Вечером второго дня похода один из бойцов спросил:
— Откуда Вы родом, капитан Вучич?
— Во-первых, в группе мы все на «ты», я уже говорил об этом. На «ты» обращаются к Богам и родне, чужакам и начальству говорят: «Вы».
— А во-вторых?
— Знаете, где Нови-Сад? Пара прыжков отсюда. Столица Белый Город. Белград.
— Новая Сербия?
— Официально планета названа Нови-Сад. Не официально – да, Новая Сербия. Но южные общины славян-родноверов переселялись намного раньше северных, это северяне держались на Старой Земле до последнего дерева в лесу, и переселились все вместе на Антари. А общины сербов живут на разных планетах, но общаются друг с другом, и жён берут своей веры.
— Как всё сложно!
— Кстати, на Нови-Саде живут не только сербы. А Белград населяют не только бывшие земляне. Это вполне современный большой город, и очень красивый…
***
Нина поставила чайник и большую кастрюлю для пельменей на плиту. Ребят кормить надо – и досыта.
Снова позвонила Эке и заказала продуктов – Эка не подала вида, что удивилась, но через четверть часа принесла полную сумку.
Ворон с Авелем поклеили обои в комнате минут за двадцать! Чисто и аккуратно, с подбором рисунка – пальмы на фоне песка и верблюдов – и очень красиво. Irien’ы работали так красиво, что Нина и Линда минут десять стояли в проходе и любовались – каждая своим киборгом. При этом оба Irien’а были полностью одеты.
— Молодцы! А теперь за стол. Будем… полдничать.
— Мы пойдём… — засобиралась соседка, – дома мама ждёт…
— Линда, ты что… и чаю не попьешь?
— С киборгами за одним столом? Это же…
— Почему нет? Они тоже работали и заслужили. Ворон, Авель, садитесь уже. Линда, я надеюсь, ты разрешишь Авелю сесть за стол и есть то, что есть? В смысле… пельмени и сардельки? Макароны ещё есть. Сметана, масло… кетчуп есть… тортика отрежу…
— Это мама против… дома Авель только кормосмесь получает… ладно, уговорила. Авель, садись и ешь. Можно… здесь мы в гостях.
— Приказ принят… спасибо!
И Линда с удивлением уставилась на своего киборга – он никогда не говорил так раньше. А не проверить ли его? За пять лет жизни с киборгом она не замечала, чтобы он что-то говорил или делал без приказа… но… он такой смирный и тихий… где еще такой найдётся?.. а к нему привыкла уже… ладно и без проверки… лишь бы мама не узнала.
***
На следующем привале разговор продолжился:
— …а что ты здесь-то делаешь, капитан Вучич?
— Пытаюсь научить вас бороться с террористами. Надо уничтожать их в их логове, иначе они придут в ваши дома. Я защищаю свой дом и свою семью… даже когда нахожусь здесь.
— А не боишься, что они тебя убьют?
— Воин всегда готов к смерти…
Четвёртый день похода – и, наконец, киборг осмелился задать вопрос:
— Если боги родня людям, если люди родня богам, то как же киборги? Они – родня? Человек человеку может быть сыном или братом. А киборг может быть братом человеку?
— Может. Если он готов признать киборга равным себе, то может. Есть обряд братания, но после него нет пути назад. Вот приедем домой и сможем побрататься. Хотя… по возрасту и положению мне тебя усыновить пришлось бы, раз уж моё отчество носишь.
— И у меня будет семья?
— Будет. Даю верное слово, у тебя будет семья.
— Хорошо.
***
Парни явились через полчаса после ухода Линды и Авеля, довольные и радостные:
— Мы всё купили… доставка сейчас будет. Денег вполне хватило на книжный шкаф и комплект из шкафа для одежды и четырех высоких узких «пеналов».
Фрол и Василий быстро разгрузили таксофлайер, за полчаса постелили линолеум, и начали собирать мебель, Ворон стал им помогать, а Нина села за терминал – продолжать перевод книги.
Можно, конечно, попросить Васю… или даже приказать – сделать этот перевод. Комментарии к этой книге не требуются… но пишутся. Поймет ли он, что написано и… о чём написано?
Вот интересно, почему переводы таких статей – написанных ранее начала двадцать первого века по исчислению Старой Земли – не поручают киборгам? Искусственный интеллект сделает перевод намного быстрее!
А качество перевода каково будет при этом? В любом языке полно синонимов и омонимов – как ИИ определит, в каком значении слово в тексте? Как ИИ переведёт, например, такую фразу: «Косой косой косил косой»? Никак. Зависнет и всё.
Так что без толковых людей-переводчиков не обойтись и при обилии специальных программ.
***
Через два часа киборги закончили с полом и окнами, и начали сборку мебели.
Нина напоила их чаем с тортом, и они продолжили работу, а она вернулась к переводу.
Ещё через полтора часа парни закончили ремонт, а Нина перевела и прокомментировала почти два десятка страниц – проверила, отправила на сайт, после чего пошла принимать работу:
— Молодцы! Отлично поработали!
Огромная столовая – она же бывший кабинет – превратилась в небольшое общежитие. Длинный узкий шкаф разделил комнату на две ровно посередине, оставляя небольшой проход. Комнатки получились почти квадратными, в каждой по две двухъярусные кровати, уже заправленные и накрытые пледами. В каждой комнатке стояли по два «пенала».
— Молодцы! А пледы где взяли?
— Подарок от продавца… за то, что много купили и взяли всё комплектом… надеется на дальнейшее сотрудничество.
— Замечательно! Теперь… Вася и Фрол, сходите вместе в магазин… Эку, я надеюсь, еще не забыли. Купите чего-нибудь себе… на остров. Деньги есть?
— Да… — ответил Фрол, — хозяин дал пятнадцать галактов.
— Вот и хорошо… вот ещё немного, – и Нина перевела на комм Фрола ещё пятнадцать галактов, – купи на эти деньги кило лимонов для Ворона, яблок, арбузик… для Змея. И выбери спелый и размером побольше… увезёте на остров. И бечевки несколько мотков. Да… и продуктов, сколько и каких надо… сгущёнки там… или чего ещё другого. Вася, если деньги остались… купи что-нибудь девочкам… по шоколадке и… арбуз можешь взять… или других фруктов… и кормосмесь для Клары, ей пока нельзя другой еды. Эку знаешь? Она поможет.
— Знаю. Сделаю. Пойдем.
Нина повернулась к Ворону:
— Иди за мной, – и повела к терминалу, – сделай мне перевод этой книги на интерлингву… у тебя есть в программах старорусский язык? Найди программу и скачай, я оплачу… и сделай мне перевод… можешь скачать копию для себя.
— Приказ принят, – и через пару минут отчитался: – Приказ выполнен.
На рабочем столе терминала появился новый файл. Замечательно! – теперь только сверить подстрочник с исходным текстом, отредактировать и написать сноски! И уже сегодня вечером… или завтра вечером… можно работу сдать на сайт.
— Молодец! А теперь… если хочешь, можешь помыться под душем… мыло и шампунь можно брать.
— Спасибо… — тихо пробормотал Irien и скрылся в ванной.
А Нина принялась за правку текста.
Через несколько минут вернулись DEX’ы с пакетами покупок и с двумя огромными арбузами, Фрол отчитался о потраченной сумме, скинув Нине электронный чек, и оба парня отправились запихивать арбуз и продукты в багажник спортивного флайера.
Нина так увлеклась текстом, что DEX’ы, не смея её отвлекать, включили мультики в комнате, где ночевал Змей.
Через полчаса она вдруг поняла, что в доме слишком тихо. Заглянула в комнату – мультики идут почти без звука, а оба парня уставились в экран, явно ничего вокруг себя не замечая. Заглянула в ванную – и стоящий под душем Ворон закрылся от неё крыльями.
— Домывайся и выходи, будем чай пить с тортом! – скомандовала и вышла.
Нина вернулась к терминалу с радостной смесью удивления и восторга – надо же! – стеснительный Irien!
Где это видано! – чтобы секс-киборг закрывался от хозяйки! Уникум! Этот точно нападать не будет… и предлагать себя не будет точно. Как же повезло, что он такой… стеснительный! С ним будет спокойно… и надёжно. Но пусть пока поживёт на острове, Змей от него не сбежит – и с собой в побег не возьмёт. Ворон будет держать Змея на острове лучше любого якоря.
Но сам Irien думал совершенно иначе. Он был шокирован – не столько своей выходкой, сколько реакцией хозяйки.
Киборг не должен закрываться! А киборг его линейки даже права такого не имеет! – и почему она так обрадовалась? Что делать? Одеться – или выйти голым и показать себя? Сказано: «Домывайся и выходи!». О том, чтоб одеться, сказано не было! Что делать!
Как же хорошо, что Фрол рядом! Отправил запрос, получил ответ:
/Конечно, оденься… она потому и рада, что ты себя не предлагаешь. Потом объясню… одевайся.
/Ладно.
— Наконец-то ты вышел! Включай чайник, зови ребят. Сейчас сядем за стол все вместе. Отдохнём и отправитесь обратно.
— Приказ принят… и выполнен, – тихо сказал Ворон, пытаясь спрятаться за вошедшего Фрола.
— Садитесь… Василий, разрезай оставшийся торт… мы уже немного его уменьшили… мне немного, остальное вам.
***
После чаепития Нина проводила гостей – сначала улетели Ворон и Фрол, и перед взлётом она им сказала:
— Как долетите, сразу позвоните… сразу же!
— А разве… девочки не полетят с нами?
— Нет. У меня нет на них пропуска… пока нет. Да и флайер… двухместный. Но… Фрол, ты как местный, узнай, когда мне выпишут постоянный пропуск… и когда начнут устанавливать модуль…вот тогда я отправлю к вам Агнию и Аглаю. Кормосмесь для них… им пока нельзя нормальную еду. Клара останется… в музее ей пока безопасно. Так что… пока летите вдвоем. Купили лимоны?
— Да… — ответил Фрол и как-то неуверенно продолжил: — …но будет ли он их есть? Ворон, лимоны кислые ведь… очень кислые… вот попробуй здесь сначала.
— Буду, – лимоны действительно оказались кислыми, но Ворон упрямо повторил: – буду! В рецептах нарезанные дольками лимоны к рыбе подают. Книга рецептов есть. И там есть про лимоны. Или мёдом дольки залью. Так тоже делают.
— Хорошо… Фрол, возможно, тебе придётся вернуться к Снежане… так что… как только будет оформлен пропуск на моё имя, отправь за ними флайер… окончательно поправятся уже на острове. А пока… удачно долететь. Сразу позвоните.
— Сделаем.
И улетели.
Вслед за ними улетел и Василий – на её флайере, с тем, чтобы он сразу отправил флайер обратно.
***
Нина снова села за терминал – работа пошла немного быстрее с готовым подстрочником, осталось только подправить некоторые места в тексте, которые Ворону были непонятны – и он сделал перевод дословно и буквально. Но, кажется, названия вин ему всё же знакомы… к каждому блюду в книге полагается вино определённого сорта – и критичных ошибок Irien почти не наделал.
Но… на сайт Нина отправила только десяток страниц текста с комментариями. Время есть – иначе будет подозрение, что она не сама сделала работу.
***
Вернувшись из похода, Горыня дал группе почти сутки отдыха.
После этого собрал своих бойцов и объявил, что на рассвете они пойдут тренироваться на полигон в пяти километрах от казарм, всем взять паёк на двое суток и бронежилеты, а также с ними пойдут двое парней из группы только что поступивших в часть новичков.
Змей вынес ящик с гранатами – двадцать штук учебных и десять боевых – со склада, капитан расписался в получении, бойцы получили всё по списку. На киборга интендант выдал, кроме положенного снаряжения, ещё две банки кормосмеси и пачку сахара.
Вышли перед рассветом, в полной выкладке и с оружием. Ящик с гранатами бойцы несли по очереди и глухо возмущались, так, чтобы не слышал командир:
— Кибер в группе зачем? Чтобы за командиром таскаться, да тушёнку жрать? Даже тренироваться с ним запрещено!
Но Горыня услышал:
— Если бы тренироваться, то не запретил бы. Вы ж его тупо избивали, переломов одних не пересчитать! Какая ж это тренировка, если киборг стоит неподвижно, а его бьют трое или четверо?
— Так что, надо было разрешить двигаться? Тогда он нас бы убил.
— И правильно бы сделал! Если ты встретишь в рукопашной настоящего врага, он так стоять не будет! Долго ли протянешь в реальном бою с сильным противником? Полминуты от силы. И всё, ты труп. А хотите тренироваться, то можно и со мной.
Придя на полигон, Горыня дал группе полчаса на отдых, отправил киборга проверить мишени для метания гранат, а сам по рации стал корректировать передвижения DEX’а.
Один из новичков открыл ящик с гранатами, не дожидаясь приказа – интересно ведь подержать в руках настоящее боевое оружие! Учебные гранаты – точная копия боевых – были помечены яркой краской и лежали в ящике отдельно.
Боец взял в руки гранату, внимательно рассмотрел, подозвал товарища и уже вместе стали подкидывать гранату в руках – и вскрикнул, случайно выдернув чеку.
Оглянувшийся на крик Горыня сорвался с места, выхватил из руки бойца гранату и отбросил её как мог подальше, но она взорвалась ещё в воздухе. Осколками на излёте ранило нескольких бойцов, Горыне досталось сильнее, он истекал кровью, пока оглушенные бойцы приходили в себя. Примчавшийся Змей не успел на пару секунд.
Змей сообщил о случившемся в часть, и за ранеными прилетел медицинский флайер.
***
Вернувшись в казарму, Змей скинул майору видеозаписи разговоров командира и бойцов, а также запись случившегося на полигоне. Пока решалась его дальнейшая судьба, DEX стоял в кабинете майора и слышал, как говорили, что Горыню довезли до госпиталя уже мёртвым, так как была задета какая-то артерия, и его командир истёк кровью, и по его завещанию сразу же кремировали.
DEX ожидал, что его утилизируют сразу же после списания, но его продали практически за бесценок избивавшему его сержанту – как заслуженному ветерану.
Новый хозяин, понимая, что повреждённого киборга за дорого он продать не сможет, отыгрался по-своему. И в тот же день отвёл киборга в тату-салон, где DEX’у покрыли татуировкой лицо и шею – раз назвался Змеем, так получи!
После этого слегка подлеченного киборга хозяин отвёз на ближайшую населённую планету – Антари – и продал в бойцовский клуб в качестве оборудования для тренировок.
В клубе Змей получил кличку Злодей, до полного восстановления использовался только как охранник, после чего был переведён в тренировочный зал на окраине города Воронов, откуда через восемь месяцев был продан.
***
Змей не забыл ничего из того, что говорил ему Горыня – постоянно просматривал сохранённые в облаке видеозаписи, по возможности читал на сайтах статьи о родной вере, обрядах и жизни общин, думая – а доступно ли ему всё это?
Мечта о семье – родителях, братьях и сёстрах, жене и детях, своём доме и о проведении общих обрядов и праздников – была совершенно несбыточна, но оттого ещё более притягивала.
При этом он прекрасно понимал всю нереальность своей мечты – родителей нет – его ДНК собрана от многих доноров, жена вряд ли будет – кто же пойдёт замуж за киборга? — детей не будет никогда, так как киборги стерильны – но продолжал мечтать.
