Пока я согласовывал билеты Джеку, (на господина Бо Фо и его тачку), пока считал на бумажке «дырки» для безопасного пролёта в джунгли, пока спорил с Лёхой, который хотел с нами — на Оксю было совершено нападение.
— Денис, подойди на ресепшн, — услышал я вызов и категоричный тон. Когда мать начинала говорить таким голосом, все знали: беги и прячься. Поэтому, решил не торопиться.
Через полчаса заглянул в отельный холл.
Перед парадным входом стояли развалюшный аппарат туристической полиции и более приличный флаер принимавшего нас агентства. На ступеньках сидел белый шоарец Вася.
Окси не было в обозримом пространстве, и я присел, к изменившему цвет кожи с жёлтого на мраморный, господину.
— Чем могу помочь? — подленько поинтересовался я.
Вася хмуро глянул на моё тронутое загаром красное лицо и ответил:
— Вывозить антиквариат с нашей планеты стало прибыльно. Вы — группа чёрных копателей. Я уверен. Где Ваши люди-киборги?
— Спят. Мы устали после экскурсии. Встали рано. Все отдыхают.
— Вот и мадам так думает. А проходимец Бо Фо остаётся в отеле?
— Так Вы же сами его прислали нам? Мы — большая и дружная семья. Осматриваем достопримечательности. Наблюдаем за закатом солнца.
В этот переломный для Васи момент к нам подошёл тощий и длинный, как жердь, товарищ, в форменной одежде, со значком вождя и красной фуражке с чёрным козырьком. Направив на меня идентификатор личности времён падения Карфагена, он сообщил обозримому пространству:
— Денис. Киборг!
— Почему?— хором поинтересовались мы.
— Ден… — медленно протянула Жердь.
— Да, — согласился я. — А Вы-то, кто такой?
— Я Чанг. Инспектор Чанг, и это мой участок. И вопросы здесь задаю я! Ваша мать, эскулап?
— В каком-то смысле…
— Отвечайте точнее!
— Она врач-акушер.
Инспектор Чанг развернулся к Васе и хмыкнул:
— Ты арестован.
Вася немного помолчал и тихо спросил:
— За что?
Инспектор равнодушно пожал плечами.
— Какая разница? Жена вождя ждёт ребенка, а ты ругался с её врачом. Значит враг.
С этими словами он запихнул нашего гида в свою коробчонку и отбыл…
Ну, мать зажгла…
***
Саша.
Я поворачивался медленнее, чем семёрка, отключив мозг, взяла под контроль отравленное тело.
— К работе готов, — резко прозвучало в динамике.
— Подчинение старшего группы, позывной «Ад», — автоматически сообщил я.
— Доложить о состоянии, — это Ад отключился от расчёта.
— Функциональность четырнадцать процентов. Планируется дальнейшее понижение. Время полураспада введённого токсина более восьми часов. Вероятность восстановления структуры менее двадцати процентов. В данный момент происходит интенсивное разрушение паренхиматозных тканей. Требуется полное отключение системы. Дальнейшая жизнедеятельность кибер модифицированного организма не рентабельна.
— Режим гибернации, немедленно, — командует Ад. И мы, переглянувшись, смотрим, как закатываются глаза у киборга. Погиб его мозг, или процессор всё-таки сам взял над ним контроль — здесь никто выяснять не собирался.
— Ждём. Два часа, — вновь передаёт Ад, и мы замираем.
«— Господин полковник, разрешите обратиться…
Я стою у углу и слушаю заискивающую речь. Мне интересно. Вчера понял, у меня серьёзный брак биологической части. Но это здорово — понимать!
— Разрешите взять декса, который подлежит списанию… Ребята не четырёхжильные. Все на пределе. Нет баб, мало выпивки. В своё личное время они предоставлены только мыслям. Вчера «позывной Кинг» рыдал в подушку, а сегодня строчил письма матери. Они бездумно слушают музыку и галлонами глотают чефир. Валяются на койке и истязают мозги в ожидании новой задачи…
Полковник вздыхает, криво улыбается и произносит:
— Bon, je suis d’accord, sergent. (Хорошо, я согласен, сержант).
Утром кусок мяса вместо повреждённого, но самостоятельно дошедшего до защитного контура киборга, уже начавшего восстанавливаться, сбросили за периметр. А ещё через сутки солдаты алчно стали посматривать на меня…
Приказ пришёл вовремя, и вот, мерный гул десантно-транспортной махины убаюкивает прерванный сон разведбатальона. Яростное светило Шебы уже поменяло свою розовую майку на огненный плащ, и бортовой инструктор передаёт:
— Вы на подлёте, сержант. Семь минут. Высадка в лагуну. Время отлива.
— Отлично, запрос базы?
— Получен.
Сержант поворачивается ко мне и командует:
— Декс, ты — третий, страхуешь.
Вот и шанс. Страхую. Только кого?
Чёрное нутро открывается и набирает раскалённый воздух.
— Juggler, старт, — командует сержант, и, повернувшись ко мне, повторяет.— Стахующий.
Я протягиваю руку и, закрепив запасное кольцо своим телом, а второе намертво прижав к его груди, начинаю страховать. Сержант дико кричит весь свободный полет. Он всё понимает быстро. Он умный этот сержант. У самой земли я дёргаю чеку. У меня целых десять секунд. Его тело амортизирует моё приземление, а успевший раскрыться купол спасает меня, но не его. Я встаю. И иду страховать Фокусника. Я знаю, что он теперь обязан дойти до базы живым.
Это было моё первое сознательное убийство…».
***
Си Ань.
Моя давняя мечта сбылась так обыденно и печально.
Эта загадочная Мария не обманула, и я увидел деда. За год он сильно сдал и из бодрого, здорового, крепкого хранителя артефактов, нашей невероятной планеты, превратился в старика. Он молча обнял меня и не сказал ни слова.
Я же сдержал данное Марии обещание — передал часть найденной карты.
Нас сбросили в дикий лес без подготовки, с истощённым стариком и кучкой военных. Очередной абсурд нашей партии. С лозунгом: «Умри, ты должен!», как правило, не побеждают.
У реки рядом с пирамидой, на каменном пьедестале, стояла голова, с искусно вырезанным лицом. Оно осуждающе смотрело раскосыми альфианскими глазами и не ободряло меня, как и хранитель его тайны — мой старый дед. Рядом с гигантской головой находилась пирамида, укутанная мхами и лианами. На её расчистке погибло десять солдат. Потом потеряли киборга, спасшего наши жизни от чёрной смерти, и вот, теперь мы внутри.
В отличие от голых и грубо обработанных стен нижних ярусов, этот, последний, был великолепен. Иероглифическое письмо, вписанные в него искусно изображённые птицы и многоугольники создавали непередаваемый колорит и странный ритмический стиль. Появлялось впечатление молчаливого танца вокруг. Мозаика на полу не потеряла блеска за прошедшие века.
От этой ночи, без защиты киборга, мы не ждали ничего хорошего, но Мария искала следы присутствия Предтечь, не обратив внимания на альфианское лицо и, казалось, была одержима.
Где-то в ночи закричала птица, и этот крик, сопровождаемый беспрерывным стрекотом насекомых, наполнил наши человеческие души отчаянием скорого конца. Но близился рассвет, а чёрная смерть не пришла в белую пирамиду.
Я задремал, буквально на час, проснулся от грубого пинка и знакомого голоса:
— Разлёгся тут, вставай, у них всё кончено, у нас — всё впереди!
И, подхватив на руки, как пушинку, меня и деда, Сашка, а это был он, помчался куда-то наверх.
С трудом пропихнув каменный цилиндр наружу, киборги втащили нас и бездыханное тело Мела.
Там, на самой вершине пирамиды я и встретил восход.
***
Лёха.
Ночью не спали. С рассветом я, наконец, получил короткое сообщение: «Взяли. Два — груз триста. Один тяжёлый. Готовьтесь. Скажи срочно собрать манатки. Стартуем в двадцать два ноль-ноль. Билеты на руках».
Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Система Кога-2, Карат (Ивэри)
Еще одна девица склонилась к другой, кивая в мою сторону.
Чего они все уставились?
Маленькие, пестрые, разряжены – словно сороки. Есть такие птицы, жадные до побрякушек. Живьем я, правда, сорок не видел, только на голо. Говорят, их привезли когда-то прямо с Земли. Хотя, кто знает, была ли вообще эта Земля? А девчонки – вот они, руку протяни…
Первый раз после того, как покинул дом, еду в общественном транспорте. Он и сохранился-то лишь на заокраинных планетах, вроде моей родной или этой.
Парень вот на меня выпучился. Но молчит. Я на полголовы выше.
Одет я обыкновенно (для Центра Империи): плащ из кожи змеептицы (ценой в пожизненную зарплату здешних шахтеров), на запястьях – нанобраслеты, от них руки как будто в перчатках из стальных лучей (тоже очень недешевая штука).
В остальном все просто. Волосы я не обрезал со дня сдачи экзаменов, так, подровнял вчера, и лицо мне немного выбелили от загара. Хотя, сколько ни сиди теперь в салоне, загар въелся – не отбелишь. И ширину плеч никаким плащом не скроешь.
Но это для миров Экзотики вульгарно – иметь такой грубый загар и такие широкие плечи, а здесь коротышка подрался бы со мной как раз потому, что я, по его мнению, слишком ухожен. Вот если бы я еще не смотрел на него с высоты своих двух метров!
Смог бы – съел бы меня глазами…
Здесь, на Ивирэ, не умеют скрывать мысли. Ивирэ – тихая планета. Северные задворки Империи. Выплавка металлов, добыча графита. Люди – прыщавые и мелкие. Девушки… Ну, девушки везде ничего, если помоложе.
Ивирэ называют еще Карат. За вид из космоса. Но лучше не садиться, чтобы не разрушать иллюзию. А я сел. Зачем? А не твоего ума дело.
Тут трилет завис, и я вышел. На остановке. Фантастика. Парням расскажу – не поверят.
Или тот, что смотрел на меня, – узнал?
В гостинице я уставился в зеркало. Может, что-то не так во мне?
Но все было как надо.
Я блондин, у меня большой рот и широкие скулы. Можно, наверное, сказать, что у меня чувственный рот, потому что он-то обычно и притягивает взгляды. Даже если сам смотрю на себя в зеркало, я вижу прежде всего рот. И женщины так же смотрят на меня, то есть на него, ну, как я в зеркало.
А больше и смотреть не на что. Глаза серо-зеленые, морда загорелая, как у любого космо. Скажи, у кого она в космосе не загорелая? Разве что у параба? Это парабы, твари шестирукие, не загорают от ближнего ультрафиолета.
Да, самое главное, мне двадцать два стандартных года. По имперским законам уже не мальчишка, но смотрю на мир все еще как семнадцатилетний. По крайней мере, в зеркале у меня очень наивные глаза, словно не убивал, не имел женщин. С такими глазами и живу. И убиваю.
Работа у меня такая – стрелок космической армады.
Вернее, пилот-стрелок. Второй пилот и второй стрелок. Оттого и волосы отрастил.
Почему? Да потому, что стрелки подчиняются напрямую наводящему. А наводящему плевать на мою прическу. А вот капралу совсем не плевать. Капрал подходит, смотрит сначала на выскобленную башку Дьюпа, потом на мою, волосатую, и долго-долго ругается на пайсаке. Но он плюется и уходит, потому что капрал мне никто, и звать его никак. И мне дела нет до того, что мой внешний вид ему противен. Когда ты полгода без твердой земли, один такой приход – полчаса радости. А поменяют капрала, я и волосы срежу – надоели. Могу даже побриться, как Дьюп.
Дьюп – мой напарник, то есть первый стрелок, а я его дублер и две дополнительные руки.
Дьюп не только в нашей паре первый, он Первый для всего крыла. Потому что мой напарник – один из лучших стрелков армады.
Башка у него всегда блестит, Дьюп бреет ее старинным таянским ножом. А в кожу между бровей он засадил толстое титановое кольцо. Парни говорят, что у Дьюпа не только кожа на лбу проколота, но и черепушка просверлена, и именно поэтому Дьюп – того. У него реакция – «четыре». А у человека потолок – «тройка». У меня тоже «тройка». Может, я и мог бы стрелять быстрее, но есть конкретная скорость прохождения сигнала в мозгах. То есть Дьюп палит туда, где цели пока нет, но сейчас она там будет.
И он не только палит. Еще никто не смог увернуться, когда Дьюп бьет кулаком в морду. Шутка у нас есть на корабле такая: заставить новичка подойти к нему, задрать нижнюю губу на верхнюю и хрюкнуть. Дьюп не обижается, он просто бьет.
За этой шуткой, похоже, скрыта какая-то давняя история. Копался я раз в сети и зацепил глазами слово «дьюп». Оказалось – это животное типа свиньи с такой вот выступающей нижней губой. И я понял, что Дьюп – совсем не имя, но спрашивать ничего не стал. Я слишком ценю дружбу с Дьюпом. Хотя язык у меня чешется. Когда-нибудь не удержусь и спрошу. Интересно, он мне врежет?
Из-за Дьюпа меня на корабле почти не задирают, хотя я первый год в армаде, да и, вообще – есть за что.
И тут запищал софон.
Все бы ничего, но мне на этой планете никто не мог звонить. Я местный говорильник по прилете купил, чтобы такси, например, вызвать или гостиницу заказать. На руке болтался, конечно, служебный спецбраслет для связи с кораблем, такси можно организовать и по нему, но «батарейку» тратить жалко. Да и вызов пойдет как межпланетный, спишут еще с кредитки. А барахло однокнопочное можно потом сдать прямо в порту. И, тем не менее, оно зазвонило! Вот ведь сакрайи Дадди пассейша!
Ответить? Хемопластиковый многогранник не мигал, предваряя голорасширение, и даже не сформировал экран. Значит, номер не определился. Кто-то ошибся? Тогда софоны обменяются параметрами автонабора, и «планетарник» смолкнет…
Нет, звонит, гадина.
Кому я могу быть здесь нужен? А главное – зачем?
«У человека есть сто восемнадцать способов испортить себе жизнь. И сто восемнадцать выходов из трудных ситуаций, но все они против совести», – вспомнил я экзотианскую пословицу и нажал единственную кнопку.
– Слушаю! – я уже не сомневался, что звонят мне.
Софон потеплел и изобразил допотопную трубку с голосовым модулем.
– Господин эрцог, эскорт будет через десять минут, – сказал бумажный голос.
Квэста Дадди патэра! Но вырвалось:
– Какой, к Памяти, эскорт!
(Ну не мог же я, в самом деле, выругаться на пайсаке? И я брякнул, что слышал на экзотианском Орисе. Есть там такая забавная религия Веры и Памяти. Ее последователи считают, что человек в принципе вечен, а убивает его только память. И выражаются типа «да иди ты к Памяти»).
Трубка икнула. Похоже, она и ждала, и боялась чего-то такого.
Эрцог, между прочим, самый высокий титул в мирах Экзотики после Императорского дома. Но если учесть, что власть Императора давно номинальная, то эрцог – о-го-го какая рогатая скотинка. Неужели меня до сих пор не опознали по голосу?
– Мы понимаем, что вы здесь инкогнито, господин эрцог, и подчиняетесь ритуалу. Но мы вынуждены настаивать на эскорте, – заходилась трубка. – В провинции восстание шахтеров, беспорядки…
Я перестал слушать. Дешевая мистификация, или меня с кем-то глобально переплели? Эрцог?
– Какое МНЕ дело до ВАШИХ восстаний и ВАШИХ беспорядков? – тихо и язвительно спросил я. Я вообще стреляю и говорю быстрее, чем думаю, однако и навожу тоже быстро – «тройка», она и есть «тройка». – Вам сообщили, что Я здесь? Забудьте это. Вы в курсе, что, если… Я… скажу… «УМРИТЕ»… вы умрете?!
Трубка заткнулась, наконец. Она была в курсе, что высокородные миров Экзотики, особенно так называемые ледяные аристократы семи высших домов, действительно могли убить двумя-тремя грамотно построенными фразами. И, похоже, эрцог, за которого меня приняли, тоже мог.
– Сна вам без сновидений! – попрощался я очередной экзотианской пословицей и выключил софон.
Следующим порывом было – выбросить его в окно, но я сдержался. Софоном гостиничное окно не разобьешь даже в провинции.
Эрцог, надо же. Кто у нас вообще сейчас эрцог в двадцать два стандартных года? Ой, газеты надо было смотреть на подлете к Карату, а не зависать на порносайтах!
Включать софон, чтобы глянуть прессу, было бы большой глупостью. Его вообще следовало как можно быстрее сбыть с рук, этот дешевый звонильник.
