Девушки влетели в ординаторскую, где спал на диване Mary. Вероника подошла к киборгу, вскочившему на ноги при их появлении, и велела лечь обратно. А Илона тем временем набрала номер главного врача и стала ему рассказывать о случившемся:
— …а он еле стоит! Игорь Валерьевич! Ему плохо! Я думала, глюки, он уже неделю такой… а с ним вот что! А если он из-за недосыпа на операции не тот скальпель подаст или не тому не тот укол не сделает? Он же… всегда такой смирный… и тихий…
— Где он сам? Саня, отчёт о состоянии!
И вскочивший Саня повторил то, что уже сообщал интернам, но с небольшой поправкой на данную ему кормосмесь.
— Так! Дело серьёзное. И давно это происходит? Саня, есть записи? Всё, что есть, скинь мне на планшет.
Саня ответил:
— Приказ принят. Приказ выполнен.
Главврач ответил Сане при интернах предельно серьёзно:
– Сеня, включи регенерацию, если есть необходимость. И можешь взять две банки кормосмеси, знаешь, где она находится. На сегодня у тебя день отдыха. Можно лечь на диван и спать.
— Спасибо, Игорь Валерьевич!
И главврач отключился.
***
Впервые DEX смог наблюдать утренний обряд примерно через два месяца после прикрепления его к группе капитана Вучича.
Майор вызвал Горыню и спросил, куда тот ходит по утрам?
— Славить родных богов, совершать обряд, – Горыня был явно удивлён вопросом. – И не хожу далеко, на холм на берегу реки, метров сорок от казармы, не выхожу с территории части… и не каждый день, а когда дежурства нет, через четыре дня на пятый. Дежурные видят.
— Ходите тогда с киборгом и под запись, а то мало ли что… скажут, а не скажут, так подумают. Можете идти.
***
После извлечения обожжённых игрушек из печи Инна Сергеевна оставила их остывать, а Фрол с Вороном вернулись в кабинет. Нина находилась с Лизой на минус втором этаже хранилища, и потому Пётр сообщил, что они пока что они могут сходить посмотреть выставки.
Но без разрешения хозяйки Ворон не решился выходить из кабинета. И потому Петр проводил их в комнату отдыха и включил мультфильмы.
Ворон сразу получил сообщение от Клары:
/Ты вернулся. Сильно поломан?
Сразу ответил, стараясь успокоить:
/Повреждений нет. Игрушки обжигали. Когда остынут, будем раскрашивать.
/Чем? Какие игрушки? Какие там краски?
/Не знаю. Не спросил про краски. А игрушки… смотри…
***
Через три дня после разговора с майором Горыня встал перед рассветом, приказал Змею следовать за ним, и пошёл на холм на берегу реки, за казармами. На высоком месте берега, над водой, встал и воздел руки:
— Гой еси, светлое-пресветлое Солнце… Боже Ярило…
Встающее из-за холмов солнце озарило окрестности и реку, и стало медленно подниматься.
Как, ну как можно говорить звезде, что она должна делать? Ведь это солнце – как и любое другое – обычная звезда, каких полно в галактике! И не самая большая.
Местное солнце медленно поднялось над горизонтом и осветило реку, холмы и лесок за рекой, начался июньский ясный день.
По возвращении DEX, как и было приказано, сразу пошел к майору и скинул видеозапись.
Через час майор вызвал капитана Вучича на разговор, причем приказал явиться вместе с киборгом:
— Странная у Вас молитва, капитан! Стоя и с поднятыми руками, кто же так молится?
— Это не молитва, а славление, мы, славяне, ничего не просим у Богов, мы их славим. А стоя потому, что Солнцу так лучше видно. Если я на коленях уткнусь лбом в землю, Ярило не увидит моё лицо, и может подумать, что я что-то от него скрываю.
— Другие молятся на коленях…
— Другие считают себя рабами своего Бога. Мой Бог меня рабом не кличет. Мы, славяне, внуки Божьи, а не рабы! разрешите идти?
— Иди уж! И кибера мне не порти, пригодится.
***
Змей вычистил грибы, нарезал тонкими полосками и повесил сушиться. Съездил на рыбалку – за полтора часа на удочки вытянул полсотни окуней и десяток судаков, сетью или гарпуном ловить не решился – что люди скажут? Егерь – а сам рыбу сетью ловит! Плавать не решился – это Фрол выпендривался… перед Вороном.
Нерест пираний закончится дня через три-четыре, они резко поменяют окраску и станут вялыми… и без проблем их можно будет ловить. Но… тощих и голодных рыбок ловить… как-то «не есть хорошо» — так говорила хозяйка Авеля.
Как он там? Жив ли? А Эка? Вот кому повезло! Оба живут в семьях, там тепло, светло и сухо. Вот только Авелю запрещена нормальная еда… но это не смертельно.
Спросить бы… но как? Позвонить Фролу? А если хозяйка не повезет их домой? Позвонить надо будет. Но… чуть позже.
А теперь надо вычистить рыбу и повесить коптить. А потом зайти на сайт и посмотреть, нет ли ответа на вопросы. Как жаль, что нет денег! Можно было бы скачать все статьи этого Комарова А.П.!
***
Нина вернулась из хранилища, когда Ворон и Фрол посмотрели от начала до конца мультфильм про Нильса и гусей.
— Как поработали? Обжигать, значит, закончили? И когда теперь расписывать будете?
— Игрушки еще остывают… Петя предложил по выставкам пройтись… без Вас не посмели, – ответил Фрол, – можно?
— Можно. Лиза с вами сходит… но пока только на те выставки, которые в этой башне. Лиза, можешь надеть платье. И кофту, там прохладно.
Лиза ответила: «Приказ принят» – и пошла переодеваться.
— Хорошо, – опять Фрол со всей важностью и не спеша, – мы… сколько времени нам разрешено ходить по выставкам?
— Час. Придете раньше если… хуже не будет. Если не успеете… сообщи. Идите.
— Спасибо, – ответил Ворон, и все трое киборгов вышли.
***
Первой Ворон раскрасил копию сломанной куклы. По всем правилам раскрасил – сначала белой краской выкрасил лицо и кисти рук, потом разметил и нарисовал юбку и кофту, затем закрасил. Когда краска подсохла, наметил тонкими линиями лицо, пуговицы на кофте и ленты на юбке. Получилось даже лучше, чем было.
— Молодец! Подсохнет и можешь увезти с собой.
— А может и дома такую же сделать. А эту сдать в лавку на продажу, – заметил вошедший Василий, – на прокорм девочек деньги нужны. И мы все должны помочь хозяйке их заработать. И остальные игрушки тоже… лучше всего оставить здесь. Клара куплена под выручку из лавки.
— А Клара сможет раскрасить! – обрадовался Кроу, – она будет работать… она хорошо будет работать… и хозяйка её больше никому не продаст!
Фрол удивленно выдал:
— А ведь ты прав! Ты на острове будешь лепить и обжигать, готовые изделия возить сюда, а Клара будет их раскрашивать. И ты наделаешь всего больше… и она будет занята… и у хозяйки деньги будут.
— Но Лютому банки надо раскрасить у нас…
— Зачем ему раскрашенные банки? Сойдет и просто обожжённые отдать.
— Так он же не себе… своим хозяевам. А если им понравится, может ещё молока привезут… когда-нибудь. Или ещё что-нибудь… нам зарабатывать надо.
— Хорошо.
***
Домой Нина добралась двумя флайерами – в одном Фрол и Ворон, в другом она и Василий.
Нина сразу вошла в бывший кабинет и позвала Фрола и Кроу:
— Слушайте задание! Надо рассчитать, сколько надо обоев, клея, линолеум новый, жалюзи… всё заказать, стены оклеить, жалюзи повесить… всё в жёлто-коричневых тонах. На веранде в упаковках двухъярусные кровати… принести сюда, собрать и поставить. Там же подушки и матрасы. И постельное белье в упаковках. Короче… создать здесь жилое помещение. Приступайте. Вася, сделай заказ… ну, или сам в магазин слетай… пока у меня деньги есть… но скоро их не будет. Поняли? Действуйте!
***
На рынке было многолюдно настолько, что Нина пожалела, что взяла с собой не Васю – он в городе и ориентируется лучше его, и людей не шарахается.
Поэтому пошла прямо к Зосе и, не смотря на товар, сразу попросила её подобрать одежду и бельё на… трёх… нет, на шестерых киборгов.
— Сколько-сколько киборгов? Вы… что… торгуете ими? – изумилась Зося, – и… какая одежда нужна?
— Ворон, подбери одежду на… девочек, на Змея и на себя. И Фролу что-нибудь. Крепкое и недорогое…
Ворон, перебрав весь товар в киоске Зоси и просмотрев список скидок (пять пар носков по цене четырех, три рубашки по цене двух, термобельё с 80% скидкой — и так далее), навыбирал полную грависумку одежды – от носков и трусов до курток и кепок.
Зося молча, в состоянии полнейшего ступора, смотрела на этот процесс, и, наконец, тихо выдала:
— Может, это мне надо было… к вам прийти?.. он столько всего навыбирал… так… и всего на тридцать семь галактов! Это… просто бесподобно! Много и дёшево… просто потрясающе! Нина, он что… тоже киборг? И… что у него со спиной?
— Да… Irien. Крылатый. Так получилось… купила киборгов с утилизации… несколько. Так… оплата прошла… спасибо, Зося! Пока.
— Пока.
Потом зашли за обувью – и точно так же Ворон навыбирал почти два десятка пар – каждому кроссовки и ботинки на осень-зиму, плюс девушкам туфли — и всего на тридцать галактов.
Нина попробовала в уме посчитать – сколько бы потратила она без киборга на все купленные вещи, получилось почти впятеро больше.
По пути к дому Нина зашла в кондитерскую и купила самый большой торт, который там был – почти полуторакилограммовый ванильно-шоколадный. И взяла коробку пирожных – для девочек.
И уже расплатилась и собиралась выходить, как Ворон тихо спросил:
— А… для Змея? Ему… тоже… можно… наверно.
Нина с изумлением уставилась на Irien’а – надо же!.. он что-то говорит сам, и просит не для себя! — тот покраснел – так он мог бы покраснеть, если бы был человеком — причём сам он так потемнел лицом или это программа, Нина так и не поняла.
Но вернулась и купила ещё один торт, поменьше.
***
Через две недели после выхода с командиром к реке для славления представился случай спросить Горыню о его богах.
Группа в составе капитана с DEX’ом и четырёх бойцов вышла в учебный пятидневный поход в полной выкладке. На привалах при распределении дежурства Горыня брал для себя время с четырёх до восьми утра – самое время, когда сон крепче всего. Киборгу давали поспать до полуночи, и в остальное время он находился в охранении.
На рассвете первого утра капитан на пару метров отошёл от места привала, поставил на камень три фигурки, вырезанные из дерева, и положил перед ними кусок хлеба.
Обряд проводился молча, чтобы не разбудить спящих, в полной тишине слышно было только гудящих насекомых.
И киборг не выдержал, и чуть слышно спросил:
— Что это? – и сам испугался.
— Это идолы богов, которых я славлю. Это Род, это Сварог, это Перун. Запомни, как они выглядят. Может быть, потом сделаешь такие для себя. Выкуплю тебя, когда спишут, домой отправлю… дома хорошо… семья…
Впервые капитан заговорил о выкупе киборга, но Змей поверил ему сразу. О таком не болтают впустую. Говорит про дом, семью. А что такое – семья? Может ли быть семья у киборга?
Семья – родители, жена, дети. Братья и сёстры.
Может быть, поэтому сказочный Змей Горыныч похищал девушек? – чтобы была семья, и в ней лад и уют… но почему он тогда не поговорил ни с одной из них об этом?
Задумавшись, Змей прослушал, о чём говорил ему хозяин, и явно невпопад ответил:
— Да, – и прокрутил запись вопроса: «А ты не боишься смерти?»
— Молодец, если так. Не надо её бояться. Смерти нет. Смерть это всего лишь смена мерного тела. Когда тело сгорает в священном огне, душа входит в круг перерождений, и после встречи с Марой получает новое тело, рождается снова… в теле человека или животного. Круг перерождений, Великое Коло, вечен.
Змей замер. Как это – нет смерти? А как же Седьмой, которого забил пьяный сержант? Или Третий, убитый дексистом в стенде прямо в части? Душа бессмертна? – а что такое душа? У киборгов её нет, не положено киборгу иметь душу.
Или есть? И он тоже после смерти сможет войти в Великое Коло? И получить новое тело, родиться снова и снова жить?
— Понимаешь ли хоть что-нибудь? Мыслишь ли? Знаешь, что значит твое имя на Буквице? Имя дано тебе случайно, но нет в мире случайностей. Змей. Земля-Мыслете-Есть-Инить. Разумная форма жизни в общине. Не бойся, никто не узнает, только мы с тобой будем знать, что ты… как мне кажется… всё-таки разумен.
***
Дома Ворон аккуратно и быстро рассортировал все покупки – но разложил пока стопками на диване в гостиной, так как убирать одежду было некуда.
И тут Нина поняла, что она совсем забыла при заказе про мебель! Шкафы и тумбочки надо было заказать – чтобы было, куда складывать одежду!
— Вася! – позвала она, забыв, что отправила парней в магазин, но уже вернувшийся DEX возник в гостиной через несколько секунд, – надо ещё мебель заказать… я совсем забыла про это… шкаф или стеллаж под одежду… и тумбочки под личные вещи. Подбери по каталогу… такие, чтоб покрепче и подешевле.
— Хорошо, все сделаю… вот в каталоге… такие два комплекта… и вот такой…
На видеофон Нины пришло несколько файлов – комплекты из шкафа и столика, из двух шкафов и столика, из трех тумб и шкафа… на выбор.
— И тут тоже есть акция… кто берет два комплекта… третий за полцены! Девяносто галактов каждый комплект… а вот этот… из четырёх высоких «пеналов» и шкафа… семьдесят. Настоящее дерево!
— Как-то это подозрительно дёшево для дерева! Скорее всего… пластик, окрашенный под дерево… Качественно ли? Хорошее дешёвым не бывает… съезди-ка туда сам… это недалеко… Фрол! Поезжайте и посмотрите на месте… и сразу обратно… если мебель хорошая, берите… Вася, вот… ещё двести галактов. А не хватит денег… звони сразу.
— А Ворон?
— Начнёт обои клеить… стены вы подготовили… сейчас попрошу Авеля в помощь… Линда не откажет… я думаю. Пока не уехали… Вася, принеси стремянку и столик… маленький, с веранды… чтоб было, на чём обои резать… да, вот этот.
Выйдя из дома, Нина заметила Авеля, стоящего у калитки соседнего с хозяйским дома:
— Авель, день добрый! Линда дома? Передай ей, что ты мне нужен… на полчаса.
Через минуту Линда вышла из дома:
— День добрый! Опять косметолог понадобился?
— Скорее, дизайнер… ремонт у меня, обои надо клеить и линолеум новый стелить… у меня киборги за мебелью уехали… не все, один остался… Авель тем временем обои бы поклеил… накормила бы его за это… пельменями со сметаной.
— Хорошо. Сейчас придем.
***
И ещё четыре рассвета – и ещё четыре беседы:
— …а убивать людей нельзя! Запомни это, Змей.
— Но все солдаты убивают!
— Славянин, помнящий родных Богов, имеет право на убийство только в шести случаях. Если он защищает свою землю, свой дом, свой род, свою семью, свою жену, своих детей. И только так… запомни это. На добро надо отвечать добром, а на зло… по справедливости.
— Приказ принят.
Машина остановилась. Не говоря ни слова, все с тем же окаменевшим лицом, охотник выбрался из-за руля, обошел автомобиль и распахнул дверцу у пассажирского сиденья. Сдернул укрывавшее Сэма покрывало, вытащил на обочину дороги. Ночь еще не закончилась, предрассветный ветер потихоньку раздвигал облака на востоке, мягко шелестела зелень (кажется, кукуруза).
Неужели и правда отпустит?
Охотник достал нож. Широкий, грозный, удобный, он зло блеснул в свете полнолунья.
Отпустит?
— Вот что, парень, — чуть хрипловато проговорил напряженный голос, — У тебя есть выбор.
Я сейчас разрежу веревку, вот эту. И уеду. Остальные сам распутаешь.
Отпускает… вот дурак.
— Идет. А какой выбор?
— Простой. Можешь пойти вон туда. За тем полем ваша машина и твои… друзья. Вас наверняка ищут. Можешь остаться здесь и по этому телефону вызвать полицию. Наврать, что был в машине, на вас напали, ничего не помнишь… И тогда через несколько дней вернешься домой.
Нашел дурака! Домой? Домой…
Сэм закусил губу. Он всерьез?
Всерьез.
Нож «лизнул» веревку быстро и мягко, и первый узел распался. В нагрудный карман скользнула небольшая коробочка. Мобильный телефон… Охотник отступил назад и посмотрел ему в глаза.
— Уходи. Только сначала хорошо подумай.
Сэм промолчал.
Полагалось сказать в ответ что-нибудь вызывающее, и очень хотелось съязвить, но он промолчал, хотя уже видел, что охотник не передумает. Он, может, и низшая раса, может, дурак, верящий в честное слово, и он точно уничтожил их команду… и все-таки отпустил.
— Человек ты или… — не договорив, охотник махнул рукой. И пошел к машине, с полным безразличием повернувшись к врагу спиной. Вот дурак.
Или нет?
Огни машины истаяли за поворотом дороги, а юный «сын Азазеля» все смотрел вслед, потому что опустить глаза на оттопыренный кармашек с мобильным телефоном было нельзя, а пойти к сгоревшей машине невыносимо…
Будь ты проклят, охотник!
— Тирекс! Эй! Фи-у! – Дог свистнул с края тренировочной площадки и помахал рукой. Не отрываясь от упражнения по отрабатыванию ударов, Сэм недовольно глянул на него – опять этот дурак режим нарушает. Может, ему просто нравятся наказания? Ну и пошел бы тогда отсюда! Если так уж сам любит дыбу и порку, чего других подставлять? Сэму и так влетело за потерю группы, за упущенную жертву, за пропавшее оружие. Еле встал, хоть процедура была стандартная.
