>Василик Свартмэль<
Вот так всё было, пока я спал, почти двое суток. А сейчас — четыре утра. Чёрт, это ж надо было так оконфузиться-то… А ребята молодцы. Не подвели, не заистерили, всё делали по уму. Клим рассказал, уж что-что, а порассказывать ему – только позволь! Илана – просто герой. Сутки, считай, одна, среди всего этого… Вацлав – не в счёт, он, конечно, жизнь положит за любого из нас, не рассуждая, но вот подбодрить, утешить девушку – это не к нему… Ладно, к делу. Сон… Спал крепко, снов было много, они все были красочными, однако подробностей не помню совершенно — сплошная сюрреалистическая какофония. Одно запомнилось: во всех снах уверенно преобладал жёлтый цвет. Всё там было неправдоподобно жёлтое… Но больше ничего не помню. Проснулся… Хм… В общем, от необходимости естественных потребностей. Вышел из гальюна с полным пониманием состояния Ящера-Семиглавца из анекдота про кайф. Клим про плакун-траву рассказал, про пыльцу. Про тень в тайге упомянул. Затем рассказал про кошку, и предъявил, собственно, вещдок… Н-да, знатная кошица, красивая, пушистая, как будто вычесанная даже. Спросил – Клим говорит, мол, нет, они не чесали, конечно. Анализы показал, (всё равно не спим же!). О-очень они меня поразили. Судя по биохимии, фактический возраст кошки 15 лет, но физическое состояние тела – только-только вышедшее из подросткового периода… Бред какой-то. Надо завтра электронную томограмму снять.
Откуда ж тут эта кошка? Что, неужели первокурсницы по Универу болтают правду о древних потомственных дарских аборигенах, с их саманными домами, стенами метровой толщины и освинцованными крышами?! Ну, ладно. Пока – одни вопросы, без ответов.
Сделал себе анализ крови. Низкий гемоглобин. Вечно у меня с ним проблемы. Паршиво, надо выравнивать. Клим сказал, что у Иланы и Вацлава, наоборот, несколько завышен. И – у кошки. И что и Илана, и Вацлав из наркотического состояния самостоятельно вышли, без препаратного воздействия… Ещё шарада.
Илана пыталась связаться с «Землёй». У нас так условно принято – куда летим, там – по названию местности, а дома – «Земля». «Земля, Земля, я – Дар! Дар вызывает Землю!» В духе фантастики про полёты к звёздам. Романтично! Но, увы, безуспешно: романтике противостоит суровая реальность карты Таллена-Брокендорфа… Судя по координатам, мы в «области Трёх колец», в северной части… Вот, опять же, странно: радио не работает, а навигатор смог зафиксировать координаты. Выходит, что же – зона радиомолчания «прижата» к поверхности, а где-то выше, где шёл вертолёт, радиосигнал есть? Интересно, надо проверить эту гипотезу! Завтра с Иланой запустим «Серебряную стрелу».
21-й день месяца червен, 8ч. Утра.
Илана проснулась. Увидела меня, сначала обрадовалась, вроде, а потом спохватилась, надулась, говорить начала нарочито-отрывистыми фразами и на «Вы». Смешная… Едва добился, чего это на неё нашло. Оказывается, это она в начало моих записей заглянула, нашла эпизод, где я, будучи в лирическом настроении, о ней рассуждал. Обиделась… Пришлось извиняться. Ладно. Утрясли.
Пока утро и на улицу лучше не выходить, чтобы наверняка обезопасить себя от щедрой порции «бесплатной эйфории», решили с ней настроить «Серебряную стрелу». Это маленькая летающая модель вертолёта, стремительная и манёвренная. Имя у него такое, «Серебряная стрела». Управляется либо по радио, либо, если ситуация вроде нашей и радио не котируется, то – при помощи инфракрасного передатчика. Мощного, надо сказать, передатчика: если в зоне прямой видимости, то вертолётик уверенно контролируется на километровом расстоянии. Так что, думаю, запустить его с прикрепленной радиоантенной строго вверх на километровую высоту – идея вполне реализуемая.
Выяснили, во сколько воздух на улице полностью очищается от пыльцы. Оказалось, к часу дня. Её уже практически нет и в 12, но одна из пяти проб воздуха показала-таки присутствие пыльцы, поэтому решили перестраховаться. В час ни одна проба не показала положительного результата, воздух идеально чист.
Кошка с самого утра просится на улицу. Выпустили. Усвистала куда-то за ручей, только хвост мелькнул в траве. Ну, ладно, что ж, кошка – она и есть кошка: ходит, где вздумается, гуляет сама по себе.
