DEX’ы встали рано, и на рассвете Змей был уже на капище. В этот раз Змей взял с собой Ворона, чтобы он не боялся, оставшись в доме в одиночестве. Фрол улетел на скутере в поселок – помогать на огороде Снежане Олеговне, и заодно узнать о пропуске на привоз киборгов.
— …вот это идолы богов. Я должен делать, как здешние люди делают. Сейчас разведём огонь и принесём требы… можно грибы или ягоды… или цветы с листьями.
— И встретим рассвет здесь! – радостно продолжил Ворон. – Красиво будет. А… как этот остров называется?
— На карте только номера. На котором мы живем — Первый, этот Второй, а тот — Третий. Как у киборгов в армии… — и Змей, до того радостный, помрачнел, что-то вспомнив.
— Ты был в армии?
— Был… кличка была Пятый… потом уже прозвали Горынычем… а потом Змеем.
— А теперь ещё и Слава! – не унимался Ворон. — А как этот остров называется? Второй? А давай назовём его сами? Каменный остров! Сколько камней здесь много. А… тот остров будет Ягодный.
— А наш… ну, тот, где мы живем?
— Пусть будет… Домашний! Раз уж дом на нем стоит.
— Как на карте отмечать станем? – возразил Змей. – На карте нельзя самовольно изменения вносить.
— А надо? Сами будем знать… и эти островки назвать надо.
— Придумаешь если… то назовём.
После обряда принесения требы – правильно или нет, но от всей души – оба киборга отправились на соседний, теперь уже Ягодный, остров за смородиной. Собирали с того конца острова, который дальше от деревни – не только встречаться с местными, но и показываться им не хотелось никому. Змей сплел пару небольших корзин, и Ворон быстро наполнил обе.
— Теперь домой… пора звонить хозяйке.
***
Сходить бы на капище… требы принести… только где оно? Как его найти и как добраться?
Нина посмотрела на стоящие на полке в гостиной фигурки, когда-то по случаю купленные в лавке, сделанные из дерева – хорошие сувениры, и подарить можно кому-нибудь… боги! Есть вы или нет вас? Как узнать? Кого спросить?
Род, Сварог, Перун, Велес, Макошь и Лада с Лелей.
Род, породивший всё на свете… и людей и остальных богов.
Сварог… и Сварожичи – Перун и Велес… сводные братья. Какая-то тёмная история была… Нина открыла справочник… да, всё так и написано…
Велес похитил жену Перуна прекрасную Диву-Додолу прямо во время их свадьбы, и Дива-Додола родила от Велеса сына Ярилу – солнечного бога плодородия. Перун и Велес бились три дня, после чего Перун вернул жену, а Велеса изгнали из рая Ирия. Странная сказка… а сказка ли?
Во время грозы сначала является Перун с молниями и проливается дождь на леса и поля – владения Велеса, потом появляется Дива-Додола в радуге, соединяя небо и землю, потом — Ярило-солнце в небе… так и есть.
Если есть боги… пусть дадут благополучно слетать за киборгами Степану и Райво! Надо… надо узнать, есть ли где капище… и принести всё-таки требы…
С такими мыслями Нина выпила кофе и отправилась на работу.
***
Главврач вошёл в ординаторскую, осмотрел киборга – и обнаружив ещё несколько травм, дал ему ещё полсуток для полного восстановления и разрешил дополнительную банку кормосмеси.
— Будем списывать… ему и так уже семь с половиной лет… пора нового заказывать… на обмен, – сказал он дежурной старшей мед сестре, – подготовьте на него документы…
— Как… списать? Он же… исправный! – удивилась Илона. – Ещё может работать… просто он устал очень! Отдохнёт и снова может работать…
— Интерн Кальман, я свои решения не меняю и менять не собираюсь. Вы сможете доверять этому киберу после вчерашнего? А если он действительно… не тот скальпель подаст? Или не тот укол сделает?
— Тогда… продайте! – и уже тише: – мне тогда… я его куплю.
Главврач уставился на Илону с удивлением:
— Вам-то он зачем? Я бы ещё понял, если бы девушка купила Irien’а… или DEX’а. Но покупать подержанного Mary… это уже явный перебор! Где он жить-то будет? Сами где живете? В общежитии?
— А если… найду, куда его поселить? Продадите? Я займу денег… или кредит возьму.
— Тогда и поговорим. Я пошел на повторный обход.
— Подождите! Пару минут… — и стала набирать номер Нины, – я сейчас… спрошу.
— Ну… подожду тогда…
***
Придя в музей, Нина первым делом написала заявление на день за свой счет – отпуск в этом году уже закончился, а до следующего ещё дожить надо – чтобы в среду… да, в среду девятого сентября… лететь в Янтарный за киборгами. После небольшого спора («Нина Павловна! У нас же открытие выставки в среду! Неужели не интересно?» — «Открытием же просветители занимаются… я потом видео посмотрю… а для массовки киборги есть…») директор заявление всё-таки подписал. Осталось только найти и уговорить кого-нибудь, кто помог бы ей перевезти киборгов из космопорта домой.
Может быть, попросить Фому? Позвонила и спросила, не слишком ли он занят, сможет ли слетать с ней в стольный город. Он озадачился… но после согласился. А узнав подробнее, куда и за кем надо лететь, посоветовал Нине арендовать небольшой флайеробус мест на десять-двенадцать с пилотом-андроидом. И даже подсказал, в какой транспортной фирме это удобнее сделать.
***
Звонок Нина приняла через четверть часа после прихода в кабинет. Удивленно узнала Илону:
— День добрый… что-то случилось?
— Да… случилось! Тут… тут… киборга списать хотят! Вот… это наш главный врач… Игорь Валерьевич…
— День добрый! – Нина разглядела сидящего за столом мужчину. – Что с киборгом? И… это срочно?
Мужчина усмехнулся:
— Разрешите представиться. Игорь Валерьевич Борзов. Я… Вас где-то видел… мы вроде не встречались ранее?
— Может, и встречались. Я Нина Павловна. Сомова. Вряд ли мы знакомы. Давайте вернёмся к киборгу. Что с ним?
— Вот он, смотрите. Саня, иди сюда.
Перед экраном возник белобрысый парень лет двадцати четырех, в форме медбрата и почему-то босой.
— Семь с половиной… почти восемь лет, санитар… функциональность… Саня, сколько?
И Mary в очередной раз выдал отчет о состоянии. Нина на пару секунд задумалась – ещё один киборг вроде и ни к чему, но этот киборг имеет медицинскую программу, к тому же Илона его защищает, и это перевесило – и решительно сказала:
— Вы решили его продать… как я понимаю, раз он уже в возрасте. Я покупаю его… сколько Вы за него хотите? Прямо сейчас.
— Я хотел его сдать в офис DEX-компани для обмена на нового киборга… — честно сказал главврач, — но… если Вы готовы… его купить, и прямо сейчас… пять тысяч.
— Да Вы что! Он новый столько стоил! А сейчас он травмирован… — и Илона притихла под взглядом своего начальника, – не стоит он столько… я могу под зарплату… но мне его поселить некуда…
— Я поняла тебя. В моем доме есть место. Деньги… не главное в жизни… хотя без них плохо. Купим… но… сейчас у меня нет столько денег… сейчас могу выплатить треть, остальное с зарплаты… помесячно… ты напишешь заявление или мне это сделать?
— Я… — замялась Илона, – сейчас… но он…
— Сильно повреждён, не так ли? Ты на работе или в свой выходной вышла? Я примерно через два с половиной часа буду дома… привези его, пообедаешь у меня, такси тебе я оплачу. Игорь Валерьевич, оформляйте киборга… мы его покупаем.
— Хорошо… если так, – ответил главврач, – тогда… три с половиной тысячи… с учётом повреждений и возраста… но заберёте сегодня.
— Спасибо-спасибо, Игорь Валерьевич! Нина Павловна, спасибо! Я приеду!
— Жду. До встречи.
***
Перед полуднем на остров прилетел Фрол на скутере, и сразу заявил Змею, который развешивал в коптильне рыбу:
— День добрый! Снежана Олеговна отпустила только на четыре часа… печь не затапливали ещё, надеюсь? Будем обжигать игрушки и посуду… покажу, как в русской печи это делать. Заодно привёз от неё пирогов немного к чаю… сметаны и творога… и вот хлеба каравай.
— День… добрый! Проходи… мог бы и предупредить… я уже на острова собирался, проведать… что да как. Вот только с этой рыбой закончу. Ворон с курами возится… обедать рано… давай показывай, что делать… Ворон! Иди домой… обжигать будем.
Irien радостно схватил корзинку у Фрола:
— Здорово! Я тогда сырников сделаю! С лимоном, шоколадом и мёдом… к чаю. Вкусно будет. Проходи… а что надо делать?
***
Пришлось на обед лететь домой, хоть и не собиралась. Взяла Васю с собой на всякий случай – неизвестно, в каком состоянии будет этот Mary, может, придётся в дом на руках заносить.
У калитки уже маячили две фигуры – мужская и женская. Вероятно, Илона и этот киборг.
Как только флайер опустился перед домом, и Нина из него вышла, Вася открыл калитку и впустил гостей:
— День добрый! Проходите в дом.
— Здравствуйте… – девушка от неожиданности даже застыла, а её спутник, среднего роста тощий белобрысый парень в медицинской форме, попытался закрыть её собой.
Конечно, Mary DEX’у не соперник, но Нина оценила саму попытку Mary прикрыть хозяйку от DEX’а, и подозвала Васю, чтобы не нервировать гостя ещё больше.
— Илона, это Вася, DEX, я его с работы привезла, – спокойно сказала Нина, – он не опасен, у него просто ИЛ-ка суперкрутая. Но… ты его наверняка помнишь, видела в кабинете у меня.
— А совсем как человек! – восхитилась успокоившаяся девушка. – День добрый.
— Лучшая похвала программисту, как говорит Райво… — и Нина пояснила: — это программер музейный. Проходите в дом.
***
— Фрол, тут сомы водятся? Они ведь не под охраной… а почему?
— Да потому, что не поймать… в смысле человеку одному не поймать. И даже двоим не поймать. Рыба донная, местная и всеядная. Сомом назван просто потому, что похож вроде на земного. Но намного крупнее… тёмно-зелёный в коричневых полосах. Да и мясо у него… на любителя… тёмное. С душком. Но очень калорийное. Только киборгов кормить.
— А ловить придётся… — абсолютно спокойно и серьёзно проговорил Змей, — и срочно.
— Ты совсем ненормальный? – возмутился Фрол. — Бракованный не только на весь процессор! Вода ледяная, глубина от тридцати до пятидесяти метров… но, если в гидрокостюме и с аквалангом, то почему бы не попробовать.
— Здесь нет акваланга. Не положено егерю… я острова охраняю, а не рыбу… хотя и рыбу тоже. С поверхности воды, могу засечь, кто сети кидает.
— Но ты же не рыбнадзор! Это они всех своих киборгов аквалангами обеспечивают… сутками на воде дежурят, когда рыба на нерест идёт. А то и в воде на глубине рыбаков встречают.
— А глубина местами до ста двадцати… я это знаю. Но сома ловить придётся… без аквалангов и почти голыми.