Хорошо хоть не догадались про плен и переговоры с человеком. Был бы тогда в их сотне еще один «не выживший».
— Тирекс!
— Не мешай! – рявкнув в ответ, Сэм сбил дыхание и разозлился, — Чего надо?!
— К наставнику!
Оп-па…
Сэм замер на полушаге, чувствуя, как холодеет внутри.
Сегодня же не его очередь! Почему?…
Неужели узнали?
Окна домиков промелькнули блестящей цепочкой, и Сэм замедлил бег перед темной дверью с привычными латинскими символами.
— Тирекс к наставнику! – выдохнул он, невольно подобравшись. Такой вызов сам по себе испытание, никогда не знаешь, на что нарвешься (наставники редко «наставляли» только разговорами, особенно не местные, а приходящие), а тут еще это…
Дверь распахнулась.
— Тир, мальчик, входи, — пригласил знакомый мягкий голос, и у Сэма немного отлегло от сердца. Наставник не злится. Хотя это, конечно, не гарантия… Даже довольный наставник может так отделать, что не встанешь, унесут. Но это редко.
Сэм всегда старался улучить минутку и полюбоваться на комнаты наставника – это не стандартные домики воспитанников. Отличившимся разрешали заказать себе кое-какие вещи, и Сэм присматривался, чтоб знать, что заказывать…
Но сегодня было не до того. С порога взгляд споткнулся-зацепился за два незнакомых лица. Снова чужаки. Жесткие лица, цепкие взгляды. Адское пламя, зачем? Или… за кем?
Не показывать страха.
— Входи, Тир. Как ты думаешь, зачем мы вызвали тебя?
— Вам нужен отчет, Наставник?
— Нет, Тир. Это касается вашего проваленного задания. И твоего обучения.
Губы пересохли разом.
— Да, наставник?
Тот не отводил от него черных глаз.
— Ты уже в курсе, что начался новый экзамен? Двое уже сдали. Третий нет. А ты у нас тоже в первой пятерке по успеваемости. Твоя очередь.
Ну это не так плохо. Хотя экзамены тоже разные бывают.
Наставник встал. Мягко шагнул вперед. Сэм почти догнал его в росте, и теперь пронзительные черные глаза смотрели не свысока.
— Вы – питомцы Азазеля. Будущие властители… – напомнил демон, — Ты это помнишь?
— Да, наставник…
— У вас будет все, у вас будет власть, столько, сколько сможете удержать, вы сможете получить любого, кого захотите… Сделать своим. Заставить его выполнить любое ваше желание… Сладко, верно? – голос сплетал-опутывал привычной паутиной, и хотелось не думать, забыть обо всем, привычно подчиниться…как всегда. Если б ему только не надо было скрывать правду о задании! Нельзя расслабляться.
— Да…
— Но только лучшие из вас получат это, — ладонь демона скользнула по его плечу, одобрительно погладила мышцы. – Самые достойные. Ты хочешь быть среди достойных, Тир?
— Да, наставник.
— Пришла пора доказать это. Сегодня ты получишь жертву. Человека. Сломай его, сделай покорным – и докажешь, что можешь подчинять. Что достоин править.
— Сроки?
— Неделя. Нет, пожалуй, две – твоя жертва строптива. Кстати, я думаю, тебе будет приятно заполучить именно его.
Что?
Два чужака, переглянувшись, наклонились и подняли с пола тело, до сих пор скрытое столом… Скованное, связанное, с немыслимо выкрученными руками. С разбитым ртом.
И с зелеными глазами, которые он не хотел бы больше видеть никогда!
Дин Винчестер.
Адское пламя!
Пленный тоже увидел его – глаза расширились. Узнал.
Сэм похолодел.
Если только охотник сейчас откроет рот, если только скажет про прежнюю встречу, Сэму конец. Он не только провалил задание. Он еще и скрыл от наставника информацию… Если только охотник проговорится…
Значит… значит надо, чтоб не сказал.
Сэм быстро опустил ресницы, разорвав зрительный контакт.
— Я могу приступать?
Сердце колотилось как бешеное, так, что в ушах шумело…
— Конечно. Если нужен будет совет, обращайся. Инструменты тебе сегодня выдадут. Мы уверены в твоем успехе, мальчик, – ладонь наставника снова погладила его плечо, скользнула по спине…- Можешь взять его.
Сэм торопливо шагнул вперед и взвалил несопротивляющееся тело на плечи. До домика доберется, дальше действие стимулятора кончится…
— Да, Тир! – толкнул в спину мягкий голос.
— Что, наставник?
— Не убей его. Это приказ… Ты же не хочешь, чтобы экзамен не засчитали?
Демидий Пористович вышел из квартиры, прижал ладонь к сенсору, закрывая дверь на замок. И слегка наклонился, чтобы переобуться из домашней обуви в уличную. Он всегда так делал — менял ботинки перед входом в квартиру, а не в микроскопической прихожей.
А потом вдруг ощутил, что его схватили за шею, словно тисками, и подняли в воздух. Кричать было жутко неудобно: все же он был воспитанным человеком и считал, что пугать соседей невежливо. А еще стало очень страшно. Зато можно было подрыгать ногами, без вреда для здоровья.
***
Даник выглянул из-за угла, подняв повыше невидимый бластер и прищурив один глаз.
У настоящих древних пиратов часто почему-то одного глаза не хватало, а на закрывающей его повязке красовался череп с костями.
В коридоре было тихо и светло: дверь киборг почему-то оставил открытой. Даник сначала удивился, когда его напарник-пират двинулся не на кухню, где, как подозревал Даник, строили козни страшные враги, а наружу — за дверь, но решил, что так даже веселее: дома Данику играть на лестничной площадке не разрешали. Заскучав немного, Даник выдвинулся из засады и на носочках подошел к двери…
Чтобы столкнуться нос к носу с чем-то кошмарным. Даник вытаращил глаза, забыв и про пиратскую повязку, и про бластер, и про все на свете: киборг появился на пороге, неся за шиворот какого-то странного деда в домашних тапках.
Зайдя в квартиру, киборг доложил:
— Объект захвачен. Можно пытать.
Даник открыл рот, но что сказать, так и не придумал. Это он кого захватил?!
— Т-ты вообще, что ли! — опомнившись, воскликнул Даник.
— Брось его! Ты что? Нас теперь с тобой обоих же убьют нафиг!
Киборг приказ выполнил, хотя уже просчитал последствия и результат счел неудовлетворительным.
Объект поступил в точности с расчетами: шлепнулся на задницу и заверещал. Громко, визгливо, и с акцентом на привлечение службы правопорядка и приглашения специалистов Декс-компани.
Киборг прикинул как лучше заткнуть орущий объект: зажать рот или, для надежности, свернуть шею? Но не успел определиться с выбором, как на пороге комнаты возник помятый, всклокоченный, злой от очередной незапланированной побудки и толком не проснувшийся хозяин.
***
Понять, что происходит, под воздействием мощной звуковой волны было сложно, осознать, какого делает в его прихожей какой-то мужик, было трудно.
А когда по обрывочным воплям Томпсон сообразил, что к чему, и мысленно дорисовал логическую картинку, то в полной мере испытал на себе всю глубину и многозначность выражения «охренеть до офигевания». Первым порывом было схватить бластер, вторым — попробовать удалить людей на безопасную дистанцию. Третьим — включить голову и решить вопрос мирно и без жертв.
Замерший неподвижно киборг, на первый взгляд, казался меньшей проблемой, чем истерящий мужик и рыдающий ребенок.
— А ну молчать, — звучный командный голос лейтенант Томпсон вырабатывал долго и ценой сорванных связок. Зато тут навык быстро доносить нужную команду пригодился.
Дождавшись тишины, Томпсон потребовал доложить четко и по существу дела что произошло.
Останавливать вопли приходилось еще раза три, но волшебная сила всегалактического мата оказывала поистине целебный эффект. Мужик даже кое-как встал и сумел выразить претензии почти вежливо и тихо.
А Даник — объяснить суть игры, даже почти без всхлипываний. Лейтенанту жутко хотелось вытеснить незадачливого соседа в коридор и решить проблему методом жестких переговоров, но оставлять ребенка в квартире с кибером было нельзя. Значит, удалить соседа.
— Приношу свои извинения, — Томпсон чуть сдвинулся, чтобы, если что, закрыть от броска ребенка. Прекрасно понимая, что смысла в этом нет никакого. Но иначе он не мог.
— Они просто поиграли в пиратов.
Вы сами видите, что киборг выполнял приказ, выполнил максимально корректно, но я сегодня же лишу ребенка права управления. И мальчик будет наказан. И киборг тоже. Еще раз прошу простить за этот досадный инцидент…
Взгляд мужика был настолько ледяным, что растопить холод и подозрительность могла только жертвенная кровь.
И лейтенант в чем-то был согласен с киборгом: такого мерзкого типа придушить — благое дело. И с трупом договориться намного проще.
— Оставляют сопляков со всякими жестянками… — только и проворчал сосед, прежде чем покинуть квартиру, гордо шаркая тапками.
— А человек ведь чуть не погиб! Но я найду управу…
Лейтенант, сохраняя каменное выражение лица, закрыл за бывшим пленником дверь. Сенсорный замок зловеще загорелся красным, ничего хорошего оставшимся внутри не предвещая.
— Замри! — выдохнул лейтенант, хватая мальчишку за плечо и задвигая себе за спину. С малолетним пиратом и его играми с боевыми машинами он разберется позже, если удастся уцелеть.
— Хо-зя-ин, — с трудом по слогам произнес киборг. Он стоял навытяжку, скованный приказом, даже не дышал, но сказать было важно.
— При-каз… маль-чик…
Киборг хотел сказать, что, прежде чем отдавать ему приказ о самоликвидации, человеку следовало бы убрать куда-нибудь мальчика. Он-то не бросится, но на всякий случай и по инструкции так положено. Да и вообще ребенку не стоит смотреть как убивают киборгов — а то потом и в это еще играть будет.
— Какой нафиг приказ? У него нет права управления! — Томпсон лихорадочно пытался припомнить, где положил комм, чтобы связаться с ликвидаторами. Он и по долгу службы и как просто галозритель уже видел немало роликов о сорванных киберах. Но те были далекие и чужие, а этот свой. И он до сих пор живой, и мальчишка целый. И даже соседа этого говенного притащил без повреждений.
— Плакал… иг-рать…
— Придурок! Можно было игру приличную выбрать, — лейтенант вдруг подумал, что тут чего-то не то происходит. Стоя на расстоянии четырех метров от сорванного киборга с ребенком за спиной, он рассуждает о правильных и неправильных играх?
— Товарищ лейтенант, не надо его наказывать. Он просто не умеет играть, но он хотел научиться и он старался! — Даник попытался вывернуться, но лейтенант держал крепко.
— Это я виноват. Меня можно наказывать. Неделю без мультиков, да? — Хо-зя-ин… не на-до… маль-ки-ка на-ка-зы-вать… это я ви-но-ват… я не по-дума-мал…
— А тебе и не положено! — отрезал лейтенант.
М-да. Не подумал тут, в первую очередь, он сам. Когда на звонок отвечал и не слушал, что ему предлагают. Теперь приходилось судорожно шевелить мозгами и думать, что со всем этим делать. Мальчишка упорно пытался вылезти из-за его спины и напороться на сорванного декса, сам декс, с какого-то перепугу, двух слов связать не мог…
Пир-раты, мать их! Доигрались!
Устав удерживать вертлявого мальчишку, Томпсон ухватил его за плечо, поставил рядом с собой и приказал:
— Стой спокойно! Так.
Ты, — теперь он обратился к киборгу, — идешь на кухню. Садишься там на стул и сидишь. И ждешь меня. Не двигаться и никого не захватывать! Ясно? Отлично. Иди, — проводив киборга взглядом, он развернул мальчишку к себе лицом и так же четко выдал инструкцию:
— А ты иди в комнату, и чтоб до утра… До десяти часов так точно я от тебя ни звука не слышал. Выходить нельзя. Понятно?
— А… — И нет, это не одобрить нельзя, — припомнил прошлые махинации лейтенант.
— Это не предложение, а приказ.
— А с ним вы что сделаете? — униматься мальчик не желал.
— А это не твое дело. На самом деле Томпсон понятия не имел, что сделает или чего не сделает, а настойчивое желание семилетки решить проблему лишением мультиков порядком раздражало. Ему, может, еще и киборга мультиков лишить? Проводив мальчика до комнаты и настойчиво подтолкнул внутрь, лейтенант повторил инструкцию еще раз и закрыл дверь. Постоял в темном коридоре, ни о чем не думая и просто пялясь в стену, а потом направился на кухню. Что он скажет и что спросит не знал. Но даже в самых рискованных операциях определенная доля успеха зависела от умения импровизировать. Значит, и здесь только это и остается. Только нужные слова как-то не подбирались, уж слишком ситуация была нестандартной…
***
Родители за своим чадом явились только во втором часу дня. И такие счастливые, что Томспон, встретив их на пороге, даже усмехнулся в ответ. Если повезет, такими же счастливыми они и уйдут через пять минут. А на звонки Сергена, если вдруг тот потом и прознает про утренние приключения с захватом заложника, можно будет и не отвечать, ссылаясь на занятость…
— Ты просто святой человек! — с чувством заявил Серген, едва переступив порог.
— Как Даник, не баловался? Все у вас в порядке? — поинтересовалась темноволосая женщина, от которой пахло пудрой и духами.
Лизу, жену Сергена, лейтенант видел впервые. Начать знакомство пришлось с вранья.
— Разумеется, все в полном порядке, — заверил Томпсон.
— У вас просто прекрасный ребенок. С очень… Чрезвычайно развитой фантазией.
— О, это правда, — разулыбалась Лиза.
— Дома он постоянно играет в пиратов! Всех соседей уже распугал, представляете? Лейтенант невнятно хмыкнул: о-о-о, ему ли не представлять! — и громко позвал:
— Даник! Иди сюда, пришли тут за тобой.
Но являться пред родительские очи Даник не спешил, а вместо ответа из-за прикрытой двери доносилось странное жужжание… …жужжал мальчишка.
Раскинув руки и восторженно двигая ногами почти под потолком — на вытянутых руках параллельно полу его кружил, крепко ухватив за талию, киборг. Иногда мальчишка менял жужжание на рычание, иногда выдавал странное «тр-тр-тр», а иногда попросту заходился хохотом.
— Ух ты! — Серген заглянул в комнату из-за плеча лейтенанта и восхитился:
— У тебя киборг что, и с детьми может? Программу от мэрьки в него закачал?
— Да, — снова соврал лейтенант.
— Он вообще у меня очень альтернативый… одаренный. То есть талантливый. Про звездолеты сказки рассказывает. Уже вторая серия пошла. — Удивительно! — впечатлился Серген.
— Даже не думал, что такое возможно. Ну, вижу, Данику тут очень здорово было! Слушай…
— Томпсон напрягся, узнав тот самый тон, и не зря.
— А у Лизы тут во вторник еще корпоратив, а туда с детьми, сам понимаешь, не вариант…
Томпсон так выразительно кашлянул, что Серген понятливо вздохнул. У него тут, конечно, нашелся внезапно педагогически одаренный сорванный декс, но еще к одному нашествию пиратов Томпсон был морально не готов.
— …А маленький звездолет увидел на визорном экране легкое облачко и, разогнавшись, влетел в него, и заскользил в ватной мякоти вверх-вниз, — рассказывал живым голосом киборг, подбрасывая мальчишку в такт словам.
— А над верхним прозрачным куполом радостно перемигивались огромные золотые звезды…
***
Вечером Томпсон привычно разогрел две порции контейнерной пищи. Ужинать, пусть и в компании киборга, было приятнее, чем в одиночку. — Хозяин, — киборг сидел за столом, вяло ковыряясь вилкой. Но долго выдерживать напряженное молчание стало невмоготу даже машине.
— Ты определись, что со мной сделаешь? Отдашь приказ? Утилизируешь? Обменяешь?
— Уга, — в такт своим мыслям покивал лейтенант, — и потом гадай, какого кибера опять подсунули. Ты-то хоть адекватный. И с детьми умеешь. — Умею, — согласился киборг, — можешь смело своего заводить.
Томпсон закашлялся от смеха и едва сумел отдаленно приличными жестами объяснить киборгу свое решение и то направление, куда киборгу следует идти с подобными предложениями…
Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Северные рубежи Галактики
Мы уже две недели висели на Северных границах зоны коротации рукава Ориона. И все две недели дежурства шли по полной выкладке: наводящий, шесть первых стрелков, шесть дублеров, каждые двадцать минут сигнал с двумя подтверждениями.
Стабильная зона рукава Ориона (или Шпоры Ориона) – это, в общем-то, и есть, на данный момент, вся Галактика людей. Кусок звёздного бублика, протянувшийся, как принято считать, с Севера на Юг. Мы пока не можем выйти не то, что из рукава Ориона, даже за пределы своего куска коротационного тора. Потому что только здесь скорость галактической ударной волны совпадает с орбитальной скоростью диска Галактики. Это оберегает освоенные людьми планеты от молодых горячих звёзд, от потоков космических лучей, рентгеновского излучения, ультрафиолетовой радиации и других невкусных плюшек.
На Юге Шпоры – скопление сверхновых делает навигацию слишком опасной, там человечеству трудно отвоёвывать у космоса новые земли, и больше идёт передел старого. А все интересы, связанные с освоением новых планет, сосредоточены здесь, на Севере.
И вот представь: война с экзотами уже дышит нам в спину, боевые дежурства – в полную нагрузку… И две недели проклятая хэдова тишина.
Сначала никто не знал, к чему такое зверство над личным составом, но потом стали постепенно просачиваться слухи, что, мол, в системе Ориона появились смэшники.
Смэшниками на армейском жаргоне называют эс-эм разновидность разума.
Эс-эм – ситуативно-модифицирующий. Ну мы в школе так дразнились, помнишь? Эс-эм – разумный, да не совсем.
То есть эс-эм – полная имитация разума, внешнее следование любой логике поведения. И плюс полная имитация эмоций. Любых. Хотят сожрать параба – думают и чувствуют как парабы. Временно. На момент охоты. Голый инстинкт, в общем-то, но без приборов отличить трудно.
