Ухода Рэни почти не заметили. Косяк поддавался с трудом, хрустя раз от разу все громче, но не сдаваясь.
— Дэрвид, пожалуйста, — это Аманда решила привлечь наставника к помощи. Магистр Сорренж посмотрел на нее тяжелым взглядом, давая понять, что просьба был излишней.
— Высшая степень Залиндрома, — прокомментировал он ей и стал склоняться вперед. После нескольких кашляющих порывов профессор выпрямился с одновременным хрустом десятка суставов. Сильно раздавшись в плечах, существо меньше всего походило на высокого тщедушного магистра: глаза были кроваво-красного цвета, с полным отсутствием белков и зрачков, они светились, казалось, вмещая в себя пламя мира Рьярда. Верхняя половина кожи на лице была окрашена в черный цвет, по форме напоминая маску. Вверху возвышались вертикальные небольшие, но весьма острые рога. Демон скинул ненужные остатки порванного трансформацией камзола и шагнул к косяку. Редвел посмотрел с вызовом, но ничего не сказал. Серебряная татуировка, украшавшая спину демона, засветилась, напоминая жидкий, переливающийся металл, черные руки, оканчивающиеся нечеловеческими грубыми когтями, потянулись к косяку. Хас сглотнул от вида будто опаленных до копоти рук, легким движением крошащих прочную древесину.
— А ты тоже так можешь? — обратился он шепотом к Аманде. Девушка помотала головой, удивленная не меньше.
За дверью был дождь. Дождь из противопожарных поливных устройств. И грязь на полу. Много грязи, как в глухой деревне весной. Шарэль обнаружился скованным в углу. На его шее был обруч из мендриума, магистры поежились, решая, кто займется этим артефактом, обжигаясь и ворча. Зато демон мелочиться не стал и схватил толстое тело начальника прямо за ошейник.
Мокрая лысина в самой середине русой головы заблестела, густая щетка усов слегка дернулась — Шарэль приходил в себя. Сдержанным резким движением Сорренж отправил страдальца на кабинетный диванчик. Толстое тело подпрыгнуло на нем пару раз, прежде чем открыть слезящиеся глаза, покрытые сеточкой красных сосудов.
— Вот теперь, здравствуй! — прорычал демон, полностью игнорируя остальную компанию. — Мне понадобилось много времени, чтобы добраться до тебя.
Редвел смотрел на эту сцену с суровой задумчивостью, Хас открывал и закрывал рот, проглатывая реплики от «Ура! Вы нам помогли!», до«Поосторожнее с начальством» и «Что вы затеваете?!». Связываться с демоном было опасно.
— Наконец-то, я смогу поговорить с тобой, — продолжил, тем временем, Сорренж. — Ты получил это место почти девяносто лет назад, в ходе жестокого переворота. Ты участвовал в «Светлом геноциде», когда вырезали практически всех вампиров, рьярдов и даже полукровок! Вы создавали «Великую страну истинных», подминая под себя лишенных магии леглеров и слабых магов: «Сильному — сила, слабому — эволюция или смерть» — так вы говорили тогда?
— Я мало причастен к событиям тех лет. — Прокашлявшись, и, трогая окровавленную шею под мендриумским обручем, проговорил Шарэль. Его глаза метнулись в сторону удивленных магов за спиной демона, — ясно, сами не знали, кого привели.
— Ты не был рядовым! — прорычало существо, все больше сатанея, его рога начали светиться от гнева и поблескивать редкими красными молниями. — Я видел своими глазами протокол о казни Левирьян Дирьерн. Подписанный твоей рукой! Ты помнишь ее?!
Аманда вздрогнула и подошла ближе, заглядывая в огненные глаза. Шарэль усмехнулся и потрогал усы, снимая с них запекшуюся кровь, стягивающую и доставляющую неудобство.
— Как ты смеешь смеяться?! — демон хотел ударить толстяка по избитой ранее физиономии наотмашь, но на траектории стояла Аманда. Когти со злостью сжались, и уже кулак, не долетев до цели, сильно ударил по столу.
— Левирьян долгое время жила среди людей, — спокойно начал отвечать Шарэль. — Только фамилия у нее была другая. Соулдир. Жена советника по тайным операциям. А еще она успела подарить миру двоих ребятишек, которые сейчас уже совсем взрослые и талантливые работники нашего отдела. Ты не знал? Неудивительно, ведь это не афишировалось. Она не хотела исполнять волю рьярда и не стала женой положенного ей рэграда. Не стала твоей. Да, я участвовал в инсценировке ее смерти. А вот была ли она счастлива со своим мужем, можешь спросить у ее дочери. Да, Аманда?
— Я плохо помню свою мать. Совсем плохо помню отца, но они всегда были вместе, как и в тот день… — ответила девушка.
Демон мотнул головой, будто выкидывая мешающую ему мысль из головы, татуировка перестала светиться, рога остались красными.
— Ты отнял ее у меня. — Проговорил Сорренж, выбираясь из своих раздумий. — Отнял, отлично зная, что нарушаешь правила. Я прожил столько лет, маскируясь, и ожидая этого момента. Ты будешь наказан.
Редвел накинул на плечи демона удавку. Магическая веревка, совмещавшая в себе нервущуюся материю и жжение яда верениуса, была разработана почти сто лет назад и использовалась работниками отдела во время отлова рьярдов, но профессор, одержимый жаждой мщения, ее практически не заметил. Хас, тихо проскакавший из одного угла комнаты в другой и подергавший в это время все три подсвечника на ближайшей стене, наконец, хмыкнул. Пол растворился, становясь зыбучей зеркальной ловушкой. Демон погружался медленно, отчаянно рыча и развязываясь.
— Если я не могу убить тебя своими руками, как обещал, то это не значит, что я не могу тебя убить. — Сказал Сорренж и поднял свою руку, ладонью вниз.
— Не сможешь. — Аманда перекрыла траекторию.
— Глупая необученная девчонка! — прорычал демон, — Я здесь закончу и потом с тобой разберусь.
— Я сильнее, чем ты думаешь. — Девушка вложила свою руку ему в ладонь и переплела пальцы. — Глупый-глупый демон, — прошептала она ему на ухо, почти касаясь шеи губами. — Очень глупый, очень обиженный бедняжка. Не грусти, все наладится. В этом всем долгое время было мало истинного смысла.
Шепот Аманды действовал усыпляюще, рука, гладившая русую голову, лишала Сорренжа воли.
