Попадая в обитель чужих народов,
Всегда, прежде всего, интересуйся их обрядами.
(Предписания для наследников рода Кенебриков).
Альрис Трамирани.
Раньше я любила горы. Здесь небо так близко, кажется, что вот-вот и какая-нибудь тучка, проплывающая мимо, нежно тронет твою щёку. Здесь воздух чист и свеж, здесь нет ничего лишнего, что тревожило бы взгляд — мир, чистота, красота.
Неожиданное явление одной наглой, не особо умной задницы лихохвоста напрочь испортило настроение. Теперь, вместо тёплой и уютной кибитки, лошадей, дюжины охранников, нас окружали только снег и острые каменные пики. Точное местоположение наше неизвестно, зато ясно, пока рядом мифрил, идти предстоит исключительно ногами.
Изодранная юбка, поцарапанная нога, лёгкая обувь — всё явно складывалось неудачно, а погодка на этой высоте была совсем не той, которая радовала внизу. Желание, во что бы то ни стало, насолить наследнику, слегка притупилось после пары глотков драконьего отвара. Голова поплыла под действием хмеля, и стало чуть-чуть теплее. Данные мне штаны натянула, с горем пополам, краснеть и стесняться — было не по обстоятельствам. Больше всего хотелось сначала убить этого треклятого ветроголового эль-та, а потом очутиться у себя дома в тёплой кровати, осознав, что всё это было исключительно ночным кошмаром.
Шеффарн, между тем, стремился помереть и сам. Брошенная злобная фраза мазнула меня по краешку души. Да, наследнику я нужна — у нас договорённость, ничего более, поэтому и помощь не мне, а таинственной редкой вспышке, которой я являюсь.
Злобно глянула на воздушного: он сел прямо в снег, прислонившись затылком к холодному валуну. Цветом и выражением лицо от камня отличалось мало. Обеими руками наглаживая виски, он шипел ядовитой змеёй. Раф, заматывающий руку, шепнул мне:
— Видно, сильно разозлился мальчишка, — я удивилась такому обращению, а ведь и правда, никогда не интересовалась, сколько лет моему вечно смешному коллеге и другу, видимо, намного больше, чем все думали. — Полёт с призывом ветра — весьма затратное дело, — продолжил Раф, рассуждая, — о чём воздушный только думал. Хорошо хоть сознание не потерял, и не встрял в сансарис на пару дней. Расплачивается сейчас своей головой.
Я взглянула ещё раз на шипящего страдальца, желание добить чуть-чуть померкло. Заметив мой взгляд, Шеффарн начал активнее массировать виски и стал постанывать. Остальные занимались своими делами, намекая, что лучше всего помочь виновнику наших бедствий можно только добив такового.
— Сильно болит? — спросила я, подходя поближе. Стоны стали громче, голова, запрокинутая на камень, кривила брови и изображала высшую степень мучений. — Может, я могу чем-то помочь? — спросила из чистой вежливости, надеясь на то, что помочь — не могу и свободна.
— Я слышал, что прикосновение истинной вспышки лечебно, — прошептал эль-т, приоткрыв один глаз. — Положи руку мне на лоб, давай проверим.
— У тебя голова слегка горячая, — говорю я, неприятно поёжившись, когда мою руку накрыла его ладонь.
— Халлен… — прошептал мученик.
— Что? — не расслышала я, подозревая, что воздушный решил помолиться перед смертью и уже испускает дух.
— Назови меня Халлен, — жалобно прошептал он, заканчивая фразу и наглаживая мою руку своей.
— Стоит добить, чтоб не мучился. — Подошедший наследник демонстративно проверил остроту своего ножа. — Это моя собственность. Подойдешь ещё раз — я тебя убью.
— Договорились, — Шеффарн резко открыл глаза и выпрямился, явно не страдая ни головой и рассудком, — Только это она ко мне подошла. А этому ты мешать не можешь.
— На стыке традиций выбирает девушка? — наследник скривился, признавая за воздушным знание межрасовых писаний.
Я дернула руку, всё ещё зажатую воздушным, и ощутимо ткнула его в плечо. Было обидно, что меня разыграли так глупо, как сурепку несмышленую. Вайри, надевшая длинную зелёную жилетку, и, наконец, закончившая плести косицу, посмотрела на меня лютым зверем. И не поддержала. Странно.
Воста, тем временем, углядела за валуном более менее пологий проход и махнула нам. За ней двинулся Раф. Оживший и бодренький Шеффарн догнал нас. Я оглянулась на остальных и увидела картину: наследник, держа мою подругу под руку, шёл и мило с ней беседовал, выясняя, насколько мифрил влияет на её способности, являясь минералом и относясь к стихии земли. Вайри шла с загадочной улыбкой, ничуть не беспокоясь, что они отстали. Я встала, как вкопанная, и в меня врезался Халлен. Воздушный хмыкнул, приобняв за талию и прошептал на ухо:
— Я тебя понял, милая, но давай не сейчас. — Я крутанулась на пятках и пошла в ускоренном темпе, почти бегом, перегоняя даже Восту и Рафа. На душу налетел чёрный-чёрный ветер, не давая дышать и раздирая лёгкие изнутри. Было так странно из-за этой глупой обиды, что совладать с нахлынувшими эмоциями не получалось. В мысленный список дел на ближайшее время был добавлен пункт «Прибить воздушного эль-та, при первой возможности».
Рандар.
«С убогим выводком стихийников мы с трудом прошли первый перевал, а дальше? — угрюмо размышлял наследник престола. — С другой стороны, здесь полно мифрила, а где мифрил, там рудокопы. А если есть они, значит…».
— Интересно тут хоть пещеры есть? Ветер такой обжигающий, надо где-то передохнуть. — Услышал Рандар жалобный голос, всё больше раздражающей его, Альрис. «Вот же, напасть какая! Болтливая, глупая, наглая… Хорошо, что скоро плохо закончит!» — мысль о её плачевном конце подействовала умиротворяюще.
— Найдём пещеру! Полно мифрила в горах, где-то тут наверняка живут рудокопы. Сами мы не преодолеем следующий перевал.
Наследник произнёс эту тираду в надежде, что компания утроит усилия и начнёт, наконец, быстрее передвигать ногами. Но, вместо этого, команда, с любовью многодетной мамаши, стала поглядывать на нагромождения серых промерзших камней, и топать ногами по насту, видимо, желая провалиться в подземный ход, и лететь по нему до самого порта, лежащего на другом краю мощного горного массива, под углом пересекающего материк.
Сейчас вся группа просто стояла на тропе, ведущей наверх. Уже здесь мела пурга, и периодические вьюжные смерчики деловито заметали дорогу перед путниками. Вся поверхность вокруг была усыпана мелким камнем, грозившим резво осыпаться вниз, вместе с оступившимся пешеходом.
Вдруг Воста громко вскрикнула, отпрыгнув в сторону, поскользнулась на камнях и стала медленно клониться в сторону пропасти.
Раф ухитрился схватить её за пояс здоровой рукой, удержав от падения. Переход ему тоже давался трудно: сломанная конечность нещадно болела и мерзла в разы сильнее, а поднявшаяся температура и выступивший холодный пот говорили о том, что протянет парень недолго.
— Ты с ума сошла визжать, обвал начнётся, и нас здесь просто похоронит.
Воста, тяжело дыша, вытянула руку и показала:
— См-мотрите…
За грозно нависающей над дорогой скалой стояло плотное серое облако. Казалось, оно целиком сформировано из кристалликов пыльного льда. Через секунду марево распалось на льдистые куски, а компания авантюристов зачарованно продолжала смотреть на это природное явление. Наконец, глыбы льда потемнели и превратились в трёх тяжеловооружённых людей.
— Кто вы такие? — прозвучал вопрос. — И с какой целью явились сюда?
***
Узкий и крутой каменный спуск уводил их вглубь горы. Впереди блуждала неизвестность, зато не было пронизывающего ветра и холодных иголок, которые впивались бы в продрогшие тела. Наконец, их маленькому отряду приказали остановиться. Путь перегородила массивная каменная плита.
— Вот, наглость какая! Они считают нас своими пленниками, — громким шёпотом, в первую очередь для стражников, произнесла Вайри. Ей, обладающей даром земли и жизни, было особенно тяжело в этой каменной мёртвой норе.
Один из рудокопов достал ярко-жёлтый самоцвет и вложил в практически неразличимый паз. Стена вздрогнула, всей своей каменной сущностью, и беззвучно отползла в сторону, открывая вход…
Их повели через огромный зал, скупо освещённый факелами. На нём лежала печать — смерти и тлена. Это ощущение усиливали огромные тусклые тени, порождённые факелами.
Зал когда-то был великолепен. Но теперь, осыпавшаяся крошкой искусная отделка, да отбитые лепестки каменных цветов, делали его жалким и страшным. В противоположном конце зала блестели кованым мифрилом огромные двери.
Ещё через час, путники, перестав крутить головами и удивляться, потеряли счёт коридорам, поворотам и огромным залам с колоннами. В какой-то момент упал совершенно обессиливший Раф, и наследнику пришлось его нести. Сзади них нестройной кучкой плелись девушки. Воздушный держался бодро, то и дело «случайно» натыкаясь на Альрис. Дракон злился.
Наконец, повернув ещё раз и открыв очередные ворота, стражники привели компанию в светлое помещение.
Здесь им дали воды. Велели ждать.
Воста, сидящая на прямоугольном гладком камне и державшая на коленях белокурую кудрявую голову, неожиданно заплакала.
— И зачем я сбежала из дома в эту клятую академию, а потом… Из академии то-оже?! Сидела бы сейчас с Зефраксом, шашлык на костре жарила… Нафтию доводила бы…
Альрис громко вздохнула, тронув подругу за плечо, и мирно сказала:
— Мы все домой хотим. Хотим свою старую мирную жизнь…
— Хоти, — бросил в её сторону бессердечный змей. — Хоти, только умолкни. — Внутри него практически клокотала злость, готовая выплескиваться по любому поводу. Мифрил ли так угнетающе действовал, или присутствие рядом этой молнии-вспышки, но сохранять хотя бы внешнее спокойствие — было всё труднее. Шеффарн тихо ухмылялся, принимая из рук Альрис железный стакан с водой. Будто сам себе налить не мог!
День миновал. Над горами бушевала вьюга, и сыпал с чёрного неба ледяной песок. Здесь же, в самом сердце камня, всегда были сумерки. А вокруг шумела чужая странная жизнь. Мимо проходили какие-то люди. Женщины тащили горшки с варевом, уголь и огромные кувшины с водой. Мужчины, в основном, вооружённые, кто с кайлом, кто с молотом — явно шли к месту ночлега, после трудового дня. На обессиленную группу, тихо сидящую в сыром углу, никто не обращал внимания. Только стражник, рыгнув в их сторону кислым пивом, храпел рядом.
Ночь прошла тихо.
…Как только через далёкое отверстие высоко в горе стал проникать серый тусклый рассветный луч, драконар получил ощутимый тычок в бок, носком кованого сапога.
— Вот они, господин наместник. Пытались попасть через тайный гномий ход. Мы обнаружили их у самой стены в тот момент, когда шпионы империи обсуждали способы взлома и проникновения вглубь горы.
— Кто вы такие? — наместник, коротышка, с большими губами, щеками, носом и пузом, а также, гордый обладатель рыжей курчавой шевелюры, спутанной бороды и дремучих бровей, был одет весьма броско и богато, чтобы компенсировать свой рост и сразу показать высокий статус.
Драконар получил ещё один тычок упитанной ноги и уже собрался эту ногу оторвать с особой изощренностью…
— Путешественники, — получил наместник краткий ответ. Шеффарн дипломатично наклонил голову и улыбнулся. — Нам надо попасть вниз, в Скалистый порт. Шпионами не являемся. Скорее беглецами. Но мы в состоянии оплатить наш переход, через вашу страну.
— Натурой, что ли? — цинично захохотал наместник. — А это мысль! Девок ко мне! А этих… заковать, и пусть ломают камень…
***
Альрис Трамирани.
Пробуждение было не самым приятным. Мало того, что после сна на холодном камне я не ощущала ни одной части тела, так ещё и громкая ругань пополам на имперском, пополам на драконьем — это настолько пугающе, что впечатлительной мне можно весь день заикаться.
Мужчин уводили стражники, закованные в железо, с ног до головы, деловито подталкивая копьями под зад. Замешкавшийся Раф успел обнять Восту, незаметно сунув ей в руку миниатюрный треугольный нож. Кажется, в нашем недружном коллективе появилась влюбленная парочка — ни разу не помню, чтобы водный расставался со своей реликвией. Мы с Вайри недобро переглянулись. Я почему-то подумала, что скорее пещера обрушится, чем кто-нибудь подойдет попрощаться со мной, беспокоясь о моей жизни и чести.
— Вы не можете увести эту девушку! — Шеффарн, в своей длинной светло-голубой одежде, с распущенными белыми волосами, так удачно попавший в круг света посередь пещеры, напоминал в этот момент древнего пророка или чудотворца. Неудивительно, что стражники остановились, опешив. — Это моя невеста. — Закончил речь воздушный, под ироничное хмыканье наследника. Видимо, рудокопы, (весьма суеверный и впечатлительный народ), ждали от него не такого окончания фразы. Назови он меня мифриловой богиней или воплощением горной хозяйки, то, может быть, всё закончилось бы иначе… Но, повернувшийся на шум наместник только широко улыбнулся и издевательски вежливо ответил:
— Тогда, конечно, тогда не можем. Сдалась она нам. Этих увести, а её утопить в штольне. — Кажется, я всё-таки икнула от неожиданности…
Квадратный вырез пещеры, подпёртый по сторонам деревяшками, напоминал мне мой будущий огромный гроб. Вдали уже слышалось журчание воды. Интересно, как они меня топить будут: просто в водоворот окунут, тогда есть возможность выплыть где-нибудь на поверхности и уже там замерзнуть насмерть, или, конкретно так, на месте притопят? Штольня была явно заброшена, раз пришла в такое убогое состояние. Рудокопы слишком ценят своё пространство, чтобы допустить затопления и обветшалости, наверное, это полностью выработанный участок.
Стражник привел меня на место и велел разуться. Вода была совсем чёрной из-за отсутствия хоть какого-нибудь света. Но сама шахта здесь не была мелкой, напротив, порода, в этом месте раскопанная, где только можно, образовывала круглый, почти правильной формы, зал, наполовину залитый водой. Меня ткнули древком копья, и я шагнула, неловко оцарапав ступню об острый камешек дна.
Внезапно поверхность осветилась ярко-голубым светом, пронизанная миллионом мельчайших молний. Здесь уже не было мифрила — догадалась я. Вода — отличный проводник. Жаль только, что стражник на берегу стоял!
— Наматайя! Великая праматерь Наматайя! — заверещало существо в доспехах и бухнулось, громко ими брякнув о камни, на пузо. Недолго думая, я широким неприличным жестом двух пальцев «благословила» стражника и почти пропела: «Повелеваю…».
Наша толпа росла, принимая в своё течение всё новых и новых суровых бородачей, с детским восторгом и фанатичными взглядами, повторяющих волшебное имя. Кто такая Наматайя, я не знала, нужно будет уточнить у Вайри. Собственно, спасать «своих верных «нитичахли» я и спешила. Мы бесцеремонно ворвались в покои наместника: толпа сумасшедших верующих, которым и власть не власть, только дайте чудо, и я, сидящая, как великая богиня, на железных носилках, на плечах у рудокопов.
Когда открылись двери, толпа застыла, увидев, как две девицы на полу, сидя на связанном наместнике, то ли щекочут, то ли тыкают его миниатюрным каменным треугольным ножичком, а он визжит, как свинья, и брыкается.
— Великая Наматайя пришла забрать своих верных нитичахли! — громко прокричал самоназначенный шаман, и моих подруг подняли на носилки и вытащиливслед за мной.
— Наматайя?! — прокричала мне Вайри, злобно хмуря брови.
— Да, вот как раз хотела спросить…
— Ну, теперь нас не просто убьют, а скормят горному червю. — Хмыкнула старшая подруга, усевшись поудобнее, и, накручивая прядь волос на палец.
— Всеславная Наматайя, и вы, её верные нитичахли, мы возносим Вам хвалу и просим показать великое чудо, — пропел новоиспечённый шаман и стал надвигаться на нас, стукая древком копья по полу пещеры. Сзади него стояла многосотенная толпа, и восторженно открыв рты, слаженно повторяла шаги и жесты. Мы отступали к воде.
— Вы бы на бережку постояли, — шепнула я Восте, снимая обувь и не выпуская снятое из рук. Но вода не засветилась…
Толпа недовольно загундела, шамана стали тыкать в спину.
— О, славный народ рудокопов, — я услышала в дальнем конце голос Рафа. К нам стали проталкиваться наши друзья. — Мы — помощники великой Наматайи, и мы расскажем, как совершить ритуал правильно.
— Лодку. Деревянную. — Отдавал тем временем распоряжения Шеффарн, — мешок с жертвенной едой и водой. Тёплую одежду и обувь. Хороший и крепкий кинжал. Верёвку, кремень. Не мифриловый! И котелок, да чтоб целый был. Всё понятно?
Последним молча шёл Рандар. Его суровое выражение лица не обещало ничего хорошего. Видимо, он лучше нас знал, с чем мы сейчас будем иметь дело…
В утлую деревянную лодчонку влез сначала Раф, придерживая подмышкой подаренное шаманом ритуальное вино, затем нервно трясущаяся Воста, гордая Вайри, с идеально прямой спиной, последним вступил Шеффарн. Он махнул рудокопам, и те оттолкнули плавсредство от берега. Через пару лемс их тихого плавания, безо всякого всплеска, на поверхности воды появились изменения. Хозяин водоема почувствовал чужое присутствие и явился.
Безглазая коричневая морда червя поднялась над волнами и ожидающе клацнула зубами.
Рандар, стоящий на берегу рядом со мной и бесстрашно поднявший меч, двинулся к воде.
— А я? — вот уж «великая Наматайя» не ожидала от всех подобной наглости, — всё «чудо» и без меня?!
— А кто сказал, что без тебя? — дракон схватил меня за плечо и силком потащил в воду. Кажется, сейчас мне этим мечом перережут горло и скажут, что так и было надо…
Ледяная вода обжигала ступни, заставляя дрожать всем телом. Горячая рука, схватившая и крепко державшая, грела. От осознания близкой смерти и этого странного контраста, я молча прошла почти до середины мелководного водоема. Морда страшного червя была уже совсем близко, гораздо ближе, чем примолкшие от ужаса рудокопы, застывшие, как под гипнозом.
— А, может, предложить им всем сразу на него напасть? — Спросила я сурового целеустремленного дракона, практически убедив себя, что сейчас он, державший меч кверху, попробует эту змеюку ткнуть, а меня схватил из соображения моей же безопасности за его плечом…
— Нет, вспышечка, — хриплым шёпотом поведал мне наследник, — сейчас мы ткнём тебя…
Глянула на него красная девица,
и взяла ее жалость великая:
другого такого красавца
во всем свете поискать!