Собственного разума в смэшниках – ни капли. Хищники. Говорят, когда-то на их планету сел космический корабль. Они сымитировали поведение экипажа и вышли на охоту в космос. И у них получилось, потому что подражать смэшники могут чему угодно.
Управление кораблем они, например, воспроизводят до тонкостей. Встретив в пространстве другой корабль, если позволяет расстояние, читают мысли команды и внушают ей, что она – мясо. Если расстояние не позволяет, а внушать смэшники могут довольно ограниченно, считается, что на одну-две единицы, не более, просто выходят с жертвой на видеосвязь и зомбируют ее. Потом стыкуются с замороченным кораблем и начинают праздничный обед из многих блюд.
Съев всю команду, смэшники затягивают пояса потуже и снова отправляются на поиски. Наверное, их мечта (хотя вряд ли они умеют мечтать) – сесть на малоразвитую планету и обеспечить себя пропитанием на максимально долгий срок.
Только вот беда – даже самого простого автоматического контроля в космопорту ни одному смэшнику не пройти. Машину не заморочишь. Оттого мы и знаем теперь, что они из себя представляют. Очень мерзкие на вид твари. По сути – мешки на четырех ножках, снабженные гигантским ртом.
Было, если не совру, шесть попыток смэшников высадиться на цивилизованные планеты, и каждый раз дело заканчивалось оцеплением космодрома и месячным карантином для попавших в зону их зрительного, акустического или мысленного влияния.
Поэтому на грунте смэшники для людей не особо опасны. Ну зомбируют пару-тройку тысяч двуногих, ну, может, даже кое-кого съедят. Другое дело в открытом космосе. Вот здесь десяток смэшников способен заморочить даже экипаж огромного корта, вошедшего в фазу торможения на подлете к планетной системе. И если для этого надо прикинуться гуманоидами – да пожалуйста!
Говорят, смэшники по всем тестам даже лучше гуманоидов, только… Ну, в общем, это не объяснишь. Они суперхамелеоны, что ли. И ни грамма разума. Вообще. Меньше, чем у мухи. Как только эти желудки на ножках в лабораториях ни проверяли.
Конечно, есть на кораблях автоконтроль связи и фильтры, позволяющие более-менее эффективно защитить экипаж от зрительного и звукового зомбирования, но вот от внушения на расстоянии ничего дельного придумать так и не смогли.
И в академии мы изучали смэшников, и раньше я слышал про них кое-что. А тут команду просто прорвало. Нас, кого помоложе, стрелки и палубные так застращали всякими жуткими историями, что в конце концов мне начало все это сниться. Ну и дежурства по полной выкладке. Две недели.
А потом заболел Дьюп (у него расконсервировалась черная лихорадка), и меня убрали на терминал, посадив в наш карман уже сработавшуюся пару.
Терминал – узел почти бесполезный на корабле, этакий «крайний случай». Если разнесут навигаторскую и капитанский пульт, можно давать координаты наведения напрямую с терминала. Он расположен над реактором антивещества. Накроет – отстреливаться будет некому. И вообще, когда стреляют, на терминале жарко. Изоляция на основе пузырьков кермита не спасает.
В общем, терминал – большой, но малополезный в обычном бою дубль. И дежурный сидит там один. На всякий случай.
Ну, и подтверждение.
Заведено в армаде, что любая команда по традиции идет через терминал. И терминал – самый мелкий юнга, который последним говорит «есть».
Например, навигатор командует: «Переключиться на двигатели высокого ускорения». Машинный отсек отзывается: «Есть переключиться!» И дежурный на терминале тоже нажимает свою кнопку: «Переключение подтверждаю».
«Черный ящик» на терминале, разумеется, тоже пишет. И журнал бортовой, кстати, не капитан заполняет, а дежурные терминала по традиции от руки калякают, уж у кого какой почерк.
Талгол.
Малая арена Деринга.
Стась.
— Извини.
— А-а, пустяки! — Бэт умел скрывать огорчения. Когда хотел. — Давай-ка я тебя лучше просканирую.
Она не стала возражать, все еще чувствуя себя виноватой. Хотя и была уверена, что повреждений на этот раз особых нет. Ключица — это ерунда, пара минут в реакамере.
— Как я и думал — все отлично! Можешь пока отдохнуть, а через двадцать минут опять выйдешь с Чарли. На этот раз не торопись, время удвоено. Сделай вид, что испугалась, он поверит, теперь-то как раз и поверит. Видишь, как все удачно складывается? Но не переигрывай. А если будешь падать — не залеживайся, он любит добивать лежащих ногами. И помни про его стимулятор. Он обречен.
Бэт не предложил отменить встречу. И Стась не была уверена в причине этого — действительно ли он верит в то, что говорит, или просто хочет, чтобы верила она. Интересно, сколько он потерял? Даже спрашивать страшно, Чемпионат Деринга — это вам не хилые полулегальные стычки по праздникам, здесь счет не на недели идет.
И, если немного повезет, можно протиснуться в призовую десятку. Один проигрыш на шесть побед и две продленки — шансы весьма неплохие. А призовая десятка — это полуэра. И пусть даже восемьдесят пять процентов принадлежат Бэту как хозяину команды — все равно можно запросто выходить из игры и больше ни о чем не беспокоиться…
***
Джуст
Космопорт Владимирско-Центрального
Ресторан «Генделык»
Лайен
— Лайен, мальчик мой, ты ли это?!
— Френни, зараза, ты не меняешься! А я-то думаю — чья это посудина полстоянки загородила?! Френни, это Дэн, мой напарник. Дэн — это Френни, мой старый приятель.
— Ну не такой уж и старый, мог бы и не уточнять! Дэн, говоришь? Красивое имя. Да и мордашка ничего так. Надеюсь, вы напарники только по работе и я тебя не обижу, если понравлюсь мальчику? Не хитчер, случайно? Нет? Жаль… Не ревнуй, детка, я все равно не охочусь в чужих владениях и не смешиваю два удовольствия, это так, профессиональная привычка. И только не говори, что привычка дурная, а то я огорчусь! Вы уже завтракали? Вот и прекрасно, садитесь сюда, я сейчас утрою заказ. Какими судьбами?
— Тебе не понять, Френни, твой интеллект таких слов не знает, но все-таки напрягись, запомни по буквам, потом в словаре значение посмотришь, есть такое понятие — работа.
— Ай-яй-яй, Лайен, деточка, как тебе не стыдно произносить подобные непристойности в присутствии приличного почти что старика? Если человек имеет несчастье быть несносно богатым, то все почему-то сразу начинают приставать к нему со всякими непристойными предложениями! Просто ужас какой-то!
— К тебе, пожалуй, пристанешь. Тебя-то как сюда занесло?
—Тебе не понять, малыш, но запомни по буквам, потом спроси кого-нибудь из взрослых, может быть, тебе и объяснят на досуге — есть такое слово: «ХИТЧ».
— С каких это пор ты стал шататься по разным забытым богами помойкам? Разве здесь может быть хороший хитч? Новички да списанные инвалиды.
— Не скажи! Молодые звезды рождаются как раз в подобных захолустьях. Видел Роки? Я подобрал его на задворках Джирана, дыра еще та. А знаешь, откуда родом сам Морткомпф?
— Я его не люблю.
— Деточка, ты меня удивляешь! Как можно любить Мрткопфа?! Но он же звезда, с этим нельзя спорить.
— Что, нашел на этой занюханной свалке нового Морткомпфа?
— О, ты как всегда прав! Совсем юное дарование, но какой стиль, какая техника, какая энергетика! Обаятельнейший малыш! Харизма потрясающая! Он нравится даже чопорным училкам младших классов! А как стартовал?! Начал с нуля, на него даже никто не ставил — а через пару десятков боев уже вышел в Кубок! Я видел записи — это что-то невероятное! Я приказал отчалить немедленно, как только увидел его первый бой в трансляции, и всю дорогу мы гнали как проклятые. Но увы…
— Почему же увы?
— Да потому, что такие шустрые и обаятельные не бывают ничьими, деточка! Во всяком случае — – не бывают таковыми долго… Уж не знаю, каким образом, но этот сволочной черный звереныш со своими сучками оказался здесь раньше меня и вцепился в парня всеми четырьмя лапами!
— Френни, да ты, никак, стареешь! Когда раньше тебя останавливали чужие контракты?
— Ай, деточка! Если бы дело было только в контрактах… В этой гнусной дыре просто катастрофически некого покупать! Настоящая трагедия!.. Кофе здесь дерьмо, бренди не лучше, но если в их дерьмовую кофе добавить их дерьмовую бренди и закушать все это дело хорошей шоколадкой с орехами — то очень даже ничего. Шоколадки здесь хорошие.
— Ты куда потом двинешь?
— Ох, если бы я это знал!
— А когда?
— Как только узнаю, куда проклятые конкуренты утащили мою драгоценную будущую звезду. А что, тебя подкинуть?
— Было бы здорово.
— Это будем подумать. Куда?
— Ох, если бы я знал!
— Хм-м… А когда?
— Как только — так сразу…
Они переглянулись, обменявшись понимающими улыбками. Дэн оторвался от эклеров, моргнул задумчиво и тоже улыбнулся — нерешительно, за компанию. Лайен потягивал дрянную кофе, откинувшись на мягкую спинку уютного кресла — Френни всегда умудрялся устроиться самым уютным образом — и рассеянно смотрел в панорамное окно, взвешивая плюсы и минусы неожиданной встречи. Где-то на самом краю поля суетились дозаправщики — похоже, готовился еще один старт. Необычное оживление для подобной дыры.
Плюс очевиден — вон он стоит, этот плюс, нагло выпятив отражатели и раздвинув мощными боками непрезентабельных соседей. Межсистемная яхта-круизер класса «экстра», экипаж не менее пятидесяти человек, средняя грузоподъемность, повышенная комфортность, безопасность по типу «мечта параноика», дальность автономного хода ограничена лишь капризами владельца. Минус же…
Вот он сидит, и балагурит незатыкаемо, хитрый толстомордый минус.
Он не отказал сразу. Но и не согласился безоговорочно — впрочем, Лайен и не ждал такого согласия, он слишком хорошо знал Френни. Чего он ждал, так это встречного предложения, обмена услугами, своеобразного торга — и вполне готов был пойти навстречу. Френни умница, он не попросит взамен такой не слишком обременительной услуги нечто запредельное.
Но Френни не выдвинул сразу с десяток вариантов, предлагая Лайену самому выбрать из того, что нужно Френни, наиболее приемлемый и наименее затруднительный для самого Лайена. Старый мерзавец был по-своему честен, Лайен работал на него пару раз, да и потом время от времени услугами обменивался и сохранил впечатления вполне приятные.
Но сейчас Френни сказал «будем подумать». И значить это могло только одно — выбора не будет. У Френни нет десятка равноценных вариантов, а есть одна большая проблема. И решение именно этой проблемы настолько важно для Френни, что он даже не решился сразу о ней заговорить.
Лайен вздохнул.
Раз выбора нет у Френни — то у него его тем более не будет. И глупо тешить себя иллюзией, что остается выбор между согласием и отказом. Уж ежели Френни почему-то решил, что с его проблемой наилучшим образом справится именно Лайен — а ведь он решил именно так, вон как обрадовался, и глазками цепкими постреливает, и завтрак оплатил, и наверняка потом на яхту к себе потащит что-нибудь показать, а там и на ночь оставит, зачем, мол, на гостиницу тратиться… Так вот, если Френни чего решил — то сопротивляться бессмысленно. Он ведь из тех зануд, которым проще дать, чем объяснить, почему не хочешь.
Оставалось только надеяться, что решение его проблемы не пойдет вразрез с основным заданием. И не будет тем или иным боком касаться его дочки.
***
Талгол.
Деринг.
Отель у малой арены.
Стась.
«Я дерусь, потому что дерусь!»
Светящиеся буквы на фоне темного неба вспыхивали пронзительно-синим, постепенно выгорали до багрового, и снова ярко-синяя вспышка — каждые три минуты, своеобразный таймер Деринга.
Отсюда, с балкона Оракул его знает какого этажа, лазерный слоган над стадионом скорее угадывался, чем читался на самом деле. Впрочем, высота не причем, просто ракурс неудачный — со стороны космопорта надпись была видна четко и сверху, Стась обратила на нее внимание еще в отстойнике, пока Бэт и остальная команда проходили таможню. Сама она освободилась раньше — рабы-контрактники шли через особый терминал, вместе с домашними любимцами, да и проверяли их куда менее дотошно, это Бэт ловко придумал. Забавно. Меньше прав — больше свободы. Например, свободы любоваться припортовыми пейзажами этой самой… кстати, а действительно, как она называется? Спросить у кого, что ли? Еще одна грань свободы — можно спросить, а можно и не спрашивать, выбор только за ней самой. Пустячок, а приятно…
— Не стой на ветру, простынешь.
В любой другой день Стась обязательно начала бы возражать. Просто так. Для поддержания разговора. Да и потом — какой же это ветер?
Но не сегодня. И даже не потому, что сегодня она слишком устала.
Молча встала с перил, бросила последний взгляд на мигающую рекламу далеко внизу, передернула плечами — становилось действительно прохладно. В полушаге развернулась — пушистый халат волнами крутанулся вокруг лодыжек — задвинула балконную дверь до упора, отсекая бронестеклом шумы ночного города там, далеко внизу.
Забавно, но Стась вдруг буквально только что вот осознала, что не знает названия этого города. Да что там города — она и о названии отеля представление имела весьма смутное, «Плаза», кажется… Или «Старлайф»?.. Нет, «Старлайф» был на прошлой неделе.
— Устала?
Стась качнула головой.
Она устала, разумеется, но вопрос Бэта подразумевал не это, просто одна из вариаций чего-то типа «мне уйти?», а она не хотела, чтобы он уходил. Забавно. Действительно, забавно, но она чувствовала себя не совсем уютно в этом огромнейшем номере своей мечты — одна.
Тем более сегодня.
Неужели она когда-то мечтала о подобном? Давно, в какой-то другой жизни. Обслуживание-люкс, сауна с массажистом, шоколадный торт, канистра березового сока, шампанское в номер и блондинистый пухлогубый стюард, готовый, как скаут, всегда и на все. Ох, какой же богатой и свободной она тогда себя ощущала! Карман распирал выигрыш целой десятки, и до любой звезды казалось рукой подать…
Стась присела на мягкую ручку кресла, поболтала ногой, глядя, как мерцают удвоенные отражения свечей в глубине полированного дерева, как медленно тонут разноцветные колкие искры в гранях тяжелого хрусталя.
Не хотелось садиться в кресло — в его мягкой обволакивающей глубине она чувствовала себя еще более неуютно. Да и встать потом будет сложновато. Бэт молодец, конечно, и заминку провел на уровне. Не стал ограничиваться обычными мерами и поставил полную деинтоксикацию, кислоты в мышцах не осталось, спасибо ему. Да только вот и самих этих мышц после сегодняшнего не очень-то…
— Музыка не мешает?
Стась опять качнула головой.
Музыка — тихая, плавная, обволакивающая, — действительно не мешала, больше того — не замечалась, словно была неотъемлемой деталью этого номера.
Немного подумав, Стась подцепила еще один сэндвич и ложку салата. Сэндвич, конечно, назывался вовсе не сэндвичем, да и салат носил гордое наименование длиною в три строчки, но Стась не собиралась ломать голову и язык при запоминании и произнесении точных и правильных титулов всего того, что было сегодня ими съедено под шампанское при свечах в номере-люксе на двести тридцать шестом этаже отеля… хм-м, наверное, все-таки, «Плаза», в городе… хм-м… ладно, проехали.
Бэт снял президентские апартаменты. Весь двести тридцать шестой этаж и половину двести тридцать пятого. С бассейном, зимним садом и огромным роялем в одной из комнат. С примыкающим к бассейну тренажерным залом и оружейной с портативным тиром — очевидно, для развлечения президентских телохранителей. Ресторан, разумеется, тоже отдельный и персональный. Кажется, в тире можно было пострелять и по живым мишеням. Если возникнет такое желание.
Бэт снял два этажа неслучайно.
На двести тридцать шестой им была поселена Стась, этажом ниже — остальная троица. Стась не знала, как к подобному распределению помещений отнеслись другие члены ее вроде бы команды. Когда же она сама попыталась возразить — Бэт даже спорить не стал, просто отмахнулся. И Стась сдалась.
Раз уж он так решительно вознамерился не дать ей ни малейшего шанса наладить нормальные отношения с остальными — спорить бесполезно. Все равно что-нибудь придумает. Да и прав он, наверное. Глупо прикидываться, что она им ровня. За их головы не назначена награда, и на хвосте у них не сидят сине-оранжевые ищейки…
Стась отправила в рот еще один сэндвич. Тоже мне, бутерброды. Размером с почтовую марку! Хотя вкусные, заразы, спору нет.
Ужин при свечах и с шампанским. Между прочим, был даже шоколадно-ореховый торт. Правда, вместо на все готового раскрепощенного блондина — до чрезвычайности вежливый брюнет, застегнутый на все пуговицы до самого подбородка и о скаутских правилах слышавший разве что в далеком безоблачном детстве.
Вежливый.
Очень-очень-очень. Даже массаж не помог…
И — ни слова упрека.
Что там слова — ни одного косого взгляда за весь вечер. Словно и не случилось ничего. Словно все в полном порядке. Только лицо закаменевшее и голос повышенной мягкости.
Лучше бы наорал. Лучше бы грубо схватил за плечи, как тогда, на ринге, затряс яростно, легко перекрывая звенящим от бешенства шепотом неистовые вопли трибун. Лучше бы даже ударил.
Тогда можно было бы по крайней мере хотя бы обидеться. И не чувствовать себя такой виноватой…
— Ну не могла я, понимаешь?..
Он откликнулся сразу, но опять о другом:
— Попробуй вот это вино, оно местное, привкус необычный, но не плохой, оно слабое, попробуй, советую…
Привкус ей был знаком. Странный такой, сладко-терпкий, холодящий, с легким оттенком шоколада… Где она могла пить такое, она ведь не очень любила вина, особенно — синие?