— В чем же истинный смысл? И в чем твоя сила? — прошептал практически загипнотизированный демон.
— Мой внутренний мир мало зависит от окружающих обстоятельств и не подвергается силе инкубов, — поведала мисс Соулдер, — потому, что меня очень любили мои родители. И потому что я сама очень люблю.
Вначале из режима гибернации вышел процессор. Следом начал медленно выкарабкиваться из наркозного дурмана органический мозг.
Первое, что с немалым удивлением понял киборг, когда смог осознать окружающую действительность, — это то, что он не только еще жив, но и относительно цел: запущенная диагностика состояния показала, что его прооперировали, зашив внутренние повреждения. Прооперировали экстренно, разворотив грудную клетку, чтобы без помех как можно скорее добраться до сердца. Ну что же, кости – это ерунда, полностью срастутся за неделю, а вот сам факт операции – неожиданно. Очень неожиданно.
Вторым фактом, уже гораздо менее приятным, оказалось то, что он лежал, намертво зафиксированный в транспортировочном модуле.
Третьим – присутствие рядом вооруженного человека. Хотя, если принять во внимание, кто этот человек, то, может, и обойдется.
— Давай заканчивай притворяться, — негромко, но уверенно произнес капитан Склодовски, и киборг открыл глаза.
Да, притворяться уже было бессмысленно. Но, пока DEX собирал в кучу разбегающиеся мысли и пытался сформулировать ответ, его опередил процессор:
— Оборудование повреждено. Полное время восстановления около ста семидесяти часов.
— Таак, — голос Карела посуровел, и ладонь легла на рукоять бластера, до этого мирно лежащего на коленях, — а что это там, на складе, было? Чем это прикажете считать: моей галлюцинацией, твоим срывом или проявлением твоей разумности?
Спокойный этот голос был настолько страшен, что киборг крепко, изо всех сил зажмурился и оттуда, из спасительной темноты под веками признался:
— Разумности…
Ответом ему было молчание. И посередине этого молчания щелчок предохранителя стал подобен громовому раскату. Испугаться киборг успел, а вот дернуться – уже нет, долей секунды спустя до него дошло, что Карел наоборот, бластер на предохранитель поставил. Щелчки эти ведь так похожи, но все-таки для слуха DEX’a разные. Киборг несмело приоткрыл один глаз, и, когда разошлись стальные ленты модуля, распахнул в удивлении оба и потрясенно ляпнул:
— Меня Лех зовут.
Карел издал ни на что не похожий звук, который система идентифицировала как сдавленный смешок и, убирая бластер в кобуру, пояснил:
— Я всегда знал, что ты слишком вменяемый для обычной машины.
Лех, уже понявший, что не для того его чинили, чтобы тут же утилизировать, все-таки не удержался и спросил:
— И?
— И что «И»? Теперь надо думать, как нам сосуществовать дальше. Ты вот что, давай тут пока не свети своей альтернативностью, веди себя как положено. От того, что ты напугаешь врачей, лучше ни тебе, ни мне не будет. Восстанавливайся, я завтра еще загляну. Лежи, не вставай, ты весь на живую нитку сметан. У всего медперсонала на тебя право управления второго уровня, в случае ЧП пишешь мне на рабочий номер, тут покрытие везде есть.
Лех медленно покачал головой:
— Не будет ЧП.
— Ты же не можешь быть уверенным во всех людях этого здания, мало ли кому что в голову придет.
— Я на складе не хотел тебя пугать, просто очень обидно было.
У Карела возникло стойкое ощущение, что они говорят каждый о своем, но он не стал углубляться в дебри ни своих, ни чужих мыслей, а поднялся и уже сделал шаг к выходу, но притормозил и вытащил из кармана увесистый пакет:
— Да, вот, твердую пищу тебе пока еще нельзя, а вот это можно, — протянул его киборгу и уже не останавливаясь, вышел.
Лех заглянул в пакет. Мелкие, с ноготь, полупрозрачные разноцветные шарики. Сахар, красители, ароматизаторы. Леденцы. Достал один, показавшийся ему самым красивым – оранжевый с пузырьком внутри и положил в рот. Чуть меньше энергии, чем в чистом сахаре, чуть больше нагрузка на выводящую систему, но… вкусно. Все-таки не зря он там, на складе, высказался, хотя и знал, что нельзя. Иначе и леденцов вот этих вот не было бы, и его самого. Еще бы еду человеческую попробовать. Кормосмесь, конечно, дело хорошее, особенно, если сахаром загрызть, но случалось такие запахи учуять, что… Ладно, что тут мечтать, все потом. Как получится. А сейчас активировать ускоренную регенерацию и спать. Пока можно.
Стража добралась до нас как раз, когда Рику вздумалось лечь на траву и глаза закрыть. Я затопталась рядом, присматриваясь — в жизни не видала столько мужиков на лошадях. Красиво-о.
Стража сразу поздоровалась.
Копьями.
Я малость обалдела — ни фига ж себе приветствие!
Эй, шаман, ничего себе у вас стража! Эй, ты чего молчишь? Ты где вообще?
Ой, прости… потом поговорим!
Спасибо птичкам — копья я еще в воздухе спалила. Уяснила — если в меня что летит, то это не воздушные шарики — бить надо. Вот и натренировалась. Только пепел мне чешуйки перепачкал, и… эй, ты, попадешь по уху — сцапаю и птицам в гнездо отправлю!
— Окружай! Держись на безопасной дистанции!
— Не по корпусу бей, целься выше!
— Следите за хвостом!
— Рикке, держись!
Я чуть на хвост не села — они что, думают, что я блондинчика… того? Во психи! Не-е-е, надо сваливать с этой планеты дебилов, и срочно!
Очень срочно — оставшись без копий, придурки-стражники выхватили мечи. Прям как в ролевухе…
— Нэккеа, нет! Госпожа, перестаньте, вас никто не обидит!
Шаман объявился (хвост обходил, оказывается, вот и не заметила) и влез в разговор:
— Нэккеа, все в порядке, она не черная!
Все притормозили.
Я тоже. Что за наезды? Какая я черная? Я золотистая! С изумрудным отливом! Или изумрудная с золостистым…Блин, они они… джин-тоники? Или даун-телики?! Ну, которые цвета не различают. Слово никак не вспоминалось, черт! Ну что за жизнь! Обозвать, и то толком не выходило. Так что я стала просто слушать. Вроде как шаман и стражник друг друга знали…
— Она не черная…
— Но знака ж нет!