Сказка о молодце-удальце,
молодильных яблоках и живой воде:
[Тексты сказок] № 173.Маринка вовсе не надеялась разжалобить старуху, у нее случилась настоящая истерика. Она в кровь разбила руки, когда стучалась в толстые бревна и пыталась пробить их насквозь. И все потому, что она проспала! Маринка не смыкала глаз всю ночь, сначала ждала, когда старуха заснет. Но попытки выбраться через окно ни к чему не привели — если, ободрав уши, можно было просунуть голову наружу, то плечи туда не пролезали совсем. Тогда Маринка попробовала уйти через дверь, и, на ее счастье, та оказалась не заперта. Давно наступила ночь, стояла абсолютная темнота, Маринка вышла на крыльцо, всматриваясь во мрак, но ничего не увидела. Она ощупью спускалась по ступенькам, когда сильные руки старухи втащили ее обратно в дом.
— Убиться захотела? Белый свет не мил? — старуха вытащила из печки горящую головню и швырнула ее со ступенек вниз. Судя по тому, как долго внизу маячил огонек, падать бы Маринке пришлось глубоко.
После этого Маринка начала ждать, когда старуха уйдет, и глядела в блюдечко на Игоря. Но вредная хозяйка избушки никуда не собиралась: на рассвете она отвела Маринку к колодцу и дала умыться, предложила даже истопить баню, накормила ее пышными блинами с медом и с вареньем, а потом села на печь и принялась прясть. Игорь спал; нитка, которую пряла старуха, монотонно наматывалась на веретено, и Маринка сама не заметила, как задремала. Наверняка старуха только этого и ждала. И наверняка она подсмотрела в блюдечко за Игорем, чтобы его подкараулить.
Глупо было надеяться на то, что Медвежье Ухо испугается и убежит. Даже если бы Маринка не проспала его приход, она бы все равно не смогла его ни в чем убедить. Но ей казалось, что это она виновата в том, что не сумела вовремя убежать, не подобрала нужных слов, чтобы он ей поверил и ушел, и ей оставалось только стучать кулаками в стенку и кричать, увидев старуху в окне.
Старуха насильно влила ей в рот какой-то отвар и пообещала, что медвежонка не тронет, только Маринка не могла успокоиться еще минут десять. А потом ее трясло крупной дрожью, старуха накрыла ее теплой шубой, сунула блюдечко ей в руки и залезла на печку, прясть свою пряжу.
— Медвежье Ухо ничего не боится, — злобно сказала Маринка старухе, посмотрев на Игоря, — он там сидит и читает.
Старуха ничего не ответила, только усмехнулась, а Маринка сама не заметила, как уснула под монотонный шорох ее веретена. Наверное, в отваре, который дала ей старуха, было какое-то снотворное.
Разбудил ее аппетитный запах, исходивший из печки, — готовила хозяйка избушки превосходно.
— Что? Проголодалась? — старуха довольно ухмыльнулась. — Садись, обедать будем.
Маринка хотела попросить покормить Игоря тоже, но, взглянув в блюдечко, увидела, что тот сидит на крыльце бани и ест суп из глиняного горшочка, закусывая его огромным куском хлеба. Она посмотрела в окно над столиком — Игорь действительно сидел совсем рядом, живой и невредимый. Только в блюдечке изображение было крупней и четче. Маринка помахала ему рукой, но старуха погрозила ей пальцем:
— Не отвлекай его. У него теперь служба есть, ему с тобой лясы точить некогда.
— А какая у него служба? — тут же спросила Маринка.
— Не твоего ума дело. Сослужит мне эту службу — я тебя отпущу.
— Правда?
— Я никого не обманываю. Я всегда правду говорю.
Наверняка старуха придумала какую-нибудь каверзу. Не может быть, чтобы она так легко согласилась отдать Маринку Игорю. Но спросить во второй раз Маринка не решилась.
Супчик, которым ее угощала старуха, оказался превосходным — наваристым, острым и сытным. А такого хлеба Маринка вообще никогда в жизни не пробовала.
— А как вас зовут? — из вежливости поинтересовалась она, наворачивая похлебку.
— Кто как. Кто бабкой, а кто бабушкой. Но если бабушкой тебе неудобно, то зови меня Авдотьей Кузьминичной.
— А вы здесь всегда живете? — Маринка осмелела.
— Всегда, всегда… — кивнула старуха.
— И вам не скучно?
— Мне не бывает скучно.
— А тогда зачем вам я?
— Ха! — старуха качнула головой. — Много будешь знать — скоро состаришься. Живи и ни о чем не думай. О тебе есть кому подумать и кому побеспокоиться. Сегодня отдыхай, в окно смотри — сейчас твой суженый моих лошадок покажет. Может, и на крылечко тебе позволю выйти, да и сама на них полюбуюсь. Давно на них никто верхом не сидел. А завтра научу тебя кое-чему, не сидеть же тебе без дела над своим блюдечком. Хоть бы посмотрела на бабушку свою, на отца с матерью — нет, уперлась в своего ненаглядного! А ведь оно что хочешь показать может — страны заморские, людей диковинных…
— Видела я страны заморские и людей диковинных по телевизору. Только со звуком, — Маринка глянула в блюдце — Игорь уже поставил горшочек на крыльцо и пошел в сторону конюшни.
Она быстро доела суп и поинтересовалась:
— А посуду тут как моют?
— Никак, — старуха взяла ее освободившийся горшочек в руки, дунула в него, показала Маринке абсолютно чистое дно и поставила на печь.
— Ой как здорово! И пол не метут?
— А чего тут мести? Дунул, плюнул…
— Если бы у меня дома так было! — восхитилась Маринка.
— Этому тебя и научу, — лицо старухи расплылось в довольной улыбке. — Я сразу поняла, чего тебе не хватает. Ладно, бери квас и пошли на крыльцо, моих лошадок глядеть.
Деревянная кружка с квасом появилась на столе, пока Маринка сидела отвернувшись. Она могла бы поклясться, что старуха не ставила ее на стол. Старуха сидела рядом с ней на сундуке и никак не могла сделать этого незаметно.
Авдотья Кузьминична пошептала на дверь, и через несколько секунд та открылась. Этого превращения Маринка никак не могла осознать: только что баня была видна в окошко, а теперь на нее выходило крыльцо! Никакого поворота избушки она не почувствовала и пожалела, что не смотрела в окно. Как будто это двор, провал в земле и лес повернулись вокруг домика, а не домик вокруг себя.
— Садись, — старуха села на крыльцо и постучала по доскам рядом с собой, — сейчас выйдет твой ненаглядный. Вот я посмотрю, как он на Жемчужинку без моей помощи влезет.
Игорь вывел во двор белоснежную лошадь и остановился, увидев Маринку на крыльце. Маринка помахала ему рукой, он подмигнул ей и улыбнулся. И вскочил он на лошадь легко — напрасно старуха надеялась над ним посмеяться.
— Молодец! — тихонько крякнула старуха и хлопнула ладонью по коленке. — Не дал себя сбросить!
Игорь проехал совсем рядом и снова подмигнул Маринке. Он очень здорово смотрелся на лошади: если бы Маринка в первый раз увидела его в седле, то ни за что бы не подумала, что он ботаник.
— Где же он так научился? Сейчас и лошадей, поди, нет нигде… — покачала головой Авдотья Кузьминична. — Хорошо ездит, как влитой сидит. И лошади его уважают. Не ожидала я, не ожидала…
Маринка не поняла — разочарована старуха или довольна. Сама Маринка гордилась и любовалась Игорем. Он проехал мимо них галопом и вызвал у нее еще больший восторг.
— Медвежье Ухо! Это потрясающе! — не удержалась она.
Игорь прошел весь двор по кругу и остановился около крыльца.
— Это лошадь очень хорошая. Я на таких лошадях никогда еще не ездил.
— А можно мне попробовать на ней прокатиться? — спросила Маринка у Авдотьи Кузьминичны.
— Ну, если не боишься… — старуха пожала плечами.
— А чего бояться-то?
— Тогда попробуй.
Игорь спешился и подвел Жемчужинку поближе к крыльцу. Маринка подошла к ней, лошадь скосила неестественно красный глаз, как у кролика-альбиноса, и окрысилась. Игорь потянул поводья.
— Эй! Я тебе! Уронишь Маринку — получишь в лоб, — он взял Маринку за руку. — Подходи с этой стороны, бери ее за гриву и вставай коленкой мне на ладонь. Ногу закидывай, как на велосипед.
— Какая она высокая… — Маринка вздохнула.
— Ничего, я же тебя подсажу.
Запрыгнуть на лошадь оказалось намного проще, чем на ней сидеть, — очень высоко и широко.
— Держись за гриву, крепко. И не бойся — если начнешь падать, я тебя подхвачу, — Игорь потянул лошадь за повод, и она пошла вперед.
Маринка вцепилась в гриву обеими руками — казалось, одно движение, и она непременно упадет.
— Боишься? — Игорь улыбнулся.
— Нисколько! — гордо ответила Маринка. На самом деле ей было очень страшно.
— Рысью попробуем? Совсем чуть-чуть.
— Давай!
Эх, если бы старуха не сидела на крыльце, сейчас бы Игорь мог увезти ее отсюда. На красивой белой кобылице… Игорь побежал, лошадь с шага перешла на рысь, и Маринка чуть не заорала от страха: ее высоко подкидывало вверх, и каждый шаг лошади казался настоящим испытанием. Нет, далеко она не уедет, даже если Игорь будет ее держать. Да она сейчас просто свалится! Надо немедленно просить пощады!
Игорь сам догадался перейти на шаг.
— Ну что, Огненная Ладонь? Страшно было?
— Ну… Разве что совсем чуть-чуть. Как ты на ней ездишь? Это же какой-то кошмар!
— Да нет, так только в первый раз кажется. Надо держаться коленками.
— Коленками?! Это невозможно.
— Давай я тебя сниму, — Игорь погрозил лошади пальцем, выпустил повод и помог Маринке сойти на землю.
Она не удержалась и прижалась к его груди, тем более что Жемчужинка закрывала их от старухи. Игорь поймал повод рукой, обнял ее и шепнул:
— Моя Маринка…
— Я так за тебя боялась, медвежонок… Я так по тебе скучаю…
— Подожди немножко. Я заберу тебя отсюда.
— Что за службу она тебе придумала?
— Ничего сложного — семь дней и семь ночей пасти ее лошадок. С сегодняшней ночи.
— Семь дней? — Маринка заглянула ему в лицо. — А сегодняшний день считается?
— Нет.
Ей не надо было считать. До назначенного срока оставалось семь ночей, но всего шесть дней… До заката последнего дня она не доживет.
— Игорь… — шепнула Маринка, — она хочет меня убить… Она собирается меня убить… Забери меня отсюда, пожалуйста! Забери!
— Эй! — раздался громкий окрик. — Я думала, вы там целуетесь, а вы лясы точите?
Жемчужинка, услышав голос хозяйки, рванулась, оскалилась, ударила копытами по земле и заплясала, высоко подкидывая задние ноги.
— Отходи в сторону! — Игорь отодвинул Маринку рукой, закрывая от разбушевавшейся кобылы. — Осторожней!
Маринка и сама догадалась отпрыгнуть подальше, чтобы ему не мешать. Лошадь ходила по кругу, стараясь то повернуться к нему задом, то вырвать повод из рук, и Игорь еле-еле ее удерживал. Тем временем старуха слезла с крыльца, подошла поближе и, схватив Маринку за руку, потащила ее к избушке.
Jus summam saepe summa malitia est.
Латинская пословица
Бесконечное скошенное поле… В бешеной гонке за Знанием померкший тонкий силуэт Ее едва не растворился в суетных, сиюминутных интересах. Обретение средств едва не затмило цели. Но когда Знание снизошло, оказалось в руках — осязаемое, плотное, надежное, — тогда с новой силой жажда взяла его за горло.
— Ну оглянись, — твердил он в отчаянье, — оглянись хотя бы раз…
Теперь он боялся, что не узнает Ее, когда настанет момент вести Ее на свет. А согласится ли Она пойти с ним? Захочет ли дать ему руку? Ведь он убил Ее. Он не хотел, он не умел, он думал совсем о другом! Он забыл отцовские наставления — никогда не трогать того, что влечет за собой необратимые последствия. Никогда не лезть туда, где не чувствуешь себя уверенным. Никогда не рисковать тем, что тебе не принадлежит.
Его отец от природы обладал силой, благодаря деду утроил ее знаниями, но растратил жизнь на жалкое врачевание. В юности он не понимал отца, и только с годами, растеряв страсти, догадался, почему отец не ищет силе иного применения. Отец не видел в этом смысла. Какая разница, чем заниматься и чего добиваться, если ни одно достижение не приносит радости. Тихое существование, тихая деятельность и тихая смерть. Был ли отец счастлив? Какая разница. Отец передал ему все, что знал. И если бы не Она, он бы прожил жизнь так же тихо и умер в безвестности.
Он так хотел доказать Ей свою силу, свою мудрость, свою исключительность… Тогда это еще имело для него значение. Он собирался всего лишь переплести ниточки их судеб, соединить их вместе, чтобы Она не исчезала, чтобы Она всегда была рядом, чтобы никто, кроме него, не мог поселиться в Ее сердце. Но ниточка Ее не хотела обвиваться вокруг его нитки. Она то приближалась, то отдалялась, но неизменно распрямлялась и отходила в сторону. И тогда он привязал Ее нитку к своей узелком. Крохотным тугим узелком с петелькой — чтобы в любую минуту можно было его распустить. Если бы он знал тогда, к чему это приведет! Даже крохотный узелок, спотыкаясь об ось времени, рвет тонюсенькую нить.
Она умерла внезапно, за одну секунду. Ее существо сопротивлялось этому узелку, Она билась, как птичка, запертая в клетку, хотела улететь и не могла. Эти несколько дней рядом с ней не сделали его счастливым. Он бы развязал узелок, если бы не надеялся на то, что она привыкнет, смирится с желанием быть рядом с ним. Она не полюбила его, Она просто не могла его оставить.
Он думал, Она умерла оттого, что не перенесла неволи. Если бы не оборванная на узелке ниточка, он бы и не догадался, в чем истинная причина. И только через несколько лет, обливаясь холодным потом, он понял, как рисковал: ведь узелок мог оборвать и его нитку тоже. Это чистая случайность, что сам он остался в живых. Он поклялся, что никогда больше не прикоснется к нитям судьбы, никогда не вмешается в то, что влечет за собой необратимые последствия, не рискнет тем, что ему не принадлежит.
Oenothera libertus перевернула все. Пришло время нарушить клятву.
Верхний Галапагос.
Отель «Хилтс»
Аликс.
—… Я так и сказала администратору: «Как хотите, а это просто недопустимо!» Да, я прямо так ему и сказала! Что они себе позволяют?!..
— Фиммальхен, дорогая, тебе вредно волноваться, попробуй лучше салат, он сегодня на редкость…
— А все-таки это была женщина! — Ингрид хихикнула и немного смущенно пояснила — Я видела ее в бассейне, в чем мать родила, представляете?! И знаете — с кем?! С Яном Краузе!!!
Цинтия (или все-таки Порция) поджала тонкие губы:
— А чего еще можно ожидать от эриданки? Удивляюсь, как их вообще…
Фиммочка тем временем, проморгавшись, спросила с живейшим интересом:
— А что… фон Краузе… он тоже был, ну, это… ну, э-э-э… Вы меня понимаете?..
— Абсолютно!!! — Глазки у Ингрид расширились почти до квадратного состояния.
Теперь уже заинтересовались все.
— Ну и… как?
— Ой, девочки!!! — Ингрид прижала кулачки к бурно вздымающейся груди, зажмурилась и восторженно замотала головой, — Нет слов!!! Такая фигурка!.. М-м-М-м-м!!!
Порция-Цинтия, слушая внимательно, между тем поджала губы так, что длинный нос ее почти стукнулся об острый подбородок.
— Милочка, Вы что, и сами… э-э… там присутствовали? В этом… э-э… бассейне?
Она произнесла последнее слово с той непередаваемой интонацией, с которой активист общества трезвости произносит словосочетание «пивной ларек». Ингрид покраснела так, что проявились обычно почти невидимые светлые реснички.
— Ну что вы… Как можно! Нет, конечно! Я в окошечко сверху… Случайно…
Шелест листвы сливался с шелестом отдаленных голосов. Музыка в парке была почти не слышна, так, легким фоном. Чирикала какая-то птичка, да в тон ей перезванивались серебристые обручи А-Ль-Сью.
Фиммочка покосилась на мужа, увлеченного картами и не обращающего на женские разговоры ни малейшего внимания. Понизила голос:
— А… это?.. Ну, сама понимаешь… Как?
Ингрид запунцовела вконец. Пролепетала растерянно:
— Девочки, но ведь я только со спины… Да и далеко было…
— А правда ли, что у него на левой ягодице есть пикантная родинка?
— Правда-правда, — сказала А-Ль-Сью довольно громко своим кукольным голосочком. — Хорошая такая родинка, прямо на попке. И совсем не выступающая, гладенькая такая и приятная на ощупь…
Возникло шокированное молчание. Мужчины заинтересованно подняли головы от карт — они всегда заинтересовывались, когда говорить начинала А-Ль-Сью. И заинтересованность их была полна несколько испуганного азарта.
А-Ль-Сью позвенела обручами и, обрадованная всеобщим вниманием, сообщила радостно, по-прежнему в полный голос:
— И пипка у него приятная. Маленькая такая, аккуратненькая, гладенькая. Особенно, если языком…
Договорить ей не дали, опомнившись, хотя и опозданием.
Женщины заговорили все разом, громко и бессвязно. Ингрид, цветом лица сравнявшаяся с темно-бордовой отделкой своей блузы, желала вина, и немедленно, Фиммочка призывала мужа, требуя оторваться наконец от дурацких карт и уделить все-таки кусочек внимания своей жене, Цинтии-Порции немедленно потребовался счет, мужчины же тихонько гудели о чем-то своем, посмеиваясь в усы и время от времени бросая украдкой на А-Ль-Сью взгляды отнюдь не осуждающие.
А-Ль-Сью молча тянула через соломинку золотистое вино, улыбалась чуть рассеянно.
Преподанный неделю назад урок не прошел даром — на этот раз даже Цинтия (или все-таки Порция?) не осмелилась сделать замечание. Даже в самой деликатной и безличностной форме. Другие и подавно не рискнули, только Фиммочка глазки страдальчески оквадратила.
А в том, что никакие намекающие разговоры об общепринятых нормах приличия А-Ль-Сью не понимает и понимать не собирается, реагируя хлопаньем пушистых ресниц, округлением ярких губок и восклицаниями типа: «Подумать только!», «Надо же, как интересно!» в лучшем случае, а в худшем — издевательским фырканьем, откровенным хохотом и «Да ну!.. Врете вы все! Не бывает такого! Это же глупость полная!» — в этом они уже успели убедиться на собственном горьком опыте.
Впрочем, личная заслуга самой А-Ль-Сью в создании такой репутации была не слишком и велика. Обитательницы Перекрестка все были такими. Или почти такими. И прощалось им многое. Во всяком случае — гораздо большее, чем представителям других миров. И не из-за богатства, фантастического даже по меркам Верхнего Галапагоса. Просто были они чем-то вроде стихийного бедствия или явления природы, а с явлениями природы глупо спорить. От них можно спасаться, их можно приветствовать, с ними можно смириться или даже восхищаться ими, желательно, правда, издали, — но спорить с ними глупо. Так и с канальерками.
