ней, чувствуя, как внутри нарастает волнение, близкое к эйфории. Ветер усиливался, и из конюшни донеслось робкое ржание — значит, ему не показалось, лошади там действительно были. Маринка держала его под локоть, и правильно делала: он еще не совсем пришел в себя, происходящее казалось нереальным, и земля покачивалась под ногами, как палуба корабля. Сергей шел рядом, даже немного опережая их с Маринкой, и подозрительно смотрел по сторонам. Снова заржала лошадь, а вслед за ней еще одна. В конюшне слышался глухой топот копыт — лошадей было много, и они волновались.
Ветер дунул сильней, лес зашумел, и закачались верхушки елей. В этом Игорю почудилось что-то зловещее и торжественное одновременно, это напоминало приближение грозы, но никаких черных туч поблизости не наблюдалось, небо оставалось сереньким и беспросветным. Над лесом поднялась и закружилась стая потревоженных ворон. Сергей явно торопился, да и Игорь испытывал странное нетерпение, стараясь ускорить шаг. Когда они добрались до крыльца, лошади не просто ржали — они кричали и бились копытами в стены конюшни. Вороны, каркая и шумно хлопая крыльями, пронеслись над головами к югу.
Ветер превратился в ураган и грозил сшибить с ног, деревья на другой стороне провала гнулись и стонали, из глубины леса доносился треск ломавшихся верхушек. Только частокол, украшенный мертвыми головами, стоял неподвижно, как будто стихия не могла потревожить его сонной скорби. И еловый лапник на крыше лачуги не шелохнулся, и конский череп смотрел вниз невозмутимо и печально.
Игорь глянул на Маринку — ветер рвал ее волосы в стороны и надувал расстегнутую куртку.
— Я сначала попробую сам, — его слова унеслись назад, но Маринка услышала их и кивнула.
Перелет-трава радовалась стихии, играла в тугих воздушных струях, без труда преодолевая их течение. Сергей спрятался от урагана за сваей, под стеной лачуги. Как же плачут кони! Сердце рвется от их криков и метаний!
Игорь встал на первую ступеньку крыльца, оглянулся и кивнул Маринке. Она ответила тем же, прикрывая лицо от ветра.
На крыльце ветра не было. Будто стеклянная стена ограждала его от внешнего мира, даже звуки доносились сюда как сквозь вату. Игорь поискал глазами перелет-траву, повернулся к ней лицом и поднял руку открытой ладонью вверх.
Дивный цветок: трепещущий, сияющий и в то же время хрупкий, беззащитный, доверчивый… Игорь смотрел, как травка подплывает к его руке, и не верил, что это происходит на самом деле. Да, он знал, что рано или поздно это случится, он нисколько не сомневался в ее намерениях, но все равно это было больше похоже на сказку.
Травка оказалась почти невесомой и бархатной на ощупь. И теплой, как пушистый зверек. Ее тонкий стебель скользнул по его запястью, и она замерла, словно долго ждала этой минуты и теперь наконец почувствовала себя спокойно.
Сетка упала сверху так быстро и неожиданно, что Игорь не успел отдернуть руку. Травка рванулась вверх, он, наоборот, попытался вытащить ее снизу, еще не очень хорошо понимая, что произошло. Жесткая петля в один миг затянулась чуть выше запястья, Игорь хотел порвать сетку левой рукой, но мощный рывок сбросил его с крыльца на землю. Он упал лицом вниз, выставляя левую руку вперед, и не сразу смог дотянуться до сетки снова, но едва коснулся ее пальцами, как их прижал к земле тяжелый сапог героя спецназа. Травка, как птичка, билась в силке, и Игорь чувствовал ее отчаянье и ужас. Сергей навалился на него сверху, заламывая левую руку и перехватывая за запястье правую, но в эту секунду Маринка обеими руками ухватилась за сетку и дернула руки в стороны, разрывая тонкие серебряные нити.
Травка взмыла в небо, Маринка отскочила в сторону, а Сергей взвыл, как волк, у которого отняли добычу, и от разочарования раза три саданул кулаком по спине Игоря. Игорь попытался вывернуться из-под него, едва заметив, что хватка ослабла. Но тут внезапно ветер стих, кони замолчали и перестали биться — мертвая тишина опустилась на двор, воздух стал вязким и не шел в легкие. Сергей замер и замолчал, Маринка, прикрыв рот руками, отступила назад. Игорь наконец выбрался из-под героя спецназа и увидел хозяйку «домовины».