Подземный коридор после очередного перехода стал шире и приличнее, в одной из бежевых стен появились окна, потолок блестел красивой хрустальной люстрой. Она привлекала внимание, она переливалась всеми цветами радуги, она зачаровывала каждой гранью. Аманда даже не заметила, как провалилась в гипнотический сон, и руки охранника подхватили ее.
Приходить в себя было странно. Просторный кабинет, окутанный тьмой, треск камина, оранжевые отсветы, пляшущие по стенам и мебели, как диковинные звери. На круглом низком столе пузатый фарфоровый чайник с двумя чашками, под круглой серебристой крышкой томится какая-то вкусно пахнущая еда, выпуская иногда изгибающиеся струйки пара.
— Очень приятно, что вы решили составить мне компанию за ужином, — бархатный низкий голос был смутно знаком.
— Что, простите? — девушка неловко потерла глаза и села ровно. Рядом со столом обнаружилось кресло в восточном стиле, с золочеными головами львов на подлокотниках. В кресле сидел магистр демонологии… — по какому поводу я здесь?
— Аманда, девочка, я так расстроен, что ты перестала навещать старых знакомых, — проговорил мистер Сорренж, — разве мы, старшие магистры и наставники, не можем быть тебе иногда полезны? — учитель был одет в свой обычный костюм: черная рубашка с воротом-стойкой торчала из шелдановой жилетки, вышитой серебряной нитью, галстук-платок нежно окутывал шею. Неожиданностью оказались черные остроносые домашние туфли — магистр был дома.
— Чем же вы можете быть мне полезны сейчас? — осторожно поинтересовалась Аманда, оценивая обстановку: руки и ноги свободны, мягкое кресло пружинило под спиной, внутри ощущался маленький вихрь серой магии, он пульсировал где-то в районе желудка и заставлял чувствовать пустоту и голод — последствие гипнотического сна, как ощущают его демоны.
— Помнишь тот вечер, — спросил вкрадчивым голосом учитель Сорренж, — ты очень боялась экзамена. Весь год обходила меня стороной. Я практически не видел этого рыжего пожара за своей партой… — мужчина вытянул руку и потрогал рыжие волосы.
— Экзамен? — стараясь не нервировать сумасшедшего, как можно более невинно спросила девушка.
— Экзамен, — кивнул магистр и убрал руку, — ты пошла последней. Билет с вопросом о внутренней реакции демонов предполагал классификацию вариантов деструктуризации заклинаний и скорость распада… Но ты сообщила мне о голубом огне после действия парализаторов, о фиолетовых точках под пальцами менталистов, о кристаллической сети агрессивных проклятий, и как в них весело тыкать ноготками и получать слабый разряд тока… Ты помнишь? Ты ведь даже не поняла, почему я поставил тебе «отлично». Я провел большим пальцем по твоему прекрасному удивленному лбу, ты смотрела снизу вверх в полной растерянности, потом схватила зачетку и убежала.
Аманда вздохнула, смутно вспоминая события пятилетней давности. Сильные эмоции заставили ее практически сразу забыть произошедшее.
— Надо было тебе неуд ставить! — вдруг закричал магистр. — Ты отличный менталист! Еще лучше брата, ты прочла мои мысли, мои затаенные мысли — мою истинную реакцию на человеческую магию, ты выдала ее мне, заставив принять тебя за наше истинное отродье. Я поставил на твой лоб свою метку. Я был готов тебя учить! Но ты же ничерта не поняла, Аманда… И когда этот дурень, там в переулке, схватил тебя за руку и увел, то именно я чувствовал, что с тобой случилась беда! Я. Потому что ты моя.
— Дарьярд… — голос пропал, и Аманда перешла на шепот. — Дарьярд…
— Ты не одурачишь меня снова, знай ты хоть весь язык рьярда, потому что его знаю я. Незачем считывать. Но меня больше всего интересует, почему ты не явилась ко мне сразу, после атаки инкуба. Ты же знала, что я могу помочь, что я могу это снять! А теперь Грэмпл жив и где-то прячется! Он потянет тебя по этому каналу, что между вами!
— Дарьярд, я — полукровка, и я мало помню обычаи, канувшие в лиету, вместе с моей матерью. К сожалению, я не унаследовала талантов своего брата. Я не менталист. Но я могу показать вам вот это…
В ее руке возник зеленый огненный шар. Магистр вздохнул. Их осталось так мало. Так мало ранее великих и красивейших демонов, уничтоженных человеческими магами, из соображений безопасности, что приходилось веками хранить свою тайну… Но теперь он ее Дарьярд, это значит кровный наставник. Но Сорренж знал, что только этого ему будет мало.
– Ой!
– Ай!
– У-у-у…
Три головы столкнулись, стоило технику уйти. Только зря шишки набили, с обратной стороны экрана был обычный гладкий пластик. Тот же, что день, неделю и месяц назад. Тот же, что и всегда.
Ни кнопок, ни рычажков, и что он там делал, техник этот?..
Над выходом замигало жёлтым. Прогулка, а там и до обеда недалеко.
В честь пятницы шли толпой по одному маршруту. Не торопясь, чтобы запыхаться, но не вспотеть.
Тропа петляла по лесу, между сосен и берёз, их верхушки проглядывали сквозь радужную плёнку поля. Плёнка гнулась, по ней текли, извиваясь и ветвясь, потоки воды. Снаружи шёл дождь.
Впереди маячили синие мундиры: воспитатели тормозили торопыг. Другие сзади подгоняли отстающих.
Это Ивась знал точно.
Он заболел два года назад, в первый и пока последний раз в интернате. Замёрз во время помывки или недосмотрел персонал, и ему досталась влажная пижама? Сейчас и не скажешь. С начала прогулки он рванул вперёд, ему казалось смешно и странно, что остальные тащатся как улитки. Потом заболели горло и голова, он сел прямо на тропу и сидел, пока его не догнали воспитатели. Они что-то говорили, ругались, потом спину ошпарило как крапивой. Ивась хотел встать, но не смог. В голове зашумело, побежали перед глазами вдаль бесконечные колонны муравьёв, а потом всё пропало.
Он очнулся в комнате, похожей на палату, только меньше и наряднее. Кровать его стояла у стены, только не серой, а цветной, с яркими рыбами и птицами на обоях. Вдоль другой стены Ивась увидел шкафы с кнопками и экранами. По экранам метались тонкие линии и нити, как в их игрушке, только гораздо, гораздо больше. Ещё из шкафов выходили толстые шланги, и все они кончались под его кроватью.
Неподалёку он увидел девушку. Они сидела и внимательно смотрела на линии. Не воспитатель, потому что в белом халате и без очков. Девушка повернула к нему голову, улыбнулась, – и тут он снова заснул.
Назавтра Ивась проснулся в своей палате и здоровым, как остальные питомцы.
Так он узнал, откуда возвращаются больные тогда, когда они возвращаются. Но такое бывало не всегда. Один мальчик из их палаты заболел, — и больше его не видели. Куда он делся? Никто из воспитателей не рассказал, что с ним случилось.
– Она здесь? – спросил Ивась у Димона, который, пыхтя, «прогуливался» рядом с ним.
– Кто?
– Алина твоя ненормальная.
– Я говорил, – буркнул Димон, – её даже моют отдельно!
– Это странно, – сказал Ивась. – Не гуляют только больные. Она больная? Почему в палате, а не в больнице?
– Откуда я знаю?! Сказал же, ненормальная!
– Придумал ты эту Алину. Не может такого быть.
– Ах, так? – зашипел Димон. – Сегодня же… после обеда… покажу. Сам не откажись!
– Почему я откажусь?
– Потому что. Прилипнешь к джойстику — не оторвать! Все вы такие.
– И ты такой, – сказал Ивась.
– И я, – кивнул Дима. – Вот и не раздумай.
От гуляний, а темп воспитатели задали — ой-ой-ой! – у питомцев разыгрался нечеловеческий аппетит.
– Я готов сожрать собственную руку, – бухтел Димон и грыз ногти. Назад они уже не шли, а волочились.
– Да, – сказал Ивась. – Но лучше мороженого. Помню, я ел мороженое. Шоколадное.
– Не знаю, что это, – ответил Димон. – Я помню перловую кашу. Дали бы мне тазик каши — проглотил бы не задумываясь!
– Это вкусно?
– Ничего лучше не ел!
Дневная пайка — брикеты солоноватой студенистой массы — уже ждала их в палате. Питомцы шуршали упаковками, жадно жевали.
– Ну, что, – спросил Дима, – пойдём?
– Зачем? – сонно откликнулся Ивась. Спать после еды захотелось необыкновенно. Глаза закрывались сами собой, не хотелось ни двигаться, ни говорить, а уж куда-то идти…
– Мы хотели… – сказал Димка. – Куда-то идти. Не помню. Помню — хотели. Куда — забыл. Ты не помнишь?
Ивась напрягся изо всех сил.
– Помню, – радостно проговорил он. – Алина. Которую купают.
– Правильно, – ответил Дима и уснул.
Ивась с минуту ждал ответа, а потом сам провалился в сон. Ему снилась загадочная девочка Алина, которая не ходит на прогулки и не бегает. Он поливал её водой в пустой душевой, потом тёр огромной мыльной мочалкой, смывал пену, но Алина всё равно оставалась грязная. Такая чумазая, такая чёрная, что он так и не увидел того, что хотел.
– Пошли сейчас, – твёрдо заявил Дима перед ужином. – Потом опять не до того будет.
– Поймают…
– Ты сам хотел, – надулся Димка. – Мне-то что, есть и есть, а ты сам спрашивал. Испугался, да?
– Сам ты испугался. Двинули. Прямо сейчас, – нехотя сказал Ивась. Он потерял к этой неизвестной Алине всякий интерес, но ведь он обещал?
Напрямую до девочек подать рукой, их палата сразу за смотровой, но напротив — комната воспитателей. Ходили слухи, что воспитатели никогда не спят, и даже не едят. Никто из воспитанников этого не видел, а значит, взрослые всегда на посту, и мимо них никак не проскользнуть. Ивась даже слегка обрадовался: их увидят и развернут обратно, и обойдётся без наказания, ведь ходить к девочкам строго запрещено. Укол хлыста в задницу — это и не наказание вовсе. Поболит и перестанет.
Над дверями загудело, вспыхнуло сразу пять сигнальных фонарей.
– Восьмой… – сглотнул Димка.
Все цвета одновременно – очень редкой сигнал, бывает раз в год. По нему надо встать у кровати и ждать команды.
Под фонарями появился воспитатель. Просто молча встал, ничего не предпринимая, но кровати защёлкали и сложились гармошкой. Получились брикеты — вроде обеденных — только с ручкой. Воспитатель махнул рукой, и питомцы, подхватив каждый свой груз, потянулись в коридор.
– Это восьмой, понимаешь? – торопливо прошептал Димка.
– Ну и что? – не понял Ивась.
– Ну, как ты не понимаешь! – заговорил приятель. – Мы здесь восемь лет уже, скоро всё!
– Что — всё?
– Вообще всё! Не будут же нас держать тут всю жизнь?
Ивась так привык к бесконечному течению дней, к тестам, помывкам, цветным ниткам на экране и джойстикам в руках, что совсем забыл — это не навсегда! Что-то будет потом, но что?
Каждый год они переезжали в новый блок. Вот так, взяв кровать за ручку. По привычной гофрированной трубе в новую палату, обычно такую же, как и прежняя.
– Вот она! – толкнул его под руку Димка. – Алинка!
Впереди воспитатель медленно вела за руку худую рыжую девочку. Та шла как слепая, с трудом переставляя ноги и запинаясь на ровном полу. Кровать, что было вовсе невероятно, воспитатель тоже несла сама.
Девочки давно оставили позади странную пару, их обгоняли уже и мальчишки; Ивась, обходя слева, оглянулся.
Алина зажмурила глаза, а лицо перекосило ужасом. Она боялась того, что впереди, и только хватка воспитателя, железная, а не осторожная, заставляла её переставлять ноги.
Страх и неуверенность заразны. Ивась тоже запнулся и полетел бы носом в пол, не подхвати его Димка.
Через несколько дней они всё-таки совершили вылазку к девочкам. Отложили ужин в сторону, чтобы не заснуть, и выскользнули из палаты.
Дверь к воспитателям оказалась открыта, а сама комната из коридора выглядела пустой. Ивась и Димка не стали рисковать и на цыпочках пробежали мимо.
Палата девочек ничем не отличалась от мальчишеской. Те же серые стены, те же слепые сейчас плафоны фонарей над входом. Такие же голые кровати — и спины обитательниц перед экранами.
Алину Ивась узнал сразу. Никогда раньше не видел он ослепительно рыжих волос — и такой игры! Джойстики стонали в её ладонях, указатели — не один, а сразу три! – летали по экрану. Ивась едва опознал игру: поле заполняли не только нити, но и множество иных фигур — многолучевых звёзд, кривых решёток, крестов, мохнатых шаров.
Ивась подошёл ближе и заглянул Алине через плечо.
Лицо её застыло в равнодушной маске, глаза смотрели в одну точку — куда-то в стену, за экран, а руки жили своей деятельной, отдельной жизнью!..
– Так не бывает… – сдавленно сказал Димка.
Щёлк! Оранжевая пастилка выскочила из панели и упала в пёструю кучу на полу. Алина не обратила на выигрыш внимания, даже не пошевелилась.
Щёлк! Щёлк!
Игровое поле заполнили фигуры, в глазах Алины мелькнуло недовольство, и почти сразу поле очистилось.
Подошла Лиза один-три-семь-девять-первая, зачерпнула не глядя пастилку из кучи и протянула её со словами: – Ешьте.
– Как она это делает? – спросил Димка.
Лиза сонно пожала плечами:
– Не знаю. Это важно?
– Но это же…
– Зачем вы здесь?
Приятели чуть не подпрыгнули. Воспитатель девочек стояла, покачиваясь, позади и крутила в руках силовой хлыст. От неё пахнуло чем-то странно знакомым, из старой жизни.
– Мы не… – начал Ивась.
– Уходите отсюда, – сказала воспитатель и тихонько кольнула Ивася хлыстом в спину: – На место, ягнятки, на место! Эта девочка не про вас…
В коридоре застучали каблуки.
– Ну?! – прикрикнула воспитатель.
Парни выскочили наружу и сейчас же вжались в стену. Навстречу двигалась целая процессия: воспитатели в синем, с хлыстами, в очках и фуражках, а среди них — молодая женщина в сером мундире.
Перед тем, как зайти в палату, Ивась не выдержал и обернулся. Женщина в сером, обнимая Алину за плечи, вела её к выходу. Алина прижималась к её плечу и, кажется, плакала.
Дорогу до домика он просто пролетел, ничего не видя на пути.
Слишком много сил отнимала ноша.
Слишком много мыслей и чувств кипело-сталкивалось-клокотало внутри. Его выбрали в первую пятерку! Для него специально поймали жертву! Его ценят, ценят! Он на особом счету… Наставник ведь так и сказал…
А если б он узнал? Узнал, что один из его воспитанников попался… пропустил прием черняш… преисподняя, прием «крови Повелителя», и в бреду выложил охотнику половину секретов их города-лагеря? Что он принял освобождение из рук человека, охотника… и даже в спину ударить не попытался? Если б он узнал… если узнает… будет еще одна показательная казнь. Как расправились с вечным путаником Тюфяком этой весной.