Потому что альтернативы нет.
Эриданца можно поймать. Трудно, да, но — можно. А поймав, — применить к нему принятые в данном конкретном мире меры принудительно-воспитательного характера. Во всяком случае — попытаться эти самые меры применить.
Но еще никому и никогда не удавалось поймать канальерку — больше, чем на двадцать один день. В канале время дискретно и нелинейно, родившиеся там живут по его законам даже за пределами Перекрестка. Так лучше уж и не пытаться, чтобы не попасть потом в нелепое положение борца с ветряными мельницами. К тому же Перекресток давно уже стал для всего цивилизованного Мира чем-то вроде Символа Общей Вины. Своеобразным вечным укором, напоминанием и предостережением. Чем-то вроде Австралии на Старой Земле или ребенка-инвалида в благополучной семье спортсменов.
Попробуй эриданка выкинуть хотя бы десятую часть того, что свободно сходит с рук канальерке — о, как бы они взвыли, все эти аристократы и не очень! Может, в открытую связаться и не рискнули бы — не идиоты же они, в самом деле! — но ненавидели бы втихаря и гадости исподтишка делали обязательно. А с канальеркой — шалишь. Не было такого. И не будет.
Казалось бы — почему? Похожие истории, судьбы один к одному, даже культурные традиции схожие, хотя кто и когда обращал на них внимание?..
Дело за малым.
Много разнообразных чувств испытывают добропорядочные граждане по поводу Эридани в целом и отдельных ее представителей в частности, и зависть — отнюдь не самое скверное из них. Лишь одно отсутствует в этом полном и многообразном наборе — жалость. Канальеркой же можно восхищаться, можно по ее поводу негодовать, возмущаться, обижаться на нее, жалеть, презирать и даже ненавидеть, если вам так уж охота.
Вот только завидовать — шалишь.
Чему тут завидовать?..
Дети одинаково любят играть в Эридани или Перекресток, прыгать по времени безоружным неуязвимкою и никому незаметным шпионом собирать информацию. Но, вырастая, почти что каждый из них, продолжая подсознательно завидовать эриданским и канальерским способностям, при этом к самому Перекрестку начинает испытывать эмоции куда менее приятные. И в конце концов более или менее осознанно благословляет судьбу, что не родился в Канале или на его берегах. И уже не завидует.
Невозможно завидовать человеку, еще до рождения обреченному на то, что во всем цивилизованном мире совсем недавно признавалось приемлемой заменой смертной казни.
На балконе было почти пусто. А-Ль-Сью подошла к балюстраде, долго смотрела на вечернее море. Синхронизированные кольца платья двигались почти бесшумно, с легким шелестом вспарывая воздух. Костюм на ней сегодня был узкий, по понятиям Перекрестка неброский, почти что строгий — самые широкие обручи не больше метра в диаметре, а по центру вообще сужаются до пятидесяти двух сантиметров. Вращать такие не очень-то и приятно, все тело сотрясает противной мелкой дрожью, настолько быстрой, что со стороны и не видно, а вот ощущения премерзейшие. Зато выглядит просто роскошно.
Тонкие пальцы с переливчато-бордовыми узкими лепестками ногтей погладили местный полупрозрачный аналог мрамора. На Эридани мрамора много. Настоящего мрамора. Правда, все больше — серо-голубого, холодного.
Этот был теплым. Таким теплым, что казался почти живым. И очень хотелось лечь на него животом, прижаться всем телом, согреться и просто уснуть…
К сожалению, костюмы Перекрестка не предусматривали подобных вольностей, а раздеваться не хотелось. А-Ль-Сью ограничилась тем, что еще раз погладила глянцевую полупрозрачность. И с подноса проходившего мимо официанта взяла бокал с бледно-розовым чуть подогретым чиоилли, хотя и предпочитала золотистые сорта.
В зале возникло легкое оживление. А-Ль-Сью заинтересовалась. Прислушалась, допивая бокал.
А-а, понятно. Фон Краузе явился.
Дамы краснеют, хихикают и перешептываются, мужчины улыбаются в усы и бросают косые взгляды. То тут, то там то и дело упоминается что-либо приятное и гладкое на ощупь и служит причиной безудержного сдавленного смеха. Популярностью так же пользуются эпитеты «маленький» и «аккуратненький» во всевозможных сочетаниях.
Ничего не понимающий фон Краузе относится к нездоровому оживлению вокруг своей персоны философски, хотя и с некоторой опаской. Заказывает тушеную миногу, вызвав очередной всплеск веселья, приступает к еде.
Двое у самой стойки бара говорят о ней, уверенные, что их не расслышат даже собственные жены.
— Какая попка! Ум-м!.. — Нет, ты на сиськи-то посмотри, на сиськи! Туда-сюда, туда-сюда, ну кто такое выдержать способен, она же просто напрашивается!.. — Видел, как она на меня смотрела? У меня приятель у них работал, говорил — Канал влияет, они там просто ненасытны… — Нет, ну какая попка!.. — Когда не беременны — всегда хотят, как кошки… — Врал, наверное…— А может, и не врал, тебе-то откуда знать? — Нет, ну ты только посмотри, она же под кольцами практически… — Да что там, за этим мельтешением, видно?! — Смотри, она опять пьет! Вот бы ее напоить как следует, чтобы обручи так и посыпались… — Подпоить, а потом… — Зачем же так грубо… — А мы грубо не будем. Ты когда-нибудь имел канальерку? Говорят, они в постели просто… — Ну да, а потом она про тебя при всех, как про бедного Яна… — Да ты просто ему завидуешь… — Напоить в стельку — это весело… — Не просто весело, ты слушай, подпоить как следует — и в номер, и ничего она потом никому не расскажет, пьяная будет, и не только, сегодня двадцатый день, понимаешь?.. — Что — двадцатый день?.. — Идиот, у них же дискрет три недели ровно, пока завтра проспится — уже тю-тю…
— Сволочи! — сказала вдруг молчавшая до этого молодая блондиночка, что сидела на парапете, болтая ногами, наматывая длинные светлые кудри на палец и глядя в закат.
— Все мужчины — сволочи, вы будьте осторожны, пожалуйста! — повторила она очень серьезно, словно важную тайну открывала. Соскочила на бетон, с прежней серьезностью заглянула в лицо А-Ль-Сью. Глаза у нее были дикие, совсем дикие, даже не понять, какого цвета — зрачки во всю радужку. Тронула за руку. Мягко, но решительно отобрала бокал, покачала головой
— Вы хорошая. Вы молодец. Так и надо. Только так. Только вина не пейте больше, не помогает. Я проверяла.
Еще раз покачала головой, поставила бокал на розовый камень, отошла к столику с рулеткой.
А-Ль-Сью смотрела на ее светло-золотистый затылок, забыв даже про двух сволочей у стойки, заняться которыми собиралась какую-то минуту назад — и стремительно уступала место Аликс.
Черт.
Черт, черт, черт!!!
Как же ее зовут?
Джеки, кажется… Еще вчера видела, да внимания не обратила. Явный шок, к тому же девочка — латентный сенс, слышать тех двоих у стойки она никак не могла, однако отреагировала, пусть даже и бессознательно. Травматический шок, ежу ясно. Залеченный к тому же. Лечили паршиво, коряво и второпях, лишь загладили да симптоматику внешнюю убрали. Вплотную бы заняться, да прав тот гаденыш в зеленом саронге, завтра последний день, нельзя нарушать имидж прикрытия.
Психу, что с этой девочкой возился, ручки бы пообрывать не мешало, да засунуть туда, откуда они у него растут! Это так, лирика. Завтра — последний день. Хотя…
Послезавтра никто не мешает вернуться, а Джеки эта вряд ли куда отсюда за один-то день…
— Добрый вечер!
А-Ль-Сью обернулась. Тип в зеленом покинул стойку и стоял теперь рядом, руку протянуть. Заметьте — уже с двумя бокалами!
Так-так-так…
— Не посчитайте меня нахалом, но такая шикарная женщина скучает одна…
А-Ль-Сью еле заметно сузила глаза и поощрительно улыбнулась.
Вечер обещал быть интересным.
***
Джуст.
Спа-салон «Северный Централ».
Стась.
Пахло горячими досками, подгоревшим хлебом и мятой. Ноздри не жгло — так, пощипывало чуть-чуть, насчет температуры Бэт был непреклонен, а Стась не стала возражать, ей поначалу и предбанник парилкой казался, она только здесь поняла, насколько же замерзла там, на продуваемых всеми ветрами праздничных улицах.
Бэт обращался с ней по-хозяйски, то есть властно и бережно, и Стась было по этому поводу даже немного неловко — он же ничего про нее не знал и искренне верил, что сделал выгодное приобретение, наверняка надежды всякие питал и планы строил.
Стась не любила обманывать людей. Особенно, если люди эти были ей чем-то симпатичны.
— Еще?
Стась сонно вздохнула, мурлыкнула что-то утвердительное, не разжимая губ. Шевелиться не хотелось.
Зашипела вода на камнях, по плечам и спине прокатилась жаркая волна. Кожу осторожно куснули горячие иголки — Бэт снова взялся за хвойный веник.
Славный мальчик этот Бэт. Улыбчивый и умный, с кошачьей грацией и глазами крупного хищника. А то, что завернут он в простыню от пяток до самого горла — не твое дело, в конце-то концов. У каждого из нас — свои тараканы.
— Вставай, соня! Чай готов!
Маленькие быстрые пальцы теребили ее за плечи, пощипывали, щекотали. Стась хихикнула и передернула плечами, поднимаясь. Чаем это можно было назвать с очень большой натяжкой — нечто белесоватое, густое и тягучее, с резким запахом и странным вкусом. Бэт заметил ее реакцию, сверкнул улыбкой:
— Ты пей, я и не таких на ноги ставил, что-что, а дело свое знаю. Пей и ложись — мять буду…
Пальчики у него были тонкие, длинные, изящные — пальчики профессионального каратэка. Стальные тиски, а не пальчики.
— Плечи у тебя ничего, хорошие такие плечи, их только чуть-чуть обрельефить, чтобы уже вообще никаких и мыслей даже в подкорке ни у кого не ворохнулось. Грудь — просто мечта, даже перетягивать не придется, конфетка, а не грудь, словно и нет ее совсем!..
Стась слабо хихикнула — такого комплимента ей слышать еще не приходилось.
А он был бы неплохим хозяином. Что там неплохим — отличным! Может быть — лучшим из всех возможных…
— Руки выше всяких похвал, просто-таки отличные руки, хоть завтра на выставку. Спинка у нас что?.. Да нет, вроде есть спинка, сойдет на первое время, капюшончик неплохой, хотя и не эталон. Дельта зато хороша, хороша дельта, ничего не скажешь! А это у нас что? Косые это у нас, вот они, родимые, хорошо прощупываются… А вот пресса не вижу. Это пресс? Это не пресс, это недоразумение! Такой пресс начинающей гимнасточке еще может на что-то сгодиться, но никак не тебе и не в твоем положении! Тебе железобетон нужен, а не это хлипкое желе! Родная, ты о чем думала сегодня, когда в драку лезла?! Да тебя же первый же пропущенный удар…
Поначалу она еще предполагала с его стороны некий побочный интерес. Не то чтобы считала себя такой уж неотразимой, особенно в образе братишка, но мало ли у кого какие вкусы.
Трудно сказать — надеялась или опасалась. Если и опасалась, то не самого факта. Подтверждения своего несоответствия чужим ожиданиям — вот чего, пожалуй, она действительно опасалась.
Даже после того, как себя в зеркале увидела, определенные мысли на этот счет еще оставались — ну мало ли?..
И потому сразу правильно оценила его наряд — не просто небрежно наброшенную на плечо простыню, как у нее самой, в сауне так и вообще используемую в качестве подстилки, а что-то типа сари, с изящным узлом, уложенное тщательно красивыми складками. Он умудрился не только сохранить элегантность, но и расставить все точки. Умный мальчик.
А жаль. Наверное…
— Бедра сойдут… Кости у тебя славные, узкие, я это сразу отметил. Кальций попьем, витаминчики я тебе проколю. Есть еще одна такая хитрая штучка для костей, посмотрим потом… Колени слабоваты… Это хуже. Но не смертельно, в крайнем случае — врастим подтяжку, время еще есть. Я тебя раньше чем через неделю выставлять все равно не намерен, так что… Икры хороши, чудо, а не икры! Чисто кегли! Ты случайно бегом не занималась?.. Упс… Лучше бы ты коньками занималась! Это что, по-твоему? Это голеностоп? Это дряблая матка старой крысы, а не голеностоп! Прыгать, прыгать и прыгать… Пальчики… Ну ладно, пальчики еще ничего. А голеностопом займемся прямо сегодня же. Топай греться, лентяйка!..
От выпитого «чая» — а может быть, от тех разноцветных восьми кубиков, что вколол ей Бэт около часа назад, скалясь: «Не боись, лицензионные!», — голова была тяжелой, а тело — словно ватное. В сауне она почти заснула, Бэт разбудил и выволок под контрастный душ, а потом включил солярий, и она опять чуть было не заснула, пока обсыхала.
— Спасибо! — сказала она ему уже в узком отсеке раздевалки, понимая, что это — последняя возможность. Хотела еще что-нибудь добавить, но потом решила, что лучше не стоит.
Он засмеялся.
— Давай-давай! Не спи на ходу, одевайся, нам еще до гостиницы топать!
Был он полностью одет — и когда успел? — стоял, поставив остроносый сапог на скамейку и опираясь локтями о колено, нетерпеливо постукивал по голенищу перчатками.
Стась могла бы сказать ему.
Не сказала. Зачем? Пусть лучше сам все увидит.
Натянула ботфорты и замшевое кружево, нарезанное из янсеновских брюк. Поежилась. Вот когда начинаешь завидовать шотландцам! Поверх таких брюк— да еще бы ихнюю юбочку!
Привычно перетянула стяжкой эластичного бинта грудь — действительно, чего тут перетягивать-то особо? Защелкнула кнопки на кожаном ошейнике и манжетах от кисти до локтя — на них пошли рукава янсеновской курточки.
И лишь после этого тронула вырезанную из черного раньяка борцовку.
Цепочка выскользнула из мягкой черной майки холодной и толстой змеей, тяжелый авантюролловый кубик громко стукнул гранью о дерево скамейки.
Прокатился, постукивая.
Остановился. На верхней грани чуть отсвечивали пять крапинок.
Интересно…
Пятерка случайная и без поддержки — это, между прочим, акуна матата, этакий восторженный пофигизм в кубе и полное отрицание каких-либо осознанных действий. Это что же получается?! Нас сейчас будут бить, и, возможно, ногами, а нам предписывается расслабиться и попробовать получить удовольствие?
Бэт присвистнул, длинно и как-то непонятно.
Стась натянула борцовку с жилеткой. С неприязнью покосилась на кубик — в полумраке он казался почти черным, лишь на скошенных ребрах вспыхивали золотистые блики. Холодная цепочка обняла шею, кубик скользнул под нагрудные бинты.
Вздохнула. Посмотрела виновато — мальчик он, конечно, хороший, да и кубик вот… Но у нас на плечах своя голова, и если сейчас этот хороший мальчик шевельнется или за оружием потянется — вырубим мы его, Зоя, без всяких угрызений совести, и своей дорогой дальше пойдем. Своей тсенской дорогой, куда поведет кубик.
Бэт не шевелился и за оружием тоже не тянулся, он, словно в ступоре, смотрел на ее грудь где-то на уровне ключиц. Смотрел почти с восторгом. Этаким идиотским, с толку сбивающим, совершенно неуместным здесь и сейчас восторгом. Облизнулся. Протянул с мечтательной тоской:
— Если бы я знал, что ты тсен… Если бы я только знал заранее… А я, дурак, еще удивлялся, что ты никого из них так и не убила… нет бы сразу догадаться, придурку… — заглянул ей в глаза, взгляд его был безумен, лицо передернулось страдальчески. Всхлипнул. Спросил несчастным голосом, чуть не плача:
— Ты хоть понимаешь, глупая, какое пари я мог бы тогда выиграть?.. Конфетку, а не пари!..
— Вы что, издеваетесь? – не сдержавшись, рявкнул Станислав.
Полина влезла сбоку и всхлипнула:
— У нас Дэньку украли.
— Как украли? – Александр был огорошен случившимся.
— Вот так. Похитили. Тед с Дэном возвращались из бара, Дэна вырубили глушилкой, Теда ударили по голове, пока он очухивался, Дэна запихнули во флаер и увезли.
— Киберворы?
— Хуже. Казак, — выплюнул ненавистную кличку Станислав, — сбежал из тюрьмы.
— Это известно точно?
— Совершенно. Он видео прислал.
— Шлите сюда.
Изображение замигало и несколькими секундами позже динамики тренькнули – пришло сообщение. Александр открыл видео, не прерывая связи, и пальцы его непроизвольно сжались в кулаки. Снят был, безусловно, навигатор «Мозгоеда». Втиснутый лицом в пах развалившегося в кресле усатого мужика. Всем телом вздрагивающий под ударами бича, ложащимися на спину. Висящий на цепи в узкой темной камере. Крупным планом глаза, сначала пылающие яростью и ненавистью, затем становящиеся все измученнее и мертвее. Глаза человека, понимающего, что живым он от своего палача не уйдет, но держащегося из последних сил, потому что Казак прямым текстом в камеру озвучил: «Вот кончится ваш мальчик, следующая будет девочка. Ждите». Александр закрыл файл.
— Что известно о Казаке?
— После побега – почти ничего.
— Когда и где произошло похищение?
— Аллатриста, шесть дней назад.
— Что галаполиция?
— Ищут, делом занимаются местные. Ищут не очень охотно, не надрываются ради вещи.
— Дэн не вещь! – сбоку раздался протестующий возглас Теда, Станислав не глядя, отмахнулся.
— А Роджер?
— Недоступен.
— Все, что известно – мне сюда, адрес полицейского участка тоже. Вы еще там?
— Да.
— В ближайшие сутки-двое никуда не сдвигайтесь и обеспечьте себе алиби, — Александр, чтобы избежать вопросов, отключил звонок. Почти тут же пришло сообщение, принятое, распаковалось во внушительный архив.
Александр вместе с креслом развернулся спиной к пульту, вытащил из-под него щуп коннектора, воткнул себе в затылок, шикнул на Рэя, полезшего с вопросами и замер, закрыв глаза. О том, что он не спит и вообще жив, можно было догадаться только по движениям глаз под веками и изредка судорожно подергивающимся пальцам.
Рэй обретался рядом и поглядывал на него. Постепенно на корабле стало отказывать все, что требовало искина – интенсивная работа коннекта из двух искинов, DEX’овского процессора и человеческого мозга забирала себе все мощности. У Александра начала разогреваться голова, в инфракрасном зрении заполыхав оранжевым. Температура ее дошла до 39,8, и Рэй уже всерьез задумался о холодном полотенце на лоб, но не решился влезть, боясь помешать.
