Спины и затылки, бесконечные ряды спин и затылков. Ивась знал, – ему нужно вперёд, но спины и затылки загораживали дорогу. Стоило обогнать, оттеснить одного безликого затылконосителя, как на его место вставал другой. Ивась рванулся, и затылки расплескались мыльной пеной. В ней ворочались рядом Димка и Алина, чёрные, чумазые.
Ивасю стало обидно. Ведь это он первый придумал купать Алину в мыльной пене, это он должен быть сейчас рядом с ней!
«Зато я рассказал про неё, – сказал, вылезая из пены, Димон. – Я рассказал, что её купают отдельно, я буду с ней первый!» – «Её нет, её увезли! – закричал Ивась. – Ты врёшь!»
– Не спать!
Позвоночник скрутило судорогой, Ивась лихорадочно замотал головой, впился взглядом в экран. Димка и Алина исчезли, перед глазами крутились звёзды и шипастые шары, он их заново ловил, совмещал, складывал…
Воспитатель с хлыстом пошёл дальше вдоль ряда парней, склонившихся над экранами.
Замигало синим и фиолетовым, комп отключился.
Спина затекла и болела. Выгибаясь и двигая лопатками, Ивась побежал за остальными в коридор и дальше, в манеж.
Они давно перестали гадать, кем будут. Дни мелькали, утомительные и одинаковые. Еда, после которой хочется спать, но надо садиться к экрану или вставать и бежать, и знать, что за ними едут на микромобилях воспитатели с хлыстами.
После кросса короткая передышка — перед обедом.
– Веришь?.. – Димка хрипло дышит, нагибается, рассматривает сбитые ноги; обуви им не полагается, они всегда босы. – Я не жду пятницу. День и день. Я забыл девчонок, хочу только есть и спать.
– Верю, – отвечает Ивась. Раньше, до переезда, он бы обязательно пошутил, что их готовят в доктора, и, чтобы они лучше работали и не отвлекались, отучают от девочек. А Димка бы обязательно заспорил, что это глупо, что нельзя не думать о девочках, что как вообще жить, если не думать о девочках, что не могут же воспитатели этого не понимать, но… Но сейчас у Ивася нет желания подкалывать и спорить. Он хочет съесть пайку и упасть на койку. И пусть дневной сон не приносит облегчения, пусть после него в голове тяжесть и шум, зато это время покоя. Лежать, просто лежать и ничего не делать.
– Они не бегают, – говорит Димка.
– Кто?
– Девочки.
Нет, Димка такой же, как и раньше! Он не может не думать о девочках, просто он очень устал.
– Я тоже устал, – невпопад отвечает Ивась. Своим мыслям отвечает, а не вопросу, который мог бы задать приятель. – А что они делают?
– Не знаю. Но они не бегают.
Ивась пытается вспомнить, когда он видел в манеже девочек — и не может. Правда, он уже не смотрит вокруг, а только под ноги, но если Димка сказал, то так оно и есть.
– И я не хочу, – говорит Димка после долгой паузы.
– Почему?
– Не знаю. Но не хочу.
Назавтра воспитатели снова устроили бег.
Друг был бледен, шёл в манеж, спотыкаясь. Как назло, лил дождь, а воспитатели отключили поле. По тропинке текла вода, несла разный сухой мусор, наполняла канавы по обочинам, закручивала в низинках водовороты. На подъёме Димка поскользнулся, ткнулся лицом в грязь и замер.
– Димкин, что с тобой? – Ивась затормозил и упал на колени рядом с приятелем. – Вставай, нельзя лежать, накажут!
Дима не двигался. Он хрипло и часто дышал, глаза были закрыты, потёки грязи жирными как краска пятнами, покрывали его очень белое лицо.
– Рука… – не открывая глаз, тихо сказал Дима. – Руку очень больно…
Валера, пыхтя, пробежал мимо, обдав Ивася глиной из под ног. За ним плыл над землёй микромобиль воспитателей, прикрытый полем от дождя. Ивасю стало нестерпимо обидно: с другом беда, а эти… чистенькие и сухие!
– Бежать, питомцы! – закричал воспитатель. – Быстро подняться, бежать!
– Он не может! – закричал в ответ Ивась и сам испугался того, что сделал. Ослушался воспитателя! Возразил, повысил голос!.. Ему стало жутко, но Димка страдал, Димке было плохо, Ивась закричал снова: – Он упал и разбился!
– Бежать, питомец!
Микромобиль остановился рядом, воспитатель взмахнул хлыстом, и Ивась застонал от боли.