— Она не государственная. Не на службе!
— Не государственная и не черная?
— Она вообще не местная.
— Эй, вы про меня? — не выдержала я.
Оба глянули так, словно… ну вот как бы вы глянули на мопса, который вдруг закурит и станет обсуждать линию моды от Версаче? Во-во, самое то. Обидно!
— Эй, вы чем меня обсуждать, лучше б бандюков ловили!
Офицер уставился на шамана.
— Разбойников, — вздохнул тот.
— Стоп-стоп… — дошло до даун-телика, — Тут шайка была? Это они тебя так? Гаэли, сюда!
— Неа, это девочки из группы поддержки! В розовых шортиках! — не выдержала я.
— Сохрани нас духи-покровители! Не надо больше девочек! — шамана с чего-то передернуло. Я хотела обидеться, но он вдруг сел на землю, прямо на догоревшую головешку. Даже не сел, а вроде как упал…
Рик!
— Гаэли! – позвал офицер, глядя куда-то в сторону лошадей… – Гаэли!
Коня зовет? Нашел время!
— Тьфу на вас, лучше б подлечили! — ляпнула я…
— Здесь, здесь! Да стой ты, животное… — отозвался сердитый мужской голос, — Тьфу ты… ребята, помогите мешок с этой упрямой твари снять.
— Тоннирэ, я не понимаю руководство вашего университета! Как вас могли назвать одним из лучших выпускников? Как вам могли поставить приличные оценки? — старик обрабатывал шаману не только руки, но и мозги, поэтому капал, капал, капал… зудел-зудел-зудел… кошмар какой-то. — Как вы могли довести ситуацию до такого абсурда? Позволить к себе приблизиться! Не суметь отразить атаку! Дать себя скрутить! Чему сейчас учат в университете, идиотизму?
— Мастер Гаэли…
Я полеживала себе рядышком и смотрела на местную «Скорую помощь». Первый раз вижу, как тут лечат магией… Отряд лошадиных мужиков с железками ускакал ловить шайку (хорошо бы — поймали), а старик усадил шамана на бревнышко (и как оно уцелело?), выщипнул у меня чешуйку из хвоста — я заверещала, а ему пофиг! Костерчик развел (я чуть туда не плюнула), и счас там что-то булькало, в котелке над огнем. А старик теребил Рика. То положит ладони на кожу, то помашет руками, то дернет…
Интересно-о…
Вот бы еще на мозги не давил — и был бы классный дед!
— Что вы сейчас будете делать, а? Жилья нет, все запасы к хурмысу, трав и то нет! Сил нет! И в ближайшие пару недель на их возвращение нечего и рассчитывать! Разве что хаотичные выплески остаточного порядка. И только потом вы сможете начать восполнять их. А кто защитит вверенную вам территорию? О духи-хранители, я так радовался, что сюда в кои-то веки прислали не двоечника, который все на свете путает и вместо урожая морковки способен наколдовать величину собственного… э… Как вы вообще умудрились потерять настройку на силы?
— Случайно…
— Случайно? — старик повысил голос, — Рикке эль Тоннирэ! О какой случайности может идти речь у дипломированного специалиста по магии и врачеванию?
— Мастер… — вид у шамана был несчастнее, чем у меня за учебником по математике, — Я знаю, что поступил… необдуманно. Я виноват…
— Да сидите же вы тихо! Еще раз шевельнетесь и нарушите пасс — останетесь криворуким!
Не больно?
— Нет…
— Случайность… Три года безупречной работы, уважение жителей, мой похвальный отзыв в ваш университет… И что? Я застаю дипломированного шамана на развалинах собственного дома, покалеченного шайкой из трех (трех!) человек, и в компании нелицензированного дракона! Как ее зовут, твою случайность?
— Ее? Но мастер… — пробормотал Рик.
— Александра, — вырвалось у меня.
Ну а сколько я молчать могу?
Старик замер. Рик покраснел. Я разозлилась. Ну какого черта настоящее имя назвала?! Полное причем! Меня даже в школе звали Лекси. Папа, правда, Сашей называл, но папа — это папа.
— Рик, только не говори, что ты с драконом!…
Был скандал.
Рик молчал, зато старик орал и причитал о безответственности… На себя бы посмотрел, маг недоделанный! Над полянкой засверкали молнии, ветер сорвался, как мой жених номер два — за папиной кредиткой, трава шевелилась как живая… Птицы вообще удрали от греха подальше, мне и то стало не по себе. Только лошадь стояла себе спокойненько и травку лопала.
— Короче, шаман Тоннирэ. Доложите, что вы намерены делать с вашим драконом.
— Моим?
— Его?!
— Дракон нелицензированный, территория ваша, и согласно принятому на той неделе закону, отвечаете за него вы!
— Не, вот ты скажи… ты скажи — ну разве это прррравильна, а? Вот разве это справ… спра-вед-ливо? А?
Ни слова в ответ.
Ну кне… ик! Ну конечно.
Как просить куда-то слетать, найти вон того и плюнуть вон туда, так все ррразгром… разговорчивые! А как ответить ик!… девушке на вопрос, так некому! Совести никакой… Вот ты скажи, а? Вот где у нихххх… эта… совесть?
И опять никакого ответа. Конечно… Кто тут ответит. Чучело только. Драконье. У бандюков в лагере было… Думали, живой. Думали, черный… Ди-и-ик… черт… дикий… Забегали как — вспомнить приятно! Я отхлебнула еще и зажмурилась — смешно получилось.
Когда солдаты в матах… то есть в латах прискакали обратно, мы сначала не поняли, что бандитов с ними нет. Я вообще так плевать на это хотела, синим пламенем. Мы доругивались с Риком, и было не до всяких бандюков, чтоб у них в штанах все в трубочку свернулось!
— С ним? Ни за что!
— Нет, только не с ней! Мастер…
— Вы обязаны, — влез старикан, но нам было уже не до него! Я рвала и метала (рвать, правда, было нечего, так что метала. Бревнышки. Обгорелые.)
— Имела я ваши обязанности и ваши законы! И тебя тоже!
Старик закашлялся. Рик сменил цвет на красный…
— Духи-хранители, ну чем я вас прогневал, а? Свалилась на мою голову!
Я — свалилась? Ах ты зараза неблагодарная! Я тут же нашла чего рвать — сухое дерево у края воды. Оно только свистнуло — Рик и старикан даже присели, когда оно мимо пролетело.