Спустя три с половиной часа Александр открыл глаза, выдернул коннектор и, на подгибающихся ногах пошел в душ. Там он, не входя внутрь, снял шланг, тяжело опустился на колени перед входом, сунув голову в кабину, и щедро полил ее холодной водой. Вернулся через пару минут, оживший:
— Да, такая спарка мощная штука. Летим, Рэй, поработаем черными плащами. Дальние рубежи Шебы. И не спрашивай, как я узнал.
— А как ты узнал? – тут же спросил Рэй.
— Сначала пересмотрел все данные, что на него были, вжился в стиль. Потом пересмотрел записи с камер рядом с тем местом, где произошло похищение. Потом посмотрел, какие из кораблей на орбите могли его принять. В общем, до фига мелких деталей. Летим, летим, не медлим. Дядя Ко, давай начало трассы.
— Координаты у Барсика, всего три прыжка, заканчиваю. Можно стартовать.
— Рэй, сядешь пилотом? Башка раскалывается, как бы не накосячил.
— Да, конечно, — быстро сел на пилотское место и включил прыжковые двигатели на разогрев. Александр достал из медбокса пару таблеток, съел их и зашуршал пайками.
— Есть будешь?
— Нет, пока ты думал, я жевал всякую ерунду, сейчас твоя очередь, — Рэй не отрывался от разворачивающейся трассы.
— Угу.
Прыжок. Гашение и короткий перелет до следующей червоточины. Снова прыжок. Пришедший в себя Александр сменил Рэя. Он вел яхту, крепко закусив губу, погруженный в свои мысли. Еще прыжок. Вынырнули довольно далеко, Александр уверенно направил яхту на сближение с корветом Казака.
— Ал, тут где-то стеллс-режим был, активирую.
— Давай, — выдохнул Александр.
Снова повисло напряженное молчание. Через сорок минут Александр подвесил «Великий Хронос» чуть ли не в десятке метров от «Берсерка» и снова сконнектился с искинами. Через десять минут резко освободился и встал:
— Все, их искин мой, мы его хакнули. Повезло – у них ночь. Кира права – везение рыжих – сильная вещь. Пошли. Дэн здесь. Еще там тринадцать людей и четыре киборга – «семерки». Сначала они. Потом дежурный в рубке. Потом остальные люди. Не церемонимся, зачищаем полностью. У меня нож, возьми станнер, больше оружия нет. И пока я швартуюсь – надень комбез, с него кровь легче смывать.
Александр мягко, как перышко, пришвартовал яхту шлюз в шлюз. Тихо вздохнул герметизирующий рукав. У чужих дверей Александр притормозил, минуту пообщался с замком и тот сдался, открыв темный коридор.
— Снимай все на видео.
Две тени в боевом режиме скользнули в ночи. Ведомый искином «Берсерка», Александр уверенно распахнул одну из дверей и скомандовал: «Свет!». Свет вспыхнул, из ячеек выскочили четыре «семерки», но при виде DEX’истского жетона встали неподвижно, стеклянными глазами уставясь на ночных гостей.
— Ты разумный? – подошел Александр к первому слева.
— Уточните понятие «разумный», — последовал механический ответ. Стремительное змеиное движение – Александр полоснул «семерку» ножом по горлу. Тот захрипел, упал, вокруг него начала быстро растекаться лужа крови.
Александр сделал шаг вправо. Тот же вопрос, тот же ответ и та же картина. Рэй страховал сзади. Для него происходящее не было чем-то из ряда вон выходящим, надо – значит надо, а с возможностями Алекса уже познакомился на «Страннике».
Еще шаг.
— Ты разумный?
— Да! – злой выкрик и взметнувшаяся рука. Но Алекс пропустил кулак мимо и просто прикоснулся к груди нападавшего. Тот рухнул, отключенный.
Четвертый киборг тоже лег с перерезанным горлом.
Две тени продолжили бесшумное скольжение. Следующим пал задремывающий за пультом дежурный. Остальных накрыли в своих постелях. Проснуться им уже не светило никогда. Только один из команды, судя по реакции, недавний военный, успел проснуться и выстрелить в них из станнера, выхватив его из-под подушки. Александр даже не стал уворачиваться, просто подошел и так же, как остальным, провел ножом по шее. Рэй даже невольно залюбовался Алексом: стремительные, точные движения, глаз «шестерки» не всегда успевал их отследить.
Казака оставили напоследок. Когда двое рыжих, уже не таясь, вошли в его каюту, тот спал, раскидав ноги и раскрыв в пьяном храпе рот.
— Подними его и зафиксируй, чтоб не дергался.
Рэй кивнул и за шею вздернул Казака на ноги. Хмель с него слетел мгновенно. Александр тем временем полоснул ножом по простыне, дернул и полученной лентой сноровисто стянул Уайтеру руки.
Встал прямо перед ним, заложив руки за спину и слегка покачиваясь с носка на пятку. Первым не выдержал Казак:
— Кто вы и что от меня хотите?
— Хм… Кто мы – тебе и самому уже понятно, не дурак. А хотим мы от тебя все лишь своего брата. Не пробегал мимо рыжий такой, а?
— Нет! Проваливайте, здесь везде мои люди!
— Эти что ли? – Александр посмотрел на Рэя и тот понятливо запустил на голоплатформе кадры из снимаемого видео, слегка развернув голову Казака к вирт-экрану. После третьей смерти Казак взвыл:
— Суки! Забирайте свою тварь и валите отсюда!
Александр рывком приблизился к Уайтеру, глаза в глаза, и тот под пристальным холодным взглядом задергался, засучил ногами, пытаясь отодвинуться:
— Вас двое! Справедливости!
Александр отдвинулся сам, разглядывая бывшего работорговца как недопрепарированную лягушку:
— А ты знаешь, брат, действительно несправедливо, — и замолчал.
Рэй открыл было рот возмутиться и закрыл его снова, рассудив, что людям лучше видно, что справедливо, а что нет.
— У нас там Дэнька голодный, — выдержав паузу, продолжил Александр, — а тут столько калорий пропадает.
— Алекс, — Рэй недоверчиво на него посмотрел, — значит, ты тогда, когда сказал мне, что съешь, не шутил?
— Тогда шутил. А сейчас нет. Сцедим кровь и напоим Дэна.
— Ну, в принципе, допустимый источник питательных веществ. Усваиваемость высокая, по составу идентична DEX-макси, разведенной с водой в соотношении один к трем, но лишенная простых углеводов. То есть он же совсем несладкий.
— То есть сказать: «Кто у нас тут такой слааденький?» мы не сможем?
— Не-а.
— Ничего, посахарим. Сейчас приду, — и Александр исчез за дверью.
Казак, слыша, как две твари всерьез обсуждают его съедобность, потерял дар речи, но тут же снова нашел его, когда Александр вернулся, держа в руках ковшик с камбуза. Большой, литра на полтора. И ложку. Задергался, проклиная.
— Смотри, я уже сахарку добавил, — Александр приподнял ложкой повыше белые крупинки, демонстрируя. И, не обращая внимания на вопли, присел на корточки рядом, поймал дергающие кисти и откусил фалангу указательного пальца. Сплюнул. Сжал кисти в ладони, зафиксировав над ковшиком, брезгливо поморщившись от расплывающегося на пижамных штанах пятна.
Казак матерился и вырывался, Рэй держал его за шею, Александр за руки. Диспозиция не менялась, пока не натек почти полный ковшик. Потом Александр медленно поднялся. Видя перед собой поднимающуюся рыжую голову, Уайтер притих, замолчал и перестал шевелиться.
Александр задумчиво размешал ложкой густую багровую жидкость, так же задумчиво, жестом домохозяйки, пробующей суп, слизнул пару капель с кончика, анализируя состав.
— Эх, хороша наливочка, — отставил ковшик на прикроватную тумбочку. Уайтера согнуло в рвотных спазмах. Рэй пригнул его голову, не ослабляя захвата. Подождал, пока спазмы утихнут и поднял снова. Он уже понял, что Александр играет с Казаком, как кот с мышью. Он знал, что так бывает, видел по головизору.
— А вот что теперь с тобой делать? Пожалуй, бросим тебя здесь истекать кровью.
В глазах Казака мелькнула тень облегчения – рана небольшая, он сумеет распутаться и остановить кровотечение, когда эти уйдут.
Но уже почти отвернувшийся Александр повернулся снова:
— Хотя нет. Ты нам еще кое-что задолжал, — рывком сдернул с Казака штаны, сжал его гениталии в горсти и отсек одним движением. Казак взвыл, захлебываясь воздухом и невесть откуда взявшимися слезами. И почти догадался, чем услышал:
— Это чтоб не совал, куда не следует, — пауза, — а это чтоб уже наверняка никогда не отдал никакого приказа, — тонкие, но сильные пальцы вцепились в осклизлый язык, продавливая мякоть, и вырвали его с корнем.
Потеряв сознание от боли, Уайтер уже не слышал:
— А это чтоб уж точно, — и не почувствовал клинка, вспоровшего живот. Аккуратно, не задевая кишечник, только чтобы выпустить наружу синеватые петли.
— Брось его уже, что ты в него вцепился, в этакую пакость? Пойдем, тут все закончено, — голос Александра был ровен и спокоен.
Так же ровна была его походка, когда он направился к двери. Рэй остановил его:
— А как же ковшик с кровью?
Александр напряженно развернулся:
— Я, вообще-то всерьез и не думал использовать его как питание.
— Ну и зря, — пожал плечами Рэй, — ничего противоестественного для нас здесь нет, это все человеческие заморочки. Но ты его классно попугал.
Александр повторил жест Рэя:
— Ну, если нормально, тогда бери, — и так же ровно и напряженно вышел.
И только у самой двери в карцер он обмяк, прислонился к стене:
— Вот теперь я боюсь. Боюсь зайти, не зная, жив ли он, — поднял на Рэя на самом деле испуганный взгляд.
Рэй просканировал камеру:
— Жив. Запущена ускоренная регенерация.
Александр коротко благодарно кивнул и небрежно вскрыл простенький замок.
Дэн был там. Совершенно обнаженный, исхудавший до кожи и костей, он висел на выкрученных руках на цепи, подвешенной к потолку. На уровне девятого-десятого ребра под рёбра входили стальные крючья на веревках и растягивали грудную клетку в стороны, фиксируя и не позволяя сделать выдох. Голова свесилась на грудь, спутанные опаленные волосы закрывали лицо.
Александр скомандовал:
— Рэй, мухой за ключом. У Казака в кармане, или на тумбочке. В общем, совсем рядом.
Рэя как ветром сдуло. Александр приподнял голову Дэна за подбородок. Бледное в прозелень лицо. Запекшиеся губы. Выцветшие, безжизненные, совершенно стеклянные глаза. Глаза биомашины, человека здесь и сейчас не было. Александр продемонстрировал жетон. Сквозь стягивающий горло ошейник Дэн прохрипел:
— Система готова к работе. Работоспособность двадцать один процент.
Александр, не произнося ни слова, рубанул ножом по веревкам, вытащил крюки, расстегнул и снял ошейник. Грудная клетка опала, поднялась снова, жадно вбирая воздух. Вернулся Рэй с ключами. Вот только чтобы расстегнуть наручники, Александру пришлось опуститься на одно колено и подставить Рэю плечо: они все втроем были одного роста, а стальные обручи вытягивали тело Дэна так, что он почти не касался босыми ступнями пола. Тихо щелкнув, провернулся ключ. Рэй спрыгнул с плеча, удерживая Дэна на весу, не давая грохнуться на пол, мягко его опустил. Пользуясь тем, что сам Дэн без сознания, а его кибернетической составляющей, мягко говоря, все равно, Александр, даже не прибегая к помощи своей хирургической программы, несколькими движениями вправил ему плечевые суставы и поднес к губам ковшик:
— Пей.
Размеренно, механически киборг присосался к содержимому и выпил чуть больше литра. Александр заглянул в остатки:
— Почему не допиваешь?
— Превышен максимальный объем желудка, — его закачало, и глаза стали закрываться.
— Рэй, тащи нашего потеряшку на корабль, я сейчас разумную «семерку» навещу и приду.
— Ага, — кивнул Рэй, подхватил Дэна на руки и скрылся в коридоре.
Александр вернулся к оставленной «семерке», тот уже почти пришел в себя.
— Перезагрузись, поможет, — посоветовал ему.
Киборг перезагрузился и вполне осмысленно поглядел на страшное существо:
— Ты кто? Второй, понятно, «шестерка», а ты кто?
— Экспериментальный образец. Мне сейчас некогда с тобой возиться. Мой тебе дружеский совет – уходи с этого дерьмового корабля, возьми в ангаре флаер, на Шебе обратись вот по такому адресу, — скинул по внутренней связи, — скажи, что ты – привет от Александра, тебе помогут. Не дергайся, не паникуй, изображай правильного киборга с заданием. Там филиал ОЗРК. Потом, через пару дней попроси их связаться со мной, они знают, как, расскажешь, как ты такой вообще получился, «семерка», и вдруг разумный. Вас же вроде срывать не должно. Все, я пошел, мне действительно некогда.
— Стой! Оформи в виде приказа, мне так проще будет.
Александр снова показал творящий чудеса жетон, четко и недвусмысленно повторил киборгу, что ему надо сделать. Тот ответил: «Приказ принят» и усвистал за флаером.
Александр же отправился в обратную сторону – на свой корабль.
Рэй уложил Дэна на кресло и уже заканчивал возиться над ним с диагностом.
— Как он?
— Трудно понять, — Рэй накинул на спасенного плед, — Механических повреждений внутренних органов нет, потерял много крови, переломы, остаточный пневмоторакс, отек легких и все такое. Судя по процентам работоспособности – восстановить энергию, и все само зарастет. Другое дело – что там с мозгом.
— Кислородное голодание и кома. А вот пришел ли он в себя – это мы сейчас посмотрим, — Александр наклонился над навигатором и легонько похлопал его по щеке, — Дээн, очнись, Чип и Дэйл пришли…
Дэн приходил в себя медленно и неохотно. В голове постепенно прояснялось, как будто грузилась картинка на древних, первых еще компьютерах. Последнее, что он помнил – обжигающая боль от пламени газовой микрогорелки. Боль вроде бы не смертельная, но когда раз за разом проводят по одному и тому же месту, тут уж поневоле спрячешься за процессор.
Сейчас же вокруг наконец-то тепло, он лежит на спине на мягком и немного изогнутом, во рту железистый и почему-то сладкий привкус, показатели энергии намного выше, чем в последний раз. Но больше всего радовала не приятная тяжесть в желудке, не отсутствие боли в вывихнутых плечах, а возможность нормально дышать. Его спасли? Или это предсмертный бред? Говорят, у людей так бывает. Жалко, если так, в ловушке, несвободным. И голоса рядом. Два смутно знакомых похожих голоса. Один совсем молодой, тараторит, второй чуть постарше, поспокойнее. Обладателя второго голоса система обозначила как хозяина с высшим приоритетом приказов. Это могло означать только одно: DEX-компани. Вот только давайте обойдемся без представителей корпорации. По щеке похлопали: «Дээн…».
Дэн выбросил руку в сторону голоса, целясь в горло, одновременно открывая глаза. Руку его без усилия перехватили, не больно, но прочно, она как будто в патоке, увязла в чужой ладони. А обладатель голоса чуть постарше с удивлением воззрился на него такими же голубыми глазами:
— Ты чего?
Дэн высвободил руку и приподнялся. Тут же захотелось протереть глаза: он находился в компании двух своих близнецов, только один из них был выгоревший на солнце и странно пострижен.
— Вы кто? Где я? Где Казак? И почему я тебя вижу как дексиста?
— А ты что, соскучился? – фыркнул тот, что помоложе, и с нормальными волосами, забранными в хвост.
— Александр, — представился тот, который его будил, — а этот балбес – Рэй. Перезагрузись или сделай откат системы на полчаса, мне нужно было взять контроль над твоим процессором, пока тебя не было.
И этот туда же. Еще глаза не раскрыл, а уже за горло хвататься. Действительно, у DEX’ов паранойя в крови. Только как же он вообще сумел выжить с таким взрывным характером? Или все уже вконец достало? Ладно, пришел в себя – это уже хорошо.
— Ты как себя чувствуешь?
— Вам как ответить, культурно или по существу?
— Вот, и я так же сказал на такой же идиотский вопрос, — поддержал Рэй.
— Ехидничаешь – значит, жить будешь,- вынес нехитрый вердикт Александр, — Значит, отвечаю на твои вопросы: я – человеческое сознание в теле киборга. Не такое, как вы все, самопробудившееся, а подселенное изначально.
Дэн с ужасом посмотрел на Александра:
— У DEX-компани даже такие эксперименты были?
— Нет, я из другого мира, и здесь специально по ответственному заданию. Так, стоп, — видя, что понимают его неправильно, Александр вскинул ладони, — начнем с того, что в этом теле я совершенно добровольно, задание – не ваши обязательные к исполнению приказы, просто обычная человеческая работа, как только я ее выполню, вернусь назад, решения я принимаю совершенно самостоятельно, и вообще имитирую человека. А тело киборга – это на всякий случай. И ведь пригождаются же ваши до фига расширенные возможности.
— Угу. А почему именно этот фенотип?
— Не поверишь, Дэн, — Александр сдавленно засмеялся, взявшись за лоб рукой, жест смущения, — совершенно нечаянно так вышло. Основным критерием выбора тела был рост, более-менее совпадающий с моим изначальным.
— Значит, тоже не гигант, — рассеянно протянул Дэн, — все рассказанное было до того невероятным, что могло оказаться правдой.
— Хуже. Я женщина.
Дэн недоверчиво покосился, но решил не углубляться в тему. Вместо этого задал более актуальный вопрос:
— Так что там с Уайтером?
— Он нам тебя отдал.
— Как отдал? Вот так прям взял и отдал? Никогда не поверю.
— Рэй, покажи нужный фрагмент, пожалуйста.
С экрана снова зазвучал вопль «Забирайте свою тварь…».
Дэн на секунду нахмурился, потом начал вставать, неловко выбираясь из мягкого кресла.
— Он снова вернется, и тогда опасность коснется не только меня, надо закончить это дело раз и навсегда.
— Лежи, — мягкий толчок опрокинул его обратно, — шутки в сторону, Макс Уайтер, называющий себя Казаком, мертв. Хотя, ты знаешь… кажется у меня тоже паранойя…
Александр исчез из рубки, прошуршал шлюз, через минуту снова. Вернувшийся Александр объявил:
— Мертв, мертвее не бывает. Барсик, когда мы уже погасимся, а?
— Пару минут, кэп, — кот не стал показываться, ответил голосом.
— Хорошо, и сразу заводись. Дэн, давай мы тебе хотя бы раны обработаем.
— Не надо. Мне бы в душ только. Самому себя противно.
— Чужие прикосновения на теле? – понимающе спросил Рэй.
Дэна передернуло. Совсем незаметно, просто на мгновение перекосился краешек рта, но этого собеседникам хватило, чтобы поймать шквал омерзения. Но:
— В душ? С переломами обеих голеней и ключицы?
— А что такого? Осколков нет, смещений, — Дэн провел рукой по ключице, с силой нажал, под кожей скрипнуло, — тоже нет, все зафиксировано имплантатами. С третьего этажа я бы прыгать не рискнул, но до душа дойти – запросто.