Подготовили «Стрелу». Привязали медную проволочку-«волосок» к центру днища вертолётика: это и будет наша импровизированная антенна. У нас такой проволочки – катушка на полтора километра. Хватит и останется. Отошли со всем этим хозяйством на полянку перед ручьём – ровная полянка, в самый раз для взлётного поля «Стрелы». Прицепили аккумулятор. Оглядываюсь – вроде, всё хорошо, деревья не то что бы рядом, запутаться не в чем… Вот только ветер… Непостоянный, неустойчивый, налетает шкваликами мелкими, сиюминутными… Не нравятся мне эти шквалики, ну, да ладно, сдюжит «Стрелка», надеюсь. Обычно этих малюток с собой в рейс штук по пять-шесть берут – и видеокамеры на них запускают, и дозиметры, и даже металлодетекторы. Но мы-то ничего такого разведывать не собирались, и я не стал оформлять заказ на докомплектацию «Стрелок» – с нашими хозяйственниками связываться – себе дороже выходит. Оставил один, который после нескольких последних экспедиций ещё сохранился. И вот, пригодился, гляди ж ты!
Ставлю «Стрелку» на землю, отхожу, включаю пульт, синхронизирую инфракрасный передатчик с приёмником вертолётика. Дождался, пока лампочка синхронизации перестала мигать, ровненько загорелась, и запустил винт. «Стрела» взмыла в воздух, как из лука пущенная, и устремилась вверх. Я держал триммер направления на нулевой отметке, чтобы модель не отклонялась от вертикали, а просто поднималась и поднималась. Высотомер на дисплее пульта отсчитывал десятки метров. Вот перевалил за сотню… И тут налетел тот самый шквалик. «Стрела» качнулась в сторону, сбилась с вертикали и косо пошла на запад, над лесом. Я лихорадочно задёргал верньер триммера — вправо-вперёд-вправо-вперёд… Порывчик прошёл, и модель выравнялась, вернулась на траекторию. Высотомер продолжал быстро перебирать цифры: «140»…»150″…»180″…»200″….
Илана воткнула «хвостик» антенны рации между витками проволочки на катушке, с которой уходил к вертолётику едва заметный медно поблёскивающий на солнце «волосок», и пытается поймать волну. Безуспешно. Или высота мала, или гипотеза наша — полная чушь… Двести пятьдесят метров. Триста. Триста пятьдесят. Сигнал инфракрасника уверенный, вертолётик слушается идеально… Четыреста метров. Четыреста тридцать…
Не знаю, что я услышал раньше: автоматический позывной Университетской радиостанции или ликующий вопль Иланы, но второй сразу оборвался – Илана, поймав волну, «ушла» в наушники, колдуя над тонкой настройкой и калибровкой канала. И вот… «Земля! Земля! Я – Дар! Земля, ответьте Дару!» И тут же, эхом: «Дар, я — Земля! Слышу вас! Передавайте ваши координаты!» «Силь, диктуй координаты!!!» – Илана кричит так, словно перекрикивает ветер… Порыв налетел одновременно и на нижнем, и на верхнем эшелоне. Коротко прошумели ветки подлеска, по воде бочажка пробежало тёмное полукольцо ряби. Голос в динамике поперхнулся, сменился коротким свистом и улюлюканьем, на долю секунды пробился снова – и пропал окончательно, оставив после себя только сухие потрескивания пустого, мёртвого эфира. Я задрал голову вверх, солнце тут же немилосердно резануло по глазам, я заморгал, будто словил «зайчика» от электросварки… Когда перед глазами посреди белого сияния мохнатых световых пятен возникла картинка окружающей действительности, вертолётика в зените уже не было. Оборвав прикреплённый волосок антенны, «Стрела» стремительно заваливалась к югу, за верхушки чёрно-зелёных ёлок, едва заметно дрожащих в жарком солнечном мареве. Гранатовый глазок синхронизации на пульте часто и беспомощно мигал, показывая отсутствие связи с приёмником…
Немая сцена была долгой. Мы молча проводили исчезающую за лесом «Стрелу», а с ней – нашу, практически, сбывшуюся надежду на связь с «Землёй»… Тут Клим выдаёт:
– А чего долго думать? Идти надо. «Стрела» без управления сразу высоту теряет, так? Она была на высоте около четырёхсот, значит, искать-то всего – в километровом радиусе, к тому же не знаю, как вы, а я направление отлично помню, обыскивать придётся совсем небольшой сектор, метров сто, ну, двести!