Змей дал Фролу просмотреть запись разговора с хозяйкой. Фрол замолчал, раздумывая. И после нескольких минут молчания спросил:
— Оно тебе надо?
— Надо. И именно мне, – уверенно заявил Змей. — Я слово дал. И я его сдержу. Хозяйке нужно копчёное мясо сома. За него привезут битых армейских киборгов… на остров. Будут охранять Irien’ов, собирающих жемчуг… да и другое занятие найдётся.
— Тогда будем ловить… но гидрокостюм всё же нужен. Скажи ей… а то нырять полуголому на глубину… как-то не очень хочется… а там намного холоднее, чем у поверхности. Эта рыбина массой почти полтонны, может быть, и больше… в последний раз сома вылавливали в Белом озере года полтора назад. Бригадой людей с двумя киберами… их потом еле отогрели.
— Значит, это возможно. Вот уедешь и пойду нырять.
— Ну уж нет… вместе нырять будем. Обжиг закончится минут через десять… наносим воды в баню. Ворон истопит, покажу, как… а мы поныряем. Нож возьми побольше.
— Ладно.
***
В доме Нина пригласила гостей пройти на кухню и включила чайник. Надо Илону накормить обедом… а у самой ничего не сварено. Но… здесь есть наверняка умеющий готовить киборг.
— Илона, у него имя есть?
— Да… Саня. Это уменьшительное от слова «санитар». Он у нас санитар… то есть… медбрат. Саня, второй уровень управления Нине Павловне… это ничего, если только второй?
— Саня, значит. Нормально, вполне достаточно. Только ты… как лицо с первым уровнем, подтверди то, что я сейчас прикажу. Саня, ты готовить умеешь? Приготовь быстро что-нибудь сытное из того, что есть в шкафу и в холодильнике. На четверых.
Парень перевёл взгляд на Илону, она приказ подтвердила – и принялся за работу.
Нина даже не представляла, что кто-то может готовить с такой скоростью! Суп сварить он и не успел бы – и не стал. Но сырники приготовил изумительно быстро!
И отошёл в сторону.
— Саня, садись за стол с нами. Вася, достань мёд и варенье… знаешь, где. И чашки доставай… будем чай пить все вместе.
Саня впервые в своей жизни сидел за столом с людьми и с DEX’ом, который вёл себя совершенно неправильно! – как человек! Это было странно, непривычно… но очень приятно. Mary молча пил чай – почти сироп, так как Вася положил в чашку Сани пять ложек мёда – и молча брал разрешённые сырники и найденные Васей в шкафу полузасохшие пряники. И слушал обеих хозяек.
— …а жить он сможет вот в этой комнате, бывший кабинет… его ребята отремонтировали… Саня, сможешь содержать дом в порядке? В смысле… готовить-убирать-мыть?
— Необходимые программы имеются, – только и сказал Саня.
— Ну, тогда оставайся… а нам пора на работу. Вася, останься с Саней до моего возвращения, покажи ему всё… а если понадобишься, вызову. Илона, я подвезу тебя… и сразу оплачу покупку… пока у меня есть деньги. Пойдём.
— Спасибо! Пора. Саня, я буду приходить к тебе. Можно?
— Да, конечно. Вася, охраняй. Саня, отдыхай. И сырники можно доесть. А пряники даже нужно доесть.
И обе вышли из дома.
Двое охранников застыли, увидев начальство не при исполнении, и, вежливо улыбаясь: «работа — есть работа, а мы не причем», — протянули руки металлисту.
— С этими — порядок. — Кивнул Рэни. Охранники так и стояли с застывшими улыбками идиотов.
— А она тяжелее, чем я думал! — кряхтя, вылезал из-под обездвиженного тела Хас.
— Откуда узнал про артефакт? — Себастьян, не тратя времени даром, стаскивал с магички кольца, браслеты и бусы — кто ж ее знает, какие там свойства у древней в рукаве и других местах.
На столе выросла хорошая такая кучка. Изумруд, снятый с шеи последним, поблескивал недоброй синей искрой. Себастьян ухмыльнулся.
— Почему тебя не берет вся эта дрянь, которая реагирует на прикосновение? — Рени стоял у стены, изучая дверку магического сейфа и пощипывал пальцем свой подбородок в задумчивости.
— Так оно меня не касается. — Подмигнул лис и вздыбил шерсть на лапе, с закатанным по локоть рукавом. — Потому и Аманду в напарницы дали: кому, как не мне, на ее обаяние не вестись. Поторопимся, парни, она там, наверное, уже полбазы вынесла.
— А с этой чего? — Хас, с сомнением, поглядел на распластанное тело и на притихшее в углу за столом кресло.
— Артефакт работает два часа, надо к Шарэлю напрямую, и они тут сами зачистят. Пойдемте Аманду найдем. Рэни, чего с порталом?
— Открыт. — Менталист показал пальцем на третьего охранника, стоящего на стыке материи ногой и не дающего порталу сомкнуться.
— А дальше? — лис с сомнением поглядел на будущее тело, все-таки, братец не отличался жалостью к врагам. — Как они обратно возвращались?
— Нам налево, там разберемся. — Рэни щелкнул пальцами, и охранник, скорчивший лицо от боли, снова встал на место, безэмоциональной куклой.
— Зачем ты так? — Хас заглянул властителю умов и жизней в глаза: есть ли там осознание поступка, или все это лишь забава?
— Мы же хотим, чтобы их нашли? — ответ был безукоризненно логичен. Нужный коридор нашли без проблем. Там был древний, покрытый паутиной и плесенью тупик.
— А он не сильно-то ей доверяет… — загадочно улыбнулся Рэни. — Придется в обход.
— Бастро, а у тебя есть еще колечко со змеей? — Хас стоял, надвинув на левый глаз двойное увеличительное стекло, — я же видел потайной карман.
— Адепт Зорпин, ты понимаешь, что тебя именно за это из академии выгнали? — Себастьян ухмыльнулся, доставая из полы плаща заветную змейку, — Сделаешь отмычку?
— А то, — еще огонька бы. Рэни, а ты подержи вот здесь, да не дыши ты с таким интересом, сейчас натворим чего-нибудь…
Портал открывался нестабильно и рывками. Сначала зернистой крапинкой показался светлый каменный пол лабораторий в крыле преподавателей академии. Затем почти водяной рябью дрогнули, проявившись, бежевые стены с драпированными шторами на окнах. Хас, держа кольцо, как бомбу, готовую вот-вот взорваться, мотнул головой, призывая друзей идти первыми. Рэни, с сомнением, ткнул камушек ногой. Камень тотчас же, соприкоснувшись с границей портала, разлетелся мелкой серой пылью.
— Значит, переферийное. Спасибо! — коротышка снова склонился своим увеличительным стеклом к кольцу и что-то перепаял. Во второй раз реальность загрузилась почти сразу, но была какого-то странного синеватого оттенка. Друзья выразительно поглядели на изобретателя.
— Так отмычка же, — пожал плечами так и не зачисленный адепт и пошел первым.
Коридор академического крыла для преподавателей встретил их тишиной и пустотой. Магистры жили уединенно, используя искривление пространства, и пряча в своих небольших учительских апартаментах целые замки с подвалами, библиотеками и кучей комнат. Поэтому, друзья не сильно обрадовались. С другой стороны, табличка с конкретной фамилией была прямо перед глазами: «Магистр демонологии профессор Сорренж».
— Может, и эту отмычкой? — Себастьян был обеспокоен. Он ожидал увидеть напарницу в толпе поклонников, идущую спасать друзей, а не за тихой закрытой дверью подозрительного преподавателя.
— Лучше постучать. — Рэни встал перед дверью, не давая вломиться, чем заслужил недобрый взгляд. Легкое сканирование эмоций — полезный навык, когда он в твоих закромах.
После стука открыли не сразу. Профессор Сорренж, одетый в восточный халат с поясом и полным отсутствием пуговиц, показался в темной открывшейся щели.
— Вы по какому вопросу? — глаза щурились, привыкая к яркому свету после тьмы кабинета.
Разношерстная, в прямом смысле, компания ворвалась, не дожидаясь ответов, и увидела в одной из комнат на полу огненный круг. Внутри него стоял кубок, судя по запаху, с кровью какого-то животного, а над этим кубком парила нагая рыжая девушка.
А я еще думала, что этот мир – сказка. Ага, как бы не так. Тут водятся совсем не сказочные разбойники, и по голове от них достается совсем не по-сказочному! А еще тут водится стража… и (только по секрету, ладно?) дракон самец. Посмотрим…
Я даже не поняла сначала, что это такое. Просто резко стало холодно, а когда я попробовала прижаться к Рику, шкура сползла совсем, и руку что-то ударило. Больно…
— Какого черта?
— Охренеть, — ответил мне незнакомый голос. Кто ж это? Не рассмотреть — факел у самого лица. Они что, совсем? Волосы подпалят! Эй!
— Оп-па…
— Вот это подарочек… Слышь, шаман, за такое мы тебе даже твою шкуру оставим…
И кто-то больно ухватил меня за руки. Эй, ничего ж себе! Это кто посмел?.. Ну вы влипли! Но когда факел отодвинули, я поняла, что влипла именно я.
…Их было трое.
И вид был — как у орков из ролевушки по ВК. Оружия навешано — прямо склад металлолома, а от рож даже обезьяна шарахнется и с трясучкой до конца жизни останется.
Если только встречу переживет! Рик, где Рик?
Вот! Чем это его так?.. Ой мамочки… это что, кровь?
— Слышь, шаман, это настоящая или ты какую-нибудь лягушку переколдовал в красотку?
— Эй, цыпа, открой ротик, квакни чего-нибудь.
— Да какая разница! Главное, что на ощупь настоящая! — и это пугало протянуло ко мне лапы!
Ах вы, уроды! Козлы! Помесь макаки и бомжа! Ах вы…
И меня… вы представляете… меня! Ударили…
Госпожа… госпожа… эй…
Голос долбил прямо по голове, и я кое-как разлепила ресницы. Передо мной маячило чье-то лицо… ой блин, голова болит как… Я че, пила? Когда? С кем? Где? Хочу Алка зельцеру…
— Госпожа… ну же… — снова послышался надоевший шепот…
Вот пристал!
Я кое-как прищурилась, чтоб понять, какая скотина меня будит — горничная или таки папа (послать — не послать…) и увидела, что лицо это — череп.
Я не заорала только потому, что голос пропал. Начисто. И не удрала, потому что ноги не шли… держало их что-то, что ли? Только дернулась так, что кого-то головой боднула.
— Госпожа! — обрадовался этот «кто-то» за моей спиной. — Вы очнулись!… Только тихо…
— Рик?
— Тихо, прошу…
— Рик, какого черта? — я вспомнила все и сразу. Другой мир. Шаман. Сказочная ночь. Три отморозка, мать их так! Это избушка Рика, с его черепами и травами… А как я… А, вон они, гоблины эти, в сундуке копаются и под полом… Значит, сюда притащили. — Ты ж колдун, преврати их в кого-нибудь! Или колдани!
— Не могу!
— Как не можешь?!
— Я б смог, если б не ты! — вырвалось у блондина, — Объяснял же тебе… Да и руки сломаны… Слушай, ты можешь спастись! И привести солдат. Эти трое из шайки Гар-Иттена, запомнишь?