Александр вопросительно посмотрел на Рэя, тот подтверждающе кивнул.
— Ну, иди. Сам разберешься, где что? Полотенце можешь брать любое, мы уже сами не знаем, где чье, а третьего все равно нет.
— Конечно, — ответил навигатор, осторожно сполз с кресла и скрылся в душе. Оттуда потянуло паром, и Александр прикрыл диафрагму двери в рубку.
— Что скажешь? – спросил Рэя, чтобы не молчать.
— Скажу, что ты задался целью собрать всех рыжих на своем корабле.
— Тьфу ты, гадость, а не язык, а?
— Тогда скажу, что надо на Аллатристу, его люди за него не на шутку волнуются.
— Ревнуешь?
— Есть немного.
— Не надо. Если бы не он, не было бы здесь сейчас меня, и ты был бы на «Страннике», да, скорее всего, и мира бы этого не было.
— Это как так?
— Это длинная запутанная история, не стоит тебе забивать себе голову теорией эггрегориальных миров, право же, не стоит.
— Хорошо, не буду, — согласился Рэй, сделав в памяти зарубку покопаться потом в инфранете. И тут же пришло сообщение от Дяди Ко:
— Я тебе потом расскажу.
Очевидно, пересылка сообщения не прошла мимо внимания Александра, но он только хитро улыбнулся.
— А почему ты назвал нас Чипом и Дэйлом?
— Это бурундуки такие мультипликационные, всем на помощь приходили. Дядя Ко, тут есть этот мультик?
— Не, нету, а жаль.
Вышел Дэн, прикрываясь полотенцем. Теперь, когда он смыл покрывающие его бурые потеки, смотреть на него стало страшно. Гематомы, ожоги, порезы, пульсирующие сосуды под тонкой кожей.
— Сейчас подберем тебе что-нибудь одеться.
— У меня своя на корабле есть. Я так, в пледе посижу.
— Угу. И Полине на глаза тоже в таком виде покажешься? И Вениамину Игнатьевичу? Залечат же насмерть.
Дэн вздрогнул, поежился и поплотнее закутался в пушистую ткань.
— Для тебя Полина страшнее, чем Казак?
— Да. Казак что… У него крайне убогая фантазия, и ему надо было, чтобы я жил, он не собирался меня убивать. Быстро, во всяком случае. А Полина обидится.
— Вот, смотри, футболка специально для тебя, мы всем вашим везли, но отдать не успели, ты первый получишь. А вот брюки, извини, надеванные, — Александр протянул Дэну брюки от многострадального псевдольняного костюма. Белья у меня целая куча как раз для таких вот случаев. Одевайся и руку подставляй.
— Зачем?
— Укол сделаю.
— Может, не надо? Вениамин Игнатьевич сделает.
— Да, а ему скажешь, что Александр уже делал? Дэн, ты грозный боевой киборг. Неужели ты боишься уколов?
— Нет, — замотал головой грозный киборг, — то есть да.
— Ну, ты же сам понимаешь, что надо. Это лекарство, которого нет в вашем мире, оно поможет быстро восстановиться, так что на «Мозгоед» имеешь шанс вернуться почти здоровым.
— Черт, — Дэн колебался еще мгновение, потом протянул руку, — коли.
Александр набрал в один шприц регенерин и ампулу с имплантатами из рабочего чемоданчика. Не помешает, раз он так уколы не любит, еще раз шкуру не дырявить.
Игла вошла неощутимо и быстро выпрыснула свое содержимое. Дэн демонстративно поморщился.
— Больно? – участливо обеспокоился Александр, и не успел Дэн ответить, что ерунда, бывало и хуже, как продолжил сам, — Нет, это не больно. Больно будет сейчас.
И Дэна охватила слепящая, всеохватная боль от введенного внутривенно регенерина. Кости раздробило в мелкую крошку, мышцы разобрало по волокнам, внутренности скрутило тугим комом и завязало на узлы. Одна, две, три секунды. По меркам киборга – почти вечность. И кончилось так же быстро, как и началось. Дэн обнаружил себя валяющимся на полу, Рэй заботливо запихал его на надувной матрас и накинул плед. Сам стоял рядом, протягивая банку DEX-макси.
— Что это было?
— Моментальное излечение. Кости срослись, синяки сошли, ожоги зажили. Посмотри на скорость регенерации. И пей, тебе сейчас энергия совершенно необходима, а другой еды все равно нет, пайки только, а в них и калорий маловато, и баланс БЖУ совсем не тот, — воодушевленно провозгласил Рэй и плюхнулся рядом, отобрав кусок пледа.
Дэн присмотрелся к показаниям системы. Регенерация была просто бешеная – больше трехсот процентов от нормальной, и, вероятно, несколько секунд назад была еще больше. Показатель энергии скатывался к нулю, так что банку кормосмеси Дэн взял и заглотал без разговоров. И лишь потом поинтересовался:
— А вообще скорость регенерации насколько повышается в момент использования? Сейчас, я вижу, только остаточный подъем.
— До восьми тысяч процентов от вашей максимальной, — отозвался от пульта Александр, — он начинал разгон на прыжок.
— И все боюсь спросить: а чем вы меня напоили, пока я был в отключке?
Ответил снова Рэй:
— Как чем? Кровью. И не просто кровью, а кровью Казака, — а сам внимательно наблюдал за реакцией.
Дэн же пожал плечами:
— А в чем прикол?
— В мести, — снова Александр, — я по-человечески мстителен, достал меня ваш Казак, в каждой бочке затычка.
— Ты лучше на физимордию глянь, — сбросил Дэну видеофайл Рэй, — потом спрашивай, в чем там прикол был, такое надо посмотреть.
Дэн посмотрел и заценил. И холодное закаменевшее лицо Александра с играющими на скулах желваками, и раззявленный в крике рот Уайтера. Увиденное ему понравилось.
Тем временем Александр ввел яхту в первый прыжок, завершил его, начал гашение и позвал:
— Дэн, помоги трассу на Аллатристу рассчитать, у меня всегда хреновато выходит, Рэй только с искином работает.
Александр не сказал, что у Дяди Ко трассы выходят просто великолепные, и сам ИИ тоже промолчал, ребятам надо было отвлечься.
— Как рассчитаете – прыгайте, параметры яхты есть в Барсике, Рэй за пилота. А я, как рабовладелец и эксплуататор, спать буду, — стащил с себя кое-где забрызганную толстовку, бросил ее в машинку, достал второй плед и занял освободившийся матрас. Потом подумал и подвинулся к переборке, оставляя край, если кому понадобится.
Односерийники пилот с навигатором сменялись в единственном кресле, шуршали какой-то едой, но спать не мешали.
Через три часа Александра растолкал Рэй:
— Кэп, вставай, через двадцать минут таможня.
— Ну и что? – Александр широко зевнул и помотал головой, — Сами не могли справиться? Меня будить надо?
— А кто из нас тут человек?
— Ты. Экранируйся и пошел. У меня разрешение все равно только на одного киборга. И сейчас это Дэн.
— Экранируйся и пошел… А ведь и правда. Я пошел, — Рэй начал собирать бумаги для таможни, заглядывая в каждую, чтобы знать, с чем имеешь дело.
— Ты умеешь экранироваться от таможенных сканеров?
— Ага. Он научил, — Рэй пачкой бумаг указал на так и не поднявшегося и теперь просто дремавшего Александра.
— Понял.
Рэй исчез, через десять минут вернулся довольный и повел яхту на снижение. Набрал вызов, на вирт-окне показалась пультогостиная «Космического мозгоеда».
— Эй, на «Мозгоеде», мы сейчас приаллатристимся поближе. У нас тут ваш нафигатор немножко застрял, на фига он нам фигатор?
— Что? Дэн с вами? – голос капитана заставил всех слегка напрячься, несмотря на всю анархию, которую устраивали олухи на «Мозгоеде», там, по сравнению с «Великим Хроносом» царила просто железная субординация. Но Рэй уже отключил вызов и уронил яхту вниз, в лучших традициях Теда, доставив пассажирам несколько минут болтанки. И лишь у самой земли затормозил, притерся к транспортнику поближе и опустил как хрустальную чашку на бетон.
Александр спросил, поднимаясь:
— Тоже к СУЛА подключаешься?
— А то! Здорово же!
На соседнем корабле их уже ждали. Вернее, возле корабля. Люк был открыт, и вся команда высыпала на поле космопорта встречать своего похищенного навигатора. Тот вышел после Александра, смущенно улыбаясь, подошел к команде. Двое его «братиков» держались за ним. Из солидарности с Дэном, наотрез отказавшимся от куртки, они тоже были в одних футболках, и сейчас пронизывающий при +5 ветер заставил Станислава Федотовича срочно отложить обнимания и загнать всех в тепло корабля.
Восемь лет после этих событий я не возвращался к своим записям и не покидал Комплекса, пытаясь осмыслить, что же я сотворил и во что превратился сам за эти бесконечные столетия. Я избавил мир от монстра, а монстра – от пытки жизнью со страшным, неподъёмным грузом вины. Жизни с осознанием себя тем, кем он стал вместо обыкновенного человека, не способного поднимать стокилограммовые тяжести, побеждать в рукопашной схватке с медведем-шатуном и выживать после попадания горстью дроби из ружья, но способного любить, радоваться и мечтать, как все люди. И, как все люди, имеющего право на Счастье. Я избавил монстра от всего этого. А заодно – и от жизни. И от призрачного, почти нереализуемого права на Возвращение к себе-человеку. Почти не реализуемого. ПОЧТИ. Всё бы ладно. Только вот – это «Почти»… Кто давал мне власть перечеркнуть его? Я искал ответ на этот вопрос – в книгах, мыслях, снах. И не находил. Получалось, что нет у меня такой власти. И никогда не было. Я просто забрал жизнь другого существа – заблудшего, грешного, изменившегося… Но – живого. Я забрал у него то, что никогда ему не давал. Просто убил его. У-бил. Того, кто доверил мне все свои тайны, свою историю. Того, кто пришёл ко мне за помощью, как приходят к Богу. Я не нашёл для него лучшей помощи, нежели смерть. Не нашёл даже такой безделицы, как прощение. Чем же, после этого, я сам отличаюсь от таких, как он? Выходит, я – такой же моральный урод, такой же монстр, выползший из пропитанных тяжёлым запахом крови мрачных пещер языческого прошлого. Убийца, который сначала спускает курок, и только потом думает. Если думает вообще…
А время шло. И, как ему и положено, требовало оставить мёртвых – их мертвецам. А от живых требовало жизни: участия, действий, решений. Выбора стороны. И вот я снова отправился на Запад, в новый, возрождающийся из пепла мир.
Центральная часть европейской территории понемногу окультуривалась под дыханием своего славного прошлого. Строились города, оживали фабрики и заводы, ремонтировались старые и прокладывались новые железные дороги и автотрассы. Начинали работу учебные и научные заведения, больницы, магазины, банки. Возобновили вещание радио и телевидение, начинала возрождаться электронная Сеть. А западнее, там, где обосновался Игерийский Княжий Альянс, бушевала война. Там княжества, объединившиеся под железной рукой некоего Великого Князя, превращали в крошево и месиво тех, кто отказался добровольно склонить голову и войти в состав новой Игерийской Империи, предпочитая опасную свободу защищённой и сытой зависимости. Я увидел разношёрстные, плохо вооружённые отряды повстанцев и увидел противодействующую им армию – вымуштрованную, вышколенную, как на подбор, отлично вооружённую и экипированную. Стройные ряды тёмно-серых гимнастёрок рядовых, расцвеченные в строгом геометрическом порядке ржавчиной кирпично-коричневых кителей офицеров, напомнили мне картины так называемых «психических атак» элитных подразделений Вермахта в архаическом двадцатом веке. «Люди совершенно не изменились за последнюю тысячу лет»… И пусть прошло только шесть столетий – не думаю, что в людях что-либо изменится, когда минуют следующие четыре.
А потом я увидел, как падают, сражённые одиночными выстрелами, повстанцы, и как продолжают двигаться роты Империи , даже не спотыкаясь, под прямым автоматным и пулемётным огнём. И тогда я понял, что знаком с Великим Князем лично, и даже обязан ему жизнью. Мало того. Вечной жизнью. Стремительно наступающая армия была армией веспов. И создать её, кроме моего ученика и спасителя Збенеша, было некому.
Мы встретились через месяц, когда последние очаги повстанческого пожара были погашены, война окончена, и границы Игерской Империи определены. В роскошном, пугающем своими масштабами княжеском зАмке мне был оказан приём, достойный, пожалуй, даже не королей, а представителей дружественной инопланетной цивилизации. Збенеш, которого теперь звали Эдвард, (Великий князь Эдвард), давно искал и ждал меня. В перерывах между застольями он рассказывал мне о том, как жил все эти годы, показывал рисунки, фотографии, видеозаписи. Подобно мне, Збенеш вёл исследования в генной инженерии, только, в отличие от меня, работал не с геномом шершня, а с геномом обыкновенной осы. И, если я мечтал о создании сильных, выносливых рейнджеров – геологоразведчиков, картографов, космонавтов и прочих первопроходцев, то Збенеш мечтал о другом. Его воображением владели идеальная армия и мировое господство. Жёрнов сделал ещё один оборот. В ковш упало ещё одно звено из цепи моей жизни. Передо мной, развалившись в инкрустированном рубинами золотом кресле, сидел уже не мой ученик. Не Збенеш. То был Великий князь Эдвард. Человек, с которым я был абсолютно не знаком. Человек, потому что он мыслил, как человек, ставил перед собой цели, присущие человеку, и достигал их чисто человеческими средствами. Человек, который ни за что не стал бы тратить своё время и силы, чтобы спасти старого, немощного, умирающего мельника. И теперь с этим человеком нужно было быть осторожным.
Эдвард рассказал о том, как в конце двадцать второго века покинул Европу и перебрался в Канаду, как построил на её северных просторах Гермополис, подобный «Time of Fate», только, помимо подземных уровней, имеющий мощный надземный купол, по площади равный приличному городку. Именно там Эдвард пережил катастрофу. И именно там, в Гермополисе, появились на свет первые удачные весполюди. Долгое время срок их жизни был совсем коротким, как и у любых рабочих особей пчелиного семейства, потом Эдварду удалось несколько продлить их годы; но тут возникла новая проблема – неестественно высокая половая активность веспов и извращённая, садистская форма её проявления. Как и многие мутанты, веспы были бесплодны; но мужского либидо при этом никто не отменял. Эдвард пытался купировать влечение медикаментозно, пытался вводить препараты-блокираторы в первородный раствор; результатом была потеря не только сексуальной активности, но и большинства основных качеств, необходимых «воинам нового мира» — амбициозности, агрессивности, решительности. Пытался он производить на свет веспов-женщин. Получились амазонки с функцией секс-бомб в прямом смысле слова. Минимум раз в месяц каждая из них по своему усмотрению набирала себе целую группу партнёров, удовлетворялась с ними по очереди, и неизбежно убивала каждого партнёра – иногда с жестокостью, но чаще – просто чётко и по-деловому, как выбрасывают в мусорный контейнер использованную салфетку или остаток выкуренной сигареты. При попытке в любое другое время домогательств со стороны мужчин результат был тем же: безжалостное, молниеносное убийство. Женщины оказались чуть слабее, но настолько стремительнее и ловчее мужчин, что представили собой серьёзную проблему для целостности создаваемой армии. При этом сами они далеко не всегда беспрекословно подчинялись приказам, и по большей части делали, что хотели. В конце концов, всех их пришлось поголовно дезактивировать. Эдвард так и выразился: «Дезактивировать». Не «убить», не «уничтожить» — дезактивировать, выключить, как переставший показывать телевизор или начавший перевирать показания прибор. На данном этапе эту проблему кардинально решить так и не удалось, и пока особей, у которых либидо начинало совсем уж «зашкаливать», тоже «дезактивировали». Тем же способом, которым я убил Алекса.
А вот решение, как продлить короткий век весполюдей, было оригинальным, и мне оно даже понравилось. Для производства новых особей Эдвард набирал маленьких оборвышей – больных детей-сирот, находящихся в критической стадии болезни, либо же страдающих не совместимыми с нормальной полноценной жизнью нарушениями и пороками. Благо, такого «материала» в современном постапокалиптическом мире было множество – в любом заброшенном городе, в любых подвалах окраин, на любой свалке таких детей обитали тысячи. Весполюди, получившие иньекцию эликсира Перерождения и ушедшие в кокон в возрасте до десяти лет, выходили, как и все остальные, абсолютно здоровыми, но имели гораздо более гибкое сознание, значительно лучшую обучаемость, и проживали дольше взрослых прошедших перерождение особей на 15-20 лет. Я решил взять придуманный Эдвардом метод на вооружение.
Мы расстались на самой дружелюбной ноте, договорившись через некоторое время снова встретиться здесь же, на «нейтральной» территории. В гости ко мне Эдвард, слава Всевышнему, не просился; но ведь и сам не предлагал мне посетить свой Гермополис. Очевидно, нежелание случайно засветить распиханные по тамошним шкафам скелеты пересилило желание поискать таковые у меня. Но на всякий случай я прикинулся простачком, и обрисовал «Time of Fate» вовсе не как огромный и разносторонний исследовательский комплекс, а как скромную сеть лабораторий, замаскированных под поселение «Три медведя», и выживших-то, собственно, скорее благодаря затерянности в таёжной глуши, нежели хорошим защитным качествам. Про вертолёт соврал, что это, мол, шальная удача – нашли не разбитым на одном из брошенных военных аэродромов. (Правда, надо сказать, ни одной столь шикарной машины в его армии не было и в помине – обходились, в основном, вертушками развесистого и многоцелевого семейства «СИ», которые получили в довоенные времена широчайшее распространение и теперь найти такие целенькими на заброшенных аэродромах не составляло никакого труда. Я порадовался, что хватило ума не полететь на чём-нибудь потяжелее – на «Фрегате», скажем, или на «Громобое». Боюсь, против такого соблазна Эдвард мог бы и не устоять…) На прощанье я невзначай спросил его о планах относительно бывшей Центральной России. («Нет, разумеется, я не настаиваю, ты вправе сохранять свои планы в секрете!») Он рассмеялся и вполне охотно ответил, что глупостей Наполеона и Гитлера повторять не собирается, и с Удельскими кнесами будет в течение длительного времени поддерживать самые добрососедские и сотруднические отношения. «В конце концов, Удельские земли – такой замечательный, дешёвый экспериментальный и испытательный полигон, за происходящее на котором вдобавок придётся нести ещё и минимум ответственности!» — оптимистично закончил Эдвард. У меня по спине проскакало стадо цепких холодных мурашек. Я прошествовал к «Серому гусю», в твёрдой уверенности, что спокойного сна в ближайшие годы мне не видать, как довоенной Москвы.