Нельзя, чтоб узнал!
И зачем только этот охотник попался! Лучше бы…
Проклятье.
Значит, надо сломать его и приказать молчать.
Сломать… Он должен справиться.
О!
Сэм замер на пороге собственного домика. Перемены. Вторая половина комнаты была пуста. На постели не было белья, стол передвинули, на стене появилась длинная низкая полка с инструментами, а в углу уже смонтировали блоки-растяжки. Ага, ясно… Все готово.
И соседа куда-то переселили… Сэм облегченно вздохнул. Значит, с этим парнем он будет наедине.
Наедине…
Сэм уложил свою ношу на стол.
Тот молчал. Вряд ли из-за тихого характера. Скорей всего, его помяли при поимке. Вон, даже глаза закрыты. Ага… По голове приложили. Это ничего. На всякий случай Сэм глотнул еще стимулятора. Теперь он сможет даже быка удержать, не то что раненого охотника, не способного серьезно сопротивляться.
Аккуратно и быстро он убрал часть веревок, закрепив руки и ноги охотника в прочные браслеты. Так. Теперь осмотр.
Неторопливо и методично юноша срезал с пленного всю одежду. Его не зря дразнили умником, он все делал с расчетом. Кто-то бы на его месте сразу начал с крутых мер. А если объект болен? А если ранен, и боль его добьет? И вообще…
Так.
Тело здорового сильного человека. Хорошо развитые мышцы. И тоже хватает шрамов. Словно с ними в Прайде рос… Этот явно от когтей. Интересно, чьих? Не удержавшись, Сэм провел рукой по животу, прочерченному двумя длинными тонкими рубцами…
— Налюбовался? – послышался негромкий вопрос. Охотник открыл глаза. Темные, пристальные…
Сэм отдернул руку, точно из-под ножа.
— Тебе правда нравится власть? – проговорил охотник, — Почему ты вернулся?
Он что, ничего не понял?!
— Ты не должен задавать мне вопросы, — пояснил Сэм, стараясь не злиться, — Ясно? По крайней мере, добавляй «господин».
А если он сказал бы такое перед наставником?
— Почему ты вернулся?
Точно не понял… И может сказать… Сэма снова захлестнуло вспышкой страха. Спокойно. Спокойно… Он аккуратно смазал охотника по лицу – для порядка, просто чтоб запомнил. Легкая боль только концентрирует внимание.
— Ты-не-должен-задавать-вопросов! Понял?
— А я вот тебя не бил, — парень слизнул с губ кровь и уставился в потолок…
Дрянь упрямая! Скотина… Сэм сжал кулаки. Ладно… Раз ты такой разговорчивый…
— Что ты сказал наставнику о нашей группе? Он тебя спрашивал? – голос спокойней, Тир, — Спрашивал?
Охотник усмехнулся:
— Я с ним не разговаривал. Не имею привычки общаться с демонами. Если только не отправляю их туда, где пожарче.
— Заткнись!
— Сам спросил! А-а… – в голосе мелькнула понимающая нотка, — Ты ему тоже не сказал?
Преисподняя!
— Я не скажу, не бойся, — парень сказал это неожиданно серьезно, но «не бойся»… Сэма точно кипятком ошпарило. Да как он смеет! Низшая раса, и… Глаза точно пеленой застлало…
Разъяренный Сэм не помнил, как разомкнул наручники… как сдернул охотника со стола, проволок по комнате, швырнул в угол и закрепил запястья в кожаных браслетах. Дернул рычаг. Полюбовался повисшим в воздухе телом, искаженным болью лицом и зло процедил:
— Будешь висеть, пока не научишься себя вести! Воды не получишь!
— Пить… – послышался в тишине еле слышный голос. Почти шепот… – Пить…
Сэм приподнял голову с подушки. Что такое?!
Его упрямый пленник о чем-то просит?
Быть не может!
За прошедшие двое суток Сэм с избытком убедился в строптивости своей жертвы. Тогда, в первый день, охотник так и не сказал «господин» или «простите». Он вообще ничего не сказал. Вечером Сэму пришлось нарушить свое обещание и снять его с дыбы. И даже руки вывихнутые вправить. Не оставлять же его так на ночь.
Благодарности за прекращение боли тот не проявил. Наоборот… От этого взгляда, пристального, испытующего, Сэму очень хотелось его ударить. Чтоб не смотрел. Это было глупо, но… хотелось.
А вернувшись с ужина, юноша онемел.
Где охотник ухитрился спрятать отмычку и как смог пустить ее в ход – загадка, но когда Сэм переступил порог комнаты, парень уже освободил руки. На пару минут позже – и все. Если б только Сэм задержался поболтать с остальными, если б у охотника получше слушались руки! Он бы выбрался, и… и тогда…
Сэм представил, ЧТО бы тогда случилось, и в глазах потемнело.
***!
Единственное, на что хватило его сдержанности – не бить по голове и не трогать живот. Нельзя убивать. Пока нельзя… Сволочь, скотина, обоих нас угробить решил?! Будь ты проклят.
И не смей на меня так смотреть! Не смей! Слышишь!
Он так и не попросил. Ни воды, ни отвязать.
Сэм на себе пробовал эту связку, придуманную изобретательными индейцами – когда руки выкручены, ноги напряжены, а каждый мускул натянут как струна… Когда первые пять минут больно, а потом невыносимо…В смысле, на нем пробовали (людей в городок привозили редко – тренироваться приходилось друг на друге) И он знал, как это… результативно. Пробивает даже тех, кто к боли в общем-то привык. Если охотник даже свыкся с ранениями, все равно – долгая, на много часов подряд, боль выматывает все нервы и силы. Дожимает… постепенно, незаметно, но дожимает.
Но парень молчал. Сначала ругался – негромко, устало, но изобретательно. Потом замолчал. Даже когда Сэм давал передохнуть…
Третьи сутки.
— Пить…
Неужели?
Так быстро? Непонятно.
Сэм встал.
Охотник не двинулся при его приближении. Голова свесилась на грудь, скованные ладони не пошевелились. Только губы дрогнули…
— Скажи «господин», — для проверки потребовал юноша, сжимая в руке бутылку с водой.
Молчание.
Вот упрямая ***!
— Ну как хочешь, — сдерживая досаду, Сэм повернулся к нему спиной.
— Пить… папа… пожалуйста…
Что?
Пораженный догадкой, юноша быстро присел рядом и заглянул в лицо. Так и думал. Глаза охотника были закрыты, а от щеки веяло сухим жаром.
Так. Приехали.
Как же я тебя ненавижу…
Первый глоток пропал зря – спекшиеся губы не шевельнулись, когда их коснулась вода. И второй попал в рот только частично. Потом бутылка дрогнула в руке, когда ощутив на языке вкус воды, Дин дернулся вперед и поймал горлышко губами…
Жадное, слепое, беспомощное движение…
Несколько торопливых захлебывающихся глотков. Сэм шагнул чуть ближе.
Глаза охотника все еще закрыты – похоже, голова у него просто раскалывается. Ясно, почему. Удар, потом еще и обезвоживание. Температура. Тошнота. Озноб, сводящий мускулы… Пятна синяков и ссадин, россыпь багровых точек — следы игл. Ну, охотник, может, хватит?
Сколько тебе еще надо?
Сколько?
Почему ты такой упрямый…
— Упс, — вдруг прошептал-прохрипел негромкий голос. Очнулся. Зеленые глаза, очень темные на белом лице, сверкнули насмешливо, — А как же «господин»? По ночам отменяется?
Рука дернулась сама собой – остаток воды хлестнул охотника в лицо. Тот зажмурился на миг, наклонил голову и напряженно улыбнулся:
— И умылись заодно. Спасибо. Это у тебя приступ доброты или опять что-то из твоих штучек с дальним прицелом?
Сэм скрипнул зубами. Сволочь. Вот сволочь. Упрямый, как… когда ж ты станешь ручным?
— Доброта – это человеческая слабость!
— Неужели?
— Заткнись!
— Как скажешь, приятель. Будем считать, что это глюк, а?
Приятель? Да он что, издевается?
Сэм яростно сверкнул глазами, но похоже, его жертву это не впечатлило — бледные губы охотника чуть изогнулись в намеке на улыбку. Так что даже корочки не треснули:
— Спокойной ночи. Встретимся утром на твоей вешалке.
Вешалка? Это он про дыбу?! Скотина…
Сэм еле справился с подступающим бешенством. Медленно, напоказ, перевернул бутылку, выливая последние капли воды – теперь ты их не получишь, наглая тварь. Скрутил и скомкал хрупкий пластик.
— Встретимся. И ты пожалеешь, что не укоротил язык, человечишка!
— Ой, не надо, а то мне кошмар приснится!
Все. Достал.
Юноша переместился к нему одним быстрым движением, оскалил зубы в злой улыбке и расчетливо-аккуратно прижал сразу три болевые точки.
— А-а-а!
Короткий задушенный вскрик, взметнувшееся в судороге боли тело. Несколько секунд Сэм молча наблюдает, как бьется-вздрагивает его несговорчивая жертва и, наконец, затихает у стены, тяжело дыша. Смотрит на закрытые глаза, закушенные губы, намокшие ресницы. И, повернувшись спиной, отправляется в постель, оставив охотника сидеть у стены… Молча.
Умеешь кричать все-таки. Теперь притихнешь?!
Заснуть не получалось.
Сэм молча лежал с закрытыми глазами, старательно расслабив мышцы и ровно дыша. До утра еще почти четыре часа, в первой половине дня занятия – от них никто не освобождал – ему понадобится немало сил. Надо спать.
Не получалось.
Да что ж такое. Он всегда мог провалиться в сон, сколько б голосов не храпело рядом и что бы ни болело при этом. Он всегда умел расслабиться… Всегда. Но сегодня испытанные способы не срабатывали. Что не так?
Что-то…
Вот это.
Негромкое позванивание на грани слышимости… Это что?
Это… это опять с той половины комнаты.
Охотник. Теперь он еще и спать мешает?!
Сэм встал. Ну ладно…
Несколько мягких неслышных шагов – и он перед своим пленным. Ах, вот что… Преисподняя!
Вряд ли охотник собирался ему мешать… Но браслеты негромко постукивали-позвякивали о стену и цепи, потому что… Потому что его бил озноб. Температура. Сэм досадливо нахмурился. Ошибка. Нельзя было оставлять его без одеяла… или хоть одежду дать. Ночи здесь не очень теплые. А Сэм его еще и водой облил. Идиот.
Может, озноб – просто от обезвоживания?
— Встань.
Парень разлепил ресницы:
— А… ты. Что-то забыл сказать?
— Встань.
— Пошел ты…
Вот ***. Ну ладно! Сэм все-таки заставил его встать, с помощью цепей, правда. Перетащил на пустую постель, приковал и швырнул два одеяла.
— Укрывайся. И выпей это.
— Это тоже глюк? – охотник не спешил брать чашку. Только смотрел. – Что случилось, заботливый наш?
— Ты можешь просто выпить, человек?
— Нет.
— Я принесу тебе еды. Если выпьешь.
— А потом опять дашь по морде? Спасибо. Ешь сам.
— Будь ты проклят! Жаль, что мне нельзя … ты должен быть живым, понял?
— Так это просто чтоб я не сдох, пока ты не сдашь меня в упаковке из ленточек своему хозяину? – губы охотника дрогнули. – Старательный ты ученик, демоненок…
— Господин!
— Да пошел ты, — почти спокойно проговорил парень, закрывая глаза, — Утром позабавишься. Если самому не надоело…
Сэму пришлось напомнить себе, что пленник болен и сегодняшнюю порцию за наглость уже получил. И что надо держаться спокойно… СПОКОЙНО. Напоминать пришлось два раза. Три. Пока перед глазами не перестал клубиться красноватый туман ярости.
— Утром так утром, — прошипел он, в ухо человеку (тот замер), — Раз так напрашиваешься. Ты знаком с китайскими пытками, охотник? Знаешь, что такое «пляшущее серебро»? Завтра узнаешь…
Верхнее-нижний ярус.
Эльвель
— Когда же ты перебесишься?!
Эльвель не ответил. Даже головы не повернул. И уж, разумеется, не стал возвращаться.
Да Эрсме и не ждала ответа, так просто крикнула, от синих глаз, в спину. Большинство их встреч в последнее время оканчивалось именно так — он нагловато скалился и уходил, а она что-то кричала ему вслед. Проблемы переходного возраста, растянувшиеся на пятнадцать оборотов. И каждый раз возникала неприятная мысль о том, что, может быть, у поводка тоже есть преимущества. Поумнее нас люди придумали, и, потом, для его же пользы… Многие матери так поступают — и ничего, Эйнис вон даже с дочерей не снимает, хотя это, конечно, уже перебор, девочкам так никогда не стать капитанами… Старшей, кстати, Эльвель нравится еще с островов, предлагала место запасного, жаль, что ему наплевать. Впрочем… Капитан на поводке, без команды и опыта, начинающий набор с запасных… Тоже мне, кандидатура!
Хотя…
Никто из дочерей или тем более сыновей Эйнис никогда бы себе не позволил сказать своей матери: «Ну чего ты ноешь?» или «А мне это надо?», тут даже не сами слова важны, а интонация. Или вот это, последнее — «Ну куда она денется?» Нет, подержать немного на коротком поводке вконец отбившегося от рук великовозрастного оболтуса — вовсе не то же самое, что закрепить на нем намертво взрослых и вполне самостоятельных дочерей…
Эрсме очень боялась этих встреч. Когда-нибудь она может не выдержать и крикнуть ему что-то, о чем потом будет жалеть.
Нет, она знала, конечно, что никогда не использует поводок. Но не была уверена, знает ли об этом Эльвель. А вот о том, что мысли о поводке посещают ее в последнее время все чаще, он знал — чтобы это понять, достаточно было разок взглянуть в его вызывающие насмешливые глаза.
Он всегда любил нарываться.
— Когда-нибудь ты нарвешься на действительно большие неприятности! — крикнула она ему в спину, понимая, что он вряд ли услышит на таком расстоянии.
Он услышал.
Но не обернулся.
Сегодня он перевел песенку о славном малыше и его четырех стервочках на оверсайф. И спел.
Аукнулось аж до самой площадки.
В ближайшие дни одному вниз соваться не стоило — могли сгоряча выбить из Игры насовсем, не успев подумать о последствиях.
Именно поэтому он именно сегодня явился с сыновним визитом к Эрсме. Ее ссейт располагался у одной из центральных вертикалей, на среднем уровне, и ему пришлось трижды ненадолго задержаться по пути.
Славно.
Ту, ушастенькую, можно будет даже и оставить на некоторое время — она очень даже ничего, а у него давно не было постоянной девочки для развлечений. Если не изменяет память — она без пяти минут капитан, а может быть, и уже. Ха! У благородных арбитров будет еще один повод для шокированного негодования: штрафник-керс, сделавший запасной капитана…
…Когда-нибудь ты нарвешься…
Сегодня днем он проснулся от собственного крика.