— Я сама по себе! И так проживу!
— Да тебя в первом же городе прикончат! — рявкнул шаман, — Без меток…
— Пусть только попробуют! Стоп-стоп… Без чего-о?!
— Без печати! Что ты — не черная! И собственность ковена магов!
Я села. В смысле упала. Ни фига себе…
— Собст… собственность? Я?! Ах ты сволочь… Ручным драконом решил обзавестись, значит?
Шаман еще и обиделся:
— Совсем уже? Ты ду…
— Ну-ну… — прошипела я, пониже наклоняя шею. Рик заткнулся…
— Рикке имеет в виду метку «Служба Ковену», — начал старик… и тут на полянку вломилась команда солдат — и без бандюганов…
— Нам срочно нужна помощь! У них дракон!
Ну и чего они все на меня уставились?
— Нет.
— Я думал, вы хотите отомстить… — старикан продолжал уговаривать. Ну-ну…
— И не подумаю!
— Госпожа Александра, неужели вы не хотите помочь?
— Кому — вот этому?! — я ткнула лапой в шамана, — Слышали, что он сказал? Повторить? Меня, мол, надо отправить помогать этим гопникам, тогда они точно не выживут!
Солдаты с чего-то захихикали. Я обиделась еще больше.
— Сами туда летите! А я… а мне надо чешую отполировать!
— Рикке погорячился…
— А мне все равно!
Старик помолчал и вдруг заговорил как-то по-другому. Прям как рекламный агент:
— А тот дракон — самец. Между прочим…
Я повернула голову… А это уже интересно-о.
Ну вот!
И на фига я ввязалась, а? Теперь сижу и пью бочку за бочкой…То вино, то пиво. У бандюков отобрали… Трип… Треф… Трофеи, во.
А на меня пялится это… черное.
Не, сначала было ничего себе…
Старикан запретил Рику лезть мне на спину и руководить, сказал, что тому надо еще с недельку руки поберечь — сам полез. Сказал, что хочет «вспомнить боевую молодость».
Вот и вспомнили…
— Заходи на лагерь справа… справа же! На бреющем!
Нет, он издевается!
— Где я тебе счас возьму бритву?!
Старик сказал несколько слов — колдовал, что ли?
— А?
— Лети туда! Низко! Вон туда! Туда, где сложены мешки, видишь?
— Вижу-вижу!
Я нырнула вниз… Уй, как здорово-о-о!
— А теперь дыши! Огнем! Глаза береги!
Чего? Зачем беречь? Бандюки разбегались, как мы с лекции по этой… философии… Мы-то сначала думали, что это фалло-софия… Ошиблись малость тогда.
Вот это да!
Взрыв!
Дым, огонь, грохот — пыль столбом и перепуганные вопли.
Виииии-ху! Мне нравится быть боевым драконом! Старик еще чего-то вопил, но я уже зашла на второй бреющий — там какие-то телеги. Я плюнула на ту, что с оружием — ффффухххх! Вместо мечей и лат — лужица железа! Класс! Хэээээййййя! Я кувыркнулась в воздухе, вопя от радости…
Старик тоже чего-то орал, но я не слушала. Я сбрасывала напряжение. Копья. Пфухх! Какой-то стул, вроде как трон — наглые тут бандюки — пфуххх!
— Дракон! Дракон! Да очнись же ты, ду… Александра!
Дракон? Где? О-о-о… Какой у него… хм… крылья.
Большой.
— Улетай!
— Что? Вы ж меня сами просили с ним разобраться!
— Он слишком крупный!
— А на фига мне мелочь?
— Ты не сможешь с ним драться!
— А я и не собираюсь! Вы ж просили только отвлечь? Отвлекууууу! Фиу!
И я нырнула вниз, туда, где на поляну как раз выбегали солдаты…
Эх. Так все хорошо было. Бандюков переловили, взяли эти… трофеи… солдаты мне честь отдавали. К Риковой избушке целой автоколонной вернулись, нагруженные. Здорово…
И этого отдали.
Он оказывается, просто чучело… Деревенских пугать. Страх нагонял только потому, что внутри сидели парни и махали его крыльями… Эх.
И какой мне толк с чучела? Даже компанию не поддержит. Слышь ты, пить будешь? Тьфу!
Я допила бочонок. Сама. Подумаешь! Никто мне не нужен! Ясно?!
И пошли вы…
Я попробовала пожать плечами — но пожать получилось только хвостом. А… ну да… Я ж к тому еще и дракон. И фиг у меня счас получится кувыркнуться…
Дракон, а? Дракон… Лысый ящер… в чешуе… и с ногами сто сорок восьмого размера…
Ы-ы-ы….
— Леди Александра, прекратите рыдать!
— Отвянь…
— Перестаньте! Вы траву спалите! А тут уникальные травы! Лекарственные!
— Ы-ы-ы! — назло прорыдала я, и ближний кустик полыхнул. Прям как салют на моем дне рожденья.
— Рикке эль Тоннирэ, сделайте же что-нибудь с вашим драконом!
Вот ябеда!
Ик…
— Что я должен с ней сделать?! — блондинчик бродил по развалинам своей избушки…
Ха-ароший вопрос! Я вытянула шею…
Старикан ответил не сразу:
— Поговорить!
Облом… Ну и пжалста! Не очень-то и хотелось! Лучше еще выпить…
Я потянулась к телеге за новым бочонком.
— Эй-эй! — старикан задергался, — Леди! Девушка! Вам хватит!
Ах так… Мне еще ик… и добавить не дают? Вот жлобы… Ну ладно!
Не даете бочку? Это вы зря!
Я сцапала всю телегу.
Ой что потом было-о…
Система Джуста
Борт частного круизера «Мицар»
Лайен
— Лай… а тебе не кажется, что мы что-то где-то как-то…
Комм радостно пискнул и загудел с тупым удовлетворением, выдавая очередную карточку. Дэн вздохнул и принял распечатку, отправив оригинал в архив почти автоматически, поскольку Лайен делать этого явно не собирался, лишь покосился хмуро. Да и кровожадные огонечки, зажегшиеся в глубине обычно спокойных темно-серых глаз, Дэну очень не понравились. Продолжать незаконченную мысль Дэн не стал — он все же был отличником курса «ромэо», а это подразумевает тренированную интуицию, развитую эмпатию и активно действующий комплекс сопереживания.