Был разгар лета. Благостное, мягкое тепло разливалось вечерними волнами, и юго-западный ветер слегка шевелил метёлки луговой травы по краям посадочной площадки. Я закрыл дверь, сел в кресло и пристегнул крестообразный ремень. «Серый гусь», мягко заурчав, отделился от поверхности и стал стремительно набирать высоту, одновременно отклоняясь к востоку. В левый иллюминатор упрямо бился выползший откуда-то здоровый лохматый шмель. Бедняга. Сядем, надо будет обязательно поймать и выпустить. Вертолёт набрал расчётную высоту, и секундный момент невесомости сменился стремительным горизонтальным ускорением. Давяще цвиркнуло в ушах. На грани слышимости завыли турбины, сложился и втянулся в фюзеляж винт, и машина перешла в горизонтальный полёт. Я сидел и обдумывал всё, что видел и слышал в княжеском дворце Здварда. Веспы – воины, воспитываемые в техниках тибетских боевых монахов, перемешанных со стальной логикой и дисциплиной Вермахта. Игерийская Империя. Недвусмысленные намёки Князя на закулисное манипулирование менее искушёнными и опытными Удельскими кнесами. И – надёжный Гермополис, в глубоком «тылу», чистый, ничем не запятнанный и ни в чём не замешанный – отличный «санаторий для зализывания ран» на любой экстренный случай… Да, в уме, расчётливости и политической дальновидности Эдварду не откажешь… А вот идею с убогими беспризорниками надо перенять, как сам не догадался, решение ведь на поверхности лежало! Переутомлённый за этот день, я вытащил из-за сиденья коричневый суконный плед – кто ж запретит старику маленькие причуды! – накинул его на колени и решил немного поспать. Шмель низко, убаюкивающе жужжал на стекле. До дома оставалось ещё около двух часов лёту.
Проснулся, когда вертолёт уже погасил скорость, выпустил шасси, выбросил винт и начал спуск. Говорил ведь: спокойно теперь не уснёшь. Как в воду глядел. Снились маршируюшие с вытянутыми вперёд правыми руками колонны одинаковых, как пулемётные гильзы, веспов, и развевающиеся повсюду знамёна на пронзительном осеннем ветру – почему-то треугольные, в широкую вертикальную жёлто-чёрную полосу. Я расправил затекшие руки, покрутил головой и свернул на коленях сползший плед. За иллюминатором проплыли макушки сосен, по ветке метнулась испуганная гулом двигателя белка. Вертолёт максимально замедлился, завис на мгновение, затем мягко коснулся колёсами нагретого дневным солнцем металла площадки. Дождавшись, пока лопасти остановились, сложились и спрятались в корпус, я отстегнул ремни, встал, сунул плед за кресло и открыл дверь. Шмель возобновил героические атаки на иллюминатор. Я достал из кармана платок, сложил вдвое и накрыл насекомое, затем аккуратно собрал платок в кулак. Шмель возился в платке и возмущенно звенел. И тут меня осенило. Я замер с открытым ртом и зажатым в кулаке шмелем. ВЕСПЫ! Чёрт! На кой сдались мне эти веспы?! Чего я зациклился на осах и шершнях?! Идиот, старый тупоголовый идиот!!! Я сотни лет циклился на шершнях, агрессивных и хищных, совершенно забыв о том, что среди перепончатокрылых общественных насекомых полно других, геном которых гораздо более подходит для достижения моих целей – например, различные пчёлы, или вот хоть те же шмели!!! Шмель изловчился, отыскал край платка и совершенно справедливо тяпнул меня в основание мизинца. Я взвыл и разжал кулак. Насекомое сердито загудело крыльями, снялось с платка и грузно вылетело в дверной проём.
В скором времени Комплекс загудел, как встряхнутый улей. Нужно было проделать множество мелкой и крупной подготовительной работы, подчас нудной, рутинной и не дающей быстрых и видимых результатов. В «Time of Fate» катастрофически не хватало сотрудников, и было решено провести социальный эксперимент по набору новых кадров из молодого местного населения, для чего я построил в Колывани маленький филиал Комплекса, где свеженабранные «рекруты» проходили проверочный, («нулевой»), и первый циклы подготовки. Конечно, такое «рекрутирование» поначалу давало весьма непредсказуемые результаты, очень много народу отсеивалось на нулевом и первом циклах; но всё же это было лучше, чем ничего. Параллельно с подготовкой новых кадров я начал строительство в «Time of Fate» принципиально новой системы перерождения – коконовый инкубатор. Проще говоря, соты. Пустив под это дело одну из надолго теперь опустевших лабораторий дальних космических исследований, представлявшую собой длинную комнату, расположенную у внешней стены бункера и посему имеющую дугообразную форму, я подготовил внутреннюю систему генерации и поддержания микроклимата и заложил первые ячейки. Через какое-то время я вдруг почувствовал себя дурно – не то, чтобы чем-то заболевал, а просто общая усталость и разбитость, ощущение тяжести прожитых лет. Странно. Чувство это мне было хорошо знакомо, оно накатывало, когда я проживал после очередного «обновления», в среднем, пятьдесят – шестьдесят лет и пора было снова «отдохнуть» в коконе. Но сейчас от последнего «отдыха» я прожил всего-то восемнадцать лет… Тем не менее, не считаться с усталостью было нельзя, и мне пришлось забраться в кокон. Правда, в этот раз я ограничился всего десятью годами.
К выходу меня ждало несколько новостей. Из приятных были те, что или агитаторам как-то удалось приноровиться, или тренеры и преподаватели в колыванском филиале стали работать эффективнее, но за эти годы набор новых кадров дал очень хорошие результаты. Даже после всех стадий отсеивания штат Комплекса не только не уменьшился, а даже увеличился на целую треть. Второй отличной новостью был полностью законченный, подготовленный к приёму «личинок» инкубатор. Поглядев на него, я остался крайне доволен. Строившая инкубатор команда не просто качественно и добротно сделала свою работу, но подошла к ней с оптимизмом, и даже с некоторым чувством юмора. Вдоль всей внешней стены, ниже магистрали коммуникаций, шла изумрудная надпись красивым готическим шрифтом: «Умереть – или шагнуть за Предел!» Надпись как нельзя точнее подходила к духу предстоящих экспериментов. Не знаю, кто как, а я оценил. Дальше были ещё всякие мелочи, вроде весьма продуктивной добычи алмазов и пуска небольшого цеха по их огранке и шлифовке, (кстати, додумался и ввёл ноу-хау кто-то из новеньких, местный). А потом пришло время плохой вести. Пару месяцев назад за хребтом разразилась новая война. Удельские кнесы объединили свои армии и пошли на Игерию. Не все, конечно. Кто помудрее, покрутили пальцами у виска и остались в нейтралитете. Но всё равно, безумцев, собравшихся закидывать шапками регулярную армию веспов, набралось достаточно.
Сквозь сероватые линованные листки докладов и отчётов, сквозь мерцание экрана монитора я видел, как вибрирует, ускоряя вращение, чёрное от времени мельничное колесо, слышал, как победно гремит жёрнов и как гулко, торжествующе хохочет Жнец. Как бы ни оборачивался спор – он всё равно всегда остаётся в барыше.
«Мне безразлично, чем закончится эта стычка» — так я убеждал себя, снова и снова, притягиваемый, будто железо – магнитом, сводкой о начавшемся конфликте. «Это – не моя война»… Но чем больше убеждал, тем глубже понимал: не правда. Ещё какая моя. Ведь в ней участвует тот, кому я обязан всей своей бесконечной жизнью, каждым её годом, днём, часом. Причём, участвует не по своей воле и не в роли захватчика. Конечно, я понимал, что противопоставить агрессору, рядом с шикарной армией Великого князя Эдварда, мне просто некого, любая попытка помочь ему с моими силами покажется смехотворной. Но для совести это было плохое лекарство. Вдруг пришла мысль: а что, если подогнать к границам Игерской империи все три моих военных вертолёта – штурмовик «Серый гусь», тяжёлый бомбардировщик «Фрегат» и ракетоносец «Громобой»? Вряд-ли появление этой эскадрильи станет переломным моментом, но, думаю, всё же посодействует хотя бы частичному отрезвлению кнесов от завоевательского хмеля, а о конспирации перед Эдвардом можно больше не заботиться: на фоне общей проблемы наличие у меня этих вертолётов будет уже не так важно. И, потом, я ведь уже говорил – у него из авиации, практически, одни только «СИ». Даже через строй таких машин один только «Серый гусь» пройдёт без единого повреждения, при этом не оставив после себя в небе ни одной из них. Не станет он нарываться. Во всяком случае, не сейчас, не в такой обстановке.
На следующее утро «Фрегат» и «Громобой» были расконсервированы, и вместе с «Серым гусем» подготовлены к боевому вылету. Газовые турбины «Фрегата» разогревались, стержни двигателей «Серого гуся» и «Громобоя» ушли в камеры катализаторов. В девять часов эскадрилья поддержки поднялась в воздух. Я, как обычно, летел на «Сером гусе», а справа и слева, на чётко выдерживаемом расстоянии, держались «Фрегат» и «Громобой», и солнце холодно поблескивало на стволах аннигиляторных пушек и на боеголовках ракет. Всё-таки не напрасно мои старые пилоты, поколение за поколением, тщательно выкладывали мозаику знаний в головах молодых, дерзких, мечтающих о подвигах учеников, не зря часами непрерывно поглощали энергию авиасимуляторы и тренажёры! Команда пилотов, никогда не видевших неба из кабины крупнее, чем у «СИ-2», отлично показывала себя в дебюте за штурвалами грозных боевых рукотворных монстров.
Мы шли к границам Игерии на предельной высоте. Но опасаться, как оказалось, было некого: все возможные и не возможные силы были кинуты кнесами на передовую, и под нами проплывали, практически, пустующие города, осиротевшие фермы, пашни и пастбища. Никто из них даже не предположил, что с востока тем временем тоже запросто может появиться опасность, и кто знает, что окажется страшнее – она или потенциальные, но пока ещё никого из них не трогавщие веспы Эдварда. Так мы, совершенно никем не замеченные, свободно пролетели над наивной, безлюдной летней страной, и к вечеру оказались в тылу наступающей армии. Тут я воочию сумел убедиться не просто в близорукости, а в полной слепоте Удельских кнесов. Армия была похожа на бестолковое сборище оборванных бомжей. Да, собственно, им она и являлась. Видимо никто из тех, кто сумел хоть как-то устроиться в жизни нового мира, идти на эту самоубийственную авантюру не захотел, остались только те, кому нечего было терять и не на что надеяться. А здесь, в случае победы, им было, видимо, обещано очень не хилое вознаграждение, если они так уверенно топали подставлять свои глупые головы под весповские пули. Я дал команду снизиться и пройти над нестройными колоннами на бреющем. Когда эти горе-солдаты увидели вынырнувшего из облаков «Гуся», а за ним – неторопливо выползших винтокрылых монстров, утыканных различными стволами, контейнерами, турелями и прочей боевой атрибутикой, выдержанной в стиле последних довоенных космобоевиков, то несколько шеренг просто распались, сбились с шага и припустили бежать в произвольных направлениях, рефлекторно накрыв головы сжатыми сверху руками. Распустились и мгновенно увяли цветки выстрелов – офицеры стреляли по дезертирам, но эти выстрелы имели на бегущих такое же влияние, как на стадо мигрирующих бизонов – камешки из мальчишечьей рогатки. Тем не менее, одна из внутренних шеренг колонны относительно быстро сориентировалась, развернулась «кругом», опустилась в положение «с колена» и открыла огонь из всего, что нашлось в их убогом арсенале. Правда, было там, как в той шуточной песенке: «Всеразличные гранаты и от пушки два куска…» Броне вертолётов от всего этого вреда было не больше, чем если бы они просто обкидали нас дорожным щебнем. Для закрепления «психического эффекта» я приказал «Серому гусю» и «Громобою» дать залп свето-шумовыми гранатами. Чистая пиротехника, но не расстреливать же этот «бомжатник на выгуле» боевыми… Эффект от залпа превзошёл все ожидания. Ближайшие к местам разрывов шеренги покатились по земле, держась за глаза и уши, их вопли доносились до нас, перекрывая шум двигателей и проникая сквозь броню и внутреннюю обшивку. Ещё большая, чем в первую волну, толпа кинулась врассыпную, бросая оружие и амуницию. Теперь бежали и офицеры. На марше, вместо многотысячной армии, остались мелкие, разрозненные кучки сбившихся, как овцы в ураган, полностью деморализованных людей… И вот с этим кнесы собирались воевать против армии веспов?! Цирк какой-то бесплатный…
В полном недоумении я приказал набирать высоту и лететь к передовой. У меня возникали тягостные опасения, что в этой горе-интервенции всё совсем не так просто. И тут расцвели огненные лотосы воздушных разрывов. Били ракеты ПВО. Хорошо били. Выверено. Профессионально. А опасения-то были не напрасны. Вот теперь моим пилотам придётся действительно показать всё, чему они научились за годы занятий и тренировок.
После первого залпа был второй, оказавшийся более прицельным. У «Громобоя» была повреждена нижняя ракетная аппарель, «Фрегат» получил пробоину в правом топливном баке. К счастью, он оказался пустым – именно его, по счастливой случайности, пилот израсходовал первым. Пришлось активировать нижние силовые экраны. Гудящие голубоватые «тарелки» с синими прожилками разрядов скрыли вертолёты как от визуального наблюдения, так и от досягаемости всего, что легче «ФАУ-4». Оставалось надеяться, что такой экзотики в арсенале кнесов не водится. Так или иначе, после нескольких эффектных, но совершенно бесполезных взрывов на поверхностях защитных экранов обстрел был прекращён, и мы беспрепятственно пересекли линию фронта, которая находилась, собственно, на границе с Игерией. Пока небольшая рота быстрого реагирования, вооружённая, кроме всего прочего, активными силовыми щитами, шутя сдерживала героические бомжиные орды, ровные, стройные отряды веспов чётко, без сутолоки стягивались к месту вторжения. Но теперь я был твёрдо уверен: именно этого кнесы и ждали. Странно, что Эдвард сам не додумался. Я заметил, как в отдалении опустился тяжёлый польский «Орзет» с характерной стилизованной осой на борту. Из вертолёта в окружении эскорта веспов вышел Эдвард. Я приказал «Серому гусю» садиться, а «Фрегату» с «Громобоем» — барражировать район боевых действий. Через несколько минут мы поздоровались с Эдвардом. Великий Князь был весел, чтобы не сказать – «беспечен». На мои поспешные рассказы о серьёзной воздушной атаке и догадки о намерениях кнесов устроить ловушку Эдвард, широко улыбаясь, предупреждающе поднял руку, а потом указал на растягивающихся вдоль границы веспов. Среди размеренно движущихся колонн были видны ползущие небольшие броневички с установленными сверху пирамидально-параболическими антеннами. Передвижные горизонтальные щиты. Веспы, не останавливаясь, тем же ровным, размеренным шагом прошествовали дальше, вдоль границы, по широкой дуге обходя фронт, затем перестроились, разбившись на относительно небольшие группировки, отстояшие одна от другой метров на пятьсот. В центре каждой полз броневичок со щитом. Потом группировки, все, как единый организм, разом перешли на бег, и начали расходиться веерами, уходя в стороны и вглубь вражеской земли со скоростью около тридцати километров в час и сметая на своём пути всё живое. Броневики активировали щиты и пошли по осевой линии движения каждого веера… Через несколько часов контратака была закончена. Ракетные комплексы, приготовленные кнесами для прицельного расстрела веспов противотанковыми ракетами, так и не успели сделать ни одного выстрела, то сбиваемые с толку щитами-экранами, то из опасения расстрелять своих.
Позже Эдвард искренне поблагодарил за устроенное мной показательное авиашоу. С хорошей воздушной техникой у него действительно были серьёзные проблемы, и моя пафосная выходка оказалась как нельзя кстати. Отбитая атака оказалась четвёртой с начала объявления войны, и Эдвард очень надеялся, что последней. Все предыдущие прошли приблизительно с таким же результатом. Вторая была даже с применением агрессорами авиации – самолёта и десятка вертолётов семейства «СИ». Самолёт даже пришлось подбить: не в меру наглел. Подбили лёгким фугасом в хвостовую часть, дав возможность развернуться и, сбивая пламя ветром, дотянуть до своих. Два вертолёта сбросили бомбы, фейерверочно похлопавшие на искрящихся поверхностях энергощитов, и спешно ретировались. Остальные развернулись, не дойдя до точек сброса. Преследовать их не стали.
Я провёл в лагере Эдварда неделю. Мы отремонтировали полученные вертолётами повреждения; ещё дважды пришлось совершать «цирковые вылеты» к пытающимся передислоцироваться отрядам врага. В пятницу кнесы выкинули белый флаг, а в воскресенье подписали безоговорочную капитуляцию. В качестве контрибуции Великий князь потребовал исключительного права проведения в трёх любых выбранных лично им точках кнесовских земель закрытых научных исследований, инициируемых опять же им, Великим князем Игерийским Эдвардом. После недолгого совещания оная контрибуция была предоставлена Великому князю. Тогда Князь явил завидные милость и великодушие, и, предварив свои действия проникновенной речью, в которой выразил надежду на будущее благоразумие светлых кнесов Удельских, гарантирующее дальнейшее мирное сосуществование, торговлю и плодотворное сотрудничество соседствующих государств, преподнёс Светлому собранию заверенную личной гербовой печатью дарственную на земли, подответственные до сего момента Шуренской волостной заставе. Дарственная давалась отныне и навечно, с единственным условием: на принадлежащей теперь кнесам Шуренской земле и будет располагаться «краеугольный камень» — первая точка создания совместного закрытого исследовательского центра. На этом Великий князь Эдвард и избранный Светлым собранием Староста кнёсинг Верислав ударили по рукам, и конечно закатили совместный пир, символически приготовив его на поляне, ровно посередине рассеченной удельско-игерийской границей. А в начале следующего месяца на западной окраине густых шуренских лесов развернулось масштабное строительство Первого подземного шуренско-удельского закрытого научно-исследовательского комплекса.
Минуло ещё пять лет. Я плотно занялся новым этапом развития весповского эксперимента, получив, как и в случае с шершнями, при помощи промежуточного носителя сыворотку перерождения с элементами генома шмеля, (Bombus), и пчелы-плотника, (Xilocopa). Исходный материал нашёлся в изобилии на свалках и в заброшенных посёлках новосибирских окрестностей. Больных и увечных детей-беспризорников, дошедших до крайней стадии истощения, собирали, словно дождевых червей после ливня. В Комплексе их отмывали, купировали особо прогрессирующие воспалительные процессы, немного подкармливали, чтобы вывести из стадии истощения, вводили сыворотку и помещали в кокон. Сейчас у меня было девятеро Homo Bmbus, практически готовые к выходу из ячеек, и одиннадцать Homo Xilocopa, помещённые в коконы недавно. Двенадцатый кокон пока пустовал, но я надеялся занять его в ближайшее время, не нарушая извечный ритуал. Им предстояло провести в коконе на месяц больше, чем Homo Bombus, и впоследствии стать Новыми Двенадцатью, моими учениками и ближайшими помощниками. При выходе из кокона я дам «Первой дюжине» одинаковые имена с добавлением порядкового номера ячейки-соты: Сот Первый, Сот Второй, и так далее, до Сота Двенадцатого. Это будет первая, экспериментальная партия «доморощенных новичков». Последующим предстоит стать агентами – информаторами в крупных городах Удельских кнесов, а так же архитекторами и строителями: я не собирался сидеть, сложа руки, а был намерен принять самое деятельное участие в изысканиях Эдварда, стараясь плавно перевести его энергию в менее милитаризованное и воинственное русло. Тем более, что как раз на недостаток прилежных рабочих рук он мне жаловался уже три встречи подряд. Воинственные веспы очень неохотно соглашались строить то, что не касалось непосредственно казарм, тренировочных комплексов и военных баз, а строительством научных объектов с некоторых пор заниматься вообще отказывались наотрез, с каждым годом всё категоричнее считая подобные занятия баловством и напрасной потерей времени.