— Как?
— Черного вепря! Молчи и слушай, ду… госпожа… Полетишь за озеро, к замку… Скажешь, я послал. Скажешь, шайка готовится напасть на деревню… поняла?
— Полетишь? — только и смогла ляпнуть я…
— Да! Ты только…
Но я не дослушала. Над головой кто-то заржал — ясно, гоблины уже пограбили все, что могли, и вернулись к нам.
— Прям голубки! — урод потолще напялил на грудь целую связку каких-то бус, — Гляньте, а?
— Я б сам с ней… того… поголубился б… — вставил самый молодой урод.
— Слыш, лапы придержи! Договорились же! Вепрю в подарок отнесем! — третий чего-то жевал и урод был тот еще…
— Ну а хоть того… потрогать… а?
— Ты дотрогаешься…
— Давайте лучше колдуна потрогаем! Ножиком-веревочкой…Быть не может, чтоб этот предсказатель золотишка не припрятал нигде.
— Да наверняка у него что-то есть! Где селяне держат денежку? Или у старосты, или у шамана. А девка посмотрит, что со строптивцами бывает…
Это было как в кино. Злобные уроды. Плен… Красивый парень, который должен расшвырять всех и спасти девушку. Ну, меня…
Правда же? Там ведь так и бывает.
Только это было не кино. И руки у шамана сломаны по-настоящему. И голос бандита, который спрашивал, что шаману меньше нужно — пальцы или ухо — настоящий и противный… А папиных телохранителей рядом нет.
Нам никто не поможет.
И это из-за меня… Рик ведь говорил, что не должен… Дура-а-а! Идиотка!
— Гони монету, ты!
Я успела услышать один стон.
Тихий.
Ах вы, уроды!
И у меня сорвало крышу.
В глазах потемнело, волосы зашевелились… с треском лопнули веревки на руках.
Избушка стала тесной, стенки стукнулись о мои бока и рассыпались, во все стороны покатились стеклянные банки… Дико заорали совы, дремавшие под потолком. Все рушилось, в воздухе было не продохнуть от пыли. Но между моими лапами, под защитой склоненной шеи сжались, нетронутые развалом, четыре фигурки.
Я стряхнула с головы крышу и улыбнулась. Во все восемьдесят зубов.
— Поговорим, уроды?
Я была так зла, что если кто-нибудь, хоть кто-то, попробовал вякнуть, я бы таки его куснула. Ну не соображала совсем от злости! Плевать, что противно! Главное — цапнуть, чтоб навек запомнил!
Уроды!
Придурки!
Гоблины тупорылые!
Чтоб вам розовые мокрицы в штаны заползли!
— Ну?
Гоблины икнули.
— Ну?
Честное слово, я не хотела!
Да не собиралась я ничего жечь, правда! Но эти кретины так шустро рванули в разные стороны, что я не поймала никого. И, конечно… Нет, вы что делаете, когда досада берет? Ну и я плюнула…Учитель этикета так и не смог из меня выбить эту привычку …
По бандюкам не попала — ну их же трое, и мельтешат, как продавщицы в бутиках… зато попала по развалинам избушки… Она так красиво полыхнула, что Рик еле успел выйти… Ну, в смысле, я его вынесла. В зубах. Нет, я осторожно! Ну я ж не виновата, что под ноги все время какие-то бревна попадались?
Между прочим, на хвост падать больно…
— ***! — высказался Рик… — Брыхда… кастуча-я-а…
— Чего? — я постаралась поддержать разговор, раздумывая, что сейчас шаман как раз подходит мне по цвету — зелененький такой… Тьфу… Тьфу, тьфу-тьфу! Что ж у него куртка такая невкусная… И рвется как колготки! — Что?
Рик открыл глаза. Темные такие…
— Иди на…
— Куда?
— За озеро, — выдохнул шаман, — За стражей… К замку!
— Зачем?
Вместо ответа шаман прошипел что-то непонятное.
— Эй, погромче можно?
Рик замолк. Ой… кажется, ему очень больно — даже глаза опять закрыл. И весь трясется.
— Хорошо! Хорошо, не нервничай, я счас сгоняю! Делов-то… Только посиди тихонько, — забормотала я, потому что… ну, жалко его стало. Он смотрелся так, словно вот-вот отрубится. Позову я ему эту стражу, трудно, что ли? Надо будет — в зубах притащу. Нет, в зубах — это слишком. На спину посажу. Хоть парочку.
Взлетать с ровного места трудней, чем с обрыва, и я пока прыгала, все головешки раскидала по этой полянке… А главное, все зря! Только встала на крыло, на поляну вылетела куча народу на лошадях, и я срочно села обратно. Ну, Рика спасать. А что?
Что мое, то мое, и лапы не тяните, не отдам!
Плюхнулась рядом (опять хвостом по головешке попала!), только пасть раскрыла пугануть этих, как шаман рехнулся.
Вскочил, прыгнул — чуть под ногу мне не попал — и заорал так, что у меня в ухе как мини-плейер включился.
— Стой! Стой, это не те, это стража, стража!
Стража? Вот это?
Да-а… Ну и отличи их от бандюков. Только что прикид получше, у офицера даже эти были… как их… маты? Не, латы. А рожи ну в точности как те, что вломились в шаману в избушку, чтоб им той птичке попасться, из леса. Если хоть немножко повезет, она их за червяков примет. Ну и того… включит в меню.
Я тряхнула головой. В ухе еще звенело. Во голос у Рика, а?
— Это точно стража?
— Да. Сейчас они подъедут, увидишь. Только не дыши на них.
Стоп! Че-че он счас сказал?! Ах ты… Дирол тебе вместе с Орбитом в… Я наклонила голову:
— Что-о? Намекаешь на то, что у меня несвежее дыха…
— Огнем не дыши, а? — попросил шаман.
А… это он вот про что. Тогда ничего. Ну и ладно, значит, все нормально. Можно передохнуть.
— Отлично! Значит, все хорошо кончилось?
Шаман посмотрел на меня.
Потом на остатки избушки, осколки своих банок, дымящиеся головешки…
Потом — на свои руки…
И опять — на избушку. И опять — на меня.
— Ты чего? — взгляд мне не понравился.
А шаман все смотрел-смотрел… и вдруг — вы не поверите!
Он начал ржать.
Он всхлипывал, разведя в стороны сломанные руки, он тряс головой, смаргивая слезы, он задыхался… Но — хохотал.
Может, он того? Перенервничал? Я наклонила шею:
— Эй… Ты в порядке?
— Отлично-о… — простонал шаман. — Духи-покровители… Все хорошо кончилось… Ох… не могу-у…
Ну вот и пойми их, этих мужиков!
Спины и затылки, бесконечные ряды спин и затылков. Ивась знал, – ему нужно вперёд, но спины и затылки загораживали дорогу. Стоило обогнать, оттеснить одного безликого затылконосителя, как на его место вставал другой. Ивась рванулся, и затылки расплескались мыльной пеной. В ней ворочались рядом Димка и Алина, чёрные, чумазые.
Ивасю стало обидно. Ведь это он первый придумал купать Алину в мыльной пене, это он должен быть сейчас рядом с ней!
«Зато я рассказал про неё, – сказал, вылезая из пены, Димон. – Я рассказал, что её купают отдельно, я буду с ней первый!» – «Её нет, её увезли! – закричал Ивась. – Ты врёшь!»
– Не спать!
Позвоночник скрутило судорогой, Ивась лихорадочно замотал головой, впился взглядом в экран. Димка и Алина исчезли, перед глазами крутились звёзды и шипастые шары, он их заново ловил, совмещал, складывал…
Воспитатель с хлыстом пошёл дальше вдоль ряда парней, склонившихся над экранами.
Замигало синим и фиолетовым, комп отключился.
Спина затекла и болела. Выгибаясь и двигая лопатками, Ивась побежал за остальными в коридор и дальше, в манеж.
Они давно перестали гадать, кем будут. Дни мелькали, утомительные и одинаковые. Еда, после которой хочется спать, но надо садиться к экрану или вставать и бежать, и знать, что за ними едут на микромобилях воспитатели с хлыстами.
После кросса короткая передышка — перед обедом.
– Веришь?.. – Димка хрипло дышит, нагибается, рассматривает сбитые ноги; обуви им не полагается, они всегда босы. – Я не жду пятницу. День и день. Я забыл девчонок, хочу только есть и спать.
– Верю, – отвечает Ивась. Раньше, до переезда, он бы обязательно пошутил, что их готовят в доктора, и, чтобы они лучше работали и не отвлекались, отучают от девочек. А Димка бы обязательно заспорил, что это глупо, что нельзя не думать о девочках, что как вообще жить, если не думать о девочках, что не могут же воспитатели этого не понимать, но… Но сейчас у Ивася нет желания подкалывать и спорить. Он хочет съесть пайку и упасть на койку. И пусть дневной сон не приносит облегчения, пусть после него в голове тяжесть и шум, зато это время покоя. Лежать, просто лежать и ничего не делать.
– Они не бегают, – говорит Димка.
– Кто?
– Девочки.
Нет, Димка такой же, как и раньше! Он не может не думать о девочках, просто он очень устал.
– Я тоже устал, – невпопад отвечает Ивась. Своим мыслям отвечает, а не вопросу, который мог бы задать приятель. – А что они делают?
– Не знаю. Но они не бегают.
Ивась пытается вспомнить, когда он видел в манеже девочек — и не может. Правда, он уже не смотрит вокруг, а только под ноги, но если Димка сказал, то так оно и есть.
– И я не хочу, – говорит Димка после долгой паузы.
– Почему?
– Не знаю. Но не хочу.
Назавтра воспитатели снова устроили бег.
Друг был бледен, шёл в манеж, спотыкаясь. Как назло, лил дождь, а воспитатели отключили поле. По тропинке текла вода, несла разный сухой мусор, наполняла канавы по обочинам, закручивала в низинках водовороты. На подъёме Димка поскользнулся, ткнулся лицом в грязь и замер.
– Димкин, что с тобой? – Ивась затормозил и упал на колени рядом с приятелем. – Вставай, нельзя лежать, накажут!
Дима не двигался. Он хрипло и часто дышал, глаза были закрыты, потёки грязи жирными как краска пятнами, покрывали его очень белое лицо.
– Рука… – не открывая глаз, тихо сказал Дима. – Руку очень больно…
Валера, пыхтя, пробежал мимо, обдав Ивася глиной из под ног. За ним плыл над землёй микромобиль воспитателей, прикрытый полем от дождя. Ивасю стало нестерпимо обидно: с другом беда, а эти… чистенькие и сухие!
– Бежать, питомцы! – закричал воспитатель. – Быстро подняться, бежать!
– Он не может! – закричал в ответ Ивась и сам испугался того, что сделал. Ослушался воспитателя! Возразил, повысил голос!.. Ему стало жутко, но Димка страдал, Димке было плохо, Ивась закричал снова: – Он упал и разбился!
– Бежать, питомец!
Микромобиль остановился рядом, воспитатель взмахнул хлыстом, и Ивась застонал от боли.
– Бежать, питомец…
Воспитатель лениво спрыгнул на землю, под ливень, заблестели от воды чёрные очки. – Давай, беги. Мы разберёмся с ним.