И больше уже не решился заснуть.
Когда-то он считал, что ничего нет страшнее потери свободы. О, златоглазые, как же наивен он был! Остается лишь посмеяться да переложить на священный язык песен что-нибудь попохабнее. А что еще остается, если просыпаешься глубоко заполдень от собственного крика?
Когда-нибудь ты нарвешься…
Хотел ли он того ребенка? Да Аврик его знает! Поначалу было просто забавно — ну надо же! Вот так, нахально, при всех, в такой пиковой ситуации — взять и предложить. Никто ведь не предлагал. Кроме нее. Ни тогда, ни сейчас, Эхейкса — так, жертва, сам все подстроил, она поначалу и не догадывалась. И не слишком-то, кстати, обрадовалась, когда узнала.
Нет, там иное было.
Сама.
Первая.
Предложила.
Попросила почти.
Ах, какое искушение! Ну как же было устоять-то, тем более — видя перепуганные рожи этих папенькиных сынков, что воображают себя…
Когда-нибудь ты нарвешься.
Хотел ли он того ребенка? Поверил ли на самом деле столь странному предложению? Предложению, которое она даже не собиралась выполнять…
Ни на миг не собиралась.
Смешно.
Он о чем-то думал, чего-то боялся, переживал даже, а она… Просто ушла. Забыла. Не подумала даже.
Самым логичным было бы испытать облегчение. Рентури прав, трижды прав. Но в том-то и дело, что Эльвель редко поступал правильно и логично. Вот и сейчас.
Он разозлился.
Впрочем, простое слово «разозлился» не передает и десятой части того ощущения, которое он испытывал. Не помогало даже то, что сегодня ему таки удалось довести арбитров до почти что апоплексического состояния. Хотелось чего-то большего.
Гораздо большего…
— Рентури! Скажи нашим, что пойдем сегодня. Сразу после рассвета.
— Сегодня?..
— Ну да. А чего тянуть?
***
Система Маленькой-Хайгона
Станция Маленькая
Пашка
Здесь тоже звезды были под ногами. Мелкие такие, хрупкие, наступил ботинком — и нету звезды, поэтому ходить приходится осторожно. Жалко их, шустрые живые звездочки, гордость станции. На Хайгоне светлячков нет.
И на медбазе тоже нет. Откуда там светлячки? А вот звезды под ногами там тоже были. И можно было на них наступать ботинком, что Пашка и делал с большим удовольствием.
Эти звезды были врагами — они сделали больно Жанке.
С каким бы удовольствием Пашка их раздавил тяжелым ботинком. Или хотя бы отковырнул ногтями с прозрачного пластиката — все, до единой! Как те, в младшей группе спецотряда, которые сам же и наплевал. Только эти звезды сколупнуть невозможно — они где-то там, с другой стороны, далеко, не дотянуться. И оставалось только давить их ботинком — просто, чтобы не видеть.
И не понимать…
Когда Жанку утаскивали — обколотую, зафиксированную в спецзахватах носилок — она повернула голову, нашла Пашку глазами и ухмыльнулась. Почти подмигнула. Она уже снова уплывала в беспамятство, и глаза теряли фокусировку, но Пашка мог голову заложить — это было осознанное движение! Не остаточная судорога, не рефлекторное сокращение перенапряженных мышц — она на самом деле ему ухмыльнулась. Как сообщнику.
На медбазу пассажиров не пустили, Пашка стоял в переходном тамбуре. В салоне рыдала Маська, некрасиво размазывая по щекам вроде бы неразмазываемую тушь, спрашивала непонятно кого: «Ну что за подлость, а?! Ну что за подлость такая…» Линка шепталась со всеми по-очереди, многозначительно выпучивая глаза и мелко тряся головой. Макс ходил гордый — как же, ведь именно он не растерялся и первым вспомнил про базу. Кто-то сказал про карму. И про то, что дошутилась. Нельзя, мол, такими вещами и так долго, и во всякой шутке есть доля шутки. И что, будь она умнее — давно бы прошла контрольные тесты и получила бы свой белый билет на полных правах. И все бы про себя знала, и не пугала бы людей, а то вон Теннари аж серый был, когда ее уносили…
Они рассуждали с такими умными мордами и с таким знанием дела, что Пашку даже затошнило. Вот и стоял он тут, в переходном тамбуре, и давил ботинками звезды на прозрачном полу — все лучше, чем там сидеть и выслушивать.
Потому что эти, в салоне, ставшие вдруг чужими — они только думали, что знают. А вот Пашка на самом деле знал.
Это именно он вскрыл интернатовскую аптечку. И кое-что оттуда вытащил — кое-что такое, чего нельзя получить по обычной доставке.
Не для себя, конечно — ему такая дрянь на фиг не нужна. Просто Жанка попросила. А если тебя просит Жанка — отказать невозможно. Ну, во всяком случае, Пашка вот точно отказать не мог. Хотя и огорчился сильно — было странно и неприятно думать о том, что Жанка может загонять себе в вены какую-то дрянь. Настолько неприятно, что он даже названия запомнил. А потом не поленился и залез в информаторий. И долго копался.
И почти ничего не понял, конечно. Слишком уж там было много всяких специальных медицинских слов. Но главное уяснил — не наркотик это. Что-то там было про выстилание стенок сосудов. И армирование. Какой-то витаминный комплекс ударного действия… что-то про стволовые клетки еще. Или про зародышевые? Главное, что про наркотики там ни слова не было, и в реестр ограниченных к применению оно тоже не входило. Просто какая-то редкая медицинская штучка, и все. Вряд ли может быть слишком уж опасной, если имеется в стандартной интернатовской аптечке. Надо Жанке — ну, значит, надо. Достанем, делов-то.
Антиблюйки она уже перед самым стартом пила, вялая такая, заторможенная, на себя не похожая. Он еще удивился, что две упаковки выпотрошила, обычно одной-двух капсул вполне хватает даже взрослому. А потом добавила еще что-то из безыгольного иньектора — и попросила не будить.
Все она про себя знала. Давно уже. Потому и подготовилась заранее.
Сколько ей было тогда? Шесть? Нет, наверное, даже меньше шести, первую практику проходят как раз перед школой. Ей тогда повезло — Пашка потом отыскал тот случай во внутреиинтернатовском новостном архиве. Несколько малолетних дур перед самым полетом отравилась какой-то домашней экзотикой. Проявилось почти сразу после старта, на орбите их ссадили, накачали лекарствами и отправили вниз. На всякий случай всем, конечно же, поставили нулевую под вопросом — с переаттестацией по достижению совершеннолетия. Или раньше — при изъявлении желания. Обычная процедура, все и везде так делают.
Три мелкие дуры оказались дурами как есть, потребовали переаттестацию через месяц. И получили ее. И потеряли великолепную отмазку от всех внепланетных практик — ну, дуры, что с них и взять? Четвертая ничего требовать не стала — и билет сохранила. И приобрела репутацию умненькой и расчетливой стервочки, которая далеко пойдет. И улыбалась потом, отвечая лишь загадочным приподниманием бровей на все подначки по поводу мнимой ее инвалидности. Как же она могла улыбаться — потом, как она вообще могла улыбаться, ведь она-то — знала…
А еще она знала нас — вот что подумал Пашка, когда Теннари вернулся и погнал его из стыковочного тамбура обратно в салон.
Она знала нас — и она нас боялась, думал Пашка с какою-то странной отстраненностью оглядывая сочувственно шушукающихся одногруппников. Вот именно этого и боялась, этих сочувственно-снисходительных рож, этих самодовольно-жалостливых взглядов, пересудов вот этих. «Ах, она, бедненькая, ах, она несчастненькая! Ах, как же ей не повезло!»
Наверное, она тогда и выдержала-то только потому, что рожи эти как наяву увидала. И решила — нет уж! Не будет вам такой развлекаловки. Обломайтесь. Можете считать ее ленивой, продуманной и слишком умной или, наоборот, наглой дурой — можете считать ее вообще кем угодно. Только вот инвалидом — шалишь. Не можете.
Не позволит.
У нее было почти три месяца до их возвращения, чтобы все обдумать. И выбрать линию. И вести себя потом так, словно ничего не произошло. Чтобы никто ничего не заметил.
И никто ничего не заметил. Не обратил внимания даже Пашка, а он ведь ее знал, сколько себя помнил, говорят, даже в яслях капсулы рядом висели. Она изменилась тогда — а он не заметил. Раньше из имитатора неделями не вылезала, а тут как отрезало. Понятно, для нее это не игра была, тренировка на будущее. Тренировки стали не нужны — зачем, если все равно при первой же проверке комиссуют вчистую, какой уж тут пилотаж. Но это сейчас понятно, а тогда мимо прошло. Она ведь пилотом стать хотела тогда — а кто, скажите, не хотел в младшей-то группе? Пашка и сам хотел, только вот в имитаторе штаны протирать лень было. Помнится, он даже обрадовался тогда, что Жанка повзрослела и перестала маяться дурью. А она просто линию поведения такую выбрала. И держалась ее. Одна. Все эти годы…
Вы кого сейчас друг другу инвалидом называете и кому сочувствовать смеете, идиоты? Да она сильнее любого из вас! И здоровее! Она вырвалась из такой ловушки, о которой вы даже и представления-то не имеете! Вы бы не смогли — никто из вас. Пашка бы и сам первым не смог. А она — сумела. Не зря же весь последний год так налегала на биохимию. Придумала выход, поймала на слабо, чтобы все показалось естественным и вы не догадались раньше времени, испортив все своими догадками — и сумела.
Потому что ее тянуло туда.
Потому что зачем-то ей было это нужно — увидеть звезды не только над головой.
И если уж она сумела добраться до Астероидов — то фиг ее теперь остановишь. Найдет способ. Придумает что-нибудь. Один раз почти что справилась, только дозу немного неверно рассчитала — ну так теперь рассчитает точнее, опыт есть. Пашки, правда, больше нет под рукой, чтобы взломать какую-нибудь аптечку, ну да Жанка и на этот случай что-нибудь придумает. Она умная.
А со звездами мы еще разберемся. Что у них там за сферы всяких Шварцев и прочие фиговины…
Пашка вздохнул, привычно развернул комм на коленях и полез в местную сеть — на физмате у него была своя страничка, как и у любого постоянного посетителя. Вот уже третий день он продирался сквозь зубодробительные концепции черных дыр.
Получалось не очень.
***
Дьюп лежал в изоляторе. Я по ночам смотрел кошмары про смэшников и регулярно заступал в свою смену на терминал. Там, поскольку запоминающихся событий не было, играл с компьютером в трехмерные шашки и вписывал «без происшествий» в бортовой журнал.
А парни, пользуясь болезнью Дьюпа, все подначивали меня. Мол, просыпается один новичок утром: весь корабль – переодетые смэшники. А он, соня, просто проспал сближение.
В столовой вчера один «старичок» из наладчиков в красках расписывал, как дежурному небольшой пассажирской эмки по дальней связи отсигналил рейсовый корабль. Дурак дежурный дождался сближения, вышел на видеосвязь и увидел на корте свою маму, которая слезно просила сынка принять медицинский транспорт с больным папочкой. Смэшники «маму» воссоздали до мелочей.
В результате патрульные нашли брошенную эмку, лишенную белка абсолютно, даже землю в оранжерее смэшники сожрали, а у биороботов объели весь сервомеханизм.
Отсел я подальше от этого бандака. Урод, эпитэ а матэ. К Хэду его.
Да плюс сны эти.
В общем, не в очень хорошем настроении я на вахту в очередной раз заступил. Ну и, чтобы успокоиться, стал играть с бортовым компьютером в шашки.
Восемь раз он меня сделал… Наконец, я вроде начал выигрывать. Что-то внутри уже было запело…
И тут сигнал прошел по общей связи.
Сигналил «Парус». Мы с ним часто бываем вместе на разных операциях. Расстояние между нами по какой-то причине сократилось. Может в навигаторской комп глюканул, а может излучение какое боком задело или гравитационная аномалия. Ну и вахты корабельные тут же языками зацепились.
С «Паруса» начали что-то заливать нашим… Я отвлекся от шашек на секунду. Ход, конечно, не продумал, и комп, скотина, тут же меня обыграл.
Кто бы на моем месте не разозлился и не отключил связь минуты на две? Ну я и отключил. Щас, думаю, обставлю кретина – включу. Все равно до подтверждения сигнала по армаде восемнадцать минут, а в работе корабля мой пульт – пятая нога у хускуфа (у которого вообще никаких ног нету).
Наши о чем-то чирикали с вахтой «Паруса», оно и понятно – третья неделя по полной выкладке, мозги уже у всех заржавели. А мне сильно выиграть хотелось. Я и сыграл. И проиграл, ясное дело. И еще раз сыграл со злости.
А потом поднял морду, гляжу – «Парус» швартуется! А у меня зеленый на переговорнике мигает, что только не лопнет.
Включаю связь. С техвахты ехидненько в «ухо»:
– Третий раз говорю – давай подтверждение, что швартуемся! Ты что, малой, уснул, и смэшники приснились?
Вот уроды, кшена патэра. Разыграли!
Понятно, что я год в армаде и два месяца на рейде, но надо же пределы какие-то для издевательств иметь!
Наверное, наш вахтенный увидел, что я отключился, договорился с вахтой «Паруса» и решил меня капитально подставить, чтобы я приказ о швартовке подтвердил и в журнал внес.
Ну я же не бандак. Я ему (кажется, это Вессер был) культурненько говорю:
– Вас понял, вахтенный, – делаю паузу, нажимаю кнопку связи с пультом навигатора, но и техсвязь оставляю нажатой, чтобы слышал, гад. – Терминал – навигатору. Подтвердите приказ о швартовке!
Ща, – думаю, – навигатор этим шутникам.
И вдруг:
– Вы что там, уснули на терминале?!
Я обалдел, но только на секунду.
Вахтенный, судя по голосу, был если не Вессер, то Веймс, все равно из самых старичков. С них сталось бы замкнуть сигнал с терминала на вахту. А уж голосом навигатора писклявым на нижней палубе только ленивый не вещал.
Ах ты, – думаю, – собака ядовитая! Уснули, говоришь? Щас я тебе устрою подтверждение сладкого сна. От корабля ты меня можешь отключить, но я в отличие от тебя имею выход на армаду! И пусть потом будет скандал! Пусть мне потом тоже дисциплинарное влепят! Но и тебе влепят! Я уж постараюсь!
В общем, устал я в те дни сильно.
Теоретически в боевой обстановке дежурный на терминале имеет право, получив неясный приказ, обратиться к командующему крыла армады напрямую. В уставе это есть. Может, так вообще никто никогда не делал, но в уставе есть же. И кнопка есть. Ну я и нажал.
Мне ответил нервный такой голос. Я уже струсил, но говорю по инерции: так, мол, и так, получил приказ швартоваться с «Парусом», жду подтверждения.
И пауза длинная-длинная. А потом генерал как заорет! У меня правое ухо заложило почти.
– Это терминал «Аиста»?! Ни в коем случае подтверждения не давайте! Не смейте, дежурный, вы меня слышите?