Я оторвал от пластиковой гостиничной простыни длинную полосу, снял плащ, плотно свернул его, стараясь, чтобы получился прямоугольник, сунул на грудь, под рубашку, примотал к телу. (Плащ из кожи змеептицы – не лучшая защита, но хоть что-то.) Потом я воткнул софон в задний карман брюк и пошел в гостиничный бар. Теперь за звонильник можно не беспокоиться, минут через десять он отправится в причудливое путешествие по городу. Ну и Хэд с ним. А в баре к тому же есть раздолбанные терминалы, где можно полистать газеты.
Кристиан Бэд – литературный псевдоним, точнее, интернетовский ник, который перерос в литературный псевдоним, так же как и литературная игра переросла в увлекательный роман.
С Кристианом я познакомилась сначала в Интернете. А позже состоялось личное знакомство. Каково же было мое удивление (так и хочется поставить смайлик)!
Но я обещала сохранить интригу, поэтому настоящего имени не открываю.
Работая над ним в качестве редактора, я время от времени ловила себя на том, что уже не вычитываю, а читаю роман. С интересом, запоем… Приходилось возвращаться и перечитывать, стараясь не отвлекаться на сюжет, и это стоило мне определенных усилий. Потому что написано ярким, великолепным языком. Подумайте сами – писать о военных и обойтись без ругательств невозможно. И Кристиан Бэд, автор, виртуозно вышел из положения – он придумал ругательства! И то, как это сделано, вызывает улыбку.
Вообще о языке, которым написан роман требуется сказать особо – всё просто, ясно, динамично… Но простота кажущаяся. Потому как написано точно, без витиеватой зауми. Но и без примитивности.
У автора есть своя позиция, свой взгляд на многие вещи, богатый жизненный опыт и недюжинная работоспособность. А главное – талант. Талант ярко и интересно рассказывать, показывать, подталкивать читателя к размышлениям: об ответственности, о выборе, о чести. О любви…
Меня, например, заставили остановиться и всерьез задуматься размышления автора об эволюции души. А что, если действительно из‑за краткости жизни мы не успеваем увидеть и осознать изменения души, ведь тело смертно, а душе спешить некуда? И если создать определенные условия… Автор попробовал.
На мой взгляд, эта книга достойна стоять в одном ряду с книгами маститых отечественных фантастов. Нет пока у автора известного имени? Это дело наживное и, судя по зачину, наживется оно быстро.
Радостного вам чтения.
Анна Самойлова,
член Союза писателей России
Так случилось, что я вспоминаю будущее.
Если ты веришь в реинкарнацию, знай – душа в череде воплощений не совершает поступательного движения во времени. Вполне возможно, в прошлом рождении ты тоже видел, что будет с миром тысячелетия вперед.
Вспоминать я начал случайно, и не с этой истории. Поначалу не очень себе верил. То, что всплывало в памяти, казалось бредом или болезнью, картинки были обрывочными и бессвязными…
Потом все как-то утряслось. Да, я вспоминаю нечто. Я искренен с тобой, читатель. Все имена и названия в моих историях – настоящие. Огласовку менял лишь в тех случаях, когда она немилосердно резала современное ухо.
Читай. И пусть пройдет время, чтобы мы узнали, что здесь правда.
Я благодарю друзей и помощников. Одни мысленно были со мной, другие помогали исправлять ошибки, третьи не давали забыть, что живу я все-таки в нашем времени.
Перес Мешник
Виктор Ковтуненко
Елена Чернышева
Елена Кулагина
Влад Никитин
Павел Техдир Антипов
Душа Хрустальная
Елена Грушковская
Анна Самойлова
End1
Спасибо вам. Вы спускали меня с неба на землю и давали силы подняться снова.
17 день месяца червен 2892 г., борт исследовательского вертолёта СИ-4Т «Северин»
…Чуть кренясь влево, тяжёлый «Северин» уходит в рассвет, взбивая миксером соосных винтов молочный коктейль из парнОго утреннего тумана. За иллюминаторами проплывают его неряшливые обрывки, по-амёбьи выбрасывая в стороны округлые ложнощупальца. Плоскогорье внизу постепенно окрашивается в розовый, а затем — в последовательные градиентные оттенки жёлтого. Ранне-летнее солнце собралось в очередной раз побаловать землю своей щедростью… «Красиво-то как…» — подумал я, но вслух сказать не успел — заметил, что Илана уже прикручивает к камере панорамный объектив. Прожужжала коротко, настраиваясь, диафрагма, щёлкнул затвор — раз, другой, третий. Девушка не открывает экрана, снимает «по старинке», зажмурив один глаз, а другим прижавшись к манжете видоискателя. Она прекрасна в порыве вдохновения.
Преломляемые толстенным стеклом иллюминатора, бесплотные ленты едва проявившихся солнечных лучей поигрывают отражениями в световозвращателях её дорогущего комбинезона, явно сшитого по фигуре на заказ. «Нечего надеть! Да я б не постыдился и в пир, и в добры люди выйти в таком-то комбезе… — думаю. — Сапожки, тоже… Вроде бы и «Милитари», но — как сделаны! Узенькие, никакой грубости, каблучок высокий, зауженный… Мягкие, наверное, как перчатки. Даже не знаю, что за кожа использована, но ценник, конечно, не двух-, да и не трёхзначный… Не из дешёвых девушка. Никаких премиальных не напасёшься… Бедный Климка…»
Я пользуюсь занятостью Иланы, чтобы поразглядывать детали… Ещё утром истощив приличный запас эпитетов в мой адрес, сам Климентий сидит, положив руки со сцепленными пальцами на пухлый рюкзак-«вертикалку», поставленный между колен, и спит, надвинув на лицо широкополую рейнджерскую шляпу. На бедного кандидата наук, озабоченного непомерными финансовыми претензиями возлюбленной, он сейчас никак не похож… А вертолёт, словно подталкиваемый волнами лучей восходящего светила, уносит экспедицию всё дальше и дальше через плоскогорье, к бескрайним просторам Великой Северной Тайги, прикрывающей плотными шалашами еловых и пихтовых лап мрачные тайны Сумеречной эпохи…
Четвёртый час пути подходит к концу. Мерцающий овал тени от винтов уже скользит по сплошному еловому морю, и ни впереди, ни сзади по курсу не видно среди этого моря никаких вкраплений, никаких «островков». Таков Дар — край диких таёжных просторов… По предварительным подсчётам, до появления ближайших объектов съёмки остаётся всего ничего — километров восемьдесят-сто, двадцать-тридцать минут лёту. Проснулся Клим. Несколько секунд непонимающе моргает, уставившись в иллюминатор, затем встряхивает шапкой иссиня-чёрных волос.
– Вороны ещё не вылупились в твоём гнезде? Расчешись, леший! — Илана выудила из узкого горного рюкзачка массажку.
Покрутил расчёску в руках, рассеянно приткнул её ручкой в заспинный карман кресла и напялил свою шляпу. Затем молча вытащил из чехла кинокамеру и начал колдовать над ней. Илана расчехлила тепловизор и запустила тест. Через пару минут в динамике щёлкнул разряд, и раздался высокий голос Вацлава:
– Подходим! Ребята, глуши музыку, кончай танцы! Пристёгивайтесь, снижаюсь!
Зубной бормашинкой взвыл на форсаже двигатель, «Северин» замедлился до минимума. Затем обороты двигателя плавно упали, звук сменился от визжащего сопрано форсажа до забивающего уши, как серая техническая вата, контральто ротации, и машина медленно и грузно начала проваливаться в широкий колодец таёжной прогалины на берегу сонно ползущей среди зарослей подлеска маслянисто-тёмной реки.
– Заимка Сулимь! – прокомментировал Вацлав. – Тут керосина в бочках до кучи, щщас разживёмся — пойдём дальше, к Ульям!
– А фон? – кричу ему в открытую дверь кабины.
– Тут ничего, терпимо! – голосит динамик.
Пока Илана восхищалась пейзажами и щёлкала затвором, Клим с Вацлавом прикатили две бочки, и, приладив к штуцеру центробежный насос, перекачали топливо в баки. Бочки откатили обратно под наблюдательную вышку. Я, обвешавшись фарфоровыми и оловянными контейнерами, собрал пробы грунта, воды и лесной подстилки. Увидел бабочку, невообразимо синюю и нереально громадную для этих мест. Пока бегал за сачком, бабочка улетела, подняв лопухами огромных крыльев маленькие пыльные вихри. Не успел… Зато успела Илана. Телеобъектив с восьмидесятикратным приближением сделал своё дело… Это была немалая удача: фотографий таких насекомых имеются считанные единицы, да и то большинство из тех, которые мне доводилось видеть, откровенно смахивали не на бабочек, а на уток. Газетных, разумеется.
Собрались в вертолёте, подвели первые итоги, осмотрели и оценили «улов». Остались довольны. Илана сияет, как солнечный заяц. Клим попытался неуклюже пошутить на тему радиоактивных стрекоз на следующей стоянке, которых, судя по этой безобидной бабочке, можно будет смело приручать в качестве сверхлёгких вертолётов… Перекусили, попили ароматного чаю из пузатого зелёного термоса. Вацлав залез в свою кабину и запустил двигатель. Прислушался, прикрыв глаза, и расплылся в улыбке:
– От, керосинчик! ХЧ! Не то, что современный компот…
Посмеялись над компотом, уселись, пристегнулись. И Сулимь косо провалилась вниз и в прошлое, а «Северин», набирая скорость, пошёл, пошёл к норду, над растворяющейся в дымчатом горизонте тайгой…
Фиолетовые сумерки…
Сижу, задумавшись.
Если всматриваться в суть,
наблюдать за душами-
получается шум. Какая-то сутолока.
Броуновское движение —
Чувства, амбиции, страстишки…
Мелочи. Излишки.
Суета одного мгновения.
Иллюзия счастья
Пары-тройки десятков лет,
Дальше — осень. Ненастье.
Вечно повторяющийся сюжет,
Замкнутый в кольцо…
Подставляю лицо
Фиолетовым стылым лучам.
Разорвать. Разомкнуть. Зачать
Новый мир, иную, новую эру,
Где более — никаких колец… Химеры —
В месиво кровоточащих сердец.
Миг откровения Смерти.
Человек инертен.
Кольцо вытягивается в овал
И скручивается посередине.
Алмазами высверкивают льдины
Вечности. Смерть — не финал,
Смерть — это только вопрос
Жизни. Не той, конечной и обречённой,
Состоящей из белых и чёрных,
А той, что из жёлтых и чёрных полос.
Отныне —
Только из жёлтых и чёрных.
/Лышко Лютенвальд, 2832г/
За остаток вчерашнего дня много чего произошло. Чёрт, вот, всегда так: когда становится интересно — записывать почему-то некогда… Ладно. Постараюсь по порядку. Первый Улей (точнее, развалины, конечно), обнаружился неожиданно близко от Сулими, всего в пятнадцати минутах с момента выхода «Северина» на крейсерскую скорость, при движении на северо-запад. То есть, в шестидесяти километрах от заимки. Снизились, прошлись кругом… Покой и мерзость запустения. Решили сделать аэрофотосъёмку. Отсняли перспективу. Вацлав говорит:
– Иду ниже!
Я ему:
– В детство впал? На подвиги потянуло? У нас какая задача? Аэрофотосъёмка. АЭРО! Отсняли? Отсняли. Чего тебе ещё?! Дикую васпу захотел повстречать?
А он:
– Силик, кто из нас в детство — то впал? По-моему, это ты всё в розовом возрасте, бабайки боишься! Какие васпы, Силь? Тут не то, что васпов – тут уже и мышей-то давно нету! Руины тут. РУИНЫ, понимаешь? Запустение и дичь… Впрочем, конечно, ты — начальник, тебе решать.
– Ладно, — говорю, — снижаемся. Зато – какие кадры привезём!
Смотрю, Илана затвором уже защёлкала, Клим видеокамеру включил, треногу к трапу прикручивает…
– Ты что, дверь собрался открывать? – говорю. Он молчит, крутит… Я его за плечо: – Э-эй, тетерев! Приё-ом!
Он дёрнулся, будто я его вилкой пониже спины ткнул. Шлем стащил, а у него в наушниках, на полную громкость: «КТО СКАЗАЛ, ЧТО ВОЛКИ СЕРЫ – ПРОТИВ ПРАВДЫ ПОГРЕШИЛ! ВОЛКИ – ЭТО ЗЛЫЕ НЕРВЫ, ОБРАЗ ЖИЗНИ СКЛАД ДУШИ!»… Увлекается… Вечно подобную древность слушает. Честно сказать, мне тоже нравится. Досумеречная эпоха! Но не настолько же, чтоб перед Ульем врубать…
– Ты думай, – говорю, – соображалкой-то. А если я бы приказ крикнул? Срочная реакция? А у тебя — Дольский на всю голову…
– А ты, – говорит, – приказ бы не стал кричать во всё горло, я ж тебя знаю насквозь. Ты бы по внутренней связи сказал!
Хитрый, лис… Пока перепираемся с Климом, «Северин» уже идёт на бреющем, аж вершины ёлок по днищу чиркают. Тут уж и климова техника зажужжала… Да и то сказать, было, что снимать!
Нафотографиовались досыта. Правда, при ближайшем рассмотрении оказалось, что богатого разнообразия пейзажей не предвидится: военные постарались на славу, и кроме обкрошившихся бетон-каменных зубьев от Улья не осталось совсем ничего… Немного разочарованные, после третьего захода развернули «Северин», повыключали аппаратуру. Снова держим путь на северо-запад. На съёмки первого улья потратили часа два. Уже около получаса летим над тайгой. Кое-где попадаются реки. Последняя, судя по стеклянным бликам, была ещё замёрзшей… Далеко на север забрались, однако. А надо – ещё дальше, там, согласно беглому прошлому осмотру, ещё два улья. Или даже три – не уверен, что последние замеченные мною тогда развалины имели отношение к Улью.
Если первый Улей не баловал разнообразием, то второй вообще едва разглядели среди травы, разросшегося подлеска и бурелома. Тут не осталось камня на камне, а потому сделали несколько кадров на прямом пролёте , и пошли дальше.
– Надо поторопиться, – сказал Вацлав, – тут чем дальше, тем день короче, а ночь – длиннее и холоднее. Пора место для посадки искать!
И вот, летим… Я вдруг заметил: как-то напряжно стало. Молчат все… Вроде, и не заняты ничем — а молчат. Не подтрунивает над Климом Илана, и сам Клим непривычно притихший — не балагурит, не пытается нелепо шутить по пустякам… И добро бы, бардов своих слушал — нет, динамики шлема молчат… Да и мне говорить как-то расхотелось. А ещё через несколько минут я почувствовал, как липкой, почти физически ощутимой волной неторопливо нахлынула тревога.
– Ребят, вы тоже ЭТО чувствуете? – спрашиваю, но мой вопрос тонет в истеричном писке системы экстренного оповещения, и звенящий от напряжения голос Вацлава бьётся в салоне, как колокол на каланче:
– Внимание, народ! Ураган категории «С», «Сухой лемех»! Идёт с северо-востока, режущим курсом! Уйти не успеваем, садиться надо! Пристегнулись, головы к коленям, руки — на затылок!
Двигатель взвыл, вертолёт тряхнуло, потом ещё раз, сильнее. Вацлав — молодец, Вацлав — ас, справился. Убрал форсаж, пошёл к земле… Вернее, к верхушкам ёлок… И тут погас свет. То есть — не зашло солнце, не наползли осенние облака – нет… свет ПРОСТО ВЫКЛЮЧИЛИ. Мир вокруг погрузился в чулан преисподней. Сразу зашуршало по обшивке, даже через её звуконепроницаемую толщу пробился в салон рёв, вой и свист, словно Дрозд Вахлак решил спеть дуэтом с Ящером-Семиглавцем. Залпом ударили фары «Северина» четыре — вперёд, две — вниз. Вацлав держал машину впритык к беснующимся верхушкам деревьев. Вертолёт кидало, как дачный автобус на грунтовке. Вдруг тряска на миг будто бы и прекратилась, словно навалилась мягкая хлопковая подушка. Двигатель снова натужно загудел, выбирая полную мощность форсажа, затем как-то по-стариковски кашлянул, протяжно и хрипло, несколько раз булькнул – и умолк.
– СДОООХ!!! – проорал Вацлав в открытую дверь так, что его прекрасно услышали безо всяких динамиков.
«Северин» накренился влево и ухнул вниз, но сразу замедлился: винты вошли в авторотацию. И тут «подушка» исчезла. Стало тихо — впрочем, совсем ненадолго: приглушенный хруст веток и сучьев сумел преодолеть звуковое сопротивление обшивки. Затем мы получили по хорошему пинку от своих кресел, да нам с Климом не повезло: разжились парой синяков от вывалившихся откуда-то планшета, чехла от теодолита (интересно, а куда делся сам теодолит?!) и злосчастного пузатого термоса, к счастью, почти опустевшего после чаепития на Сулими и ещё двух прямо в полёте. Вертолёт замер. Я окликнул ребят.
– Жива, – лаконично констатировала Илана.
– Нет, потому щщо — хто ж так живёт?! – как всегда, громоздко шутит Клим.