Димке помогут, его не бросят! Ивась припустил по дорожке, захлёбываясь счастливыми слезами, забыв, что может упасть, что с ним может случиться то же, что и с Димкой!
О чём он подумал?! Как он мог заподозрить, что воспитатели бросят его друга? Больных забирают в больницу, как его когда-то. Димку вылечат, и всё будет хорошо.
К ужину Дима не вернулся. Не страшно, Ивась пропустил целые сутки, а он всего лишь простыл! Появится завтра… Но всё равно, было неуютно и пусто. Ивась дёргал джойстики, путался, промахивался, не выиграл ни одной пастилки, и впервые даже не заметил этого.
Вечером, думал он засыпая. Дима придёт завтра вечером. Скорее бы…
Следующий день тянулся невыносимо медленно, всё падало у Ивася из рук. Не слипались как должно фигуры на экране, не соединялись в нужные цепочки слова. Мысли роились в голове, беспокоили мешали. В обед он забыл про пайку, лёг вместе со всеми, но сон не шёл.
Сопели парни, лежали в тяжёлой неподвижности. Как странно они спят, думал Ивась. Почти как мёртвые. Сам он ворочался на гладком матрасе, думал и ждал, ждал, ждал, и соскочил с первыми высверками фонарей.
Димки не было.
Вдруг Ивась ясно понял, что друг может не прийти. А раз так, его надо отыскать!
Никто не обратил внимания, как он выбрался из палаты. Парни лениво двигали джойстики, а воспитатели пока не появились.
Коридор был пуст, дверь в комнату воспитателей открыта. Может быть, они знают, где Димка? Не могут не знать!
Питомец не должен обращаться к воспитателю первым. Все его заботы исчислены, все его беды понятны, воспитатель знает, когда прийти на помощь, подсказать, направить — или вразумить. Это главный закон, а хлыст в руках воспитателя помогает его запомнить. Нарушить закон так же немыслимо, как противиться инстинкту. Щука должна плавать, чайка летать, а питомец ждать и подчиняться.
Пальцы ног озябли на каменном полу. Ивась удивился: раньше он не замечал ни холода, ни тепла. О проступке он даже не подумал.
Ивась остановился в дверях. Внутри тихо говорили.
– Воспитатель? – решился Ивась. Горло пересохло, и голос подвёл. Вместо слов вышел хриплый шёпот. Запрет пока держал его, хотя и слабо.
Никто не ответил, тогда Ивась крадучись переступил порог.
Здесь было уютно как в детстве. У стены стояло кресло, мягкое даже на вид и в полумраке, лунный блик из окна лежал на ковре. Из окна!.. В палатах питомцев не было окон, Ивась вспомнил, что такое окна, и от этого не сразу увидел двух голых на кровати.
Воспитатель-мужчина размеренно двигал задом, его плечи и спина лоснились от пота. Воспитатель-женщина лежала на спине, без очков, закинув ноги ему на поясницу.
– Барашек? – засмеялась она. – Возьмём барашка третьим, Арно?
Мужчина обернулся. Он тоже был без очков.
– Питомец? Как ты здесь оказался? – спросил мужчина, не переставая двигаться вперёд и назад.
Ивась испугался. У воспитателя оказались страшные, бешеные, злые глаза, и спокойный его голос не мог обмануть.
– Я… мне… – пролепетал Ивась и выскочил из комнаты.
– Куда? Стоять!
Окрик подстегнул. Ничего не соображая, Ивась кинулся в двери смотровой… и выскочил под полную Луну, в сырой осенний вечер, в запахи хвои и мокрой коры.
Иной, вкусный как чашка холодного молока воздух! В палате пахло не так. Вернее, там почему-то вообще не пахло. Ивась обернулся. Барак был похож на длинный серый забор, только сиял прямоугольник двери.
Нужно найти больницу или лазарет, где держали Димку. В их бараке лазарета нет, в нём, кроме комнаты воспитателей, только палаты мальчиков и девочек.
Ивась завернул за угол. Посредине барака тускло светилось единственное окно. Там, совсем рядом, за стеклом, одевался воспитатель, чтобы… Что? Ивась не стал ждать ответа и пошёл вглубь интерната. В больнице обязательно есть окна, а они видны издалека. Он найдёт Димку быстро, главное, соблюдать осторожность…
Заснуть получилось под утро… И как-то странно.
Сны детям Азазеля не снились. Раньше снились, но вскоре после Отбора как-то незаметно ушли, так что засыпая, Сэм погружался в спокойную темноту. Ни лиц «молодняка», ни наказаний, ничего – только тьма и покой. Обычно…
А тут привычная темнота заколыхалась перед глазами, выпустив что-то странное…
… держась за чью-то руку, он вприпрыжку идет, вертит головой, смотрит по сторонам и ему радостно… вечером что-то будет, что-то хорошее. Ему обещали… Особенно если он будет хорошим и не будет бояться мужчину в белом халате… Он почти не боится, он хочет быть храбрым, как папа…
Белая дверь открывается, папа мягко подталкивает его в спину… к дяде в зеленом халате. В зеленом, а не в белом! Он про зеленый халат ничего не обещал! Сэм улыбается, собираясь потом поставить папе дополнительное условие, но тут глаза «дяди» вдруг наливаются жуткой чернотой…
Он не успевает даже закричать.
Сэм резко сел на постели, придушив собственный крик.
Преисподняя…
Тихо, Тир, тихо…
Он пропустил между пальцами свои короткие, насквозь мокрые волосы – спокойней.
Что это было?
Этот момент, эти глаза – это сон, но не просто сон… Это было. Кусочек из его прошлого. Того, которое нельзя вспоминать. Которое его заставили забыть. А оно вспомнилось… Откуда его тогда забрали? Причем так легко и просто. Это получается, собственный отец сдал его типу с черными глазами… Демону… Сволочь. Посчитаемся еще. Юноша зябко охватил себя руками. Холодно. Где-то внутри холодно, холодно и больно. Сволочь-сволочь-сволочь… Человек поганый. Избавился от меня, да?
Тир, нет.
Не надо, не вспоминай.
Нельзя.
Те, кто пытались вспомнить, кто не умел молчать, долго не прожили. Азазель не слишком-то жалел своих детей. Выживает сильнейший.
Привычные слова потянули цепочку ассоциаций. Сильнейший. Выжить. Прием «черняшки». Он автоматически потянулся за приготовленной ампулой, морщась, влил в рот – хорошо, соседа нет, донес бы, что морщится…
Подъем.
Надо разобраться с охотником.
Охотник спал. Сэм молча встал рядом, рассматривая нахала, спокойно дрыхнувшего перед «Пляшущим серебром».
Он похудел. Под глазами круги. И дышит как-то… неправильно. Неровно и хрипло. Сэм покачал на ладони набор игл…
Растолкать охотника и зафиксировать иглы – запросто. Занятия длятся пять часов, за это время у охотника будет время подумать о своей наглости и глупости… Но глядя на спящего в ярком утреннем свете, Сэм невольно засомневался. Может, он перестарался?
Слишком измотанный у человека вид.
А если он умрет?
У этого *** хватит упрямства отдать концы назло ему, Тиру!
Преисподняя! Как же он ненавидит этого человека… Упрямый ***!!!!!
Зажмурившись, Сэм глубоко вздохнул. Коробка с иглами легла на полку. А у постели пленного оказался табурет с тарелкой холодного супа и сухариками на бумажном блюдце.
Попробуй только не съесть!
Вечером Сэм отмывал иглы в остро пахнущем спирте… Девять… Десять… Одиннадцать…
За спиной — стон… Короткий и тихий, сразу умолкший… Винчестер.
На этот раз, Сэм, похоже, его достал.
Охотник, тяжело дыша, замер на своем столе и его все еще колотит стихающими спазмами-судорогами… Вокруг рта размазалось алое пятно – губы до крови прикусил.
Ага. «Пляшущее серебро» — не игрушки.
Больше не будешь надо мной подшучивать. Решил, что если я тебя кормлю, то можешь говорить все, что хочешь?
Нет уж. Я сын демона, я умней и сильней тебя, человек!
Семнадцать… Восемнадцать…
Стоп.
Восемнадцать?
Он двадцать ставил! Стоп-стоп… у него уже пропадала одна игла, в первый вечер… А на следующий день охотник попытался сбежать… отмычка у него откуда-то появилась… Появилась…
Ах, ты! Сэм метнулся к столу.
— Отдай иглы!
— Чего-то недосчитался? – откликнулся тот, — Извини, тут я…. тебе не помощник…
— Где иглы, ты, урод?
Охотник облизнул губы. Выдохнул:
— Надо – забирай…
— Отдай, сволочь! Урод, если ты опять думаешь смыться, я тебе все ноги переломаю! Отдай, слышишь?
— Найдешь – твои… – глаз он не открывал, но голос выдал – и правда надеялся. Ах ты скотина… Сэм выкрутил ему руку, но выругался и отпустил – тот задохнулся и, кажется, собрался вырубиться…Сволочь, попробуй только! Я с тобой еще не посчитался…
Сэм взялся за обыск – тщательный, детальный, перещупал все тело, обследовал рот, волосы пересмотрел… Охотник молчал. Даже не пытался дернуться. Только когда юноша полез осматривать бедра и резко поднял голову , то…
Он буквально натолкнулся на этот взгляд – как порезался. Такой… такой… Сэм почувствовал себя так, словно ему в лицо плеснули горячим. Не водой – кашей горячей, жижей… Не смей на меня так смотреть, человек…
Так… брезгливо.
Первая игла нашлась, когда Сэм уже начал думать, что как-то просчитался. Ошибся с количеством. Хотя и следов было двадцать. Но игла нашлась – упрямый охотник загнал ее под кожу – неглубоко, так, чтоб достать легко. Вот же…
— Говори, где вторая. Говори, все равно найду!
— Флаг в руки…
Скотина.
Вторую иглу Сэм нашел только через два часа – в углу комнаты. Цепь туда не доставала, но Сэм не сомневался – при необходимости упорный охотник смог бы до нее добраться.
Юноша немного постоял лицом к стене, чтоб не сорваться. Не сорваться…
— Еще раз попробуешь смыться – пожалеешь.
— Пошел ты…
Не сорваться… Не сорваться.
Медленно, очень медленно, Сэм развернулся. Ненавижу тебя, ненавижу, ну почему ты такой настырный? Ну должен же ты бояться! Хоть чего-то…
(конец сентября 2892)
А мельница мелет декабрьской ночью
Луна поливает Шварцвальд серебром,
Сегодня приедет Хозяин уж точно,
На шляпе сверкнув петушиным пером
Тим Скоренко
Столовая стремительно пустела: девочки-экономистки походя строили глазки мальчиками постарше, первокурсники с матфака чуть не вынесли в коридор степенного профессора-химика, а ватага свеженабранных биологов тащила Васю (пластмассовый скелет, наряженный в мантию и академическую шапочку), который весь перерыв сидел во главе стола.
Этот поток не унёс с собой только одного человека –- сухощавого юношу в белом халате, который сидел, оперев голову на кулаки, над нетронутой тарелкой супа. В столовую вошла весёлая компания: двое молодых мужчин и две девушки – и направилась к нему. Парень будто ослеп и оглох. Тогда один из подошедших, тряхнул гривой иссиня-чёрных волос, подмигнул остальным, наклонился над парнем и гаркнул, подражая голосу генерала на параде:
– Студент пятого курса Славко, па-ачему не на лекции?!
