Было около двух часов дня, когда двоих рыжих, наконец, выпустили из аудитории. Допрос, а Шарель настаивал именно на формулировке «дисциплинарное совещание», был необычным:
— Вы предполагали, что Рени, менталист высшей категории, проводящий сто процентов своего времени без фактического сознания, может так запросто встать и уйти без ведома кого-либо из персонала? — спрашивали Аманду.
— Специалист такого класса, стоящий, по сути, над системой, способный убить всего одним касанием… Можно ли быть уверенными в его преданности отделу и в его безопасности? Не повернется ли наш клинок к нам острием?
— Не появилось ли у вас впечатления, что, убив всех важных участников заговора, якобы по причине неожиданного появления эмоций, Рени просто заметал следы? Мог ли он быть знаком с террористами ранее?
— На сколько баллов по шкале Фридрекса вы уверены в психологическом здоровье нашего сотрудника? При такой высокой организации нервной системы сложного асоциального объекта, весьма трудно заметить возможные отклонения, без его желания, но не заметили ли именно вы в последнее время каких-то странных нюансов?
— Насколько мы можем быть уверены, что подобная жестокость к людям не повторится уже в стенах нашего отдела?
— Аманда, вы должны нас понять, Рени был весьма полезен параполиции, пока лежал без сознания, всегда под надзором, зависящий от ухода и не планирующий куда-либо уходить, имея в голове непередаваемое количество важной секретной информации, но сейчас идет речь о безопасности отдела, и о вариантах его содержания под стражей…
— Вы, как человек, связанный с ним кровными узами, вероятно, знаете возможные пути давления на него? Поймите, это намного упростило бы ему и нам жизнь…
Создавалось жуткое впечатление, что совету руководителей особо не требовались ответы. Не владея ментальной магией совсем, они, между тем, отвечать возможности не предоставляли, как будто нагнетая панику, предлагая коллективу все более и более страшные вопросы и автоматически учитывая худший из ответов.
— Что ж, — проговорил Редвел, видя отчаяние в глазах напарницы, — я не удивляюсь появлению таких сотрудников-отступников, как Бетран, при вашем взгляде на вещи, уважаемые коллеги.
В зале на пару секунд воцарилась гробовая тишина. Мозги скрипели, как новенькие калоши, которыми еще ни разу не пользовались. Затем Шарель пожал плечами, а сидящая слева от него Незида, старая пятивековая дева, сухая как финик, и злобная, как горчица в глазу, выразила всеобщее мнение категоричным вопросом:
— Можно ли считать данную фразу выражением устного сомнения в успешной работе бюрократического отдела? Либо ее нужно трактовать в целом, как отступление от цели верно и преданно служить параполиции? — глаза Аманды стали совершенно черными от гнева, но она промолчала. Сегодня двое из двоих ее близких попали под критерий «неблагонадежные», что же дальше?
— Да считайте, как хотите, — махнул лапой Себастьян, — Только подумайте на долю секунды, кто вчера спас отдел от террориста, кто громил отряд заговорщиков, не задумываясь о категориях верности и предательства, и кто завтра встанет в первых рядах при любой возможной опасности. Можете еще подумать о своей благодарности, которой не было. Есть только животный панический страх! Я чую его! Страх, что горстка властью наделенных людей не сможет удержать неподвластную ей силу. Так на какой вы ступени осмысления по шкале от «давайте дадим сотрудникам спокойно работать», до «проще убить, чем беспокоиться»?! На какой Вы ступени, господа?
Сухая вобла пыталась придраться ко фразе о завтрашнем дне, пытаясь выведать, не является ли это непосредственной угрозой отделу, но Шарель опустил руку ладонью на стол, вместе с хлопком на совет руководителей опустилась завеса тишины.
— Благодарю вас за верную службу, господа, — сказал он, кивнув Редвелу, — в течение нескольких дней, после выяснения и внесения в протоколы всех деталей, мы соберемся в главном зале и вручим вам несомненно заслуженную вами и господином Рени награду. А сейчас не смеем больше задерживать. — Члены совета переглянулись и, опустив руки на стол, спокойно посмотрели на Шареля, признавая его решение.
Двери из черного брамса закрылись за спиной пережеванных и выплюнутых героев, предстояло найти Рени, и всем вместе отправиться куда-нибудь перекусить.
— Ну, хоть не спросили, что тебе важнее: кожа взамен на шкуру, или их начальские задницы, — раздался сзади кряхтящий, даже немного картавый голосок.
— Хас, хоть ты не издевайся! — Редвел был уставшим и злым, и совершенно не удивился, что секретнейший разговор подслушан, — Была б важнее кожа, так я бы в шкуре не ходил. А ты чего здесь, а не в лаборатории?
Коротышка, весь покрытый невесомыми белесыми волосками, от носа и макушки, до крепких голых ног, одетых в замасленные шорты и рабочий передник, да в сандали из нескольких коричневых ремешков, чуть не выронил из толстых пальцев хрустальный таблит.
— Так я, того… — прозрачный экран таблита, окруженный серым вулканическим корпусом, замигал зелеными символами и обиженно пиликнул, — Мастер Редвил, — продолжил карлик, вытянувшись по струнке, совершенно другим тоном, — проверочные контуры по вашему приказанию запущены и работают на отлов каменных артефактов, а меня к вам Шарель прислал. Сказал, пригожусь…
— Вот, толстая морда! Вечно он что-то знает наперед, — буркнул Себастьян, осмысливая. Присутствие ученика его не сильно напрягало, но, видимо, предстоящая задача совсем не из легких…
Рени нашелся рядом с фонтанчиком. Он пальцем зажимал водяную струю и пытался обрызгать студенток-хохотушек, проходящих мимо.
— Мальчишка. — Выдохнула Аманда и чуть-чуть успокоилась.
Cэм с трудом открыл глаза.
Голова… болит…
Машина еще полыхала. Время от времени в небо взлетали снопы розово-фиолетовых искр и клубы зеленого дыма – горело их снаряжение. Сэм скрипнул зубами. Вся экипировка «Волчат» — в пепел, чтоб этому охотнику адских углей в штаны заполучить! Сволочь, скот, ***!
Сэм дернулся, нащупывая нож… и сжал кулаки, почувствовав, что связан. И оружия нет. И стимулятора…
Сволочь-охотник успел его обыскать. И связать.
Зачем?
Ведь остальные мертвы. Почему он жив?
«Это пока, — шепнул ехидный внутренний голос, — Пока он не выпытает то, что его интересует. А потом отправишься вслед за остальными»
Сэм невольно прикусил губу ( за это движение ему много раз перепадало – отсутствие хладнокровия каралось неуклонно, но отвыкнуть он так и не смог). Болевой порог у него высокий, но страшно все равно было.
Не хочу, чтоб моя жизнь кончилась так! Нам обещали другое!
Волосатику тоже обещали. И Би. Вон они на дороге лежат. А убивший их охотник собирает остатки снаряжения. Вот он наклонился, перевернул тело… Посмотрел в лицо убитому… что-то проговорил, но даже обостренный слух Сэма из-за треска пламени уловил только «юнцы зеленые»
Сэма скрутило от ненависти.
Ты, немочь людская, крыса помойная, ты за это поплатишься! Клянусь своей демонской кровью, ты поплатишься, не будь я Тир, сын Азазеля! От ярости и напряжения у него потемнело в глазах… Раненый висок дернуло-ужалило вспышкой боли, и он снова провалился в забытье.
В себя его привела холодная вода.
Обожгла лицо, намочила рубашку. Глаза непроизвольно распахнулись… и опять зажмурились – слишком светло. Потихоньку привыкая к свету, он шевельнул ресницами… и столкнулся с суровым взглядом зеленых глаз.
Охотник.
Тот самый охотник, который был избран объектом тренировки для их группы, для «Волчат».
Дин Винчестер, установочные данные: потомственный охотник, возраст 19-20 лет, тренированный, реакция быстрая. Импульсивен. Способен на неожиданные поступки.
Инструкции: опасен, проявлять осторожность, по возможности допросив по стандартному перечню вопросов, убить…
— Очухался, парень? – спросил охотник, — Поговорим?
— О чем, человечишко? – Сэм инстинктивно сымитировал презрительно-высокомерную интонацию Наставников. Чтоб разозлить человека. Пусть попытается подойти и ударить – можно будет попробовать сбить с ног и вырваться. Жаль, конечно, что нет стимулятора, наручники не порвешь… Сэм мысленно подобрался, уже видя боевую схему, но человек не купился.
Только усмехнулся.
— Человечишко? Не слишком ты вежлив, демонское отродье! А как насчет святой воды? – охотник недобро прищурился, плавным движением вынимая из кармана куртки плоскую флягу. Серебряную, — Как она тебе придется по вкусу, адская тварь?
Святая… что? О чем это он? Святым может быть оружие. Или огонь. Но вода? Сэм недоуменно перевел взгляд с фляжки на лицо охотника и обратно и тут же постарался принять вид независимый и спокойный. Какой бы напиток эта человеческая тварь не называла таким странным наименованием, ничего хорошего он не обещает. Сэм перебрал варианты: кислота? Яд? Спирт? Какой-нибудь гадостный эликсир? Держать лицо. Не показывать страха.
Кажется, у него не очень получилось. По лицу охотника прошла какая-то тень, точно он засомневался или растерялся…. но она тут же исчезла, и парень ослепительно улыбнулся:
— Вот видишь, и ты можешь быть вежливым, демоненок. Рассказывай, что творится?
Вступать в разговоры с человеком?
Ему?
Человек забыл, где его место!
— Рассказывай!
— Хорошо, — съехидничал «волчонок» нарочито покорным тоном, плавно соскальзывая на вызывающую насмешку, — Что творится, да? Ладно. Я сижу на стуле в какой-то хижине, под разрисованным в звездочку потолком, а рядом топчется озабоченный охотник, которому больше поговорить не с кем.
Подействует? Подойдет? Сэм напряженно ждал. Нет. Нет, даже за флягу свою не хватается. Да что ж он, непрошибаемый?
— Озабоченный? – человек хмыкнул и с нехорошим прищуром оглядел пленника с головы до ног, — Приятель, а ты точно «поговорить» хотел сказать?
Взгляд прошелся по коже как терка. Кровь бросилась в лицо. Даже горло закололо. Нет. Этого дразнить опасно. Осторожней.
— Пошел ты! – только и смог проговорить Сэм…
Тот зло усмехнулся:
— Не по нраву? Последний раз предупреждаю – будь повежливей, а то окажешься в аду раньше, чем подумаешь об этом! Рассказывай. Все. О пропавших в последние полтора месяца охотниках.
Сэм молчал.
— С ними ведь случилось то же самое, верно? Подошел милый мальчик и попросил помочь поменять колесо на пустынной дороге? А потом выстрелы в спину. Так?
Тварь догадливая! И почему только Би по тебе промазала!
— Вы поэтому вселились в детские тела?
Зеленые глаза охотника полыхнули злостью, но вместо страха пленник ощутил хорошо знакомое чувство сладкой ярости, столько раз приходившее на помощь в постоянных стычках «молодняка»… Ты, мелочь! Я тебя не боюсь, понял, человечек?!
— **** я тебя, — прошипел Сэм прямо в застывшее лицо охотника, — Понял, ***?! Понял?! ***!
Он бросал слово за словом в лицо парня, пока тот, гневно нахмурившись, не взмахнул рукой.
С той самой флягой.
Сэм инстинктивно зажмурился, когда прозрачные брызги хлестнули по лицу. Грудь и шея вымокли разом. Холодная вода (святая, и что?) отрезвила. Сэм умолк и сжался, ожидая неизбежной боли. Стало очень тихо… Так тихо, что плеск воды в той самой фляге показался громким. И шорох капель, падающих на исчерченный каким-то узором каменный пол.
Секунда длилась и длилась, а боль все не приходила. Странно.
Тогда он поднял голову.
Охотник опустил руку. И не двигался. Только смотрел… оцепенело. Словно небо рухнуло…
— Ты… человек? Настоящий?
Что? Как он смеет?
В их городе, Прайде, форпосте нового будущего, слово «человек» считалось оскорблением. Заслышав такое, воспитанники лезли в драку, наплевав на все дисциплинарные меры.
Наставники, конечно, наказывали за потасовки, но куда хуже было стерпеть оскорбление. Они – избранные, дети Азазеля, будущие предводители, будущие властители земли. И позволить сравнить себя с низшей расой – расписаться в собственной слабости. Стать изгоем. Так что ответ на такое один – в морду, и быстро!
Сэм оскалился. Эх, морда далеко.
Бледная, кстати, морда. Словно призрак увидел.
— Кристо, — это слово человек почти прошептал.
Сэм чуть не хихикнул, несмотря на веревки.
Нашел кого вспомнить, человечек. Ты бы еще архангелов приплел. Тоже персонажи из человечьих сказок!
— Кто ты? – охотник почему-то побледнел, — Кто ты, говори!
— А то что?
— Кто ты?
— Ты тупой, охотник? Хотя что я говорю… Знаешь, свежий анекдот про вас? В чем разница между охотником и дубиной? Дубина не сможет зарядить пистолет… У нее рук нет!
Сэм дерзил. На расчете.
Ну же, подойди. Ну, ударь… Давай же, ты должен разозлиться!
Но охотнику было не до злости. Он замолк, растерянно ероша короткие русые волосы. Обвел глазами каменные стены, звезду на потолке… Сунул руки в карманы. Потом, напряженно нахмурившись, сдернул со стола сумку. Резкое движение – и на колченогий стол высыпается небольшой ворох вещей. Очень знакомых вещей.
Ножи темной стали с вплавленной в металл эмблемой их города – стрелы, бьющие в небо. Два переделанных пистолета. Дротики с разной окраской. Снотворное, парализующее, яд. Черное стекло ампул… Гримуар. И цепочки с ритуальными значками.
Их снаряжение. Подобрал-таки, сволочь.
— Вы ведь не просто компания подростков, двинутых на сатанизме и черной магии, верно? — глаза парня жестко блестели, и рукоять ножа легла в его ладонь легко и привычно, — Кто вы?
— Иди в Преисподнюю! Там узнаешь.