– Я-то цел, но мы – в жжж… – комментирует из кабины Вацлав.
Вот, новость-то… Будто мы все думаем, что мы – в рюкзаке у Бога!
Поотстёгивались, огляделись. В салоне, вопреки ожиданиям, даже особого кавардака не было. Тучи на небе редели так же стремительно, как и появились, разбавляя кромешную тьму серыми вечерними сумерками. Чего ж ещё ждать от «Сухого лемеха» – налетел ниоткуда, «пропахал» – и исчез внезапно, как и возник, не уронив на тайгу ни капли влаги… Донные фары вертолёта были разбиты, зато передние, соперничая с тускнеющим освещением, в каких-то ста метрах очертили на фоне деревьев и бурелома гротескные каменные постройки. Улей. Или то, что я теоретически счёл таковым при прошлом осмотре…
Пока совсем не стемнело, решили выбраться наружу. Не знаю, как у кого, а у меня в мозгу, почти на грани истерики, ворочалась морским ежом одна-единственна мысль: «Угробили вертолёт! Неужели угробили вертолёт?!» Хотя, и так ясно, что угробили, чего истериковать… Только, как бы по-свойски и панибратски мы друг с другом не держались, отвечал за каждого по отдельности и за всю экспедицию в целом — я, и только я. И только на меня ляжет тяжесть вины, если с любым из ребят что-то случится… Ладно. Открыли дверь (ничего, не заклинило!), Илана чуть-ли не «ласточкой» устремилась вперёд. Клим подхватил её уже почти «в полёте», на секунду прижал к себе, заглянул в глаза… Осторожно, но решительно отстранил себе за спину. Пока он всё это проделывал, я высунулся из проёма и оценил обстановку. Вокруг — здоровенная прогалина, до деревьев метров пятьдесят, не меньше. И вся , насколько я мог разглядеть, завалена буреломом, только почему-то мелким: тонкими сучьями и ветками. Зато таким слоем, что земли не видно. Левое шасси «Северина» полностью погрузилось в этот грандиозный веточный завал. Судя по всему, вертолёт на этих ветках лежит «на брюхе». По крайней мере, трап из двери выставлять не стали – банально некуда. Прямо, что называется, «под порогом» начинается упругий веточный «батут». Чувствую, меня за плечо так не навязчиво в сторонку отводят, мол, посторонись, дядя, нам выйти надо. И Клим – «поперёд батьки», в дверь… Думаю – вышагнет сейчас, ка-ак ухнет в эти ветки, «левая нога хрусть – пополам!», как сказал досумеречный классик. А он — нет, он хитрый, Клим! На ноги-то выпрыгивать не стал, плюх на пятую точку. Спружинили ветки, прогнулись немного, и Клим угнездился, как в плетёном кресле. Ещё и руку картинно над головой поднял, как циркач на комплименте. Позёр.
– Клоун, – говорю, – ты там так сидеть и останешься? Или пойдёшь куда-нибудь, всё-таки? Вот я посмеюсь, глядя, как ты это будешь осуществлять!
А он мне:
– А ну, без истерик!
Ну, часу прожить без древних бардовских цитат не может… Клим тем временем встал на четвереньки да пошёл. Не провалился, не запутался — отполз метров на пять, уселся, оглянулся внимательно так. А потом нам большой палец показывает: «Во!» – мол… А что – «Во»? Ну, мы последовали его примеру. (Хоть бы девушку свою на руки поймал, шут гороховый…) Мы с Вацлавом приземлились (вернее, «присучковались»), приняли Илану на руки. Она даже засмеялась. Мы решили — добрый знак! Илана, конечно, камеру свою давай настраивать… Я говорю:
– Темно же, как у чёрта под мышкой!
А она улыбается, вспышку прилаживает больше самого аппарата… Отползли мы, как и Клим, на несколько метров. Смотрим — а лопасти-то, лопасти! Це-лё-хонь-ки! У-уууухххх… Аж сразу отлегло как-то, и всё кругом не таким мрачным и роковым кажется. Винт цел — это ж просто праздник какой-то! Вацлав на ту сторону машины пополз посмотреть, а Илана уже успела, наверное, не один десяток кадров отснять.
Собственно, ничего толком-то рассмотреть не удалось — темень. Спасибо, хоть тишина полная, как обычно после «Лемеха» бывает… И тепло. А вот это — сюрприз, вот это неожиданно и ну, очень в тему…
Неповреждённый винт «Северина» поднял настроение всем. Правда, почему-то никто не вспомнил, что при нашей «посадке» недвусмысленно встал сам двигатель… Я не стал напоминать: в конце концов, ребятам нужна разрядка…
Вацлав совершил «кругосветку» вокруг вертолёта и компетентно заявил: «И ноги целы», – то есть, шасси мы при падении тоже не переломали. Ну, просто расчудесно!
По такому случаю решили отпраздновать, накрыв откидной столик в салоне парой роскошных сухпайков от пищевого концерна «Гардарика», эксклюзивно снабжающего спасателей, поисковиков, геологов и прочих рейнджеров без страха и упрёка, а Илана сварила потрясающий кофе. Этот кофе неизменно вызывает долгие и бурные восхищения как ценителей, так и дилетантов; но стоит спросить, как она научилась такой готовить, или хотя бы чтоб рассказала рецепт — улыбается загадочно и молчит… Ну, или бросит что-нибудь, вроде: «Да какой там рецепт — насЫпал — и на огонь…» Какой кофе! М-мм… Густой, как сливки или растаявшее мороженное, терпкий… В мощнейший аромат зёрен тонко и как будто по очереди, один за другим, вплетаются оттенки хвойного, цветочного и ещё бог знает каких травяных запахов — так, что кажется, будто пьёшь этот напиток, сидя в низком кресле-качалке посреди цветочных лугов Плоскогорья, сзади — один нежнейший, готовый вот-вот раскрыться бутон, с капельками росы на ещё свёрнутых лепестках, а спереди — другой, и ты медленно раскачиваешься от первого ко второму, по пути «собирая» прочие луговые ароматы…
Сидели, смаковали кофе, закусывали шоколадом и другими вкусностями пирожно-конфетного толка (есть у «Гардарики» такой паёк, носит романтичное название «Счастливое возвращение»). Балагурили на тему планов на завтра. Всерьёз сейчас «включать мозги» никому не хотелось. «Подумаем об этом завтра», как выражалась героиня одного досумеречного романа. В конце фуршета Вацлав недвусмысленно уставился на Клима, Илана положила ему сзади руку на плечо:
– Давай-давай, не прикидывайся провинициалкой-первокурсницей…
Клим улыбнулся в ворот свитера, открыл багажную полку, пошарил, распихивая оборудование, вытащил жёсткий чехол-кейс, уселся в кресло, откинув подлокотники, и достал из кейса «Кремону» – древнюю шестиструнную гитару, наверное, ровесницу тех бардов, чьи голоса постоянно звучат, посмеиваясь над временем и пространством, в его шлемофонах… В каком музее он её спёр – остаётся такой же тайной, как и рецепт Иланиного кофе.
Покрутил колки, прикрыв глаза и наклонив левое ухо к деке, поддел двумя пальцами флажолет… Прошёлся тихим, длинным переборам по струнам, настраиваясь, прислушиваясь к себе, к ребятам… После короткого вступления аккорды взметнулись языками ночного костра на коротком привале, а слова первых строк напомнили перестук уходящего поезда, только что высадившего первопроходцев на самом дальнем, глухом полустанке:
… Помиритесь, кто ссорился,
Позабудьте про мелочи,
Рюкзаки бросьте в сторону —
Нам они не нужны,
Расскажите про главное,
Кто сказать не успел ещё!
Нам дорогой оставлено
Пять минут тишины…
…Песня уже закончилась, Клим просто так струны перебирает. А мы всё сидим, молчим. Не охота нарушать хрупкую тревожно-торжественную тишину, рождённую словами песни и нехитрой музыкой. Илана смотрит на Клима с восхищением и гордостью… Эх-хх… На меня, небось, так бы не смотрела… Ладно, нЕчего! Известно, что баклан, летающий медленно, всегда пролетает мимо, остаётся только клювом «клац-клац»…
– Ребят, – говорю, – давайте что-нибудь наше, вместе чтоб, а?
Клима уговаривать не надо, Клим дело знает. Спели из Окуджавы, из Дольского, из Визбора… Даже Щербакова припомнили. Ну, этого-то уж ни Илана, ни Вацлав не подпевали, ибо вообще экзотика. Передохнули, взялись за последки остывшего кофе… Тут Илана говорит:
– Клим, а что ж ты из современного ничего не вспоминаешь, из послесумеречного? Всё древние да древние… Они, конечно, мудрецы и романтики, кто спорит. Но ведь на них не кончилось такое творчество, наши тоже не болотным илом мазаны! Ты мне как-то пел, помнишь – ту, про не дождавшегося геолога… Автора ещё называл… Как его… Извини, не помню.
– А-аа, это! – живо сообразил Клим. – Был такой поэт в начале века, годах в тридцатых – Лышко Лютенвальд. От него и песен-то всего несколько осталось, в основном – стихи, странные такие… Как будто деревянная заготовка сразу после топора – не обструганная, не отшлифованная. А для музыки он абсолютно по-другому писАл… Говорили, что на самом деле он вовсе и не поэтом был, а каким-то очень замороченным учёным, а поэзия – это так, для души, и чтоб мозги отдохнули. Вот, «Баллада о не дождавшемся друге» — это его песня.
Пролился короткий вступительный перебор, затем гитара перешла на простенький вальс, и Клим запел тихим, низким голосом:
-Дело, братцы, табак, коль застала в тайге зима,
А тебе предстоит в одиночку нелёгкий путь;
А погода с морозом свихнулись совсем с ума,
А ветрище такой, что ни выдохнуть, ни вдохнуть.
Вся задача — идти, остановишься — тут же в рай.
Вот заснеженный лес, там. за лесом — конец пути,
Там сухая палатка, с багульником терпкий чай —
Чудеса, одним словом. Вот только бы лес пройти.
Там пылает всю ночь, ожидая тебя, костёр,
Твой проверенный друг поправляет в костре дрова…
Но шаманит метель, или взгляд стал не так остёр —
За сплетеньем ветвей огонёк различим едва!
Вроде, всё позади, остаётся пустяк: дожить!
Ты упрямо идёшь, продираясь сквозь сети вьюг…
Ты идёшь, и не знаешь, что друг твой без сил лежит,
А огонь, что горел для тебя, уж давно потух.
Не тревожат проворные искры глухих снегов,
Лишь гудят кедрачи, да дерутся в ветвях ветра.
Никого не обрадует шорох твоих шагов,
И никто не раздует остывших углей костра…
— Клим, ну ты, блин, не мог на ночь что-нибудь пооптимистичнее-то подобрать, а? Вот нам только в самый раз ночью, в буреломе перед старым васповским ульем, в пожамканном ураганом вертолёте — да с такими напутствиями засыпать! – говорю.
Клим улыбается смущённо – ну, да, мол, упс!… А Илана его тормошит за рукав, шепнула что-то на ухо, прыснули оба. И Клим выдал про пиратского попугая, который, назло всей команде, говорил только «Карамба, коррида и «Чёрт побери!» Напряжение, повисшее после песни о друге, спало, ребята зашевелились, начали убирать посуду, («Завтра речку найдём – вымоем!»), Клим зачехлил гитару, стал запихивать обратно в полку. Тут Вацлав спрашивает:
– Клим, а что потом с этим поэтом стало, чья песня, про друга? Странно – ничего о нём не слышал, ни как о поэте, ни как об учёном…
Клим повернулся в пол-оборота, застыл, придерживая что-то в дебрях багажника.
– Ну, как тебе сказать… Исчез он. Как-то не заметно – раз! – и не стало. Ни некролога не было, ни сообщений о гибели или смерти… Просто ушёл куда-то в тень – и всё. Никто больше о нём ничего не слышал, а если кто и слышал – те, видимо, предпочитают и сами забыть, и другим мозги не кипятить… ВАСПЫ ЕГО К СЕБЕ ЗАБРАЛИ… – замогильным, хриплым, вроде Высоцкого, баритоном закончил Клим.
Мы стоИм, будто ёлкой по голове ударенные. А он вдруг ка-аак захохочет, аж пополам согнулся. Из полки ему прямо промеж лопаток теодолит спикировал, нашлась бабушкина пропажа… Клим за спину схватился — и смех, и грех.
– Чего ржёшь-то, – говорю. – Оленевод! Тебя, наверное, от Эгерского двора прогнали, когда ты шутом при ихнем короле был, за бездарные шутки, вот ты к нам и прибился – сам я не местный, помогите, хто чем могёт… Дубина.
Клим всхрюкивает, сдерживая смех и глядя на наши недвусмысленные физиономии, рукой пытается спину потереть.
– Да ладно, ладно, не пыли — ну, дубина, признаю, видите же — раскаиваюсь!
На том угомонились. Мы с Вацлавом удалились в пилотскую кабину, закрыв за собой дверь и предоставив нашим влюблённым «роскошное» ложе из развёрнутых в диванное положение салонных кресел-трансформеров. Устроились с ним на пилотских местах, Вацлав три фары из четырёх выключил – аккумуляторы-то мы здесь ещё долго не подзарядим. Молчим, говорить обоим не охота, да и устали. Мало-помалу заснули, и мне всю ночь снился шумящий, завьюженный лес, заваленные непролазными сугробами буреломы и почерневшие, давно погасшие костровища, из которых почему-то торчали то обугленные останки одежды, то порыжевшие уголки листов толстой не догоревшей тетради со стихами Лышко Лютенвальда.
Верхний Галапагос.
Отель «Хилтс».
Аликс.
Пистолет — оружие глупое. Никчемное, в общем-то, оружие.
Нет, конечно, теоретически — даже эриданца из него завалить можно. Теоретически. Если провести предварительную подготовку, заключающуюся в приковывании вышеупомянутого эриданца чем-нибудь достаточно прочным к чему-нибудь достаточно тяжелому. Да и то — постараться придется очень, поскольку эриданцев, как и мифических белок, бить следует только в глаз. Причем в глаз открытый.
А неприкованного эриданца появление за его спиной вооруженного пистолетом типа действовать заставит даже раньше, чем тип этот успеет сообразить, какую глупость собирается он вот сейчас непосредственно совершить.
Но с пистолетом — на канальерку? Смешно. Напугали бордель-маман фаллоимитатором!
— Ах! — восхитилась А-Ль-Сью, с интересом разглядывая оружие.
Издержки первоклассной мимикрии, ничего не попишешь. Вжилась, понимаешь, в образ.
Ладно, не смертельно. В самом худшем случае будет просто немного больно. И придется сразу же тут всех глушить и сматываться, иначе все прикрытие полетит к чертям. Паскудникам этим повезло. Что не радует. УКВ, конечно, никуда не делся, но, может, успеют добежать до медпункта или ближайшего борделя. Если очень повезет. Ну да ладно, все равно проблему колец не решила…
Хуже другое. Гораздо хуже.
Ее только что застали врасплох. Тепленькую. Скверно. Ой, как скверно-то! Ведь уверена была, что ни малейшей опасности
Пистолет качнулся, дернул стволом и вдруг скользнул в карман. Большой такой карман на животе синего форменного комбинезона.
— Ой… извините… а я думала…
Голосочек разочарованный, светлые завитки выбившихся из-под заколки волос рассыпаны по синему шелку, ноги босые, зрачки расширены.
— Ты это… зачем?
— Следила… — Джеки тронула пальцем губы, сообщила наставительно:
— Нужно помогать друг другу. Я знаю.
Логика убийственная, опешила даже А-Ль-Сью.
— А-а… Ну да… Тогда — конечно…
Джеки посмотрела на кровать. Сморщила носик. Вздохнула. Лицо ее передернулось ненавистью такой концентрации, перед которой побледнела бы от зависти даже царская водка.
А-Ль-Сью восторженно расширила глаза — кажется, проблема колец только что перестала быть проблемой!
— Джеки, а не поможешь ли ты мне сделать одну… эм-м… небольшую пакость этим молодым людям?
Вопрос был почти что риторическим — у девочки явный психоз с четко направленным гендерным вектором. Отказа быть не могло.
Его и не было.
Была радость, чистая и непосредственная. Ни тебе злобствований, ни яростного оскала с возможным рычанием, ни даже простого злорадства — только сияющие глаза и восторженная улыбка:
— Охотно! А можно не одну? И большую?
Светлая радость, как у ребенка, которому дали конфетку.
— Только я не Джеки, а Джесси…
Говорят, канальерки ничего и никого не боятся. Как и эриданцы…
Ню-ню.
***
Таллерлан.
Временная резервация на территории
летнего лагеря спецотряда АИ
внешний периметр.
Мэт
На левом стекле появилась снежинка.
И еще одна.
Мэт Гейсон, сержант пехотного корпуса, потер глаза и посмотрел еще раз. Снежинки никуда не делись.