Кажется, вместе со студентом подпрыгнул и стул, а его очки со страха чуть не убежали под стол. Парень поднял ошалелое лицо, потом выдохнул:
– Ну, Клим…
Тот захохотал, а стоящая рядом стройная девушка с длинными русыми волосами сказала:
– Саша, приветики!
Парень слабо улыбнулся и сказал:
– Привет, Илана.
Потом пожал руки Климу и Василику. Василик приобнял вторую девушку, тоненькую, с миндалевидными карими глазами и лицом, подобным лунному цветку, и представил её:
– Иминай.
– Очень приятно, Саша, – сказал он и протянул руку, потом сообразил, что делает что-то не то.
Клим рассмеялся. Иминай улыбнулась, а парню показалось, что в окно заглянуло солнце.
– И мне приятно.
Илана пристально посмотрела на него, а потом сказала друзьям:
– Вы, ребята, идите пока столик займите. Клим, мне только салатик возьми, я на диете.
– Есть! – он прижал одну руку к макушке, другой отдал честь и строевым шагом отправился за разносом, Василик и Иминай пошли следом.
Девушка села за стол. Саша спросил, кивая головой на её подругу:
– Это та девушка с севера?
– Да.
– И правда, необычная. Внешность, я имею в виду, сразу видно загорскую наследственность.
– Уже наслышан?
– Весь универ про вашу экспедицию говорит.
– Что ж ты, молодец, не весел, что ж головушку повесил?
Саша не ответил, только голову опустил.
– Ты знаешь, что такое хорионкарцинома?
– Конечно, это ж… – тут Илана побледнела. – Грася? Ей же только девятнадцать?
– Наследственность. Вчера на приёме, как услышала, заистерила, схватила свою карту и бежать из больницы. Прибежала ко мне, домой даже звонить боится, в полном неадеквате. Сегодня мне кровь с носу надо было на кафедре появиться, запер её, всё острое попрятал.
– Саша, ты дурак, что ли?! Иди домой, к чертям кафедру. Знаешь, что… Я тебе ближе к вечеру позвоню, у меня вариант один есть.
Следующие события, а точнее застрявшие в памяти обрывки он запомнил на всю жизнь. Илана позвонила вечером, то, что она сказала, было похоже на бред, но всё же влюблённые схватились за эту призрачную надежду. Собрали рюкзаки, пошли на вокзал и сели в электричку, про которую им сказала Илана. Ехали около двух часов, Грася сначала плакала, прижавшись к своему парню, а потом уснула. Сошли они на полустанке, где не было даже перрона. Когда электричка ушла, в лесу замигал фонарик. Саша видел, что Грася от страха готова опять сорваться в истерику, потому схватил её за руку и потащил по тропинке. Огонёк то и дело вспыхивал впереди, сначала они шли по тропинке, потом продирались сквозь кусты, спускались и выкарабкивались из оврагов. В конце концов они увидели, что впереди горит костёр, когда добрались до него – замерли. Около полыхающего метрового шалаша было что-то вроде ложа из брёвен, а перед костром стояла она… Саша сначала не признал Иминай, настолько это существо не было похоже на девушку-цветок, с которой он познакомился сегодня. На ней был балахон с широкими рукавами, перехваченный на талии широким поясом, длинные волосы развивались по ветру – что-то потустороннее свозило в облике и движениях.
– Всё-таки решились.
Саша сжал руку девушки, боясь, что та рванёт во тьму лесной чащи.
– Да, – он постарался придать своему голосу твёрдость.
Грася прижалась к нему и закивала.
– Помните, шаман ничего не делает просто так.
– Чего ты хочешь взамен?
Она подняла верх три пальца:
– Вералты алтэл: обещание, действие и подарок.
Костёр разгорелся ещё ярче, теперь парень и девушка видели лишь силуэт, сотканный из тьмы.
– Я согласен!
– Глупо соглашаться, когда не знаешь, чем заплатишь.
– Если Грася умрёт, я не переживу этого!
– А ты согласна?
Девушка почувствовала, что темнота смотрит на неё, прижалась к родному плечу ещё сильнее и ответила:
– Д-да.
– Что ж, по рукам.
Она сделала к ним несколько шагов и протянула руки ладонями вверх. Ребята ударили по ним, скрепляя договор. Иминай подошла к костру и позвала их. Они несмело приблизились. Саша заметил, что на поясе висит длинный нож с костяной рукояткой. Она вынула его из петли и сделала глубокий надрез сначала на запястье девушки, потом парня. Те, будто парализованные, смотрели на вытекающую кровь. Шаманка сказала немного нараспев:
– Итак, обещание: вы никому и никогда не рассказывайте о том, как ты излечилась. Действие: вы оба при первой возможности переедете в Выгжел. А подарок сделаешь мне ты, – она указала ножом на Сашу. – Я заберу твою душу. А теперь пейте. И вот мой совет тебе, девочка: не суйся в больницу, если не хочешь остаток дней провести в военной спецлаборатории.
Она подняла с земли две деревянные пиалы и подала им. В нос ударил травяной, отдающий болотом, запах.
– До последней капли.
Ребята, давясь, начали глотать горький настой.
За правдивость остальных воспоминаний Саша поручиться не мог. Иминай помогла Грасе устроиться на ложе, вернулась и провела ножом ему по горлу, а затем остриё сверкнуло над его головой. У шаманки в руках появился светящийся сгусток, который она бережно понесла к костру. Потом в мутных всполохах памяти мелькал ритуальный нож, бубен, танцующая Иминай, какие-то светящиеся бабочки (и это в конце сентября), тело Граси, сводимое судорогами, и мерцающие бесформенные образы в воздухе.
Очнулись они через полутора суток в кустах около путей. Рядом стояли их рюкзаки. Грася чувствовала себя отменно, чего нельзя было сказать о её друге, который переживал тяжелейшее похмелье. Он глянул на запястье девушки — чистое, а вот у себя обнаружил саднящий порез, позже превратившийся в шрам.
За час, который они ждали электричку, выяснили, что щуплая Грася может шутя носить на руках своего возлюбленного и слышать стрекотание белок далеко-далеко в лесу. Девушку перемены напугали чуть ли не до обморока. Надо сказать, что шаманка выполнила своё обещание: Грася была здорова и вообще ничем после этого не болела, даже не простывала. Слух со временем притупился, а вот физическая сила осталась – правда, она принципиально не поднимала тяжести больше трёх килограмм. О причинах своего излечения девушка постаралась забыть.
Вскоре жизнь потекла своим чередом. Саша сделал Грасе предложение, через месяц с небольшим они поженились. В универе Саша избегал встреч с Иланиной компанией, и до поры до времени они не обращали на него внимания.
Скоро послышался в лесу страшный шум:
деревья трещали, сухие листья хрустели;
выехала из лесу баба-яга — в ступе едет,
пестом погоняет, помелом след заметает.
Марья Моревна: [Тексты сказок] № 159.
Предложение колдуна на первый взгляд показалось Савельеву вполне логичным, и оснований не доверять магу у него не было. Но в глубине души он подозревал, что как только Волох оттащит в черный проход травку и юнната, ему совершенно незачем будет возвращаться.
Савельев трое суток просидел на этой тропе, опасаясь даже разжечь костер, позволяя себе выпивать не более ста грамм водки в сутки — чтобы не свалиться от усталости, но и не опьянеть. От горького шоколада мутило, и он запихивал его в рот, преодолевая спазмы в желудке.
У него было время подумать. И думы эти не вселили в него оптимизма, скорей наоборот. Почему он не искал других путей спасения жизни? Зачем доверился колдуну и позволил втянуть себя в этот затяжной марафон? Теперь до назначенного срока оставалось всего пять дней, а сомнений с каждым днем становилось все больше.
Он решил исполнить все по придуманному Волохом плану, но держать при этом ухо востро и быть готовым в любую минуту этот план поменять. Конечно, ему хотелось верить в лучшее, и он бы не стал полагаться на слова Маринки — ее злость понятна, она только в последний момент сообразила, что Савельев говорил ей правду: спасется лишь один. Тот, кто принесет магу травку. Он бы не принял ее слов во внимание, если бы колдун не убил ее, стараясь заткнуть ей рот. Да никогда в жизни Савельев бы не поверил, что здоровый мужик не в состоянии разжать девчонке пальцы! Нет, он хотел, чтобы она замолчала, а значит, боялся того, что она может Савельеву сообщить. Маг сам вырыл себе яму.
Савельев всегда соображал быстро, чем неоднократно спасал себе жизнь. И пришлось-то всего полоснуть ножом по сетке, чтобы выпустить травку на свободу, а мага оставить без трофея. Колдун, конечно, расстроился, кричал и пытался ухватить травку за стебелек, смешно подпрыгивая и размахивая руками, пока порыв ветра не швырнул его на землю: смерч разбросал вековые деревья вокруг тропы, с корнем вырывая их из земли, Савельев и сам лег на землю, чтобы его не отбросило под тяжелые падавшие стволы. Только две ели стояли неподвижно, как будто ветер обходил их стороной, — те, что служили воротами для черного прохода. Савельев отполз к ним поближе, прикрывая голову рукой.
Юннат утробно выл и катался по земле, пытаясь развязаться, но, разумеется, тщетно. Савельев даже пожалел его немного — наверное, Маринка ему и вправду нравилась, если он так по ней убивается. Ветер трепал белую русскую рубашку на ее безжизненном теле и развевал волосы, и зрелище это показалось Савельеву немного жутковатым: покойники должны лежать неподвижно и торжественно, всякое их движение противоестественно.
Старуха ступила на тропу, и от удара ее посоха закачалась земля. Ветер стих в одну секунду, и мертвая тишина повисла над раскорчеванным лесом. Даже юннат замолк, уткнувшись лицом в землю. Волох поднялся на ноги прыжком и скрестил руки перед лицом, но не для того, чтобы защититься — это скорей походило на боевую стойку.
Когда Савельев увидел старуху в первый раз и услышал ее вопрос: «Кто отпустил моего медведя?», он и то перепугался. Хотя и медведя отпустил не он, и угрозы в ее голосе не почувствовал. Только теперь он догадался: в ту первую встречу бабушка просто пошутила. А сейчас желтые глаза ее ничего не выражали, морщины неподвижного лица казались грубо вырезанными из темного дерева, а не живыми. Мумия. Мертвец, вставший из гроба. Ни жалости, ни страха, — Савельеву захотелось зарыться в землю. Если Смерть имеет свое телесное воплощение, то она стоит перед ним.
Старуха молча подняла посох и как будто попыталась метнуть его в голову магу, словно копье. Волох резко развел в стороны скрещенные руки, разрывая воздух перед собой на две половинки, но старуха, не меняя выражения глаз, повторила свой жест несколько раз подряд, и Савельев почувствовал, как с кончика посоха срывается ее холодная ненависть. И одной капли этой ненависти достаточно, чтобы убить колдуна: она, как капля кислоты, растворит его в себе, сожжет и оставит жалкую лужицу с плавающим в ней пеплом.