– Бежать, питомец…
Воспитатель лениво спрыгнул на землю, под ливень, заблестели от воды чёрные очки. – Давай, беги. Мы разберёмся с ним.
Димке помогут, его не бросят! Ивась припустил по дорожке, захлёбываясь счастливыми слезами, забыв, что может упасть, что с ним может случиться то же, что и с Димкой!
О чём он подумал?! Как он мог заподозрить, что воспитатели бросят его друга? Больных забирают в больницу, как его когда-то. Димку вылечат, и всё будет хорошо.
К ужину Дима не вернулся. Не страшно, Ивась пропустил целые сутки, а он всего лишь простыл! Появится завтра… Но всё равно, было неуютно и пусто. Ивась дёргал джойстики, путался, промахивался, не выиграл ни одной пастилки, и впервые даже не заметил этого.
Вечером, думал он засыпая. Дима придёт завтра вечером. Скорее бы…
Следующий день тянулся невыносимо медленно, всё падало у Ивася из рук. Не слипались как должно фигуры на экране, не соединялись в нужные цепочки слова. Мысли роились в голове, беспокоили мешали. В обед он забыл про пайку, лёг вместе со всеми, но сон не шёл.
Сопели парни, лежали в тяжёлой неподвижности. Как странно они спят, думал Ивась. Почти как мёртвые. Сам он ворочался на гладком матрасе, думал и ждал, ждал, ждал, и соскочил с первыми высверками фонарей.
Димки не было.
Вдруг Ивась ясно понял, что друг может не прийти. А раз так, его надо отыскать!
Никто не обратил внимания, как он выбрался из палаты. Парни лениво двигали джойстики, а воспитатели пока не появились.
Коридор был пуст, дверь в комнату воспитателей открыта. Может быть, они знают, где Димка? Не могут не знать!
Питомец не должен обращаться к воспитателю первым. Все его заботы исчислены, все его беды понятны, воспитатель знает, когда прийти на помощь, подсказать, направить — или вразумить. Это главный закон, а хлыст в руках воспитателя помогает его запомнить. Нарушить закон так же немыслимо, как противиться инстинкту. Щука должна плавать, чайка летать, а питомец ждать и подчиняться.
Пальцы ног озябли на каменном полу. Ивась удивился: раньше он не замечал ни холода, ни тепла. О проступке он даже не подумал.
Ивась остановился в дверях. Внутри тихо говорили.
– Воспитатель? – решился Ивась. Горло пересохло, и голос подвёл. Вместо слов вышел хриплый шёпот. Запрет пока держал его, хотя и слабо.
Никто не ответил, тогда Ивась крадучись переступил порог.
Здесь было уютно как в детстве. У стены стояло кресло, мягкое даже на вид и в полумраке, лунный блик из окна лежал на ковре. Из окна!.. В палатах питомцев не было окон, Ивась вспомнил, что такое окна, и от этого не сразу увидел двух голых на кровати.
Воспитатель-мужчина размеренно двигал задом, его плечи и спина лоснились от пота. Воспитатель-женщина лежала на спине, без очков, закинув ноги ему на поясницу.
– Барашек? – засмеялась она. – Возьмём барашка третьим, Арно?
Мужчина обернулся. Он тоже был без очков.
– Питомец? Как ты здесь оказался? – спросил мужчина, не переставая двигаться вперёд и назад.
Ивась испугался. У воспитателя оказались страшные, бешеные, злые глаза, и спокойный его голос не мог обмануть.
– Я… мне… – пролепетал Ивась и выскочил из комнаты.
– Куда? Стоять!
Окрик подстегнул. Ничего не соображая, Ивась кинулся в двери смотровой… и выскочил под полную Луну, в сырой осенний вечер, в запахи хвои и мокрой коры.
Иной, вкусный как чашка холодного молока воздух! В палате пахло не так. Вернее, там почему-то вообще не пахло. Ивась обернулся. Барак был похож на длинный серый забор, только сиял прямоугольник двери.
Нужно найти больницу или лазарет, где держали Димку. В их бараке лазарета нет, в нём, кроме комнаты воспитателей, только палаты мальчиков и девочек.
Ивась завернул за угол. Посредине барака тускло светилось единственное окно. Там, совсем рядом, за стеклом, одевался воспитатель, чтобы… Что? Ивась не стал ждать ответа и пошёл вглубь интерната. В больнице обязательно есть окна, а они видны издалека. Он найдёт Димку быстро, главное, соблюдать осторожность…
Автор публикации