Огромная горбатая простоволосая старуха, припадая на тяжелую дубину, как на трость, медленно шла им навстречу. Ее лицо потемнело и сморщилось от времени, Игорю показалось, что она лет на сто старше своей лачуги: нос загнулся и опустился на верхнюю губу, в нем вообще не было видно хряща, только острая кость черепа, губы высохли и больше напоминали запекшийся край раны вокруг провалившегося рта, в котором осталось только два нижних зуба, не прикрытых верхней губой. Острый, обтянутый кожей подбородок блестел и выдавался вперед. Редкие седые волосы посеклись на концах и топорщились в разные стороны. Кустистые серые брови сползли на глаза и замерли, сомкнувшись на переносице, отчего лицо ее выглядело недовольным, даже сердитым. Игорь решил бы, что перед ним покойница, если бы не глаза: ярко-желтые, как у кошки, блестящие, живые, стреляющие по сторонам. Она внушала почтение и страх.
Ростом старуха была выше Сергея, несмотря на горб, согнувший ей спину.
— Кто отпустил моего медведя? — прошамкала она скрипучим, гнусавым голосом.
Герой спецназа, белый как полотно, отступил на шаг. Игорь встал на ноги, поднял голову и честно ответил:
— Это я.
— Не удержал моего цветочка, не уберег, — с укоризной сказала старуха, и Игорю показалось, что ее лицо выражает презрение, — теперь прочь отсюда, прочь! А девочку я себе оставлю, вместо внучки мне будет.
Она с неожиданным проворством подскочила к Маринке и ухватила ее за руку. Маринка слабо вскрикнула, Игорь рванулся к ней, но старуха махнула своим богатырским посохом, словно хотела отогнать собак: от земли оторвался маленький, завернутый воронкой вихрь, в мгновение подрос, поднимая тучу пыли и клочья травы, и ударил Игоря в грудь с такой силой, что он не устоял и навзничь рухнул на землю.
— Проч-ч-чь! — рявкнула старуха еще раз и опять качнула посохом, будто пнула воздух.
Ветер покатил Игоря по земле, словно комок тополиного пуха, ударяя об ее неровности; приложил спиной о бревно, лежавшее под распахнувшимися воротами, поднял над ним и потащил за собой дальше. Рот и нос забились пылью, перед глазами мелькали то небо, то земля, то далекий лес, то ближайший пень. Ветер завывал в ушах, к горлу поднялась тошнота, Игорь зажмурился и обхватил колени руками — наверное, так космонавты чувствуют себя в центрифуге. Только их не бьют о корни, пни и деревья, попадающиеся на пути.
Вихрь нес его по лесу со скоростью курьерского поезда, но ничего, кроме бешеного вращения вокруг себя, Игорь не видел. Он потерял ориентацию в пространстве и думал только о том, что любое столкновение даже с самым маленьким деревом может стать для него последним. Но вихрь катился по тропе, и препятствия на пути лишь больно били по бокам, не причиняя серьезного ущерба. Потом ощущения изменились — теперь тонкие ветки кустов хлестали со всех сторон, и вскоре к сухой пыли примешались капли воды, запахло болотом, вместо твердой земли, пней и веток Игорь тыкался в мягкий мох кочек, пока ветер не завяз в болоте и не осел в трясину. Только Игорь не сразу сообразил, что движение прекратилось, — голова кружилась так же бешено, он не понимал, где верх, а где низ, избитое тело болело, и пыль, забившаяся в глотку, все так же мешала дышать. Невозможно было угадать, продолжает ли выть ветер или у него просто звенит в ушах. И лишь когда вода подкралась к подбородку и хлынула в легкие, он закашлялся и успел понять, что тонет.
Наверное, его барахтанье в воде со стороны выглядело смешным и нелепым — когда головокружение чуть отступило и ориентация в пространстве вернулась, Игорь увидел, что воды ему по колено, а на расстоянии вытянутой руки есть высокая круглая кочка. Подняться он не смог, но заполз на кочку грудью, вцепился в мох и закрыл глаза.
Ветер снова взвыл, и рядом раздался громкий шлепок. Игорь приоткрыл глаз и увидел героя спецназа в позе эмбриона, выброшенного на болото в трех шагах от него самого.
Сгрузив драгоценный груз на дно ванны, Глеб сорвал все еще ледяной комбинезон с себя, принес из комнаты и подложил под ноги Лотте столик и пустил сильно теплую, почти горячую воду. Стал снимать комбинезон с неё. Когда выпутывал из рукава правую руку, Лотта дернулась, зашипела, обвела вокруг совершенно диким взглядом и, заметив Глеба, расслабилась и тут же вырубилась снова.