— Ну надо же! — толстые пальчики Френни с неожиданным проворством схватили пластиковый четырехугольник, — Моя несостоявшаяся звезда! Вернее, уже как раз состоявшаяся, но, увы, не моя…
А проблема у Френни оказалась-таки именно с дочкой связана, предчувствия Лайена не обманули. Дочка у Френни была красавицей, не в папашку. И характер вполне себе, и привычек вредных не больше, чем у любой другой — даже и поменьше, пожалуй. И в койке самое то — с энтузиазмом, но без фанатизма (во всяком случае, время на Церере они тогда провели весело и расстались вполне дружески). Вокруг нее увивалась толпа таких богательнких красавчиков, что Лайену, пожалуй, стоило бы удивиться интересу золотобогемной девочки к простому курсанту — не считай он в ту пору себя кем-то сродни Императору Предрассветной. Как же! Поступить в Летную Академию Базовой! Да без протекции! Да с первого раза! Воистину, пред таким достижением все суета и тлен.
Так что интересу скучающей молодой аристократки он не удивился, приняв его как должное. Еще один бонус от Вселенной за его немалые перед нею заслуги — а кто в восемнадцать, скажите, считает свои заслуги перед Вселенной хотя бы умеренными?
Но вот чему он таки удивился — так это явной протекции со стороны ее папаши, миляги Френни, про чью безжалостность ходили легенды. От встречи с этим финансовым монстром новоиспеченный курсант мог ожидать чего угодно — от более или менее завуалированных угроз и запугиваний до прямых физических воздействий или даже самой настоящей расправы. А получил свой первый разовый контракт — и чертовски выгодный, надо сказать, контракт!
С тех пор прошло десять лет, но ничего не изменилось. Лайен никак не мог понять, почему именно в него Френни вцепился, как клещ — ведь после тех двух недель на Церере Лайен и близко не подходил к его дочке, да и она наверняка забыла мимолетное развлечение. Френни тоже делал вид, что забыл, но при этом постоянно, словно бы случайно, называл Лайена сынком или деточкой и сетовал на трудности в обращении с непристроенными дочерьми. И работу вот подкидывал. И помогал, если попросить.
И все вроде бы по-честному — просто так никаких подарков, всегда ответная отработка или услуга. Только вот работа или услуга эта зачастую казалась Лайену несоразмерно простой и от того — подозрительной. Вот как сейчас
Тоже мне проблема, ну просто на смех канарейкам. Если не врет, конечно. Всего-то — пристроить дочку не просто в какой-нибудь из корпусов, а непременно чтобы к иможенкам и обязательно под хороший пригляд. Тоже мне, проблема! Трудно поверить, чтобы бизнесмен уровня Френни действительно не знал, что Иможен Коалисьен отличается от Корпорации синек не только цветом формы, и что семейственность в ней приветствуется и вообще всячески поощрается. Значит, наверняка какой-то подвох имеется… ну да разберемся, все равно выхода нет.
Френни тем временем ласково царапнул ногтем распечатку. Вернул. Лайен мельком отметил ярко-рыжий хвост, спускавшийся почти до пояса, квадратную челюсть и кокетливый татуш от залысины до виска.
— Сколько процентов?
— Больше восьмидесяти, но… Лайен, деточка, он тебе не интересен, он был интересен лишь мне, но я опоздал. Он хитчер.
Лайен фыркнул:
— Тебе же легче, старый лентяй!
— Не скажи! За хитчером я бы слетал с удовольствием и к черту на куличики. Особенно — за таким хитчером… Жаль, ты не видел его в деле! Это было что-то, поверь слову старого знатока!
— У нас и без него…
Восьмидесяти процентная вероятность — это, конечно, немало… Но — хитчер. Да и волосы… Слишком яркие, чтобы быть натуральными. Слишком… похожие.
Не идиотка же она?
— Куда теперь прикажешь?
— По Ингрид сколько?
— Сорок пять… — Похоже, Ингрид у Френни энтузиазма не вызывала. Да и не удивительно, поскольку отпуск отправились она проводить не куда-нибудь, а на Бетти-Эр, ближний свет! Есть еще, правда, та смуглолицая штучка с Волчьего Уха, всего тридцать четыре процента, но зато рукой подать… И еще тот полтинничный парень с Черной. У остальных — ни у кого не наберется выше двадцатки по совпадению вероятностных психопрофилей. А программке верить можно, хорошая такая программка, эриданская. Пас-скудство! Всех ведь проверять придется, не взирая на эту программку. Всех…
Какое же это счастье — искать кого-то в цивилизованной части галактики, где без персональной идентификации ты не сможешь даже перейти на другую сторону улицы! Чик — и все как на ладони!
И даже если тебе повезет угнать корабль и выломать на нем контрольный чип- пеленгатор — ты сможешь наслаждаться незаслуженной свободой лишь до первой заправочной станции, где тебя возьмут за жабры тихо, без шума и пыли!..
— Давай-ка так… Прокатимся через Волчье Ухо к Инвейре, потом вдоль Черной и Викса, а там уже и Бетти-Эр рядом… относительно.
Инвейра и Черная — в одной системе, Викс тоже рядом, три-четыре года, ерунда, в один прыжок уложимся. Впрочем, Викс — меньше двадцатки, направившийся туда порожний сухогруз с подозрительным радистом давно уже мог загрузиться и продолжить путь куда угодно. Надежда лишь на то, что сухогрузы обычно не спешат.
На Инвейре любители квадратного мяча проводили сборы игроков, один из которых имел неосторожность оказаться в ненужное время в ненужной близости от одного ненужного места. Нет, он не был замечен ни на Базовой, ни на Джусте, но теоретически вполне мог побывать на них обеих. А на Черной обитал сейчас один молодой паразит, имевший милую привычку шататься на папиной яхте по всему дальнему космосу и бузить помаленьку везде, где яхта эта останавливалась на более-менее длительный срок. Был он, конечно, проверен и перепроверен насквозь, и охрану имел хорошую, так что все бы ничего, да вот таскал он на борту пару дюжин риппующих оболтусов обоего полу, меняющихся чуть ли не в каждом порту.
Она больше ни разу не воспользовалась ни своей карточкой, ни карточкой бедного Янсена. То ли умница, каких мало — то ли дура, судьбой хранимая. Капитан того несчастного корыта, на котором добралась она до Джуста, до сих пор с содроганием вспоминает янсеновских ребятишек. И не забудет, можно ручаться. Даже если выйдет когда-нибудь из больницы… Так что документами она разжилась, это точно. И вот тут возникает одна версия…
Тому, что в том борделе воспользовалась она своей засвеченной карточкой, есть еще одно объяснение, кроме безграничной наглости и самоуверенности, присущей всем синькам. Ее новые документы могли просто не подойти. Как и янсеновские. Именно там — и только там.