Маг отразил ее удары на лету, словно мог руками вычерчивать стенки, которые тут же рушились, принимая на себя всю мощь ненависти, срывавшейся с посоха. Но лицо его исказилось от напряжения, колени подрагивали, а на лбу выступили капли пота.
Волох уже не был столь проворен и силен — ему приходилось изворачиваться, пригибать голову и отступать. Только отступал он не просто так, а в сторону черного прохода. Савельев хотел уйти в сторону, чтобы ненароком не оказаться на «линии огня», но странная сила вдавила его в землю — он не мог пошевелиться. И видел, как колдун, собирая последние силы, выбросил руки вперед, и перед ними покатилась волна, тяжелая волна, похожая на инфразвук, — такая же тягучая, только волной этой можно было расплющить человека о воздух.
Старуха вдруг начала расти, верней не начала, а выросла, в один миг поднявшись выше деревьев. Савельев собирался зажмуриться от иррационального, необъяснимого страха, но веки не слушались его. Волна, посланная магом, расплющила сама себя, натолкнувшись на палицу размером со ствол дерева, в которую превратился посох старухи. А она продолжала метать в колдуна невидимые молнии, теперь уже сверху вниз, словно хотела вбить его в землю. Волох не выдержал натиска, прикрыл голову руками, а потом упал на землю, извиваясь и стараясь уйти из-под следующего удара. Молнии не убивали его, и со стороны казалось, что старуха просто избивает свою ставшую беззащитной жертву.
Последний жест старухи отличался от предыдущих — не ненависть, а ветер сорвался с ее посоха. Упругий маленький вихрь, тоненько подвывая, скрутил воздух в узел и кинулся на колдуна, опутал его с ног до головы, вытянул его руки по швам, поставил на ноги и прижал к елке, под которой лежал Савельев.
— Тому, у кого есть право провожать мертвецов, нет права лишать жизни живых, — хрипло каркнула старуха. — Ты никогда не станешь богом. Даже темные боги знают, что им можно, а чего нельзя.
Савельев не успел заметить, когда она вернула себе первоначальный и без того немалый рост. Голос ее ничего не выражал, как будто кто-то вложил в ее уста бесстрастные слова, а сама она не имеет к ним никакого отношения.
— А ты, червячок? — неожиданно обратилась она к Савельеву и махнула посохом снизу вверх, отчего он против воли поднялся на колени. — Видишь своего убийцу? Или ты все еще думаешь, что какая-то несуществующая смерть настигла тебя? Да нужен ты ей сто лет! Ты умрешь, и твой убийца стоит перед тобой! Тобой воспользовались, как охотничьей собакой.
Савельев вдруг обрел возможность шевелиться: старуха развязала невидимые нити, оплетавшие его неподвижные нервы, и вместе с этим влила в него ярость, испепеляющую ярость берсерка. Да, однажды ему довелось справиться с восьмью противниками в рукопашной схватке, и тогда его тоже окутывала ярость: как щит, как надежный заслон — она сделала его неуязвимым. Когда он вышел из боя, оказалось, что у него сломаны обе руки и разрезано сухожилие под коленкой. После этого к нему и приклеилась кличка «берсерк».
Ветер, прижимавший Волоха к ели, сполз на землю, а колдун как будто ждал этого мгновения и рыбкой нырнул в черный проход. Но Савельев успел ухватить его за лодыжку и полетел вслед за ним вниз — черный проход оказался черным колодцем. И внизу его был свет и плескалась вода. Савельев не успел понять, как и когда оказался в огромном стеклянном шаре, наполненном водой, но колдуна из рук не выпустил, хотя не мог всплыть и вдохнуть воздуха. Ему показалось, что стеклянные стенки большого аквариума сжимаются, уменьшаются в размерах и грозят раздавить его вместе с колдуном, но шар вдруг вывернулся наизнанку, и Савельев оказался с внешней его стороны: в маленькой темной и пыльной комнате.
Он не помнил этого боя. Очень смутно. Ему казалось, что старуха выбила из Волоха все силы, но Савельев ошибся. Когда волна, похожая на инфразвук, прижала его к полу, едва не раздавив грудную клетку, ярость поднялась над ним и оттолкнула тяжелую волну, но застлала глаза и замутила мозги. Он помнил только темноту и многопудовые удары, которые швыряли его на стены крохотной комнатки. И свой последний удар ножом — с хрустом разламывающий кадык. И чавкающий звук, с которым кровь лилась из горла колдуна, и свист воздуха из разорванной трахеи.
Савельев опомнился лежа на полу в светлом помещении около полуразвалившейся лестницы. Все тело болело, как будто по нему проехал каток. И три совершенно одинаковых человека склонялись над ним, с удивлением рассматривая его лицо. Ему показалось, что у него троится в глазах: три скошенных лба, три выдвинутых вперед подбородка и три пары клыков, лежавших на нижней губе…
— О! Живой! — глупо улыбнулся один из близнецов, и его клыки блеснули на солнце.
— Пока живой, — скептически заметил второй.
— А что? Он монаха убил. Я бы его спас.
— Да? А ты его спросил?
— Ему ножка от табуретки легкое проткнула, чего его спрашивать? Даже кусать не надо, плюнуть в рану, и все.
— Ладно. Пусть живет, — один из близнецов встал на ноги и тут же упал головой вперед, нацеливаясь в пол, перекувырнулся через голову, и… вместо человека над Савельевым склонился огромный волк, дыхнул ему в лицо приоткрытой пастью с высунутым языком и начал осторожно и с удовольствием зализывать рану на груди Савельева.
— Во! — человеческое лицо над ним снова расплылось в глупой улыбке. — Пусть знают. Оборотня нельзя убить ножкой от табуретки…
Талгол.
Деринг. Отель у малой арены.
Стась.
— Ну и что это такое?
Шариков было много, горсти две, пожалуй, хотя вряд ли кому придет в голову мерить их горстями — Стась попыталась было потрогать сгоряча, и теперь сосала изрезанные пальцы. Больше всего они напоминали крохотные плавучие мины, даже не сами мины, а то, как любят их изображать в «морском бое». Или крупные дробинки, утыканные иголками. Иголки, правда, были совсем не иголками, а осколками мономолекулярных лезвий. Которые, в свою очередь, являлись штукой весьма секретной и в свободную продажу вроде бы не поступали…
Впрочем, Бэт есть Бэт.
— Зажимы. Для волос.
Очевидно, на ее лице что-то все-таки отразилось, потому что он поспешно добавил:
— Э-э, я не шучу! На самом деле зажимы. И на самом деле для волос.
И она поняла — не шутит.
— Что-то я не совсем…
— Новая фишка! — Он засмеялся беззвучно, оскалив ровные зубы. — Пора раскручивать твой хвост на полную катушку.
Стась пожала плечами. Поморщилась. Вздохнула.
— А я-то надеялась, что его скоро можно будет совсем отрезать.
— Ты что! Отрезать такое богатство! Знаешь, во сколько он мне обошелся?! Нет?! И не знай — крепче спать будешь!…
— Неудобно с ним. Мешается, да и вообще… Так и ждешь, что кто-нибудь схватит как следует, дернет — и звездец котенку.
— Можно подумать — еще не хватали!
— Повезло. Не каждый же раз так везти будет.
— Везет, знаешь ли, утопленникам. А чтобы на плаву удержаться — одного везенья мало. Думаешь, я тебя просто так этой дрянью голову дважды в день мыть заставляю?.. То-то… специально, чтобы волосы скользкими были! А теперь еще и зажимчики…
— Комиссия не пропустит, это уже оружие.
— А вот и нет, я проверил! Мелкие инородные тела запрещены в общем количестве более ста грамм и при весе каждого отдельно взятого более двух грамм, а здесь ровно девяносто восемь зажимов по грамму каждый. А с учетом разрешенных трехсантиметровых бронированных когтей лезвия в один сантиметр и обсуждать смешно! Никаких серьезных повреждений, зато кровищи будет — хоть залейся, очень, знаешь ли, психологически эффектно… Представляешь, какой сюрпризик ожидает следующего, кто попытается дернуть тебя за косичку?! — Он хихикнул. Потом добавил уже серьезно: — Но это не главное. Ради просто обороны я бы и суетиться не стал, «Шелковый угорь» — бальзам надежнейший, пусть бы пробовали, силы тратили… Но ты мне сама идею подсказала. Помнишь Вомбата?
— Это который с татуировкой в виде черепов?
— С черепами — это Комбат. А у Вомбата ногти мутированные и уха нет.
— Комбат, Вомбат — какая разница?.. Постой, это на прошлой неделе? У него еще бедра перекачаны, ходит враскорячку, да?
— Вижу, помнишь. Это хорошо. Финал свой помнишь?
— Н-ну…
— Это плохо. Учишь вас, учишь… Удачные фишки запоминать надо!
Ав-то-ма-ти-чес-ки!
— Это… когда я его хвостом по глазам, что ли?
— Умница! Сходу повторить сможешь?
— Так это же нечаянно получилось!
— Это ты другим рассказывать будешь. А я к некоторым словам глухой. Давай-давай, я жду!
— Да не помню я, Бэт! — Знал бы кто, как это противно, все время чувствовать себя виноватой! — Это же случайно…
Он ударил без предупреждения — резко и в полную силу, она уже умела определять подобное. Удар был нацелен в висок — не смертельно, но болезненно, а, главное — обидно. Попади он в цель — и хвост дракона был бы подпорчен некрасивым синяком. Но в цель он не попал — шея сработала автоматически, крутанулась, голова нырнула назад и вбок и красно-рыжая коса с оттяжкой хлестнула Бэта по руке.
Звук был очень неприятный — словно плеткой по кожаному креслу. Бэт зашипел. Стась ойкнула. Скривилась, словно себя ударила. Глядя, как на предплечье наливается краснотою широкий рубец, Бэт выдавил, морщась:
— А представляешь, если бы еще и с зажимчиками!..
Голос у него был довольный, почти мечтательный.
***
Дженейра
Орбитальная станция, отель «Дирол»
Аликс
Серебристая паутина крепежных тросов, короткие зигзаги лестниц. Серебристая фигурка на фоне черного неба. Постояла немного, распрямившись. Взмахнула руками. Качнулась.
Прыгнула.
Пролетела метра три. (По пологой дуге, очень высокая инерция посыла должна быть, ри тамошней-то гравитации, но это так, о птичках). Попыталась ухватиться за натянутый трос. Мазнула по касательной. Сорвалась.
Рухнула вниз.
Вертикально. Свободное, ничем не задерживаемое падение. Схватилась за горизонтальную штангу. Крутанулась, гася инерцию. Дрыгнула ногами.
И — все…
А, если о тех же птичках, — между штангой, на которой она сейчас висела, и тем тросом, с которого так удачно-неудачно сорвалась, было никак не меньше семи ее ростов. Метров двенадцать, и это — как минимум…
Аликс позволила себе улыбку, острую и стремительную, как бритвенный порез. Ей хотелось смеяться и петь, но смеющийся мерилаксец — зрелище не для слабонервных, а сейчас таскала она именно эту довольно-таки увесистую шкурку, и потому ограничилась просто улыбкой.