Ну что ж, прекрасно. Он отлично знал, каковы инструкции по поводу появления на этом окне определенного знака. Его заставили их вызубрить перед тем, как отправили на первое патрулирование.
Правда, он не заметил, когда именно появились эти снежинки, поскольку ту часть, которая говорила о необходимости внимательнейшим образом осматривать определенные окна трижды в течение каждого часа, считал слишком обременительной и последний раз доставал бинокль часа три назад, но будем надеяться, что это не особенно важно и ничего фатального случиться еще не успело.
Да нет, конечно же, не успело. Произойди что-нибудь в этом роде — тут наверняка бы все засуетились, как проклятые, а пока тишь да гладь, ползают сонными мухами, можно особо и не беспокоиться.
Мэт включил передатчик и набрал кодовое слово, потом несколько цифр. Сигнал пошел дальше. Если бы снежинок было три — цифры были бы другими. Если бы располагались они иначе — другим было бы слово.
Но снежинок было две. И располагались они так, что соответствовали именно этому сочетанию букв и цифр, спешащих сейчас куда-то по электронным сетям. Мэту, в общем-то, было абсолютно безразлично, куда именно они направлялись и что обозначали. Его гораздо больше интересовала собственная работа. Особенно та ее фаза, что наступала сейчас, после отправки куда-то там кодового послания.
Поскольку работа Мэта этой отправкой не завершалась.
Отнюдь.
Мэт перешел к другой амбразуре патрульного танка, сел в кресло стрелка и поудобнее поправил оптическую винтовку.
Хоть это и совершенно не интересовало Мэта, его бы удивило, наверное, то, что сигнал не пошел слишком далеко. Всего лишь до соседнего танка. Командирского. Точнее — в филиальный отсек центрального корпусного комма. Еще точнее — в специальную программную петлю-ловушку, дальше которой уже не прошел, не попав даже в оперативную память.
Зато в самой петле он включил подпрограмму, для чего, собственно, и был предназначен, и благополучно самоликвидировался.
Включенная подпрограмма сравнила поступившую информацию с уже имеющейся, нашла аналог и начала действовать в соответствии с его предписаниями. Их было немного. Всего лишь проверить цепи и послать два сигнала.
Один — на ближайший стаб с подходящими кодовыми обозначениями.
И второй — гораздо ближе.
Совсем рядом.
В детонатор взрывного устройства, находящегося в одном из подвалов под зданием детского центра.
***
Таллерлан.
Временная резервация на территории
летнего лагеря спецотряда АИ.
Х.
В отличии от Мэта, крысообразный типчик как раз-таки очень хорошо представлял себе, что именно должно последовать за перемещением снежинок. Потому он и потел в прохладной комнате так, что капли текли по лбу, щекотали шею, а рубашка промокла чуть ли не насквозь. Приспичило же Большой Берте вызвать их для обсуждения очередной петиции протеста именно сейчас, а чертову Батлоу — перехватить его уже у самой двери. Изображай теперь камикадзе.
Часы в подвале были настроены на пятнадцатиминутную задержку. Он сам их так настроил, резонно полагая, что не стоит особо доверять словам начальства – он имел в виду свое настоящее начальство — о том, что никаких необратимых шагов не будет предпринято, пока он не покинет здание.
Не будет. Конечно же. Так он им и поверил.
Он не первый год работал на Контору и юношеских иллюзий по поводу ее методов не питал. Нет человека — нет проблемы, очень удобное правило, а тут, к тому же, для приведения его в жизнь не требуется прилагать никаких дополнительных усилий. Конечно, никто не мешает им попытаться устранить его уже потом, по-тихому, когда закончится вся эта шумиха и никому не придет в голову связать с ней случайную смерть не слишком удачливого и не слишком известного ксенобиолога. Но все это если и будет, то будет потом, к тому же потребует как раз-таки приложения некоторых дополнительных усилий. А Контора, как и любая другая достаточно забюрократизированная организация, очень не любила эти самые дополнительные усилия…
К тому же до этого потом следовало еще дожить.
Вот потому-то он, благодарно покивав заботливому начальству с самым что ни на есть непроницаемо доверчивым видом, потом потратил почти сутки на аккуратное подсоединение к приемному устройству взрывателя пятнадцатиминутного таймера. Ему тогда показалось, что пятнадцати минут вполне достаточно даже при самых непредвиденных осложнениях.
Пятнадцать коротких минут…
Из них прошло уже девять.
Когда на круглых часах, висящих над столом Большой Берты, стрелка дернулась и отсекла еще одну минуту, Крысолицый ощутил резкий спазм внизу живота и был вынужден свести колени. Его движение заметили, и это дало шанс.
— Прошу прощения, — просипел он, уже не скрываясь, — Мне нужно выйти.
И засеменил к двери, провожаемый неодобрительными взглядами. Хорошо еще, что приемная была пуста.
В коридоре он перешел на бег.
Оставалось две минуты.
Рюкзак придется бросить, хотя и жаль. Но времени нет даже на туалет, будем надеяться, что не обделаемся на бегу. На третьем этаже выход на пожарную лестницу был закрыт. Гадство.
Он бежал по лестнице, уже понимая, что не успевает. Оставалась, правда, маленькая надежда, что дежурный пехотинец окажется достаточно ленивым и даст выигрыш еще в три-четыре минуты, хотя бы три-четыре, большего мы не просим…
Наружная дверь оказалась заперта.
Он перепробовал четыре отмычки, прежде чем подобрал подходящую.
Дальнейшее произошло одновременно.
Крысолицый радостно распахнул поддавшуюся дверь и сделал четыре первые шага по бетонной дорожке.
Мэт Гейсон увидел долгожданную цель и, радостно поймав ее в перекрестье прицела, спустил курок.
Часовой механизм в подвале отсчитал последнюю секунду и радостно замкнул цепь.
Освобожденная наконец-таки из крохотной металлической темницы энергия радостно рванула наружу, сметая все на своем пути.
Бетонная дорожка, взбрыкнув, радостно ударила крысолицего по ногам, и за какую-то секунду до того, как потонуть в воющем пламени, он успел увидеть другую вспышку, не такую сильную, но гораздо более неожиданную, направленную прямо в лицо.
И даже успел удовлетворенно огорчиться тому обстоятельству, что опять оказался прав.
***
Точка Отсчета.
«Иможен Коалисьен».
Лайен.
— Я не знаю.
— Ну еще бы! Кто бы сомневался. Он не знает. Прекрасно. Просто
замечательно. Зачем ему это знать? Совершенно незачем. Он ведь и так уже знает массу гораздо более интересных вещей. Например — как квалифицированно и грамотно запороть любое порученное дело. Это он знает! Или как просрать тривиальнейшее задание, с которым справится любой желторотый спецотрядовец — это он тоже знает, можете не сомневаться. И уж конечно он все знает о ежемесячной прибавке к жалованию, правах профсоюзов, суточных, сверхурочных, командировочных, выслуге лет, надбавке за вредность и диффамацию, льготах служащей молодежи и дотациях не состоящим в шовинистических организациях по какому-либо из трех основных признаков — не сомневайтесь, про все про это он знает твердо, тут его не собьешь!.. Но попробуйте только спросить о чем-то кроме зарплаты и привилегий — и что же вы получите? Ничего. Ну? Что же ты замолчал? Публика ждет твое знаменитое соло из трех слов на бис!..
Лайен щелкнул каблуками. Вздернул подбородок. Спросил нейтрально:
— Разрешите быть свободным?
— Сядь!.. — Каа поморщилась, разглядывая подчиненного с отвращением и брезгливой опаской, словно мышь, издохшую дня этак четыре назад, причем исключительно жарких дня.
Ее и надо бы выбросить за порог, да уж больно противно.
— Сядь, я сказала… Где список?
— ?..
— Стало быть, списка тоже нет… Насчет расширенного поиска по аналогии я уже и не спрашиваю… Слушай, я что-то не совсем понимаю — а зачем ты вообще ко мне пришел?
Лайен медленно выдохнул, сосчитав про себя до десяти. Очень хотелось ответить так же, как отвечал последние десять минут (очень, кстати, неприятных минут). Потому что теперь Лайен действительно не понимал — зачем.
Глупая идея, не подкрепленная ничем, кроме странного внутреннего убеждения и слов Дэна. Но внутренние убеждения к делу не подошьешь и на стол перед начальством не выложишь.
— Предположение. Появилось…
— Появляются прыщи на рожах, да и то лишь при неправильном питании. А предположения прежде чем вслух высказывать, проверять надо.
Это было сказано с интонацией окончательности, так разговор завершают, если нет желания утруждать себя даже чисто формальной вежливостью типа «Свободен» в смысле «Пшел вон».
Лайен встал.
— Разрешите идти?
— СЯДЬ!!!
Вздрогнули пуленепробиваемые стекла, заполошно промигался сейсмодатчик на стене. Лайен рухнул на жалобно скрипнувший стул, словно ему подрезали сухожилия.
Еще минуту назад он голову бы мог заложить, что не существует обстоятельств, способных заставить Каа — нет, не крикнуть даже, а хотя бы просто повысить голос. И проиграл бы.
Потому что сейчас Каа не просто повысила голос — она самым натуральным и вульгарным образом рявкнула. В худших традициях крутых шерифов из сериальных космо-вестов.
— Твои действия? НУ?!
Это было тоже почти что рявкнуто — отрывисто, повелительно, зло. Хотя и тоном пониже. Лайен сглотнул, плохо соображая, поскольку в голове билась отчаянная мысль о том, что ему никто не поверит, ну не поверит — и все тут…
— Я н-не… — выдавил было неуверенно, но вовремя заметил опасный огонек, словно в маленьких бесцветных глазках вспыхнули вдруг два стоп-сигнала. Поправился лихорадочно:
— Я н-не уверен… но для начала… полагаю, надо бы… э-э-э… проверить… — и замолчал, так как еще не успел придумать, что именно следовало бы проверить для начала.
— О, боги, с кем приходится работать! — Каа повздыхала, помолчала, побарабанила пальцами по столу. Наконец потребовала: — Ну?
Лайен постарался всем своим видом выразить подобострастное внимание.
— Так и не придумал, что соврать?
И вот тут Лайен разозлился. Неожиданно для себя. Вообще-то он редко злился, а тут…
И сразу же успокоился.
— Документы. Она не могла их купить. Кражи-потери… Ну и… трупы. Есть один. Проверяем. И — транзитники. Не слишком крупные, не слишком новые. На маленький грузовик со сломанным индексатором вполне могли взять даже бывшую синьку без рекомендаций.
— Почему — грузовик?
— Я н-не… то есть… ну… На персональных контроль жестче. На круизных пассажирских — тем более. Небольшой катер устаревшей конструкции и окраинной приписки. Потрепанный, с просроченным техосмотром… И — без индексатора…
— Ладно, допустим. Дальше?
— Н-ну… проверить, где с таких катеров сошли нанятые на Базовой… Проследить.
Каа фыркнула.
— А ты хотя бы приблизительно представляешь себе, сколько бывших амазонок ежедневно нанимается и перенанимается в такие катера на Базовой? Сотни. Каждый день. Это сколько же к сегодняшнему наберется? Да и то лишь в том случае, если она действительно ушла сквозь кордон. Если всех проверять…
— Всех не надо. Только тот день. Ближайшие часы. Если ушла — только тогда. В первые час-полтора.
— Хм-м. Допустим. Это уже похоже на версию. Дальше?
— Там был один… Стартовал как раз. Висел два месяца из-за ареста механика, а тут вдруг…
— Допустим. Дальше?
— Узнать, кого наняли. Проверить порта остановок. Прочесать базы данных уже там — на обе личности. Вдруг засветилась.
— А если нет?
— Тогда — повторить проверку на кражи-потери-трупы. Уже там.
— Там она может просто купить билет. Если ты прав и она действительно нанялась, а не стреканула зайцем, деньги у нее уже есть.
— Не сможет. С билетом придется пройти идентификацию.
— Она может купить документы.
— Сложно. И долго.
— Это ты так думаешь. Она может думать иначе.
— Может. – Лайен согласно пожал плечами и сделал попытку встать.
— Сядь, я сказала…
Каа поковырялась в ящике стола, вытащила оттуда карточку-бланш. Осмотрела неприязненно надпечатки, ногтем толкнула карточку по столу в сторону Лайена.
Место назначения начиналось с восьмерки, хуже не придумаешь. Впрочем, конечно, могли бы загнать и на безатмосферную базу девятого порядка, и поделом — не буди страдающее язвой начальство среди ночи.
В графе «категория срочности и секретности» стояло XR — пятнадцать минут на сборы и многочасовые ожидания пересадок, поскольку рейсовый, а не специальный и даже не курьерский…
Еще один щелчок по слишком ретивому носу.
Лайен криво усмехнулся и сунул карточку в нагрудный карман. Срок ссылки не проставлен, это внушало кое-какие надежды, а что касается всего остального… Ладно, переживем.
Он был уже у самой двери, когда Каа сказала насмешливо:
— Этот каботажник… ну, который стартовал так вовремя… Короче, он показался подозрительным не только тебе. Его арестовали четыре дня назад. На Джусте. Повторяю — арестован был корабль, а не команда. А позавчера на счет пансионата «Солнечный зайчик» поступил взнос за небезызвестную тебе Эски. Отправлен с Джуста, так что не писай кипятком, никто тебя не отстраняет… Да, и еще — синьки в курсе.
Она не добавила «так что поторопись и будь осторожен».
Она и так сегодня была на удивление разговорчива.
Где Убежище?
Мир Земля. Диана Райс.
Изнутри Служба Дознания вовсе не была такой страшной. Кабинеты дознавателей были вполне комфортны — светлые, с прохладным свежим воздухом, с мягким освещением… Правда, Диана уже знала, что стоит нажать кнопку — и на окне сомкнутся шторы, свет изменится на резкий, мертвенно-белый, и кабинет сразу покажется мрачным и угрожающим. Маленькие хитрости для давления на нервы подследственным. Диана с удовольствием одернула серую форму и прошла на свое место.
Жаль, что здесь нет зеркала…
Но и так хорошо. Бывшая толстуха, Диана Райс, не без удовольствия отрабатывала положенные три года. Ее новая фигура и новое лицо стоили того. Вдобавок она, Диана, не так глупа, как ее подруги по везению. Те, заполучив наконец красивые лица, постарались пристроиться отрабатывать свой долг в Службе Развлечений. Красавицы же! Ну и где они теперь?
А Диана пошла в СД. И не прогадала. Пусть пока ей поручают мелочь. Но если зацепиться здесь, если удержаться… какие перспективы откроются!
Мать в последнее время все молчит. Не берет деньги, не трогает продукты, ничего не просит. То и боится, то ли брезгует. Глупость какая! Диана же ее не бросила, заботится. Хотя могла бы, между прочим! И подруги ее этак брезгливо губы поджимают. Сквозь зубы здороваются, на браслет косятся, на форму. Надо будет, кстати, присмотреться к ее подругам. С чего бы им мундир дознавателя поперек горла? Присмотреться… и в случае чего, разобраться. Пусть мать только попробует испортить ей карьеру!
— Вторая смена, до начала работы пятнадцать минут, — прошелестел голос из панели экрана.
Все точно. Младший дознаватель Райс достала золотистую ампулу. Инъектор… едва слышное шипение… готово. Теперь посидеть пять минут — в соседнюю дверь.
Обстановка тут очень рабочая. «Контур откровенности» — металлическая рама, в которую закован очередной объект — негромко гудит, дознаватель и такой же как она, временный телепат, замерли у изголовья допрашиваемого — тощего типа лет шестидесяти.
— О, смена? — вяло бормочет помощник, снимая пальцы с висков жертвы. — Вовремя. Становись.
Прикосновение к чужой коже… неприятно. Жаль, что нельзя печатки надеть… Уфффф… И первое «касание» к чужим мыслям — неприятно. Как в воду холодную лезть. Пока привыкнешь… О-о… он уже «плывет», мысли уже не такие «колючие» — кажется, скоро он сдастся. Если повезет, то очень скоро…
Кем был этот пожилой человек, Диане неинтересно. На свои «объекты» она смотрела спокойно — как на кристаллы с нужными записями. Ее работа — не пропустить, когда сознание объекта перестанет защищаться, и тогда выловить информацию. Ну давай же, кристалл, колись.
— Где Убежище?
— Никак нет, господин старший дознаватель, — человек старательно тянулся по стойке смирно, — Никак нет, координаты Убежища, как они называют свою базу, не узнал. Я пытался, но рядовым про них не сообщают и телепортов не дают.
— Мне кажется, вы плохо поняли, господин Радугин… Нас не устаивает ответ «не знаю». Нас интересует вопрос, когда узнаете. Пока… я подчеркиваю — пока… вы не выполнили ни одного из своих поручений.
— Я…
— Вы кажется, осмелились меня перебить?