— За последнее время пропало семь охотников. И в двух случаях рядом замечали компанию подростков… Правда разных. Про темнокожих, которые в твоей команде, парень, никто раньше не поминал. Сколько вам лет?
— Пошел ты… – огрызнулся Сэм. При виде ампул его привычно замутило… Он терпеть не мог пить «черняшку», как называли это зелье питомцы Азазеля. Трижды в сутки глотать это жгуче-горькое – фу! Противно до тошноты.
До тошноты…
Фу, тошно как… Сэм почувствовал, как горло сдавило горячим обручем. В глазах почему-то потемнело. Что это? Что с ним? Он же еще не пил ничего. Не пил!
Адское пламя…
Охотник что-то спросил, но Сэм не услышал. В ушах нарастал давящий шум, мускулы натянулись – напружились, задергались в дикой пляске. Судороги… Почему?
Его бросило в ледяную дрожь. Потом в жар…
Потом… стало… темно.
Тепло.
Первое, что он ощутил, вновь возвращаясь в мир живых, — это тепло.
Тепло и не больно. Он живой. Не ранен. Даже, кажется, чем-то укрыт. Веревки… Нет. Веревки на месте. Так, дышать ровней. Осторожно, не спеши. Не открывая глаз, Сэм постарался понять, что творится вокруг и где его враг, но его пробуждение было замечено.
— Очухался? – послышался знакомо-ненавистный голос.
Притворяться дальше было без толку. Юноша открыл глаза.
— Полегче? – охотник сидел неподалеку и чистил оружие. В зеленых глазах блеснуло странное выражение, – Пить хочешь?
— Где я?
— Там где и был. В церкви. Старой.
— И почему я живой?
— Самому интересно, — прищурился Винчестер, — Первый раз такое вижу. Скрутило тебя очень быстро. Доберусь до вашего Азазеля – башку откручу.
— Что?! – имя Великого – в устах человека! Как?! — Как ты смеешь?!
— А он смеет посылать детей? Я убил двух подростков, проклятье… – охотник зло отбросил тряпку, — Черт, парень, а он смеет подсадить вас на эту черную пакость? Ты б помер, если б я тебе ее не влил!
Сэм пропустил это мимо ушей. Так он и поверил, что охотник его поил «черняшкой», подпитывал пленника кровью Великого… Бред же! С какой стати? И не имеет он права так об Отце и Повелителе!
— Заткнись!
— Сам заткнись! Наслушался я твоего бреда по маковку! Как вас воспитывают, как лепят вот таких… Хочешь к своему великому – катись, не держу! Нравится тебе по морде получать – убирайся! Нравится? Скажи, нравится?!
— Замолчи! Замолчи!… Ты ничего не знаешь!… Ты…
На этот раз подействовало — охотник перестал орать. Схватил со стола второй пистолет, выщелкнул магазин. Пальцы вслепую затанцевали на вороненой стали, разбирая незнакомое оружие. Чужой пистолет (может даже его, Сэма) легко подчинился умелым рукам, послушно раскрывая свои секреты… Эх, жаль, заряжено не ядом.
— Как раз я – знаю, — негромко проговорил охотник, — Тебе ведь пятнадцать, парень, да? Спросишь, откуда я это знаю?
Сэм не спрашивал. И так скажет.
— Семь лет назад по стране прокатилась волна исчезновений. Пропадали дети. Всем по восемь лет, все родились в один и тот же промежуток времени… И больше их никто не видел. Ничего не припоминается?
Нет!
Не припоминается!
Нет…
Да.
Как во сне, промелькнула картинка из того времени, прошлого… он за заднем сиденье машины, на коленях прыгает маленький коричневый щенок, и в лицо бьет теплый ветер, и кто-то смеется рядом, большой, живой, ласковый… То, что он не должен вспоминать. То, что никогда не вернется. Нельзя вспоминать прошлое, нельзя, будь ты проклят! Мне за имя сколько раз доставалось, за то, что помню…
Охотник отложил пистолет. Зеленые глаза смотрели как-то непонятно. Словно… нет-нет, непонятно.
— Видишь? Ты человек, парень. У тебя где-то есть отец. Мать. Как тебя зовут?
Он даже не понимает, что это оскорбление…
— Тир, — машинально ответил Сэм привычной кличкой. И обозлился. Его прозвище было Тирекс, и он позволял звать себя Тиром только Наставнику. Проклятый охотник! Как он смеет! Растормошил, разозлил, заставил назвать себя… Сволочь приставучая! Эх, жалко пули были не с ядом!
— Ладно, — вздохнул охотник напряженно, — Ладно… Послушай. Хочешь, я тебя отпущу?
— Что-о?
Отпустит он. Как же! Я что, похож на дурака из людей?
— Честно отпущу. В обмен.
— А-а… – Сэм поневоле заинтересовался – это похоже на правду. – Сделка?
— Сделка.
— На объект?
Охотник удивленно поднял бровь, и Сэм нетерпеливо пояснил:
— Что делать? Показать, как действует оружие? Рассказать чего-то? Переспать с тобой? Что?
Парня передернуло.
— Нет. Ответь на пару вопросов.
— Пару – это сколько?
— Два. Но честно.
— И тогда отпустишь?
— Клянусь. Идет?
— Идет, — Сэм быстро склонился к привязанной правой руке и зубами рванул кожу на запястье, в знак скрепления сделки. – Спрашивай.
И опять этот непонятный взгляд – точно он видит голубого вендиго или вампира-донора. Что ты тянешь, сволочь?! Спрашивай уже!
— Там, среди вас… – Сэм с удивлением смотрел, как охотник запнулся, — Вы ведь все одного возраста, так? Ты говорил в бреду. Среди вас… Есть там мальчик? Он… черт, я не знаю рост! Его зовут…
— Без имен, охотник. Прошлое имя сжигают при посвящении. Их нельзя вспоминать.
— Хорошо. Хорошо… У него каштановые волосы. Темные глаза. У него родинки две, вот здесь! Есть такой?
Сэм покачал головой. Родинки. Наивный охотник. Все особые приметы уничтожили еще тогда, в первую же неделю после Отбора. Шрамы, родинки, парню из «Тигров» даже горб вылечили… И у него. Он плохо помнит, как это было — шок, боль, страх, но что-то убирали и у него. Вроде на плече? Или на лице?
— Нет. Твой родич?
— Да. Ты точно знаешь? Ты всех знаешь?! Это точно?
— Не ищи. Я такого не знаю. А я знаю всех, кто остался.
— Кто остался? – повторил охотник хрипло, — А остальные… куда?
Наивный, точно.
Их было почти сто человек. А осталось 46. Выживает сильнейший.
— Это точно? – спросил охотник еще раз. Зацепило. Лицо белое, глаза отчаянные, – Ты клянешься? Точно?
— Все, кто не выжил, давно там, — Сэм кивнул на каменный пол.
— Ясно, — проговорил охотник каким-то неживым голосом. – Ясно…
Он застыл у стола, слепо рассматривая разбросанные ампулы, оружие и запятнанные кровью салфетки… Уперся ладонью в пыльную столешницу, наклонил голову, застыл, сжимая в руке какой-то темный медальон, так, что пальцы задрожали… и вдруг резким рывком сгреб несколько ампул и с маху бросил в стену! Брызнули осколки, полыхнуло черным дымом, по стене зазмеились извилистые дорожки…
— С***! – простонал охотник отчаянно… — ***! *** и ***!… Тварь… Азазель… Тварь проклятая… Тварь, тварь, тварь! Ох, ***…
Черный дым скрывал его лицо, но Сэму показалось, что по его лицу пробежали светлые горошины. Он… это что, слезы?
Не такой уж и непрошибаемый он, этот парень…
На этот раз Сэм промолчал. Он отомстил за свою поимку. Не соврал. Но и правды не сказал. Дети Азазеля изменились, изменились до неузнаваемости, и охотник пройдет мимо своего родича, даже если в упор с ним столкнется. Хорошая месть получилась, вон как корчится… Лучше б получилось, только если б сам родич его и прикончил. Хорошая месть. Теперь даже если охотник его убьет, то будет не так обидно…
>Климентий Штрудофф<
Просыпаюсь в кресле, выспался, как два медведя. Встал, Иланка тут же на шее повисла, «Как ты», да «Расскажи, что было, что помнишь, что снилось!» А я, блин, есть хочу, как те же два медведя после спячки, причём, как сразу оба… «Ребят, — говорю, — давайте позавтракаем, а? А Василик, кстати, где?» Они мне показывают за спину. Блин. Я тормоз. Он спал, оказывается, «голова к голове» со мной, на соседнем кресле! Вернее, не спал, а спит до сих пор. Подошёл, потолкал его, по носу пощёлкал — беспробудно! «Валь, — говорю, — дай свои носки. Щщас проснётся у меня!» Вацлав посмотрел, как на эгерского шпиона. Ладно, мы добрые, пусть спит… Илана уже консервами гремит, а запах жареного кофе заполнил весь салон, ещё чуть-чуть, и виден станет. Я пошёл вносить лепту, щщас арахисовый щербет сварганю, по поводу пробуждения! Ингридиенты специально сам по рынкам в Дербенде набирал, так и знал, что достойный повод отыщется!
Завтрак знатный получился. В кои-то веки Вацлав всех развеселил: сели к столу, а он на меня посмотрел — улыбнулся, головой покивал: «О-о! Точно, доброе утро, ты ж проснулся!» Опомнился. Я уж часа два тут кручусь!
Я чего за тетрадь-то взялся. Иланка говорит: «Теперь ты пиши! Всё, что помнишь. Чтоб в «глухие телефончики» не играть, давай сам!» Ну, я-то — пожалуйста! Илана с ногами в кресло забралась, слушать. Вацлав уже лыжи намазал, бежать, лезть в мотор, едва «спасибо» пробурчал. Кабан ленивый! Я ему в спину: «Слушай, стрекозий кучер, ты вообще хоть лапшу варить умеешь?» Он застыл, подумал секунду, не оборачиваясь, бросил: «Не. Сталь, нержавейку, чугун даже – это сварю. Алюминий могу, аргоном… Лапшу — не варил.» И полез в моторный отсек.
Тут Илана подскочила, как укушенная: «Ой, я ж анализы пропустила! Больше часа!!!» Умчалась, возвращается говорит, что уже нет. Это пыльцы, то есть. Илана за завтраком рассказала вкратце. Вот же пакость, а. Самое дряное, что не увидишь опасность эту, не услышишь, не унюхаешь. Хотя, запах, наверное, есть… Только вот среагировать на него не успеешь, тебе уже весело будет на тот момент и беззаботно…
Вот Иланка рассказать просила. А мне, по сути, рассказывать-то и нечего… То утро, когда мы с ней в салоне ночевали – помню, а вот что дальше было… Сначала – как в молочном тумане. Вроде, Илана свой фирменный кофе варила, тоже… Умывались с ней ходили к ручью, она смеялась много… Я шутил, как всегда, не к месту… Хотя, может, это уже я моделирую, подсознательно. Не уверен ни в чём. А вот что потом было, после умывания и кофе — вообще не помню, напрочь. Сплошной какой-то сон, будто на курорте мы с Иланой, солнце там, пальмы, всё такое… Она красивая такая, мне все мужики завидуют… Потом… Ну, потом ещё много чего снилось, всё около этой же темы, ничего существенного. А вот кончился сон интересно. Опишу, не смотря на… В общем, лежим мы с ней на пляже, одни, песок теплющий, солнце, чайки горланят… Ну, у нас уже… Вот-вот… Кульминация, так сказать… Она мне что-то шепчет такое, я отвечаю, и вдруг понимаю, что губами-то шевелю — а звука нет, совсем. И вокруг всё постепенно так замолкает: Илана, чайки, даже ветер. И застыло всё, как если плёнку вдруг в кинотеатре остановить на половине кадра. И свет меркнет, как в том же театре после последнего звонка. И когда уже сумерки едва брезжат, вот-вот настанет полная, непроницаемая тьма, весь антураж вокруг рассыпается, словно всё это было на самом деле из стекла сделано, осколки сыплются кругом, только всё беззвучно происходит… Я Илану собой накрываю, чтоб её стёкла не задели, и чувствую, как мне в спину-то они втыкаются, раз за разом, один за другим, и всё глубже, глубже входят… И тут вдруг наваливается смертельный, адский холод. А у меня из спины кровь волнами хлещет. Я смотрю – а она, кровь эта, не красная, не тёмная вообще, а лимонно-жёлтая, даже как будто светится. И заливает всё вокруг, ни песка, ни моря, ни неба уже нет, а всюду – только эта светящаяся лимонная кровь… Дальше – как в телевизоре, когда канал резко трансляцию прерывает, а настроечную таблицу включить не успеют, полосы пошли. Просто полосы, сверху вниз, сверху вниз: жёлтая-чёрная, жёлтая-чёрная. А потом вообще всё исчезло. Словно провалился в абсолютно тёмный бездонный колодец. Проснулся — вроде как с другой стороны из него вылетел… Вот такой сон.
Иланка с него немножко офигела, сидит – не знает, что и сказать. Вацлав… Ну, Вацлав не знаю даже, слышал ли рассказ-то, от него сверху, из двигательного отсека, периодически такие божественные звуки доносились, что мы подскакивали, как горошины. Вообще такое ощущение, что он – как тот сарацин из восстановленного доисторического приключенческого кино: «Саид, ты как тут очутился?» – «Стреляли…» В смысле, когда что-то случается, когда что-то надо конкретно и по делу – он берёт и делает, хорошо, добротно, быстро. Но когда обсуждение какое, разговор, а уж, тем более, просто дружеский трёп – всё. Нет Вацлава. Испарился, оставив лёгкий аромат носкаина… Это, как если бы пассатижи к беседе приглашать или гаечный ключ – результат предсказуем. Всегда с ним так. Но пилот – ас, и механик от Богов. Зато мне – хлебом не корми, а дай потрепаться… Хотя, лучше и потрепаться, и хлеба… С колбаской бы, или с сыром… Эх. Хотя, сыр, вроде, брали. Пся крэв, чего ж так лопать-то хочется сегодня, а… Пойду, чай организую. Илана зовёт купаться, на ручей. Вот, сходим, придём – а тут чай горячий уже!