Этот ролик крутили по всем каналам, и никто — никто!!! — ни на секунду не усомнился. Он успел стать модным, созданная под него песня о «Дочери неба» стала хитом и в десятках клипов растиражированы подлинные или поддельные куски, Ти Эра выдвинули на «Золотую Комету», а какая-то полурелигиозная фемин-секта даже использует ролик целиком в качестве заставки к своей еженедельной пятничной программе «В поисках новой реинкарнации Зои».
И никто не обратил внимания.
Впрочем, неудивительно. Народ у нас доверчивый, на боевиках воспитанный, а там ежесекундно еще и покруче наворачиваются, а потом отряхиваются и дальше чешут. Чтобы увидеть несоответствие и ненормальность в примелькавшемся, надо быть эриданцем. А много ли эриданцев смотрят тиви?
То-то и оно…
Аликс и сама не увидела бы, наверное. Если бы не тот бесполый профи в черном — почему-то он счел нужным добавить этот ролик к основной информации для анализа.
Аликс зарычала тихонечко — мерилаксцы не умеют свистеть, у них гортань и губы не приспособлены, а высшее удовольствие выражают именно так — коротким горловым рычанием на инфрачастотах. Можно не беспокоиться — все равно никто не услышит. Разве что зубы заноют вдруг, или на секунду перехватит дыхание. Сидящая напротив женщина-типпи покосилась неприязненно, но тут же отдернула взгляд и закрылась длинной челкой, стоило Аликс слегка приподнять надбровные пластинки в безмолвном вопросе: «Какие-то проблемы, мэм?» Мерилаксцев могли недолюбливать, но открыто подобную нелюбовь выказывали редко.
Обычный человек — далеко не то же самое, что киношный герой. После падения с двенадцатиметровой высоты при стандартной силе тяжести он ни за что не сумеет ухватиться за подвернувшуюся штангу и повиснуть на ней.
Вернее, ухватиться-то он, может, еще и сумеет, а вот удержаться — шалишь. Сорвется. А если каким-то чудом и сумеет не сорваться, приклеив ладони самым супермоментальным и суперкрепким из суперклеев — ему же хуже. Потому что за двенадцать метров свободного, ничем не сдерживаемого падения даже при стандартной силе тяжести тело успевает набрать такую массу инерции, что порвет он, пожалуй, на руках даже мышцы, не говоря уж о связках и сухожилиях.
Может быть, кто-то из ее милых землячков этот ролик и видел. Может быть. Но он наверняка не был на Базовой. И, если подсознательно и отметил эту странность, то отнес ее за счет пониженной гравитации.
А Аликс на Базовой была. И знала, что сила тяжести там на пятнадцать процентов выше стандарта. Чтобы так легко и играючи гасить такую инерцию, эта девчонка должна выдерживать на разрыв тонны полторы на каждую руку. Нехило, правда?..
Есть, конечно, пара-другая рас, на такое способных. Но отпадают они сразу по внешним показателям. Тех же мерилаксанок или там хиятанок с обычными девочками никак не спутаешь. А обычную девочку разорвало бы прямо на глазах потрясенных тивизрителей к чертям собачьим. Отсюда вывод, что же именно мы тут имеем?
Пра-авильно…
Имеем мы, братцы и сестры, бастарда.
На волосики на ее посмотреть бы, конечно, следовало повнимательнее и поближе, в целях окончательной достоверности, но, в принципе, и так ясно. Мамочка там или папочка на стороне подгулять изволили. А эриданская кровь — штука сильная, с ней не поспоришь.
Скандальчик будет — туши свет.
Давненько их не обнаруживали, некоторые даже самодовольно заверяли о полном контроле. Плату за обнаружение, правда, отменить так никто и не предложил, наоборот, увеличили даже. И это радует.
— Извините, но вам ничего нет… — Девушка за стойкой была явно смущена и старалась смотреть в сторону.
— Но мне сообщили о наличии пакета. — Аликс слегка приподняла верхнюю губу, обнажив двухдюймовые клыки. Девушка пошла пятнами и заерзала на высоком стульчике.
— Еще раз прошу извинить… Это, конечно же, вина нашего отеля… Эти рекламщики… Просто не знаю, как они прорвались… Управляющий согласен принести разумную компенсацию за причиненное беспокойство…
Казалось — еще пара секунд, и она заплачет. Бедная девочка. А вот управляющим, который на опасный участок перед разгневанным постояльцем (и постояльцем, кстати, не простым, а двухметрово-бронированным, очень-очень вспыльчивым по природе своей и, к тому же, в данный момент причину для гнева имевшим весьма обоснованную) выставил вместо себя молоденькую то ли секретаршу, то ли кадровичку… управляющим стоит, пожалуй, заняться поближе. Он или просто трус, или скрытый садист, а это уже чревато.
— Отсталый мир. Отсталая техника. Я не имею претензий. Техника — всего лишь техника. Она не имеет значения.
Наверняка у управляющего сейчас забот по горло — всем штатом пытаются отловить гения, что сумел протолкнуть свой пакет через супермощную трехслойную систему отельной защиты. Пусть попарятся, все равно концов не найдут. Даже Аликс еще в школе неплохо следы заметать умела, а ведь считалась отнюдь не самой умной из семьи.
Интересно — кто из братишек вниманием почтить соизволил? Скорее всего — Туанчик или Айгер, они младшие, и потому общительные. Еще не осознали, что общение — роскошь, и за нее, как и за всякую роскошь, приходится иногда очень дорого платить. Впрочем, может быть — Слан. Очень даже может быть. Пакет рекламной фигни — это на него похоже, он всегда любил такие решения.
Хорошо, если действительно Слан, он неплохие работенки подкидывал.
Номер у нее был на минус первом этаже — мерилаксцы не любят высоту и открытые пространства — и потому возвращение заняло пару минут. Еще минут пять потребовалось на то, чтобы привести Чипа в рабочее состояние, совместить его с отельным компом, обнаружить в отделе рекламы пакет на свое имя и, сдублировав на всякий случай, вытащить его на экран.
Это был Густ.
Само уже по себе малоприятное обстоятельство. И записочка была вполне в его стиле: «Оцени сама. Мои — 75% от результата». И все.
Ну да, конечно. Пахать будет она, и пахать прилично — простое дельце Август бы ни за что не прислал, он делился только такими, какие проглотить единолично был просто не способен, — а три четверти он потом себе хапнет только на том основании, что первым что-то там раскопал. Не выйдет, братишка. Ищи другую дуру.
Сперва Аликс хотела отправить пакет обратно, не распечатывая. Но потом генетически запрограммированное любопытство, усиленное семейным воспитанием, все- таки победило. Почему бы и не посмотреть, действительно, от чего отказываешься, если уж отказаться решила твердо и бескомпромиссно?
Там была запись хитча.
Любительская запись, любительский поединок. Минуты на две, не больше. Она просмотрела их стоя. Потом села, тупо уставившись в экран. Прокрутила еще раз. Проморгалась. Помотала головой, словно пытаясь изгнать дефект зрения. Поставила еще один повтор — но на этот раз в рапиде.
И лишь после этого сползла на пол, давясь от беззвучного хохота.
Она не ошиблась.
Конечно же, она не ошиблась!
Нет, ну это же надо!.. А еще говорят что-то там про снаряд, который никогда в одну воронку два раза подряд… Да одних этих волос уже достаточно, чтобы сомневаться перестать И это вот движение шеей… Вот-вот-вот, сейчас… Ага! Вот оно! Миленькое такое движеньице, не нужное никому, кроме тех, чьи волосы являются оружием. Движение, которому невозможно научить чужака. Потому что врожденное оно. Генетически запрограммированное.
Еще один!
Нет, ну это же надо!. Ой, папочки-мамочки, любили же вы, однако, много и плодотворно, честь вам за это и хвала. Поскольку бастарды стоят дорого.
Очень дорого…
***
Астероиды,
28-ая медбаза
Теннари
Позже он не смог бы с точностью указать момент, когда возникло первое подозрение. Нет, не подозрение даже — так, легкий намек, полутон, неуловимая тень на самом краю зрения, никак не попадающая в фокус. Преддверие мысли, еще не оформленное словами и образами.
Но, во всяком случае — не на двадцать восьмой автономной медбазе, там подозрения не было, там была уверенность. И тоска. И желание напиться — отголоском другого желания, гораздо более сильного и не имеющего ни единого шанса осуществиться — желания все забыть.
А подозрение — оно раньше возникло. Задолго до того, как увидел он ожоги на ушах и шее несчастного медстажера, специфические такие ожоги, ни с чем их не спутаешь, и потеки расплавленного стеарина на воротнике его форменного комбинезона…
Раньше. Намного.
Может быть, когда он рассматривал показания анализатора. И не особо удивлялся тому, что видит, хотя вроде бы должен был. Впрочем — нет. Еще с самого начала полета было что-то такое, смутное и нечеткое… Может быть, оно было всегда. Неясное. Неназванное. Потому что он сам не хотел его называть. Назвать — значит, вызвать к жизни. Окончательно признать существование. Поверить, что все, к чему он относился как к увлекательной игре ума — реальность. А он всю свою сознательную жизнь надеялся, что это не больше, чем древняя сказка, просто сказка, красивая и страшная.
Теннари стоял, уткнувшись лбом в холодное стекло иллюминатора и уставившись пустыми глазами в бархатную черноту. Не потому, что пытался там что-то разглядеть. Просто боль оказалась такой, что трудно дышать. И не было сил смотреть ни на что другое, кроме этой бархатной черноты.
За его спиной хрустели осколки чего-то не до конца разбитого под тяжелыми армейскими ботинками — Служба Охраны все-таки навязала шестерых спецназовцев, — кто-то ахал в восторженном ужасе перед практически не имеющей предела способностью человека разумного разрушать до основания окружающую его среду, независимо от ее размера и склонности к самовосстановлению, кто-то сыпал проклятиями, пытаясь добиться от диагноста хоть чего-нибудь стоящего, слышались другие звуки суеты и планомерно продолжающегося поиска. Теннари это все не интересовало.
Теперь уже — нет.
С тех самых пор, когда он заметил отсутствиев ангаре спасательной шлюпки. И понял, что не обнаружит на медбазе за номером двадцать восемь ничего, достойного внимания. Независимо от того, что обнаружат на ней остальные. И подозрение перестало быть подозрением.
А уши — это так, еще одно косвенное подтверждение. Не больше.
Красивая и страшная сказка оказалась реальностью. Гораздо менее красивой. Зато намного более страшной. Пора это признать. И признать свое место в ней. Место, предопределенное задолго до его рождения…
Больно-то как!..
Это всегда больно. Тем они и страшны, что это всегда — вот так больно. Не он первый, не он последний. У него хотя бы есть преимущество, он знает, в чем дело. Он подготовлен. Во всяком случае — всю свою жизнь считал себя таковым. И ждал. Хотя и надеялся, что не дождется…
Шорох. Хруст мусора под ногами. Странное напряжение за спиной.
Он обернулся.
Два санитара полувели-полунесли молодого стажера в обрывках медлаборантского комбинезона. Теннари узнал его, хотя и с трудом — недельная щетина, блуждающая улыбка, жутковатый контраст белых глаз, обведенных черными кругами, всклокоченные и местами обгоревшие волосы. Полное отсутствие реакций на внешние раздражители, ребята несколько часов с диагностом мучались, и все впустую. Только они так и не поняли, что дело тут вовсе не в диагносте.