– Клим, – говорю, – ты сам-то подумай: у нас ведь и снаряжения-то для пешего похода — минимум, смешно даже для туриста, а не то, что для экспедиции по аномальной зоне! К тому же, в вертолёте кому-то оставаться надо по-любому. А связи не будет точно так же и с вертолётом, как сейчас – с «Землёй»…
Тут Илана выступила, и, разумеется, на стороне Клима:
– Хорошо, это всё верно ты говоришь, но – что тогда ты предлагаешь? Вырыть перед «Северином» братскую могилу, завалиться туда, в тесных дружеских объятиях, и помереть через пару дней от передоза? Да на меня наркота эта пыльцевая толком не действует. Мне и от передоза-то не умереть вместе с вами. Так что, ты как хочешь, а лично я – за поиски «Стрелы».
Что ж… Старая истина гласит: если ты плюнешь на коллектив – тот утрётся, а вот если он плюнет на тебя – ты утонешь… Пришлось согласиться с большинством. Значит, поисковая мини-экспедиция. В тайгу. По косвенному ориентиру. Без соответствующей экипировки… Ничего так перспективка. Вполне «в духе»…
Решили вернуться домой, всё детально обсудить, подготовиться настолько, насколько это возможно, а выдвигаться – завтра, сразу после оседания пыльцы. Спасибо, хоть день сейчас как раз самый длинный в году, а то на поиски и вовсе времени бы не оставалось, только на дойти и вернуться обратно…
Пришли в вертолёт, разложили оборудование, вскипятили чайник. Есть никому не хотелось. Но – надо! Режим, ребятки, режим. Режим и дисциплина в любом походе – панацея от доброй половины возможных бед. Если вообще не от большинства. Налили чай, открыли разогретые пайки. За столом обсудили нюансы и состав завтрашнего рейда. Клим пустился в цветистые рассуждения о том, как было бы здорово в ближайшем будущем поменять наш «Северин» на «Си-12», ну, в крайнем случае, хотя бы на «СИ-8»…
– Узбагойзя, – говорю, – ратушный мечтатель… Если «Северина» нашего не восстановим и не сбережём, вертолёта нам больше не видать, как васпова милосердия. Ни «Си-12», ни даже «Си-2», ни в ближайшем, ни в отдалённом будущем. Нашу «карто-граундную ячейку» и так терпят, считай, из милости, да и то благодаря тому, что в Правительстве наши доктор и доцент сидят. Сам посуди: мы ж не прибыльны, ни с какой стороны, наоборот, убыточны – а, значит, не рентабельны. А вложений-то мы и так требуем — ой-ёй-ёй! Мне, когда я очередной заказ на оборудование у Фриды подписывать иду, и так приходится сердечные капли в кармане таскать и валерьянку… Капли – мне, валерьянку – Фриде… А если я обнаглею и с требованием на вертолёт приду – придётся пригнать катафалк и с собой капельницу с магнезией тащить… Капельницу – Фриде, катафалк – мне… Так что, вылезай из красных шортиков и песочницы, надевай комбинезон и сосредотачивайся на ремонте «Северина» под мудрым руководством Вацлава, любой ценой и за кратчайший срок!
После этой зажигательной речи в горле у меня пересохло, и я налил себе кружку ананасового компота из большой консервной банки. Тут подал голос Вацлав:
– А чего там ремонтировать-то? Там всё цело, я даже профилактику сделал и масло поменял. Только топливный насос сдох, начисто. Не восстановить, ибо нечего: он изнутри сгорел, обмотка выгорела. Только новый ставить. Будет новый – работы на пятнадцать минут.