Ух, ну, вообще класс! Накупались до позеленения, сидим, чай, бутеры… Шоколад на сладкое… Лепота. У ручья посмотрели на траву эту, плакун. Чёрт, вроде, травка – как травка, безобидная, привычная до незаметности… Обыкновенная по всем статьям травка! А вот, поди ж ты! У растений в правом бочажке стрелки вылезли, цветоносы. Не раскрылись ещё, зелёные. Но Илана купаться там не стала и мне запретила, на всякий случай, мало ли… Она теперь без переносного анализатора на поверхность – ни-ни! Проверила там всё, по воде, по воздуху, сверила показания в обоих заводях – вроде, всё одинаково… А купаться в той, где травка с цветоносами, всё равно не захотела. А ещё, возвращались когда, справа, где за ручьём тайга начинается, вроде бы как тень какая-то мелькнула, низенькая такая, приземистая. Зверьё, что-ли, какое? Даже очертаний не разглядел. Тень – и всё. А Илана и этого не заметила. Говорит, может, просто показалось… Может, и показалось, конечно, мне после того сна долго ещё всякие чудеса будут мерещиться.
Сидим вот, думаем – может, сходить на экскурсию, к ульям этим? Интересно ведь! Вацлав пришёл, говорит, вы что, дескать! Надо ждать, когда Василик проснётся. И то верно, не тема – такие дела без шефа решать. Ладно, подождём.
Вечер. Илана всё это время пыталась передатчик настроить. Я говорю: «Ты, никак, карту Таллена-Брокендорфа забыла?» Она: «Нет, не забыла, но аномалии не устойчивы во времени, их границы могут меняться, могут совсем исчезнуть даже. Таллен и Брокендорф когда свою «карту немых областей» по Дару составляли? В самом начале века. С тех пор много воды утекло, а карту проверяли всего два раза, причём, второй раз откровенные дилетанты – радиоспортсмены, или что-то вроде того. Что-то могло измениться! Вот, заодно и проверим, если подтвердится область – отметим.» Логично, чёрт возьму, как говорит наш начальник. Вот она и настраивает весь вечер радио. Проверяет… Пока что данные карты полностью подтверждаются. Эфир пустой, как в эпоху трилобитов…
Вечером снова сходили к роднику, набрали воды, чтоб с утра не надо было из вертолёта выходить. Заодно бачок биотуалета наполнили. Приготовили ужин – хоть очередь вообще-то моя была, Иланка захотела поучаствовать. Ну, отлично, поучаствовать – значит, не молча готовить! Это мне важнее любой физической помощи. Пока болтали о том, о сём – всё и приготовили. Тут как раз закат. Илана захотела непременно его поснимать, ну, пошли, поскольку решили больше поодиночке на поверхность не ходить – мало ли, чьи там тени мелькают по тайге… Вацлав, выше крыши наковырявшись в моторе, уже час как сыпа давит… Я поражаюсь ему. За такое немыслимое количество времени, что он проводит в моторном отсеке, наверное, можно было второй двигатель слепить, из соплей и веток… Ну, или, как минимум, его действующую модель.
Наснимала Илана закатных пейзажей, даже на хвост вертолёта забралась, эквилибристка… Возвращаемся. Только дверь-то открываем – рраз, под ногами… Тут уж – без сомнений, оба увидели: тёмное, длинное небольшое тело стремглав метнулось через приоткрытую дверь в салон… Ну, мы и перепугались! Это было что-то. Илана парализатор выхватила (она его ещё со вчерашнего дня таскает заряженный, на поясе, и страшно гордится, что с этой штукой здесь, кроме неё, толком никто обращаться не умеет, даже Василик; она-то спец, она этим парализатором хамарского пещерного летучего зайца с сорока метров снимает, причём, точно в бедро). Вот, она с парализатором, значит; я было пистолет доставать — она шипит: «Идиот, это ж может быть вообще не известное науке животное! А ты его — в мясо…» Я говорю, лучше пусть останется для науки замороженный труп зверя, чем наши, причём, заметь, даже не замороженные и на фиг науке не нужные… Но пистолет всё же опустил, зная, что она с парализатором мне всё равно очков пятьдесят вперёд даст в случае выстрела. Заходим в вертолёт – оружие для скорости реакции обеими руками на уровне головы, «ввинчиваемся» в салон полуоборотом – ну, ни дать, ни взять, напарники-детективы из мистического сериала вечером по телеку… Смотрим, на спинке кресла, у иллюминатора кошка сидит! Обыкновенная, только очень мохнатая. Сидит, хвост с кресла свесила и лапу вылизывает, правую… У нас всё внутри развернулось, как белок после варки, я чуть не побежал сразу туда, куда мы только что воды натаскали. Ну, подумать, а! Кошка!!! В глубокой таёжной заднице, где комаров-то, и тех нет, (кстати, а почему тут, собственно, нет этих тварей?! Надо подумать…) Откуда тут – кошка, да ещё, судя по всему, не очень-то и одичавшая? Я Илане говорю, слушай, может, лучше её того, из парализатора, а? Анализы, всё такое… Кто её знает, что за кошка… А Илана так посмотрела… Я себя прям ветеринаром-маньяком почувствовал. Чёрт с ним, думаю. Говорю Илане: «Только ты, мол, всё равно погоди, не ходи к ней и возьми её на прицел, пока я одеваюсь». Сам быстренько, бочком-бочком, ближе к корме вертолёта, там шкафчик с противорадиационными скафандрами. Вытащил, залез, путаясь, застегнул, перчатки натянул и тихонько так, к кошке этой. Шлем надевать не стал — с такой «башкой» вместо нормальной головы я не то, что кошку, я тигра ручного до смерти напугал бы. Подхожу. Кошка – хоть бы что, сидит, только лапу умывать перестала. Я тихонько так руку в перчатке подношу. Ноль реакции. Близко совсем поднёс – потянулась носом, обнюхала, и головой ткнулась: гладится! Я погладил. Как замурчала, словно компрессор включился! Ещё погладил. Встала, спину выгнула, развернулась, лапами заперебирала по креслу. Ну, я её на руки взял, глажу, а сам Илане говорю: «Иди, одевайся тоже, и быстренько бери анализы у неё». А она уже скафандр застёгивает. Молодец она у меня, всё-таки. Через минуту подходит, уже с дозиметром — первым делом, конечно, уровень… А нету его! Практически, нулевой. Ну, в смысле, никакого отклонения нету. Абсолютная норма — что кошка, что наше кресло. Уже хорошо. Илана погладила её, шерсти клочок состригла, в реагент – и в анализатор. По монитору кривые разноцветные пошли, столбики цифр стали выстраиваться. А Илана мне говорит, мол, ты её гладь да постепенно переверни на спину, попытаюсь кровь взять. Я сделал, как сказано. Глажу, чешу кошку. А Илана тоже поглаживает, шерсть разбирает на лапе, выстригать некогда… Нашла вену, дальше – я глазом не успел моргнуть – игла уже там. Пока кошка расчухала, что вообще происходит, Илана уже прижала к лапе тампон с антисептиком, держи, говорит, и пошла анализы делать. Я кошку минут пятнадцать после этого гладил ещё, в конце концов она возьми да усни. Ну, положил на кресло препаратную клеёнку, и кошку на неё. Шевельнулась во сне, свернулась удобнее, и дальше дрыхнуть. Через пол-часа Илана с анализами закончила. На шерсти обнаружилась фосфатная микроплёнка, а в крови – высокий гемоглобин и эритроциты. Интересно, Илана ведь говорила, что у неё самой, и у Вацлава тоже, несколько завышен гематокрит, а это ведь, грубо говоря, почти то же самое. Не из-за этого ли отклонения Илана и Вацлав самостоятельно вышли из давешней эйфории, а нам с Василиком понадобилась наркоблокада?
Ещё интересно: у кошки не обнаружилось паразитов. Никаких. Стерильная, словно только что из элитного питомника! Каково? Это в дикой-то тайге… Ну, сюрпризы… Да откуда ж она тут вообще взялась? Что не худая – это ладно, тут всякой бегучей мелочи должно быть не впроворот… Хотя, я вот обычно мышей в лесу запросто замечаю. Тут, сколько ходили, ни одной не видел. Птичку какую-то мелкую – было, видел пару раз. Может, и птиц ловила… Тут Илана даже присвистнула от удивления. Зовёт меня, смотри, говорит. Подхожу к экрану. Там результаты биохимического анализа выведены. Присматриваюсь – что за морок? Показатели будто с ума посходили. Например, возраст кошки согласно одной группе показателей лежит в пределах 1-2-х лет, а согласно другой — она долгожительница, ей больше 15-и!!! И это – биохимия… Бред какой-то. Чувствую, мозги кипеть начинают. Слушай, говорю, Илана. Давай-ка чаю сейчас напьёмся, покрепче – и спать, голова уже соображать отказывается. Она говорит, ладно, а кошку-то куда? Не выгонять же её. Зачем, говорю, выгонять? Банку тушёнки откроем, накормим, да пусть спит себе! Открыли. Стала бы она ещё есть эту тушёнку! Понюхала – и ну закапывать её, ширк, ширк по покрытию! Вот-так да, вот-так кошка из тайги! Правда, потом на кресло запрыгнула и уснула. Мы тоже спать пошли.
Снов не было вообще. Рубильник. Выкл. — вкл. ВКЛ. Просыпаюсь, ничего понять не могу: темно, только рассеянная полоска света, где-то за ногами, слабенькая такая, ну, и аварийник бирюзовый светится. Но он светится только, не светит. Мы его на всякий случай оставляем, мало ли, хоть сориентироваться, когда проснёшься вот так, как я сейчас. Иланка спит тревожно как-то, ворочается. Валь… Ну, этому кабану ядрёну бомбу над головой повесь на ниточке – он упругость ниточки рассчитает, с силой тяжести сопоставит, выведет время, через которое ниточка не выдержит, порвётся – и всё это время спокойно продрыхнет… Пся крэв, да что же за свет-то? Смотрю – а это в гальюне свет горит, дверь закрыта, и в щели только чуть-чуть пробивается… Думаю, Вацлаву приспичило… Ладно, спать надо. А не спится, как рукой сон отвело… Тихо так, слышно, как кошка шерсть языком вылизывает… О! Вода в гальюне сработала, щщас Валь, так и не проснувшись толком, как зомбяк, в кабину прошаркает, дальше дрыхнуть! Выключатель щёлкнул, стукнула дверь… Матка боска! То ж не Валь! Шеф проснулся!
Стенд.
Средне-верхний уровень.
Эльвель.
Гордость — забавная штука.
Она нелогична, бессмысленна, смешна, неудобна в обращении. И — очень живуча. Практически неистребима. И невероятно беззащитна при этом — веселенькое сочетание. Она так забавляет, если смотреть на нее со стороны — о, только со стороны! Куда уж нам, мордой не вышли. Гордость — товар хрупкий, дорогой. Где уж ее сохранить на пронзительном верхнем ярусе, насквозь продуваемом и незащищенном?
Сорвется — и вдребезги, и осколки смешаются с ветром, даже если была, даже если пытался…
Но ее так легко и забавно использовать, когда имеется она у других! Конечно, ежели ты достаточно циничен и нагл, чтобы показывать зубы на виду у арбитров и не обращать внимания на благородно-негодующую кривизну их рож.
Скалясь со всем возможным ехидством и даже постукивая по острым передним зубам ногтем большого пальца, Эльвель занимался именно этим, находясь там, где находиться ему было, мягко говоря, не положено. И не просто находясь, а вися вниз головой в нагловато-развязной позе.
Он даже провел подушечкой пальца по острой грани верхних резцов — движение, не узнать которое невозможно, тем более непристойное, что не было игрой, натуральным было, до крови, — и увидел, удовлетворенный, как парочку из самых приличных передернуло.
Сам же он при этом не ощутил ничего. Только горечь и легкое пощипывание в порезанном пальце. Он давно уже не ничего ощущал. Но был уверен, что на таком расстоянии они не разглядят цвет его прищуренных глаз, сработает поза и жест.
Да за одну такую позу — не говоря уж о вовсе возмутительном и неподходящем для приличного юноши жесте — его, не задумываясь, вышвырнули бы с любого мало-мальски заботящегося о собственной репутации уровня. А отсюда, между прочим, вышвырнули бы с особенным удовольствием.
Но…
Она самая.
Он не зря выбрал себе вбок-ветку немного повыше арбитражной эс-сейтри. Ненамного. При желании, повиснув на носках и вытянувшись, он мог бы легко коснуться края наклонной сетки рукой. Но все- таки — выше уровня глаз тех, кто на ней находится.
И теперь вся проблема собравшегося на эс-сейтри общества заключалась в том, кто же из арбитров первым его увидит.
О, нет, не то чтобы они не видели его на самом деле — все они все прекрасно видели, каждый из них, с самого начала. Стоит только на рожи их кислые посмотреть, чтобы убедиться. И, что совсем уж забавно, каждый из них точно так же прекрасно знает, что и другие тоже видят не менее хорошо, и точно так же знают, что и он тоже видит, но…
Гордость.
Вслух признать перед окружающими, что ты, подобно какому-то орсу, замечаешь что-либо выше своего горделиво опущенного носа?.. Тогда, может быть, ты еще и на небо смотришь, а?!
Не-ет.
Никто из них не поднимет голову первым, как бы им всем ни хотелось зашвырнуть его в облака, смешав с ветром. За удовольствия всегда надо платить. Хотя бы тем, что терпишь присутствие выродка, которого в приличном обществе неприлично и замечать.
Гордость — удовольствие дорогое.
Здесь было холодно и скучно. Эльвель слишком привык к открытому горячим ветрам верху, чтобы чувствовать себя комфортно там, где явственно ощущалось зябкое дыхание нижней площадки. Он надеялся услышать о себе немало гадостей после вчерашней выходки, но арбитры пока говорили лишь о Тех-Что-Приходят-Снизу. Эльвель злился и скучал.
Пока не понял, что арбитры делают это специально. В отместку.
Разумеется, они не могли не заметить два десятка прекрасно натасканных рль с новой песенкой о малыше и его маленькой штучке, которую он никогда не забывает дома. Эльвель рассадил их вчера на самых тонких и труднодоступных верхне-ветках с пятиночным запасом сиропа у каждой. Песенка была достаточно похабной, а рль — молодыми и голосистыми, сам выбирал! — чтобы можно было вполне рассчитывать на должный эффект.