Да и стажер этот несчастный совсем ни при чем. Просто не вовремя под руку подвернулся. Оказался в ненужное время в ненужном месте. Очередная случайная жертва. Сколько их было уже, и сколько будет еще, тех несчастных, кому не повезет оказаться на пути у вышедшего из древней кровавой сказки монстра?.. Монстра безжалостного, неразборчивого в средствах и практически
непобедимого.
Монстра под обликом обаятельной и симпатичной маленькой девочки…
Оцепенев, Лина смотрела, как ярость Повелителя выжигает из комнаты последние остатки чар, как она становится тем, чем была — безликой каменной коробкой… как незримые оковы телекинеза все плотней скручивают Алекса…
Как дрожит у горла колышек из красного дерева… Она чуть пытается сдвинуться — на пробу — колышек тут же скользит следом, точно чуя, где ее сердце. Не выскользнуть…
Или попробовать?!
Я не могу на это смотреть!
— Ты думаешь, я не вижу, как ты рвешься? Из шкуры лезешь — коснись, протяни, тронь! Что припрятал — яд, нож, кол осиновый? Спаситель мира! — сказал как выплюнул.
— Не.. нет… это не повредит… тебе… — размыкаются губы Леша — Только ему… холодку…
— Врешь!
— Нет… разве ты не хочешь… избавиться… от этой твари?.. Дим…Дурак, я же спасти тебя хочу!
— От твари? — по губам Вадима ползет дикая улыбка, — От твари…похоже, и правда надо избавиться…
С брезгливо-яростной гримасой он заносит над висящим в захвате братом файерболл, когда в светлых глазах зажигается знакомое предвкушение, она понимает страшное: Вадима НЕ ОСТАНОВИТ БРАТСКАЯ ЛЮБОВЬ…Ничего сейчас не остановит.. Потому что это говорит уже не он. Эти бешеные глаза, эта безумная ярость — уже не его.
Холодок почуял угрозу.
А когда долго кормишь дракона, будь готовым к тому, что однажды он может пожрать тебя…
И тогда рвется последняя цепь, удерживающая ее в подчинении. Она не думает. Тело сдвигается само, спокойно и точно движется наперехват летящей смерти. Файер даже красивый — кипящий белый огонь в танцующих желтых искрах… Время послушно притормаживает бег — взбешенный феникс отдает все что может, сжигая резервы — руки рвут Алекса в сторону, прочь от огня…
Ну же!
Накрыть собой, прижаться всем телом, успеть, успеть… успеть, дьявол и преисподняя! Успеть передать тот золотой сгусток, который так любовно защищал феникс — магию Избранника… еще немного… немного…сейчас!
Она еще успевает улыбнуться, когда феникс потихоньку подбрасывает Избраннику свою «искорку», она успевает увидеть недоуменную гримасу на лице Вадима, когда файер бесполезно расплескивается о стену… и солнце в глазах Леша… Она даже успевает понять, отчего Вадим вдруг отступает, широко раскрыв глаза — не зря вы боялись эмпатии, а, Повелитель?
..и тут же боль входит под лопатку, в клочья разрывая сознание. Колышек… все-таки нашел.
Как Леш зовет ее, как просит не уходить, как обнимает, прижимая к себе, осознав бесповоротность потери — она уже не видит.
И не видит, как бережно опустив ее тело на пол, Леш медленно поднимается с колен… и поворачивается к брату.
Зал тряхнуло. Еще раз. Еще, еще, пока с потолка – роскошного потолка с золотыми узорами — не посыпалась пыль. Пол дрожал под ногами, по темному мрамору ползли трещины, с треском лопнула декоративная панель…
Алекс шел.
Брат. Друг. Враг.
«Враг!» — взвыл «холодок» — «Убей». Сейчас же! Опасно-опасно-опас… Больно! Алекс шел. Бледное лицо, широко раскрытые глаза. Руки, руки… в крови. И боль. Смерть феникса сожгла все оковы и запреты, испепелила барьер, за которым эмпаты клянутся держать свои чувства и прятать свою боль до конца жизни. И она хлынула в зал рекой – немыслимая, нестерпимая, жуткая…
Алекс сделал еще шаг.
Вадим захлебнулся этой болью…
Он отступил, невольно вытянув вперед руки – отбросить, оттолкнуть. Сжечь на месте его, источник боли. Его, Лешку. Убрать. Убрать… Он вытянул руки… и через секунду прижал их к сердцу, пытаясь хоть так прикрыться. Защититься…
— Стой!…
Алекс шел. Кажется… Глаза застлало слезами, и только силуэт Алекса, размытый, нечеткий… он приближался.
— Стой… не… — боль не дает дышать. Как он идет? Как он может? Ведь это же его чувства. Бывает ТАК больно? Как тогда, как тогда… Тогда, пятнадцать лет назад… Леш, я не хотел, не хотел, чтоб ты так…
«Я не хотел. Она сама виновата! Я…»
«Он убьет тебя» — поднялась из глубины ледяная волна. Колючая, черная.
«Нет» А в глазах темно и сердце почти останавливается.
«Убей! Опасно. Бей первым. Бей же!»
Алекс шел. Он совсем рядом.
«Не дай ему коснуться! Не дай ему коснуться меня!» — холодок уже рычит, уже царапается изнутри, пытаясь перехватить контроль над телом, — Убей!»
Кровь бьет по вискам молотом, из горла рвется хрип пополам с рычанием, а внутри у сердца жжет. Жжет, жжет и леденит, и каждый вдох – как кислота…
«Убей! Убей, убей сейчас же! Бей-бей-бей-бей!… Пусти, я сам!»
Рука дергается – поднять, раскрыть ладонь, ударить, сжечь… и останавливается. Нет. Не хочу. Не хочу. Пошел вон. Я не хочу!
Я не стану…
«Дурак, пусти!» — холодок визжит и рвется, как бешеный гепард, он буквально кромсает все, до чего может дотянуться… но Вадим не шевелится.
Леш рядом. Совсем. Совсем… И взгляд – глаза в глаза. Долгий взгляд, в целую секунду. За окном – целый клубки из молний, из-за грома не слышно как сыплются стекла…
Он смотрит. Долго. Целый вдох можно сделать.
А потом бьет. Несильным скользящим движением, почти не боль…
И мир взорвался. Соскользнул. Изменился…
А над землей шел прохладный дождь, звонкий и легкий. Серебряные капли осыпали крыши, плясали на асфальте улиц, впитывались в землю, чтобы взрасти потом снова, с травой и цветами… невесомо скользили по коже людей. А вместе с дождем по улицам стлался туман. Дышал прохладой. Вился у ног… Прокрадывался в вентиляцию.
И останавливается, расходится, не доходя до Арены Службы Развлечений, компания «новой знати». Многообещающие планы — поразвлечься, купив пару-тройку гладиаторов, — вдруг перестали казаться привлекательными. Настроение ушло. И очень захотелось побыть в одиночестве…
Идет дождь.
И успокаивается громко ссорящаяся семейная пара в Милане. И в Лионе. И в Сочи… Не будет сегодня в Далласе предсказанного ясновидцем убийства из ревности.
Клубится туман…
И в маленькой спальне, заклеенной фотографиями Повелителя, плачет во сне Алиса Серафимова. Ей кажется, что на груди сидит что-то черное. Гадкая черная тварь со скользкими щупальцами сидит и шепчет гадости. Про маму и папу, про соседей, которые прятали своего сына, про то, что она, Алиса, посадила кого-то в тюрьму…
И эта тварь вылезла из ее груди.
Уходи. Уходи, я не хочу такое слышать. Это неправда, я не такая. Пожалуйста. мамочка, прогони ее… Я ведь не злая. Я не злая, я больше не хочу…
Кружит над городом среброволосый сильф. Вьются серо-синие тучи, все набухая и набухая водой…
И Георгия Стефанидес, директор государственной станции переливания крови, приглашенная гостья телешоу «Герой дня», глубоко вдохнув ароматизированный воздух, вдруг перестает улыбаться. Она молчит и смотрит в стену, не видя ни приветливой ведущей, ни «кристалл-органайзера» с цифрами и заметками, ни рекламных картинок. А когда ей наконец предоставляют слово, то вместо увлекательного рассказа о прелестях покупного волшебства, хрипловатый голос вдруг начинает говорить о «пробирках» — как неофициально называют сотрудники станции бесправных магов – источников крови. Как держат их под гипнозом, чтобы не вырвались, как они гуляют – на цепочках, прикрепленных к стальному кругу. И зрители в студии слушают, забывая про заказанные хлопки и приклеенные улыбки…
Неслышно и незаметно растекается по белым трубам бесцветная примесь…
На роскошной постели мечется серый пришелец из мира Дайомос, советник протектората Азия-3 Марги-Раа. Кровать могла бы вместить два десятка тел, но он был на ней один. За плотно закрытыми дверями ждали вызова охранники внутренних покоев и прислуга. Нервно прикипел взглядами к часам персонал обоих гаремов, верхнего и «расходного». Позовет ли хозяин? Кого?
Но хозяин никого не зовет. Он вообще не двигается – только пальцы подрагивают. Красноватые глаза кажутся черными из-за сильно расширенных зрачков. Неподвижное тело распласталось по постели, и рука бессильно замерла в нескольких сантиметрах от пульта вызова. В доме тихо, очень тихо, он сам установил звукоизоляцию на сегодня, везде тихо… и его хрипа никто не услышит.
Грузовые платформы быстро, бесшумно, отлаженно разносят грузы телепорт-платформы. И вместе с ящиками и коробками прибывает еще кое-что. Оседает на руках и одежде, разносится по воздуху ветром.
И очень тихо сегодня в злачном местечке для оборотней «Клыки во тьме». Вервольфов одолевает странно мирное настроение, никому не хочется погонять «оленей», и даже на официантках ни царапинки.
Многих, очень многих этим вечером накрыла необычная волна покоя и расслабленности. Или наоборот, появлялись признаки нездоровья: болезненные судороги, странный кашель, головные боли. Ничего страшного, просто захотелось лечь и отдохнуть.
Почему-то заснули раньше времени вампиры – еще до полуночи все вдруг ощутили непривычную слабость, сонливость. И поспешили найти место для сна, порой даже не отпросившись с работы.
Не понимая, застыла у постели дочери Кристалл, мать дознавательницы Дианы Райс. Девушка металась в бреду, то не узнавая мать, то прося прощения.
Почуяв неладное, встревожились и попытались спуститься на Уровни местные демоны. Но успели не все…
Напряженно ждало условленного момента подполье. Марк и Линдэ, Этьен и Максим, Богуслав и дочь Виктора… В Огнеграде заканчивал приготовления «гарем» Марианны. Передав дочь Хранительнице, торопились на место сбора феникс Белла и ее муж. Считая секунды, рука об руку застыли у медиа-шара Анжелика и Ян. Неслышными тенями кружили в небе сильфы…
Сыпал и сыпал, не останавливаясь, очистительный дождь.
Планета засыпала… чтобы проснуться иной.
Ничего этого феникс не видит. И не знает, что с этой минуты мир изменился…
Пока не знает.