Вот те раз… Нет, я, конечно, знал, что у нас насос неисправен, мне Вацлав ещё утром в общих чертах отчитался. Но, как оказалось, очень в общих чертах. О том, что насос не подлежит реанимации, я впервые узнал только что, впрочем, вместе со всеми, кроме самого Вацлава… Упрекать его в слишком позднем уведомлении не было никакого смысла – ну, узнали бы эту новость на три, пять, десять часов раньше – полегчало бы? Попытались было порассуждать, откуда тут можно раскопать новый (ну, во всяком случае, хотя бы рабочий), насос, зашли в тупик, и условились решать проблемы последовательно – вот разберёмся со «Стрелой», тогда будем думать, где искать насос. Во всяком случае, тогда, возможно, у нас появится связь с «Землёй» – а, значит, появится надежда на помощь…
Стали выбирать, кому предстоит идти. Решительно оборвав любые возражения, я возглавил список, поскольку мне отыскать «Стрелу» будет проще всех – опыт работы с этими модельками у меня многолетний, как-никак, мастер спорта по авиамоделизму, чемпион Южноуделья. Вторым, без особых споров и пререканий, определили Клима: Илана – лучший радист из нас, единственный оператор тепловизора и лучший стрелок из парализатора, а на случай обороны «Северина» парализатор – штука незаменимая, частенько случается, что он оказывается эффективней огнестрела, ибо пуля валит сразу далеко не всякую живность, а нервы – они и у волколака – нервы. Даже при попадании активного состава на хитиновую броню вещество умудряется просочиться под пластины, а даже самое ничтожное соприкосновение его с живой тканью даёт неизменно высокий эффект. Жалко вот, что с собой парализатора не возьмёшь – второго-то у нас нет… Да, ладно, один чёрт, ни я, ни тем более Клим на этом парализаторе и режим-то выставить не успеем, когда нас какая-нибудь местная бабайка уже будет без соли и без лука уплетать… Лучше будем надеяться, что никаких бабаек тут нет. Из оборудования решили взять, конечно, дозиметр – каждому, компас, металлодетектор, бинокли с инфрарежимом, ножи и топорики для мелкого бурелома. Кроме того, я взял свой диктофон, а Клим – маленькую походную фотокамеру. Дополнили список клубком дакронового шнура, двумя сухпайками (как там: «Идёшь на день, еды бери на неделю»?), пистолетами, ракетницей и пистолет-маркером. В нём краска днём блестит, как кусок зеркала, а ночью светится. Будем по пути деревья метить. За сборами не заметили, как время прошло, вечер настал. Сходили по двое на ручей, искупались, поужинали, не особо заморачиваясь – и спать.
А кошка так и не вернулась. Жаль даже как-то…
Итак, 22 день месяца червен, час дня.
К выходу всё готово. Сей «гроссбух» остаётся на «Северине», под ответственностью Иланы. Свои заметки о спасательной экспедиции к месту предполагаемого падения «Серебряной стрелы» я буду записывать на диктофон.
13ч. 15 мин.
Мы отправляемся. Ни васпы вам тут, ни болотника, ребята.
>Илана Поленз<
Это снова я, Илана Поленз. 14ч.00мин.
Проводили ребят. Тоскливо как-то, и тревожно… И страшно немного. Тогда, когда они спали, всё иначе было: форс-мажорные обстоятельства, эффект неожиданности и всё такое… Некогда было бояться просто и тосковать. А сейчас – никакой неожиданности… Да и форс-мажора, в общем-то, тоже нет… Так, нечего хандрить! «Ладно!» – как любит повторять Свартмэль. Займусь-ка я поплотнее нашей плакун-травкой! Да, и ещё надо будет понаблюдать вечером у заводи: неужели тут в принципе не водится ни комаров, ни стрекоз? Кстати, бабочки днём летают, и не только синие те, гигантские. Разные есть, и самые обыкновенные, вполне привычные. Желтянку видела, лимонницу, зорьку. Кажется, когда утром в окно смотрела, видела махаона, но не уверена. Далеко пролетал.
*диктофонная запись* Василик Свартмэль
– Четырнадцать тридцать. Отошли от «Северина» метров на пятьсот, а его уже не видно. Лес густой и перманентно захламлённый. Это связано, очевидно, с неравномерным произрастанием лиственного подлеска: в некоторых местах он буйный и густой, а в некоторых – отсутствует вовсе. Нам пришлось преодолеть уже два таких «леса в лесу». Через первый ломились насквозь. Завален был – дико! Второй обошли, он был меньше. Идём дальше. По прикидкам Клима, осталось не долго, примерно столько же. Ничего примечательного пока.
– А, нет! Вот это интересно… Стоим перед странным образованием, словно по земле прыгал гигантский слизняк, размером примерно с телёнка. Последовательные пятна слизи на земле, на расстоянии примерно пол-метра одно от другого. Отчётливо наблюдаются четыре таких пятна, дальше идёт бурелом, что на нём и за ним – отсюда не видно. Слизь желтоватая, густая, клейкая. Слой не толстый, не более сантиметра. Примерный диаметр пятен – сантиметров семьдесят-восемьдесят, форма не правильная, хотя и симметричная. «След» из этих пятен ведёт на юг, то есть, в нужном нам направлении. Решили пойти вдоль следа.
– Обошли бурелом. След, похоже, прошёл прямо по завалу, за завалом – продолжается точно так же, как в начале. Идём дальше.
– Прошли семьсот метров. Внимательно смотрим по верхушкам ёлок: если «Стрела» упала здесь, то она, скорее всего, на верхушках. След резко ушёл на восток метрах в ста позади.
– Впереди большой просвет – прогалина или поляна. Или вырубка?