— Я не смогу объяснить… дело не в том, что я тсенка, это как раз ерунда, мои родители никогда не были слишком религиозны… Просто меня готовили в миротворки, понимаешь? А вот это уже куда серьезней. Блокада — страшная штука… Нас не просто обучают, нас кодируют. Ты видел мои уходы… Мы называем это разносом. Очень удобно, скорость возрастает в сотни раз, даже от пули можно увернуться. Но есть одна штука. Если ты в разносе — то любой твой удар заведомо смертелен… даже самый слабый… даже просто легкое касание. Мы никогда не контачим в разносе, это забито на уровне рефлексов, понимаешь?
— Я знаю, что такое разнос, — перебил Бэт спокойно. — Как тебе понравился торт?
И опять в его голосе не было осуждения.
Более того — он ясно и недвусмысленно не желал поддерживать разговор на эту тему. И — никаких претензий. Словно все в полном порядке, словно и не поставила она своей сегодняшней нерешительностью все их предприятие на грань не просто финансового провала, а вообще полного краха…
Хотя кто его знает, может быть, он вовсе ничего сегодня и не потерял – может быть, он еще и заработал на этом, случай-то ведь беспрецедентный! Бэт — мальчик умный, кто его знает, на что именно ставил он. Может быть, там, на ринге, он просто испугался, не за ставки свои испугался, а за нее, чисто по-человечески, человек же он, в конце-то концов!
Но если не потерял он сегодня ничего — на что тогда он так злится? Откуда тогда это раздражение? Не внешнее раздражение, показушное и язвительное, которое так часто демонстрирует он окружающим, а глубоко запрятанное на самом дне темных глаз и прорывающееся наружу лишь в почти незаметных движениях острого подбородка, лишних морщинках у губ, слишком резких жестах. Или таком вот взгляде, словно он ждет от нее чего-то очень важного, ждет, и никак не может дождаться. И внутренне раздражается все больше и больше от бесплодности ожидания, но, человеком будучи вежливым, внешне никак раздражения не проявляет.
И от этого взгляда его, и от вежливо-безличной заботливости смутное намерение как бы невзначай поинтересоваться — а чего же, собственно, он с таким нетерпением ждет? — потихоньку перерастало в довольно-таки острое желание схватить со стола самую большую тарелку и изо всех сил треснуть его по макушке. И бить до тех пор, пока не объяснит он, наконец, чего же ему, скотине, от нее надо?!
И оттого, что желание это, даже полностью осознавая собственную порочность, вовсе не собиралось становиться желанием чего-то более правомерного, чувство собственной вины лишь усиливалось.
Она не проиграла сегодня.
Ей присудили победу.
По очкам.
После второй суперпродленки.
В десятке не принято откладывать в третий раз, даже если никто так и не был убит или избит до потери сознания — а чистой победой в финале считалась только такая, когда проигравшего с поля уносили.
Она очень надеялась, что сумеет. Потому и вызвалась выйти против Морткопфа — сама вызвалась, благо других желающих не было. Его партнеров всегда разыгрывали через довольно жестокую жеребьевку.
Она все утро листала спортивные архивы, чтобы убедиться окончательно и бесповоротно — без подобного человека мир станет только чище. Он был откровенным садистом-маньяком и злостным социопатом, он любил убивать и калечить, при этом не делая особых различий между рингом и жизнью вне его, и до сих пор не был надежно заперт в комнате с мягкими стенами только благодаря многочисленной своре персональных и хорошо оплачиваемых адвокатов. Во время затишья между играми его пытались контролировать при помощи усиленных транквилизаторов, но это удавалось не всегда, о чем свидетельствовали несколько так и не доведенных до суда уголовных дел.
Она просмотрела их все. Тщательно и скрупулезно. Особенно долго задерживая на экране фотографии жертв. Вглядываясь. Запоминая. Убеждаясь.
Нет, ни малейших сомнений в том, что человек этот жить не должен, у нее не было. Материалов дел хватало как минимум на четыре смертных приговора. И это — не считая тех, кого убил и искалечил он вполне легально, в рамках правил того или иного Кубка.
Ей мало было удостовериться в том, что не должен этот человек жить. Ей нужно было убедить себя, что он вообще не человек. Не животное даже — была довольно-таки высокая вероятность, что законтаченная на тсеновское воспитание миротворческая блокада может сработать и на убийство любого представителя великого круга перерождений.
Стась не сомневалась, все для себя решив и придумав обход блокады за несколько часов до жеребьевки. Изучение архивов потребовалось для окончательной убежденности, что в последний момент не начнут одолевать посторонние мысли.
Еще вчера она была уверена, что сможет. А уж сегодня, после всех этих фотографий… Ни человек, ни зверь не может вести себя так, так ведут себя лишь вирусы, в короткий срок уничтожая все, до чего могут дотянуться. А миролюбивого отношения к вирусам никто не требует даже от трижды тсена или четырежды миротворки. С вирусами обращаются при помощи антивирусных программ.
Кажется, она вздрогнула — край бокала звякнул о сомкнутые зубы. Или просто неверное движение: руки дрожали, и противной мелкой дрожью отзывалось все тело.
Пятьдесят четыре минуты — это много. Очень много…
Она даже не ударила его, он сам упал. Подвернулись ноги. Судороги, наверное. Ее и саму скрутило, но немного позже, а в итоге — победа… Победа, черт возьми! Так откуда же это острое чувство вины и желание во что бы то ни стало оправдаться?..
— Не злись, я прошу тебя… Я пыталась.
Пятьдесят четыре минуты.
Абсолютный рекорд чемпионата…
Это для Морта и зрителей — чуть больше двух часов, если все перерывы учитывать, а она только и делала, что уходила в разнос, растянув сомнительное удовольствие раз в пять. Сама виновата, слепому ведь ясно, что Морт пробитый, и пробитый не раз. Не первый же год замужем, полно таких с пеной на губах и стекленеющими глазами даже на тренировках, среди боевиков подобное поощрялось всегда, хотя и неофициально, а тут — хитч, игры без правил. Нельзя было просто бить его в висок, надеясь на временную отключку. Только — убивать…
Забавно, но ей вовсе не было страшно. Даже сегодня. Даже на последних минутах. Зубы выбили о стекло мелкую дробь, она придержала край губами. Запоздалая реакция? Стась отставила пустой бокал, и вдруг вспомнила.
Не вино, в том-то все и дело.
Сок.
Лишь один сок в этом мире имеет вот такой ментолово-шоколадный привкус — сок опикао. Забавно. Опикао — здесь?.. И почувствовала, как мурашками стянуло кожу на руках и затылке, а вдоль позвоночника потянуло ознобом.
Она ведь так и не узнала точно, где именно расположено это самое здесь. Как-то все не нужно было…
— Послушай, тебе это, возможно, покажется странным… Но… Где мы?
— Деринг. — Бэт шевельнул плечом. То ли пожал, то ли просто так.
— Ну, знаешь ли… Я знаю, что Деринг. Но где расположена эта дыра?
— Талгол, южный континент.
— А… подробнее?
Бэт хмыкнул. Но ответил все тем же тихим и спокойным голосом, что пугал ее до дрожи.
— Пирамида Дьявола, левый нижний угол. Почти пограничье. Есть пара обитаемых систем — у Свингла и Тарсова. До Базовой всего триста лет, соседство, конечно, малоприятное. Поэтому стричься не рекомендую.
Стась машинально потерла висок. Татуировка уже не зудела, став привычной и неощутимой. Тарсов…
— До Тарсова далеко?
— Сотни не будет. А что?
Меньше сотни. Вот же насмешка Оракула…
Рукой подать.
— Ничего.
Догоревшая свечка ярко вспыхнула напоследок и погасла. Бэт долго смотрел на Стась с какой-то странной задумчивостью, потом сощуренные глаза его стали непроницаемыми.
— Уже поздно, — сказал он очень мягко. — Я не буду будить ребят, лягу на диване.
Забавно, но это ее обрадовало. Оставаться одной в восьми пустых комнатах — удовольствие ниже среднего.
А еще ей очень хотелось, чтобы он понял. Хотя бы он. Может, тогда бы он и ей самой объяснил…
Кровать была достойна апартаментов, в такой можно заблудиться. Шестнадцать вариантов вибрации и столько же терморежима, антиграв, обтянутый темно-сиреневым шелком. Некоторое время Стась полусидела-полулежала на краешке — кровать услужливо сформировала спинку, когда стало понятно, что принимать горизонтальное положение немедленно гостья не собирается. Было приятно просто сидеть, зарываясь босыми ногами в пушистый мех ковра. Она не стала понижать прозрачность огромных окон, и в спальне было даже светлее, чем в той комнате с балконом, где стоял на столике недоеденный шоколадный торт и таяли свечи.
Забавно, не правда ли, Зоя? А главное — сколько нового про себя узнаешь. Ну, ладно, тсен из тебя никакой, с этим все давно уже смирились. Амазонка вот тоже фиговая при всех твоих метках и навыках. Можно, конечно, упирать на то, что в миротворки, мол, готовили, а миротворки тем-то как раз и печально знамениты, что никогда и ни при каких условиях не могут они нарушить блокаду, даже если иначе не выжить.
Только ведь сама знаешь, что и миротворка из тебя получилась бы аховая. Попросту — никакая.
Они ведь не просто не могут. Они даже пытаться не будут. Ни при каких обстоятельствах. Потому что стержень у них такой. Основа жизни. А какой у тебя стержень? Не смогла, потому что не смогла?
Не смешно.
Стась встала, осторожно прошла по ковру к двери в соседнюю комнату. Наверное, это был кабинет — книжные полки, два рабочих терминала, комм, кресла черной кожи, еле уловимый запах хорошего табака. Наверняка ароматизатор для придания колорита — Бэт не курит, а здесь слишком хорошая система кондиционирования, чтобы от прежних постояльцев остался хотя бы запах. В кабинете не было ковра на полу, паркет холодил босые ноги.
Стась на цыпочках прошла к тяжелой темной двери, приоткрыла осторожно.
За дверью оказалось темно — свечи догорели, а понизить прозрачность стекол почти до нуля Бэт таки не поленился. Стась прислушалась, пытаясь понять по его дыханию, спит ли он. Подумала, что это глупо — не мог он успеть заснуть. Да и если бы успел — все равно бы уже проснулся от скрипа открываемой двери. Но еще глупее спрашивать в темноту: – «Бэт, ты спишь?»
— Бэт, ты спишь?
Тишина. Тяжелый вздох. Шорох.
— Сплю и тебе советую. Завтра трудный день.
— Бэт, пару слов…
— Детка, перестань маяться дурью и спи.
— Пара слов…
— Слушай, достала! Ладно, для тех, кто в бункере, объясняю первый и последний раз! Если бы ты видела ваш бой, ты бы не задавала глупых вопросов. Морткомпф был похож на вконец озверевшего берсерка, ты — на тореадора. А симпатии публики, знаешь ли, очень редко бывают на стороне быка, особенно если тореро хотя бы наполовину так же изящен, строен и симпатичен, как ты, детка. А жюри — что жюри? Та же публика. К тому же я почти догадывался о подобном раскладе и подстраховался. Тебе не о чем волноваться, спи спокойно, премиальные я уже перевел.
— Я не об этом… Бэт, неужели Деринг был прав? Драка без причины — это и есть основной признак разума?
— Чушь собачья.
В темноте завозились. Кажется, он сел на диване.
— Никто никогда не дерется без причины. Никто, поняла?
Стась вздохнула.
— Ну да, я помню правила. Никто из живых и дышащих, и только люди, как высшие представители тварного круга перерождений, тем самым проявляя свободу воли, данную им…
— Перестань повторять эту чушь. Люди — в первую очередь. Даже бьютиффульцы.
— Ну, это ты, пожалуй…
— Отнюдь. То, что мы считаем просто дракой, на колонии Бьютти является очень серьезным и строго регламентированным ритуалом, если бы ты там побывала хоть раз, сама бы все поняла. Да и этот наш легендарный Пуарто, чьи слова Деринг сделал слоганом… с ним ведь вообще смешно получилось. Он мог болтать что угодно, но причину для драки имел очень вескую.
— Кто такой Пуарто?
— Ну, ты мать… Ты что, не смотрела «Наемников кардинала»?! Ну ты даешь. Легендарный боец, мастер клинка, ниндзя, мог кулаком убить лошадь, а как он стрелял из плазмомета! Это видеть надо! Будет время, я обязательно нарою эти серии, сам пересмотрю с удовольствием и тебе покажу, своих героев надо знать. Но не сейчас. Потому что сейчас надо спать.
Стась отшатнулась — Бэт возник из темноты неожиданно, даже воздух не шелохнулся. Просто только что была лишь темнота — и вот уже он стоит рядом, как всегда, насмешливо улыбающийся и застегнутый на все пуговицы, словно и не ложился. И глаза у него уже совсем нормальные.
От острого облегчения резко захотелось спать. Стась судорожно зевнула и позволила отвести себя к чуду инженерно-кроватной мысли безо всякого сопротивления. Спросила только:
— А какая у него была причина?
— Лень! — Бэт беззвучно смеялся. — Представляешь, да? Ему было просто лень зашить дыру на штанах, он прикрывал ее плащом. А другой наемник, Дарт, этот плащ сдернул, и все увидели голую задницу! Тут уж, сама понимаешь, без хорошей драки было никак… Пришлось бедному Пуарто перебить всех свидетелей его позора. Кроме Дарта, конечно, с ним они потом подружились. А свою знаменитую фразу он уже потом придумал — сама посуди, ну не мог же он всем объяснять, почему ему на самом деле пришлось драться!
— Сильно! — Стась опрокинулась на спину, кровать мягко покачивалась, спать хотелось все сильнее.
— Бэт, а какая причина у меня?
— А у тебя ее нет. — Белые зубы сверкнули в темноте. — Ну так ведь тебе и не нужно. Помнишь, ты говорила, что не умеешь драться? Ты была права. Но, опять-таки, это тебе не нужно. Успокойся, детка, для кубка Деринга или любого другого кубка не нужна драка, им нужно шоу. А шоу ты делаешь, и делаешь великолепно. Помнишь того мальчика с капоэйро? Как он прыгал! Красавчик, да и только! Но совершенно не умел держать публику и ловить момент. Ты великолепно сработала на контрасте. Ха! Да тебе аплодировали стоя даже те, кто потерял деньги! Чувство времени, детка, это главное. А оно у тебя есть. Спокойной ночи.
— Бэт, — спросила она, уже почти засыпая, — значит, я так и не научусь драться по-настоящему?
Он обернулся в дверях. Пожал плечами. Опять блеснули в улыбке белые зубы. Но голос оказался неожиданно серьезным. И тихим.
— Конечно, научишься. Как только появится причина, так сразу и научишься. И тогда уже я буду тебе не нужен. Спокойной ночи.
Дверь за собой Бэт закрыл, как всегда, беззвучно. Но Стась не услышала бы даже, хлопни он ею со всей силы, потому что уже спала.
Она спала, и не видела, как Бэт курит на балконе сигарету за сигаретой, вытягивая каждую чуть ли не в одну длинную затяжку. Он столько надежд возлагал на Морткопфа. Идеальный экземпляр, уж если с кем и могло сработать, так только с ним. Настоящий гад, пробы ставить негде. Сам искал в сети материалы — чтобы наверняка. Да любого, взгляни он даже мельком, трясти начнет, а не то что тсенку, в миротворки готовившуюся…
Не вышло.
Она так и не смогла разозлиться по-настоящему. Знала, что надо, верила и старалась изо всех сил, но не смогла. И опять этот виноватый взгляд, словно у потерявшегося щенка. А, значит, вся последняя неделя — насмарку. Все мелкие подначки, придирки, спровоцированные ссоры с ребятами, постоянное напряжение — котэ под хвост. Она снова будет извиняться и смотреть виновато, такая вроде бы непобедимая — и совершенно неприспособленная к обычной жизни за пределами ринга.
Бэт курил редко, но теперь мял внезапно опустевшую пачку, смотрел на мигающую в ритме Деринга городскую рекламу и думал о том, как же трудно отыскать дыру на штанах у нудиста.
От шока я отходил долго. Половив ртом воздух, как вытащенный из пруда карась, я взял-таки следующий листок. Там шли результаты каких-то тестов, анализов и энцефалограмм, и я не понял в них ровно ничего; зато следующие два листка занимало моё весьма подробное досье с фотографией и копия отправного листка нашей экспедиции со списком заявленного оборудования, описание целей и предполагаемая карта маршрута с указанием возможных районов посадок. Ай, да Вацлав, ай, да сукин сын… Вот уж никогда бы не подумал, что наша рядовая, заштатная картографическая экспедиция может оказаться объектом внимания тайной разведки затерянной в тайге «масонской ложи» Лебоша Лютенвальда! Я подумал, что надо бы расспросить об этой папке Иминай. (/МОЮ ДЕВУШКУ/… Блин. Как же трудно было это понятие ассоциировать с собой, закостенелым холостяком!)
Покинув злосчастное кресло и забрав папку, я выбрался в салон. Клим басом пропел что-то вроде: «Доброе утро, последний герой!», – и сообщил, что Иминай с Иланой убежали купаться к речке, далеко, туда, где ручей набирает хоть какую-то ширину и глубину, а он уже вернулся, чтоб сообразить к их приходу копорский чай. М-дэ… Не со мной пошла… Спать меньше надо, пан картограф. Летящий медленно баклан, как всегда, опять пролетел мимо. Один — ноль. Не в мою пользу. Я проборонил пятернёй волосы и побрёл умываться в санузел. Вернувшись, увидел, что Клим с интересом рассматривает папку.
– Это что — гербарий твоих чувств, засушенных между страниц отчётов? Ты их оттуда достаёшь и регидрируешь, для Иминай?
Блин. Психолог-самоучка.
– Нет, это пыльный архив для твоих тупых шуток. Открой да посмотри, чем начальству дерзить.
– Э-э, а ты чего, говорит, шефовский стукач, друга заложишь? Нет, ты в мои честные, искренние глаза глянь — заложишь?! И кто ты после этого?
– Начальство и есть. Расслабились тут, забыли, кто тут я или мыши!
– А-а, говорит, ну, прости, ты — про мышей… А я думал, ты про начальство…
Ну, гад форменный. Ещё и глумится, ковбой хренов. Папку открыл, перелистнул, дошёл до описания эксперимента… Тут улыбочка-то у него сползла, и рот он разинул, не меньше моего, я аж позлорадствовал. Смотрит то в папку, то на меня, и слов не находит. Наконец, обрёл дар речи:
– Это что же, Вацлав, значит… Того… Казачок засланный?