— Ну, по крайней мере, серьёзной черепно-мозговой нет, — пробормотал Глеб себе под нос. Причину, отчего Лотта дергалась, он увидел сразу – выше локтя наливалась цветом гематома. Глеб аккуратно промыл слипшиеся волосы, под ними тоже не было ничего критичного — ссадина и короткий, правда, достаточно глубокий, порез. Раздвинув края пореза, удостоверился, что в нем не осталось песчаных частиц, закинул руки за голову, и, удерживая их за запястья одной рукой, вторую подсунул под голову, держа ее повыше над горячей водой, все-таки существовала опасность перегреть мозг, который в случае сотрясения необходимо держать в покое и прохладе. Подумал, что пятнадцати минут будет достаточно для прогревания, выждал намеченное время, вытащил Лотту из воды и унёс её в комнату. Скинул покрывало с кровати, уложил на простыню. Спохватившись, стянул мокрое бельё. Подумал, что надо было измерить температуру ядра организма, но не решился. Собственная усталость наваливалась всё сильнее. Быстро прошерстив по соседним комнатам, собрал и навалил на Лотту ворох одеял, подоткнув по краям и оставив открытыми только лицо и часть головы. Стараясь не размотать свитое гнездо, пробрался рядом, обнял уже не ледяное тело, плотнее притиснул к себе и почти сразу же провалился в сон.
Проснулся Глеб от настойчивых просьб желудка положить в него что-нибудь материальное. Сразу почувствовал на себе внимательный взгляд. Лотта с рукой, замотанной эластичным бинтом, сидела рядом с ним на кровати, скрестив ноги по-турецки. И очень, очень внимательно его разглядывала. Одеяла были разбросаны вокруг, создавая весьма живописную композицию.
— Доброе утро, Глеб Петрович, сейвер ОСУЛа. Ну и здоров же ты спать!
— Сколько времени? – Глеб подорвался встать, Лотта прикрыла глаза ладонью, чтобы дать ему возможность спокойно одеться.
— Почти полдень.
До Глеба, натягивающего джинсы, запоздало дошло, как его назвали.
— Постой! Ты сказала «сейвер»…Это значит…
Лотта поймала его за штанину, притянула, посадила напротив себя:
— Глеб! Ты так и не понял, что ты вчера сделал?
— Когда именно? – Глеб отчаянно тупил, пытаясь прояснить всё сразу и в деталях.
— Когда шёл от реки.
— Пришёл.
— А как?
Глеб помотал опущенной головой, мол, не спрашивай, сам не знаю.
— А я скажу: ты открыл портал и прошёл им. Прямо к дверям своей комнаты. И ты, таким образом, первый телепортер ОСУЛа, поздравляю.
До Глеба стало доходить, что этот кусок вчерашнего пути ему не приснился в бреду, а был на самом деле. Но решил переспросить, а то мало ли, может, слух подводит.
— Я? Открыл телепорт?
— Угу. А чтоб мало не было, а то вдруг никто не заметит, до кучи ещё вот что сделал, — Лотта встала и поманила за собой к двери.
— Обернись, — указала на ту сторону двери, которая выходила в коридор.
Глеб обернулся и обомлел: с этой стороны двери не было. Была площадь, по ту сторону которой возвышалось здание ОСУЛа. И сиротливо приютившаяся сбоку ручка.
— Это что? – Голос сел и слова вылетали звуками, похожими на кваканье. – Это что, я сделал?
— Ну не я же, — пожала плечами Лотта, — Я так не умею.
— Я тоже. Не умел.
— Ну, чтобы пользоваться этими возможностями сознательно, еще учиться и учиться. Это первый выброс бывает такой сильный, особенно в стрессовой ситуации, а потом всё медленно и постепенно. Дырку мы уже обследовали с коллегами, она односторонняя, туда попасть можно, сюда – нет, стабильная пока что, и самое интересное – жёстко привязана к двери, — Лотта поводила дверь туда-сюда, площадь послушно закачалась, — и как обычная дверь продолжает работать. Просто великолепный образец спонтанного выброса: мощно, изумительно, филигранно. И малосмысленно. Но с порталом от реки действительно получилось здорово.
— С рукой что?
— Ерунда, трещина, регенерин вколола, уже прошло, только отёк спадёт, и всё. Аэроцикл нашла и пригнала, куртки подобрала, чихать не собираюсь, в общем, я сегодня хорошая девочка. Так что обедай, собирай вещи и полетели домой в Лавск.
— А так? – Глеб кивнул на дыру.
— Можно и так, но аэр нужен мне, да и по дороге дела есть.