– Миновали километровую отметку. «Стрелы» нигде нет. Прямо перед нами – болото! Кочки и сухая трава – по пояс. Идём по краю болота вправо, на запад.
Тетрадь. Илана Поленз
Ой, мамочки… Вот теперь – страшно по-настоящему. Пошла на ручей, за травой. Не успела дойти до заводи, как налетел ветер, да такой, что с нашего завала, где вертолёт, мелкие ветки и сучья полетели. Я услышала, с какой силой хлопнула дверь вертолёта… И стало темно, тучи налетели со скоростью ещё большей, чем ветер. Я даже вскрикнула, и скорее побежала обратно. Ветер дул сбоку, рванул так сильно, что повалил меня прямо на ветки завала, но не опасно, я перекатилась, схватилась за сучья потолще и стала перебираться ближе к вертолёту. Едва доползла, спасибо, Вацлав фары зажёг и навстречу выскочил, встретил меня почти сразу у края завала и помог добраться. Залезли внутрь, захлопнули дверь. Я только тут, когда отдышалась, поняла, до чего же я перетрусила… А на улице дождь хлынул, прямо как из-под крана! По обшивке гудит, слышно внутри, не смотря на звукоизоляцию… Мамочка, бедные ребята! Как же они там? И ведь ничего, ну, ничегошеньки не предвещало такого! У них — ни палатки, ни тента… Костюмы, правда, надели не промокаемые, да разве такой ливень любая ткань удержит?
Как отошла немного, спрашиваю Вацлава: «А чего ты сразу-то за мной не пришёл, когда ЭТО началось? Я едва до завала добежала от ручья…» А он: «Дык, я спал…» Он неисправим. Такое не лечится.
Вообще, была договорённость вовсе из вертолёта не выходить поодиночке, но сейчас нас всего двое, поэтому один идёт – другой в вертолёте… Но не СПИТ же!!!
0ч.30мин.
Дождь кончился точно так же, как и начался, раз — и нету. Ещё через десять минут ветер стих так же внезапно.
1ч.10мин.
Выглянула на улицу — полное небо звёзд и ни единого облачка. Боги… Мне всё это не приснилось?!
Ребятам явно придётся ночевать ТАМ. Очень волнуюсь за них. Надо спать ложиться, а воды-то мы не принесли! Отправлю Вацлава.
Вацлав вернулся, принёс воду, много, два бидона. Сказал, что, пока набирал, видел тень на другой стороне ручья, большую, около метра длиной, а высотой поменьше. Бесформенная, вроде плюшки. Она затаилась на траве за ручьём, а потом, когда бидон об воду плеснул, упрыгнула в кусты. Звук, говорит, был, чавкающий такой, ну, или плюхающий. Вацлав, конечно, следом не пошёл, но воды всё равно набрал: «Обещал же», – говорит. Хорошо, что меня там не было! Я всё понимаю, но на сегодня такое – уже перебор!
*диктофонная запись* Василик Свартмэль
– Двадцать третье число, два ночи. Пережили армагеддон локального масштаба. Жуткий ветер, совершенно чёрные тучи и даже не ливневый, а ураганный какой-то дождь. Началось мгновенно, и всё сразу. Над болотом носились сухая трава и мелкие ветки, словно живые. Озвучка была – куда там спецэффектам в «Комнате ужасов». Мы сперва даже запаниковали: страшно! Какой-то первобытный, пещерный страх. Ладно, думаю, надо спасаться, а не изображать броуновское движение молекул. К чести Клима, он себя в руки даже раньше меня взял, подошёл, по плечу хлопает: «Идём в лес». Отступили в лес, но не прошли и десятка метров – ёлка наклонная, почти упавшая, а толщиной – в два обхвата, сучья нижние на земле лежат ярусов в пять. Мы под них, а там – натуральная пещера: под корни уходит промоиной, а сверху – стволом и ветками закрыта. Сразу тише стало в разы, и ветер почти не ощущается. И – сухо! Не смотря на безумный дождь. Ну, потом с нас натекла, конечно, приличная лужа, но то – С нас, а не НА нас! Отдышались, сидим, радуемся удаче. Чёрт, вот ребята-то в вертолёте, наверное, переживают! Особенно Илана.
– Четыре часа. Дождь кончился. Как выключили! И ветер. Вообще, всё это безобразие кончилось, тишина. Только слышно, как отдельные капли по веткам шелестят. Решили поспать пару часов, раз уж так повезло с этим местечком.