Десять против одного, что у нее теперь мужское имя. Из учебника по криминальной психологии — скрывающиеся первым делом стремятся изменить цвет волос, прическу и пол…
Комм обрадовано пискнул и выдал очередную карточку.
— Церковь Светлого Братства! — Френни произнес это так, словно не знал более грязного ругательства. Впрочем, может, и действительно не знал. — Проповедник второй ступени. Турне с лекционной работой. Тридцать девять процентов… Что, тоже проверять будешь?
— Обязательно! Синьки проверяют всех тсенов и буддистов, шерстят кришнаитские коммуны и общины Дао, а вот заглянуть к Светлым Братьям даже и не подумали, а почему? Если и прятаться тсену — то именно там, где никто не станет его искать, эти братишки ведь даже за смертную казнь голосовали, насколько я помню…
— Слушай, сынок, это, конечно, не мое дело, но мне кажется, что твой напарник прав — ты что-то перемудрил с параметрами расширения программы. Есть ведь и чисто психологические ограничения… А этот жестяной чурбан вторые сутки подсовывает нам всяких наемников, таксидермисток и проповедников всеобщего самоубийства.
— Психологические ограничения?
Кем же не сможет ни при каких обстоятельствах стать комиссованная подчистую авансистка-тсенка, которую в миротворки готовили? Пилотом кораблей типа «Единорог» уж точно стать не сможет. Сборщицей любого из горячих цехов аналогично, но это — физиология, а мы же хотели найти психологические ограничители…
Киллером. Да, пожалуй, не то воспитание и данные не те, иначе не готовили бы ее в миротворки. В наемницы тоже не примут — образование не закончено, сертификата нет. Таксидермистом?.. Во всяком случае — не сразу. Охотником любой категории. Забойщиком скота. Палачом. Хитчером, тут Френни прав. Порно-звездой или девочкой по вызову — тоже не получится, синьки же просто помешаны на фригидности, даже специальные методики имеются…
Стоп.
Но ведь именно такой девочкой пыталась она стать на Джусте!
Сощуренные глаза Лайена сделались почти черными. Он постучал по зубам световым карандашом. Хмыкнул неуверенно.
Рыже-красный хвост. Слишком рыжий, чтобы быть натуральным, это с первого взгляда видно… Вот именно что видно – и именно что с первого взгляда.
А если кто-то просто хочет, что все думали именно так?
— Френни, дай-ка мне еще разок того своего хитчера…
***
Талгол
Деринг.
Отель у Малой Арены.
— Давайте сломаем ему руку. Или ногу. Ногу даже лучше. Только надо аккуратненько, чтобы словно бы и нечаянно, а то, сами знаете…
Ритмично поскрипывал старый портативный тренажер — Железнозубка качала плечи. Хорст оккупировал Эркюль, была его очередь, и с той стороны доносилось лишь тяжелое дыханье и удовлетворенные постанывания, поскольку Хорст, как и полагается суперсовременным аппаратам высшего класса и новейшей модификации, работал абсолютно бесшумно.
— Толкнуть с лестницы… Словно бы и не совсем нарочно. Видели, какие тут крутые лестницы? Прокатится до самого низа — мало не покажется! А можно еще надломить каблук… слегка, чтобы не сразу сломался… Эти его платформы так и просятся, чтобы их сломали!..
Рысь ходила из угла в угол роскошного номера и рассуждала на абстрактные темы, дожидаясь своей очереди. Сейчас она вполне соответствовала своей кличке, пружинистой мягкостью шага и какой-то кошачьей хищной грацией. Этакая большая и очень опасная кошка, находящаяся к тому же в весьма скверном расположении духа. Не хватало только длинного хвоста, которым она могла бы хлестать себя по бокам. Но ведь и у настоящей рыси хвоста тоже нет…
— Эрки, ты мужик или тряпка? В конце концов — это целиком твоя вина! Ты единственный из нас даже пальцем не пошевелил, а ведь мы тебе говорили! Вспомни, три года назад… Уж как мы тогда старались, евнух бы — и то оскоромился. Я тогда сразу сказала, что он из этих, и сразу же попросила тебя заняться. Что, так трудно было немножко пококетничать в жестком варианте? Только не строй из себя девственника, я с тобой не первый год знакома! Ты ведь умеешь, если захочешь, выучка-то осталась. Но тебе было лень. Просто лень. Не зря тебя из ромео вышибли с треском, я их вполне понимаю. И что в результате? Ты и в этот раз только отмахнулся! По-прежнему жрал и спал, только и всего! И что мы теперь имеем? Он клюнул на первую же смазливую задницу! И где мы теперь, благодаря твоей великой лени? Там же! Ты как-нибудь напрягись, посмотри, как этот красножопый на него смотрит. Посмотри-посмотри, тебе полезно будет! Это ведь ТЕБЕ так надо было смотреть, а не какому-то чужаку! Как пес на хозяина! В рот заглядывать! Тогда хорст бы нашим был, полностью нашим, причем еще три года назад… Тебя ведь тоже учили так смотреть! Но тебе лень. Правда? Кретин!
Рысь швырнула в угол взятую со стола вазу. Та не разбилась — на полу был ковер, да и стекло на вазу усиленное пошло, специально на заказ делали, поскольку нравом постояльцы «Президентских» номеров отличались, как правило, весьма необузданным, администрация привыкла и заранее обезопасилась.
— Не суетись, — сказала Железнозубка, выплевывая загубник и переходя на другой режим.
— «Не суетись»! Тебе легко говорить! У тебя вообще тайминг существования другой, иногда мне кажется, что ты спишь так мало именно потому, что спишь постоянно, чем бы ты ни занималась!.. Нет чтобы посоветовать что-то дельное!.. «Не суетись!»… Кончится тем, что я просто разозлюсь как следует и проломлю этому паразиту башку, и плевать мне будет на последствия… Стоп! Я, кажется, придумала. Что, если заменить пару пластин в его бронежилетке, а? Аккуратненько так заменить. И мы остаемся как бы вообще не при делах, травма — она и есть травма, сотни свидетелей, что мы до него даже пальцем… И хорст…
— Не суетись. — Железнозубка встала, уступая место на тренажере. Потянулась. Добавила. — Вот ты говоришь — как этот на Бэта смотрит… А ты на самого Бэта смотрела? Как смотрит он? Так не смотрят на что-то свое, принадлежащее полностью и безраздельно. Так смотрят на взятую напрокат новую игрушку. Напрокат, понимаешь? Рано или поздно такая игрушка перестанет быть новой. Перестанет быть интересной. Надоест. Или сломается. И ее вернут. Туда, откуда взяли. Понимаешь? Надо только подождать. И не суетиться.