Последний дон…
Мир Земля. Бернардо.
Его звали Бернардо, как незабвенного дона Карлеоне, и, казалось, сама судьба готовила ему участь главы мафиозного клана. Он так думал…
Сейчас, прячась в последнем убежище, он думал, что все-таки ошибся с выбором дела жизни. Надо было уходить, сворачивать дела, пока не поздно. На короткое время, сразу после Черного дня, еще можно было уйти… Пока была неразбериха. Но тогда был и шанс заработать — перепуганные лузеры скупали лекарства, оружие, поддельные удостоверения, а в суматохе судьба подкидывала такие возможности! И он упустил шанс исчезнуть. Все хватал, что плохо лежит, все тянул… Вот, дотянул! Новая полиция не брала взяток, не тормозилась из-за адвокатов, прав арестованных, газет и прочей ерунды, и, главное, не стеснялась в средствах. Чертовы телепаты, сволочные демонские отродья! Убивали на месте, без всякого суда, подонки.
За стеной вдруг закричали. Короткий, жуткий, панический крик — и тишина. Бернардо замер Несколько секунд в нем еще жила крошечная надежда, что это недоразумение — кто-то из бойцов просто наступил на крысу… или розыгрыш… А потом закричали снова:
— Здесь, они здесь, зде…
— Шеф!
— Не надо!
— А-а-а!
Застучали автоматные очереди… Кто-то в последней попытке спастись замолотил в его дверь, умоляя впустить. Винченцо? Нет, Лука, телохранитель. Пошел вон! Охраняй меня там! Там! Слышишь, ты? Там! Лука тут же захрипел, но поздно. Выдал, сволочь!
Бернардо рванулся с места… и остановился. Некуда бежать. Некуда. Все. Он обвел глазами стены своего приюта. Подлинник да Винчи, отнятый у какой-то богатого старикашки, Дали, какой-то русский художник… Семь чемоданов: с жемчугом, побрякушками, камушками. Последний схрон, последний «запас на жизнь». Все остальное пропало. Бросить и это? И кем быть — нищим?
Он невольно метнул взгляд на черную кнопку на панели стола. Последний шанс. Если найдут… Или все-таки уйти подземным ходом? Куда? Уже год в бегах… Всех переловили, один он остался из крупных. Он даже видел по сети, как с ними расправились — чуть не стошнило от страха.
Или все-таки? Здесь ведь еще одна его драгоценность — Паоло, сын… единственный. И вторая жена, Натали. Они… он… может, их и не прикончат. Да к черту! Они выживут, а он — нет? Мысли неслись вскачь, путаясь, мешаясь — страх, паника, краткий миг жалости, приступ злости.
Стрельба стихла. Все… Три минуты — и все. Он невольно задержал дыхание. Ну? Заметят или нет? Дверь так хорошо замаскирована. Заметят? Чертовы чистоплюи из Лиги, не пустили к себе, не простили. Подумаешь, пару раз смухлевал с документами! Никто из важных не попался, так десяток мелочи… Спаси, Мадонна.
За дверью зашуршало. Показалось? Нет. Нет… Что-то щелкнуло, и по металлу прошла трещина. Сейчас они ворвутся.
Не думая, не рассуждая, Бернардо метнулся к столу. И нажал кнопку.
Взрыва он не услышал.
Мы наш, мы новый мир построим?
Мир Ангъя. Алекс.
— Алекс! Алекс! Ты меня вообще слышишь?
— Слышу. Что такое?
— Ничего, — Максим немного удивленно осмотрел заваленный кристаллами и учебными «дужками» стол, — Просто наши хозяева интересуются, куда ты пропал. Ну и мы тоже, знаешь ли, слегка беспокоимся — на завтраке не был, на обед не пришел… А ты, оказывается, опять «уплыл». Нет на тебя ни Сергея, ни… ну ладно, — Максим немного неловко отвел глаза, — Так что срочного, Леша? Давай поможем?
— А у тебя так много времени?
— Ну… — Макс виновато отвел глаза. Троица и так отчаянно жалела, что явилась сюда в таком крохотном составе. Времени не хватало. Памяти не хватало. С утра до вечера ребята отчаянно зубрили то, что могло пригодится дома. Алекс разбирался с социальным устройством ан-нитов: системой управления регулирования, системой образования, профориентации… и еще кучей всего. Макс, как маг — слабенький, но маг, отвечал за изучение полезных чар. От некоторых его просто в дрожь бросало — от восторга и зависти. Богуслав немного поворчал, что толку в своем бесцельном шатании он не видит никакого, но потом узрел местные достижения медицины и погиб. В переносном смысле. Из багажа домашних знаний у него был только первый курс мединститута — невелик запас, что и говорить. Но бывший боевик отчаянно продирался через дебри диагностики и методов лечения, каждый день зачеркивая в календаре оставшиеся до возвращения дни и прикидывая, что еще можно выучить…
— Все нормально, Макс. Я просто слегка увлекся. — Алекс даже улыбнулся, успокаивая друга, — Обещаю, что на ужине буду. Приготовьте мне двойную порцию, ладно?