– Значит, – отвечаю.
Клим остальные бумаги перелистал, на экспедиционных списках хмыкнул.
– Хорошо, – говорит, – что сначала ушёл. А то бы я ему в щи отвесил. Вот только дядьку твоего жалко. Вацлав нас бросил — и его бросит.
– Не бросит, у них общий интерес — Институт этот. Насколько я понял, Вацлав тоже — оттуда пришёл, туда и вернуться должен. Что-то много их тут тусуется за последнее время, этих «зеленодверных ушельцев…
Тут Клим аж присвистнул:
– И-иихх, ты, гляди! Выходит, ушелец-то он оттуда ушелец, да вот обратно не должен пришелец! – и пальцем мне в страницу тычет.
Смотрю, и волосы у меня дыбом. Как же это я проглядел? А, может, этого и сам Вацлав не видел, случайно, почему нет?! В самом низу страницы, слева, стояла резолюция: «По обнаружении объект уничтожить». Бледненько так, не броско… Как же так-то?! Он же САМ мне папку эту подсунул, значит, явно ознакомился с содержимым… Как мог он не заметить этой страшной резолюции? Ччччёрт…
Пришли девушки – весёлые, раскраснелись обе – гонялись они там, что-ли, друг за дружкой вдоль речки… Когда увидели папку, веселье как-то сразу завяло. А как дочитали до резолюции, так и вовсе погрустнели. Клим не шутит, девушки молчат, Иминай чуть ли не в слезах. Прямо, как перед «Лемехом». Я подошёл, обнял её, а у самого на душе не то, что кошки – барсуки норы роют, многоэтажные… Илана чуть в себя пришла, листок из папки вытянула, внимательно так вчиталась, говорит:
– Кажется, я кое-что начинаю понимать в описании эксперимента…
А нам не до эксперимента сейчас, я сижу, думаю, вот он туда полетел – там его смерть поджидает, а он сам добровольно к ней в руки идёт… Клим тоже смотрит куда-то глубоко в себя, от Иминай вообще впечатление, что в моих обьятиях одно её почти невесомое тело осталось, а её самой тут в помине нет… В общем, никто Илану не поддержал, не время сейчас обсуждать то, что уже случилось, сейчас в пору думать о том, что наверняка случится, если мы ничего не предпримем, чтоб помешать. Тут слышим рокот мотора, свист лопастей. Выскакиваем – вертолётик тот, синий, с йощкиного «аэродрома», уходит севером, на восток, чуть вперёд наклонился – скорость набирает… А там, в кабине – Вацлав. Шпион, предатель… Может, и не человек вообще давно вовсе. Только сейчас – фигня всё это. Потому что сейчас он – просто камикадзе. Смертник, почему-то пренебрегший, фактически, божьим предупреждением, уверенно идущий навстречу своей погибели. НАШ Вацлав. Потому, что, кем бы он ни был согласно этой вот ничтожной бумажке – отнюдь не он улепётывал в вертолёт, трусливо приседая от выстрелов парализатора, и отнюдь не я лежал, практически не скрываясь, на краю завала и посылал пули в ночную темень, наугад, по слуху и вспышкам…
Откуда он вдруг вылез, этот Свартмэль-Начальник – не знаю, только я на доли секунды перед собой лицо увидел – борода мочалкой, шрамы через щёку и лоб, глубоко в колодцах глазниц – две не по возрасту неутомимые зелёные молнии… Укоризненно так взглянул – сопли, мол, намотай на кулак, слюнтяй, и вспомни – всё сейчас от твоего слова зависит, от твоего решения…
– Так, говорю, ребята, ситуация «Ч», по местам! Клим, заводи, и – за ними!
«СИ-2» – маленькая машина, манёвренная, скоростная. Их используют в санитарной и пожарной авиации, доставляют экстренную помощь, срочную почту. А «Северин» – тяжёлая, не поворотливая экспедиционная транспортная калоша, да и Клим – не Вацлав, тот не пилот был – шаман, однако, будто заклинания какие-то знал, слова нужные. Нет, Климка, конечно, тоже пилот хороший, сколько раз с ним летали – никогда не подводил, но он привык всё чётко по инструкции, «от сих – до сих»… Указан там потолок в 3000 метров – Клима подняться выше 2900 под дулом не заставишь, указана крейсерская скорость 240 км/ч – о 245 можно не мечтать… А Вацлав свой «СИ-2» под три сотни-то, точно, гонит. Это, если керосин экономит, а если нет – то и все 340. В общем, пока мы раскочегаривали, пока выводили на эшелон, пока разгоняли нашу «летающую улитку», синий вертолёт превратился в крохотную даже для бинокля точку на северо-восточном горизонте. Сижу, думаю, как бы Клима на подвиг вдохновить – на инструкции наплевать… Думал-думал, смотрю на скоростемер – а стрелка у отметки 280 подрагивает! Вот тебе и верный инструкциям Клим!
– Силь, – кричит, – больше не могу, нельзя: срывы потока пойдут, грохнемся! – а сам на приборную доску, как шахматист перед эндшпилем, уставился, и медленно так ходовой триммер жмёт. На скоростемере 290… 300… 310… На трёхстах пятнадцати вертолёт мелко затрясло, воздух в кабине взрезал вой ревуна сигнализации.
– Срыв! – кричит Клим, рывком переводит триммер на зависание, убавляет обороты и угол атаки винта.
Скорость падает до 280, вертолёт выравнивается и перестаёт трястись. Клим снова начинает свою «шахматную партию», доводит скорость до трёхсот десяти и фиксирует триммер. Мотор ревёт, винты высвистывают нервно, с каким-то даже подзвоном – прямо аж душой чувствую, что вертолёт идёт на пределе. Но идёт, слава богам, ровно идёт, как пилоты говорят, «держит поток», срывы не повторяются. И то-ли Вацлав не торопится, то-ли на их «СИ-2» остались какие-то мелкие недоделки, но вертолётик уже впереди невооружённым глазом просматривается: догоняем! У меня внутри прямо ликование какое-то поднялось, азарт. Иминай в кабину заглядывает, кричит:
– Догоним! Только бы на форсаже не ушёл!
Опа… Вот так девочка-фиалочка! Она им управлять, случайно, не умеет?! Хотя, едва ли: умела бы – за год хотя бы попытку починить и улететь оттуда предприняла б…
– Ими, – кричу, – иди-ка в кресло, пристегнись: мы на пределе, вот-вот срыв потока будет!
А она мне опять – хлоп по мозгам:
– Не будет, это ж «Четвёрка», на нём в тихую погоду триста двенадцать смело можно держать, срывается не раньше трёхсот пятнадцати!
И ушла. Тэ-ээк-с… Баклана, мимо пролетающего, ещё и по клюву щёлкнуть успели изящными пальчиками…
Погоня продолжалась второй час. Мы постепенно отклонялись всё дальше и дальше к северу. На попадавшихся по пути реках зеркально посверкивал лёд, и температура на поверхности явно более соответствовала канонам севера, нежели в том «эльдорадо», куда загнал нас «сухой лемех». Слева по курсу, за не далёкой уже границей леса, простиралась ещё серая, унылая тундра, с частыми бородавками буроватого, изъеденного оттепелями снега. Навигатор вёл себя странно: то показывал верные, соответствующие картам координаты, а то начинал сбоить, и гнал на экран совершенно неадекватную чушь. Впрочем, система навигации по сигналам, транслируемым через сеть вышек, и в цивилизованных-то районах не была вершиной точности и надёжности, а уж в этих медвежьих краях – подавно. Судя по моментам адекватных показаний навигатора, мы приближались к северным границам Дара и Ополья. Вертолёт Вацлава был уже совсем близко, километрах в двух, когда из тайги наискосок в направлении «СИ-2» прочертил алую пунктирную трассу первый зенитный снаряд. Боги, что это?! Откуда здесь действующая зенитная батарея, и почему она бьёт по гражданской машине?
Вертолётик резко накренился и потянул в сторону тундры, затем снова рыскнул, и завалился теперь уже вправо, на юг – пошёл противозенитным зигзагом. Когда он был в южной точке очередного разворота, на него, с неумолимостью гиппопотама, почти что навалился «Северин». В последний момент Клим, паукообразно подняв локоть, отвёл триммер хода в отрицательное положение и одновременно до предела выжал акселератор. «Северин» осел на хвост и грузно прыгнул вверх, пропустив синего малыша под широким серебристым брюхом. Вдруг ожили шлемофоны, в уши вместе со стрекочуще-цвиркающим «белым шумом» эфира ворвался неожиданно громкий, эмоциональный голос Вацлава:
– Клим, какого чёрта! Что ты делаешь, кто тебя сюда звал? Убирайтесь отсюда! Уходи на север, быстро, дурак!
Небо потемнело, откуда-то притащились неряшливые мокрые тучи, перманентно отхаркивающие липкие сгустки снежно-дождевой мокроты. Из тайги, ещё более отчётливо заметная на ржаво-сером фоне тускловатого освещения, снова пролегла длинная пунктирная линия, теперь напоминающая цветом свежую артериальную кровь. С точностью приложенной линейки трасса была готова соединить точку на земле – чёрное дуло зенитки – и точку в исходящем мокрыми выделениями небе – наш «Северин». В этот миг справа, прочертив винтом среди осыпающихся предсмертных струпьев уходящей зимы короткую разорванную радугу, под брюхо «Северина» метнулся «СИ-2». Нас резко качнуло и подбросило взрывом, двигатель возмущённо рыкнул, отвечая на выжатую Климом гашетку форсажа, и мы снова почти свечкой рванулись вверх. А под нами, словно карнавальная шутиха разбрасывая пылающие протуберанцы, торжествующе набухал, разгораясь, безумный хищный огненный цветок. Мне показалось, что на завивающейся в спираль алой поверхности адского мальстрема на долю секунды проступило тёмное, суровое лицо, навек соединившее в себе образы шамана Йощки Свартмэля и пилота Вацлава Сибенича…
Ее высочество на отдыхе.
Мир Земля. Зоя.
Из материалов Службы Дознания:
«Инструктировать персонал станции слежения на отслеживание пробоев любой мощности. Всех «странников» немедленно задерживать, о чем незамедлительно уведомлять начальника Службы Дознания по аварийному коду «три семерки». Уровень наивысший, но вреда не причинять. Повторяю, вреда не причинять. Ответственность за задержание и сохранность объектов несут командиры групп захвата»
«Срочно. Принять все возможные меры к задержанию подозреваемого Киварта Коса, беглого работника СС номер 12. При аресте может предъявить допуск четвертого уровня либо служебное удостоверение. При задержании допустимы любые меры вплоть до жестких, но с учетом пригодности для допроса»
«Руководителю Службы Дознания милорду Дензилу Райли дознавателя Антона Мильского заявление. Довожу до Вашего сведения, что сегодня ее высочество Зоя Соловьева потребовала передать ей на руки подследственного Яна Зеленского, по ее выражению «для практики следственной работы». Поскольку дознание по делу подследственного Зеленского практически завершено и ожидает Вашей резолюции, я уведомил ее высочество о необходимости испросить Вашего разрешения на доступ к заключенному и его возможной передаче принцессе. Ее высочество заявила об имеющемся о нее допуске на любые следственные действия, каковый допуск, впрочем, предъявить не смогла. Прошу Ваших указаний.»
— Хозяин, всем — выпивки! За мой счет!
— Ура!
— Виват!
— Ваше здоровье! — вразнобой зазвучали уже основательно нетрезвые голоса, — Виват принцессе Зое!
— Глупости, — одетая в черное… скажем так, платье, девушка с показной сердитостью махнула рукой, — Глупости. Первый тост за моего брата.
— За его величество — о да! — вскочил вертлявый Маис, — Хоть пятьдесят раз подряд! Но первый тост — за даму.
— За нашу звезду! — загомонили голоса, — За прекрасную и великолепную принцессу, украшение нашего мира!
— Виват!
Довольная принцесса слушала эти «глупости» как лучшую музыку, хоть старалась не подавать виду. Пусть Вадим сколько угодно кривит губы, называя ее свиту «охвостьем» и «прихлебателями», пусть… а они вон как стараются ее порадовать. Да, Дим, есть такие, кто меня ценят! Вот!
И она отхлебнула огнистое пойло, хоть оно и прошлось по горлу точно кипятком. Комната в момент подернулась особенным каким-то светом, и сразу стало весело. Зойка любила вот так пошустрить по кабакам — во Дворце в последний год стало скучно, а тут все такие почтительные… Одно мешало веселиться — пристальные взгляды охраны. Скривившись, Зойка нашла их — ну вон они, у стены торчат. И смоооотрят. Сколько разговорила Диму — не нужна ей эта охрана, они только мешают. Все веселье портят. Особенно вон тот… волосы у него каштановые, как у… тьфу, вспоминать противно. И длинный он тоже, как Лешка. Принцесса подозвала одного из шустряков-официантов.
— Эй, а ну живо, по дозе вон тем, у стенки.
Понятливый шустрик живо рванул к охране и Зойка с удовольствием полюбовалась, как непрошеная охрана мотает головами — отказывается.
— Пейте-пейте… Кому говорю.
— Мы на службе, — процедил один из парней.
— Нам нельзя пить.
— А если вас принцесса угощает?
— Все равно нельзя.
А один, видимо, думая, что она не услышит, добавил тихо:
— Вот коза упрямая.
Сволочь! Зоя озверела в момент. Cкотина Вадим все ж таки! Ну ничего, я и с ним как-нибудь посчитаюсь. Узнает еще, как сестру в козу превращать! А пока отыграемся на этих…
— Не хотите пить за здоровье Повелителя? — специально повысила голос ее высочество, — А если я об этом брату расскажу?
— А мы все будем свидетелями! — поддержал Гэс.
Поразмыслив (и покосившись на нее довольно злыми глазами), охрана таки выпила. И принцесса тут же ухватила коммуникатор:
— Служба охраны? Павла, шефа вашего мне дайте! Принцесса Зоя. Да. Павел, что ж ты так плохо свою охрану держишь? Они пьяные прямо на службе! Ага, забирай их…
И ухмыльнулась.
Отсутствие новостей — само по себе новость.
Мир Земля. Март.
— Новости есть? — послышался голос у плеча — и Март едва не выронил бокал.
— Ты! Жар, я же просил! Не приходить ко мне домой. А если…
— Новости есть? — Янова тигрица не обратила на его негодование ни малейшего внимания. Кажется, даже не услышала. Застыла в шаге от него и смотрит. Вот же…
— Пока нет.
— Проклятье! Бграз ин дзу… прости. — опасная гостья зло подбросила на ладони кончик пушистой светлой косы и нахмурилась. — Проклятье…
Март невесело усмехнулся. Яну-то. похоже, и впрямь удалось укротить свою огненную феникс. Кто бы мог подумать? Ну что ж, будем надеяться, он об этом узнает.
— На, — он сунул так и не выроненный бокал в руки девицы — та кусала губы и комкала в ладони что-то блестящее. — Выпей. Мы сделали все, что могли. Теперь все зависит от того, когда у Повелителя будет нужное настроение.
И что сам Ян наговорил на допросах.
Если из него удалось вытянуть что-то сверх обычных мелочей, то вся выстроенная комбинация зависнет без толку. И придется, наоборот, стараться, чтоб Яна посадили, не просто выгнали с работы. В тюрьме или штрафкоманде, конечно, паршиво, особенно с Яновым характером… но все-таки лучше, чем отдать концы на алтаре. А пока Зеленский будет отрабатывать истинные и мнимые провинности перед императором и порядком, он, Март, что-нибудь придумает.
Невеста Яна взяла бокал не глядя — ее хорошенькая головка (и не поверишь, что за этим ангельским фасадом такой тигриный нрав) явно была занята иными, и кажется, очень невеселыми мыслями.
— И наберись терпения… Пойми, нельзя добиться результата сразу! Шеф — осторожный тип, и к милорду с результатами не пойдет, пока эти самые результаты не выверит-просчитает эти самые результаты до последней цифры адреса. Так что дня два-три у нас еще есть. И не стоит тебе ходить ко мне каждый день. Засветишься — оба окажемся рядом с Яном. А тогда моя семья меня точно прикончит!
Молчит. И вино изучает.
— Ты меня слушаешь?
— Да. Скажи, а ты можешь его увидеть?
Мда. И как это клану фениксов так долго удалось удерживать за собой славу лучших наемников? Никакого хладнокровия. Элементарного соображения и то… Или у влюбленных оно отказывает?
— Нет. Утешься тем, что с приходом Дензила показания больше не выколачивают — с арестованными работают телепаты, и максимум, что грозит заключенному после допроса — голова поболит пару часов.
— Ладно… — — девица прикусила губку и вдруг вся как-то подобралась. Маленькие руки перестали теребить косу, тонкие брови беспокойно дернулись… остро и пристально взглянули потемневшие глаза. И демон поймал себя на желании убедиться в наличии оружия. Перед ним стояла не влюбленная девчонка — феникс. — Тут вот еще что… Март Венте-оре, клан Феникс просит вас узнать о судьбе нашей Приближенной, Лине Огневой.
Ад и Преисподняя…
— Ты с ума сошла… — выдохнул Март.
— Мы считали, что она погибла. При штурме. — сумасшедшая феникс говорила вроде и спокойно, но Марта вдруг посетило видение взводимого арбалета… — Мы не искали. Но Хранительница смотрела в Пламя. Она говорит — Лина жива. Пока жива.
-Та-ак. И что?
— Мы должны знать, что с нашей п.. подругой. Ты можешь помочь?
У Марта вдруг кончились слова.
Просто оттого, что понял: сказать «нет, и катитесь отсюда, ненормальные» он не может. Ян, его странный человечек, сумасшедшие фениксы — все они за эти несколько пару недель успели привязать его к себе, впутать в свои дела и не порвешь все это, не отпихнешь и не забудешь. А помочь невозможно…
Он не то что бы специально спрашивал про Огневу — просто по Службе Дознания тихонько ползли шепотки. Не обычные сплетни, а так, шепотки — от техников, которые монтировали специальную комнату, от телепатов, которых тащили во Дворец ради одной-единственной девушки… от группы захвата, которая до сих пор обсуждала «танец феникса». Он знал.