***
(летняя экспедиция 2894)
Первая часть
Ныне, присно, во веки веков, старина,
И цена есть цена, и вина есть вина
В. Высоцкий
Весна выдалась на редкость холодной и пасмурной— так считал Саша, местные же говорили, что в небесной канцелярии наконец-то вспомнили, что и в Выгжеле нужна хорошая погода. В первых числах мая тополя покрылись нежной зеленью, а ночные заморозки вроде как закончились.
Он вышел из отделения полиции, где туповатый следователь почти час мурыжил его по поводу пропавшей сотрудницы. Её родители — этнологи, помешанные на своих досумеречных корнях — наградили дочь дивным именем Шегригул Калтаауызкызы. На кафедре её называли просто Виолетта. Вместе со старо-казахскими корнями ей досталось круглое лицо, раскосые глаза, приплющенный нос и, конечно, стройный стан, который безнадёжно испортили любовь к булочкам и нежелание ходить в спортзал. Она приехала в Выгжел на полгода раньше него, можно сказать, была одной из первых, кто стал числиться в штате Выгжельского филиала Института Нового мира.
Саша брёл вдоль деревянных двухэтажных бараков, после утреннего дождя тропинки уже подсыхали, но всё равно ботинки стали грязными через сто метров. По своей воле он никогда бы не покинул родной Дербенд, но в прошлом году в универе разразился страшный скандал. Змей Горыныч поставил под сомнение результаты досрочно сданных Иминай экзаменов, мол, преподаватели чересчур хорошо относятся к этой девочке с дикого севера и подыграли ей. Это он сделал зря: всплыли старые счёты, коих в силу скверного характера Иззмелий накопил много, и понеслось… Иминай пересдала всё новой комиссии, а преподы из первой взъелись, оскорблённые необоснованными подозрениями. В результате, шаманка со своей верной троицей ушла в ИНМ, где их, а особенно Свартмеля, приняли с распростёртыми объятиями. Туда же под шумок упрыгали несколько подающих надежды кандидатов, а вслед за этой вереницей поплёлся Саша. Конкуренция между университетом и Институтом Нового мира шла с самого возникновения последнего. Руководство института потирало ладони: специалистов прибавилось, а тут как раз филиал собрались организовывать. Несмотря на цветистые речи, Саша ожидал, что Выгжел будет просто базой для заброски экспедиций в Дар, безо всякой серьёзной научной работы. Пока его опасения сбывались, но зарплату предложили достойную, особенно с учётом северного коэффициента и ещё кое-каких надбавок, о которых аспиранту и мечтать не приходилось, выходило совсем неплохо, а молодому отцу это было на руку. Мысли Саши переключились на трёхмесячную Маришку, с которой Грася уже второй раз лежала в местной, с позволения сказать, больнице. Ребёнок родился чуть раньше срока, с недобором веса и практически всё время болел. Жена пеняла на северный климат, а Сашу мучили подозрения, что это то ли тератогенный эффект, то ли наследственность, то ли, хотя это звучало совсем ненаучно, плата за абсолютное здоровье матери. Клим-то с Иланой потомством обзаводиться не торопились, видно, знали, что будет.
Он зашёл в неприбранную квартиру, запихнул перепачканные мокрой глиной ботинки на полочку рядом с туфельками Граси. Зазвонил телефон, межгород, Саша заторопился к аппарату.
– Алло.
– Здравствуйте, Александр.
– Зме… Иззмелий?
– Да.
– Как Ваши дела? Как здоровье?
– Нормально, спасибо.
– У меня к Вам предложение, выслушайте до конца, думаю, Вы заинтересуетесь, – трубка в руке будто превратилась в склизкое извивающееся тело, Саша так и увидел сложившиеся в улыбочку тонкие губы своего бывшего руководителя, а тот, не дождавшись ответа, продолжал: – Мне и некоторым моим весьма влиятельным друзьям кажется, что эта… Иминай совсем не та, за кого себя выдаёт. Наш университет, конечно, рад, что избавился от этой проходимки, но Вас-то какая нелёгкая понесла следом? Не верю, что такой разумный человек, как Вы, смог всерьёз счесть её своим добрым другом. Пока мы ничего не можем доказать, но Вы можете нам помочь вывести её на чистую воду. Поверьте, после мы не останемся в долгу, Вы сами сможете выбрать себе вознаграждение, например, льготное лечение в клинике Кросса для Вашей дочурки. Нет-нет, не отвечайте, я перезвоню после того, как Вы вернётесь из экспедиции. До связи.
Саша с омерзением кинул трубку на место, потом пошёл мыть руки. Надо было успеть заскочить в больницу до шести и собираться, на курорт вылетали завтра.
«Северин» летел над тайгой, Саша сидел, вытянув ноги в проход, изредка бросая взгляд на зелёное море. Этот маршрут стал ему, можно сказать, родным, он помнил всё речки и озёра, над которыми пролегала их воздушная тропа. За штурвалом был Вацлав, Саша сильно удивился, когда Клим не занял место второго пилота, а остался в салоне. Штрудофф поднялся со своего места и пошёл в заднюю часть салона, где стояли ящики с оборудованием и переноска с кошкой Иминай.
– Конечности втяни.
Саша подобрал ноги, Клим подошёл к большому прямоугольному ящику, стоящему на полу, достал гвоздодёр и отодрал верхнюю крышку. Саша вытянул шею, потом открыл рот, но пристойных выражений у него не нашлось: в ящике, в позе эмбриона лежала женщина в голубом спортивном костюме и синих мокасинах, голова её была обложена подушками. Илана разложила одно из кресел, а Клим с Василиком перенесли даму на него. Саша пересел ближе и спросил, наклонясь к уху Иланы:
– Это что за чертовщина? Вы зачем хомячка похитили? Почему она без сознания?
Клим проорал ему:
– Не обижай женщину, это не хомячок, а нежная эротичная фиялка!