Игнорируют.
Ну ладно, это мы еще посмотрим, кто кого. Любопытно будет взглянуть, как вы сумеете проигнорировать, если переложить эту песенку на оверсайф… А ведь хотелось, аврик свидетель! Вот бы тогда запрыгали!
Официальная часть закончилась, арбитры зашевелились, скользя по сетке, кто-то принес напитки — по кругу пустили сонного викса. Голый полностью развернувшийся хвостик безвольно свисал между чуть подрагивающими задними лапками Одобрительно пофыркивание первых призубивших свидетельствовало о том, что викс откормлен и одурманен на славу. Крутанувшись вокруг ветки, Эльвель с трудом увернулся от прицельно брошенного ореха.
Его по прежнему «не замечали», но неофициальная обстановка позволяла швырнуть наобум пару-другую огрызков, и если при этом случайно — о, чисто случайно! — кому-то заедут по лбу — то кто же будет в этом виноват, кроме тех, кто шляются где не положено?
Оставаться больше смысла не было.
Эльвель нагловато и со вкусом зевнул, зная, что может сделать это вполне безнаказанно, и по отполированной вертикали скользнул вверх, навстречу горячим ветрам. Там его уже ждали.
Впрочем, наверху его ждали всегда.
— Ну как?!
Эльвель фыркнул.
Он мог бы помотать им нервы обстоятельным рассказом о своей неудаче и общем ходе арбитража в целом, о словах, поведении и внешнем виде арбитров — каждой и каждого по отдельности, и о том, какое именно выражение глаз было у него или нее при той или иной фразе — и они выслушали бы покорно и безропотно, и не перебивали бы, и даже не заикнулся бы никто из них о том, что их действительно сейчас интересует.
Вот, пожалуйста, полюбуйтесь! Еще один наглядный пример. Даже здесь.
Неистребимо.
И ведь учишь их, учишь!..
— Можете успокоиться — игры будут продолжены. Просто теперь у чужачек появились другие команды. Не здесь, ближе к горам. Ну, разумеется, и правила тоже будут другими, тут и гадать не надо. Арбитры и сами еще ничего точно не знают — но могу спорить на собственный хвост, что лькис будет нужен и этим!
Спорить никто не хотел…
Рентури нашел его у крайней сетки на верхнее-верхнем — та пустовала давно — ближе к утру. Выпалил, подвизгивая от восторга:
— Они согласны! Эльвель! Правда-правда! Я сам видел вызов на поединок! А квалификация у них — закачаешься! Не то что у прошлых, мы сунулись было внаглую, думали — будет как раньше, те ведь с нулевого уровня начинали, а эти сразу как врезали! Кьюсти руку обожгло, Эсфэйри оглушило, остальных слегка помяло. Какие у них ловушки, ты бы видел! Просто обалдеть! Слушай, неужели нас приняли в ихнюю Корневую Лигу?!!
— Распелся… — Эльвель с неожиданным раздражением обломил тонкую вбок-ветку. Передернул ушами, попытался смягчить: — Просто рангом пониже, на пробу. Корневая Лига… Ха! По мне — так мы и с теми были в лучшем случае на равных.
— Ну — им самим виднее. Пойдешь?
И опять — раздражение душной волной, и нижний ветер ознобом скользит вдоль спины, поднимая дыбом шерсть на затылке.
— Когда?
Показалось — или голос действительно сел?
— Сегодня. Чего тянуть? — И, после зависшей паузы, немного даже растерянно. — Ты что — не хочешь?
Эльвель опустил подбородок, фыркнул:
— Арбитраж все равно опротестует, а Ффэйси не простит, она злопамятна, и это ей дали право первой игры…
Не вышло — Рентури только растерялся еще больше.
— Эльвель, ты что?.. Когда тебя останавливало мнение какого-то там капитана?
Рентури не трепло. Он никому не скажет. Даже если поймет.
Но — противно.
Вот-вот. Она самая.
Смешно…
Нет, тут уж если делать финт ушами — то такой, чтобы ствол перешибло.
— У меня будет ребенок.
— Как?! А-а… Т-ты… От той, что ли?!!.. От скиу?!!.. Так ты что — не шутил тогда? На самом деле?!..
Дикий ужас в распахнутых глазах.
Ничего себе! Что-то ты, Эльвель, сегодня говорить совсем разучился, что ни скажешь — все как в лужу. Перешиб, называется!..
— С-с-с ума с-с-сошел?!! Это шутка была! Ясно?! Просто шутка.
— Насчет ребенка?
— Насчет скиу, безмозглый! Нужны мне ублюдочные полукровки, что я — совсем, что ли?! А ребенок… Какие уж тут шутки. Будет ребенок.
— Поздравляю…
— Ой, как мило! Ему такую новость сообщают, а он ограничивается вялым таким «поздравляю»!
— Теперь ты уйдешь в команду?
— Что — не терпится занять мое место? Не дождетесь!
— Она… знает?
— Нет пока. Она питает великие планы поиметь меня в запасных, надеется, что уж с дочерью-то я от нее никуда не денусь… Наивная.
— А скоро?
— Да вот-вот буквально.Точнее не знаю. Мы с ней долго тогда… игрались. Она из приличных. Представляешь, как Арбитры взбесятся?
— Да уж! Можно представить. А я ведь поначалу перепугался… Не из-за скиу, со скиу бы даже интересно было. Из-за того, что подумал — ты уйти решил. Ну как же — дочь все-таки… Ответственность. В команду берут… Да нет, я знаю, что просто так ты не уйдешь, даже и не в запасные не уйдешь, ты не такой, но — ребенок… Слушай, а тебя не обяжут?
— Ха! — Эльвель фыркнул. – Очень даже надеюсь, что попытаются. Хоть повеселюсь, а то скучно последнее время.
***
Джуст.
Большая арена Алькатраса.
Стась.
— С этим не церемонься — он маньяк. Сразу вырубай, не пытайся уйти в оборону. У него пробой еще тот!
— Да ясно мне, ясно…
Влажное полотенце мазнуло по лицу, свисток резанул уши и тут же сильным толчком Стась буквально швырнуло вперед, в центр ярко освещенного круга. Видимого ограждения у ринга не было, лишь управляемые силовые поля, что эффективнее.
И эффектнее.
Или надо говорить не «ринг» а «татами»? Впрочем, нет — татами вроде бы квадратная… или квадратный? Черт его знает, корни-то у этих драк явно откуда-то из Поднебесной, боксом здесь и не пахнет, а в самом слове «ринг» есть что-то неистребимо древне-имперское, джентльменское, вымершее, словно динозавры или рыцарский кодекс. Сейчас такого не производят, а империя сохранилась лишь Рассветная, и она — дело тонкое…
Стась еще не успела устать — «маньяк» был только третьим, делов-то! Руки у него работали как поршни, и он так стремился вперед, что о защите не думал. Стась вырубила его чистенько, на восьмой секунде. Вырубила жестоко и наверняка, позволив напороться на собственный же поршень со всей дури — убийц она не любила.
Расслабилась, обвиснув в силовом коконе. Она еще не устала, но зачем без нужды выпендриваться? Закрыла глаза.
— С этим не спеши, помотай на длинной. У него — капоэйра, выглядит красиво, но выдохнется быстро. Он не опасен, так что устрой спектакль, пусть народ порадуется, ясно?
— Да ясно мне, ясно…
Акробатика — штука красивая, кто же спорит? Прыжочки, кувырочки, ножнички-мортальчики там всякие. Зрелищно. Гораздо более зрелищно, чем Стойка-тени-за-спиной. Да только вот имеется два «но», как же без них. Первое — сил забирает уйму. А Стойку тени можно, между прочим, сутками держать — и ничего.
А второе «но» — время.
Зрелище будет восхищать первую минуту. Ну — две, от силы. Потом вызовет скуку. Потом начнет раздражать.
Имидж — штука гораздо более нужная, чем сила или даже зрелищность. И если его нет — его нужно создать. Так сказал Бэт, и кто она такая, чтобы спорить? Сруби она этого циркача на первых секундах — и не вызвала бы ничего, кроме смутного раздражения: тупой варвар победил утонченную красоту. А вот когда на девятой минуте вымотанный акробат завалился сам от легкого едва-едва намеченного толчка — ей аплодировали даже те, кто потерял на ее победе деньги. Теперь это выглядело как победа скромного простого парня над задавакой и выпендрежником.
Забавно.
Но что вы хотите? Хитч — скорее шоу, чем спорт.
— …В атаку не лезь, пусть сам нарываться начнет, и помни — он левша.
— Да помню я, помню…
Снова свисток. Пружинящий мат под ногами, шипение рассекаемого воздуха. Левша он там или не левша, это еще эриданец надвое сказал, а вот ноги у мальчика — ого-го! Опасные ноги.
Двадцать секунд. Двадцать пять. Тридцать…
Глухая защита, шаг вперед, шаг вправо — и все.
Блок, нырок под удар, разворот от другого.
Перерыв тридцать секунд. Время для желающих сделать дополнительные ставки. И как только они успевают – эти несчастные секунды пролетают коротким вдохом…
Блок. Разворот. Нырок. Шаг влево. Шаг вправо. Словно странный парный балет. Без музыки, на цыпочках. Вторая минута…
Двенадцать раз она пыталась его подловить. В среднем — каждые пять-семь секунд, вложив в атаку все, что только могла, все, чему учили на курсах и в чем последнюю неделю даже во время сна натаскивал ее Бэт. Раскрывалась, подставляясь так, что должен был среагировать даже и самый нерешительный. Красиво, грамотно — и безрезультатно. Подловить удалось лишь на самом финале четвертой минуты, совершенно неожиданно. Стась чуть было не прозевала, но тело само среагировало.
Бэт не стал ругаться и говорить: «Ведь я же тебя предупреждал!», умный он. Хмыкнул только: «Не пережми». Быстро размял затвердевшие икры, прошелся по плечам.
— Черт, этой не знаю, будь начеку…
Пятая? Или нет — уже шестая. Явная дилетантка, непонятно даже, как она добралась до финала, пусть даже и среди не-центровых.
Стась справилась с ней за двадцать две секунды, да и то только потому, что первые двадцать прощупывала на дальней дистанции, всерьез ожидая подвоха.
— Заставь его побегать. У него дыхалка слабая. Займи центр и погоняй по кругу, ясно?
— Да ясно, ясно…
Яркий свет. Боль в сведенных пальцах. Почему-то — только в пальцах.
И — сквозь нарастающий звон в ушах:
— Этот — вообще не соперник, он после травмы. Сделай ложный выпад ниже пояса — он их боится до судорог. Ясно?
— Да ясно, ясно…
Свист. Онемевшее плечо. Парень, встающий и снова падающий на колени, запутавшись в собственных ногах.
Восьмой?
Девятый?
Отборочные игры — это марафон. Скорее на выносливость, чем на умение.
Фрагменты… Свист. Звон в ушах.
Звон — это после того, длинного, задел-таки по уху, еще чуть — и в висок было бы. По касательной, правда, только кожу свезло, но никаких сотрясений быть не может, не ври, Зоя, ты отлично знаешь, что поташнивает нас по совсем другой причине…
— Все, хватит!
Махровый халат с капюшоном, огромный, как плащ-палатка, обрушивается на плечи всегда неожиданно. Только-только сумеешь войти в ритм, настроиться на длинную дистанцию, и сразу — бац!
Первое время Стась пыталась сопротивляться. Негодовала, возмущалась, взывала к совести и меркантильности и пыталась выпутаться из мягких тяжелых складок. Выпутаться не удавалось. При продолжении же активного сопротивления Стась, к вящему для себя неудовольствию, обнаружила, что длинные рукава халата при желании легко превращают его в смирительную рубашку.
— Два пропущенных в колено, один в бедро, шесть в корпус и один в голову. По-моему — вполне достаточно.
— В голову по касательной, а это не считается!
— Видел я, по какой касательной.
Бэт голоса не повышал, однако спорить с ним желание пропадало. К тому же если посмотреть с другой точки зрения…
Вот, например, переработает она, увлечется, зазевается — и сломает руку. Сорвется с марафона, пропустит как минимум неделю…. Для нее это будет просто болезненным переживанием, неприятным, но коротким, а для Бэта и его команды — финансовой катастрофой. Они же все только на нее и рассчитывают, вон сколько в нее сил и средств вбухали, один универсальный тренажерно-массажный комплекс Хорста чего стоит, и если сейчас она вдруг повредит себе что-нибудь серьезное — это будет с ее стороны просто черной неблагодарностью. Пожалуй, что даже подлостью это будет.
Она вытерла предложенным полотенцем лицо, покосилась виновато. Вздохнула.
— Извини…
Он, похоже, разозлился.
Это не было чем-то необычным — настроение у него менялось стремительно и непредсказуемо. Во всяком случае она уже давно перестала даже пытаться понять, что именно может его развеселить, а что огорчает — все равно не угадаешь. Хотя некоторые закономерности прослеживались – он, например, почти что всегда злился после окончания боев, и она никогда не могла понять причины, потому что злился он вне зависимости от результатов, причем как самих боев, так и тотализатора.
Нет, он при этом не ругался, не рычал на нее или других, не топал ногами. Наоборот. Он становился очень-очень вежливым, говорил медленно и тихо, почти ласково, и беседу при этом мог поддерживать вполне осмысленную, так что первое время она даже не понимала, что это он так злится. Пока случайно не заглянула во время одной из таких бесед в его глаза. И не замолчала на полуслове, задохнувшись…
— Пошли, погреемся. Заминку сегодня я тебе сам сделаю, так будет надежнее.
Она ничего не ответила, боясь неверным словом разозлить его еще больше. Осторожно кивнула.
Это не страшно. Это даже хорошо. Массаж на него всегда действовал успокаивающе, еще одна странная закономерность, пока что не имевшая исключений. Он никому не доверял этого дела, собственноручно расстилая Стась на теплом камне и выжимая крепкими пальцами из ее тела воспоминания о ринге до самой последней капли. И не только из соображений конспирации — во всяком случае у Стась были на этот счет серьезные подозрения. Слишком уж умиротворенным становился он потом.