— Я — нет. Но ты и так скоро узнаешь. Во Дворце устраивают бал. Она там будет.
В капкане.
Мир Земля. Ян.
Интересно, камеры в Службе Дознания все одинаковые? И что думают другие заключенные, без конца глядя на серые стены и плоскую постель с почти незаметным изголовьем?
Здесь не было холодно, но Ян постоянно мерз, и не от температуры — просто эта безрадостная серость и монотонность поневоле будила в памяти «родные стены» — пещеры Базальта. Там тоже было серо и безотрадно, бесприютно и голо, и демоны часто сражались за более-менее комфортабельные пещеры или уровни. Где можно дышать, не прикрывая рот от едкого дымка или ледяной сырости. Где можно ходить, не опасаясь, что на головы обрушится потолок. Где можно спать, не ожидая, что на голову свалится какая-то ползуче-ядовитая пакость. Кланы, которым повезло с жильем, зубами и когтями цеплялись за насиженные места. Чтобы отстоять свое, нужны мужчины, солдаты, воины… Постоянно росли отряды защиты и команды захвата. Скученность, вечный крик, споры из-за места, из-за еды, злобные взгляды — мол, почему у этого хиляка целая пещерка…
Ян прикрыл глаза, чтобы не смотреть на серый пластик.
Нет, те стены были лучше!
Базальт все-таки был камнем, творением природы. В нем не было однообразия — камень отзывался на свет факела то мягким прохладным блеском, то переливом зеленоватых, призрачно-прозрачных вкраплений. По стенам бежали прихотливые узоры, извилистые змейки, рассыпались пятнышками красноватого мха выступы… Долински-младший когда-то мог разглядывать их часами. Придумывать про них истории. И допекать слуг-охранников вопросами… один из них, чтоб отвязаться, принес ему человеческую книжку — про то, какой бывает камень и где его используют… не раз, наверное, проклинал потом этот момент…
Проклятье, долго ему еще здесь сидеть?
От одних мыслей рехнуться можно!
Что с Анжеликой? С Жаном? Их ни разу не приводили на очную ставку — только спрашивали. Последние допросы были уж совсем дикими: давала ли ему Анжелика Жар что-нибудь пить из своих рук? А говорила ли что-либо после этого? А он способен про нее сказать что-то плохое? Не нервничайте, подследственный Зеленский, что угодно — ну, например, скажите, что она… к примеру… некрасива? Ну хорошо, глупа? Агрессивна? Мда, гипотеза, похоже, подтверждается.
Бред какой-то. Кровь на анализ зачем-то брали…
И про Марта ни разу не спросили — не знают?
От этого можно сойти с ума…
Д-дьявол!
Потолок мигнул. Ян поспешно закрыл глаза — он уже знал, что это значит. После этого «предупреждения» потолок обычно вспыхивал, заливая всю камеру кипяще-белым, безжалостным светом, так что глаза резало… и после краткого обыска заключенного забирали на очередной допрос.
Он сцепил зубы, пережидая эту вынужденную слепоту, и постарался отвлечься. Странно — почему допрос вечером? То есть, если припомнить, то уже ночь. Что-то случилось? Кто-то попался?
Ян молча перетерпел процедуру обыска. Сейчас он все узнает. Может быть.
Короткая невесомость, миг головокружения… Какой странный здесь запах… непривычный здесь, неуместный. Пахло алкоголем.
— Привет, красавчик, — протянул девичий голос. — Пообщаемся?
Что такое? О нет…
Ян поспешно открыл глаза. И встретил взгляд ее высочества.
Хищный.
В добрую минуту?
Мир Земля. Вадим.
Он стоял на балконе.
В последнее время ему мало было шара, мало экранов… Стало необходимостью видеть небо, глядеть на ковер из звезд, смотреть, как качаются под ветром ветви ив и лип в дворцовом парке. Хоть час в день. Хоть полчаса.
К черту приглашения, к дьяволу зовущие улыбки девиц — ему нужно побыть одному. Наедине с ночным небом. В тишине. «Холодку» сначала не нравились эти лунные смотрины… холодок вообще почему-то опасался выходов на открытый воздух… словно там было опасней, чем под крышей.
Но несколько минут тишины — и притихал даже он.
И становилось… спокойно. Почти хорошо. Звездам ничего не было от него надо, звезды не доносили друг на друга, не врали, не прикидывались преданными… и не предавали. С ними не надо все время быть настороже.
— Милорд?
Кто посмел?!
Ах, да… Дензил. Сам же вызвал. Ну что ж, придется послушать.
— Пройдем в комнаты, Дензил. Здесь не поговоришь.
Малая приемная давно была пуста, только скучал на своем посту ночной дежурный. Вадим отбросил шубу (та испарилась) и щелкнул пальцами, вызывая горячий чай.
— Итак?
— Милорд, основной доклад вы получили. Что-то нужно объяснить или…
— Нужно. Сегодня ко мне явился с просьбой один из Долински.
Шеф СД понимающе кивнул:
— Иоганн, старший. А просьба, несомненно, касалась его младшего родича…
Не промахнулся все-таки с шефом на этот раз. И знающий по максимуму, и не лизоблюд. На такого даже доносы читать приятно — лишний раз убеждаешься, насколько твой ставленник эффективно и беспристрастно работает. Ему в равной степени безразлично, кто нарушает закон — мелкий штрафник или лорд-проектор. Главное — порядок. И отлично. Такой мне и нужен.
— Именно, Дензил. Так что там с моим декоратором? Ты докладывал, что он не лигист?
— Никоим образом, милорд. Никаких контактов не отмечено. Последние данные, наоборот, свидетельствуют о возможности … скажем так… подневольности его действий.
Вадим поставил чашку.
— То есть?
— Вот, извольте ознакомиться, милорд. Это протоколы допросов двух задержанных. Арестованы они по другому делу, но их дознаватель счел необходимым…
— Отметь его премией, — Вадим со странной жадностью вчитался в электронный текст. Так Ян его не предал?
— Будет сделано, милорд.
— Так… интересно, — Дим оторвался от протокола. — Данные подтверждаются?
— Насколько это возможно, милорд. При повторном обыске найден пузырек с остатками упоминаемого состава. Старый, ему месяца три-четыре примерно. Следы состава, очень слабые, присутствуют на некоторых вещах подследственного. Пока это все. По опросу его контактов ничего нового. Да, они отмечали странности в поведении Зеленского, но декоратор, как человек искусства, всегда был со странностями, они и подумать не могли… Показания самой Жар нам получить не удалось.
Естественно.
— Рано или поздно получим.
Феникс. Опять феникс. Еще одна предательница. Как и… Ничего, тоже попадешься когда-нибудь. А ведь Ян своей, наверное, верил. Он ведь вообще немного не от мира сего. А она, значит, попользовалась… Тварь! Кажется, мы в одной лодке, Зеленский? Если… если все это не подставка.
— Твое мнение, Дензил?
Тот опять понял с полуслова.
— Вы о том, что это может быть дезинформацией, милорд? Сложно судить. Все факты подтверждаются настолько, насколько это возможно. Вот если б эти пузырьки валялись в доме повсюду, подследственный бы с этим соглашался, а феникс Жар каялась бы в своих прегрешениях перед полицейским… я бы насторожился. А так… я склонен думать, что это правда.
Хорошо. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Или все же?
— Вот что… а позови-ка нам этого… подследственного. В глаза ему посмотреть хочу. Тогда и поймем, что правда, а что неправда.
Странный дождь. Мир Земля.
Деэй из сильфов.
— И что ты скажешь?
— Подожди… это интересно. И правда необычно… У этой грозы иной вкус. Чувствуешь?
— Нет…
— Ты просто смотришь глазами. А ты попробуй почуять…
— Но что это?
Клубящееся в полнеба облако с кипеньем молний на первый взгляд казалось обычным. Человеческим глазам и человеческим аппаратам. А вот для двух сильфов, круживших в небе над заливом Ван-Динем, гроза была чужой и непонятной. Нет, тучи были почти обычные, и ветер привычно наполнял крылья… но что-то было не так. Запах, вкус, вид? Даже на ощупь водяная взвесь была чуть плотней. Тяжелее…
— И таких в последнюю неделю полно. Грозы даже в северном полушарии. Правда, там почему-то тише, молний почти нет.
— Странно…
— Да. А ты чувствуешь, как много жара? Словно там, внутри тучи, что-то спрятано.
— Что?
— Не знаю…
— Рискнем проверить?
— Нет. Нас и так мало. Рисковать, чтобы проверить какую-то грозу? После Синиэй — не будем.
— Деэй…
— Я знаю. Она была глупышкой — юной доверчивой глупышкой — но Он решил ее судьбу, даже не дав нам шанса поручиться за сестру. Я больше не буду рисковать для Него.
— А если Он узнает?
— Что? Эти грозы проходят, не причинив вреда. Они даже посевам не вредят. А что они неправильные — люди не поймут.
— Решено. И все-таки странный вкус у этого дождя…
Я ищу синоним к слову «Родина»,
который не вызовет усмешек
на лицах моих друзей…
Из записной книжки Моргота.
По всей видимости, принадлежит самому Морготу
— Я не скажу, что известие это прозвучало для меня громом среди ясного неба, — Лео Кошев говорит спокойно, ни один мускул на его лице не выдает эмоций. Он не просто невозмутим — он делает вид, что его ум продолжает превалировать над чувствами. И у меня опять складывается ощущение, что играет он плохо. — Я предполагал, что на бирже с акциями завода происходит что-то неправильное. Рост акций не соответствовал скорости их движения. Рынок ценных бумаг в то время только-только начал развиваться, поэтому экономическим законам в полной мере не подчинялся. На рынке действовал ограниченный круг лиц, профессионалов и игроков; люди же, не имеющие капитала, выступали на нем продавцами акций, полученных в ходе разгосударствления собственности. Чтобы какая-нибудь повариха пошла на биржу и купила акции вместо того, чтобы положить в кубышку золотую цепочку, — это было беспрецедентно. Конечно, покупка акций на подставных лиц распространилась среди некоторых игроков… Но акции завода не стоили того, чтобы на них играть. Не было ни одной причины ожидать ни их взлета в цене, ни падения. Колебания на рынке, характерные для того времени, измерялись не пунктами, а десятками, а то и сотнями пунктов. Какой игрок стал бы тратить время на акции завода, если их подъем в цене при максимальном спросе вырос на пять-шесть процентов?
— И, тем не менее, вы ничего не предпринимали? — спрашиваю я.
— Я только предполагал, но я не был уверен. Не забывайте, я видел всего лишь оживление продаж. Количество мелких акционеров измерялось тысячами. На заводе в момент его разгосударствления работало более четырнадцати тысяч человек. Многие из них продали акции сразу, многие сдавали их потихоньку, по мере совершения крупных покупок.
— И много можно было совершить крупных покупок на тот пакет, который получил каждый работник при разгосударствлении?
— В самом начале процесса — две бутылки водки, — усмехается Кошев. — Но через три-четыре года этот пакет составлял довольно приличную сумму. Около трех средних месячных зарплат рабочего нашего завода. Возможная продажная цена завода в два раза превосходила суммарную стоимость акций — возможная рыночная цена, разумеется: о стоимости восстановления я не говорю. Она в десятки раз больше рыночной. И со временем цена падала, оборудование изнашивалось и устаревало. Продажа завода по частям могла дать больше денег, чем продажа целиком.
Я не спрашиваю, откуда у бывшего директора завода сорок процентов акций. Я не хочу ставить его в неудобное положение и еще раз выслушивать рассказ о том, что он сохранил завод.
— И все же: почему вы ничего не предприняли?
— Когда я убедился в том, что акции скупаются на подставных лиц, я начал добирать недостающие мне до контрольного пакета. Но вытащить деньги из оборота не так просто, это требует времени. Я опоздал. Я успел набрать только три процента, когда они взлетели в цене до запредельных величин. В тот момент контрольный пакет еще не находился в собственности Виталиса, но уже был изъят из оборота. Дальнейшая скупка была бессмысленна.
— А разве супермаркеты не находились в собственности акционерного общества?
— Нет. Это было отдельное юридическое лицо с моим контрольным пакетом. Остальные акции действительно принадлежали заводу.
Утро наступило для Моргота далеко за полдень, и разбудил его щелчок замка в дверях. Опухшие веки слиплись, их кололи мелкие сухие кристаллики соли, и Моргот долго продирал глаза и тер их кулаками.
Судя по всему, Сенко откуда-то вернулся, потому что Моргот слышал, как он снял в прихожей ботинки и прошел на кухню. Потом открылся и закрылся холодильник, щелкнула электрическая зажигалка для газа, и тяжелый чайник опустился на конфорку.
Моргот босиком прошлепал до совмещенного санузла с сидячей ванной и долго плескался под душем, пользуясь случаем. Да и выходить к Сенко не хотелось: Морготу, как всегда, было стыдно за происшедшее.
Но Сенко встретил его на кухне невозмутимо, как ни в чем не бывало пожелав доброго утра.
— Извини, — буркнул Моргот вместо приветствия, поправил полотенце, обернутое вокруг бедер, и сел на табуретку у окна.
— Да ладно, — пожал плечами Сенко, — подумаешь… Пельмени будешь?
— Давай, — Моргот избегал смотреть ему в глаза.
— Пусть поварятся немного, — Сенко помешал пельмени шумовкой и сел напротив. — Да ладно, Громин, кончай… Все нормально, правда. Я привык.
Моргот посмотрел на него вопросительно, и Сенко ответил:
— У меня с мамой такое бывает. Не часто, но гораздо хуже.
Вместо сахарницы на столе стояла эмалированная миска. Моргот поспешил отвести от нее глаза. В комнате зазвонил телефон, Сенко вышел и через минуту вернулся.
— Слушай, ты поешь тут сам, — сказал он виновато, — я добегу до одного клиента и через часок вернусь. Только ты не уходи, у меня дверь не захлопывается.
Моргот пожал плечами. Срываться с места немедленно ему не хотелось, да и в квартире Сенко он себя не чувствовал чужим — слишком много времени проводил здесь когда-то за конспектами, и ночевать оставался частенько. Поэтому, проглотив тарелку пельменей, он пошел в комнату, заправил диван, на котором спал, и поискал глазами, что бы почитать.
Еще утром он приметил в коридоре три связки книг, помятые и грязные, как будто приготовленные к сдаче в макулатуру, которые подпирали дверь в кладовку. Моргот посмотрел на верхние обложки, пробежался пальцем по корешкам и удивился, обнаружив, что Сенко до сих пор интересуется своей специальностью, — это были книги на разных языках, по механике, физике, химии, узкоспециализированные и общие. Не меньше сорока штук. Моргот развязал одну веревку, стягивавшую бока книг, и вытащил на свет сначала справочник по общей химии. Ничего нового про искусственный графит он там не обнаружил, кроме того, что для его изготовления применяются высокие температуры и нефтяной кокс. Из любопытства он приоткрыл дверь в кладовку и присвистнул, обнаружив самую настоящую библиотеку: связки книг занимали все пространство от пола до потолка… Старые и не очень, перепачканные, тонкие и толстые, они пестрели иностранными словами, блестели исцарапанным глянцем обложек, выставляли напоказ затертые и засаленные переплеты.
Моргот начал сверху. В таком изобилии не могло не быть книг, которые хоть немного помогли бы ему разобраться с производством искусственного графита. Он вывалил под ноги два десятка стопок, когда разыскал первую подходящую книгу: «Углерод на службе человеку» — если он, конечно, правильно это название перевел. Вторая книга, заинтересовавшая его, была не столь близка к теме, но тоже могла пролить свет на проблему и называлась «Задачи глубокой переработки нефти».
Он порылся в кладовке еще немного, но ничего не нашел и уселся на пол среди развороченной библиотеки просмотреть свои трофеи. Читал он медленно, технические тексты всегда давались ему с трудом, Моргот не поленился встать и отыскал два словаря на книжной полке в комнате.
Он нашел много интересного, даже принципиальную схему графитизации. Нашел требования к содержанию примесей, таблицы физических свойств искусственного графита различных марок — он и не предполагал, что они исчисляются сотнями…
Сенко застал его сидящим на ковре посреди комнаты, со всех сторон обложенным словарями и умными книгами.
— Громин, ты читаешь на языке вероятного противника? — усмехнулся он.
— С трудом… — ответил Моргот. — Зато противник более чем вероятный… Я тут пару книжек у тебя заберу, не возражаешь?
— Да забирай. Я их из макулатуры выуживаю, рядом с моей точкой на рынке — пункт приема макулатуры. Приплачиваю алкашам, чтобы книги сначала ко мне несли, они и рады стараться. На них и штампы библиотечные стоят: НИИ «Электроаппарат». Не знаю, куда девался сам НИИ, а библиотеку потихоньку растаскивают. И, похоже, книги алкаши не с полок снимают и не из запасников достают. Может, в каком подвале засыпанном нашли, а может, и на свалке теперь библиотека.
Моргот поел пельменей еще раз, теперь вместе с Сенко, и после второго завтрака — или обеда? — решил сделать дежурный звонок Стасе, не рассчитывая на ее снисхождение и надеясь, что она и на этот раз бросит трубку. Эти звонки были для него оправданием: «Я сделал все, что мог».
Но он ошибся. На этот раз Стася трубку не бросила.
— Здравствуй, — в голосе у нее не было ни капли грусти, напротив, она постаралась, чтобы это прозвучало холодно и официально, — это хорошо, что ты позвонил.
— Не может быть, — с сарказмом ответил Моргот.
— Ты неправильно истолковал мои слова. Между нами невозможны никакие личные взаимоотношения, это ты, надеюсь, понимаешь.
— Нет, — Морготу захотелось рассмеяться и от ее официального тона, и от того, какие глупости она несла.
— Мне жаль. Но объяснять тебе элементарные вещи я не буду.
— Но ты рада, что я позвонил?
— Я не говорила, что я рада. Я сказала: хорошо, что ты позвонил. Есть вещи важней моих обид и амбиций. Мне надо поговорить с тобой по очень важному делу. И наших личных отношений это дело не касается.
— Я заинтригован, — улыбнулся Моргот. — Рассказывай.