Дверь за Максимом закрылась. Алекс откинулся на спинку кресла и устало потер лицо…
После видения живой и здоровой Лины он наконец смог успокоиться. Раньше, что бы он ни делал, все равно в сознании словно застрял ледяной шип. И постоянно ныл, тревожил, вторгался в мысли, знобящим беспокойным шепотком дышал в спину.
Лина… Лина. Лина…
А сейчас эта тревога, постоянная, давящая, ушла. Испарилась. И Леш с новым неиссякаемым энтузиазмом накинулся на работу. Мало просто свалить власть демонов. Надо сделать это по возможности бескровно. И так, чтобы трудно добытое единство планеты не рассыпалось вновь — на страны, княжества, диктатуры. Вадим все-таки смог прекратить войны. Прекратить голод… Объединить всех. Страшной ценой, но объединить. Прикрыть станциями. Если убрать единство, мир снова скатится к прежнему раздраю: локальные конфликты, бесконечные теракты, горячие точки — все, что не могли остановить Стражи… Если не удержать единство, снова будет так, то мы потонем в кровавой каше, и когда-нибудь пришельцы… как говорят здесь, — «внешники», прикончат остальное.
В мире Ангъя было чему поучиться…
Здесь никто не носил ошейников, хотя пару раз Алекс наблюдал что-то вроде парных браслетов с контролирующими функциями. Носили их в основном дети или парни-девушки — те из магической молодежи, которым пока трудно было удержать свой дар «на привязи». Здесь ведьмы, маги и демоны не истребляли друг друга в бесконечном противостоянии. Магические расы плевать хотели на труды великого земного ученого и Стража Сиринуса, который доказывал необходимость раздельного проживания различных народностей, и вполне мирно уживались. На одной улице, в одном и том же доме могли жить в добром согласии демон (как правило, ему отводился либо подвал, либо верхние этажи), пара магов (в таком случае подвал вежливо делился — на лаборатории каждому претенденту), несколько ведьм всевозможных разновидностей и люди. Люди в мире ан-нитов не страдали комплексами неполноценности и подозрительности, так что вполне лояльно относились к внезапному локальному ливню (если в доме проживал маг-погодник), буйному росту комнатных растений (если повезло иметь во временных соседях одного из многочисленной породы леших), а при внезапном приступе беспричинной слезливости либо буйной радости стучали в стенку к соседу-эмпату, прося «приглушить громкость». А если на душе почему-то сгущались тучи и бывало совсем уж тяжко, то можно у этого соседа и помощи попросить…
Здесь никогда не пылали костры инквизиции, где сгорело столько жизней — и магических, и человеческих…
Кто-нибудь, может быть, скажет, что местным жителям просто повезло. Здесь никогда не падал метеорит, утопивший Атлантиду. Конечно, шестой континент, которого не было на земных картах, здесь назывался иначе — Атлантидой его в свое время назвал Платон…но суть от этого не менялась — именно на шестом континенте была одна из самых развитых цивилизаций, именно там процветала магия, именно они медленно, но верно объединяли земли в одно государство… Было ли такое на Земле? Теперь не узнаешь. Но катастрофа, которая смела атлантический континент, отбросила цивилизацию почти на тысячу лет назад. Огненный дождь, а потом огромные цунами, переросшие во всемирный потоп, уничтожили большую часть населения, практически все достижения техники и надолго затормозили развитие. История потекла по совершенно иному пути, и, кажется, путь наши предки выбрали не самый удачный.
Войны, войны, войны… скрытое и явное неприятие инакомыслия, постоянное преследование тех, кто чем-то отличается от большинства. Почему? Почему маги вынуждены постоянно защищаться? Пришлось даже вырабатывать целый кодекс маскировки. Пришлось создавать организацию Стражей… таиться… прятаться… скрывать свою суть. Неудивительно, что Вадиму стоило только объявить магию легальной — и к нему сразу потянулись.