А еще немного позже, проваливаясь в горячую, пахнущую распаренным деревом темноту, Стась даже рисковала привычно пошутить и бормотала с расслабленным удовлетворением:
— Ты — чудовище…
А он смеялся. Нормально вполне смеялся. Почти довольно.
И глаза у него были нормальные.
Кому горе….
Мир Земля. Ян.
— Имя.
— Ян Зеленский.
— Возраст?
— Двадцать лет…
— Род занятий?
— Старший декоратор Дворца.
У дознавателя очень спокойный голос… и лицо тоже. Словно они не в Службе Дознания, а где-то в зале перед балом встретились. И беседуют о пропусках и работе штрафных команд… или о летнем дворце.
— Вы преданы Империи?
Нет, все-таки обстановка непохожа… Перед балом декоратор обычно не сидит, пристегнутый к креслу… и не лежат на его висках чьи-то горячие пальцы, от которых по голове растекается неровное покалывание…
— Расскажите о вашей связи с так называемой Темной Лигой.
Преисподняя… Страх схватил за горло, как тугая петля. Даже дыхание сбилось. Лига… Этого обвинения он не ждал. Снисходительность к штрафникам, за которую у него уже два предупреждение висело, дуэль, даже присвоение финансов — эти обвинения были привычны, на это у него есть ответ. Но Лига? Лига — это значит, допрос пойдет всерьез. Лига — это даже при оправдании подозрение останется. Лига — это страшно…
— Я не связан… ни с какой Лигой.
Дознаватель поднимается. Свет становится ярче. Еще ярче… и приходится закрыть глаза. Совершенно неожиданно ему приходят на помощь, правда, странную — на глаза ложится глухая черная повязка.
— Что вы…
— Молчать, пока вас не спросили, — тон дознавателя по-прежнему ровен и сух, только слышится совсем близко. И теперь не посмотришь. Зачем завязали глаза? Чувствуешь себя беспомощным… слепым. Почти как на алтаре. Ну-ка, спокойнее. Пока говорят «вы», не тронут… А он может потянуть время, и тогда Жан сможет… не думать, не думать. Эти пальцы — это ведь телепат? Читают мысли? Не думать про Жана.
— Так вы знаете о Лиге? — голос слышится уже слева…
— Нет. Слышал.
— От кого?
— Просто слухи. Во Дворце всегда много слухов.
— Не пытайтесь ссылаться на свой статус, Ян Зеленский. Сейчас вы просто подследственный. И в ваших интересах говорить правду. От кого слышали? Постарайтесь припомнить.
Как кот с мышкой. Хотите правды? Пожалуйста!
— От дознавателя Елены Бруннер. От заместителя моего… От компании вампиров на балу — имен не знаю, но по приглашениям можно найти. От штра…
Проклятие, не успел остановить язык. Штрафникам еще только допроса в Службе Дознания не хватает!
— Ну?
— От многих. Проще сказать, кто не сплетничал о «преступлениях против Императора и порядка»
— Ваша невеста принадлежит к Темной Лиге?
— Нет.
— Вы так уверены?
Не уверен. Анжелика… Лика… Он знал, чувствовал, что не все так просто с Ликой, что за ее «кое-кому надо помочь» скрывается что-то крупное, но… не думать, не думать. Он законопослушный подданный, он ничего не скрывает, просто думать будет про другое.
— Уверен. Анжелика никогда не говорила и не делала ничего противозаконного. Она предана Повелителю и своему клану…
Лика… нежные губы и шелковые волосы, горячие руки… и растерянные глаза, когда в разгар поцелуев на пол вдруг падает несколько ножей, и негодующий шепот, что из-за него у нее полностью пропадает самоконтроль… Лика…
Пальцы на висках чуть вздрагивают, и покалывание становится болью. Пока терпимой.
— Похоже, вы не слишком откровенны со Службой Дознания, подследственный Зеленский, — голос становится иглой… иглами… они впиваются в руки у локтей, под кожу льется вязкий холод… — Это поможет вам быть искренней.
Кому радость.
Мир Земля. Зоя.
— Почему нельзя? — Зоя почувствовала себя так, словно ей испортили праздник. — Гэс, ведь подозреваемых как хочешь можно! Все знают!
Да что за сволочизм? Эти дни она летала как на крыльях — и Лигу к ногтю наконец прижали, и Дим про свою дрянь узнал много хорошего — узнал, что она, Зоя, права была насчет феникса и ненаглядного Лешика. Права! Она права, так-то вот! Она даже увязалась за штурмовым отрядом, и угадала же! Это она, она прижала эту мерзавку! Как почуяла. И хоть не вышло прикончить своей рукой, зато Зоя лично, своими глазами видела, как Дим прихватил свою бывшенькую. Вот радости было… А сейчас, если хорошо попросить, братец, может, и поиграться даст. Если с умом, если вовремя подойти… то ты у меня узнаешь, дрянь такая, как портить принцессе настроение своими подарками. Только надо чуть выждать — пусть братик сначала сам на этой дряни отыграется. Пару деньков подождать… а потом он обязательно отвлечется и можно будет разрешения попросить. Ну в крайнем случае, тайком пройти. Никто не стукнет, проверено… Вон к Лешке сколько раз тогда шастала, и ничего, сошло ж. А пока можно с кем-то другим поразвлечься. Арестовано-то много.
Так что в Службу Дознания она примчалась еще с утра, забыв и про «выход», и про все остальное… одежду специальную подобрала.
И вдруг — ее не пустили на первый же допрос!
— То, что знают все, не обязательно правда, — терпеливо ответил дознаватель Гэс. — Милорд Дензил дал указание, что «можно» только после приговора. В крайнем случае — когда есть железные доказательства. А тут пока одно подозрение. Вот обследуют его телепатически, выкопают связь с Лигой (если есть), выжмут нужную информацию — тогда и можно будет… Возможно!
— Но…
— А пока нет.
— Но почему?
— Да потому! От ваших развлечений подследственный скорей всего рехне… м-м-м… потеряет рассудок, а в спятивших мозгах даже телепат ничего полезного не выкопает. Потому и запрещено нам… временно…
— Ну тогда я хоть поговорю с ним. А?
Он у меня и разговор нескоро забудет!
— Нельзя… Зоя… ваше высочество… Просто нельзя. Донесут.
Вот дрянь!
— Ну хоть посмотреть? М-м-м?
Кто откажет принцессе?
Во всяком случае, не дознаватель третьего ранга. Так что время для свидания с высокомерно-почтительным красавчиком Зоя получила быстро. И даже успела немного с ним пообщаться. Правда, эти поганцы-подлипалы никакого инструментария не дали, пришлось развлекаться больше обещаниями… да и то не вышло надавить как следует — только нащупала, чем его зацепить, как Дензил заявился. И вежливо так предложил вернуться во Дворец. Шефа дознавателей Зоя не то чтоб побаивалась, но…
В общем, пришлось уйти, не позабавившись как следует.
Но одну шалость Зойка таки себе позволила. Наклонилась поближе — близко-близко, чтоб ощутить дрожь — и шепнула в самое ухо:
— Скоро встретимся… Я даже брата твоего в гости приглашу.
Недобрые сны…
Мир Ангъя. Алекс.
Нет!
Он рванулся… но понял, что снова скован. Попытался дернуться — бесполезно, перенестись… и, холодея, осознал, что снова бессилен. Магию отобрали. Опять отобрали. А она тонула в нескольких метрах от него, тонула в чем-то белом, в ледяном каком-то крошеве, задыхалась, билась… и откуда-то он знал, что это все, что она больше не воскреснет, все, все… и не мог даже руку протянуть!
Лина-а!
Белая волна накрывает лицо… темные глаза.
Лина!
Леш захлебнулся криком… и проснулся. Ночь. Темнота, прорезанная высокими узкими прямоугольниками «окон». Тишина.
Тишина. Только грохот сердца и хриплое дыхание — его…
Еще секунду темный морок сна цепко держал его в холодных лапах — он машинально обвел взглядом пол, ожидая увидеть белый ковер льда и полынью с холодным ледяным крошевом… белесую не-воду, в которой пропало ее лицо…
Он приподнялся на локте — ничего. Обычный пол, из теплого коричневатого камня… мягко светящиеся плинтусы окаймляют стены… «зеленая стена», увитая десятками разных растений, навевает прохладу и свежесть. И никаких белых кусков льда.
Сон.
Это был сон? Такой реальный? Алекс опустился на постель, машинально потирая грудь. Сердце вспомнило, что такое боль, и теперь ныло, будто назло всем врачевателям. Что ж такое… Второй… нет, уже третий кошмар с начала ночи. Ну да, третий. Первый сон был мутным и неопределенным — серое нечто, очень похожее на дайи из мертвого Дайомоса, душным липким облаком окутывало длинный мост… и в этом сыром сумраке мост постепенно начинал таять… трескаться… ломаться под собственной тяжестью. Не перейти на другой берег, не успеть. Не успеть…
Он проснулся со странным чувством потери. Полежал, рассматривая потолок. Встал бы, но здесь не Лига, и не сваришь ночью зелье, не наведешь порядок в планах, если не спится. Это чужой дом. Добрый, но чужой, и не стоит беспокоить хозяев. Надо спать. Силы нужны, ведь каждый день спрессован в десятки разных дел. Скоро домой… Надо спать. Уснул…
Второй сон был похуже первого — раненая жар-птица отбивалась от стаи ворон. Металась по какой-то незнакомой пещере, и все ближе заваленное камнями дно, и все тяжелей полет, и все хуже слушаются крылья, роняя золотисто горящие перья вперемешку с каплями крови. Проснулся от того, что трясли за плечо — оказывается, кричал и разбудил Макса. Кое-как выпроводил встревоженного друга и долго сидел, глядя в зеленые извивы растений. Потом первый раз потянулся за крохотным полупрозрачным баллончиком. Брызнул себе в лицо душистым лимонным спреем, досчитал до тридцати… и провалился в сон, глубокий и как считалось, без сновидений.
И вот теперь это…
Лина. Что-то случилось с Линой… Неужели?
… И черная явь.
Мир Земля. Лина.
— Дрянь.
Лина устало подняла голову.
На этот раз Повелитель не сдерживался, и комнату затрясло. По ближайшей белой стене поползла огненная полоса.
— С***! — на узкую постель падает кристалл. Обычный шестигранник со служебной маркировкой.
Лина закусила губу — ее кристалл. Просто оставила на память. Там Леш… Она хранила запись в своей комнате, в Лиге.
Нашли.
— Куда вы открыли пробой? В какой мир? В какой, дрянь? — разъяренный Вадим не ждет ответа, но комнату трясет, как самолет в воздушных ямах, стены лихорадочно меняют цвет в нестерпимо-радужные переливы, и Лина зажмуривается, когда кристалл у ее бедра вдруг взрывается мельчайшей хрустальной крошкой…
— Я уничтожу тебя за это.
Его голос еще звучит в белой комнате, когда он исчезает в черной вспышке, еще звучит, отдаваясь от зачарованных стен:
— Я уничтожу тебя… уничтожу… я тебя уничтожу…
Спасенные..
Мир Земля. Этьен.
— Этьен, проведен переучет продуктов. При данной численности хватит на полгода. Если…
— Хорошо, рассчитывайте.
— Этьен, мы провели переучет… уточнен список погибших. Двести двадцать семь человек. Вывесить список?
— Да. И в другие убежища передайте. Тоже ведь хотят знать…
— Есть.
— Этьен, к нам просится та группа, из Ирландии. Радикальная группировка… Кого отрядить на переговоры?
— Не знаю. Подожди…
Этьен потер лицо. Сколько он уже не спит? Двое суток? Или больше? Он был просто не готов к этому… Как они справлялись — Сергей, Петр Валерьевич, Алекс — с той лавиной дел, которые рушились на голову ежеминутно? Как он вообще влип в это? В это… руководство? Почему, черт возьми, в их убежище не нашлось кого-нибудь постарше и поопытней? Как же ему не хватает к спокойной сосредоточенности Сергея, неукротимой энергии и предусмотрительности Лешки, уверенности учителя. Они бы справились со всем: с тем, что в убежище не хватает места, и приходится спать по очереди, в две смены. С тем, что аварийная телепортация разделила семьи, и штаб осаждают матери, умоляющие отправить их к детям, и мужья, требующие воссоединить их с женами и ребятишками. И сколько ни объясняй, что требуется затаиться на время и даже связь держать по минимуму, они только смотрят умоляющими глазами и упрашивают. Если не переправить, то хоть узнать, где родные! С тем, что два мага подрались (нашли время, придурки!) чуть не обрушили потолок в спальне второго уровня, и теперь надо как-то наказать одного за провоцирование конфликта, второго за несдержанность. С тем, что у порога постоянно толчется команда особо деятельных, требующих отправить их на разведку или отлов «языков» и очень обижаются, когда им предлагают вместо этого отправиться на сортировку продуктов и наладку освещения… С тем, что в лазарете лежат три десятка раненых, а все лекарства, оставленные в этом чертовом убежище, закрыты кодом, который неизвестно кто должен был сообщить, да так и не сообщил. И теперь пятерка лучших «ломщиков» чар без перерыва на отдых пытается вскрыть этот **** «сейф», чтоб его! Хоть бы кто-то помог… Хоть бы Алекс скорей вернулся…
— Этьен, новости.
— Хорошие или плохие?
— Как сказать. — Тони был явно растерян. — Нас эльф нашел. Мальчик этот, который с Марком вместе «прыгнул», его сын. Эльф его подлечил как-то по своему… и он пришел в себя. Так вот, он сказал, что Огневу скорей всего, взяли. Все остальные в той последней группе погибли. Феникс отправила мальчишек на последнем телепорте.
— Так.
Усталость вдруг перестала каменно давить на плечи. И глаза… они не перестали болеть, словно в них песку насыпали, нет, но это было уже неважно. Значит, вот как… Сергей, Петр Валерьевич… Лина. Ну что, Этьен, мечтал свалить с себя ответственность? Привык, что рядом всегда есть тот, кто решит за тебя? Кто-то умнее тебя, опытнее, кто-то более предусмотрительный и знающий?