— Никак нет! Никак нет, господин старший… старший дознаватель, — человека шатнуло. — Я… простите… они очень прячут все координаты! Я не виноват! Я только… даже «жучки» координат не берут, искажается сигнал! Я не виноват!
Он говорил все быстрее и бессвязней, не замечая, как морщится «старший дознаватель». Еще и жучки ставил, придурок. Чтобы все знали: шпион тут, ловите. Прикончить сразу, что ли?
Наверное, мысль отразилась на лице, потому что человек повалился на колени:
— Не надо, господин старший… не надо… Я… Я группу сдам! Они завтра на точку какую-то отправляются!
И грянул гром…
Мир Земля. Ян.
Работа не ладилась. Цветы по-прежнему откликались на его зов, и зеленые стебли льнули к рукам, радостно оплетая колонны и арки. Вот только добиться цельной картины не получалось. Ян хмурился и пробовал заново… и снова качал головой, не доведя дело до конца.
В этой лужайке не было главного, несмотря на всю ее красоту: не было уюта и покоя. По вполне понятным причинам — самому покой только снится. Ну соберись же, дизайнер. Не первый раз работаешь с петлей на шее. Всякое было. И ненавидящие лица семьи, когда они узнали… и страх перед неизвестностью, перед Повелителем. И «подарки», которые приходили почти каждый месяц — маленькие копии алтаря, на котором его должны были… Семья намекала: не отступилась и не отступится. И злобные штучки придворных, пробовавших новенького на прочность. Опасные штучки… И история с тем мерзким человечком, Такеши… И дуэль та, из-за Жана. Всякое было. Получалось же раньше перебороть.
А сейчас не получалось.
Несмотря на близкую свадьбу (лужайку именно для этого и готовил), несмотря на полосу везения — его величество даже высказал пожелание присутствовать на свадьбе — все равно было тревожно. Не по себе. И работа не шла, и руки не поднимались… и он снова переделывал сотворенное… словно оттягивая момент свадебного обряда.
Ян ждал беды. Подсознательно, неопределенно, не зная откуда, но ждал. Даже с Жаном об этом не заговаривал, но осторожно, не афишируя, раскидал часть средств по нескольким адресам. На предъявителя. Оформил завещание. Навел порядок в доме. А вот свадебный костюм до сих пор не заказал. Словно… словно знал, что никакой свадьбы не будет.
Для этого не было никаких оснований — при Дворе все было тихо, даже слишком… в последние пару недель Повелитель никого не снимал с должностей, ни на ком не срывался… да его вообще видно почти не было. Его величество вроде как отбыли на отдых. — по крайней мере, так официально объявлено. Все вроде бы спокойно. Но что-то было не так.
Вспышка заставила руку дрогнуть. Преисподняя, только что-то начало получаться! Кто там? В шаре высветилось лицо Марта. Март? Почему по шару?
— Март, ты собираешься в го…
— Молчи и слушай, — торопливо перебил молодой демон, — Я сейчас видел в списке имя твоей невесты. А значит, возьмут и тебя.
— Какие списки… — машинально начал Ян. И похолодел. — Списки?
— На арест. Быстро убирай из дома все, что есть! Есть у тебя дома какой-нибудь компромат?
— Не знаю, — отстраненно отозвался Ян. Компромат?! Анжелика… — За что Анжелику?
— Я не знаю! Начинаются массовые аресты, в списке многие! Ян, поторопись…… Успеешь — предупреди ее. Скорее же…
Медиа-шар погас. Вовремя! Ян торопливо потянулся к нему, положил ладонь… Анжелика… Анжелику надо предупредить! А Жан… Но шар почему-то не отозвался привычным золотым мерцанием. Вообще не отозвался. В саду потемнело. Резко хрустнула ветка под чужой ногой.
— Ян Зеленский? — скрежетнул по нервам незнакомый голос, — Вы арестованы.
По ком звонит колокол?
Мир Земля. Лина.
Донннн…. Донн…… Дин-дин….
Кто звенит?
Где-то высоко…. клубились, кружились, дрожали колючие светлые искры…. А…. это звезды. Сошли с ума…… Звезды не хотели висеть спокойно — толкались, набрасывались друг на друга. Кажется там, в просторной вышине неба, им было тесно. И они…. дрались.
И звенели….
О, вон там…. сразу несколько звезд, проиграв сражение, сорвались и полетели вниз…. вниз…. Сейчас ужалят! Вздрогнув, Лина попыталась увернуться…. и выброс адреналина разом вернул сознание.
Звезды сразу отпрыгнули назад и замерли без движения, в небе посветлело…. а тело отозвалось сотнями уколов-иголочек. И вернулась память. Ночная атака. Склад. Тревога. Зонд…. и парализующий заряд в спину. Парализующий. Лина попробовала шевельнуться — тело подчинилось. Неохотно, замедленно, но рука сдвинулась с места…. Так…. Она лежит на спине. Щеку легонько щекочет трава…. И тело слушается. Сколько же она пролежала? И куда ее занесло спонтанной телепортацией? И где ее напарники?
Доннн — снова послышалось в стороне. На этот раз звон не был размытым и долгим, звук стал чище, мягче…. и он определенно слышался с одной стороны. Слева. Феникс приподнялась на локте.
Ничего не понять. Кругом трава. Высокая. Сырая от росы….
О…. Луиза обнаружилась совсем рядом — лицо бледноватое и кожа могла быть потеплей, но девушка явно дышала и умирать в ближайшее время, кажется, не собиралась. Андрэ…. Андрэ тоже жив. Молодой полукровка был весь в царапинах, но пульс на шее бился ровно. За этого можно не волноваться. Теперь второй вопрос — куда их занесло. Снова звон…. Какой знакомый….
Раздвигая траву, Лина уже догадывалась, что увидит.
Когда-то это было человеческое поселение. Самое обычное. Село или деревня…. С церковью. Она уцелела. И колокол на высокой каменной башенке тоже уцелел, и сейчас над заросшей улицей и покосившимися, опустелыми домами, медленно плыл колокольный звон.
Несколько минут Лина поразмышляла, стоит ли осматривать неведомую деревню или лучше потихоньку придти в себя в этих зарослях «а-ля джунгли». Есть ли здесь вообще кто-нибудь? Колокол ведь звонит…
Тигр и птица.
Мир Ангъя. Алекс.
— Будьте добры, покажите это.
Девушка-продавец жизнерадостно улыбнулась и махнула рукой:
— Пожалуйста.
С полки сорвалась целая вереница фигурок. Алекс улыбнулся. Привыкнуть к беспечной щедрости чужих радостных эмоций было еще сложнее, чем к местной географии и архитектуре. Местным эмпатам, наверное, чертовски легко живется. Какие бы проблемы не мучили, сколько бы сложностей не висело над головой, обрести хорошее настроение очень просто — всего лишь и надо, что пройти по улице, не поднимая барьера. И все.
Вот и сейчас — девушка обрызгала его своей радостью, как ворохом сирени, душистой, свежей и мягкой. Явно влюблена, и влюблена счастливо. Горячая, теплая, искренняя — хоть грейся, как солнцем. И напряжение, сжигавшее его последние недели, как-то ослабло, отступило. Уже скоро…
Время, назначенное ан-нитами, истекало, работа над вирусом заканчивалась. И нетерпение, которое трое пришельцев с Земли старательно гасили работой и учебой, прорывалось все чаще. Они проговорили, рассчитали, обсудили все тысячу раз… они построили десятки и сотни всевозможных ситуаций развития событий. Они затвердили наизусть семнадцать основных вариантов собственных действий. Миг возвращения тянул к себе непреодолимо. Богуслав стал плохо спать, Макс похудел еще сильней, и встревоженные хозяева снова проверили его здоровье. Алекс привык держать чувства под замком и думал, что в общем-то справляется с нетерпением лучше других, но почему-то Лий-Лий-ину вчера третий раз порекомендовал навестить врачевателей, а ученый и вовсе прогнал из лаборатории.
— Выбирайте! — предложила девушка. — Хотите комнатный сад? Зачарованные украшения? Или… вы кому подарок ищете?
— Девушке, — признался Алекс. Взгляд задержала неяркая, но очень теплая вспышка на ближайшей полке. — А что это?
Продавец расцвела.
— Это? Обычный пластикамень. Статуэтки, украшения, сувениры. Вам что показать?
— Пластикамень? — поднял брови Алекс, не уверенный в переводе. Порой чужой язык, несмотря на внешнюю легкость, преподносил сюрпризы!
— Пластичный, — пояснила продавец. — Вы разве не видели раньше? Вот…
Девичьи руки безошибочно сняли с полки несколько предметов, отозвавшихся на касание кто мерцанием, кто мягким свечением…
— Вот. Это, например, статуэтки. Видите? Тигр… дракончик… А вот такое обычно дарят детям — котенок, мамонт, соурк… Погладьте.
Гладить золотисто-оранжевую кошку не слишком-то хотелось — сам собой вспомнился тигр Вадима, и радости это воспоминание не принесло. Дим… Ничего. Все изменится. Изменится… И это тоже. Прикосновение оказалось неожиданно приятным — повеяло теплом, отозвалось золотым мерцанием, и… и мини-зверь ожил. Алекс от неожиданности отдернул руку, девушка рассмеялась, а тигр, ни на кого не обратив внимания, плавно встал и потянулся.
— Это же пластикамень. Он вот такой.
— Живой?
— Не совсем. Он заряжается от вас. Погладите — вот он оживает на пару часиков. Нравится? А если попросить мастера, он добавит настроек. Можно вложить частичку того человека, который вам дорог, и вы всегда будете знать, все ли с ним в порядке. Можно…
Но Алекс уже не слушал. Отодвинув целую стайку статуэток, он бережно коснулся головки янтарной птицы.
Все будет хорошо…. наверное.
Мир Земля. Лина.
Странное это чувство — идти по опустевшему поселку. Мертвому. Еще поблескивали кое-где стекла в окнах, еще билось на ветру развешанное на веревке белье — но уже выцветшее, истрепанное. Еще звонил колокол — но давно ничья рука не касалась его медного бока. Оскалил зубы собачий скелет на цепи… Люди отсюда ушли. Или не ушли…Заходить в дома и смотреть, что там, Лина не стала. Ей бы в себя придти побыстрее. Координаты узнать какие-никакие. И в Убежище.
Колокольный звон почему-то тревожил.
Поселок был заброшен давно — здесь даже названия улиц не сменили. И остались прежние. «Садовая» вон, «Путина»…
Донн… Лина вздохнула. Может, не ждать, пока силы полностью вернуться? Рискнуть телепортироваться так? Не по себе здесь… По ком звонит колокол? Он звонит по тебе — некстати припомнилась фраза, которой любила щеголять Триш, когда нарывалась на ссору.
Донн…
Лина сердито толкнула рассохшуюся деревянную дверь — надо посмотреть, что там… точнее, кто там — не сам же он звонит, колокол. И сразу натолкнулась на печальный всепонимающий взгляд. И опустила руки… Женщина в темной накидке смотрела на феникса, как живая… Икона…
Точно зачарованная, Лина шагнула вперед. Почему она никогда не была в церкви? Ни разу… Женщина так похожа на Беллу. Пару недель назад Лина проводила посвящение Тины — новорожденной дочери Беллы. Первый ребенок клана за последние годы. Они все смеялись и радовались, а Белла держала на руках малышку и все не решалась выпустить — даже на те пять минут для обряда посвящения… И глаза у нее были такие же — печальные.
Страшно это — дать жизнь ребенку в такое время.
Всем страшно… — словно сказали глаза женщины. — Но судьба не спрашивает. Ты просто делаешь, что должна.
Я…
Все будет хорошо… Все будет хорошо. Только верь.
Верю…
Лина молча засветила одну из разбросанных на полу свечей и ушла.
Колокол еще звонил, но это уже не казалось страшным и тревожным.
Штурм.
Мир Земля. Убежище.
— Эвакуация? В запасное убежище? В чем дело? — ворвавшийся в комнатку совещаний Виктор нервно-тревожно обвел их глазами. Десяток человек и нечеловек разной степени усталости сидели и стояли, склонившись над картой и обернулись на новоприбывшего.
— Убежища, — уточнил Петр Валерьевич, подчеркнув множественное число. Оглянулся на красавицу в зеленом платье. — Магда подготовила восемь базовых укрытий. Нужно рассредоточиться.
— Я повторяю вопрос, если меня плохо расслышали! — нет, Виктор вообще не мед, а уж встревоженный Виктор становится невыносим. Лина решительно заткнула кинжал, не давая материализоваться… — Зачем?!
— Мы еле успели удержать Марианну и Анжелику, пока их не унесло этим проклятым вызовом! Хорошо, что агент успел предупредить! А скольких не успели? Неужели то, что на нас идет охота — это новость?
— Нет, но вот то, что нужно ослабить свои силы, разбежавшись по разным пещерам — это новость! Раздробиться на восемь групп! Так нельзя! Только вместе мы сила, разве неясно?!
— Год назад в цитадели Предтеч Лига была крупней и сильней. Ее разгромили за два часа. — напомнила бледная рыжеволосая женщина.
— Там был Вадим!
— Ручаешься, что его тут не будет? — Магда, хозяйка пещеры, сжала в ладонях янтарь так, что он замерцал, — Среди нас идут аресты! Повелитель в ярости, мы боимся… боимся, что это убежище могут скоро найти. Здесь был Вайлдкэт… Свиридов, тот, которого взяли вчера…
— Тут не о чем спорить, — медленно сказал молчавший Сергей. — Это должно быть сделано. И быстро. На рассвете замолчал передатчик группы «Таймер». У них были наши точные координаты.
— Что? — кажется, это было новостью не только для Виктора Хватько. Вот черт!
— Вайлдкэт был там позавчера, — пояснила горная ведьма, — переправлял партию купленных рабов, тех, кого вы просили. И заодно принес…
— На рассвете?! — перебил ее Виктор, — Два часа назад? Что же вы молчали?!
— Не молчали. Эвакуация уже идет. Госпиталь, северный и западный секторы уже на новом месте. На очереди восточный. Ты просто вернулся в разгар событий…
Пауза.
— Значит, все решено? А… а здесь кто-нибудь останется?
— Конечно. Небольшой отряд. Примерно…
Свет мигнул.
Ровный золотистый свет, неизменно лившийся повсюду из кристаллов на потолке, мигнул… и снова засветился. По каменным стенам, по разом застывшим лицам скользнули темнота… и страх.
— Что… что это?
Свет мигнул.
На этот раз — дольше. Секунды три-четыре…
— Что это, черт побери?
— Блокировка… — простонал чей-то надорванный голос. Голос Магды. — Кто-то… отрезает… пещеру… от… маг…ии…
Свет погас.
— Больно… — прошептала горная ведьма еле слышно… И замолчала.
Пещеру затопила темнота.
— Опоздали…
Слово камнем упало в темноту. Кто сказал? Виктор. Но голос неузнаваемый, чужой… Что-то было не так, отчаянно не так, не просто тревога, и не голод… Что же, что?
Ночное зрение активизировалось… и сбилось — глаза подстроились под тусклый свет нескольких аварийный лам, закрепленных высоко в потолке… В этом зыбком свете Лина разглядела Петра Валерьевича, склонившегося над телом горной волшебницы.
— Что с ней?
— Мертва, — глухо отозвался маг, — Магда… Как же так?…
— Я не могу перенестись… — вдруг проговорила рыжеволосая женщина, стиснув руки, — Я не могу перенестись! Я… я не чувствую магии!
— Как?
— Что? Силы ада… — только теперь она поняла, что заполнило ее, точно черная холодная вода — замолчал феникс. Ее внутренний демон, ее исток сил, затих. Мертв? Оглушен? Отрезан от Пламени? Преисподняя! Преисподняя… У нее теперь даже оружия нет! Преисподняя…
— Все блокировано. Магия блокирована, — неживым голосом проговорил Петр Валерьевич, бережно опуская руку Магды. Тонкие пальцы легли на янтарь… он не засветился. Все…
— Уходим, быстро!
— Куда?
— К своим. Все в Центральный зал. Готовимся к штурму.
Штурм. Слово, точно горный обвал, рухнуло на каждое сердце тонной камней. Штурм. Ну да — отключение магии… Конечно, это подготовка к атаке. Да, это неизбежно. Хорошо, что здесь нет Леша… Сколько у них времени? И как, во имя Преисподней, ей теперь драться? Даже ножи блокированы… Штурм. Проклятье.
— Будет… будет штурм? — в отчаянии проговорила женщина, — Я к дочери!
— Стой! — Сергей перехватил ее за руку и обернулся к товарищу, — Дадим бой?
— Только это и остается. Мы отрезаны.