А ведь можно было иначе. Как здесь. Здесь лечат наложением рук, и никто не шарахается от лекаря. Здесь не бывает взрывов в шахтах — горные ведьмы видят все на десятки километров в глубь, а «кобольды» руководят работами…
Здесь можно посадить в саду несколько специальных деревьев из русалочьего питомника и потом заказывать им рубашки или, если воображения не хватает, просто ткани. И с природой общаешься, и экология не страдает. Русалки ведут опыты по селекции других «продуктов», а молодежь выстраивается в очередь на добровольную помощь по посадке рощ, парков и скверов.
Здесь недовольные, слабоадаптированные или агрессивные выявляются своевременно… их лечат. . Есть общественные работы, есть работа по освоению Островов… есть где снять агрессивность и потом нормально жить.
Здесь каждый пятитысячный — эмпат или телепат. Именно они «прослушивают» кандидатов на администрирование. Чтобы никто не пользовался своим «положением» в личных целях.
Или… или в этом и дело? Поэтому люди боятся магии? Телепатии?
Кто-то когда-то посеял и взрастил этот страх и ненависть.
Кому-то и когда-то было не нужно, чтобы его понимали. Было нужно совсем иное… Власть? Осознание своей силы? Что-то еще? И конечно, ему не нужен был телепат…
Или эмпат. Возможно, не будь Алекс эмпатом, да еще проецирующим, Вадим не обошелся с ним так… резко. Ведь «холодок» в первую очередь мыслит категориями власти и силы и конкурентов не терпит, даже потенциальных.
Что же нам делать, Дим? Я снова сомневаюсь.
Мы не можем позволить миру снова развалиться на враждующие куски. Созданная тобой система работает. Работает… Пусть она мерзкая, но все же… Что хуже: если людей продают на рынках, как товар — или если они умирают от голода? В той же Африке, например. Я же помню — так было. Семидесятые годы прошлого века, Нигер — сто тысяч человек, тысяча девятьсот восемьдесят четвертый, Эфиопия, миллион и двести пятьдесят тысяч, восемьдесят восьмой, Судан — еще двести пятьдесят тысяч! И дальше, и дальше… Стражи смогли спасти лишь часть.
Что хуже: когда вампиры легально и законно убивают тысячи людей для своего питания — или эти люди просто гибнут в бесконечных конфликтах и терактах?
Что хуже — «развлечения вампиров» или преступность, буквально захлестывающая мир людей, а потом и мир магов? Жертв было не меньше.
Оставить систему? Невозможно. Какой бы она ни была, но все держится на одном человеке… маге — Вадиме. Сколько продержится и что начнется потом — это очень интересный вопрос. Уверен, что будь у меня побольше данных, я бы высчитал все. До того, кто именно захватит трон и корону после смерти Вадима — Вайолет или Саммаэль… До размера потерь. Но и так ясно, что они будут глобальными. Нынешние порядки покажутся цветочками.
Разрушить? А что будет? Кто гарантирует, что не будет хуже? Кто ответит, не занесет ли к нам при очередном сдвиге миров кого-то похуже серых пришельцев? Ведь ан-ниты, осторожно исследовавшие соседние сферы (просто чтобы быть в курсе возможного нападения) показывали гостям не один погибший мир. Как минимум четыре… Не станем ли мы пятым?
Разрушить лишь часть? Как рассчитать? И успеем ли мы? На Лиги наверняка идет охота — нельзя недооценивать СД. Сколько у нас осталось времени?
Я не знаю, Дим… Я не знаю.
Новости бывают разные!
Мир Земля. Лина.
Быстрый шорох, какое-то перешептыванье… и нерешительный стук.
Лина подняла бровь… и усмехнулась. Похоже, она знает, кто там такой застенчивый.
— Сюда нельзя! У меня разбежались попугаи!
Ошеломленное молчание и робко просунутая в приоткрывшуюся дверь голова полностью подтвердили ее ожидания — конечно, Марк, кто ж еще.
— Кто разбежался? — поинтересовался подросток, — Я никого не вижу.
— Попугаи же не бегают, — влезла в щель вторая голова — разумеется, Линдэ. — Они летают.
Ох, мальчики-мальчики. Про попугаев они явно расслышали, а вот про «нельзя» — мимо ушей. Удивительно избирательная способность к восприятию! За эти два дня Лина в этом убедилась. Мальчишки (несмотря на свои двадцать с лишним лет и юношескую внешность эльф Линдэ все равно оставался мальчишкой) обладали необычайно чутким слухом в случае появления в Убежище чего-нибудь интересного. Будь то переброска очередного припаса на черный день, наколдованные рассеянным Этьеном лжекошки или возвращение разведки… Слух подростков обретал совершенно сверхъестественную остроту в случае появления в пещере чего-нибудь сладкого. Например, Анжелику, которая вечно являлась в Убежище с печеньем и конфетами, мальчишки чуяли с другого конца пещеры и материализовывались быстрее телепатки Лоры.