А вот получи. Нет больше никого постарше, ты один. А значит, придется тебе самому стать предусмотрительным, решительным и знающим. И прекратить ныть, черт побери!
— Так… Собирай совещание, Тони.
Приз фениксу…
Мир Земля. Лина.
В этой комнате, конечно, не было ни окон, ни часов. Но то, что близится время очередного ежедневного визита Повелителя, она чувствовала, даже не открывая глаз. Гордись, феникс, к тебе он приходит чаще, чем к брату…
Но гордиться не хочется.
Ничего не хочется.
Он приходит ежедневно.
Сотворяет себе кресло, потягивает сок… уже не угощая ее, и беседует… Беседует… Если это можно так назвать. Каждый разговор — как пытка. Повелитель умен. И знает, куда бить. Он находит не только уязвимые точки, было б легче. Нет. Повелитель словно видит самое дорогое, то, ради чего давно мечтавшая о смерти девушка цеплялась за жизнь, находила силы любить и верить, то, что составляло ее суть, ее душу.
И растаптывал одно за другим. Безжалостно и аккуратно, с несвойственным Ему хладнокровием.
Ей некуда было деться, негде укрыться, невозможно сопротивляться… только терпеть.
Еле слышное движение воздуха. И давящее ощущение чужого взгляда. Пришел.
— Опять валяешься, Лина? Даже Повелителя не поприветствуешь?
Белое кресло, оранжевый бокал…
— Сегодня поговорим о твоей глупости…
Она молчала, но это становилось все трудней…
— На что ты клюнула? На лицо? На зеленые глазки? Он красавчик, кто спорит… Этого хватило?
Ты же при дворе не смотрела даже на темных эльфов! Что ты в нем нашла, феникс? Что в нем было такого, чтобы разрушить свою жизнь?!
Что? Лина вспомнила тепло, которое грело ее при взгляде на спящего Леша… Жар, плавивший сердце при взгляде в его глаза. То, как разом отодвигалось рядом с ним все плохое и темное, что приносила жизнь… Разве это была жизнь — до него?
— Ах да… Любовь… — в голосе Вадима это слово прозвучало глумливой насмешкой. — Любовь… Лина, ты и правда такая дура?
Дура, милорд… Но вас это не касается.
— Идиотка… — почти ласково сказал Повелитель… — А ну-ка, поиграем в десять вопросов. Знаешь, почему Леш в постельке был такой неумеха? Ты помнится, даже жаловалась… Не догадываешься? Посмотри сюда. Это Сашенька, тоже из ведьм, светлых причем. Красавица, а? Кровь русалки, не какая-нибудь. Леш полжизни ее любил, лет с двенадцати, ни на кого больше не смотрел, так что опыта ни с кем не набрался. Верный до психоза. Смотри, смотри! А зеркало дать? Ты серьезно считаешь, что мой ненормальный братец мог после Саши полюбить тебя?
Тебя — темную ведьму?
Тебя — свою тюремщицу? Убийцу?
Тебя?!
Если и впрямь думаешь, то ты глупей, чем я думал!
Он смотрел безжалостными светлыми глазами и насмешливый низкий голос бросал фразу за фразой:
— Ну-ка, припомни, кто кого в постель потащил? Ведь не он же, правда? А когда он впервые тебя о чем-то попросил — до или после? Вспомни! А хоть раз он тебе отказал? Так ты уверена, что это любовь, а не плата натурой за крохи свободы, за защиту? А?
Лина стиснула зубы: это неправда. Это все неправда. Нет…
Но слова Вадима были пропитаны какой-то жуткой убедительностью и въедались как кислота. Гипноз? Проклятье!
Идите вы к дьяволу, милорд!
Вадим насмешливо скривил красивые губы:
— Наверняка сейчас ты думаешь, что я ничего не понимаю. Не понимаю, правда. Со стороны Леша все понятно — он пользовался, чем мог, тем более за свободу и союз с Темной Лигой чего не сделаешь?! Но ты-то на что повелась?
Забавно… если б я к нему мужчину назначил, он бы что, тоже страстную любовь разыграл, или на дружбу поставил? Знаешь, дружить у него тоже хорошо получается… Бэзил, дурак, так и молчал про своего друга, пока не рехнулся… Знали б дознаватели раньше…
Он нахмурился — еле заметно, зло, и вдруг все его насмешливое спокойствие исчезло.
— Не надейся.
Что-то дернуло ее вверх, перышком бросило вперед, почти вплотную, так, что она почувствовала Его дыхание…
— Не надейся. Ты от меня никуда не уйдешь — никуда, слышишь? Ни в Лигу, ни в смерть, ни в безумие! Ни в прошлое, ни в будущее, ни в Преисподнюю, дьявол ее забери! Ты останешься здесь. Пока не поймешь, что сделала ошибку, выбрав не тот путь, пока не пожалеешь об этом всей душой, пока не раскаешься! Поняла? Ты поняла меня, лживая дрянь?
Серый лед истаял в огне, бешеном, нечеловеческом, алом… Несколько секунд, пока он смотрел вот так, глаза в глаза, она не дышала…
Пережидая ставшую привычной боль, Лина кусала губы и пыталась отвлечься… (Феникс с каждым днем все безжалостней требовал пищи, и даже просто лежать тихо было нелегко… Лежи тихо. Дыши ровно. Попытайся съесть, что дают. Лучше постарайся, потому что умереть тебе не дадут, а насильное кормление мерзость. Почти как изнасилование). Тихо-тихо, все, уже все… Он ушел. На сегодня.
Отвлечься…
Не думать о Леше. Здесь — не думать…
Что ж Вы так беситесь, милорд? Почему продолжаете меня ломать? Вы же все знаете, ваши телепаты взломали мою защиту за пару часов. И вытянули все, что я знала. Даже это, про мир Ангъя. И про Леша все знаете… Проклятье, как теперь… что же теперь будет? Ведь теперь он просто перекроет переход из этого мира не пустит команду обратно. Это же так легко… просто не пустить.
Или… или все же пустит? Он мстительный и расчетливый. Он не позволит брату снова скрыться где-то в чужом мире. Нет-нет, не позволит… Даст войти… и сразу в клетку. Так ведь можно… А потом будет новая всепланетная трансляция казни «преступников против Императора и Порядка». Так? Для казни вовсе не обязательно выпускать из клетки. Никакого риска…
Белый пол вдруг становится ледяным — до остановки дыхания. Размытым в дрожащей пелене… Что это, слезы? Глупо плакать сейчас — не поможет. Но их не остановить, текут и текут, и остается только плотней прижаться лицом в это белое, пряча от всевидящих камер…
Леш, Леш, Ле-ша… высшие силы, ну вы ведь есть! Вы должны быть! Ну пожалуйста, сделайте так, чтоб Леш не влип в эту дьявольскую западню! Пожалуйста… Леш ведь умный… Он же поймет, если что не так? Сможет что-то придумать?
Я ведь ничего не могу. Ни помочь, ни скрыть, ни даже с собой покончить! Преисподняя…
Что вам надо от меня, милорд?
Раскаяния? Почему вы так хотите, чтобы я признала, что ошиблась? Что зря отказалась от зла? Почему?
Почему?!
Потому что Зло — это Вы?! Потому, что боитесь, что тогда, много лет назад, выбрали неправильно?! Отказались от себя, от Света и теперь мстите тем, кто выбрал другое?!
Я бы сказала «будьте прокляты», но вы и так… прокляты…
Один течет волной живою,
По камням весело журча,
Тот льется мертвою водою…
А.С. Пушкин. Руслан и Людмила
Маринка не знала, радоваться ей или печалиться. Уроки домоводства, которые давала ей старуха, усваивались легко, играючи. Про себя она назвала это простейшей бытовой магией и обнаружила в себе недюжинные к ней способности. Авдотья Кузьминична объяснила это очень просто: недаром Маринкину бабушку считали немножко колдуньей, а способности эти передаются по наследству. Но она сразу предупредила, что за несколько дней ничему толковому ее не выучит, а на три года оставаться уже не предлагала.
В каждом ее слове Маринка искала злой умысел. Зачем учит? Хочет обмануть, усыпить тревогу и недоверие. Зачем кормит? Так на убой, в прямом смысле на убой! Почему не зовет учиться дальше? Так Маринке жить осталось несколько дней, какие уж тут три года!
Притворялась старуха очень искусно, иногда Маринка даже сомневалась в правильности своих выводов, настолько ей бывало интересно и в некоторой степени уютно. Авдотья Кузьминична знала очень много, некоторые ее фразы становились для Маринки откровением, хотя и были высказаны простыми незамысловатыми словами.
Прорывом в их отношениях стала, как ни странно, именно Маринкина идея. Нет, ей не надоедало смотреть в блюдечко на Игоря, она могла бы часами наблюдать за ним и нисколько при этом не скучать. Но старуха замучила ее едкими насмешками, да и природное любопытство пересилило иллюзию: Маринка решила испытать волшебное зеркальце по полной программе. Египетские пирамиды и джунгли Амазонки недолго ее развлекали, родительский дом вообще не тронул ее воображения, и собственная пустая квартира не вызвала тоски и желания вернуться домой. Единственное, что остро ее кольнуло, — это вид выключенного компьютера, одинокого и уже покрытого легким слоем пыли. Вот чего ей здесь не хватало! Так захотелось пробежаться пальцами по клавишам, посмотреть, как медленно начинает светиться монитор, проверить почту, заглянуть в Интернет…
Правы те, кто считает компьютер чем-то вроде наркотика, эта штука привязывает к себе, становится незаменимым инструментом на все случаи жизни. Конечно, каждому свое, и просиживать ночи напролет за игрушками Маринка для себя интересным не считала, но все остальное — от кулинарных рецептов и новостей до профессиональных проблем и их решений — было связано с компьютером. Отправляясь в магазин, она список продуктов печатала на принтере, а не писала на листочке. Она не покупала книг, а читала их с экрана, слушала радио и смотрела фильмы только через компьютер, общалась с друзьями по ICQ и звонила по телефону, используя Skype.
«Эх, сейчас бы увидеть окошко Рамблера!» — отчетливо подумала она и очень удивилась, когда блюдечко вместо унылого интерьера ее комнаты высветило знакомый логотип поисковика, мелкие, едва различимые буквы и рекламные баннеры. Маринка подпрыгнула от неожиданности и чуть не вскрикнула от радости.
— А ну-ка сделай мне разрешение шестьсот сорок на четыреста восемьдесят! — не особенно рассчитывая на успех, потребовала она.
Картинка увеличилась в размерах, так что буквы стали вполне читаемыми.
— А теперь покажи страничку с поиском… ну, скажем, «свадебные обряды».
Блюдечко задумалось на секунду и выдало список найденных Рамблером страниц… Это невозможно. Маринка отлично знала, как работают поисковые системы: такой страницы, которую она получила на странном круглом экране, в природе не существует. Это не египетские пирамиды и не Ниагарский водопад. Поисковик должен получить сигнал и произвести выбор, это не односторонняя система! Значит, блюдечко умеет посылать сигналы на вход компьютерной программы?
Ни сияние перелет-травы, ни загадочное вращение избушки, ни даже изображение Игоря на серебряной амальгаме не казались Маринке настолько волшебными, как этот виртуальный, мысленный сигнал, переданный железному мозгу неизвестного сервера, находящегося за тысячи километров отсюда.
— А открой мне ссылку под номером три… — замирая от удивления, попросила Маринка.
И ссылка открылась! Это было уже не так невероятно, все же показать готовую страницу не сложней, чем Вестминстерский мост через Темзу, но все равно — это здорово!
— И-есс! — Маринка потрясла сжатым кулаком, и ее радостный вопль старуха не оставила незамеченным.
— Что это ты такое там обнаружила? — она свесилась с печи и насупила брови, стараясь рассмотреть изображение в блюдечке.
Маринку распирало от удивительного открытия, и она не стала скрывать его от старухи:
— Отсюда можно выходить в инет! Вы и представить себе не можете, как это круто!
Авдотья Кузьминична ловко спустилась с печки и присела рядом с Маринкой.
— Ну-ка показывай, что такое твой инет… — проворчала она как будто недовольно, но Маринка успела привыкнуть к ее бурчанию и давно поняла: за недовольным тоном прячется любопытство, а иногда и искреннее, почти детское восхищение. О возрасте старухи она боялась даже подумать, но было удивительно, что живость, интерес к жизни и к людям не проходят с годами. Маринкина бабушка тоже не слыла занудой, но до задора Авдотьи Кузьминичны не дотягивала.
Маринка честно рассказала об инете, что знала и что о нем думала, показывая примеры в волшебном зеркальце. Старуха качала головой и чмокала губами, а в конце непродолжительной лекции выдала:
— Да, надо же, какую вещь сотворили! Весь шарик паутиной оплели…
Маринка на секунду задумалась и вспомнила, что слов «всемирная паутина» не упоминала…
— А вы… знаете английский язык? — спросила она старуху.
— Я знаю все языки. Но имела в виду не название. Просто похоже на паутину, где-то дергают за нитку, а на другом ее конце она отзывается. Ты бы назвала это информационным полем, но я-то таких слов не знаю. Да, если в это поле сунуться, да еще грубыми руками… Большие дела можно делать и больших бед натворить… Спасибо за науку, теперь знаю, чего опасаться и где ответы на вопросы искать.
Маринка очень гордилась собой: ей казалось, что старуха знает все на свете и ничего нового сообщить ей нельзя.
— А сама-то ты чего там искала? — неожиданно спросила Авдотья Кузьминична, и Маринка решила, что это тот самый повод для расспросов, которого она так долго ждала. Но как спросить и не выдать себя? Не показать, что ей известны старухины планы?
— Нам сказали… нам объяснили, будто есть способ избежать неминуемой смерти…
— Неминуемой смерти? Это интересно! Ну и что же вам объяснили?
— Что смерть можно обмануть, провести обряд «умирания». Для девушек это свадьба, а для мужчин — инициация…
Старуха хохотала. Она хохотала до слез, которые путались в ее многочисленных морщинах на щеках, и вытирала лицо высохшей рукой. Маринка хотела оскорбиться, но старуха вдруг стала серьезной и немного злой.
— Да, есть такие обряды. И кто же вам об этом рассказал?