Они говорили уже на бегу, под мельканием слабых светильников, под нарастающими впереди испуганно-тревожными криками. К ним присоединилось несколько человек с наспех сделанными факелами, по стенам запрыгали неровные отблески огня…
— Я к дочке. Она в Восточном секторе. Я к дочке… — повторяла рыжеволосая, задыхаясь…
— Давай. Веди всех, кто там остался, в Южный. Всех, кто может держать оружие. У нас еще есть время вооружиться. Сразу им не пробиться. Магда перестроила Ворота вместе с техниками, а техника работает. Сразу им не пройти…
— Сколько у нас времени? — Виктор на бегу брызнул себе в рот какое-то лекарство, уронил крышку… и не стал поднимать. Махнул рукой…
Лина поняла этот обреченный жест и безысходный взгляд. Незачем. Поднимать незачем. Больше Виктору не понадобится лекарство. Незачем. И снова горько-радостной тенью мелькнула мысль, что Леша здесь нет. Хорошо, что ты не здесь, любовь моя…
— Так сколько у нас времени?
— Зависит от того, сколько у них Сил! И сколько продержится техника… Давай, Татьяна, за следующим поворотом — направо и…
Стойте… Техника? Техника?! Лина остановилась, чуть не сбив с ног какого-то парня.
— Петр, стой! Техника работает?
— Работает… Глушат только личную магию, а лампы накаливания горят. Видишь? Что? Ты что-то знаешь?
Техника работает! Это значит… значит…
— Лина!
Ладно.
— Таня, Петр Валерьевич, всех нужно в Северный!
— Что? — Хватько привалился к стене, хватая губами воздух. — Что? Там выход?…
— Северный сектор, коридор шесть, пещера под кодом 6-9-6! Там сложены «телепорты». Несколько тысяч. С нашего последнего рейда… Мы не успели внести их в общий список…
— Телепорты?
— Механические генераторы переноса… — выдохнул Сергей, — Господи!
— Мы сможем эвакуировать своих!
— Давай, Таня, поторопись! Виктор, бегом! Всех, кто может сражаться — в центральный зал, к Переходу, остальным переноситься, живо!
Удачи…
Сумасшедшая спешка, встревоженные лица, растерянные вопросы, которые Петр Валерьевич оборвал двумя словами.
— Это штурм.
— Нет! — вскрикнул чей-то отчаянный голос. Остальные молчали. Лига уже пережила один разгром. Пережила казни. Потерю своих. А теперь этот кошмар повторялся.
— У нас немного времени, — Петр Валерьевич оглянулся на дрожащий в центре зала зеленоватый контур-портал, — Пока не рухнет защита. Командиры десятков, по местам. Выводите своих. Виктор, проинструктировать. На сборы нет времени, инструктаж по дороге, уходите немедленно. Удачи вам и прощайте. Бойцы, вперед.
Полсекунды в воздухе еще висело молчание. Потом плотина рухнула:
— Десяток Марины!
— Десяток Леопарда, стройся!
— Алла, где ты? Алла?
— Бойцы, для раздачи оружия сюда!
— Кристиан, вернись!
— Пусти, мам!!
— Алла!
— Проверить детей! За мной, бегом!
— Не задерживаться! Магам уходить! Магам уходить! Займите место в колонне!
— Что? — возмутился юношеский голос, — Нет!
— Мы можем драться! — сверкнул глазами Этьен. И он тут!
— И сложите головы! Уходите, это приказ!
— Нет!
— Слушайте, убирайтесь к… — не выдержал Сергей. Потер лицо и постарался обвести взглядом всех магов, магов, которых так долго и старательно разыскивала Лига, и его голос неожиданно стал мягким, — Ребята… Уходите. Магия сейчас не поможет, но потом… там, на новом месте… вы сможете… Уходите, слышите? Защищайте остальных.
— Сергей…
— Иди, сынок. Если что, мы догоним. И не давайте себя выследить.
Губы Этьена дрогнули. Он хотел что-то сказать, но только махнул рукой, резко и отчаянно, и небольшой отряд парней и девушек помчался за ним в темноту, придерживая поясные сумочки с зельями…
— По местам!
— Лина, мы с тобой!
Что-о?! Девушка, торопливо подбиравшая в оружии десяток ножей более-менее по руке, резко выпрямилась и стукнулась лбом о чей-то локоть. Нет!
Локоть, так не вовремя возникший на пути ее головы, принадлежал Марку. Ад и демоны, какого дьявола тут дети? И Линдэ… С мечом. Высшие силы…
— Вы рехнулись? Уходите!
Марк еле удерживал сумку, набитую склянками.
— Мы тоже хотим сражаться! — обиделся Линдэ.
— У нас зелья!
— Давай сюда! — феникс бесцеремонно отобрала сумку, — И марш отсюда!
— Куда?
Лина, не сдержавшись, рявкнула — куда. Феникса то и дело сводило судорогой, чужие ножи были тяжелыми и неудобными, крики били по нервам, как сюрикены, в клочья разрывая хрупкое самообладание.
— Лина!
— Брысь!
Сбивая ночное зрение, мимо промчалась группа, раздавая фонарики. Несколько десятков еще собирались, шла быстрая многоголосая перекличка, группа подростков торопливо и целеустремленно тащила какие-то тюки под руководством травницы-русалки, пронеслась нагруженная артефактами платформа… Чьи-то неловкие руки не удержали зелье, и к потолку взлетело облако пара…
И все разом застыло, когда зеленоватый спиральный узор портала, дрожащий под незримым напором, вдруг вспыхнул и сменил цвет. На красный.
И появились демоны.
«У меня ведь не год служить,
а всего-то три дня;
если упасешь моих кобылиц —
дам тебе богатырского коня,
а если нет, то не гневайся —
торчать твоей голове на последнем шесте».
Марья Моревна: [Тексты сказок] № 159.
Зеленая поляна с мягкой травой никак не вязалась с осенним пейзажем. Это был уголок лета — лета после дождя, когда тучи должны вот-вот рассеяться, и после этого наступит ясная ночь. Сочная чистая зелень, какой она бывает только в начале июня, выдавалась из легких сумерек, выпячивала свою беззастенчивую яркость, словно бросала вызов смурной осени.
Одиннадцать белых кобылиц выскочили из осени в лето с радостным ржанием, и Игорь поспешил соскочить с двенадцатой, чуя, как ей хочется присоединиться к сестрам. Сзади труси́л Сивка, едва поспевая за длинноногими красавицами.
Игорь приехал на Ромашке — самой своенравной и темпераментной из всех. Она единственная сумела скинуть его на землю, и не один раз, а трижды. Игорь умел падать с лошади, это была первая наука, которой обучил его угрюмый Орлик и больничный сторож, всегда пребывавший навеселе. Но отбитый левый бок все равно болел, да и усталость с непривычки брала свое. Он никогда в жизни не пас лошадей и понятия не имел, как это делается. Игорь слышал, что лошадей спутывают на ночь, но, пожалуй, эти лошади не позволят сотворить с собой такого насилия, не для того они вырвались из тесной конюшни, чтобы щипать травку, пусть и очень сочную. Они хотели порезвиться, побегать и поиграть, и большая поляна у широкой реки с пологими берегами вполне для этого подходила.
Игорь сел на траву, подстелив фуфайку, — надо посмотреть, что будут делать лошади, и потом решать, в чем, собственно, состоят его обязанности на ближайшую неделю. Он проехал на каждой из них, и каждая пробовала брыкаться и «свечить», но, слезая на землю, он знал: кобылица признала в нем седока. Однако седок и пастух, наверное, разные вещи. Отсутствие удил лошадок расслабляло, и никакого уважения с их стороны он не ощущал, только настороженность, смешанную с еле заметной приязнью.
Возможно, этих обязанностей и нет вовсе, а цель старухи только и состоит в том, чтобы привязать его к этому месту на неделю. Убрать с глаз, потому что очевидно: срок Маринки истечет до того, как пройдет семь дней и семь ночей. Сколько времени у него осталось? Два дня? Три? Нет. Прежде чем сделать вывод, Маринка переспросила его про сегодняшний день. Как будто это очень важно. Если бы сегодняшний день считался, все было бы по-другому? Значит, седьмой день, двадцать девятое, и есть назначенный срок?
Что ж, тогда старуха не должна догадаться о том, что им известны ее планы. Если, конечно, Маринка правильно поняла ее намерения.
Сколько времени потребуется, чтобы выйти из этого леса и добраться до Волоха? Может, его обряд и не проверен, может, маг и переоценивает свои силы, но, по крайней мере, он не темнит, не угрожает и никого не берет в плен. А возможно ли вообще выйти из этого леса тем же путем, каким они сюда пришли? Если это возможно, то примерно два дня нужно на то, чтобы дойти до шоссе и автобусов. И два дня, в случае чего, на путь назад. А если обряд Волоха не сработает? Он говорил, что проводить его надо в тот самый, назначенный, день. Тогда вообще не остается шансов вернуться к старухе. Может быть, старуха вовсе не хочет Маринку убивать? Но тогда чего она добивается?
Игорь обхватил голову руками. Что делать? Кому верить и на что надеяться? Пойти к старухе и спросить ее прямо? У него уже была такая возможность, но задать ей хоть один вопрос почему-то язык не повернулся. Старуха подавляла его, подминала под себя, Игорь не только боялся ее — он перед ней робел. И дело не в ее очевидной физической силе и не в угрозах, которые она не задумываясь приведет в исполнение. Игорь всегда уважал стариков и считал это признаком хорошего воспитания, а в старухе сосредоточилось это его уважение, разрослось до невероятных размеров и приняло гротескную форму.
На поляне совсем стемнело, и над ней тут же ярким радужным фонариком повисла перелет-трава. Волох говорил, что травка существо хитрое и небескорыстное. Ее сущность враждебна человеку, она проводник в мир мертвых. И хозяйка ее живет в домовине, в избе смерти. Кто знает, чего они хотят? Заманили в лес, как малых деток, и теперь жаждут крови? Тогда почему не убили их сразу? Или убийство должно включить в себя элементы ритуала? Ленка умерла без сложного антуража, ее просто убило током. И остальные его односельчане умирали по вполне естественным причинам.
Или все дело в нем самом? Он человек, которому травка опустилась на ладонь. Один на сотню обычных людей. И получить ее семена можно, сбрызнув цветок его мертвой кровью. Когда выпадет первый снег. Через неделю, конечно, первого снега не предвидится, но кто знает, какова будет третья служба и сколько отнимет времени. Только зачем это надо? Достаточно запереть его в бане на месяц-другой и не испытывать судьбу. Есть, конечно, еще один вариант — обменять свою жизнь на жизни Светланки и Маринки, если старухе настолько нужна его мертвая кровь. Только умирать совсем не хотелось.
В шею ткнулись мягкие горячие большие губы — Сивка всхрапнул и потерся носом об ухо Игоря. Игорь погладил его большую голову: и этот непонятный конь тоже принадлежит старухе, наверное, тоже хитрый и небескорыстный, враждебный человеку по своей сути. Думать так не хотелось ни про коня, ни про травку.
Игорь просидел всю ночь, перекладывая в уме кусочки головоломки, но к однозначным выводам так и не пришел. Единственное решение, которое он принял, — это заездить Сивку. Для начала. Кобылицы, конечно, очень хорошие и быстрые лошади, но уж больно привередливы и строптивы. Сивка же вовсе не похож на них. А имея коня, можно добраться до Волоха значительно быстрей, чем пешим ходом.
К утру его сильно клонило в сон, после вечерних упражнений болели ноги и поясница, ныл отбитый бок. На поляне было тепло, как обычной летней ночью, но стоило Игорю прикрыть глаза и слегка задремать, как Сивка принимался теребить его волосы — кобылицы словно ждали, когда он уснет, и потихоньку, по одной, пробирались в лес. Приходилось вставать и выгонять их обратно на поляну — этому Игорь обучился легко. Лошадки не обижались и не разочаровывались в своей попытке побега, будто на это и рассчитывали. К полудню Игорь решил, что это изощренная пытка сном, и семи дней он не протянет точно.
Чтобы разогнать дремоту, он прошелся вокруг поляны и спустился к реке — вода в ней была теплой, как парное молоко, несмотря на то, что солнце из-за туч так ни разу и не выглянуло. Он искупался сам, искупал всех лошадок, только Сивка не изъявил желания ни пить, ни заходить в реку. И лишь после этого Игорь обратил внимание: травку Сивка не щиплет, просто стоит понуро около него и иногда выпрашивает сухарик.
Купание развеяло сон, даже бодрость появилась. Игорь встряхнулся и решил-таки попробовать себя в качестве дрессировщика лошадей. В конце концов, чем лошадь отличается от собаки? Только размером и отсутствием клыков.
— Сивка, — он подошел поближе к конику и погладил его бок, — ты спокойный парень, не пора ли тебе стать лихим скакуном?
Сивка не возразил. Он вообще оставался равнодушным и немного несчастным. Игорь думал, что ему не понравится уздечка, но конь позволил надеть ее безропотно. Эта покорность настораживала, Игорь не понимал конька. Вообще не понимал. Не надо обладать сверхъестественными способностями, чтобы заметить настроение лошади, угадать ее страх, или радость, или строптивость. Сивку же будто напоили успокоительным, или он только что проснулся и не вполне пришел в себя. Игорь попробовал погонять его по кругу на веревке, чего никогда не делал, и у него это получилось с первого раза. Сивку не надо было заставлять, он словно чувствовал, что от него хотят, Игорь не успевал подумать, а конь уже менял аллюр. И минут через пятнадцать до Игоря дошло: он-то коня не понимает, зато конь отлично понимает его. Так же, как Игорь чувствует кобылиц, волков, медведей и змей, Сивка чувствует его самого. И не похож он на необъезженную лошадь, нисколько не похож. Может быть, он, как и Орлик когда-то, никогда не ходил под всадником?
— Ну что? Как ты отнесешься к тому, что я сяду тебе на спину? — спросил Игорь, не очень-то надеясь на ответ. Сивка всхрапнул, но вовсе не потому, что хотел что-то этим сказать. Ну, даже если уронит, то со зла не затопчет…
Игорь примерился, взялся за гриву, постоял, ожидая реакции, не дождался и полез на коня. Сивка стоял как вкопанный, не пытался отойти или хотя бы шагнуть в сторону, не проявлял беспокойства. Игорь разобрал поводья и погладил его шею.
— Как тебе? — спросил он на всякий случай. — Попробуем ехать?
Он легко тронул круглые бока лошади пятками, и тут коня под ним как подменили. Сивка рванулся с места в карьер — в самом прямом смысле. Игорь едва не слетел на землю, настолько не ожидал ничего подобного, и натянутые поводья нисколько не помогли. На поляне было где разбежаться, но она все равно заканчивалась стеной леса. Да попадись на дороге кочка или ямка, конь переломает ноги, а Игорь свернет шею! И несется, будто и вправду он лихой скакун, а не захудалый коняшка. Так лошадь бежит, если сильно перепугана, но никакого страха Игорь не заметил, Сивка просто гнал во весь опор, как на скачках.
Игорь попробовал завернуть его на круг — если Сивка и на это не согласится, вернее всего будет валиться на землю. Лучше упасть самому, чем убиться вместе с лошадью. Но коник, видно, и сам понимал, что в деревья врезаться не стоит, описал широкую дугу и помчался к реке. И, как Игорь ни старался, поворачивать отказывался. Берег, конечно, был вполне пологим, но и полуметра вполне достаточно, чтобы разбиться. Единственное, что успокаивало, — падать в воду не так опасно, как на твердую землю, тем более что глубина начиналась у самого берега.
Сивка летел вперед со скоростью аэроплана, Игорь решил держаться до последнего, на подходе к воде зажмурился, но конь не замедлил бега, только глухой топот копыт неожиданно сменился шлепками по воде. Игорь открыл глаза — Сивка скакал по реке аки посуху, только слегка задевая воду копытами, отчего в стороны летели острые фонтанчики брызг. В этом месте река поворачивала, и коню стоило лишь немного изменить направление, чтобы выскочить на необъятный ее простор, как на широченную дорогу, убегающую за горизонт.
Игорь должен был удивиться, но вместо удивления почувствовал ликование, эйфорию, восторг. Берега, раскрашенные в насыщенные тона осени, плыли мимо по обе стороны, свинцовая гладь воды стелилась ровным полотенцем, влажный ветер бил в лицо, и не было причины не мчаться вперед или бояться этой сумасшедшей скачки.
— Э-ге-гей! — крик сам вырвался из горла и полетел над водой, оттолкнувшись от берегов многократным приглушенным эхом.
Когда-то, разбивая локти и коленки, Игорь мечтал научиться скакать на лошади именно так — быстро, свободно и без страха. Орлик, угрюмый и упрямый лентяй, конечно, разбегался иногда довольно скоро, чуя на себе мелкого пацаненка, но только для того, чтобы остановиться и скинуть надоедливую ношу на землю. И в армии, где у Игоря была возможность кататься на лошадях, повода пускать коня во весь опор так и не случилось. Да и местность не располагала.