Но увы, слух сладкоежек как-то подозрительно слабел, когда речь заходила о прозаических вещах типа разбитой колбы у химиков или, скажем, о работе на плантации грибов. Правда, про грибы с неугомонной парой уже не заговаривали — в последнее свое пребывание «на Грибках» Линдэ слегка увлекся… Что конкретно он сказал грибам, осталось неизвестным (рассказ юного эльфа как-то стыдливо обошел вниманием этот эпизод), но в результате неделю назад в Убежище было объявлено что-то вроде внеочередного воскресника. По уборке. Демонстрируя свою отзывчивость на слова эльфов, плантация внезапно пошла в рост, резко увеличила размеры и скорость созревания, а вдобавок выбросила такую кучу спор, что в близлежащих пещерах стало не пройти от грибов. Их находили у себя химики, зельевары, связисты… Связисты шипели, повара ругались, химики… Нет, химики тоже нашли б что сказать, но в момент беседы с юным грибоводом им приходилось проявлять повышенную осторожность. Дело в том, что некоторые особо активные грибочки выросли прямо в колбах с реагентами. И теперь взрывались при попытке повысить голос. После второго взрыва химики притихли и перешли на язык жестов. И на этом языке как раз и посоветовали юному грибодиверсанту идти… куда-нибудь… подальше от них.
Подростков, конечно, отловили отец Линдэ и старший группы Сергей, но никакой гарантии того, что мальчишки услышали внушение, не было. Феникс своими ушами слышала, как диверсанты обсуждали отлов летучих мышей с целью их испытания на роль шпионов или бомбардировщиков. Значит, не угомонились пока…
Лина с усмешкой махнула рукой.
— Заходите уж.
Парнишки просочились внутрь… и заозирались, синхронно выдохнув:
— Ух, ты-ы…
Вполне ожидаемая реакция, кстати. Отлежавшись после покушения (восстановление организма шло очень медленно — сказывалось красное дерево, и полностью затянуть рану удалось только вчера к вечеру), Лина принялась обустраиваться.
. Вообще к комнате Леша она, конечно, относилась бережно и постаралась максимально сохранить все как было, но двое — не один. Поэтому за занавеской, где висели рубашки-свитера Алекса, повисли и ее небогатые одежки (Лора, кстати, уже раскритиковала ее гардероб и посоветовала «не прятаться в ножны», мол, нож одно, а молодая женщина — другое). На столе рядом с Лешиными котелками-бутылочками пристроилось блюдо, куда Лора на всякий случай положила запас «заправки» — тех самых ошейников. Ближе к краю принадлежности для чистки оружия. Какие-то парни приволокли на место сожженной другую кровать. Кстати, сбылась давняя мечта мальчишек — новый предмет мебели был на двоих. На стене, рядом с травами Алекса, теперь красовалась выставка оружия. Над постелью проступала из гранита выложенная из янтаря и гранатов птица-феникс.
На пол лег небольшой коврик — для тренировок.
Так что мальчишкам было чему поудивляться.
— Ух, ты…- повторил Марк.
И уставившись кто на оружие (Марк), кто на птицу (Линдэ), синхронно вопросили:
— Можно потрогать?!
— За этим и пришли? — феникс едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Настроение в кои-то веки застыло на отметке «ясно», несколько тревог мелькали тучками на дальнем горизонте… Ощущение свободы просто пьянило, как русалочий мед. Пламя Преисподней, ну какие ж они трогательные, эти юные мордочки! И к тому же мальчики. В клане феникс детей, как правило берегли, даже к чужим относились относительно лояльно, но там рождались исключительно девочки. С мальчиками же феникс близко не общалась. Да и вообще знакомство с противоположным полом ограничивалось, как правило, выполнением очередного заказа на ликвидацию объекта. Три исключения не в счет, они ничего не дали и ничего не изменили. Пока не встретила свою судьбу…
А забавные они — мальчишки… Подавшись порыву, Лина мгновенно сместилась, взъерошив обе макушки и подтолкнула:
— Топайте. Если уж пришли потрогать.
— А мы не потрогать… — Линдэ буквально ел птицу глазами, — Мы это… Там Анжелика… она сейчас придет. Мы пришли сказать, что она задерживается.
— Задерживается? Где?
— Ну, Виктор ее остановил. Стал отчитывать.
— Анжелу? Виктор?! Хотелось бы на это посмотреть…За что?