– Слышу, – говорю. – Подтверждения не давать. – А сам палец под шлем просунул и ухо массирую – больно, зараза. Ну и голос у меня, наверное, от боли неуверенный стал, потому что комкрыла еще громче орать начал.
– Сможете?! – кричит вообще уже не по уставу.
Я растерялся:
– А чё, – говорю, – мочь? Не давать – так не давать.
Только тут мне по-настоящему страшно стало, что я к самому генералу! Даже палец вытащил, хоть ухо и ломило здорово.
А он волнуется, уговаривает, что, мол, надо держаться, мальчик, подтверждения нельзя давать ни в коем случае. Что он меня к поощрению…
Я совсем завис.
Потом вижу на экране две новые точки. С двух сторон от «Паруса». По сигналу – наши. И как тряханет…
Когда я в сознание пришел, то понял – «Парус» соседние корабли в клещи между отражателями взяли и с минимального расстояния как дали ему! Ну и нам досталось. Щит-то противоударный активировать уже никто не мог, вся команда была заморочена смэшниками…
Так и не выяснили тогда, каким способом смэшники пробрались на «Парус». Команду они подчистую выели и за нас взялись. Весь личный состав «Аиста» был уже как бы под гипнозом. Консервация называется. Живые биоконсервы – жрать и спать. И из этого состояния тебя потом с месяц вытаскивать приходится, еще не каждый отходит. Слава Беспамятным богам, у нас всех расконсервировали.
Комкрыла сразу понял, что происходит. А до меня только спустя два часа в полном объеме дошло, когда выяснилось, что с вахты сменить некому и надо в одиночку швартовать две бригады медиков.
Зато Дьюпа с его лихорадкой медики из главного госпиталя за два дня на ноги поставили. И стало мне с кем в трехмерные шашки играть. Мы ведь тогда месяц не боевой корабль были, а корабль-лазарет – весь экипаж в карантине.
Дьюп меня основательно понатаскал. Я, может, и обыграл бы его хоть раз, но комиссия все нервы вытянула. На предмет, почему смэшники меня не зомбировали. Весь месяц мучили – то один тест, то другой… Ничего не нашли. Не мог же я признаться, что связь отключил.
А поощрение генерал записал, не обманул.
Баба-яга заснула, а в самую полночь Иван-царевич
украл у нее паршивого жеребенка,
оседлал его, сел и поскакал к огненной реке.
Марья Моревна: [Тексты сказок] № 159.
С каждым часом Игорь нервничал все сильней. За двое суток старуха покидала избушку всего дважды — чтобы принести ему обед. Она наряжала Маринку, и Игорь видел, правда только издали, в каком красивом платье старуха собирается положить ее в гроб. На следующий день к вечеру старая колдунья топила баню, но Игорь не осмелился приблизиться — из окошка она могла его увидеть. Пока Маринка мылась, он успел вернуться на поляну, вычистил и искупал кобылиц, искупался сам и решил, что больше туда не вернется.
Если до рассвета старуха так никуда и не уйдет, ему ничего больше не останется, как украсть Маринку у нее на глазах. Это, конечно, проигрышный вариант, но ничего интересней Игорь придумать не смог. Волох больше не появлялся, и посоветоваться было не с кем. Оставалась, конечно, одна возможность: поговорить со старухой напрямую, сказать ей все, что он о ней думает. Но, во-первых, старуха слишком хитра и легко обведет его вокруг пальца, а во-вторых, она еще и сильна и запросто отправит его обратно на болото.
Рассвет приближался. Игорь уже собирался подобраться к темной избушке в надежде, что старуха спит, — в предрассветные часы сон самый крепкий. Но вовремя вспомнил, что утром сладко спят молодые, а старики, напротив, просыпаются рано. И точно: не успел он выйти из-за кустов, в окошке загорелась свеча — старуха не спала. Он стиснул кулаки. Маринка не может спать в эту ночь. Если Волох рассказал ей то же, что и ему, она же просто не сможет заснуть! Можно было бы украсть ее, когда она пойдет умываться, а сейчас, из избушки, повернутой крыльцом к пропасти, этого сделать, очевидно, не удастся.
Но Волох говорил, что рано или поздно старухе придется покинуть избушку, чтобы подготовиться к обряду! Неужели он ошибся? Неужели шансов не остается?
И в эту минуту четыре птичьи лапы пришли в движение, избушка повернулась вокруг своей оси, и на крыльце мелькнула высокая горбатая тень. Игорь затаил дыхание. Ну? Неужели!
В темноте он плохо видел, что делает старуха, и понял, что дождался, только когда до него донесся первый порыв ветра, вылетевший из-под богатырского посоха. Ему пришлось сесть на землю и взяться руками за многострадальные кусты — видно, им часто приходилось гнуться до земли от мощных вихрей, поднимавших старуху в небо.
Игорь подождал, когда ветер стихнет, чтобы полностью быть уверенным в том, что старуха уже далеко и не вернется. Он бегом вернулся к лесу, где его ждал Сивка, и вскочил на него верхом. Старуха не обманула: после того, как она пообещала, что конь будет его слушаться, Сивка ни разу не пробовал везти его туда, куда ему хочется, а честно исполнял приказания нового хозяина. Иначе бы Игорь побоялся положиться на него в такую минуту.
Он пролетел через ворота во весь опор и едва успел остановить коня перед избушкой, возвращенной старухой в исходное положение — крыльцом к пропасти. Ну? Сработает «нехитрое волшебство» Волоха, доступное каждому смертному? Игорь спешился, вытер мокрый от волнения лоб и остановился напротив «домовины».
— Встань по-старому, как мать поставила, к лесу — задом, а ко мне — передом, — выговорил он с трудом и топнул каблуком по земле.
Птичьи лапы неохотно задвигались, как будто чуяли, что не хозяин отдал им команду, но избушку крыльцом на юг все же развернули. Игорь взлетел по лестнице и дернул ручку двери: она оказалась не заперта.
В домике было темно, хоть глаз коли. Как в гробу. Игорь попробовал двигаться ощупью, но сразу ударился лбом обо что-то твердое — под пальцами противно скрипнул мел. Это, наверное, печь.
— Маринка! — позвал он на всякий случай шепотом, но ему никто не отозвался. Он замер и прислушался: она сопела совсем рядом, она спала! Игорь сделал шаг на тихий звук ее дыхания, но ударился коленками об острый угол. Да, спички остались лежать у костра, в полиэтиленовом пакете. А стоило догадаться, что ночью темно. Но он давно привык к постоянному свету перелет-травы. Однако она не только не последовала за ним в избушку, но и не стала светить в окошко, как будто знала, что он задумал что-то против ее хозяйки.
— Эй, Огненная Ладонь! — позвал он еще раз и двинулся вперед, трогая рукой жесткий край ее ложа.
Пальцы нащупали знакомый спальник, а под ним — плечо. Игорь тихонько потряс его и прошептал:
— Пора, красавица, проснись…
Ему не впервые приходилось ее будить, и он давно понял, что это не так просто. Но в этот раз Маринка даже не шевельнулась. Не может быть, чтобы она могла спокойно уснуть в эту ночь. Или Волох не смог с ней поговорить? Или старуха ее чем-нибудь опоила?
Игорь попробовал посадить ее на постели, но она не проснулась и от этого. К тому же выяснилось, что спит она голышом. Как-то неудобно вести ее к Волоху в таком виде. Игорь пошарил вокруг руками, с грохотом свалил что-то с маленького столика у самой кровати и обнаружил нечто матерчатое, свисавшее с печки. В темноте было не разглядеть, что это такое, но на ощупь напоминало платье. Пусть будет платье, это лучше, чем ничего. Одевать и раздевать сонных девочек Игорю приходилось не раз — Светланка в детстве засыпала где придется. Маринка оказалась немного тяжелей, но ему это не помешало.
Игорь в последний раз попытался разбудить Маринку, но не преуспел и вынес ее из избушки на руках, стараясь не ударить ее в темноте ни головой, ни ногами. Перелет-трава так и не приблизилась к избушке, но во дворе было значительно светлей после непроглядного мрака домовины. Странно, что свет цветка не проникал в распахнутую настежь дверь.
Сивка не сдвинулся с места, Игорь положил Маринку на его широкую спину, долго примериваясь: не сползет ли она на землю, пока он сам будет садиться на коня. Но Сивка понял, какую драгоценную ношу ему доверили, и не шелохнулся. Игорь никогда не ездил на лошади вдвоем с кем-то и тем более не возил на них спящих красавиц, но догадался посадить Маринку перед собой боком, чтобы спиной она могла лечь к нему на плечо, а его руки, держащие поводья, не давали бы ей сползти в сторону. Все равно он боялся, что она упадет, поэтому тронулся с места осторожным шагом.
Оказалось, что он надел на Маринку длинную вышитую рубаху, которая доставала ей до самых щиколоток. Игорь пригляделся, но решил, что этот наряд необыкновенно ей идет. Особенно когда она сидит на лошади. В ней появилось что-то сказочное, что-то волшебное… Он скинул фуфайку и прикрыл ее плечи.
Маринка проснулась, едва они выехали за ворота.
— Ой, мама! — вскрикнула она и чуть не упала.
— Тихо, малыш… Это я… — шепнул Игорь.
— Медвежье Ухо! Ты меня украл? — она повернулась к нему и обвила рукой его пояс.
— Да, — ответил он.
— Я заснула! Старуха знает какое-то средство, чтобы меня усыплять! Я ничего не пила вечером, боялась, что она опять подсунет мне какое-нибудь сонное зелье! Но все равно уснула!
— Нам надо спешить, до рассвета осталось не больше часа. Как ты смотришь на то, чтобы немного ускориться?
Маринка с сомнением глянула вниз и заметила, во что она одета:
— Ой! Как здорово! А я думала, ты меня никогда не увидишь в этом платье! Это старуха приготовила на утро, к твоему приходу!
Игорь пустил Сивку легкой рысью, и Маринка вцепилась в него обеими руками:
— Слушай, я упаду. Мне очень страшно…
— Платье сделало бесстрашную Огненную Ладонь такой трусихой?
— Нет. Пообещай мне, что я не упаду, и я перестану бояться.
— Обещаю. Держись крепче — в случае чего ты просто сползешь на землю. Но я успею остановиться.
Некоторое время Маринка привыкала к тряской езде, но, видимо, поняла, что ей ничего не угрожает, и немного расслабилась.
— Правда, в этом платье я похожа на сестрицу Аленушку? — спросила она, прижимаясь к нему еще тесней.
— Правда.
Они въехали в лес, и Игорь направил Сивку вперед по тропе, ведущей к зимовью. Перелет-трава освещала им дорогу и еле слышно звенела, как сотня тихих лесных колокольчиков.
— Жаль, что в свадебном платье ты меня так и не увидишь… Я так хотела, чтобы ты на меня посмотрел…
— Я тебя видел. Правда, издалека.
— Тебе понравилось?
— Да.
Старуха вернется на рассвете, а может и раньше. Успеют ли они? Игорь немного ускорил темп.
— Знаешь, пока не пришел Волох, я вправду думала, что ты на мне женишься… Мне так жаль, что все это оказалось обманом, — Маринка ткнулась носом ему в грудь.
— Мне тоже… — пробормотал Игорь, но вовремя опомнился, — а ты хотела бы выйти за меня замуж?
— Конечно, — тихо ответила она, так что он еле-еле это расслышал.
— Нет, я на полном серьезе, не для того, чтобы спасти твою жизнь, а просто так, чтобы вместе жить.
— Для того, чтобы вместе жить, совершенно необязательно выходить замуж, но я уже так привыкла к этой мысли: платье, венчание…
— Хочешь, я на тебе женюсь? По-настоящему.
— Хочу, Медвежье Ухо.
— А ты хорошо подумала? У меня зарплата маленькая… И дом старый совсем…
— Ну и что? Какая это ерунда! Знаешь, я всегда хотела иметь много денег, а теперь не хочу. Потому что никакие деньги не помогли бы мне поймать перелет-траву. И потом, я хотела много денег только для того, чтобы нанять домработницу. А теперь мне это не нужно, старуха научила меня кое-чему. Слушай, а давай не поедем к Волоху!
— Как это?
— Очень просто. Ведь перелет-трава исполняет желание. Загадаем умереть в один день через сто лет — и все. Никаких обрядов и никаких смертей! — Маринка попробовала заглянуть ему в лицо и чуть не сползла на землю. Игорь подхватил ее одной рукой, усадил на место и вздохнул:
— Малыш, это не получится. Волох говорил, что травка не может исполнять желаний, это вранье. Но даже если бы могла, нам это не поможет. Видишь ли, мне смерть не грозит…
— Как? А почему ты здесь? Зачем ты тогда пошел ловить травку? — она снова чуть не сползла с лошади.
— Моя дочь знает, когда умрет, — ответил Игорь, — и Волох обещал ее спасти.
Маринка замолчала, и Игорь не понял — ревнует она его к Светланке или просто разочарована тем, что ее предложение не сработало.
— Последний шанс… Это был мой последний шанс… — наконец прошептала она.
— Не говори глупости. Все будет хорошо, — Игорь до этого не думал о том, что Маринка и вправду может умереть. Эта мысль обходила его стороной, он не желал принимать ее во внимание, наверное, потому, что очень сильно этого боялся.
— Послушай, ты можешь мне кое-что пообещать? — спросила Маринка слишком серьезно.
— Смотря что… — на всякий случай ответил он.
— Пообещай мне… Нет, лучше поклянись, как мы клялись огнем… — она замолчала, и он понял, что она борется со слезами.
— Ну?
— …что если я умру, ты не пойдешь туда… ты не станешь пытаться меня вернуть…
— Я даже говорить об этом не стану. Малыш, все будет хорошо… Ничего не бойся, пожалуйста… Волох все сделает как надо, — Игорь легко коснулся губами ее волос.
— Знаешь, мне кажется, что все это уже было… Дежавю. Как будто ты меня уже вез на белой лошади по этой тропинке…
— Сивка — серый.
— Мне страшно, Медвежье Ухо… Мне так страшно… — Маринка не удержала слез и уткнулась ему под мышку.
Игорю и самому стало страшно. Если он ошибся, то дорого платить за это придется Маринке, а не ему самому. Если обряд Волоха окажется неудачным, у него еще будет время что-то придумать, но для Маринки все будет кончено…
— Ничего не бойся, — шепнул он ей, — я настолько не хочу, чтобы ты умирала, что этого случиться просто не может.
Она ничего не ответила, а Игорь подумал, что перелет-траву пора взять в руки: с рассветом она умчится назад, к избушке, и тогда весь их план провалится. Мысль эта не давала ему покоя с той самой минуты, когда Волох изложил ему свой план спасения Маринки. Игорю было неприятно думать о том, что травку придется удерживать в руках силой.
— Старуха сказала мне, что монах действительно существует, — Маринка шмыгнула носом, — она сказала, что он убийца, он завязывает узелки на нитях жизни.
— Да, — отозвался Игорь, — Волох тоже про него говорил. Он охотится за перелет-травой, и я думаю, он хочет получить ее семена. Значит, список, который он написал, это действительно список его жертв? Но тогда зачем ему старики и дети? Почему они в списке лишние?