– Полшестого. Утро. Светает уже. Проснулся, спать больше не хочется. Не снилось ничего, так, пара невнятных обрывков, ничего не значащих. Снаружи – шорохи какие-то, потрескивания… Лес. Люблю я такие вот пробуждения утром, в лесу, после дождя… Светло как-то на душе, и надежда на что-то неведомое в воздухе прямо разлита, на новое что-то и хорошее. Хочется свершений и открытий…
Клим спит ещё, будильник ставили на шесть. Выйду, осмотрюсь вокруг.
ТЕТРАДЬ. Илана Поленз
Девять утра. Как хорошо, что Вацлав принёс воды! Чувствую себя, во всяком случае, определённо и твёрдо находящейся ЗДЕСЬ. В ЭТОЙ реальности. После сегодняшней-то ночки! Сперва этот мини-ураган местного масштаба, а потом ещё и сон. Чуть с ума не сошла, проснулась от недостатка воздуха, дышу так, будто полдня с рюкзаком по горам бегала. Сон описывать не буду, пусть Василик хоть молнии мечет – не буду, и всё. Ночью, под дождём, на болоте, с ТАКИМ… Бррр, нет. НЕ БУДУ!!! Не пятошная ночь, и на том спасибо…
Ну, а вот делать-то что теперь? Собиралась Плакун-травку исследовать — не добыла образец… Печалька.
Нет, это требует описания! Думаю, приготовлю завтрак, не от Вацлава же чуда ждать! Смотрю — а он у плитки! Колдует!!! Котелок на плите, пар поднимается… Я чуть дара речи не лишилась. Подхожу посмотреть на чудо кулинарного искусства (он же отродясь ни макарон, ни картошки не варил!!!), заглядываю в кастрюльку ему через плечо, да так и замираю: там непонятное нечто налито, радужные разводы по краям кастрюльки, и в этом железяка какая-то плавает!!! И разит отуда, как старого телевизора, какой у нас во дворе по осени мальчишки подожгли. Я, как рыба, воздух хватаю, а что скажешь? Слов нет! «Это ЧТО??!!» — говорю, а он мне: «Насос. Корпус от него…» Насколько я поняла, он там какую-то штуковину пытался так отсоединить, клей, мол, растворится, которым она приклеена, и всё отпадёт… Нет, я в шоке вообще. Сходила в гальюн, принесла жуткое средство, им Василик унитаз посыпает, от жиров и наслоений всяких, бухнула у него перед носом на столик: «Чисти, – говорю, – после этого зельеварения, пока в кастрюле свою альтернативно-одарённую физиономию не увидишь, и учти: хоть капельку запаха этого ужасного почувствую – будешь эту кастрюльку на поясе носить и есть исключительно из неё. Завтрак, обед и ужин.» Что вы думаете? Ему по барабану! «Это, – говорит, – не кастрюлька, это котелок…» И — ВСЁ!!! Хоть бы извинился! Вот не зря его Клим как-то ленивым кабаном окрестил — кабан и есть…
На удивление, адская кухня Вацлава настроение не испортила – наоборот, как-то подняла даже. Даже смешно стало потом. Правда, завтрак готовить не стала – пусть свою железную «стряпню» грызёт, если горяченького захочет! Консервы овощные открыла и компот.
Ох, как время-то медленно идёт! Ещё только одиннадцать! Мысли всякие в голову лезут… Хотела почитать – вообще не идёт, первую строчку читаю, а на десятой обнаруживаю, что думаю только о ребятах: как там у них, что с ними, вообще… Если завтра не придут – пойду сама их искать, оставлю тут этого питекантропа, запчасти варить, всё равно он из парализатора и слону в ухо не попадёт с десяти метров… Скорее бы час, хоть на улицу выйти! За плакуном всё же сходить надо…
Ух, ты! Точно ведь, махаон – вот летает, близко совсем! Интересно, у них что, полная невосприимчивость к воздействию пыльцы, у бабочек этих? Вон ещё одна, красненькая какая-то, не вижу рисунка, чтоб точно сказать, какая… Вон капустница банальная… Даже две. Ой, ракета! Ракета над лесом, красная. Смотрели с Вацлавом, как она описала в небе большой крутой полукруг, и, догорая, упала в тайгу. Красная — опасность!!! Боги, ДА ЧТО ЖЕ У НИХ?? Ждали, затаив дыхание… Нет, вторая не взлетела… Значит, предупреждение, а не крик о помощи… Я с ума сойду скоро с ними…
*Диктофонная запись* Василик Свартмэль