— А ее Аня попросила — научить ножи кидать. Аня, ты ж знаешь, какая… нервная на своей независимости и самозащите.
Анну, дочь Виктора Хватько по прозвищу Липучка, Лина знала не то чтоб очень близко. Но была в курсе неукротимом стремлении бывшей молоденькой рабыни. Аня была просто одержима желанием научиться самообороне. Вполне понятно, по какой причине. У многих бывших «лишенных прав» было такое желание, ничего необычного. Специально для них группу организовали по рукопашному бою. А дочка Виктора, значит, уже к Анжелике подбирается.
— Ну вот, а господин Виктор был против. Лина, — эльфенок все-таки не выдержал. — А можно все-таки потрогать? Пожалуйста…
— Да пожалуйста! Только скажи, где все-таки Анжелика.
— Да там она, там — в коридоре, — Линдэ коснулся рассыпанных по стене гранатовых узоров (подарок Магды) и выпал из разговора. Зеленые глаза вдохновенно горели, и в этот миг он, похоже, был очень далеко…
Зато Марк, уловив, что новости могут, чего доброго, рассказать без него, живо отвлекся от коллекции серебряных ножей. И спустя всего пару минут Лина уже была полностью в курсе истории с Аней Хватько, Липучкой Виктором и предполагаемым выговором Анжелике.
Как оказалось, Анжелика вполне разделяла стремление к независимости, так что весьма живо отозвалась на просьбу девушки поучить ее обращаться с ножами. Странное благоволение Вадима к фениксам еще держалось, загружали Анжелику мало… Короче, она уже успела провести тренировок пять. Или четыре. Не суть важно. Главное, что ее ученице, вдохновленной первыми успехами, этого показалось мало. Аня притащила доску-мишень в собственную комнату и принялась за «повторение пройденного». Все б ничего, да только в это время ее как раз решил навестить отец. И один из ножиков едва не финишировал в его плече.
Опешивший Виктор, стараясь не сорваться на крик, поинтересовался у дочери, что означает это… покушение. Аня объяснила… Что там дальше было, Марк не видел (дверь захлопнули), но через минуту тот вылетел из комнаты как торпеда и — надо же, какое везение! — почти сразу наткнулся на учительницу! На сканда… э-э… разговор пришла Лора, и мальчишек выгна… отправили к Лине — сообщить, что Анжелика сейчас придет.
— Пришла! — мрачновато известила Анжелика от двери. — Привет, Лина. Марк, на сверток. Там печенье.
— Оу! — обрадовались мальчишки, запуская лапки в бумагу.
— Осторожнее, — предупредила феникс. — Оно того… поломанное слегка. Нахала одного приложила.
Лина подняла бровь. Нахала. Ага…
— Честное слово, в следующий раз приложу чем потяжелее! Он, видите ли, думает, что если у девчонки не будет ножей, то и опасности нет! Его девочка, представьте себе, должна быть в безопасности — никаких выходов на поверхность, никакого участия в боевых группах! Никакого оружия. Дурак. Можно подумать, беспомощный человек в меньшей опасности! Лин, ну ты такое видала?
— И тебе привет.
Беспокойное пламя, по недоразумению родившее девушкой, притормозило и, кажется, вспомнило, что находится перед главой клана.
— Э-э… — в глазах Анжелики мелькнула сначала растерянность, а потом лукавая смешинка. — Приветствую… главу клана. Рада видеть вас в добром здравии. И кстати… скоро явится Марианна.
— Тоже приветствовать? Или нападать в коридоре на наших союзников? — иногда Лина хотела бы быть такой же раскованной. Но кому что… Странно все-таки. Неправильный феникс здесь она со своей нарушенной наследственностью. А Марианна и Анжелика куда импульсивнее. Хотя ясно. Хранительница Анна говорила ведь, что с их генами тоже не все в порядке. И к тому же их воспитывала не глава клана, помешанная на «истинной крови», чувстве долга и так далее.
— Неа, — младшая феникс ехидно подмигнула, — Делиться. Ее вызвал Повелитель. Как новую главу фениксов.
Ага. Ну, понятно… Телохранители и все такое. Конечно, ему нужен новый глава.
— Мило.
— Ага.
— Наконец-то я от вас отдохну…
— И не надейся! Повелитель Повелителем, а вы, госпожа Предстоящая, все равно никуда не денетесь!
— Поглядим. Давно вызвал?
— Давно. Я уже здесь… — голос новоприбывшей Марианны был не менее мрачен. — Подруги, что делать будем? Нас замуж выдают…
— Что?!