Сивка домчал до следующего широкого поворота, плавно развернулся и понес назад, не сбавляя темпа и не обращая внимания на поводья. Игорю хорошо вдолбили в голову заповедь: всадник управляет лошадью, а не лошадь всадником. Но сейчас, отдавая себе отчет в том, что конь несет его туда, куда считает нужным, Игорь пренебрег заповедью — это был необычный конь, волшебный конь, который не пьет воды, не ест травы, живет в подземелье и умеет скакать над глубокой рекой, едва прикасаясь к ее поверхности.
Когда копыта Сивки почувствовали твердую землю, он наконец сбавил скорость, перешел на размашистую ровную рысь, и Игорь догадался, что теперь управление принадлежит ему. Двенадцать кобылиц остановились и завороженно смотрели на их невероятный полет, а когда он завершился, приветствовали Сивку негромким ржанием.
Игорь проехал два круга по поляне, пробуя управлять лошадью, ускорять темп и переходить на шаг, — конь под ним был отлично выезжен, у него не возникло в этом ни малейших сомнений. Даже поводья не требовались — Сивка замечательно понимал движения корпуса. Тогда зачем старуха требовала от него коня объездить? Да с Ромашкой у Игоря оказалось больше проблем, чем с этой необычной лошадью. Конечно, поначалу он испугался и растерялся, но только поначалу. Да и кто бы не растерялся, если бы неизвестный и непонятный конь понес по пересеченной местности во весь опор? Игорь собирался спешиться, когда на выходе из леса увидел хозяйку лошадей.
По ее сморщенному лицу было трудно о чем-то догадаться, но Игорю показалось, что она удивлена и раздосадована. Впрочем, свои чувства она наверняка умела мастерски скрывать: Игорь так ни разу и не понял, говорит она всерьез или его дурачит. Он слез с коня и подошел поближе к старухе, ведя Сивку в поводу.
— Здравствуйте, бабушка, — он вежливо кивнул.
— Здорово, внучок, — старуха смерила его взглядом. — Никак объездил первого коника?
Игорь пожал плечами и хотел уже начать оправдываться и объяснять, что Сивка был выезжен и до него, но придержал язык.
— Я тебе поесть принесла и на лошадок своих взглянуть хотела. Упас, значит?
— Вроде бы… Пока все на месте…
— Ничего. Завтра я тебе моего Вороного пришлю. На рассвете. Честно скажи, сам на него узду наденешь или пособить?
Игорь подумал, что ломаться не стоит, но язык не повернулся попросить у старухи помощи. Поэтому он снова пожал плечами.
— Значит, сам, — сделала вывод хитрая старуха и вынула из заплечного мешка черную уздечку. — Держи, посмотрим, как у тебя это получится. Медведя моего отпустил, уж лошадки-то не испугаешься.
Игорь промолчал, но про себя подумал, что лошадка эта весит раза в четыре больше, чем медведь. И намерения имеет самые агрессивные.
— Садись есть, — велела старуха и вынула из мешка горшок, повязанный сверху белой тряпицей, — небось, сутки не жрамши.
Вслед за горшком появился ломоть теплого еще хлеба. Игорь снял с Сивки уздечку и отпустил его хлопком по крупу. Но, равнодушный к траве и воде, коняшка питал слабость к мучному, пришлось поделиться с ним хлебцем. Только после этого он деликатно отошел в сторонку, а Игорь уселся на траву. Он и не заметил, что проголодался, пока дурманящий запах из горшочка не долетел до носа.
— Ить как к тебе привязался! Как хвост, ни на шаг не отходит! — старуха ухмыльнулась и покачала головой. И опять Игорь не понял — нравится ей это или нет.
В горшочке была жирная разваренная пшенка с мясом, приправленная неизвестными, но пахучими травами. Игорь даже не заметил, как добрался до дна, уплетая ее за обе щеки. Старуха исчезла тихо, не прощаясь, и он очень удивился, когда, оглянувшись, не увидел ее.
После сытной еды непреодолимо потянуло в сон, глаза слипались сами собой, и все началось сначала: только он засыпал, кобылицы расползались по лесу, Сивка его будил, Игорь собирал их и возвращал на поляну. Он несколько раз подходил к реке и плескал водой в лицо и даже искупался, но к появлению перелет-травы и это не помогало. Игорь прокатился на Сивке в темноте, потом, для бодрости, сел на Ромашку, но она успела смириться с его верховодством и бегала спокойно. От нечего делать он развел костер, съел банку тушенки и догадался наконец заварить крепкого чая.
Часа два после этого спать не хотелось, но следующая кружка уже не помогла. К утру он, как сомнамбула, бродил по поляне и размышлял, сколько времени человек может провести без сна, не причиняя ущерба здоровью.
Однако далекое ржание из леса прогнало сон в одну минуту — на рассвете старуха обещала прислать своего Вороного и, похоже, обещание выполнила. Игорь в очередной раз плеснул в лицо водой и понял, что боится. Он никогда не боялся лошадей и редко имел дело с такими, как Сивка. Ему как назло попадались кони вроде Орлика, но он привязывался к ним, и любил, и мирился с их нравом, а главное — научился подчинять их себе. Но чудовище, которое вышло из лесу к нему навстречу, лошадью можно было назвать с большой натяжкой.
Под ним дрожала земля. Игорь почувствовал вибрацию до того, как услышал приглушенный стук копыт по траве. Он был похож на быка больше, чем на жеребца, и, появившись на поляне, сразу приметил кобылиц. Только этого не хватало! И что за монстры могут родиться у белой стройной красавицы от этого черного как смоль тяжеловоза?
Игорь свистнул, привлекая к себе внимание. Жеребец, глянув в его сторону, быстро сообразил, что перед ним соперник и претендент на лидерство. И повел себя как бык на корриде — раза два копнул копытом землю и устремился вперед. Глаза его быстро налились кровью, морда вытянулась вперед в оскале тупых широких желтых зубов. Какая тут уздечка! Уйти бы живым!
Лошади чувствуют страх и неуверенность, им нельзя показывать смятение. Рука сама собой потянулась к оберегу под свитером, Игорь стиснул пальцами медвежий клык и прошептал что-то вроде ругательства. Жеребца удивило то, что Игорь не трогается с места, он немного растерял уверенность, но не остановился.
Кобылицы испуганно заржали и метнулись в лес, словно вспорхнувшая стайка птиц. Игорь не сразу понял, почему они боятся черного коня, но и сам жеребец вдруг приостановился и нерешительно попятился. Только тогда Игорь догадался оглянуться: по берегу реки на поляну выходил медведь. Тот самый медведь, чуть прихрамывавший на заднюю лапу. Он шел медленно, низко опустив голову, и его маленькие глаза исподлобья вперились в жеребца. Конь попятился еще немного и жалобно заржал. Он не пытался убегать, будто медведь приковал его к себе взглядом. Не испугался только Сивка, продолжая спокойно стоять у костра и равнодушно взирать на происходящее.
Игорь поначалу растерялся, не зная, кого защищать и от кого защищаться. Но прислушался и понял: наглая черная лошадь угрожает доброму человеку, открывшему стальные зазубренные челюсти. Жеребцу тоже ничего не грозило — намерения медведя не были кровожадными.
Игорь поспешил уйти с дороги зверя. И хотя жеребец был явно крупней и сильней медведя, он все еще продолжал жалобно, растерянно ржать, но уже не отступал, а топтался на месте. Лошади боятся диких зверей, как бы сильны ни были, ведь у них нет клыков и когтей. Удивляло только то, что Вороной не ускакал прочь, подавленный магнетическим взглядом хозяина леса.
Медведь подошел к лошади вплотную и поднялся на задние лапы — конь от смятения и ужаса присел, глаза его распахнулись и метались по сторонам, обнажая синеватые белки, такие контрастные на черном фоне. Как наделавший лужу щенок под строгим взглядом хозяина. Медведь широко размахнулся и одним увесистым ударом лапы сбоку опрокинул жеребца на землю. Игорь потряс головой, глядя на брыкнувшие в воздухе копыта: это было немыслимо, невероятно! Какую чудовищную силу нужно было вложить в этот удар, чтобы опрокинуть крупного, массивного тяжеловоза, стоявшего на земле на четырех ногах, похожих на колонны!
Косолапый опустился на четвереньки и обернулся к Игорю. Его мохнатая морда ничего не выражала, но Игорь понял, что надо подойти. На этот раз он приближался к обоим зверям без страха: жеребец поднялся с земли кротким как ягненок, а медведь сделал два шага в сторону, освобождая Игорю дорогу.
Игорь поднял уздечку, лежавшую у костра, и уверенно подошел к Вороному. Богатырский конь покорно склонил голову. Похоже, узды он действительно не знал, потому что открыть рот не догадался, и в глубине души был возмущен и озадачен появлением во рту странного металлического предмета, делавшего его таким уязвимым перед человеком. Игорь попробовал вести его в поводу, и конь не сразу его понял. Игорь не решился использовать длинный хлыст, которым щелкал, сгоняя на поляну кобылиц, и сорвал с дерева скромную хворостинку. А вот этот предмет был жеребцу знаком, или он интуитивно угадал его назначение. Легкого прикосновения к крупу оказалось достаточно, чтобы заставить его двигаться.
Медведь стоял в сторонке и никуда не уходил, как будто хотел убедиться в том, что Вороной хорошо усвоил его урок. Игорь провел жеребца по поляне, пробежал немного, заставляя коня идти рысью, и решил испытать его в беге по кругу.
Вороной отличался от Сивки. Это действительно был необъезженный конь, без сомнений. Никто никогда не садился на него верхом, никто не отдавал ему команд — жеребец не понимал тех слов, которые говорил ему Игорь. Но он запоминал их с первого раза. Что было тому причиной, Игорь так и не догадался. Присутствие ли медведя, или странная, волшебная способность Игоря понимать мысли животных, к которой примешивалось умение передавать им свои. Но так или иначе, ничего похожего на обычную заездку лошади Игорь не производил. Он знал, что дрессировка коня — дело нескольких месяцев, а не часов. Но у него получалось! Легко, быстро и без проблем. Впрочем, если Сивка оказался волшебным конем, то почему Вороной должен быть обыкновенным? Однако сесть на него верхом Игорь пока не решался.
Его подтолкнул к этому медведь. Игорь уловил нетерпение и желание уйти, уловил уверенность в том, что дело хозяина леса закончено и ему осталось только в последний раз убедиться в лошадиной покорности.
Рост жеребца не располагал к тому, чтобы легко и изящно на него вскочить, а подтягиваться за гриву Игорь побоялся: как бы конь ни был послушен, первый всадник на спине — это всегда стресс. А если он карабкается на спину, как вор-форточник в квартиру, то лошадка и вовсе этого не поймет. Хорошо, что неподалеку нашелся довольно высокий пень. Игорь с опаской взобрался на широкую, как диван, спину, заранее разобрав поводья: жеребец не шелохнулся. Да, медвежья выучка пошла коню на пользу — его существо противилось насилию, Игорь чувствовал желание немедленно избавиться от неприятной ноши, конь под ним внутренне трепетал, но ничем не выдал своего трепета.
Его возмутило бесцеремонное прикосновение к своим чувствительным бокам, но он стерпел и это. Игоря беспокоило такое положение вещей: лошадь должна подчиняться с радостью, для нее подчинение — удобная позиция, придающая уверенности в себе. Вороной же терпел всадника, подчинялся насилию и признавать в седоке лидера не хотел. Сивка тоже лишь позволял собой управлять, но при этом не чувствовал дискомфорта. Этот же, напротив, подчинившись, только и ждал момента выйти из подчинения. И Игорь догадывался, когда наступит этот момент: когда уйдет медведь.
Он сдвинул жеребца с места при помощи хворостинки. Даже шаг у него был очень тряский. Медведь пристально посмотрел на них, низко опустив голову, убедился, что главное сделано, и направился туда, откуда пришел.
Нет, конь не рванулся с места, не попытался Игоря сбросить, он только обернулся и попробовал укусить его за коленку. Жеребец сделал это не от злости — он просто хотел посмотреть, к чему это приведет. Игорю хватило натянутого повода, чтобы пресечь эту попытку на корню. Ну, и несильный хлопок хворостиной завершил первый раунд в его пользу: конь задумался, так ли это плохо, что на нем кто-то сидит.
Игорь решил закрепить успех и двинул его вперед рысью, что само по себе оказалось непросто. Но жеребец пошел — нехотя, медленно, встряхивая головой и похрапывая. Что это была за рысь! Игорю казалось, что он сидит на боевом слоне, который создан для затаптывания противника. Его тяжелая поступь сминала траву, копыта погружались в мягкую землю, как печать в расплавленный сургуч, и отбивали звук, напоминавший заколачивание свай. Игоря жестко подбрасывало вверх, конь то пригибал шею, то высоко вскидывал голову, он еще не вполне понимал движения повода, но шел вперед, и постепенно его желание избавиться от всадника уступало место спокойному снисходительному равнодушию.
Игорь спешился примерно через полчаса, окончательно убедившись в том, что Вороной смирился со своей участью и если не до конца поверил в лидерство всадника, то, по крайней мере, перестал считать его чем-то из ряда вон выходящим. Несмотря на кажущуюся легкость, с какой покорился ему жеребец, Игорь слезал с него вымотанным и разбитым. Как будто конь вытянул из него все силы. Оказывается, все это время он пребывал в непроходящем нервном напряжении — у него дрожали руки, и пустота внутри настойчиво требовала отдыха.
Только тогда он вспомнил про белых кобылиц, разбежавшихся по лесу при появлении медведя…
К усталости прибавилась тоска, смешанная со страхом: не уберег! Прошло слишком много времени, где теперь их искать? Может, они вернулись домой, в конюшню? Все лошади, которых он знал, стремились вернуться туда, где их кормили, поили и холили. Но кто же знает этих лошадей?
Он привязал Вороного к дереву толстой волосатой веревкой, не вполне уверенный в том, что тяжеловоз не сможет ее разорвать. Сесть на Сивку и поискать? Но по лесу на лошади двигаться тяжело, лучше уж пойти пешком.
Поиски ничего не дали — кобылицы и вправду забрались очень далеко. Игорь вернулся на поляну с тяжелым сердцем, проклиная свою нерасторопность. Да, он не мог так просто слезть с Вороного, иначе бы тот не позволил ему снова сесть себе на спину. Но он же просто забыл про них, увлекся трудной и необычной для него задачей. Просто забыл!
Сивка не имел ничего против того, чтобы прокатиться, и Игорь решил съездить к избушке и посмотреть, не вернулись ли лошадки домой. Ему очень не хотелось признаваться в своем провале старухе, и он постарался не попадаться ей на глаза.
Крыльцо избы смотрело на юг, и не было никаких сомнений — старуха дома. Она бы не оставила Маринку одну, чтобы не дать ей возможности спокойно выйти во двор. Игорь укрылся за густыми кустами перед пустошью и решил немного понаблюдать за двором. Если кобылицы там, он должен это заметить, даже издалека.
Из-за своего легкомыслия он запросто потеряет возможность забрать оттуда Маринку, и уж тем более речь не зайдет о третьей службе, которая поможет спасти Светланку. Игорем потихоньку овладевало отчаянье, и, как бы ему ни хотелось думать о спасении их жизней, мысли сами собой упирались в три ремня из спины, и страх сводил челюсти воображаемыми все четче подробностями этого действа и его последствий. Ну не бежать же, честное слово! Это как-то низко, как-то уж больно трусливо. Игорь всегда отвечал за свои поступки, для него это было непреложным правилом, может быть, даже принципом. Он сам принял поставленные старухой условия, и поздно менять правила, если игра уже началась, несмотря на то, что правила эти при ближайшем рассмотрении оказались чрезмерно жестокими.
Кобылиц в конюшне не было, он давно понял это, но все равно продолжал наблюдать за двором, надеясь неизвестно на что. Пока не увидел старуху, спускавшуюся с крыльца. Сейчас она, как и вчера, пойдет взглянуть на своих лошадок, и что обнаружит на поляне? Разве что привязанного к дереву взнузданного Вороного. Невелико достижение по сравнению с его последствиями. Игорь сжал губы и зажмурился.
Но старуха не собиралась на поляну. Она выкатила из-под избушки странный предмет, похожий на бочонок, и развернула домик крыльцом к северу. Ее ловкость и легкость движений и до этого поражали Игоря, но тут она превзошла все его ожидания: словно юная девушка, вспорхнула вверх и оказалась сидящей в бочонке на коленях. Видеть это было и странно, и боязно одновременно. Как будто должно было произойти нечто необыкновенное. Игорь слегка подался вперед, рискуя быть замеченным. А старуха ударила посохом в землю, выбивая из нее пыльный вихрь, мгновенно образовавший воронку. Наверное, именно такой закрученный узлом ветер за считанные минуты отбросил его и Сергея на далекое болото. Воронка росла на глазах, окутывая странный бочонок и старуху в нем пеленой серой пыли. Порыв ветра, оторванный от воронки, долетел до Игоря и ударил в лицо. Кусты дрогнули и согнулись под тяжестью ветра, а потом и вовсе расстелились по земле. Игорю пришлось уцепиться за них руками, чтобы не упасть. Если бы он стоял, ветер запросто мог его опрокинуть.