— Один колдун.
Глаза старухи сузились, и губы расползлись то ли в улыбке, то ли в оскале. Она подумала немного, ничего на это не сказала, но про обряды продолжила без напоминания:
— Ну так что, чем же тебе свадебный обряд не угодил? Или думаешь, какое-нибудь особенное волшебство для этого требуется? Ты ж замуж собираешься!
— Я? — Маринка смутилась. — Я как-то об этом и не думала… Сейчас это не модно… И потом, я уже была замужем однажды. Да и не сватал меня пока никто.
Маринка потупилась, а старуха усмехнулась своим неизменным «ха!».
— Не сватал, так посватает, не боись. Вот и справим свадебку, хочешь? Я тебе платье сошью, никто такого в жизни не видывал. Гостей позовем, столы накроем.
— Ну… разве так можно… — Маринке вовсе не хотелось, чтобы Игоря кто-то принуждал на ней жениться. Да, она когда-то считала, что замужество не для нее. Когда-то — это еще неделю назад. Но бабушка нагадала ей свадьбу, и мысль об этом прочно поселилась в голове. И жить с Игорем — таким надежным, таким умным и таким дорогим — это, наверное, очень здорово. Но как жить?
— Я тебе так скажу, — прервала ее размышления старуха, — у тебя выбора-то нет. Или замуж пойдешь, или сгинешь. Так что не думай много-то. И никто твоего ненаглядного неволить не станет, сам прибежит, даже если про ребеночка ничего знать не будет.
— А… — Маринка поперхнулась, — а про какого ребеночка?
— Вот через полмесяца узнаешь, про какого, — хихикнула старуха.
Маринка не успела переварить это сообщение, как неожиданно вспомнила: Игорь! Ему, как и ей, грозит смерть! И одной свадьбой дело не обойдется. Обрадовавшись разговорчивости старухи, она не побоялась задать и этот вопрос:
— А для мужчины? Нужен этот самый обряд инициации?
— Да, и такой обряд имеется. Жестокий обряд, не всякий в живых остается, но после него охотник становится бесстрашным и неуязвимым. А некоторые начинают понимать язык зверей и птиц. Только сейчас мужчины уж больно хилые пошли, трусливые и духом слабые. Какие из них бесстрашные охотники?
— И как? Чтобы избежать смерти, нужен именно этот обряд? — испуганно спросила Маринка. Медвежье Ухо, конечно, вовсе не хилый, не трусливый и не слабый духом, но ей совсем не хотелось, чтобы его кто-то мучил, пусть и с самой благородной целью.
— Вот от того, что женщины вроде тебя решают за мужчин, какими им быть, они хлипкими и становятся, — уклончиво ответила старуха, — сначала мужей бережете, потом сыновей, и растут в результате тухлые куски мяса вместо отважных воинов.
Старуха определенно читала мысли, иначе откуда она взяла придуманный Маринкой «Тухлый Кусок Мяса»?
После этого разговора Маринка едва не поверила, что Авдотья Кузьминична не собирается ее убивать, да и отношения у них изменились в лучшую сторону. Старуха сама взялась колдовать над блюдцем, разглядывая Интернет в подробностях, и время от времени надолго покидала избушку, поворачивая ее крыльцом к пропасти. Как Маринка ни прислушивалась, нужных слов так и не расслышала.
Теперь все ее мысли сосредоточились на Игоре — вместо того чтобы спасать свою жизнь, он пасет старухиных кобылиц, чтобы вытащить ее из плена. И если предположить, что убивать ее старуха не собирается, то ему надо брать перелет-траву и бежать к Волоху. Жаль, она не может узнать, какой срок установлен ему, раньше ее или позже? Он пока ничем не показал, что срок приближается, а сказать об этом не мог, Маринка лучше других понимала, почему: как только ей хотелось назвать дату вслух или намекнуть на нее, к горлу подкатывал тугой ком, ей казалось, что, сообщив об этом кому-то, она умрет немедленно, этот тугой ком в горле ее сразу же задушит.
Она смотрела на Игоря в блюдечко, но ни поговорить с ним, ни передать ему весточку не могла. Убегать от старухи ей теперь не хотелось, хотя в глубине души еще оставалось сомнение в том, что Авдотья Кузьминична ее не обманывает и действительно собирается выдать замуж, а не убить.
На Рамблере она уже не искала свадебные обряды, а обряды инициации мальчиков — и у северо-американских индейцев, и у папуасов, и у сибирских шаманов — были практически одинаковыми и никак для Игоря не подходили. И потом, какой же он мальчик! У него уже есть настоящее индейское имя! Маринка вычитала на одном сайте, что такое имя называется обережным и имеет глубокий смысл. Ее несерьезная игра, оказывается, дала Игорю сильного покровителя.
Теперь она искала русские народные сказки про избушку на курьих ножках. Но сколько ни повторяла смешные формулировки, вроде «Встань ко мне передом, а к лесу задом», повернуть избушку ей не удалось. Видимо, с тех времен пароль успели поменять.
На пятую ночь в избушке ей приснился страшный сон. Начинался он вполне счастливо: Игорь вез ее по лесной тропинке на белом коне, вокруг пели птицы, зеленели весенние листья и светило солнце. Сон был таким ясным, что Маринка чувствовала, как Игорь прижимает ее к груди, чувствовала его руки на своих плечах, его теплое дыхание и легкое прикосновение губ к волосам. Ей хотелось повернуться и обнять его, но Игорь боялся, что она упадет с лошади, и оборачиваться не разрешил. И ощущение счастья от этой невозможности только усиливалось, становилось острей и чувственней, и сердце замирало в ожидании, когда Игорь снова дотронется губами до ее волос.
Они подъехали к озеру, и на землю неожиданно опустились густые сумерки. Маринка не заметила, как они оказались стоящими на земле, взявшись за руки.
— Я привел ее! — крикнул Игорь, сложив руки рупором, и отошел на шаг. Маринка хотела последовать за ним, но ноги ее не послушались. Медвежонок ушел в темноту, растворился в серой пелене, как призрак, и она осталась одна у самой кромки воды.
Озерная гладь в полутьме казалась черной и маслянистой, как нефть. Тишина вокруг оглушала звоном в ушах, безветрие не шелохнуло ни веточки, ни травинки. И зеркало черной воды, гладкое, неподвижное, смотрело в небо, подобно огромному мертвому глазу. Только сумерки сползались со всех сторон, похожие на клубы темно-серого тумана, словно пылинки ночной сажи выкристаллизовывались из воздуха и заполняли собой пространство все плотнее и плотнее.
И перед тем, как наступила полная темнота, из сумеречного мрака на середине озера вдруг выступила черная фигура в широком балахоне с островерхим капюшоном. И изнутри бархатно-черного провала на месте лица матово вспыхнули два бледно-зеленых зрачка. Маринка хотела вскрикнуть, но голос отказал ей. Она хотела бежать, но ноги замерли на месте — тело сковало странное оцепенение, она не могла двинуть и кончиком пальца, не могла шевельнуть губами: их уголки безвольно опустились вниз, и зубы разжались, приоткрывая рот.
Черная фигура бесшумно шла к берегу, и полы балахона двигались в такт ее широким шагам. Мерцающие холодным светом зрачки не были похожи на звериные, Маринке показалось, что под капюшоном прячутся очертания треугольной головы огромного змея. Ужас выступил на лбу мелкими каплями пота, она силилась зажмуриться, но веки ей не подчинялись. Не дойдя до Маринки двух шагов, некто вскинул руки: широкие рукава развернулись, как крылья черного ворона, и окутали Маринку с обеих сторон. Только вместо человеческих рук в рукавах пряталось нечто очень гибкое и мускулистое. Оно обвило ее шею, как хвост удава, перекрывая дыхание; капюшон сполз назад, и змеиная голова глянула ей в глаза неподвижными фосфоресцирующими зрачками. Из еле заметной прорези рта змей выбросил вибрирующую раздвоенную ленту языка, и она коснулась Маринкиного лица — холодная, влажная, мгновенно ощупавшая кожу.
Она хрипло кричала и хлестала по лицу руками, пытаясь стереть с лица кошмарный поцелуй, содрать кожу, до которой дотрагивался раздвоенный язык. Футболка, ладони, лицо, волосы — все промокло от пота, стало отвратительно клейким, спальник облепил тело, и ей казалось, что змеи все еще опутывают ее со всех сторон.
Старуха на руках вытащила извивавшуюся Маринку во двор и окатила водой из ведра. Вода была не холодной, а приятно прохладной, чистой, смывшей с кожи душный кошмар.
— Еще… — выдохнула Маринка, догадываясь, что не спит.
Авдотья Кузьминична повторила процедуру отрезвления. И откуда в ведре бралась вода? До колодца-то оставалось не меньше двадцати шагов!
— Что ж ты, детонька… — пробормотала старуха и взяла Маринку на руки, как ребенка, — пойдем-ка скорей обратно…
В избушке уже горели свечи, Авдотья Кузьминична усадила ее на сундук, раздела догола и завернула в шубу вместо липкого спальника. И вовремя — после обливания Маринку начал бить озноб, и воспоминание о кошмаре его только усиливали. Лицо горело и саднило.
— Посмотри, что с личиком-то сделала… — бабка сунула ей в руки блюдечко, и Маринка с ужасом увидела широкие кровоточащие царапины, располосовавшие щеки, и губы, и нос.
— Ой, мамочка! Что же теперь делать? — стуча зубами, выговорила она.
— Да ничего. Сейчас тряпочку приложим, и все пройдет. Не бойся.
Старуха вынула из кармана что-то вроде носового платка, вытащила из-под столика бутыль с мутно-белой жидкостью, похожей то ли на молоко, то ли на самогонку, и плеснула немного на тряпку.
— Мертвая вода. Запоминай, все раны исцеляет, кости сращивает, даже голова отрубленная на место прирастет, если ее мертвой водой сбрызнуть.
— Что, и человек оживет? — Маринка поморщилась от прикосновения носового платка к лицу.
— Нет, — усмехнулась старуха, — на то живая вода нужна.
— И где берут эту живую воду?
— Лучше бы спросила, где берут мертвую. Живая вода в ручейке бежит, на крыльцо выйди да посмотри. Глубоко, конечно, но достать-то можно. А мертвая вода — в молочной реке Смородине. И попасть туда непросто.
— И как, если у меня есть и живая и мертвая вода, я кого хочешь оживить могу?
— Увы. Если бы это было так! Люди бы вообще не умирали.
— Тогда зачем живая вода нужна?
— Не скажи. Нужна. Из царства мертвых вернуться. Не твоего ума дела, в общем. Что ж тебе приснилось-то, что ты с лицом своим такое сотворила?
Маринка посмотрела в зеркальце — ни одной царапины не осталось, будто их и не было. Еще одно волшебство… И лицо вроде бы помолодело: исчезли недавно появившиеся «гусиные лапки» вокруг глаз, щеки зарумянились, глаза заблестели.
— Мне приснился монах, — с готовностью ответила она, — он мне с самого детства снится. Я его называла «человек-смерть». Только сегодня он был еще и змеей.
— Монах? Ну-ка расскажи мне про этого монаха. Может, ты и наяву его встречала?
Маринка хотела рассказать про заброшенный пансионат, в котором они видели оборотней, но вовремя вспомнила о клятве огнем. Игорь так строго относился к обещанию, что она сама наконец начала принимать его всерьез.
— Нет, не встречала. Он мне только мерещился, — сказала она, — в сером балахоне, с капюшоном.
Старуха насупилась и замолчала, как будто размышляла о чем-то. А потом начала говорить.
— Знаешь ли ты, милая моя, что с тобой произошло? Почему смерть на плечо тебе села?
— Нет… — Маринка привстала.
— Я тебе расскажу. Монах этот, как вы его называете, на самом деле, конечно, никакой не монах. Хитрый он, подлец, и сила в нем есть. Моих сторожей он за версту обходит, словно нюхом их чует. И со мной встречаться не хочет, понятно почему. Как уж, верткий и ушлый. Только рано или поздно я его, убивца, достану.
Старуха с недоброй усмешкой потрясла головой.
— А что он сделал? — спросила Маринка.
— Есть на свете такая вещь — ниточка судьбы. И есть время. В этом мире время — всего лишь секунда, которой ты живешь. Прошлого не воротишь, а в будущее не заглянешь. Ниточка судьбы вьется и через эту секунду перекатывается. И если на ниточке завязать узелок, то она разорвется, как только узелок до этой секунды добежит. Вот этот подлец на твоей ниточке узелок и завязал. Человек с узелком на судьбе чует его, знает, сколько ему осталось, а узелка развязать не может.
— А почему я никому не могу сказать, сколько мне осталось? — спросила Маринка, думая не столько о себе, сколько об Игоре.
— Потому что надеешься. Вслух сказанного не воротишь, не изменишь. Слова — штука странная, вещная. Словом беду отвести можно, а можно приманить. Поэтому человек с узелком и спешит кому-нибудь рассказать о своем знании, отвести беду. Но открыть постороннему свою судьбу — это уже совсем другое, это опасно, это судьбе наперекор пойти, а судьба этого ох как не любит! Так что и не говори никому, ничего хорошего из этого не выйдет.
— А зачем ему это понадобилось? Почему он это сделал?
— Решил, что имеет право чужой жизнью распоряжаться. Без малого сотню человек погубил. Недаром он тебе в кошмарах снился. «Человек-смерть»! Так и есть, точно так и есть. Убийца, хитрый и безжалостный.
— Но почему? Я не понимаю! Это что, искусство ради искусства? Или он, как Раскольников, Наполеоном решил сделаться?
— Да нет, Наполеоном ему быть неинтересно, — старуха проглотила и Наполеона и Раскольникова, как будто знала о них всю жизнь, — тут другое. Люди с такими способностями очень несчастны, если разобраться. Они не видят в жизни радости. Чем сильней они становятся, тем меньше им нужна их сила. Есть те, кто смиряются с этим, живут игрой ума или тихо прозябают где-нибудь в глуши. Но если в человеке что-то пошло вкривь, если он не умеет увидеть мира таким, какой он есть, не чует его лада и порядка, тогда он ставит себе задачу, которая идет вразрез с этим порядком. И думает, что, добившись цели, будет счастлив. Нет, не будет.