Маринка немного подумала:
— Знаешь, может быть, он не знает, на чьей ниточке завязывает узелок? Если он ищет человека, который способен поймать перелет-траву, то ему надо перебрать множество людей… А потом сидеть тут, около избушки, и ждать, когда кто-нибудь за ней явится.
— Вот мы и явились… — пробормотал Игорь.
— И смерти в поселке начались как раз к ее цветению. И оборотни говорили, что монаха с апреля поймать не могут. Но все равно, что-то не вяжется, — Маринка покачала головой, — чего-то не хватает. Но я никак не пойму, чего.
Игорь пожал плечами: ему и самому думалось, что чего-то в этой схеме недостает, какой-то пробел имеется в логике. Но в тот миг, когда ему показалось, что он вот-вот догадается, в чем проблема, Сивка неожиданно заржал и остановился.
— Ну? — Игорь похлопал его по шее. — Что случилось?
До зимовья оставалось не больше двадцати минут ходьбы, на коне — пять-десять, но и рассвет приближался с катастрофической быстротой. Игорь подтолкнул Сивку пятками, но тот не сдвинулся с места. Надо слезать и бежать бегом. Иначе они просто не успеют!
Игорь опустил Маринку на землю, слез сам и только тут заметил, что забыл надеть на нее сапоги: теперь у нее застынут ноги! Да и бежать босиком по лесу не большое удовольствие.
— Извини, Огненная Ладонь… Про сапоги я как-то не подумал… Очень торопился…
— А что, лошадка дальше не пойдет? — Маринка скептически взглянула на конька.
— Это странная и волшебная лошадка, — Игорь хлопнул Сивку по крупу, — я думаю, если он встал, то дальше идти не хочет.
Он осмотрелся по сторонам: перелет-трава высветила в темноте совсем маленькую лесную полянку, на которой лежало поваленное дерево. А перед ним между камней, сложенных круглым очагом, виднелись следы костра.
— Смотри-ка, тут кто-то был… — Маринка показала рукой на кострище, — может быть, здесь прятался монах? И вообще, это какое-то нехорошее место…
— Я думаю, нам надо поскорей ловить травку и бежать к зимовью, — ответил Игорь. — Ты сможешь бежать?
— Конечно. Я, между прочим, очень люблю ходить босиком.
Игорь с сомнением посмотрел на ее розовые пятки. Но в его сапогах ей будет еще тяжелее. На сколько размеров они ей велики? На пять? Или на семь? Сейчас некогда. Надо добраться до Волоха и тогда решать бытовые проблемы.
— Погоди. Отойди чуть-чуть, чтобы травка тебя не испугалась…
Маринка кивнула и шагнула в сторону. Игорь тяжело вздохнул: как, интересно, нужно держать травку, чтобы не сделать ей больно? А вдруг она начнет вырываться? Или у нее оторвется стебель? Он понятия не имел, какая сила требуется цветку для того, чтобы летать. А сминать радужные лепестки в руках и вовсе показалось ему варварством.
Он протянул руку ладонью вверх, посмотрел на цветок и подумал при этом, что совершает предательство, обманывает доверие…
Травка опустилась на ладонь, не заметив подвоха. Игорь сжал ее тонкий упругий стебель в кулаке, и тот обвился вокруг его запястья зеленым браслетом. Вот так. Может быть, так и надо? Может быть, травка вовсе не против путешествия, которое предлагает совершить Волох?
Игорь вздохнул с облегчением.
— Теперь — бежим. Мы должны успеть, — он протянул Маринке руку и рванулся вперед. Но бежать ей помешали не столько босые пятки, сколько узкое длинное платье. Шажки у нее оказались мелкими, она пыталась приподнять подол, но одной рукой у нее плохо это получалось.
— Погоди, — попросила она, — я его подоткну.
Она остановилась, завязала пояс, пришитый к платью, и подсунула под него края подола. Игорь терпеливо ждал, но в тот миг, когда Маринка протянула ему руку, что-то тяжелое осыпалось ему на голову. Он не сразу сообразил, что это такое, рванулся в сторону, но тут же повалился на землю: ноги вокруг коленей сжала тонкая и прочная веревка. Игорь выставил левую руку вперед, но что-то ей помешало, он ударился о корень подбородком, прикусил язык и только тогда догадался: его поймали сетью, прочной капроновой сетью, разорвать которую голыми руками у него не получится. Свет перелет-травы тут же померк — теперь она напоминала светлячка, который светится сам, но ничего вокруг осветить не может.
Маринка вскрикнула, а на Игоря сверху навалилось тяжелое тело, и не надо было видеть в темноте, чтобы узнать в нем героя спецназа. Но Волох сказал, что все ему объяснил! Волох обещал, что «монаха» можно не опасаться! Или Сергей плохо понял объяснения?
Бороться с Сергеем Игорю было не под силу, правая рука сжимала стебель перелет-травы, а левой мешала сеть, но и у героя спецназа возникли трудности: он хотел заломить Игорю руку, но она запуталась в сетке. Игорь пытался подняться или хотя бы скинуть с себя тяжелое тело — Сергей, напротив, старался его обездвижить, но оба только бестолково возились, запутываясь в капроне все сильней, до тех пор пока герой спецназа не догадался ударить Игоря кулаком в затылок. Игорь успел почувствовать боль, острой вспышкой полоснувшей по шее и голове, тело обмякло, прежде чем он нырнул в странное забытье — светлое, как хло́пок, и вязкое, как битум.
А тем временем в городе Тахко…
— Пало!
Вельхо с трудом сдержал раздражение. Чувство непривычное и для него совершенно нехарактерное. Но пятеро богов, существуют же границы человеческой выносливости. Сейчас вельхо, похоже, подошел к ним вплотную.
За всю свою не такую уж долгую жизнь он не мог припомнить времени, когда еще так уставал. Проблемы прочно оккупировали осененный визитом драконов город, но — в отличие от Крылатых — ни в какую не желали его покидать. Более того, они плодились так, что скорости их размножения позавидовали бы зачарованные на плодовитость зайцы.
Шесть дней назад, стоя на площади и провожая взглядом улетающих «кровавых тварей», он думал, что большая часть трудностей, хвала Пяти, позади.
Непростительная для мага наивность!
Убедился уже пять минут спустя, когда расшалившийся малыш (чтоб его родителям Жива явилась с откровением о должном воспитании детей!) потребовал возвращения «чудесных летучих ящерок». А убедившись, что его никто не слушает, обиделся и пнул ножкой ближайший приготовленный к раздаче населению бочонок с вином. Счастье еще, что рядом сторожа стояла. Правда, если бы спросили саму сторожу, то она лично вряд ли посчитала этот случай счастьем. Но так или иначе, несчастный бочонок сначала вмялся от удара, будто сделанный не из дерева, а из обычной тканины, а потом подпрыгнул, лихо отбросил крышку и щедро окатил всех стоящих поблизости своим содержимым.
Шесть суток прошло, а содержимое кончаться и не думает… чтоб его, это юное дарование! Более того, глоток красной жидкости, как оказалось, был совсем не безобидным — вкусный и ароматный, напиток валил с ног и отправлял в спячку на двое суток! На вино теперь даже городские пропойцы смотрят без жадности. А с тех пор, как городской правитель распорядился обнести нежданный «фонтан» подобающим барьерчиком и распорядился купать в нем тех, кто превышает меру, на красную струю и вовсе глядят с неприязнью (сторожа тут была старательная, приказы начальства исполняла от души, купать — так с головой). А правитель уже третий раз вежливо спрашивает, нельзя ли убрать нежданную достопримечательность с городской площади… пока вежливо.
А попробуй убери «отпечаток» юного дарования, приложенный во всю мощь детской энергии! С полным отпечатком не всегда рискует связываться даже высший маг. Это ведь не приложение знаков, не результат точного расчета при испытании новых чар. Отпечатки — это «сырая энергия», хаотичный неупорядоченный всплеск. Не справишься — отдачей приложит так, что костей не соберешь! Бывало, и не собирали. Недаром же личинки предпочитают селить в глухих местах — там на их отпечатки можно плюнуть и не рисковать жизнью.
Нет, похоже городу Тахко предстоит не одно десятилетие терпеть на площади достопримечательность в виде винного фонтана.
Хотя бочонок в свете дальнейшего — это так, мелочь, детская шалость, не стоящая особого внимания.
Далее на Руку Нойта-вельхо рухнул город.
Сортировка латентов по дарам и уровню магии (и восемь скандалов по поводу «неправильного измерения, ить я всегда, всегда лучше ее была! Мы ж лучшие гадюки… в смысле, лучшие подруги, только я красивше, умнее и вообще. Я сильней быть должна, я!»).
Распределение наставников (и двенадцать скандалов, поскольку ни один из новеньких латентов и не подозревал, что наставник — это первый после пяти богов, и его надо слушаться! И нельзя его лупить скалкой. Да, нельзя, даже если тебе показалось, что он на тебя смотрит… куда он смотрит? Да ему девяносто два года! Ну да, глаза при нем… Все равно нельзя! Скалка конфискуется. И отбивалка для мяса. И сковородка. И… тьфу ты! Будет тебе новый наставник, добрая женщина!)
Расселение новичков по кварталам. Скандалы уже не считал. Бесполезно. Они не стихают и по сей день, ибо разослать по приютам молоденьких латентов — совсем не то, что расселять по комнатам семьи. Пало подозревал, что долго не захочет жениться (ибо узнал о тонкостях семейных отношений куда больше, чем планировал), а детей ему и вовсе не захочется заводить — по крайней мере, в ближайшие пять лет!
А еще была проблема с постоянно растущим излишком магии (первый раз в жизни!), с переполненными копями (две из них от избытка закачанной энергии просто взорвались, едва не угробив Руку Нойта-вельхо при исполнении служебного долга), с нехваткой наставников (хоть выгребли подчистую всех более-менее годных из ближайших учебных заведений). А самое главное — дикие сложности с банальными человеческими истериками и их отнюдь не банальными последствиями. Оказавшись в новых условиях, люди нервничали и переживали за свое неизвестное будущее, и, непривычные к самодисциплине, то и дело срывались. Тем самым порождая отпечаток за отпечатком. На настоящий момент в городе наличествовали:
1. Покрытый зеленой травой (в разгар зимы!) участок мостовой — память об истерике, устроенной старушкой-знахаркой, не желающей оставлять свой дом и «отправляться на старости лет в ученье». Травы упорно колосились, игнорируя морозы, внимание птиц и человеческие попытки искоренения. Зелень пахла лекарственной спокойницей, поддавалась рукам и довольно легко срывалась. Но вот искореняться не желала категорически, моментально отрастая сразу после жатвы.
2. Комната тысячи глаз — свидетельство кошмара, навестившего одну из новеньких «наставниц». Глаз в комнате, где она спала (и проснулась), было, правда, не тысяча, а шестьсот сорок четыре, но это дела не меняет — нанесенные неведомым способом на стену глаза выглядели нарисованными, но при этом открывались-закрывались, подмигивали зрителям и смотрели весьма укоризненно на попытку их коснуться… Что такого снилось расстроенной даме, выяснить не удалось. Что послужило причиной таких забористых снов — тоже. Но на всякий случай впечатлительную сновидицу попросили не подходить к фонтану. И к глюшь-траве.
3. Срамная статуя «бесстыжей девы», смущавшая всех горожан без исключения. Дева обладала вполне достойной фигурой и наводила на греховные мысли даже столетнего мастера-медника, славящегося своим благочестием. Но ни автора сего творения, ни героя, отважившегося избавить от нее город, пока не нашлось. А всякая одежда, накинутая на злокозненный отпечаток в целях его сокрытия, испарялась бесследно…
4. «Пугучий крыс», сотворенный маленькой девочкой для помощи маме, которая не в добрый час обмолвилась, что очень боится мышей в новом жилье. Ну что ж… Мышей (а заодно и и прочих мелких животных) в доме и впрямь не стало — а заодно съехали и излишне впечатлительные соседи. Впечатляться было чем! Нечаянное воплощение детской магии было размером с мелкую собачку, обладало устрашающими когтями и светящимися глазами и время от времени выло так, что будь Пало мышью, сбежал бы даже не в соседний дом, а сразу в соседний город. Избавленные от мышей хозяева проявили черную неблагодарность и попытались было избавиться от непрошеного благодетеля — увы, безрезультатно… а три последовательно смененные квартиры показали, что творение ко всем прочим достоинствам обладает еще и привязчивостью. Пришлось смириться.
5. «Зрячий камень» — зачарованный камушек, который при касании к любой стене немедленно делал ее прозрачной со стороны зрителя. Как у юнца (14 лет) получилось такое, он объяснить не мог. Повторить эффект горе-амулетчик тоже не мог. Однако артефакт был отобран у талантливого самоучки в ходе патрулирования сторожей переулка Цветочного, куда временно расселяли дам из квартала Веселых прачек, причем шустрый парнишка торчал не где-нибудь, а как раз у той глухой стенки, за которой скрывалась мытня… Как веселый камушек пришлось отбирать уже у сторожи, Пало и вспоминать не хотел. Патрули до сих пор косо смотрят… а помянутый переулочек прочесывают так рьяно, будто надеются там кое-кого застукать.
6. «Холодная дверь», также прозывающаяся у народа «дикой» и «вьюжной». Абсолютно бестолковый отпечаток, возникший, хвала всем богам, в никому особо ненужной пристройке к конюшне. Дверь невозможно было закрыть полностью, любые замки рано или поздно не выдерживали, и в распахнувшуюся дверь немедля начинал дуть свирепый ледяной ветер. Вельхо попытались изучить, что там, за дверью, но посланные ручные голуби и все прочее не возвращалось, пропали даже неуничтожимые по идее конструкты! Так что желание исследовать непознанное тихо исчезло (надо полагать, в том же направлении, куда подевались конструкты). Поэтому, поразмыслив над незапираемой напастью (и тихо порадовавшись, что творец двери не додумался открыть ее на морское дно или в огнь-гору), вельхо с согласия жителей заперли саму пристройку.
7. «Прыг-скок и домик в пятнышко» — два взаимосвязанных артефакта, превративших дом вполне успешного купца… ну… в прыг-скок и домик-в-пятнышко. Еще одна детская шалость, укрепившая Пало в нежелании заводить детей. Милые детишки-погодки, затеяв игры, в считанные моменты превратила камень двора (а заодно и улицы на восемь с половиной шагов) в мягкое упругое вещество, на котором было очень удобно прыгать. Чем там теперь занималось детское население всех ближайших улиц. Правда, девочки некоторое время опасались подходить к дому, по которому день и ночь хаотично переползали цветные пятна, напоминающие плесень… но недолго.
8. «Хрень». Или следует говорить «хрени»? Так поименовала внучка Ерины Архиповны еще абсолютно непонятных, не поддающихся никакой классификации полдесятка предметов и явлений совершенно невообразимого назначения, разбросанных по славному городу Тахко. Слово не было научным, и, строго говоря, не могло считаться термином (девочка даже не смогла объяснить его точного смысла, заявив, что так сказал бы братик Макс). Но прижилось.
И кто знает, сколько еще «хреней» свалится на голову бедным вельхо…
— Пало!
— О боги, — чуть слышно простонал вельхо, последние десять часов безуспешно мечтавший добраться до постели. — Чего еще случилось?