Если я вёл исследования в направлении развития жидконаполненного кокона, то Эдвард развивал линию кокона безжидкостного, который требовал значительно более тщательной предварительной подготовки материала и дополнительной обработки его после выхода из кокона. Так, если я ожидал на выходе из икубатора требующих общего образования и специализированного обучения, однако абсолютно полноценно сформированных мутантных особей, то мутация в «сухом» коконе была не полноценной, она, практиески, не затрагивала уровни сознания и психики. Эти области приходилось дорабатывать после выхода из кокона утилитарно, «вручную», то есть заниматься психотерапевтическим доформированием личности. Иначе человек приобретал, конечно, некоторые уникальные способности – получал идеальный иммунитет и обуславливаемое им «богатырское» здоровье, очень высокий уровень регенерации тканей, большую физическую силу, у многих открывались аномальные слуховые, зрительные и обонятельные способности; но чувствовать, ощущать он продолжал себя по-прежнему просто человеком, ни его психика, ни его ментальность не изменялись. В подавляющем большинстве случаев такие «недогибриды» заканчивали безобразным разгулом распространённых человеческих пороков, которые приводили своих носителей к «дезактивации». Вышедший из жидконаполненного кокона индивидуум сразу, с момента выхода осознавал себя НЕ-человеком, и тратить годы на кустарное реконструирование психики не приходилось. Однако, единоличное владение этим фундаментальным наблюдением давало мне слишком очевидные преимущества, и я пока не спешил делиться им с Великим князем.
Эдвард тоже не терял времени. Он повёл ещё одно интересное направление исследований, отчасти родственное моему жидкостному кокону, но использующее в качестве исходника не готовый природный генетический материал, а изначально синтезированные организмы, построенные на основе отдельно взятых клеток, причём, по большей части растительных. Он выращивал таким способом весьма любопытные экземпляры эмбрионов, и я надеялся на досуге тоже повозиться с такого рода биологическим конструктором. Правда, наделённых высокоорганизованным сознанием существ таким способом получить Эдварду не удавалось ещё ни разу, но зато – какой простор для выведения различных вспомогательных, транспортных, наблюдательных, курьерских, охранных существ! В стадии эмбриона эти синтеноиды, заключенные в гермокапсулы с физраствором и снабжаемые минимальным питанием и воздухом, могли храниться годы, а, возможно, десятилетия или даже века. Правда, для доформирования их во взрослую особь требовался пока что громоздкий и энергоёмкий аппарат – биоактиватор. Этот вопрос требовал детальной проработки, переосмысления и поиска принципиально новых решений. Пока возиться со всем этим мне было недосуг.
Мы занимались каждый – своим делом, периодически встречались в Шуренском комплексе, уже полностью отстроенном и функционирующем, делились теми достижениями, которые считали подходящими для огласки, и проводили некоторые совместные исследования. Я упорно продвигал идею смещения приоритетов «весповского конвейера» в сторону производства homo Bombus и homo Xilocopa. Самого Эдварда оба эти направления, казалось, весьма интересовали; а вот его напарницу, которую он мне представил на одной из предыдущих встреч, недвусмысленно отводя взгляд, мои изыскания не интересовали совершенно, а уж постоянные попытки внедрения этих направлений в ИХ с Эдвардом Институте её просто откровенно бесили. Напустив каменное выражение на своё странное, самобытное, безумно привлекательное своей не стандартной этнической красотой лицо, панна Орифия еле сдерживалась от того, чтобы каждый раз не награждать меня потоком каких-нибудь изысканных резкостей, секунду стояла, изящная, напряжённая, исполненная негодования, затем молча разворачивалась и стремительно удалялась, ступая с носка, словно балерина. Казалось, она двигалась по воздуху, вовсе не касаясь поверхностей, над которыми перемещалась. Я сильно подозревал, что Орифия – вовсе не её настоящее имя, уж больно оно не укладывалось ни в какие местные этнические каноны…
Тем временем Эдвард определил вторую «точку Х», причитающуюся ему согласно контрибутивному договору. По какой-то пока не освещаемой им прихоти она находилась далеко на Севере, в бывшей Архангельской области, названия которой в настоящее время никто пока даже не давал – такие там царили мрак, холод и запустение. Вот там-то, в северной части диких, заваленных снегом и буреломом лесов, да вдобавок – в пугающей близости от одной из ещё активных зон заражения, Эдвард развернул какое-то очередное головокружительное строительство, планы и предполагаемые результаты которого держал пока в тайне, хитро щурясь и всеми способами намекая на скорый сюрприз. Что ж, я не настаивал: таковы были негласно принятые нами правила игры. Я ограничился тем, что откомандировал ему троих разведчиков из первой экспериментальной партии Homo Bombus. Ему они могли сослужить отличную службу на подготовительном этапе, а что будут под шумок регулярно «делиться» всей добываемой информацией со мной – так это не такая уж высокая цена за профессиональные кадры! Ещё я пообещал Эдварду всю следующую партию Homo Xilocopa, архитекторов и строителей, уже безо всяких подвохов. Но нам обоим в очередной раз было убедительно продемонстрировано, кто предполагает, а кто располагает, присно, и ныне, и вовеки.
Беда грянула неожиданно, во всяком случае, для меня. Хотя, первые её несмелые ростки можно, (и нужно!), было заметить ещё тогда, когда веспы отказались подчиняться идти на строительство научных объектов.
19-го августа 2729-го года Эдвард вызвал меня по радио и передал, что в Шуренском комплексе серьёзное ЧП и он хотел бы срочно видеть меня там. «Желательно, со всеми тремя боевыми вертолётами в полном вооружении!», крикнул в микрофон Эдвард. Я понял, что дело действительно серьёзное, и немедленно отдал приказ готовить машины. И вот через семь с половиной часов вся троица уже садится на внешней площадке Шуренского комплекса. Я и эскорт — двое охранников, имеющих в качестве оружия плазменные аннигиляторы и силовые энергощиты — идём внутрь Комплекса.
Боже, какой кошмар! Содом и Гоморра. В комплексе бунт. Вышло из-под контроля всё последнее поколение веспов. Громят нижние уровни. Вооружаются. Разграбили знаменитую коллекцию автоматических пистолетов «Маузер» начала двадцатого века, гордость Эдварда. Эдвард здесь. Строим баррикады из чего попало. Веспы совершенно осатанели, неадекват – не то слово.
Уходим всё выше, веспы шутя занимают уровень за уровнем, убивая всё живое на своём пути.
Мы уже во вспомогательных уровнях. Кажется, это интернат для детей – «неофитов». Рядом – келья, в которой сжался мелкий мальчишка, судя по всему, с ДЦП. Лет семь на вид. Эдвард тоже здесь, забаррикадировались шкафами, ждём. Внизу – грохот, стрельба, крики, крики, крики.
Прорвали!
Эдвард ранен, разрывная граната! Это смертельно для его тела! Прохрипел: «Забери его! Теперь он — это я!!!», и кинулся в камеру с мальчишкой, там схватился за его голову и упал.
Осмотрел Эдварда, он мёртв, без сомнений!
Веспы! Уходим
***********************************************************************************
Запись прервана. Далее следует свежая приписка, сделанная совершенно другой рукой:
***********************************************************************************
Вот так. По-прежнему остаётся не понятно, как и зачем я оказался на борту вертолёта, сбитого забравшими меня васпами, (или вЕспами?) Но зато теперь я точно знаю, кто я. Я всё вспомнил. Ты вернул долг, и спас мою душу. Спасибо. Где бы ты ни был, я найду тебя, Учитель. Хотя бы для того, чтобы поблагодарить лично. Збенеш, он же – Сот Двенадцатый, Homo Xilocopa.
Тревога.
Мир Земля. Убежище. Лина.
— Гарем?! — Анжелика, как и Лина, мгновенно расшифровала слова подруги. — Марианна, ты о чем?!
— Это не общий сбор. Это что-то другое, — побледневшая Марианна выставила ладонь, не подпуская к себе Коннора. — Не трогай меня. Если Он… словом, если он призовет, я должна быть одна.
— Мари!
Лина постаралась говорить спокойно. Хоть у сердце тигры скребли. Просто Марианну надо было успокоить. С таким настроением соваться к Повелителю — верный гроб. Если он и правда зовет…
— Марианна, это же не арест. Соберись. Первый вызов, что ли? Что ты?
— А ты не чувствуешь? — Марианна, поморщившись, коснулась груди. — Давит…
Краем глаза Лина засекла, как широко раскрыла глаза Анжелика. И кивнула. Да… Да, правильно — «давит». Не зовет, а именно «давит». Воздух странно потяжелел, словно превратился в кисель… или снег… вроде легкий, а движение дается с трудом, и даже дышать получается с усилием. Давит… Что вы делаете, Повелитель?
Шум в коридоре чуть притих, отдалился — каждый нашел свое место и напряженно ждал, что будет дальше. А мальчики? А вообще дети? А в запасных убежищах — ни тепла, ни света, ни еды. Ах, Магда… Не успели…
Всполошенные мысли кружили птичьей стаей. Феникс «бил крыльями и шипел» — его тревожила разлитая в воздухе чужая магия. Ладони то и дело кололо — ножи рвались в драку. И ей пора было на свое место — во второй заградотряд, третью секцию. Их дело — прикрывать «зеленый коридор», детей, больных, раненых. Обеспечить им эвакуацию… Но не до этого сейчас, не до этого. Есть еще один долг. И последняя глава клана Феникс схватила Марианну за руки и развернула лицом к себе. Встряхнула Анжелику.
— Слушайте…
Быстро, четко, коротко — адреса явок. Номера счетов. Запасные пароли. Все, что держала на черный день. Неужели он пришел?.. Неужели…
— Лин…
— Тихо. При малейшей опасности — сматывайтесь. Это все незасвеченное, про запас.
— Лина!
— Молчать и запоминать. — Лина не повышала голоса, но девушки смолкли мгновенно, как онемели. — Это все «маяки». Там будут «вкладки» — настоящие адреса. Настоящие счета. Я пока их и сама не знаю. На всякий случай. При малейшей угрозе — рвите чары и на дно. Ясно?
Она говорила торопливо, но четко, а на виски давило все сильней, и в ушах шумело… Надо успеть. Надо успеть…
— Лина… — Марианна уже пришла в себя, и меловая бледность схлынула. — Даже не думай.
— Что?
— Глава клана, вы правда думаете, что мы уйдем? — изогнула тонкие брови Анжелика.
Преисподняя! Время уходит, а сестры по клану упрямы. Огненные девушки…По странной случайности из всего уцелели именно они. Те, в которых огня тоже было больше, чем металла. Судьба? Может, клан фениксов теперь изменится… Вот только… сейчас с ними надо по-другому.
— Девочки… — мягко начала Лина. Как им объяснить — они должны уцелеть. Должны.
— Смотри! — сдавленно вскрикнула Анжелика, — Смотрите, он погас…
Лина рывком обернулась — вихрь исчез. Вместо него на землю осыпалось сероватое облако… и разом стало легче дышать.
Сюрприз.
Мир Земля. Ян.
— Жан!
— Что? — вскинул голову паренек. И как бы невзначай уронил на шар-конструктор свою рубашку. Шар отозвался возмущенными искорками… потом изображение погасло. Странно. У Жана завелись от него секреты? И почему такой виноватый вид?
— Ничего, — довольно осторожно отозвался демон. — Я просто хотел спросить, что ты здесь делаешь. Ты ведь вроде брал выходной, чтобы семью повидать. А сам — здесь.
Юноша поскучнел.
— Был я там…
— И уже вернулся? А почему в саду?
— Ну… — и он замолчал. Затеребил рукав рубашки. Странно.
— Жан, что-то случилось?
Юноша поморщился:
— Да ничего не случилось. Просто… я в этот раз заранее сказал, что приду. А братец не удержался и всем разболтал. Гостей в дом набилось… От папиного начальника до приятелей братца. И все с вопросами лезут. С дурацкими… Про Повелителя, да про Дворец, да про мою работу… Про тебя. Особенно женщины. Им даже в морду не дашь… — в голосе Жана причудливо смешались сожаление и возмущение.
Хм. Если честно, Яну тоже осточертели вопросы. А еще больше — высказывания. Всем рот не заткнешь, а поединки Повелитель запретил. Но он, в общем-то, уже попривык, а вот мальчишке такие разговорчики поперек горла. Так…
— А еще просят словечко замолвить, а? Если придется к случаю…а?
— Да-а… — Жан передернул плечами.
— Обещают всякое…
— А откуда?… О-о… — после секундного удивления юноша понимающе кивнул, — Ну конечно. Тебе тоже ведь. И… как?
Декоратор Дворца покосился на браслет — там сработала напоминалка. Ну да… он же собирался в каменоломню к одной горной ведьме — самолично выбирать мрамор. Но в конце концов, он точный час встречи не назначал? Мрамор — не лед и не мороженое, не растает. И Ян, без сожаления перенастроив напоминалку на завтрашнее утро, спокойно растянулся на траве рядом с Жаном.
— По-разному… — честно объяснил он. — В основном — противно. Помню одного папиного гостя… Явился за книгой. Слуги ее для меня перекупили, а он себе захотел. А отец согласился. Забрали. Дочитать даже не дали.
Ян вздохнул. Тогда книги с яркими иллюстрациями были единственной радостью, окошком в другой, яркий мир…. и немало тогда прошло времени, прежде чем стихла горечь потери.
— А после того вечера, когда меня Повелитель декоратором взял, этот тип заявился с целой охапкой книг, в компенсацию, просил не держать обиды, он, мол, рад и даже счастлив, что познакомился со мной еще в «нежные годы», он всегда верил — моя судьба будет куда ярче участи жертвы. Смеет ли он надеяться на дружбу? Вот, он готов искупить свою невольную вину. И книги подсовывает… а там сверху том энциклопедии о ста великих фаворитах и… Мерзкая книжка, короче.
— Ну, про тебя же не болтают… ну, такого.
— Уже нет.
— А что ты сделал?
— Ну, мой опыт тебе не пригодится. Выставил. Вместе с его… литературой. А вскоре его вызвали в Службу Дознания и «посоветовали» прекратить распространять слухи, порочащие честь и достоинство его величества. Убедительно так посоветовали. На два года. До сих пор сидит. У меня, оказывается, тогда прослушка стояла, как у всех новых придворных. Я и не знал. И все притихли…
— А-а…
Паренек вздохнул. Ну конечно, его обидчикам Служба Дознания (бррр, нашел, что вспоминать) выдвигать обвинения не станет. А в пятнадцать-шестнадцать каждое слово в свой адрес воспринимается так остро, словно кто-то иголку всадил и дергает. По крайней мере, у демонов. У человеков… ох, преисподняя… у людей — тоже? Придется с этим что-то делать. Ян перевернулся на живот и поймал взгляд ученика. Поговорим….
— Но видишь ли… скажи, пожалуйста… ты любишь сай-о? Тот острый сыр, помнишь?
— При чем тут сыр? Нет, конечно! Гадость какая!
— Хм. А я вот его люблю.
Пауза. Шар под рубашкой оставался таким же темным. Интересно, что ж там было такое? Надеюсь, не планы мести? Юноша тем временем размышлял. Похоже, о сыре.
— Ну… я тогда попробую… — пообещал он неуверенно.
Неправильный демон попытался представить картинку «Жан-плюс-ненавистный сыр» и чуть не сбился с серьезного тона.
— Я не о том. Вот мой отец, к примеру, терпеть не может блондинов. Перекрасишься?
— Надо?!
— …А один из протекторов, — целенаправленно продолжал хозяин-воспитатель, — ненавидит всех моложе тридцати. И?
Юноша поднял брови… и улыбнулся. Сообразил, что «хозяин» к чему-то клонит.
— Тут я вряд ли что смогу сделать. Правда же?
— Вот именно. Только вот в чем вопрос — тебе и не надо. На Земле и под Землей семь миллиардов людей и нелюдей. И каждый третий… а может, и каждый второй найдет чему позавидовать. Даже если ты будешь нищим бродягой. А если завидуют, то начинают болтать. И ты с ума сойдешь, если будешь пытаться заткнуть каждый болтливый язык.
— А что тогда? Терпеть молча?
— Тебя так волнует мнение людей? Поверь, большинство людей, как и демоны, видят все в меру своей «темноты». И могут даже в спасении жизни усмотреть злой умысел. Так ведь?
— Не знаю… да. Наверное.
— И тебе они нравятся? Те женщины? Те демоны из Дворца? Ты ценишь их, обрадуешься. если они тебя одобрят?
Жан поморщился. Что ж, кажется, логическая цепочка выстроилась правильно. Доходит…Ян подождал. Ну?
— Нет. Одобрение от этих… нет.
— Так должно ли тебя заботить мнение тех, кого ты не уважаешь? — аккуратно завершил тему демон. — Ты знаешь о себе, какой ты настоящий. Знаешь, что не делал ничего… — он поискал слово, но нашлось только одно… — бесчестного. А сплетники могут говорить, что хотят. — и не меняя тона, быстро сменил тему, — Кстати, ты в курсе, что шар через пять минут бездействия автоматически стирает набросок, если он не «закреплен»?
— Что? — ахнул мальчишка, мгновенно позабыв о сплетниках.
— Двадцать секунд осталось.
Жан кинулся к конструктору, отбросил рубашку, сжал ладонями…. и облегченно вздохнул, когда изображение зажглось в светлой, молочно-янтарной глубине. Даже улыбнулся… И только потом вспомнил про свидетеля. Растерянно потоптался — «свидетель» подчеркнуто смотрел на близлежащий кустик. делая вид, что крайне заинтересован работой паучка-крестовика, трудолюбиво оплетающего ветки паутиной.
— Э-э… Ян…
— М-м? — взгляд Яна не отрывался от нитей паутинки.
— Э-э… ты видел, да?
— Что?
— Твой подарок… — осторожно проговорил подросток, уже понимая. что ошибся. — Ох…
— Подарок? — Ян сел. — Какой… подарок?
ЕМУ?!
— Домик на море… — убитым голосом проговорил Жан, — Для вас с Анжеликой… Я арендовал его на неделю. И вот… декор пробовал. Сюрприз хотел сделать…
Сюрприз… Ян во все глаза уставился на «декор». Сюрприз, надо же! Ну вот… надо же! Как необычно — принимать подарки от кого-то, кроме Повелителя. От кого-то близкого. Жан, наверное, единственный на свете, кроме Анжелики, кто может сотворить для него сюрприз. И от кого этот сюрприз можно принять без опаски. Ощущая себя странно довольным, демон присмотрелся к шару. Ну-ка, что там такое?