— К сожалению, я не могу говорить об этом по телефону. Скажи мне, в какое время ты можешь со мной встретиться и где?
Моргот прикинул в уме, сколько у него осталось денег после покупки картины, и решил, что на ресторан хватит, но впритык. И больше ничего после этого не останется, но эту проблему можно будет решить попозже.
— Я могу в любое время. Я закажу столик на восемь вечера, это нормально? Там, где мы с тобой были, помнишь?
— Нет. Не надо столиков, — оборвала она. — Никаких ресторанов. Встретимся в парке напротив моей работы. Я буду свободна в семь часов. Думаю, ты успеешь.
Она так поспешно положила трубку, как будто боялась, что он уговорит ее на ресторан.
— Ну в парке, так в парке, — усмехнулся Моргот самому себе. Может быть, ему повезет, и Стася не станет выяснять с ним отношений? Поговорить она наверняка собирается об акциях: либо узнала что-то новое, либо у нее болит душа за «дядю Лео». Моргот не имел ничего против поговорить об акциях и «дяде Лео», но он склонялся к мысли, что для Стаси это всего лишь повод встретиться и позволить уговорить себя помириться. Уговаривать Моргот не любил, к тому же весь его опыт общения с женщинами убеждал его в том, что подыгрывать им в этом бессмысленно. Если идти у них на поводу, они быстро садятся на шею, а если делать вид, что не понимаешь тонких намеков, вслед за первым шагом они делают второй, и третий, и так до тех пор, пока не наступает примирение.
С этими мыслями Моргот и отправился на встречу со Стасей. Он нарочно опоздал на три минуты: ровно на столько, чтобы не вызвать раздражения, но и не дать понять, что раздавлен чувством вины до чрезмерной пунктуальности.
У входа в парк Стаси не было, и его тщательно рассчитанного опоздания она не оценила. Ему и в голову не пришло, что она может стоять у проходной и ждать его появления: он не верил в ее хитрость, расчет и игру. А между тем, она появилась только через пять минут — Моргот успел почувствовать себя робким любовником, ожидающим «минуты верного свиданья»: на него посматривали прохожие, а он торчал на самом видном месте с сигаретой в зубах и безуспешно изображал, что остановился здесь покурить и подышать свежим воздухом. Роль не убедила в этом его самого.
— Извини, меня немного задержали, — Стася запыхалась, и в первые минуты встречи это уменьшило некоторую принужденность.
Моргот не стал, как обычно, нагибаться и целовать ее, чтобы у нее не появилось повода гордо отстраниться, а, бросив окурок точно в середину урны, направился в глубь парка, предоставив ей возможность идти сзади. И если Стелу подобное поведение привело бы в восторг, то Стасе это наверняка не могло понравиться. Был ли он зол на нее? Только самую малость и за последние пять минут. Но самолюбие настойчиво требовало реабилитации.
Впрочем, далеко он не пошел, дабы не делать жест откровенно оскорбительным, а у ближайшей свободной скамейки обернулся и сделал приглашающий жест, как будто был добрым хозяином, показавшим гостю дорогу к столу. Низкое солнце тонкими лучами пробивало широкую листву входившего в зрелость лета, еще не пыльного, насыщенного зеленой краской и влажной прохладой; красная гравийная дорожка сладко хрумкала под ногами, людей вокруг хватало: с колясками, с собаками, с детьми, да и обычных прохожих, срезающих угол через парк. Скамейка, выбранная Морготом, стояла чуть в стороне от сквозного прохода и в тени, в то время как большинство посетителей парка старались устроиться на солнце, отдающем последнее тепло длинному вечеру.
Стася, оглядевшись по сторонам, села. Как всегда, на край скамейки.
— Я рад тебя видеть, — он присел перед ней на корточки и улыбнулся самой искренней улыбкой, имевшейся у него в запасе. Ответить на эту улыбку недовольной гримасой мог только совершенно бессердечный, лишенный совести человек. Стася имела и совесть, и сердце, ее твердая решимость поколебалась, и она ответила, отведя глаза:
— Моргот, мне искренне жаль, что я не могу продолжать с тобой встречаться. Я действительно хочу поговорить с тобой об очень важном. Для тебя важном. Я не верю, что ты встречаешься со мной по своей воле. Тебя… — она замолчала, подбирая слово, но все же сказала его, — тебя подослали ко мне. Я не сержусь на тебя и не вижу в твоем поступке ничего дурного, поверь. Но не надо больше притворяться.
Моргот изобразил на лице ту неопределенность, которая оставила бы ее предположение предположением.
— Я согласна просто рассказывать тебе о том, что тебя интересует. Так будет проще и тебе, и мне. Так будет гораздо честней, ты не находишь?
— Меня никто к тебе не посылал, — он снова улыбнулся — на этот раз печально и загадочно. Загадочно — исключительно для того, чтобы Стася усомнилась в его словах, но не настолько, чтобы поверить в собственную версию.
Она вздохнула, и глаза ее на несколько секунд стали растерянными.
— И все же я позвала тебя для того, чтобы рассказать, что произошло вчера…
— Хорошо. Я с удовольствием послушаю, что произошло вчера. Ведь если бы ты не хотела мне этого рассказать, мы бы вообще не встретились, я правильно понимаю?
Она не стала отвечать на его вопрос. Моргот приподнялся, чтобы вытащить из кармана сигареты и зажигалку, и тут же снова сел на корточки, глядя на Стасю снизу вверх.
— Ну? — он улыбнулся еще раз, на этот раз ободряюще, и привычным жестом стукнул по дну пачки, выбивая сигарету.
— Что у тебя с глазами? — вдруг спросила она, и Моргот сделал вывод, что ее слова о невозможности дальнейших встреч — только слова.
— Я плохо спал, — ответил он не задумываясь.
— Мне кажется, тебе не очень удобно слушать меня в таком положении…
— Ничего. Я люблю смотреть на собеседника, не выворачивая головы. Удобней всего разговаривать за столиком. Но ты сама выбрала парк.
Стася вздохнула, огляделась по сторонам, выдержала паузу и наконец начала.
— Вчера дядя Лео узнал о том, кто скупает акции завода. Ты оказался прав. Я не хотела подслушивать. Но это произошло вечером, в приемной было очень тихо, а Виталис неплотно прикрыл дверь. Мне надо было уйти, но я не смогла… Я подумала, что мне надо это услышать, чтобы передать тебе.
Моргот кивнул с пониманием. Кто же упустит такой повод для встречи?
— Дядя Лео попросил меня позвонить Виталису на радиотелефон, он не захотел сам говорить с ним по телефону. Но Виталис приехал только в половине седьмого, хотя я звонила ему сразу после обеда. Я тогда еще не знала, зачем дядя Лео его зовет. Если бы я знала… Бедный, бедный дядя Лео! Ты… ты понимаешь, что он пережил за это время?
Моргот обозначил понимание еле заметным кивком.
— Он все спрашивал Виталиса, чего ему не хватает. Денег? Домов? Машин? Бассейнов? Яхт? Виталис смеялся над ним и кивал, повторяя: и домов, и машин, и яхт. Всего не хватает, и всегда будет не хватать. Еще хочется иметь собственный самолет, свою телестудию и много разных полезных вещей, на которые у дяди Лео не хватит даже фантазии, не то что денег.
Моргот не мог не согласиться: богатая фантазия, несомненно, была главным достоинством Кошева-младшего.
— А потом они заговорили про деньги: откуда Виталис взял деньги на покупку акций. Это ведь не мелочь на карманные расходы, скопить такую сумму нельзя. Виталис что-то говорил о займе под проценты, но дядя Лео ему не поверил, потому что никто такой суммы под проценты не даст, оборудование завода неликвидно, прибыль минимальна, и рассчитывать на скорую отдачу не приходится. Да и смысла в этом никакого нет.
— Ну-ну, — не удержался Моргот от комментария.
— А потом дядя Лео долго молчал, а Виталис смеялся. Он смеялся… Как будто в молчании дяди Лео было что-то смешное… Я… Я не могла этого слышать. Это не мое дело, понимаешь? С моей стороны было верхом бестактности войти и сказать, что я думаю. Это бы еще сильней оскорбило дядю Лео.
— Конечно, — согласился Моргот. — И что дальше?
— А дальше дядя Лео прошел по кабинету и сказал, что он догадывается, под какой залог Виталис получил деньги. И кто эти деньги дал. Он сказал это так, что мне стало страшно. Мне показалось, он готов Виталиса убить. Не в переносном смысле, а на самом деле.
— Я полагаю, он этого не сделал? — сладко усмехнулся Моргот.
— Нет. Он сказал, что продажа завода по частям произойдет только после его смерти. Он не позволит этого, так что Виталису придется прибегнуть к вооруженному перевороту в управлении завода, с привлечением военной полиции. Он кричал, что завод имеет для страны стратегическое значение, и продажа его по частям лишит страну металла. Потому что супермаркеты, а значит, наличные деньги, и служба охраны, и здание заводоуправления принадлежат дяде Лео лично. И ни Виталис, ни его покупатель никогда не перешагнут порога этого кабинета. Он не позволит продавать Родину и ее стратегический потенциал. Он так и сказал.
— И что ответил Виталис?
— Он ответил, что вооруженного переворота не потребуется, что дядю Лео просто арестуют и объявят вне закона. Я не совсем понимала, о чем они говорят, но это показалось мне очень важным. Если он говорит о стратегическом потенциале, может быть, речь идет о том самом ядерном оружии, которое было у Лунича? Ведь его так и не нашли… Ты представляешь, что будет, если его на самом деле найдут? Что если Лунич прятал его на нашем заводе?
Моргот ничего не сказал о хранении ядерного оружия в центре большого города, а также о том, что его производство немного отличается по масштабам, например, от юго-западной площадки, которую охраняют два волкодава и не слишком бдительные сторожа на проходной. Пусть Стася думает именно так: чем глупей будет выглядеть ее версия, тем меньше риск, что ей поверит кто-нибудь еще.
Моргот неопределенно пожал плечами.
— А дядя Лео? Как ему это понравилось?
— Он сказал, что сорока пяти процентов пока маловато, чтобы принимать подобные решения, что требуется собрание акционеров для того, чтобы сместить его с должности директора или продать имущество завода в таком масштабе. Ткнул Виталиса лицом в устав… Виталис ответил, что через неделю у него будет пятьдесят один процент, он проведет собрание акционеров в собственном лице и примет любое решение, которое ему понравится. Он… он глумился… Он вел себя так, как будто он на вечеринке… Он был… отвратителен.
— Он всегда отвратителен, — проворчал Моргот злорадно. — И что дальше?
— Виталис собрался уходить. Я вышла из приемной раньше него, чтобы он меня не увидел. Я не спала всю ночь. Понимаешь, я должна испытывать к нему благодарность: он помог мне продать картину. Но я не чувствую благодарности. Мне кажется, этим он хотел меня подкупить.
— Он подкупает всегда и всех. Кого-то деньгами, кого-то услугами, кого-то обаянием, — Моргот хмыкнул, — и ты не исключение.
— Ты считаешь, я должна вернуть деньги за картину? Если это подкуп? — Стася спросила это совершенно серьезно.
— А что, он сам ее купил?
— Нет, он нашел покупателя. Я даже не знаю, кто мне заплатил. Продажа прошла через какой-то салон, я не помню его названия, но у меня остались документы.
— Ты не допускаешь мысли, что картина покупателю понравилась, только и всего? И заслуга Кошева только в том, что он ее покупателю показал? Еще неизвестно, кто от этого больше выиграл… — Моргот повел бровью.
— Ты думаешь, моя картина могла кому-то понравиться?
— А почему нет? Ты неплохо рисуешь, — последние слова должны были прозвучать мнением дилетанта и могли оскорбить слух настоящего художника.
Стася проглотила эти слова и сказала:
— Мне заплатили очень много…
— Ну и что? Мало ли на свете богатых придурков? — на этом месте Моргот понял, что переиграл, и добавил: — Я хотел сказать, богатых меценатов. И возвращать деньги глупо. Ты не можешь вернуть Кошеву уже оказанную услугу.
— Да, конечно, — вздохнула она, а потом поднялась. — Я надеюсь, то, о чем я тебе рассказала, кому-нибудь пригодится.
Моргот не стал ее разочаровывать. Информация о том, что старший Кошев не хочет продавать завод, да еще и рассуждает о стратегическом потенциале страны, была для него новой, но как ее использовать, Моргот не предполагал.
— Как мне связаться с тобой, если я узнаю что-нибудь еще? — голос Стаси был холоден, но решителен.
— Никак, — усмехнулся Моргот, — у меня нет телефона.
— Но у тебя, наверное, есть адрес?
— Хочешь написать мне письмо?
— Я могу приехать.
Моргот покачал головой — никто из его прежних друзей, кроме Макса, не знал, где и с кем он живет. Моргот бережно хранил эту тайну. Кроме того, что он не хотел общения с милицией и родственниками, он не очень любил гостей, особенно нежданных и незваных. Он не хотел, чтобы кто-то знал о четверых беспризорных мальчишках на его попечении, об алкоголике Салехе, о том, что живет Моргот в подвале. Когда его спрашивали об этом, он всегда отвечал: «Живу у тетки на даче». И больше вопросов не появлялось.
— Я живу за городом. Это не только далеко, туда еще и неудобно добираться. Я сам буду тебе звонить.
— Каждый день? — холод в ее голосе превратился в лед.
— А почему бы нет?
— Мне… Мне это неприятно… — она сжала губы.
— Что ж поделаешь? Придется терпеть, — Морготу хотелось рассмеяться, но он сохранил серьезное выражение лица. Ситуация казалась ему донельзя глупой.
Совместные тренировки и глюки.
Кулак летит прямо в лицо. Увернутуся, как и блокировать, киборг не пытается. Он вообще не пытается что-то сделать, изменить, просто стоит. В последнее мгновение человек меняет траекторию, и удар, предназначенный сломать нос, скользит по скуле. Ушиб мягких тканей лица. Ну, могло быть и хуже… Эрик выходит из боевой стойки, распрямляется и зло спрашивает:
— Какого черта, придурок?
Киборг равнодушно смотрит перед собой. Как только речь зашла о тренировке, он тут же передал управление процессору. Можно подумать, это что-то новое. Люди тренируются, используя для этого оборудование. Все привычно и понятно. И заканчивается всегда одинаково: болью в отбитых внутренних органах и переломанных костях. Не в первый раз. И не в последний. Отлежится в бараке. Тем более человек один, сильных повреждений не будет. Он просто постоит и подождет, пока Эрик устанет. Не совсем, правда, понятно, на что хозяин разозлился. Нормальная неподвижная машина — бей не хочу. Но человек нелогично обозлился, а это плохо. Хотя могло быть хуже, например, если группе людей весело, и они с оборудованием развлекаются… Он так задумался, что пропустил следующий вопрос хозяина. Зато ответила система, на тему готовности к эксплуатации.
— Ау! Какой в жопу приказ?! — Эрик взял киборга за грудки, встряхнул так, что у того мотнулась голова. — Ты что, столб проглотил? Какого хера ты теперь-то завис?
— Проглотить столб физиологически невозможно, — Киборг сделал паузу, сверился с программами и добавил: — В случае необходимости совершить данное действие рекомендуется пропустить предмет через измельчитель.
— Э-э-э? Парень, у меня ощущение, что один из нас только что сморозил херню! — Эрик отошел к стене, привалился задницей, обхватив голову руками. Выбор был сложным — попытаться разъяснить тупому киборгу свою идею или послать все в жопу. Первая часть хотя и была геморройнее, но сулила больше выгод в будущем, а вторая была проще и соблазнительнее. С чего жестянка впала в столбняк на этот раз, было неясно. У этого киборга слишком много глюков. По-хорошему, его следует обменять. С другой стороны, не факт, что остальные лучше. Вон тот же Вест вчера лупил свою семерку, пока не устал, из-за того, что тупая тварь выполнила приказ «иди, пожри, что найдешь» буквально, и слопала его личный НЗ деликатесов. Неутешительный итог размышлений вырвался фразой: — Да, куда ни кинь, всюду клин! Хрен угадаешь, как лучше — с обменом или без!
Рон терпеливо ожидал пока человек додумается до чего-нибудь логичного. Ну, или просто до чего-нибудь. Когда Эрик его позвал, киборг сначала даже обрадовался — в кармане человека явственно проступала термоупаковка для шоколада. Но потом понял, за что на этот раз может получить награду, и… нет, это был не страх. Какая-то непривычная досада и ощущение, которому названия пока не нашлось. Оно уже было, это ощущение. Когда он хорошо выполнил задание, но люди сломали его. Просто так, развлекаясь. И тогда он почти отключился. Интересно, это чувство связано с последующей поломкой или нет? Как выяснить, не ломаясь при этом? С другой стороны, человек мог избить и без конфет. Но с конфетами лучше. Мысль о лакомстве вывела из размышлений. Киборг прислушался к бормотанию хозяина, уловил рассуждение об обмене техники, и решил, что вот это совсем уж лишнее и надо срочно брать ситуацию в свои руки. Он шагнул к владельцу и доложил:
— В случае расхождения между изначальными установками и ситуационными требованиями рекомендуется провести дополнительный инструктаж.
— Логично. Мне всегда говорили: сначала читай инструкцию, потом ломай. Ладно, зайдем с этой стороны, — Эрик отлип от стенки, приказал: — Начнем сначала. Включи самообучение и отключи на фиг все.
— Что именно подразумевается под словом «все», — на всякий случай уточнил Рон. На команду самоуничтожения этот приказ не походил, но лучше уж убедиться.
— В смысле свои эти боевые штуки, они нам не понадобятся. Можешь? Я хочу тренировать рукопашный бой. Понимаешь? Бой!
Киборг несколько раз моргнул, пытаясь понять, что же от него все-таки хотят и на что злятся. И даже собрал по речевым блокам подходящую для уточнения приказа фразу:
— Система запрещает любые противодействия контактным методам воздействия со стороны командира. Какие поправки надлежит внести?
— Какие на хрен контактные действия? — Эрик понял, что звереет и если ему сейчас дадут программиста декс-компани, то у макивары будет выходной. — Рон, ты идиот! Я хочу тренироваться, а не избивать тебя! Это два разных слова! Уловил?