— Да как тебе сказать… — Пилле Рубин выглядел до обидного свеженьким — и весьма оживленным. — Не случилось пока. Но может случиться. Твоя энергичная дама со странным именем…
— Ерина Архиповна? Что с ней?
— Да ничего пока. Просто… не знаешь ли ты, кого она так упорно ищет?
— Как кого? Своих пропавших родичей! Она же объясняла вчера.
— Позавчера, дорогой Пало. Ты уже дни путать стал?
— Тут скоро недели путать начнешь… Рубин, давай ты сделаешь поправку на мое сонное состояние и обойдешься на этот раз без шуточек? Что ты сказать хотел?
— Хм… — Пилле Рубин разочарованно почесал нос, и северянин понял, что в запасе этого ехиды была не одна шуточка. И расставаться с идеей повеселиться за чужой счет ему было жалко. — Эх, ладно. Тогда пара простых вопросов. Во-первых, почему твоя дама…
— Не моя, сколько раз говорить!
— Хорошо, почему не-твоя дама ищет своих родственников среди преступивших? И второе: как, во имя Пяти, ей снова удалось ускользнуть?
— Опять?
За эти шесть дней интерес северянина к пожилой даме был замечен и неоднократно осмеян жаждавшими веселья коллегами. Но эта женщина стоила всех шуточек!
Список связанных с ней загадок множился с каждым разговором. Да и без разговоров… взять хотя бы утро после налета драконов.
…Утро в тот день наступило поздно, как раз после полудня. Нанервничавшиеся и невыспавшиеся горожане после отлета драконов как следует отпраздновали это дело… а тут еще и винный фонтан прорезался… короче, спать легли на рассвете. На ногах остались только вельхо, местный Поднятый со своим персоналом и часть сторожи. Ну и маги, конечно. Хлопот было — вспомнить тошно, и это при том, что о многих проблемах вельхо тогда и не подозревали.
Поэтому на чириканье малышки — что-то насчет ее бабушки — Пало среагировал не сразу. Правда, малышка была не из тех, кто позволяет себя не слушать, да и больных все-таки стоило проверить, так что вельхо отправился в лекарский покой, спешно переоборудованный из городского арсенала.
Кресла-лежанки стояли между наспех принесенных печек и жаровен. Он посмотрел на одно, слишком близко, на его взгляд, придвинутое…
И оцепенел. Такой реакции на невинные лекарские знаки он не встречал никогда.
Старая женщина, погруженная в лечебный сон, все еще не проснулась… но полно, а старая ли она вообще? Вчера на этом лице было намного больше морщин. Ясней и четче стали черты, тоньше и определенней — брови. Из путаницы морщин освободился рот с бледными, но довольно пухлыми губами. И руки — они были чистые, без загрубелых мозолей, совсем не руки простонародья, но вчера кисти густо оплетала сеть припухших вен и покрывали старческие пятна. Сегодня — просто руки немолодой дамы.
Любопытно.
Весьма.
Даже если сеть действительно накладывалась первый раз в жизни, то таких последствий все равно не должно быть! В принципе! Кто же ты такая, Ерина Архиповна?
— …ка!
— Что? — вельхо наконец осознал, что ему что-то говорят. И говорит девочка, приведшая его сюда. Причем она, похоже, чем-то рассержена. — Что ты спросила?
— Это моя бабушка! — разъяснил сердитый ребенок. — Понятно?
— Э-э… конечно! А…
— Ты зачем ее руку держишь?
Хм…
— Ну, видишь ли…
— Так пульс не щупают! — объявило дитя. И подозрительно поинтересовалось: — Ты на ней жениться хочешь?
— Что? Нет! — Пало спешно — хотя и максимально аккуратно — отпустил руку… и даже на шаг отступил.
Не помогло. Девочка прищурилась:
— Штуша, он врет?
— Чирр!
— Точно?
Пало почувствовал себя героем сказания. Потешного. Был такой, Жин-дурачок, которым даже рыбы помыкали как хотели. Потому как достойный ответ никак не подворачивался… Лохматый спутник тем временем уверенно зачирикал. Тоже мне, проявитель истины…
— Ну ладно… — смилостивилось подозрительное дитя. — А она скоро проснется? Бабушке ведь лучше?
Ситуация становилась забавной. Пало даже почти проснулся. Аккуратно подбирая слова, он разъяснил заботливой внучке, что бабушка ее чувствует себя вполне хорошо и проснется примерно к обеду — то есть совсем скоро. Только ей нельзя будет много ходить и что-то поднимать тяжелее миски с едой.
— Спасибо, — воспитанно проговорило дитя, — я присмотрю. А ты хороший… только все равно слишком молодой для дедушки.
Пало потерял дар речи.
— Хочешь быть дядей?
Ни с кем из коллег Пало почему-то делиться наблюдениями не стал, тем более что странная бабушка говорливой внучки тоже старалась изменений не демонстрировать. Руки спрятались под новомодные вязаные перчатки без пальцев (ее изобретение, между прочим!), волосы — под вязаную же косынку. Лицо… увы, в тот же день загадочную горожанку настиг приступ некой хвори, вследствие которой ее лицо якобы пострадало… «ах, ничего серьезного, просто от запаха некоторых трав моя кожа покрывается сыпью… приходится пока прикрыться повязкой-нет-что-вы-я-не-могу-позволить-чтобы-маги-отвлекались-на-такие-пустяки-в-трудную-годину-спасибо-вы-можете-идти. И подальше». Далее обычно шел адрес, куда следует отправляться заинтересовавшемуся болезнью дамы магу — как правило понятный и действительно нуждающийся в его внимании: например, казарма сторожи, где на потолке выросла очередная «хрень», назревающая склока между дорожниками и кожевниками, лекарский покой, где заканчиваются целебные настойки…
Маги послушно шли по указанным адресам и обнаруживали, что в их заботах и впрямь возникла насущная необходимость. Но откуда это знала она?
И как, во имя пятерых, ей удавалось уже в третий раз ускользать за пределы Ограды, окружавшей теперь магическую часть города? И куда именно она ускользает? И зачем? Зачем, во имя богов, ей преступившие?
Ерина Архиповна…
Воистину странная дама.
И только дикая занятость мешала Пало вплотную заняться расспросами. Но предвкушал он их с нетерпением!
Немолодая женщина самого обычного вида не слишком быстро шла по городским улицам. Небогатое зимнее платье, довольно потрепанный черный накид, порядком ношенная обувь не привлекали к ней особого внимания. Обычная горожанка, с которой нечего взять, кроме плетеной корзинки. И то, судя по тому, как небрежно висела на локте эта далеко не новая корзинка, не было в ней и близко ничего ценного.
А судя по выцветшему вдовьему платку — дома этого ценного тоже нет.
И учитывая возраст — никаких изменений к лучшему уже не предвидится.
К тому же шла она не озираясь, не спеша, то есть знала куда забрела, и значит, скорее всего, под чьим-то покровительством. Не стоит связываться… да и вообще, стоит ли вообще думать о какой-то полунищей старухе?
Воришка, на всякий случай ошивавшийся у домика менялы, поплотней закутался в старый накид и принялся отыскивать более подходящую жертву.
Неприметная фигура тем временем вошла в проход между двумя домами и скрылась из глаз.
Тихий двор, похожий на колодец, был пуст. В обязательном садике сиротливо топорщилась неухоженная арута, у стены сложены тюки сена. На дверях не было никаких ленточек…
Ну, оно и к лучшему. Значит, нужная нам личность именно здесь. Напрасно ты пренебрегаешь обычаями — это ведь и выдать может.
Опустошенная корзинка полетела в сторону. Черный накид вспорхнул с плеч, перевернулся другой, серой стороной и снова скрыл хозяйку от чужих глаз.
Мягко подалась дверь под уверенной рукой…
Внутри было почти так же холодно, как и снаружи. Видимо, нынешний хозяин экономил на топливе. Хотя он вообще… экономный.
Несколько шагов по короткой лесенке, еще одна дверь, пахнувший в лицо теплый воздух, запах сырости, дешевого вина и таких же дешевых свечек.
Нервно дернувшаяся на звук закрывшейся двери фигура человека.
— Ну здравствуй, Эркки…
Наверное, Эркки не от кого было ждать добра. Наверное. А может быть, он просто ждал нападения? Может быть. Или дело было было в чем-то ином?
Но так или иначе, незваному гостю пришлось срочно уходить с линии огня. Над головой знакомо свистнуло, спустя миг не менее знакомо протрещало и ломко хрустнуло. Хлестнули осколки, вышибая из пола и немудреной мебели клочья и щепки. С потолка посыпалась пыль.
Как гранатой садануло…
Стоящее оружие, похоже.
Он был не слишком удачлив. Еще в детстве ему не повезло — третий, младший сын, «меньшой» он был любимчиком родителей… до того момента, пока не родилась долгожданная девочка. Он злился на «вредную хныксу», отобравшую у него прежнюю родительскую любовь. Даже пробовал как бы случайно притопить ее в ручье, но старшие увидели…
И с магией не повезло. Средний уровень, не выше других, а так хотелось быть первым!
И потом — с учебой. Он был умен, он видел, что связи открывают порой больше, чем самые яркие способности. Но отчего-то все его связи слишком быстро рвались. Будто ворожил кто. А попытка подправить судьбу окончилась скандалом и изгнанием из круга вельхо. Кто же знал, что одна из дур, у которых он выманивал подарки в знак благосклонности, окажется такой впечатлительной? Кто знал, что она побежит топиться? И кто знал, чьей она окажется родственницей!
Он и потом не сдавался, раз за разом пытаясь встать на ноги и наконец добиться достойной жизни. Использовал и драконоверов, и драконоловов, и преступивших… он готов был идти по головам ради добычи. Он и шел.
Но без толку. Ему не везло, снова и снова не везло.
Даже с драгоценным подарком бога Ульви — чужанами, свалившимися буквально на голову, не повезло!
Откуда, откуда он мог знать, что местные преступившие будут такими идиотами, что свяжутся даже не с вельхо — с драконами!
Откуда он мог сведать, что именно в эту ночь, когда ему были уплатить за навод на добычу, драконы вырвутся из подземелья?
И платить станет некому.
Он только и успел, что прихватить вещи. Но и тут Ульви поманил его удачей и обманул — за такой товар могли заплатить дорого, очень дорого — но не здесь же, в захолустье! А потом город закрыли… не выбраться.
Да что там вещи!
Магия! Сумасшедший выплеск магии, расплескавшийся по улицам и площадям города, не миновал и бывшего чародея. Казалось бы, вот оно, счастье — он наконец может использовать свою силу без дурацких и болезненных танцев по углям. И снова все наперекосяк. Магия отчаянно конфликтовала с впечатанными Зароками и ограничивающим клеймом. Убрать ее не получалось, использовать тоже, потому что любая попытка активировать знаки причудливо преломлялась и выдавала такие результаты, что проще было утопиться.
Он со дня на день ждал, что его выселят и отсюда — после пары экспериментов хозяева посматривали косо и повысили плату за жилье, и это в пустом-то доме!
Приложить бы их каким-то Знаком подейственней! Да всех сразу не получится… а оставшиеся обязательно его выдадут.
Если еще не выдали.
Владение полномерной магией после наложения клейма карается смертью. И вряд ли вельхо из хозяйничающей в городке Руки будут разбираться, что это владение произошло не по его воле.
Не с его везением!
Но если удастся переждать эту бурю, выбраться (он уже нашел пару путей), то с магией ему будет открыто многое!
Не удалось.
Первый хиглас он швырнул не раздумывая, сразу как увидел на пороге незнакомца.
И обреченно понял, что ему снова не повезло…
Гость не стал ждать, пока его разнесет в клочья — ловко ушел в сторону и вниз, словно крутнулся вприсядку, и пропал с глаз, пока Эркки, стараясь не кашлять, настороженно всматривался сквозь пыль.
Где? Где он?
— Неприветливо ты гостей встречаешь, Эркки… — послышался смешок откуда-то из-за лежанки. — Что значит совесть нечиста.
Следующая «граната» полетела за топчан, ударилась о прибитую к стене полку и, кувыркнувшись, разрядилась в потолок. Протяжный скрип, и пыли стало больше. И щепок. И балка, кажется, просела…
Не рассмотреть — осколком погасило единственный светильник. Несколько секунд напряженного ожидания, несколько секунд неподвижности и молчания — кто первый подаст голос? Кто выдаст себя движением?
— Полегчало? — наконец донесся из темноты еще один смешок.
— Сдохни, тварь!
Новый магический заряд был выпущен быстро, но ярость плохая замена расчету, и жертвой этой атаки оказался стол. Кажется. Резко и остро запахло разлитым вином…
Еще один, крошечный осколок времени хозяин комнатушки мог надеяться, что незваный гость задет или, что еще лучше, убит… все-таки это мощное оружие, да и кидал на голос… должно ж ему повезти хоть немного!
А в следующий миг несостоявшийся вельхо ощутил рывок и неповторимое ощущение впившихся в тело сотни ледяных когтей. Тело, враз ставшее непослушным, бессильно опустилось на пол…
Все.
Конец.
Отловили…
Кто?!
Что-то прошуршало в темноте, негромко щелкнуло, и дрожащий огонек высветил сложенные руки и темный капюшон…
— Ты кто?
— Поздновато ты решил познакомиться…
— Ты кто? — не отступал бывший маг. Главное вызнать, кто на этот раз по его голову, глядишь откупиться выйдет! У него ведь еще кое-что осталось! И если это… — Тебя кто послал? Кулак? Семья Ушшиха? Шипастый?
Гость не ответил. Наклонился над перекошенным охромевшим столом, что-то сдвинул, пристроил потихоньку разгорающуюся свечу — огонек качнулся, дрогнул на свету, словно нехотя… а потом все же вытянулся и загорелся ровно и ярко. Все это время Эркки безуспешно пытался порвать сеть или хотя бы дотянуться до последнего заряда. Но вот гость отступил в сторону, обернулся. И наконец сбросил капюшон.
Сбросила.
Она.
Это была женщина. Наемница?
Непохоже. Немолодая… Темные волосы с изрядной проседью не по-здешнему убраны в узел, на простой одежде никаких знаков и украшений. И лицо… Эркки откуда-то знакомо было ее лицо.
— Ты кто? — бывший вельхо украдкой скосил глаза на тело — и понял, что рваться напрасно. Его спеленали не веревкой и даже не путанкой. Драконьей сетью.
— Ты вельхо? Нет, подожди… Ты… драконолов? — в голове промелькнула догадка. Драконоловам было с чего на него злиться, но неужели… он же заплатил, чтоб свалили на другого! Может, кто-то заплатил больше? — Но разве я… тот парень — я не виноват! Он сам нарвался!
Женщина смотрела на него не отрываясь. Нехорошо смотрела. В этом Эркки разбирался. Не зло, не брезгливо, не свысока — но все равно нехорошо. Словно выцеливая стрелой… Или готовясь поджечь.
Стоп.
Поджечь? Странная прическа, и взгляд — так смотрят на врага. На личного врага, не проплаченную мишень!
Поджечь…
— Ты драконовер?
Женщина промолчала.
— Отвечай! Ты из них, из этих? Да? За свою деревню мстить пришла?
Молчание.