– Восемнадцать часов того же дня. Я, кажется, ранен… Так, ладно… Всё по порядку. Утром вышел осмотреться. Лес кругом весь в каплях от дождя, и эти капли горят на солнце. Не до сравнений и метафор сейчас, а тогда – целый ворох их был в голове, хоть стихи пиши. Красиво. Тишина, солнце только-только из-за горизонта выходит. А с болота доносится лягушачий хор, стройный такой, мелодичный даже. Я ещё подумал : забавно, мол, первый раз тут, в Даре, лягушек слышу… Пошёл на болото посмотреть, благо, до него метров 15, не больше. Вышел, гляжу… Болото как болото, сухое, клюквенное-брусничное. Большое. Деревьев на противоположной стороне не видно, только обычная для таких мест редкая, чахлая лиственная поросль. Я стою как бы в центре бухточки, у меня и справа заросший лесом мыс, и слева. Решил до правого мыса дойти, глянуть: продолжается там болото, или что там, вообще. Сам смотрю по верхам травы, всё подсознательно «Стрелу» свою высматриваю, хотя умом-то прекрасно понимаю уже, что после ночного погодного катаклизма не то, что «Стрелу», дай боже «Северин»-то на месте застать… Мыс близко, захожу за него, по опушке, и застываю на месте. На болоте, метрах в пятидесяти от края, сидит ЭТО… Я сначала вообще не проассоциировал, что, вернее, кто это, собственно, такой, заштампованное сознание рядового научного сотрудника отказалось давать этому объяснение. Но потом, минут после трёх тупого разглядывания, понимание всё-таки пришло: на болоте сидело, собственно, то, чему и полагается классически там сидеть, а именно – жаба. Ну, или лягушка – тут было уже не до тонкостей. Красно-медного цвета, с бронзовым отливом. Где-то на периферии сознания, открыв толстый люк, высунулся я-романтик, и пискнул: «Красиво!» Не убедительно пискнул, впрочем. Жаба была размером примерно с кабину среднестатистического легкового автомобиля, если отрезать капот и багажник. На её щеках равномерно надувались пузыри – не два, как обычно бывает у «поющих» лягушек, а много мелких. Причём, надувались то одни, то другие; одни надувались больше, другие меньше, и имели, соответственно, разную окраску, прозрачную, с волнами радужной побежалости: жёлтую, оранжевую, изумрудную, коричневую. Когда пузыри, наполнившись воздухом, начинали сдуваться, раздавалось точное подобие лягушачьего пения, и от разных пузырей звук шёл тоже разный: выше, ниже, прерывистый, ровный, потише, погромче… С расстояния создавалось твёрдое впечатление, что здесь в болотном бочаге просто скопилось некоторое количество «поющих» лягушек. На голове жабомонстра красовался не то атавизм, не то зачаток коронарного гребня. Я осторожно снял с пояса и поднёс к глазам бинокль. Гребень представлял из себя три довольно изящной формы кожистых отростка-зубца, стоящих вертикально полукругом, крайние зубцы чуть пониже среднего. Далее на шее животного расположены ещё три (во всяком случае, дальше я не мог увидеть, жаба ведь сидела ко мне передом) совсем маленьких зубца, растущих по хордовой линии. Каждый следующий зубец меньше предыдущего. Увлекшись рассматриванием подробностей, я пропустил момент, когда чудище сфокусировало глаза на мне, и с грацией самой обычной жабы развернулось мордой точно в моём направлении. Бинокль приблизил почти вплотную огромный пурпурный глаз с водянисто-бронзовой, пронизанной тонкими красноватыми прожилками радужкой. Глаз смотрел в упор, как мне показалось, именно на меня… Тут нервы не выдержали, и я побежал.
Прервался, дыхание перевести. Не курю вот, а то, точно, перекурил бы…
Так. Побежал я. К ёлке нашей, к Климу. Подбегаю, ноги заплетаются, дышу, как паровоз на подъёме. Клим проснулся уже, вылез из елового шатра, смотрит на меня: «Где?» – единственное, что спросил. Я говорю: «Кто?!» Он отвечает: «Васпа!» Ззараза, ну, надо ж так талантливо неуместно шутить уметь! «Идиот, – говорю, – снимай пистолет с предохранителя, настраивай свою камеру, пошли! Только тихо!» Подкрадываемся к месту, хотя, я оттуда так ломился, что если бы жаба меня слопать была настроена, она одним прыжком бы давно уже тут была, при её-то размерах. Прошли лесом, среди ёлок. Выглядываем – сидит, где сидела, в ту же сторону смотрит. Только больше не поёт, и пузыри не раздуваются. Клим будто рассудок потерял: «У-уух, ты, ёлкин хвост!!!» – и ну камеркой своей щёлкать, перенастраивать режимы, щёлкать опять… Потом рюкзак одной рукой, не глядя, стряхнул со спины, мне той же рукой помахал, мол, забери, и медленно, цыплячьими шагами, пошёл на сближение с монстром. Я стою, губами шлёпаю – а что сделаешь-то? Ну, сделал самое глупое, что можно представить: пистолет из кобуры вытащил и засеменил с ним в ногу.