Старуха снова задумалась, но Маринка ее раздумья прервала:
— А что, свадьба этот узелок развязывает?
— Нет, — Авдотья Кузьминична подняла голову, — не развязывает. Свадьба — это умирание и воскрешение. Если это действительно правильный обряд. Когда невеста дает согласие на брак, старая жизнь ее умирает, а новая начинается только после свадьбы. Новая ниточка появляется, а старая уходит в небытие. И инициация — точно так же. Только женщина к смерти более чувствительна, для нее умереть и воскреснуть естественно, а мужчина устроен проще, пока ему не докажут, что он мертв, он в это и не поверит. Когда он поверит, что его на куски разрубили, кровь выпустили, в котле сварили или в печке зажарили, тогда и готов будет новую ниточку своей судьбой считать. Зато ниточка эта крепче будет, потому как тут он сам себе судьбу выбирает.
Интересно, а что придумал Волох? В чем состоит его обряд? Надо немедленно связаться с Игорем, рассказать то, что она узнала, и уговорить его отправиться к колдуну.
У пиратов. Глава 3.
– Так, что же делаем? – В третий раз повторил Берт. Эмиль еще раз нервно огляделся. Киборгу все время казалось, что за ними следят.
– Думаем. – Рон сидел на полу, остальные на трубах. Они забрались в маленькое, явно техническое помещение без дверей, зато с большим количеством труб непонятного назначения. Уселись и устроили совет, как вызволить своих людей так, чтобы они не пострадали, и желательно не очень пострадав самим.
– Пиратов не больше двух сотен, может, попытаться заблокировать часть помещений и добираться до хозяев постепенно зачищая пиратов. – Берт тоже оглянулся, ему тоже казалось, что за ними наблюдают, хотя, как ни сканировал киборг помещение, ничего обнаружить не мог.
– Если им сразу кислород не перекроют! – Эмиль раздраженно смотал волосы в хвост и еще этот хвост замотал в узел. Сейчас ничего в дерганном тревожном существе не напоминало спокойного полицейского, и верного друга Асато. Настоящий сломанный кибер со всеми недостатками. – Я, когда был в участке, слушал новости. Все отсеки на таких кораблях имеют автономное отключение. Так что сначала необходимо пробраться и забрать людей, а уже потом что-то делать с пиратами.
– А вот это здравая мысль! – Все три киборга свечой взлетели со своих мест и замерли уже в боевых стойках. На стене напротив них переменил цвета, став видимым, С-маур. – Если вы хотите получить своих людей, надо действовать сообща. У нас же есть все необходимое для прекрасной трагедии в стиле старой земли! А вы хотите устроить банальную бойню. Нет в вас артистизма, киборги.
– Как ты подкрался? – насупился клон. Киборг еще слишком мало общался с арраном, чтобы полностью осознать, что за существо находится с ним на одном корабле и главное, почему никто больше не горит желанием обзавестись таким спутником.
– Ох, двуногие, ну я же охотник. – С-маур поднял сразу две лапы и замер, в какой-то момент в трубах донёсся едва слышный звук и лапы опустились, поднялась следующая пара. Обрадовал помрачневших парней: — Я так могу очень долго двигаться. Несколько дней, если надо. Но обычно добыча попадается быстрее. Так вот, есть у меня идея. Рон, ты к местной информационной сети можешь подключиться?
Старший киборг кивнул, пытаясь представить себе аррана в качестве противника. Шансы на победу были пятьдесят на пятьдесят, что довольно странно. Сам он никогда не расценивал это существо, как опасное. Хрупкое, странное, необычное. Но не опасное. А программные расчеты показали высокую степень опасности.
– Так, вот, парни, сделаете, как я сказал, вас самих к хозяевам проведут и дадут доступ! Рон, мне нужно, чтобы ты определил место, укрытое от посторонних глаз, куда не суется офицерский состав, но частенько заходит низший.
Диверсант застыл, подключившись напрямую к сети корабля. Разумеется, вмешиваться в команды с командного пульта он не мог, слишком долго вскрывать, да и опасно. Но изучить план и найти отсек, соответствующий запросу С-маура сумел.
***
– Почему, собственно, арраны плетут паутину, как их дикие предки? По идее, это атавизм! Совершенно ненужное действие! Имея возможность заготовить сколько угодно синтетической нити, даже с необходимой клеевой пропиткой, с возможностью наладить кормление синтетическим продуктом! И ведь даже попытки не было, а что это значит? А это значит, что имеют место чудовищные предрассудки, которые влияют на будущее всего разумного народа. Все, Берт, можешь выбираться! Только осторожнее, придурок ты механический, испортишь шедевр – укушу за то место, которым думал твой программист! – С-маур с удовольствием посмотрел на результат. Заплетенный прекрасной, просто идеальной паутиной коридор, и три аккуратных кокона потрясающей красоты. Такие шедевры у него даже на конкурсах не получались. Вот что значит вдохновение! Гибкие киборги выбрались наружу, проделав небольшие отверстия, через которые нормальный человек если и вылезет, то только по частям. Покинутые коконы сохранили форму, чем-то напоминая обиженные на жизнь египетские мумии. Паук с сожалением посмотрел на результаты своего творчества и решительно переполз на Эмиля. Киборг даже не пошатнулся, подумаешь, шестьдесят пять килограмм на плечах! Зато теперь можно сорваться на бег, не боясь, что куда более многоногий, но менее быстрый товарищ отстанет.
Впрочем, пробежаться им не удалось, пришлось замереть глядя в стену, на которую поспешно переполз и мимикрировал паук.
– Эй, куклы! Какого вы там нашли? Какого вы вообще там делаете? – пиратов было трое, как раз по числу коконов. С ними был сэй, без какого-либо груза и даже без оружия. Хотя ему на родном крейсере и не надо, наверно.
Рон с удовольствием выдал фразу, в которой были цензурными одни междометия, и которая в переводе на общечеловеческий означала, что три киборга должны отправиться и найти какое-то непонятное существо. Пока существо не найдено, но данные киборги осматривают в его поиске стену, потому что размеры существа тоже были не заданы.
– Слышь, блондин с нами. – Заявил один из пиратов. Эмиль тут же объяснил, что полномочиями они не обладают, а только высший офицерский состав, если нет чрезвычайной ситуации, в которой он будет выполнять охранные функции. Пираты в ответ заявили, что все офицеры козлы, люди нетрадиционной ориентации и отправились дальше. Мерзенькое хихиканье С-маура над головами слилось со звуком удаляющихся шагов. Некоторое время было тихо, потом донесся крик, пальба, опять крики и очень быстрые шаги – пираты драпали со всех ног, сэй бежал последним, сканируя коридор на предмет монстра.
– Чрезвычай – ай, сука! Он тут! Охраняйте! К нам! – выдали невнятные команды пираты, и вся тройка киборгов присоединилась к ним, держа периметр. Пиратский киборг занял свое место, гармонично вписавшись в охранный контур.
«Мы же у него, как свои не прописаны!» – послал сообщение Берт, старшему киборгу.
«С чего ты взял?» – Рон продолжал оглядываться, словно стремясь что-то обнаружить. Разумеется, он прекрасно знал, что это что-то не торопясь ползет в том же направлении, но это же никому не интересно, не так ли? Зато они уже на крейсере, среди врагов, и вирус прошел по сети вписывая их местным биомашинам на уровне хозяев… И сами пираты в эту минуту гнали их внутрь, не пытаясь переписать хозяев, не думая, что ведут в боевую часть врагов.
«У местных киберов комбинезон с надписью, нам нужны такие же» – подсказал блондин после того, как они встретили сразу две местные биомашины, одетые как люди, только на спине и груди у них крепились большие аппликации с надписью «киборг». Такие, только с указанием модели, а иногда даже и координат владельца носили все сэи и гарды на цивилизованных планетах. К мэйлисам и сервам законы были куда мягче, дозволяя небольшой лейбл с маркировкой.
Металлопластик полутемного технического уровня сменился на пластиковые сине-белые панели жилых помещений. Высокие потолки с центральным освещением, пол с покрытием от скольжения и выходы на другие ярусы: лифты и лестницы, каюты и даже бар, мимо которого они пробежали очень быстро. Тут пираты наконец встретили других людей, поделились с ними новостью о найденных коконах и отправив киберов «выполнять задание» поволокли своего к командирам, показывать запись. Парни, игнорируя указания людей и памятуя про самое темное место, отправились искать завхоза и требовать у него маркировку на одежду. Еще через двадцать минут, они, полностью снаряженные, двинулись на нижний ярус – освобождать хозяев.
С-мауру было немного грустно. Его великолепные охотничьи навыки совершенно не требовались! Люди и киборги нелепым стадом пронеслись под застывшим на потолке арраном, в сторону давно покинутых им помещений. Большинство из них было с оружием, но никто даже не смотрел вверх. Только перед собой, еще раз доказав примитивность и неспособность к геометрическому мышлению. Решив, что надо вызвать панику, а то пока все слишком уж спокойно, С-маур дождался одинокого бандита и «слегка перекусил» оставив тело примотанным на лестнице. Удобно, а главное дает людям возможность развить воображение. От места обнаружения тела во внутренние помещения вело несколько дверей. Сам же он вернулся в коридор и пополз дальше. Ему предстояло много интересной, а главное плодотворной работы. В обоих мозгах членистоного уже оформлялась очередная статья об управлении человеческими массами в условиях замкнутого пространства.
У пиратов. Глава 2.
На Кельпи хозяйствовали чужаки. Хейзер в виде серебристой пони наблюдала за обыском, изредка издавая нежное, как хрустальный колокольчик, ржание. За это время один из незваных гостей провалился в тайный люк, а второй исчез в тайнике между переборками. Угостив гостей небольшой порцией ядовитых веществ, ровно столько чтоб оба сумели добраться до каюты, Хейзер их выпустила. Остальные пираты тоже слегка покашливали, но ничего подозрительного не замечали – концентрация газа была необычайно мала, а что он накапливается в организме человека – так это надо знать. Раз уж нет на месте ее тана, взят в плен, она выполнит свой долг по обороне крепости. Серебристая пони еще раз тоненько заржала и доверчиво потянулась полупрозрачной мордой к человеку, который пытался подключить портативную консоль к терминалу напрямую – то есть через провода. А в следующую секунду что-то щёлкнуло, посыпались искры, и программист растянулся на полу. Противно запахло горелым пластиком. На мгновение над головами собравшихся вокруг тела пиратов мелькнул рыбохвостый силуэт водяного монстра, плеснулся виртуально и скрылся из вида.
“Тебя может уничтожить только хозяин, моя Хейзер. И только он может спасти, перенеся вот этот дублирующий блок на другой корабль. Но там ты станешь обычным искином, а не симбиотом корабля.” — старый ученый с улыбкой смотрел на семенящую рядом с ним лошадку. — “Я найду того, кто примет тебя такой, какая ты есть. Охраняй его, как меня. Береги этот корабль, вашу общую крепость. И… не говори ему, как тебе повредить. Люди все-таки не очень надежные партнеры.” Она старается, она сумела привыкнуть к Эрику Ларсену, она сделает все, чтобы уменьшить количество его врагов. Она дождется своего тана.
— И долго нам тут сидеть? – Берту в ящике под палубой было неуютно, хотелось действовать, а не просто ждать, поэтому он решился потревожить сообщением старшего киборга.
— Долго. Пока люди не уйдут, – Рон вышел из спящего режима, внезапно осознав, что с личным составом надо заниматься, хочется этого или нет. Причем заниматься когда надо им, а не тебе.
— А потом что будем делать? – сверкнув инфракрасным зрением клон оглядел собратьев.
— Ты новости не смотришь? – присоединился к беседе Эмиль, тоже подсветив глазами тайник. – Мы просто будем собой, обычными хорошими киборгами, со всеми последствиями для окружающих. А пока погаси активность, тут убежище конечно надежное, но лучше подстраховаться.
— Но у них наши хозяева!
— Знаю, Эрик со мной связался. Говорит, что их посадили в камеру. – Отозвался Рон. — Хейзер поддерживает с ним связь через клипсу, при ее мощности ни один экран не справится. Интересно, долго хозяин там просидит? Обыскали его весьма поверхностно.
— Мой тоже передал, что его заперли, — Эмиль поерзал на пластиковом покрытии, частично задействовав для удобства плечо и левую сторону грудной клетки Рона. – Берт, не волнуйся. Когда человек в камере – это прекрасно. Он зафиксирован, в относительной безопасности и не мешает своими умными приказами глупому киборгу!
С-маур злобно наблюдал, как мерзкие некультурные люди потрошат каюты. Наконец они дошли до генераторов, но вместо того, чтоб задуматься, просто отключили их и прошли дальше – к его каюте и драгоценному медотсеку. Один из пиратов распахнул дверь, с воплем дважды выстрелил внутрь и захлопнул ее обратно, да еще спиной подпер. Паук уставился на него сердито – выстрелы наверняка повредили его любимую паутину. Нет, он, конечно, сплетет новую, но человек вел себя странно. Хотя возможно, перед ним ксенофоб и арахнофоб в одном лице? Тогда этот человек нуждается в помощи. Решив, что случаем можно воспользоваться во благо всем, юный арран подполз по потолку и вежливо поинтересовался, не требуется ли помощь… договорить не удалось. Пират и правда, оказался не совсем нормальным.
При виде проявившегося перед ним членистоногого студента, он бросил в него бластером, и помчался прочь привлекая внимание товарищей безумным воплем. Арран метнулся следом и уже из рубки наблюдал, как пираты сначала палят в пустой коридор, а уже потом отправляют внутрь киборга. Сэй ничего не нашел, зато умудрился влипнуть в паутину, и вышел из медотсека, как иллюстрация к фильму ужасов. Пираты все как один оказались ксенофобами и так и не попытались пойти на контакт с представителем иной цивилизации. Вместо этого они вернули на место генераторы и поставили силовое поле. После чего поспешно убрались прочь, прихватив с собой тело жертвы водяной лошади. Серьезной, но не единственной их ошибкой, на взгляд недовольного вторжением С-маура было то, что они не заметили, что арран уже давно сидел на корпусе корабля…