Не пеняй на судьбу, юный мой друг,
Каждый сам выбирает путь свой и круг,
Все дороги открыты на шаре земном:
Кто-то жёрновом станет, а кто-то зерном.
Лышко Лютенвальд
Саша открыл дверь своим ключом — знаком особой милости дома Штрудофф, такие ключи у были всех близких друзей и у таких, как он. Зашёл в прихожую, положил на трюмо диск. Маленький мальчик, живущий в глубине его души, будто дёрнул его за рукав и предложил: «Давай убежим?» Он вздохнул: за всё в этом мире надо платить и от этого убежать не получится. Повесил пальто, сел на пуфик, обитый золотистым флоком. Ему показалось, что он провалился в прошлое лет эдак на пятнадцать, и сейчас Илана выпорхнет из кухни, принеся с собой запах выпечки:
– Ой, Саша, приветики! Ты как раз к чаю.
Он вздохнул ещё раз, снял ботинки. Потоптался около зеркала, пытаясь пригладить заметно поредевшие вихры. С той стороны на него смотрел узкоплечий кандидат наук, очкарик с грустным взглядом и чуть виноватой улыбкой. Он и его двойник из Зазеркалья взяли по диску и отправились в противоположные стороны.
Из кабинета послышался мужской голос:
– Саша, здравствуй, проходи.
Учёный открыл дверь и вошёл в длинную комнату. Вкус у хозяина кабинета был странным: бархатистые тёмно-зелёные стены и такой же потолок, на ковёр с плотным ворсом цвета кофейной гущи, тяжёлые, будто сотканные из бурых водорослей, шторы. На стенах висели фотографии, сделанные Иланой, в основном пейзажи Дара, а так же вышитое ей пано: Иггдрасиль с сопутствующими персонажами — подарок сыну на совершеннолетие. Сам хозяин кабинета, юноша в строгом костюме сидел перед окном за тёмно-коричневым столом. У стены стоял старинный книжный шкаф, на торце которого висел предмет зависти многих музыкантов – «Кремона», гитара, пережившая приход Сумерек. Саша подошёл ближе, юноша поднялся и пожал ему руку.
– Здравствуй, Ясень. Не заставил ждать?
– Нет, что ты, я сам только что пришёл, даже переодеться не успел.
– Вот, – протянул он диск.
– Давай посмотрим.
На экране появился Саша. Он сидел за столом, на котором лежала уже успевшая наделать шума книга Златы Залевска. В руках он без конца вертел карандаш.
– Здравствуйте! Сегодня я прочёл книгу некой пани Залевска «За тридяветь», – он запнулся. – «За тридевять земель». И поэтому, как коллега и близкий друг людей, о которых идёт речь в этом, не побоюсь этого слова, художественном произведении, хочу сделать заявление для прессы. Меня глубоко возмутило перевирание и подтасовывание фактов, очернение имён прекрасных учёных и, в конце концов, просто честных людей, которые не жалели сил для исследования и осваивания территорий Дара.
Он открыл книгу на первой странице.
– Пани Залевска пишет во вступении, что основой для её работы стали в том числе и мемуары Василика Свартмеля. В это я готов поверить, ибо Василик действително писал мемуары, я лично видел эти записи. Читаем дальше, цитирую: «С Иминай Вынтэнэ мы впервые встретились на похоронах профессора Свартмэля». Между прочим Иминай Вынтэнэ, после того как вышла замуж почти двадцать лет назад, носила фамилию Свартмель. И уже несколько месяцев находиться в экспедиции, по возвращении из которой её ждёт сокрушительная весть о смерти её мужа. Не знаю, с кем разговаривала пана Залевски, но либо это какая-то путанница, либо чья-то злая шутка.
Он глотнул воды, поставил стакан и продолжил:
– Не берусь судить о художественных достоинствах этой, с позволения сказать, фантастики, но давайте посмотрим на текст объективно. Илана Поленз — биолог, прошедший не один десяток экспедиций, прекрасный стрелок, человек с крепкой нервной системой и ясной головой. Я лично могу припомнить с десяток забросок в Дар, где мы жили бок о бок по месяцу, а то и больше. В книге это истеричная девица, которая в ЭКСПЕДИЦИЮ! Берёт с собой ЧЕМОДАН кружевного белья. Вацлав — простой пилот-механик, который понятия не имеет о составлении карт, вдруг оказывается начальником картографической экспедиции, которую снаряжает Университет, а Василик — светило науки, ведёт себя как… Просто слов не хватает.
Он перевёл дух и закончил:
– В целом, я надеюсь, что пани Залевска возьмётся за ум и соскребёт остатки совести, изымет тираж и принесёт извинения родственникам людей, о которых взялась писать.
Экран почернел. Ясень сидел, задумавшись. Саша топтался рядом. В конце концов, юноша изрёк:
– Хорошо, – потом добавил: – Молодец, Саша, постарался. Можешь отправлять на телевидение. Кстати, как твоя внучка?
Саша потёр грудь – кольнуло сердце.
– Всё хорошо, растёт.
– Ну, давай, до встречи.
Саша вышел из дома и поплёлся к себе. Его опять втянули в непонятную авантюру в качестве мальчика для битья. Он вспомнил лица оголтелой четвёрки: Иминай и Василика Свартмель, Иланы и Клима Штрудофф, – тех, с кем судьба связала его крепкими, как нити кокона, узами. Перед глазами встало обезображенное шрамами лицо Вацлава, точнее, того, кто долгие годы жил по документам погибшего в далёком 2892 году пилота Дербентского Университета, собственно настоящего Вацлава Сибенича он никогда не видел. Да и смерть профессора Свартмеля была лишь очередной мистификацией. Саша так и не разобрался до конца, кто же они такие: суперлюди или генные гибриды, – были они посланниками неба или спутниками господина с петушиным пером. Он надеялся, что вся четвёрка собралась в Загорье около таинственной Двери. Что это такое — он не знал, да и не хотел знать, жизнь и так взвалила на него тяжкую обязанность — прикрывать тылы уходящим тайнам.
Он усмехнулся, Злата Залевски (наверняка приятная девушка с хорошей фигурой) на самом деле уверена, что ей в руки попали подлинники документов, отражающих страшную правду. И писала она, скорее всего, с мыслью, что откроет глаза обществу. Да, мемуары Свартмеля действительно существуют, только лежат они в столе у Ясеня Штрудоффа, и, если и будут опубликованы, то не в этом тысячелетии. В общем-то, на каком дереве созрела чудная посылка, содержащей кипу бумаг, по которой писала свою книгу Злата, он тоже не сомневался. Саша пожалел бедную девушку, которая оказалась такой же пешкой, как и он, в игре таинственных сил, уходящих корнями в прошлое Дара.
«А что, – подумал он, – может, мне тоже мемуарами заняться. Хоть какой-то значимый след в истории оставлю. Ух, тогда все они за моей рукописью охотиться начнут!» – он зло усмехнулся, а потом увидел, как тени от веток сложились в добрую улыбку Иминай, которой он был обязан жизнью своей жены, своих детей, а теперь и внуков. Саша сгорбился и пошёл домой.
Автор публикации