— Но это не я их жег! Я только провел…
И вывел из строя их покров. И нашел схрон, где прятались дети. И подсказал, как вытрясти сведения из их старшего…
Об этом никто не знал, та команда полегла на следующем же деле, а там уцелевших не было!
Или были?
Молчание. Но она смотрела так, словно знала.
— Я не… не… — голос бывшего вельхо сорвался. — Кто ты?! Кто?!
— Многим же ты задолжать успел, — невесело усмехнулась она. — Да?
— Я могу откупиться! У меня вещи есть… дорогие, из-за грани. Чужанские вещи! Под лежанкой, в тайнике! Бери, и перед Ульви тебе зачтется! Перед всеми богами!
Глаза женщины — почему-то очень знакомые глаза — остались холодными и сосредоточенными.
— В моей земле верят в единого бога, — промолвила после паузы незваная гостья. — И этот бог велел прощать любые грехи, и даже подставлять вторую щеку, коли ударят. Считается, что в ином мире за такое воздастся. Может, что-то в этом и есть. Да не для меня.
Может быть… может быть, за себя я бы и простила. Всякое бывает. Только близкими не торгуют с богом, Эркки. А ты продал мою внучку… продал мальчика, который верил тебе всей душой… и второго, который только начинал верить людям. А отпущу — кого-то еще продашь. Так что с выкупом у нас с тобой не выйдет.
— Мальчики… внучка… Чужане? — Эркки дико воззрился на женщину, наконец вспомнив это лицо. — Но ты же была старая…
— Узнал-таки?
— Ты притворялась?
— Не тебе о притворстве толковать, — отрубила преобразившаяся старуха. — Где, говоришь, наши вещи?
— Под лежанкой!
— Не ори. Никто тебя спасать не явится, сам знаешь. Дом пустой.
«И это знает! Откуда? Продали? Хозяева? Надо было их все-таки… но сначала эту!»
Встала она с усилием, но лежанку отодвинула легко, и движения были вовсе не женские — плавные и точные, точно у хищника.
— Пусто. Соврал зачем?
— Не соврал! Там тайник… землю слегка счисть, щель увидишь. Крышка это, землей прикрытая. Поддень — они там, — Эркки старался говорить медленно, хотя сердце билось, как рыба в водопаде. Только не выдать надежды, не показать ей…
Пусть только наклонится, отведет взгляд, только несколько мгновений… и он все-таки пустит в ход последний заряд. Главное — попасть по чужанке, а там он выберется, как-нибудь, главное — она…
Он был не слишком удачлив. Не раз обижался на богов, не давших ему ни богатства, ни сильной магии, ни везения, как многим соученикам, что выбивались вперед. И не подозревал, что многие нити, ведущие к желанным вершинам, обрывал он сам. Своей торопливостью и нежеланием видеть в других живых людей, со своими мечтами и стремлениями.
Своей жадностью, своей способностью идти по головам ради добычи.
Своим вероломством, после которого ему больше никто не верил…
Сейчас он совершил последнюю ошибку.
Не стоило хвататься за хиглас онемевшими руками. Не стоило торопиться со спуском. Но он так спешил ударить, пока она не смотрит… ударить в спину.
Хиглас взорвался в онемевшей руке.
«Не повезло…»
Гнездо (убежище драконов). Макс.
На гонки Славка все-таки не «развелся». Что значит правильный человек. Хотя мне иногда кажется, что реши он заняться разводиловом — чес-слово, получилось бы. Он тоже это умеет — отыскать то, что подействует на конкретного человека и надавить именно на него. Вот сейчас, например, я ему про гонки, а он мне — не про то, как это опасно, нет. И не про то, что мы вообще-то уже слишком близко от местной столовки и обязательно на кого-то налетим, потому что народу сейчас поприбавится. И не про то, что коридорчик узковат становится — здесь справа не то ледник, не то кладовка, и стена здорово выдается, превращая коридор в бутылочное горлышко. И даже не про то, что гонки — это вообще-то не по правилам. Он мне про драконодоктора… о том, что я видать, так по нему соскучился, что хочу встретиться досрочно… а вон он идет, кстати — причем очень даже кстати. Бережииииииитееееееееееель!
И уставился, паразит, куда-то мне за спину.
Я дернулся, оглянулся…
И услышал, как эта зараза с хохотом удирает!
Ну не гад?
Система питания в столовке очень простая. Главное знать свое место — а уж на нем каждого дожидается тарелка с кашей и тарелка с закуской. Утром и вечером каша, как правило с грибами или чем-то травяным-овощным. Днем — каша приправлена мясом. Если честно, мяса могло быть и побольше, но Ритха не зря говорила, что с питанием у Племени напряженка. Это она и есть.
На одного дракона приходится в день примерно три ведра каши, пару килограмм грибов, примерно столько же мяса, кило каких-то закусок (типа тушеных овощей, ростков, фруктов и даже травок, уложенных на кусочки теста) и три тарелки. Тарелки тоже съедобные — в смысле, это такие лепешки с приподнятыми краями. Только они и дают какое-то ощущение сытости. Ну что такое драконьему телу каша и овощи? Смешно даже. А так съешь кашу, тарелочкой закусишь — и уже похоже на сытость. Часа два.
Ну а что делать?
Драконов много, а много ли еды в горах добудешь?
Грибы, положим, выращивают в пещерах, травы и овощи собирают летом, а лето не особо длинное. С мясом хуже всего. Без него драконам плохо, а много ли его добудешь охотой? Приходилось рисковать и разводить стада. Овцы разводились плоховато, козы все время норовили удрать, а крупные неприхотливые шерстобыки были всем хороши, но плодились почему-то медленно.
Понятно, почему мяса мало?
Если бы не крупы и не мука для лепешек…
Что интересно, мне так никто и не ответил на один интересный вопрос: откуда берутся эти крупы… Они ведь не из мха?
Но если вспомнить того странного торговца в приграничном поселке, что продал мне вещи и шубку для Янки… кажется, долго задумываться не придется. Люди такие особенные существа, которые всегда и везде обожают желтый металл (иногда ракушки или жемчуг, а у нас так вообще зелененькие бумажки с портретами президентов, такие вот мы испорченные). Драконы (в отличие от меня-инвалида) этот желтый металл умеют притягивать. Сложим два и два?
Ага, именно. Местные — народ практичный. Кто ж от лишнего заработка откажется? Тут и чужака приветишь (старательно пропуская мимо ушей и глаз все его странности), и драконоловам соврешь, и снежники вокруг поселка насеешь. Чтоб опасные — но очень-очень прибыльные! — соседи случайно мимо не пролетели. А если они случайно окажутся не в своем уме, снежники им мозги прочистят.
А если еще и драконоверов припомнить?
Не все считают драконоверов кровавыми тварями, ой, не все. А это открывает интересные возможности…
— Приятного аппетита!
А-а, это мы уже в пещере-столовой.
— И тебе того ж.
Та еще пещерка. Во-первых, громадная. Тысяча не тысяча, но примерно триста драконов сюда может поместиться. При желании. Планировка — как у некоторых московских кафешек. По центру что-то вроде кухни, и от этой кухни по пещере, как лучики разбегаются каменные «столы», крытые металлом. Да-да, тем самым. Никогда не мечтал есть за золотым столом…
Помню, увидел первый раз — офигел.
Не пещера, а просто зал золотых алтарей. Полированное золото сияет как зеркало, такие же золотые пластинки вделаны в камень по стенам и потолку, причем так, что один лучик света просто расплескивается по залу, отражаясь несколько раз. Светло, красиво, просторно.
А в центре в клубах пара между раскаленными листами с выпекающимися тарелками и котлами (по размеру почти бассейнами!) с кипящей кашей ловко движутся драконьи тела и человеческие фигурки. Тонкая работа выполняется в человечьем облике, а там, где требуется сила и мощь, подключается драконий. Он же применяется и тогда, когда надо подбавить огоньку или вытащить что-то из этого огня.
— Что сегодня?
— Каша с бараниной, — вполне приветливо отзывается человек. Вроде как человек. Легкое движение руки — на полированный металл ложится очередная «тарелка», мелькает сверху драконья лапа с пудовым черпаком — в тарелку падает порция разваренной крупы с коричневыми кусочками, рядом материализуется широкий лист люппы, местного гигантского лопуха, с уложенными закусками, и все это вместе подталкивается к нам. — Здоровья!
— Спасибо!
Я отодвигаюсь, подтаскивая свой обед передней лапой — получившему еду желательно приняться за перекус как можно дальше от раздачи, чтоб дать место следующим. Так что обед получается довольно забавным — отхлебнул кашки, перебросился словами с соседом и отодвинулся на пару шагов, сдвигая тарелочку. И снова, и снова, и снова. Как танец какой-то. Пока не дойдешь до конца. Лепешка-тарелка скользит по полированному золоту легко и плавно, не выплескивая густую кашу, с листика одна за другой исчезают закуски — ими удобно зачерпывать еду. Не ложки, конечно, зато ложки нельзя съесть, а эти золотистые штучки, похожие на чипсы, мало того что съедобные, но еще и вкусные. Правда, есть надо аккуратно. Уронишь кусочек — подобрать уже не получится, магия, вплетенная в золото, моментально испаряет крошки, капельки и прочие посторонние предметы. Все, что не на листах люппы.
Над столовкой висит негромкий гул — все-таки любые говорящие существа, люди они или драконы, обожают поболтать за едой. Я машинально вслушиваюсь.
— …на втором горизонте грибы, похоже, опять мутировали. Уже третий пересев, удобрение чуть ли не по крупинке просеяли, а толку никакого — не грибы, а какие-то медузы со щупальцами. Сиреневыми.
— А на вкус?
— Не знаю. Ты шевелящееся ешь? Вот и мы не рискнули.
— …Рейиккен? А что там?
— Вельхо активизировались. Торговец просит повременить с закупками.
— Паршиво.
— ..Ну и он такой: если она увлекается людьми, сделаю ей свадебное предложение по традициям людей! А у людей, надо сказать, на этот счет интересные традиции…
— Слав, ты чего не ешь?
— Подожди… — мой сосед впился взглядом в говорящего. Крупный серебристый дракон со шрамом на шее вдохновенно размахивал крыльями:
— ..да, они те еще затейники! Невесте положено подарить кольцо…
— Чего?!
— Ага, представьте! Во-первых, невесте надо что-то белое… пламя лавы, забыл, как оно называется! Во-вторых, положено вместе с ней распить какое-то «шампанское», а на дно положить это самое колечко…
— На дно чего?
— Не знаю, может, бочки?
— Какой бочки?
— Ну с шампанским… хмельное такое вроде.
— Нет, люди все-таки психи…
«Шампанское»? Белое? Я скосил глаза на Славку — мой сосед изображал из себя статую, старательно пожирая глазами рассказчика. Кажется, я знаю, кто поделился с бедным женихом брачными традициями людей…
— Да это Харрс псих, если решил дарить невесте символ безвыходности!
— Чокнутый и влюбленный одно и тоже.
— Вы дослушайте сначала! Так вот, Харрс в лепешку расшибся, пока все нашел. Кольцо на шею сплавил сам, утопил его в бочке с хмельным. Белое это самое неизвестно что… а, вспомнил! Фата! Фату купил у какой-то людской старушки, еле нашел — она еще удивлялась, зачем господину ее саван?
— Во дурак…
— Но самая закавыка была в том, что перед невестой полагается пасть на колено…
— Он же ей ногу сломает!
— На свое колено, а не на ее! Так вот, пасть на колено и преподнести букет. В знак любви.
— Ага… — глубокомысленно пробормотала компания, силясь, видимо, понять, в чем суть. — И что она?
— Сначала все нормально шло. Бочонок любительница людей, правда, в одиночку не одолела — наш влюбленный ей помог.
— Отравление? — понимающе фыркает чей-то голос.
— Ну а то! Мы ж не люди, хмельное в такие количествах глушить! Правда, после бочонка женишок тоже спутал, на чье колено должен падать. Поэтому к отравлению хмельным быстро добавился ушиб лапы невесты, отдавленный хвост жениха и синяк на крыле у него же. Но несмотря на это, жених был исполнен решимости доблестно выполнить весь брачный ритуал человеков до конца. Из бочонка достали колечко, невеста, посомневавшись, нацепила его на шею… не вполне уверенными лапами, так что в список травм добавилась защемленная кожа и слегка помятая чешуя.
— Влюбленные бывают редкими м-м-м…
— А затем на корону кое-как нацепили платье-саван…
— Дай догадаюсь! Сломанные зубцы короны?
— Нет, всего лишь ушиб головы.
— Уже хорошо.
— Но самое интересное случилось, когда дошло до букета.
— Там-то что могло быть не так?
— О-о… ну, начнем с того, что при поднесении никто ни на кого не наступил, не ушиб и не сломал. Кроме того, невеста малость подустала от брачных традиций людей (полагаю, что теперь она любит людей куда меньше, чем раньше) и встретила последнее проявление любви облегченным вздохом.
— Иииии? — компашка с интересом предвкушала что-то интересное.
Рассказчик не обманул ожиданий.
— Дело в том, что Харрш не сорвал этот букет. Сейчас же зима, где взять в горах цветы? Он решил купить их у людей. Что именно он там плел торговцу, неизвестно, полагаю, что речь шла о драгоценности, редкости и неповторимости момента. А может, наш влюбленный просто не к тому торговцу пришел? Короче, букет ему продали, он старательно преподнес его невесте, а та, счастливая, что испытания наконец закончились, дохнула на него…
— Только не говори, что это была глюшь-трава!
— Не говорю. Вы сами догадались. Невеста дохнула на нее огоньком, та затлела. Букетик был немаленький, Харрс у нас душа щедрая, подарил целый стожок. Комнатка у невесты маленькая… продолжать?
— Погоди-ка… это из-за этого был сегодня переполох по всей Восточной ветви? Вулканная тревога, обвал над третьим мховником, карантин едва не объявили?
— Именно. Наших влюбленных потянуло на подвиги. Невесте, видишь ли, померещилось, что она уже замужем и уже мать, а датчик вулканической активности — ее яйцо. Так что она на него уселась и принялась греть как умела…
— Да уж. Согрела. До сих пор остужают…
— А обвал? Хорошо, что в мховнике никого не было!
— А это уже жених. Он до сих пор убежден, что героически дрался, спасая возлюбленную…
— С кем?
— Все, что он помнит, что у них были фиолетовые щупальца. Эрхо, он с вашими мутировавшими грибами случайно не встречался? Нет? В общем, сейчас любители экзотических традиций лежат у нас и лечат в общей сложности два перелома, семь ушибов и двойное отравление — хвала Пламени, легкое…
Славка принимается за еду только тогда, когда веселая компания отваливает от стола и, продолжая обсуждать странные человеческие традиции, исчезает в коридоре.
…когда на столе остаются только эти листья, я со вздохом спихиваю их в корзинку. По золоту задумчиво пробежали-погасли искорки, и после секундной паузы материализуется синее «яблочко». Десерт. Но я не успеваю за него приняться.
— Сссслава! Махххсим! — возникший Бережитель лучится добродушием, но аппетит отбивает начисто. — Кушаете? Молодцы. Покушали? Отлично! К Старшим пройдите. Вас приглашают! Я провожу…
Вот и пообедали.