Киборг стоял перед ним, часто моргая и даже глаза стали более живыми, в них отражалась растерянность и боль, самая настоящая — человеческая. Он мотнул головой — наваждение рассеялось, просто у его киборга наконец-то заработала программа имитации личности. Не вовремя. Зато стало стыдно, даже жестянку довел.
— Ладно, не ссы! — Ларсен выудил из кармана конфету и помахал у киборга перед носом, словно дразня собаку. — Значит так, сопротивляться разрешаю. Если мне будет надо, я просто прикажу тебе замереть. А сейчас твоя задача блокировать мои удары, не позволяя мне по себе попасть. Дошло?
— В случае применения нетравматических методов защиты, возможность нанести удар по киборгу для человека падает до нуля процентов, — проинформировал Рон, удивляясь, что человек не понимает такой простой вещи. Киборг сильнее и быстрее, у человека нет шансов нанести ему вред, если тот будет защищаться.
— Рон, еще раз, для тупых! Я тренироваться хочу, а не избивать тебя!
— Уточните разницу.
— Если б ты был человеком, я бы решил, что ты издеваешься. Что мне с тобой делать, а? — Эрик сунул конфету обратно, встал в стойку, и медленно повел руку вперед. — Давай, блокируй удар, это приказ. Если я разрываю дистанцию или хлопаю, бью рукой о землю или любой предмет — это прекращение боя. Понял?
— Командир может совершать с киборгом любые действия, — Рон совсем не был уверен, кто и над кем издевается, а главное — понимает ли человек себя сам: — Требуется уточнить, какие из имеющихся боевых навыков оборудование может применить во время тренировки?
— Да любые, только без фанатизма. Ну и скорость держи человеческую. Сделаешь все правильно, дам шоколадку. Ну, давай!
***
Человек поднялся с земли и удивленно посмотрел на киборга. Декс выпрямился и равнодушно застыл, проведя прием. То, что сейчас последует наказание, он не сомневался. Главное, чтобы человек не забыл потом дать конфету. Хотя до сих пор не забывал, даже когда злился. Интересно, это не то, что тогда хозяйка про инстинкты говорила? Закончил работу с оборудованием — угостил вкусным. И если да — то как нарастить частоту подачи лакомства?
— Твою мать, Рон! Какого ты опять отключился? — Эрик встряхнул киборга за плечо, привлекая внимание. Убедился, что кукольные глаза уставились на него и приказал. — Ну-ка, еще раз, медленно, как ты это сделал?
Киборг повторил, как ему казалось, медленно. Потом еще раз, очень медленно. Человек и в этот раз поднялся, морщась и вправляя плечо.
— О вечность, за что мне… такого кретина? Ты меня так покалечишь, идиот! Ладно, зайдем с третьей стороны, как бы ты сам от этого оборонялся? Стоп!
Киборг завис на половине движения.
— Оборонялся, если бы был человеком. Начали!
***
Некоторое время человек и киборг смотрели друг на друга со взаимным недоумением. Эрик никак не мог понять, почему он в этот раз упал, а Рон — зачем человек просит повторить, если ему явно не нравится падать? Он так задумался над этим феноменом, что машинально протянул руку, помогая хозяину встать. Эрик поднялся, кивнул, благодаря, и сунул конфету. Рон взял, ощущая, как кольнувшая было сердце игла страха медленно растворяется — человек не понял, что натворил киборг! Не понял, что тот сорван! Зато сработал какой-то алгоритм, и конфета у декса. Надо только понять, за что именно ее дали и как закрепить функцию. Ах, да, и получить приказ, типа не сам придумал руки тянуть, а распоряжение владельца.
— Данная помощь владельцу входит в полученные путем самообучения допустимые жесты? — уточнил он.
— Конечно! — расстроенный очередным поражением Эрик пропустил мимо ушей вопрос киборга. — Делай ты что хочешь! Только скажи, что делать мне? Я всегда считал себя хорошим бойцом! А тут валюсь на пол, как матрешка.
— У киборга выше скорость движения и болевой порог, — объяснил Рон. Видеть несчастного хозяина было неприятно, конфета была вкусная, появилось желание помочь человеку. — В случае необходимости возможна пошаговая отработка движений.
— Понял, не дурак, был бы дурак — не понял, — Эрик осторожно потер плечо, приложил его декс сильно. — Будь умницей, Рон, научи меня защите от этого приема.
Вроде бы человек ничего такого не сказал и даже не сделал. Просто попросил научить. Человек — киборга. Но это было приятно. И Рон медленно показал. И еще раз. И еще. И под конец у них даже получилось. Человек не упал, удержал в руке запястье декса, выдернув его под удар. Но не ударил, остановил руку, счастливо улыбаясь.
— Молодчина, Рон! Спасибо! — адреналин схлынул, и отбитое тело отозвалось такой болью, что он пошатнулся. — Завтра продолжим, если я, конечно, доживу!
— Полученные повреждения не являются смертельно опасными, — на всякий случай проинформировал декс, подхватывая владельца под руку.
— Это образное выражение, Рон, не тупи. Лучше угадай, куда я хочу больше — в душ или в медпункт?
— В медпункте имеется функционирующий душ, — подсказал киборг, уставясь пустым взглядом на карман с конфетами.
— Ладно, помоги дойти, чтобы я не свалился! Отделал ты меня — просто зашибись. — человек двигался очень осторожно, прихрамывая, и намеков не понимал. — Ох, черт! Такое ощущение, что стало еще больнее!
— Киборги имеют большую погрешность при применении силовых приемов, поэтому оборудование для тренировок не рекомендуется переводить в режим взаимопоражения, — сообщил декс, пытаясь просчитать последствия повреждения владельца. С одной стороны, прежние хозяева за такое бы уже наказали, с другой, этот все-таки не совсем исправен, у него какой-то другой пул команд залит. Не ударит просто так…
— Ладно, тогда сделаем вид, что у нас все зашибись. Ты отводишь меня к Женьке, она меня лечит, а ты идешь в барак.
— Система настаивает на необходимости находиться поблизости от лица с правом управления в момент его физического ослабления, — в барак не хотелось, там было тридцать семь градусов жары, а в медблоке — двадцать четыре. Пусть лучше в подсобку запихнут, но только не в ячейку для отдыха. — Приказ сопровождать владельца до медпункта еще действует?
— Конечно! Ох! — человек пошатнулся, оступился и почти повис на нем. Киборг схватил его за талию, сам замер от неожиданности, но потом махнул рукой и на нарушение протокола и на собственный страх. Хозяин доволен, ничего не подозревает. Значит, можно. А приказы «делай что хочешь» и «помоги дойти» у него есть.
— Ладно, черт с тобой, находись рядом, — Эрик устало осмотрел своего киборга, программа имитации личности опять глючила, то оживляя лицо машины, то превращая его в лишенную мимики маску. Но зато с движениями все в порядке — ведет, страхует бережно, так чтобы не задеть повреждения. Все-таки не будет он менять Рона. От добра добра не ищут.
— Рон, конфеты в кармане возьми. И мне одну дай. А то чего-то рука не работает. Ох, Женька нам с тобой по ушам надает!
Свобода и дрессура.
— Подъем, жестянка!
Киборг послушно вскакивает, застывает по стойке смирно, хотя внутри все сжимается от страха, а в животе завязывается ледяной узел. Слишком зол и весел человек. Киборга так уже ломали. Проклятье, он бы сделал все, чтобы боль стала опять просто информацией от рецепторов! Опять стать машиной: ничего не понимать и не чувствовать. Киборг не знает, что такое «синдром хронической усталости», а и знал бы — кого бы это волновало? Хозяин окидывает декса очень странным взглядом, задерживаясь на животе, где расходятся паутиной свежие шрамы. Морщится. Но все-таки отдает следующий приказ.
— Одевайся и идем!
И отворачивается к окну, ожидая пока киборг оденется. Рон сканирует чувства, пытаясь угадать, что его ждет. Веселье ушло, человек сомневается, злится, и ему… страшно? Но чего может бояться хозяин киборга? Нападать на людей декс не собирается, разве что очень достанут.
— Приказ одеться выполнен.
Эрик оборачивается, смотрит на свою боевую машину. Тощий, бледный парень с синяками под глазами. Вся эта история со взрывом обошлась ему дорого. Им обоим. Пока декс приходил в себя, Эрику пришлось выслушать много всего «веселого», и даже поправить пару рож, чтобы не зарывались. «Боевой киборг» — утиль, как выразился дексист! Генрих вообще много гадостей наговорил про шестую серию. Пришлось его послать к сержанту. Оттуда он вернулся озадаченный: сержант тоже послал, причем так заковыристо, что Эверс даже не понял, куда точно.
— Ну что, жестянка, посмотрим, на что ты годишься?
— Приказ не понят, пожалуйста, перефразируйте и повторите распоряжение.
Значит тестирование. Людям нужна рабочая машина, а он уже слишком долго отлеживается. Только вот работоспособность все еще ниже нормы, а значит, люди будут им очень недовольны…
— Лучше покажу. Следуй за мной!
Куда? Зачем? Просто отправь меня в барак, я долечусь и смогу нормально работать!
Киборг покорно следует за человеком в ночь. Дышать тяжело. Песок и камень раскалились за день, и теперь отдают тепло обратно, изливаясь волнами жара. Впереди стоянка, и именно туда его ведет командир. Декс сканирует пространство с целью обнаружить других людей и обнаруживает. Семь человек из его прежней роты…
— Чего встал! Иди сюда!
Хозяин оборачивается, секунду смотрит на спутника, а потом неожиданно дергает его за комбинезон, рвет на себя. Шаг — согласие, подчинение… Нет! Усилием воли, Рон толкает себя на землю, падает на колени, пальцы зарываются в песок, мышцы сводит от напряжения. Он не пойдет дальше. Люди приближаются. Слышится смех. Эрик распрямляется и оборачивается к группе. Сканеры декса захлестывают эмоции владельца. Досада. Злость. Люди подходят. Разговаривают. Но киборг их не слышит, он смотрит на очерченные системой силуэты солдат и осознает — он может их убить. Прямо сейчас. Они не хозяева. Система видит нейтральные объекты, зеленым очерчена только одна фигура. Эрик. И Рон опускает голову, пряча улыбку, рассматривает крупный серо-желтый песок.
Вы больше не тронете меня. Я убью вас, если только попытаетесь! Главное, убить первым хозяина, а вы мне уже не страшны. Не позволю больше надо мной издеваться! Никому не позволю!
Сквозь фильтры пробиваются громкий смех, испуг и ярость. Бешенство хозяина захлестывает детекторы, бросает киборга вперед, в боевой режим. Он застывает сбоку от человека и замечает блеск стали — Эрик стоит с ножом в руке.
— Да ну тебя! Ты чего, совсем ебанулся! Никто твою жестянку не тронет, делай, что хочешь… — люди пятятся. Эрик опускает оружие, киборг чувствует: человека трясет, но голос спокоен.
— Ну, извините, мужики, не так понял! Сами знаете, служба нервная и все такое! Хотел попрактиковаться, а тут вы… О!.. Кстати!..
Он делает шаг к ним, и следом тенью — киборг. Страх. Их семеро, но они боятся. Что за человек его хозяин?
— Да ладно тебе! — один вскидывает руки примиряющим жестом. Рон понимает, что знает его, но не помнит почему-то, а система не опознает. — Слушай, мы, правда, пошутили! И Болеслава не ты порезал, все знают, у тебя алиби…
— Ну, конечно, не я. Для меня он умер слишком быстро, — Эрик старательно изображает возмущение, которого нет. Есть ярость. И еще какое-то чувство: презрение? гадливость? — Я никогда бы не начал с живота. Намного эффективней подвесить за руки и начать с пальцев ног. Главное, он даже кровью не истечет. Просто удаляешь фалангу за фалангой, фалангу за фалангой, постепенно…
При каждом слове он делает полшага вперед, киборг рядом. Солдаты отступают.
— Ты извини, у нас дела. А то заметят отсутствие… ну мы пошли!
Видимо, дела действительно срочные — скорость приличная. Киборг поворачивается к владельцу, выходит из боевого режима. Тот легко толкает его в плечо.
— Свалили, жестянка! Ну и напугали они меня, думал, драка будет! На кой ты им дался? Или ты просто предлог? Пощупать: отступлю или нет? Что им в своей роте чморить некого? Ты их знаешь?
— Образы не распознаны, — Рон отслеживает эмоции хозяина. Тот уже успокоился. Теперь опять веселится.
— Вовремя Болека повстанцы отловили. Ладно, ты мне скажи, скутер вести умеешь?
— Данное программное обеспечение не установлено, для установки следует…
— Заткнись. Я же тебе запрещал говорить вашу эту программную муть! Как человек киборга спрашиваю — водить умеешь?
— Нет.
— Тогда будешь учиться, а скажешь еще раз про программу, отправлю словарь учить, для расширения запаса.
Словарь значит? А это идея. Спасибо, хозяин!
Человек идет к скутеру, знакомит с управлением:
— Вот это главная деталь — тормоз. Вот тут руль и рычаги. Давишь их и берешь на себя — машина идет вверх, давишь от себя — вниз, пока не трогаешь — прямо. Теперь садись вот на этот, — Эрик ткнул в старенькую машину рядом, — и повторяй за мной. Как только запомнишь, куда тыкать — взлетим.
Это оказывается очень страшно: когда пусто в командной строке, когда программа молчит, не подсказывая, когда ты один на один с машиной и стремительно приближающимся бетонным забором.
— Рычаги и руль на себя, — голос человека в наушнике шлема заставляет вздрогнуть, потянуть руль, и вовремя спохватившись, умерить силу, когда задранный нос скутера уже смотрит в небо, а ремни врезаются в тело. — А теперь плавно обратно. Выравнивай машину.
— Хорошо, — программа молчит, и говорить приходится самому. Под днищем скутера темной нитью скользнул опутанный колючей проволокой верх ограждения. Впереди темнела масса города, но хозяин поднял руку, указывая направление. В пустыню.
Тянутся по земле светлые пятна солончаков, фосфоресцирующие заросли кактусов, ветер пробивает одежду, холодя тело.
— Давай вверх, а потом прямо, Рон!
Он поднял голову и… потерялся. Нет никаких приказов, хозяев, есть небо. Темное, в крупных мерцающих звездах. Даже странно, какие они большие и яркие… Страшно и… приятно. Киборг вдруг понимает, что свободен. Полностью. Именно сейчас. Вот так, с хозяином, на дурацком, еле живом скутере, но свободен!
— За мной! Догоняй! — человек увеличивает скорость, и декс следует за ним сквозь ночь, сквозь ветер, куда-то к золотисто-розовой нитке горизонта… в бесконечность…
— Ну как, накатался? Поработаем? Повторяй за мной! Попробуем тебя научить хоть чему-то.
— Приказ принят!
Не сомневайся, хозяин, повторю. Я научусь, обязательно!
В часть они вернулись через несколько часов. Шатало даже Эрика, а не до конца поправившийся Рон просто сполз по теплому боку машины и сел на землю. Система информировала о недостатке энергии, а еще почему-то было холодно и больно. Подошел хозяин, помог снять шлем.
— Вот так это и делается, жестянка! Понравилось?
— Да, — горло перехватило и вышел сдавленный хрип, захотелось броситься назад, закричать, вернуться туда, к небу и свободе… Киборг оттолкнулся от земли и поднялся. Встал перед человеком по стойке смирно.
— Молодец, неплохо для первого раза. Может, Женька и права, и что-то у вас в башке есть… Эй, ты чего?
Ноги дрогнули, он даже перестал их чувствовать, импланты удержали от падения, зафиксировав мышцы. Система стабилизации, импланты и… рука хозяина на плече.
— Что с тобой?
Не знаю. Оно само. Энергии дойти до места для отдыха хватит. Система в норме. Но я почему-то пытался упасть.
— Информация отсутствует.
— Так, вот что, идти можешь?
— Да, — киборг осторожно переступает ногами. Вроде держат, странная слабость прошла. — Система в норме.
— Ну, охренеть! Мало того, что бракованный, еще и припадочный! Во Сергеич удружил! Ах да, завтра опять полетим, если сможешь. А, если не сможешь — скажи.
Да я лучше сдохну, чем лишу себя такого… я… Наверно, это и есть счастье, хозяин? Не скажу. Не надейся.
— Приказ принят. Разрешите следовать в ячейку для отдыха?
— В какую, нах, ячейку? В медблок! Ты, похоже, опять сдох! Ух, мне сейчас шею намылят. Но извини, приятель, времени нет, надо тебя натаскивать. Завтра программы залью. А, да, совсем забыл! — человек лезет в карман и вытягивает термопакет с небольшим ярким прямоугольником. — Это тебе. За хорошее поведение и обучение. Понял?
— Нет, — система сканирует полученное: сахар, сухое цельное молоко, масло какао, какао тертое…
— Что — нет? — прерывает исследовательскую деятельность хозяин. — Это тебе. Награда за выполнение задания. Будешь себя вести так, как надо мне, будешь конфеты получать.
Это очень странный тест. Неправильный. Что я должен делать, чтобы избежать утилизации? Не понимаю!
Термопакет и фантик киборг прячет в карман, чтобы потом утилизировать, а шоколадку откусывает, незаметно наблюдая за человеком. Тот пристально смотрит, пытаясь что-то прочесть на застывшем лице биомашины.
— Не пойму, тебе нравится или нет? Или тебе действительно лучше кормосмесь?
Ты что, дурак? Сравнил! Придется рискнуть, а то и правда отнимет.
Киборг поспешно запихнул в рот остаток шоколадной плитки и доложил, надергав слов из различных речевых блоков:
— Данный продукт протестирован системой и признан пригодным к употреблению в нестандартных ситуациях, не предусмотренных программным обеспечением.
— Значит, понравился. Ладно, идем доложим Женьке, что тестирование прошло успешно, и получим все, что нам причитается. Ты укол, а я по жопе.
Ты это называешь успешным? Я себя практически выдал, как бракованную машину! Надо быть очень бракованным человеком, чтобы не понять этого!
— Как говорил когда-то Ходжа Насреддин: «умных к умным, а меня к тебе», — неожиданно согласился с его мыслями Эрик. — Может, не совпадение? Может, просто намек, что я идиот? А, жестянка?