Идём, кочки ногами трогаем, прежде, чем вес перенести — шаг, два, три… Жабища сидит, хоть бы что ей. Оно понятно! Говорят, носорог близорукий, но при его размерах – разве это его проблемы? Так и досеменили ей почти что под самые передние лапы. Как ближе-то подошли, смотрим, а там у неё не то полянка естественная, не то просто место ею самой вытоптано, в случае, если она тут давно и не в первый раз сидит. Приличная такая полянка… А справа от жабы, между кочек, стоит наша «Стрела». И, главное – нет бы, валялась, там, или в траве запуталась… Стоит на шасси, словно её кто специально поставил, приготовив к взлёту! И тут Клима «прорвало». Ка-ак он захохочет… Камеру опустил, пытается сохранить более-менее неподвижное положение, а сам ржёт, прямо просто давится от смеха. Покраснел, как гранат, слёзы на глазах выступили… Я в полном ступоре и почти в панике, шепчу на всё болото: «ДУРЕНЬ, ЧЕГО РЖЁШЬ??!!» А он ухохатывается, сказать что-то пытается, слова в смехе тонут, только рукой с камерой тычет то на жабу, то на модель… Потом, вроде, «проглотил смешинку», шепчет с той же громкостью, между приступами хохота: «Ч-ЧЕГО СТОИШЬ, КАК ПЕРВЫЙ РАЗ РОДИЛСЯ?! ИДИ, ЦЕЛУЙ, ВАСИЛИК-ЦАРЕВИЧ!!!» Тут уже «сорвало» меня. Я вообще и в спокойной-то обстановке не терплю, когда на моего отца намекают, по имени его славному прохаживаются. Могу и леща отвесить, кому понаглее… А тут… Развернулся, руку с пистолетом вскинул, да с отяга, по шее ему… Метил. Потому что не успел я удар-то довести. Гигантская жаба развернулась на треть оборота, присела на передних лапах, и припечатала меня упругим, хлёстким языком, покрытым, как мне тогда показалось, горячей слизью. Я отлетел на полметра и плюхнулся на кочки, Клим тут же шагнул ко мне, но не прыгнул, а именно шагнул – плавно так, как в замедленном кино, переставляя ноги, и так же плавно сел на меня, как на бревно, одновременно поднимая зажатый в обеих руках пистолет… Но выстрелить ему не пришлось. Втянув язык и не обнаружив прилипшей к нему добычи, жаба, как мне показалось, разочаровано, переваливаясь, развернулась к нам филейной частью, и, неуклюже переставляя кривые бородавчатые лапы, уковыляла в сухие травяные заросли. А я потерял сознание, или, проще говоря, банально хлопнулся в обморок.
Сейчас вот сижу, дописываю эту запись – не обрывать же на полуслове, что называется… А самому аж не верится как-то, до того всё произошедшее похоже на сон, на сказку, на кино какое-то объёмное – только вот не на жизнь… Ладно, продолжаю по порядку. Выключило меня, значит… Прихожу в себя — чувствую, «еду»: камыши вокруг качаются — вверх-вниз, вверх-вниз… Туго соображаю, что мой «транспорт» – это Клим. Так мне, блин, неловко стало, за свою выходку… «Слышишь, — говорю, — Климка… Всё, ключ на «Стоп». Сам я дальше пойду.» Он опустил меня ногами на землю, стоит, дух переводит, улыбается. Вокруг жара такая, у него капелька пота на носу висит, блестит… Смахнул он её рукой. Такой он родной, свой, Климка. И – верный. Таких друзей не часто кому в жизни везёт встретить. Горжусь я дружбой с ним… «Ты, это, — говорю (слова – как вата, смешанная с безвкусной столовской манной кашей), — ты прости. Если такое можно вообще простить…» Смеётся. «Дядька, – говорит, – не усложняй. Руку можешь поднять? Ага, ага, эту. Можешь?» Ну, поднимаю: «Могу, говорю. А что?» – «А теперь, говорит — резко её опусти, и скажи: «А, пошла вся эта фигня!» Я прыснул. Подловил опять, клоун-недоучка! Однако, цели он добился: напряжение как-то сразу улетучилось. Тихонько болтая, мы отправились дальше, с твёрдым намерением побыстрее дотопать до «Северина». На моём рюкзаке, пристёгнутый за шасси к стропке, болтается злополучная «Стрела»…
Автор публикации