В бешено вертящейся пыли мелькнул старухин посох и снова ударил в землю, как будто отталкиваясь от нее, и воронка серым смерчем полетела вперед и вверх, увлекая за собой бочонок со старухой. Двигался смерч в сторону разлома в земле, благополучно его миновал, поднялся над лесом и быстро превратился в темную точку на фоне выцветшего неба.
Ветер утих не сразу, Игорь еще долго глотал пыль, принесенную со двора. И в шуме послышалось далекое знакомое ржание. Да, в прошлый раз перед появлением старухи тоже дул ветер и лошади плакали в конюшне. Только на этот раз ржание доносилось с другой стороны, значит, не так уж далеко кобылицы ушли, если можно расслышать их голоса.
Ему очень захотелось подойти к избушке и посмотреть на Маринку, но от этого пришлось отказаться: если кобылицы не очень далеко, значит, есть надежда их найти. Жаль, ветер сносит звуки и точно определить направление не получится.
Игорь вернулся к Сивке и похлопал его шею:
— Ну что? Поищем твоих сестренок? Может, ты чуешь, где их надо искать?
Он сел коняшке на спину, но тот, забрав себе управление, повез его не в лесную глушь, а легкой рысцой поехал по нахоженной тропе, обратно на поляну. Игорь сильно сомневался, что Сивка верно выбрал направление поиска, но конь отказался его слушаться, и спорить с ним было бесполезно. Разве что спрыгнуть на ходу и пойти пешком.
Однако, не доехав до поляны, Игорь услышал нервное ржание, хруст ветвей и приглушенный топот множества копыт: лошади ломились через лес, как будто на поляну их гнал ужас. Сивка почему-то не ускорял темпа и оставался спокойным и равнодушным. Меж деревьев мелькнули ослепительно белые пятна, Игорь наконец увидел кобылиц и вздохнул бы с облегчением, если бы вслед за их невероятной белизной из леса не показались резвые серые тени волков.
Из огня да в полымя? Наверное, растерять лошадок все же лучше, чем позволить их сожрать: не остается надежды на то, что они рано или поздно вернутся в конюшню.
— Эй, Сивый! Остановись! Остановись! — крикнул Игорь, но Сивка его не послушал.
Волки боятся человека. Обычно. Но не тогда, когда их целая стая, а человек только один и безоружен. Да они разорвут его на клочки за несколько секунд! Надо быть безумцем, чтобы выйти на них в одиночку. Но что-то же надо делать? Не смотреть же, как звери режут беззащитных лошадок!
Сивка вынес его на поляну в ту секунду, когда на нее выскочила первая кобылица, впрочем, остальные не заставили себя ждать. Лошади метнулись к реке и сбились в кучу на краю берега, от страха прижимаясь друг к другу. Вороной, почуяв волков, рвался с привязи, неистово ржал и бил копытами, отчего на поляне ощутимо подрагивала земля. Только Сивка оставался невозмутимым, встал посреди поляны и, видимо, предложил Игорю спешиться.
Ни один волк из лесу не вышел. Они оцепили поляну и расселись неподвижными столбиками, образуя широкий полукруг. Игорь, готовый кинуться на защиту кобылиц, немного опешил и долго крутил головой, глядя, как волки окружают вверенный ему табун.
Он бы недоумевал и дальше, если бы в одном из серых хищников не узнал своего давнего знакомого — того, который подарил ему оберег из медвежьего когтя. А когда лошади и сам Игорь немного успокоились, он легко различил и спокойную уверенность хищников, и ту самую не присущую животным благодарность. Ничего не бойся, кобылицы никуда не уйдут. Мы уберемся подальше в лес, чтобы они перестали нервничать и чтобы никто не увидел, кто тебе помогает. Но мы будем рядом.
Игорю стоило немалых трудов успокоить лошадь, но, как ни странно, это сослужило хорошую ему службу: агрессивный и свободолюбивый жеребец оказался падким на ласку, как маленький котенок. Соленый сухарик, от которого он еще два часа назад гордо воротил нос, завершил процесс укрощения. Игорь часа полтора обучал его слушаться поводьев и пя́ток и хотел сделать перерыв до вечера, потому что почувствовал, как конь устал. Животные, будто маленькие дети, быстро устают от учебы: про собак Игорь знал это наверняка и нисколько не удивился, обнаружив такое же свойство у лошадей.
Он не заметил, что старуха давно стоит на поляне и с каменным лицом разглядывает его упражнения. Игорь подъехал к ней поближе, слез с жеребца и вежливо поздоровался. Вороной, отвечая на ласковое поглаживание шеи, доверчиво потерся носом о щеку Игоря. Старуха нахмурилась и чмокнула губами.
— Если бы своими глазами не увидела, ни за что бы не поверила. Окоротил, значит, Вороного?
Игорь довольно кивнул и не смог скрыть улыбки.
— Ничего. Завтра Огонька пришлю. Огонек-то резвее будет.
— Но я хотел… — начал Игорь, но старуха его перебила:
— Не надо. Дальше и дурак может. Лучше садись поешь, я вот принесла кой-чего. А Вороного заберу от греха подальше, ну как покроет кого из моих белянок.
Старуха снова исчезла до того, как Игорь успел доесть принесенный обед.
У пиратов. Глава 1.
Громада крейсера нависла над Кельпи, словно черная грозовая туча. Приглашающе распахнулся оскалом ярких огней шлюз.
— Не выстоим, придется сдаваться или они нас просто распылят, — сообщил Эрик послушно направляя яхту к пиратскому кораблю. — Попробуем изнутри.
— Изнутри? Ты представляешь, сколько там человек? — Асато и сам понимал, что выхода нет. Но понимать — это одно, а принять — другое.
— Всего сотни полторы—три и десяток киберов. У нас три неконтролируемых киборга и Хейзер.
— И я! — с потолка свесился обиженный паук.
— И ты. Только под выстрел не лезь. Спрячься на корабле и не отсвечивай. Асато, у нас пять минут. Когда спросят — на корабле что-то везли, но что — ты не знаешь. Его кормил я.
— Ты уверен, что надо… — японец замялся, но быстро сообразил. Когда часть медотсека и каюта затянуты паутиной — спрятать это невозможно.
— Они сами у меня в открытый космос выйдут, — донесся из коридора голос уже невидимого аррана, — сейчас только подготовлюсь! Вы парни запомните: везли материал для опытов, секретный и ценный!
Не успели парни кивнуть, как в коридор прошел озадаченный Берт с четырьмя переносными генераторами силового поля на магнитных креплениях. Еще через минуту они загудели, перекрыв сияющим полем коридор, а гард прошел уже обратно — с арраном на плечах — и скрылся в недрах корабля.
— Ну что ж, сами поймали — пусть сами и спасаются! — ухмыльнулся Эрик и, повысив голос, донес до киберов мысль: — Ведите себя хорошо, сразу ложитесь, как оглушат и нейтрализацию веществ на максимум на случай дротиков. Вы мне здоровые нужны.
— Хозяин, не мешайся под ногами, — донесся недовольный голос Рона. — Доверься профессионалам!
Пираты оказались людьми умными, внутрь не полезли, приказав пленникам выйти. Эрик послушно вышел, демонстративно бросив оружие им под ноги. Следом на трап спустился и Асато. Оба по команде встали на колени, закинув руки за голову. Пиратская команда была представлена тремя десятками бойцов и пятью сэями. Двое пиратов и кибер нырнули внутрь корабля и через несколько минут доложили, что он пуст. Асато, едва не вздрогнув, посмотрел на равнодушного Ларсена: он точно помнил, что там тоже были киборги, и даже трое…
— Спокойно, брат! — едва заметно ухмыльнулся капитан, — из плена есть шанс освободиться, а с того света — никак. Не дергайся.
— Мечтатель! — один из пиратов ткнул его дулом бластера в спину и был награжден незамутненным взглядом придурка-оптимиста. Подействовало, и следующая команда обошлась даже без побудительных пинков: — Ладно, поднимайся, чудик, поднимайся!
Дураков драться против восьмерых не было, поэтому двигаться пришлось спокойно и в указанном направлении. Всю дорогу, пока их вели, Эрик трепался, рассказывая анекдоты и старательно веселя конвойных. Он вертелся, как юла, оборачиваясь то к одному, то к другому, активно жестикулируя, что ему, как ни странно, сходило с рук. Идти пришлось довольно долго, сперва они поднялись наверх, потом только спустились вниз на целых три яруса до нижней палубы, где располагались грузы и пленные. Возле одной из многочисленных дверей пираты их остановили, но потом, переглянувшись, перевели к другой.
— Прикольный ты парень, — один из конвойных, видимо, относящийся к офицерскому составу, отпер замок и распахнул дверь в небольшую каюту — ну, или камеру. Четыре койки, узкая ширма санузла с умывальником и унитазом. Эрик заглянул, растекся в улыбке:
— Ну, просто номер люкс! Спасибо, ребята!
— Ты парень крепкий, корабль у тебя совсем не грузовик, может, пригодишься еще! — офицер кивнул. — Главное, сиди тихо и глупостей не делай!
— Я весь ваш! — Ларсен зашел в камеру и напоследок шутовски приложил ладонь к груди, прощаясь. Тяжелая дверь встала на место, отрезая их от внешнего мира. Улыбка сбежала с лица капитана, он опустился на койку, потер кожу за ухом. — Все просто отлично, Асато. Есть шанс вербовки. Японец кивнул, с невеселой иронией подумав, что видимо судьба у него такая — регулярно вступать в банду.
— Между прочим, оцени, какая камера! — Эрик похлопал по койке, сунулся в санузел. — И даже вода есть. А могли ко всем запихать!
— Ко всем? — Асато провел руками по лицу: голова почему-то разболелась и он с трудом понимал, о чем речь.
— Три яхты, несколько катеров, какие-то странные тюки, — перечислил Эрик, переставая носиться по помещению и все-таки заваливаясь на койку. — Они идут с грузом! А значит, есть и пленные. Но пираты склонны к традициям, которые велят приглашать в экипаж молодых сильных мужчин с боевым опытом. Ну, а у нас, мой друг, есть все, что нужно!
— Ты же болтал без перерыва! — восхитился Асато, который за время пути успел получить несколько ударов прикладом, чтоб башкой не вертел.
— Когда ты успел все рассмотреть?
— Друг мой наблюдательный! — Эрик, не вставая, воздел к небу руки, став похож на дохлого кота из мультика, — но ведь болтал-то я — ртом!
Большой черный пакет он нашел без труда. Разорвал плотный целлофан руками и уставился на такое знакомое лицо. Кибер-девушка была мертва, но безупречной коже лба осталось едва заметное пятнышко выгорания. Процессор спаев не плавится, он взрывается, сгорает расплавляя и мозг внутри черепа. Оставляя следы на коже… Хозяин все-таки отдал ей приказ. Как и другие хозяева тысячам других киборгов.
Эмиль опустился на заполненный чем-то плотным пакет. И стал ждать – ее скоро заберут. Утилизация киборгов дело первостепенной важности. Мусорщик обязан подойти в течении суток. А он просто проводит свою противницу до ее последнего пристанища. И убедится, что ее только сожгут и ничего больше. Все-таки люди… им доверять нельзя.
Странно, но гул двигателя погрузчика затих метрах в пятистах. Донеслись неровные шаги, человек спотыкался, оступался и ругался сквозь зубы. Наконец остановился, покряхтел привлекая внимание. Высморкался.
И все-таки заговорил:
– Эй, парень! Чего уставился? Вроде кибер она.
– Кибер. – Эмиль плавно встал, обернулся. Мусорщик был невысокий, сквозь торчащие во все стороны сальные волосы пробивалась лысина.
Маленькие глазки подслеповато щурились рассматривая блондина. Человек погрыз желтыми зубами бычок самокрутки и поскреб небритый подбородок. Не опасен. Один удар и не будет. Но человек не ощущается, как опасный, и смотрит… странно. Печально. Тепло. Странный человек.
Обойдя киборга мусорщик деловито оглядел труп. Взял голову повернул и раздвинув волосы изучил кожу головы. Выпрямился, сплюнул в сторону.
– Жаль бабу! Красивая была. Такой бы жить да жить! — Обернулся к Эмилю и попросил: – Ты, парниша отошел бы, я ща технику подгоню ее забрать. А оно у нас неповоротливое, цапануть может.
– Я отнесу! – Блондин вытащил тело из пакета, поднял на руки, бережно прижимая к себе.
– Тут около километра… – мусорщик осекся, обернулся глядя куда-то вдоль куч. – А так ты из этих! Подружка твоя чтоль была? Надо было скрасть у хозяина! Ну, неси, раз уж так вышло!
Идти действительно было недалеко. Он даже ухитрялся не скользить по мешкам, наступая твердо. Почему-то казалось страшным лишний раз встряхнуть тело. И поднявшийся рядом с ним киборг тоже не мешал. Ну, идет и идет… возможно, у них одна цель? Обычный серв, хотя и слегка устаревший.
Мусоросжигатели стояли рядом, три мощных и один небольшой, покрашенный в черный цвет с алой розой на крышке. Немного детский рисунок, но от души. Мусорщик открыл крышку, продемонстрировав идеально-чистое нутро ящика.
— Клади давай. Отмучилась девка. Но ты на будущее, если они не понимают, все равно волоки сюда. Тут я их подкармливаю, благо вашим жрать все равно что!
Эмиль уложил девушку, сложив на груди руки. Устроил поудобнее. Серв подошел, встал рядом с ним и склонил голову. Подражание человеческому прощанию, нелепый, но почему-то такой нужный в данную минуту обычай. Эмиль повторил его жест. Мусорщик не торопил, ждал, пока киборги закончат, и, только когда они отступили, опустил крышку. Щелкнули замки.
– Ну чо, парни – кто на кнопку нажмет? Давай, белобрысый! Ей не больно.
Эмиль обернулся в ярости и осекся. Человек смотрел сочувственно, даже в углах глаз влага выступила… Серв положил ему руку на плечо. Тоже человеческий жест. Проснувшийся киборг, хорошей модели. Открыт для доступа и похоже привязан к своему человеку. Интересно, откуда у работяги такая машина? Эмиль отогнал непрошенные мысли. Человек прав. Надо просто нажать кнопку и простится.
– Ей не больно, – повторил человек, закуривая еще одну, на удивление вонючую самокрутку. – Давай, парень, все лучше, чем крысы.
Пара шагов к пульту погрузчика, короткое прикосновение к мигающему зеленым сенсору, и мусоросжигатель загудел. Эмилю на мгновение стало жарко, словно это он сейчас горел там, под черной крышкой. Перехватило дыхание, и хотя все системы были в норме, но спай даже руку поднял оттянув воротник. Серв повторил его жест. Он смотрел на ящик, не отрываясь. Эмиль наконец разглядел его. Русые волосы, карие глаза, лицо… лицо все в шрамах, словно его специально резали ножом.
Звук прекратился и крышка приоткрылась.
– Дон, – мусорщик кивнул серву, – ты уж тут как обычно, а я пока парню скажу. И подгони ваших, через двадцать минут просрочка будет сетевая. Найдете себе пожрать.
– Их тут много? – Эмиль указал на нырнувшего в мусоросжигатель серва. Киборг достал из кармана совок и бумажный пакетик и принялся складывать в него пепел кибер-девушки.
– Киберов-то? Да хрен их знает. – человек прыгнул в кабину, похлопал по сиденью рядом. – Забирайся парень, поговорим. Дон придет, если захочет.
– Он не твой киборг?
Человек обернулся с удивлением.
– Белобрысый, ну откуда у меня такие бабки? Тут я его нашел, в мусоре. Он и не дышал почти. Но очухался, отожрался, прижился… и вот теперь таких же подкармливает. Дон это от доходяги сокращение, там считай, скелет был, подходить страшно! Они тут где-то прячутся, не доверяют людям. Так что, если у тебя тоже чего случиться, до приказа не тяни, беги сюда. Тут всякого дерьма много, сканеры вас не видят. Считай, не первое поколение тут у нас с ними. Чай будешь?
– Нет, спасибо! Пойду я. – Система рассчитала оптимальное расстояние до дороги, и он спрыгнул, не дожидаясь торможения. И побрел прочь, позволяя себе спотыкаться, почти как человек.
*****
Вечером японец зашел в каюту, узнать, почему спай не вышел к ужину и вообще весь день вел себя странно, отстраненно.
– Знаешь, Асато. – Эмиль сел на койке. – Если я… отключусь когда-нибудь, отвези меня сюда, на свалку. И просто положи среди мусора. Обещай.
– Эмиль, ты в порядке?
– Да в полном. – Парень слегка улыбнулся. – Так ты сделаешь?