Декор ученика выглядел ошеломляюще — вот уж, воистину, буйство юношеской фантазии. Пол с порога был засыпан монетами и жемчугом, символизируя, очевидно, пожелание богатства и преуспевания… С потолка что-то падало — не то цветы, не то блестки — не поймешь. По золотисто-песочным стенам буйно вились зеленые лозы, время от времени раскрывая крупные бутоны. Из цветов тут же вылетали крохотные алые птички и блистающей стайкой кружили под потолком.
А главная деталь в комнате — кровать. Если это сооружение вообще можно назвать кроватью. Очень уж оно было… впечатляющим. Широким, рассчитанным по крайней мере, на четверых, и, похоже, двухэтажным… По крайней мере на него надо было всходить — потому что у подножия определенно просматривались ступеньки.
— Ну, как? — с надеждой вопросил ученик.
— С ума сойти! — честно ответил Ян, не представляя реакцию Анжелики на птичек. Он и сам немного растерялся. Какое-то… варварское великолепие. Может, Ян что-то напутал с обучением? Ученик дорвался до применения магии в дизайне — и вот результат. Ошеломительный. Медовая неделька в таком интерьере запомнится до конца жизни.
— А вон там, по полу, где вон та вишнево-красная линия проходит, там будут фейрверки, — гордо объявил ученик, не дождавшись больше слов, — Они будут зажигаться, когда вы…
Больше он ничего сказать не успел. Фейрверки оказались последней каплей. Живое воображение декоратора немедленно представило его вниманию красочную картинку с применением фейрверков, и демон расхохотался.
Что же делать…
Мир Земля. Убежище. Лина.
— Ну, что?
— Не знаю… — Марианна задумчиво стащила с головы капюшон. — Не знаю. При Дворе не ходят слухи ни про какие аресты. Все тихо. Но что-то странное… Не знаю, просто ощущение. Что-то не так.
Спешно собранное совещание затихло, осмысливая информацию.
После встряски с черным вихрем Убежище лихорадило. Люди нервничали. Рвались на разведку, заговаривали об эвакуации, строили версии. Обстановка накалялась, так что всех, кого могли, отправили в краткосрочную разведку. В основном в столицу. Задача — в максимально сжатые сроки прозондировать слухи.
Слухачи по всем каналам ловили новости и переговоры. Темная Лига попробовала пройтись по связям во Дворце.
Но увы, ничего нового узнать не удалось. Версии жителями строились разные, но точно никто ничего не знал. Вихрь висел над личным закрытым полигоном Повелителя, а там у Лиги контактов не было. И тогда Марианна отправилась во Дворец. Вот, вернулась.
— Что значит — не так?
— И что значит — тихо? — перебил Сергей. — Над городом почти пятнадцать минут висел настоящий торнадо — и все тихо, все в порядке?
— Можно подумать, Повелитель редко злится… — пожала плечами Марианна. — Там вихрь, тут наводнение… Так что сплетничают даже не о вихре, а о причинах. Мол, кто на этот раз вывел из себя его избранность? Основные версии: кто-то из секретарей, какой-то пленный, которого приволок на допрос Дензил или сам Дензил. Еще говорят про какую-то любовницу, но в это никто не верит. Да и про Дензила не особо верят — он-то живой. Секретари, правда, тоже живые и не приколдованные ничем. А у его величества спрашивать — дураков нет. Так что поболтали и забыли. Все сплетничают про Анжелкину свадьбу и про то, что Зоя наконец избавилась от своих ослиных ушек и теперь отрывается по полной.
Присутствующие на экстренном совещании переглянулись. Виктор нахмурился, Сергей устало потер шею. Петр Валерьевич что-то чертил проекторе. Магда не шевельнулась.
— И все?
— Не знаю. Контакты в Службе Дознания молчат, ни о каких новых арестах не сообщается. И спецназ в обычном режиме.
— А ты и до спецназа добралась? — подняла брови Лина.
— Встретила сегодня одного… — неопределенно махнула рукой Марианна. — Выпили слегка за встречу. Тихо у них. И у его брата из группы захвата в СД — тоже тихо.
Помолчали.
— То есть все это в порядке вещей… — наконец медленно проговорил Сергей, — Все как обычно… Повелитель просто сорвал злость, и нам можно не беспокоиться?
Марианна помедлила с ответом.
Лина ее понимала. Да, ей тоже хотелось бы верить, что все в порядке и можно не срываться с места. Ох, как хотелось бы. Не мчаться к чертям на куличики, терять связь, дробить снова силы. Остаться здесь. Дождаться Лешу… просто поверить, что все в порядке и дикий всплеск магии у входного контура — случайность. Побочное явление…
— Не уверена, — проговорила младшая феникс.
— Почему?
— Не знаю. Все вроде как всегда, а неспокойно. Где-то внутри неспокойно…
— Предчувствие? — заинтересовался Павел Валерьевич, — А как у вас с ясновидением?
— Никак, — отмахнулась девушка, нетерпеливо ероша рыжие волосы. — Не было у меня никогда ни видений, ни озарений. Что говорят предсказатели?
Лора тяжело вздохнула.
— Предсказатели у нас сами знаете какие. Сандро-то погиб при прошлом штурме. Остался один малыш, который еще не в состоянии понять и осмыслить свои видения, так что понимаем мы его через два раза на третий. Сейчас, например, он видит раненую птицу среди огня… вот и пойми, к чему это. Есть варианты?
Молчание…
— Ну вот и у меня нет. Другой как всегда твердит о конце света.
— Когда?
— Сейчас, — пожала плечами телепатка. — Вчера. Полторы недели назад… Послезавтра. Он постоянно говорит про «вилки» и «смену вероятностей», и толку с этого… сказать, сколько?
— Не надо, все понятно, — качнул головой маг-учитель.
— С ума сойти! — темпераментный Виктор Хватько, бывший Липучка, подскочил на стуле. С момента обретения дочери он обрел новое прозвище — Пингвин, характеризующее его ярко выраженные отеческие чувства, но особо не потеплел… — Разветвленная сеть контактов, агентура, доступ во Дворец! И мы все еще не в силах сказать, собираются на нас напасть или нет!
Зло в пушистой шкурке.
Мир Ангъя. Алекс.
Недаром многие люди держат дома морских свинок. Пушистые зверьки, маленькие, яркой расцветки, какие-то уютно-домашние, они вызывают нежность и умиление даже у взрослых мужчин и закаленных боевиков.
Но только не в такой момент!
Пушистый золотисто-коричневый шарик не бросился навстречу пришедшим в надежде на кормежку. Мохнатое тельце распласталось по зеленоватому полу, настороженно поблескивая глазами-бусинками…
— Подойдите ближе, — пригласил ученый. — Вот сюда, лучше видно.
Алекс шагнул, на ходу поднимая барьер. В этой чистой, светлой, зеленоватой с белым комнате ему вдруг стало очень неуютно. Вернулось то, от чего он успел отвыкнуть за эти месяцы безопасной жизни в Ангъя. Ощущение чужой злобы. Здесь ее было полно — она шла волнами, накатывала… будто «привет» из прежней жизни… из старой камеры.
— Видно?
— Да. Мастер Ви-ди-сани, а…
Зверек вдруг повернул голову. Нехорошим, хищным, почти змеиным движением. Ни на секунду не выпуская людей из поля зрения. Макс рядом споткнулся…
— Это… это оно? Дайи?
— Да. Он был заражен опытным материалом почти сразу после вашего похода в Дайомос..
Ах вот что. Леш проверил направленность — да. Злоба темным коконом закручивалась вокруг этого безобидного малыша. Такая?..
— Подействовало… — Богуслав неприязненно разглядывал свинку. Та оскалилась.
— Совершенно верно, — кивнул ученый, — Мы дали этому процессу зайти очень далеко. Теперь весь вопрос в том. подействует ли модифицированный вирус. Обычно мы не
ставим опыты на живых… но тут настолько отчаянная ситуация…
Зверек медленно, как-то хищно царапал пол, и это несоответствие домашнего вида и хищной повадки ввергало в оторопь.
— Что это он делает…
— Демонстрирует агрессию, — вмешался второй ученый, помоложе. — Нехарактерное для этого животного поведение, но…
— Вы сможете его вылечить? — Макс присел у прозрачного купола…
— Вот это и проверим.
Зверек беззвучно зашипел и медленно отполз назад. Сжался в комок…
— Смотрите!
Рыжая молния взвилась с места, прострелила воздух и врезалась в прозрачную преграду. Макс отпрянул. Ничуть не ушибившись о спружинившую «стенку», «свинка» отлетела прочь. Снова метнулась вперед… зависла перед лицом юноши… и окончательно потеряла всякое подобие милого зверька. Рычащая и визжащая тварь царапала купол, билась о прозрачную стену… неотступно, упорно, настойчиво пытаясь добраться до человека.
— Господи… — Макс помотал головой, точно избавляясь от наваждения. Богуслав машинально опустил руку к бедру, в поисках несуществующего оружия.
— Док, оно… он… почему такой? Разве дайи бьет так уже по первому поколению?
— Ей досталась концентрированная доза, — со вздохом пояснил врачеватель. — Вот и результат. Теперь давайте проверим, как все работает. Потому что жаль малышку. Так, сейчас…
Никаких заметный действий он не делал, но под куполом, прямо под беснующимся зверьком возникла ярко-красная капсула.
— Мы специально сделали его красным, чтобы… о, вот, заметил!
Заметил — слабо сказано. Увидев нечто чужое в своих владениях, зверек бросился на капсулу, как остервеневший бойцовый пес на врага. Мелькнула рыжая шерсть, и крохотные коготки вцепились в добычу, полосуя «чужого». Блеснули зубы… Ошметки капсулы полетели в стороны, клокотнуло рычание, потом хрип…
— Материал капсулы съедобен и не причинит ущерба здоровью, — невпопад проговорил молодой врачеватель.
— А когда подействует?… — с зачарованным любопытством проговорил Макс, не отрывая взгляда от клетки…
— Уже. Вирус запущен. Теперь только ждать.
— Долго?
— Примерно сутки…
День был ласково-теплым, солнечным и безмятежным, как и положено в середине августа. Я сидела на речке и пыталась поймать пальцами мелких быстрых рыбок.
— Пап, а помнишь, мы их на удочку ловили в детстве? — прищурив один глаз против солнца, обращаюсь к отцу, заходящему в воду, чтобы сполоснуть шланг для поливки.
— Помню, тебе никогда терпения не хватало, штук пять максимум одолевала и просила назад выпустить, — говорил папа и улыбался своей особенной улыбкой. В этой улыбке, в кои-то веки, не было беспокойства, тревоги и упреков. Тихое счастье бывает таким неуловимым и невесомым, что его так просто не заметить.
— Ну, теперь у меня терпения-то хватает, — шучу я, — у тебя снасти на чердаке остались? Витьку бы научить.
— Наверное, остались, если ты на бусы все грузила не перевела в свое время. Надо поглядеть.
— Идите есть! — кричит нам из-за дома мама, — Вить, сбегай за ними, не слышат, наверняка.
— Идем! — кричу я в ответ, и продолжаю болтать ногами в студеной воде. От моих пальцев в чуть синеватой воде расходятся мягкие ласкающие круги, переплетаясь между собой и рождая ежесекундные восьмерки бесконечности, в ту же секунду распадающиеся на отдельные еле заметные волночки.
Я спрыгиваю с мостков и окунаюсь в ледяную воду с головой. Ключевая речка так не нравилась мне в детстве, но я привыкла к ней, такой же резкой и упрямой под жарким солнцем со своей холодрыгой, как и я. В такую воду можно только окунуться резко и целиком, рывком, чтобы шок ощутить только потом и не такой постепенный, как при плавном заходе. Я проплыла метра три вниз по течению, убедилась, что водоросли все так же растут на своем прежнем месте, все так же не вызывая желания в них запутываться, и повернула.
Вылезала тоже резко, руками упираясь обратно в мостки. Несмотря на жаркий день, тут же ощутила легкий ветерок и озноб. Неприятно. Не люблю, когда дрожат руки и всю слегка потряхивает. Напоминает состояние во время хорошего нервячка. Ржу в кулак и беру полотенце. Надо же… Прошло полгода. Так быстро…
Сначала были выпускные, потом вступительные. Пару раз натыкалась на пропущенный от Вадима, но перезванивать не было ни сил, ни времени. Так бывает.
Витька ходил довольный, чего-то читал, просил новые книги каждую неделю. Что-то конструировал, по дому стали на ниточках и скотче висеть всякие самолеты и ракеты. Я вливалась в этот странный спокойный мир, сама не замечая, как внутри что-то стало мурчать и сворачиваться теплым комочком. Наверное, это было счастьем.
Потом началось лето, и нас поглотила дача. Стало подозрительно хорошо рядом с родителями. Маман, как всегда, ворчала и пыталась меня подколупать, но я лишь улыбалась. Было так странно и спокойно. Ничего не касалось меня так глубоко, как раньше. Я была тихим листочком, плывущим на волне, который так легко перевернуть хоть ветром, хоть ногой, но который, вопреки всему, все плыл и плыл, прибившись, наконец, к берегу.
Было ощущение хрупкого и мимолетного счастья, но не было тревожных ожиданий. Хорошо. Впервые за долгое время. Настоящий отпуск!
Витьку потихоньку собирали к школе, в итоге, все было уже давно готово, и тоже не стало проблемой, скорее, приятной суетой. И вот, это осознание, что я счастлива, бултыхнулось во мне, словно я плыла и плыла, но вдруг задумалась, как я это делаю и булькнула под воду на краткий миг. Ежась в полотенце, и прыгая на одной ноге, из тапки другой ноги вытряхивая травинки и камушки, я добралась до обеденного стола.
Картошечка в мундире, шпроты, свежие овощи, нарезанные половинками и посоленные крупной солью, вкусный расплавившийся на солнце сыр, копченая колбаска и вареная. И, в отдельном кулечке, самое вкусное волшебное воспоминание из детства — горсть конфет.
Я оглядела наш домик из бревен, в этом году самолично мной крашеных корабельным лаком, подняла из-под стола Витькину кружку. Сам он тащил в большой тарелке луковые перья, укроп и петрушку для стола, капая по дороге себе под ноги. Папа принес бутылку красного Киндзмараули — «отметить пятницу». Все было хорошо. Только вечером предстояло ехать домой и отлавливать в клумбе у дома прибалдевшего Барсика.
В дверь городской многоэтажки ввалились шумно и с пакетами. На часах полседьмого.
— Вить, включай «науку», там твой «вопрос времени» начался. Да рис поставь, я пока зелень распихаю по холодильнику.
В дверь позвонили.
— Кого там черт принес? — кричу я, не сильно переживая, в том числе о том, что за дверью слышно, и шлепаю, по дороге находя свои старые шлепанцы, громко топающие по полу. Кто бы то ни был, сейчас крупно удивится, увидев Рембо, размазывающую по щеке черно-зеленую полосу из зелени и земли. Если соседи, то лук им уже точно не понадобится.
— Курьерская служба, — говорит мужской голос и протягивает небольшой пакет.
— Где расписаться? — отвечаю я, не поднимая глаз. Мне протягивают какую-то бумаженцию, тыкают пальцем мимо строк, куда-то в чистое поле. Послушно ставлю размашистую закорючку и поворачиваюсь спиной — во второй руке почти отрывается кусок пакета, и репка грозит раскатиться по квартире. А репку я очень люблю. Курьер и сам дверью хлопнет — видит же мое неудобство.
— Оль, ну ты издеваешься?! — раздается тот же голос за спиной. Голос кажется странно знакомым, будто откуда-то из старой забытой жизни. Оборачиваюсь, в этот раз смотря повыше, и определенно вижу злобное удивление на озадаченном мужском лице, обрамленном белой кляксой кудрявых волос вокруг. Ойой…
Репка водружается на пол, прислоняясь к стене, но не теряется из виду. Репку я люблю.
— Может, поглядишь, — с укором произносит новоиспеченный курьер.
— Какие у вас работники в организации наглые, — говорю я. А что еще остается. Серьезно воспринимать пока не получается. — Куда жалобу писать?
— Мне лично напишешь, — говорит Вадим и помогает мне растормошить содержимое пакета, неловко переминаясь в обуви на пороге.
В моих руках оказывается злосчастная футболка. Красная. Мужская. Хмыкаю. Стоило только расхотеть. Может, до мужчин доходит позже? Надеваю.
Футболки это для меня особая песня. Как и рубашки. В детстве я утаскивала папины рубашки и рассекала в них по дому и даче. Одну даже расписала акрилом, и ездила в этой радужной няшности автостопом, как настоящая хиппи. Мужская одежда — это ощущение безопасности и родного дома.
Кто сказал, что у меня их, таких расчудесных футболок раньше не было? Конечно, были. Одну я-таки порезала на серпантин. С серединки и по спирали. Ненавижу синтетику, знаете ли. Борис, конечно, не знал, что я так поступила с его сокровищем, выделенным мне из величайшей еврейской щедрости, не иначе. Это была не моя футболка. Не моего мужчины. Вспомню эту белую противную ткань в полотенечные квадратики, и бррр!
Были футболки Славкины. Так странно. Мне их и давали и не отдавали. Они были почти моего размера — не болтались ни в плечах, ни по длине. Было противно. Такое ощущение, что я баба-великан, а бедный хиленький парнишка никогда не сможет поднять меня на руки. Хоть и носил периодически. Но футболки были явно не мои. И мужчина был не мой. И запах. «Олд спайс», конечно, ничего так. Но не то.
И теперь я стою в этой прелести, которая жмет мне разве что в пятках, и понимаю, что настал мне конец. Зеркало отражает мой взгляд удивленной лесной лани, бровки подняты домиком, рисуя на лбу светлую ошарашенную морщинку. Волосы, в свете закатного солнца, почти золотые и тонкими невесомыми локонами распушившиеся вокруг воротника. Да! Это не просто футболка. Это же поло, которые я так люблю и сама ношу.
Я стою в немом восторге, и только сердце тихо стучит, отсчитывая секунды. Витька перестал шуршать на кухне и прикинулся тихой ветошью, чтобы не мешать, надеюсь, хоть дышал.
— Может, в пакете еще чего есть, — протягивает мне на досмотр сей предмет кудрявый курьерище. Я беру в руки пакет, и понимаю, что да. Там определенно что-то есть. В коробочке. Квадратной. Бардовой. Небольшой.
— Квитанция, может? — спрашиваю, пытаясь шутить внезапно осипшим голосом.
— Не квитанция. — Сообщает Вадим, помогая достать и открыть. Смотрю. Поджимаю губы, прикусываю на одну сторону, потом на другую. Поднимаю глаза на собеседника. Ждет. Чего ждет? Отвееет? Аааа. Понятно. Смотрю еще раз. Красивое. Нрааааавится.
— НИ ЗА ЧТО! — Гордо сообщаю Вадиму. И понимаю, что меня сейчас задушат.
— Люблю, потому что бесишь, — сообщает мне товарищ врач, все-таки не убив.
— Знаю. — Говорю я и снова утыкаюсь в теплую мужскую грудь. Наверное, это самое теплое и уютное место на свете, особенно, для такой глупой куклы, как я.
— Так ты согласна? — вопрошает упрямый мужчина, спустя пару минут, чуть успокоившись. Смотрю влюбленными счастливыми глазами — как же обожаю упорных!
— Нет, конечно. — Говорю я.
Но это была уже совсем другая история.