Саша прыснул. Илана прощупала пульс и повернулась к нему:
– Её никто не похищал, сама лететь захотела! Вертолётов боится панически, ей в институте лошадиную дозу снотворного вкололи.
Он прикинул, что на девяносто килограмм пылкой женственности не лошадиная, а слоновья доза нужна.
– А в ящик зачем засунули?
– Ну, если бы мы её без сознания занесли в салон, нас что, никто ни о чём бы не спросил?
Саша кивнул, сел на своё место и посмотрел на Иминай: та, как обычно, улыбалась.
«Что там следователь сказал: соседка по съёмной квартире говорила, что нашла записку. Что-то пафосное, вроде: «Мне опостылел этот мир, я ухожу, и не вините никого, кроме этого ужасного бездушного мира». Или как-то по-другому? Да, не важно. Как здесь-то она оказалась? И зачем в Дар летит?»
Он стал вспоминать, надеясь нащупать верное направление. Шегригул, то есть Виолетта, училась на том же факультете, что и он, только поступила на четыре года раньше. Её можно было встретить в самых неожиданных местах: в секции стрельбы, на собрании клуба любителей внедорожья или среди сталкерья. Главным критерием было наличие большого скопления мужчин, парней, мальчиков – этот цветочек отличался поразительной всеядностью. После получения диплома она ушла на кафедру экспериментальной физики атмосферы в ИНМ. Когда в прошлом году он перешёл туда же, сердобольные аспирантки посоветовали держаться от «фиялки» подальше. И вскоре ему самому пришлось убедиться, что натиск её, конечно, не способен сокрушить Гималаи и гордые Анды, но лопату, чтобы отмахиваться, лучше держать под рукой. Вскоре, вздохнув: «Какой хороший мальчик», – Виолетта переключила своё внимание на кого-то другого. Собственно, после этого он с ней не пересекался до того момента, пока не приехал в Выгжел. Супруги Свартмель, перебравшиеся в этот городок, частенько собирали своих друзей-приятелей на вечерние посиделки, где звучала гитара Клима и флейта Иминай, выпивались литры чая и велись неспешные беседы о науке и искусстве. До последнего времени фиялка произрастала в их компании, потом Саша заметил, что она стала появляться лишь изредка. Илана сказала, что у неё бурная личная жизнь, вдаваться в подробности он не стал. На днях ему звонит следователь и назначает встречу, на которой сообщает, что, возможно, Виотлетта покончила с собой, а сегодня фиялка дрыхнет на разложенном кресле «Северина», летящего на Дарский курорт. Чудеса, да и только!
В голове зазвучал противный голос Иззмелия, Саша поморщился. Эту оголтелую компанию он неплохо изучил за последние полтора года. Да, возможно, шаманка не та, за кого себя выдаёт, возможно, у неё нечистое прошлое, но на похищение эта компания не пошла бы. Даже если б Иминай приспичило кого-то похитить, её муж никогда бы на это не согласился. Да и Клим в подобную авантюру ни за что бы не полез. Насчёт Иланы он сомневался, ибо работа женской головы была для него загадкой.
Вертолёт коснулся земли, Саша до мелочей знал, что будет дальше. Васпы всегда встречали их одинаково: две коленопреклонённых шеренги ждут, пока Иминай предстанет перед ними, вот она спускается с трапа и неслышной поступью подходит к ним, через полминуты Кир подаст ей тетрадь, в которой записаны события всех дней, прошедших с её отлёта. И всё это под аккомпанемент абсолютной тишины. Что величественное и жуткое было в этом молчании, будто вместе с видимыми действиями происходило что-то, недоступное человеческому глазу.
«Кто же ты, Иминай? Жертва чьих-то или своих собственных опытов? Результат неуспокоившихся последователей шуранских гениев? Или порождение самих васпов? Кто ты и зачем появилась среди людей?» – но вот уже два года, как он задавал эти вопросы сам себе, не осмеливаясь коснуться этой тайны, хотя и понимал, что запутался, как комар в паутине, и не выберется уже никогда. Свартмель и Штрудофф опускали трап, шаманка готовилась выйти.
Илана осмотрела женщину на сиденье, знаком подозвала Сашу и сказала шёпотом:
– Она вот-вот придёт в сознание, посиди с ней, чтоб не выскочила из «Северина» раньше времени.
Тот кивнул. Иминай вышла, за ней остальные. За бортом было тихо, казалось, что даже ветер не смеет нарушать торжественность момента.
Через несколько минут Виолетта пришла в себя. Саша шепнул:
– С пробуждением, только не ори, всех богов ради.
Дама приподнялась на локте и осмотрела салон.
– Мы прилетели уже?
– Ага, только пока из вертолёта не выходи.
– Почему?
– Увидишь.
В этот момент из пилотского кресла поднялся Вацлав, заглянул в салон и пересёк границу света, падавшего из двери. Медведь, от которого он чудом спасся, постарался, чтобы при виде его лица комната ужасов бледнела. Саша привык к нему за время прошлой экспедиции, а потому и значения не придал его появлению, зато Виолетта завизжала:
– Васпа!
И кинулась к выходу, Саша, проклиная всё на свете — следом. На трапе объемная леди споткнулась и порхнула вперёд, но её полёт прервали Клим и Илана. Васпы уставились на женщину так, что Саше стало не по себе. Он давно заметил, что на многие вещи они реагируют, как единый организм. Он испугался, что они просто раздерут её, если не сейчас, то в недалёком будущем. Виолетта немного пришла в себя и умилилась:
– Мальчики!
Потом попыталась изобразить реверанс, задумалась и шёпотом спросила у Иланы:
– А он в эту сторону делается?
Та покачала головой. И Виолетта тут же исправила свою ошибку. Клим давил смех, Саша стоял белый, как привидение, а Свартмель опустил глаза, ему было неловко.
Ночь шествовала с востока и пригоршнями бросала в темнеющую синь самоцветы. Угомонились дневные птицы, и лес наполнился шорохами и уханьями сов. Костёр, горевший в большом круге из булыжников, выбрасывал вверх искры, похожие на миниатюрные перья Жар-птицы. Вокруг костра васпы расставили табуреты, вынесенные из подземной столовой. В прошлом году лемех снёс все наземные постройки, после чего поселение, в буквально смысле, закопали. Саша даже примерно не представлял, что творится под землёй, но судя по его наблюдениям, васпы могут работать всё время, когда не едят и не спят. Вообще-то, нехотя признавался он сам себе, если им понадобилось что-то сделать, они забудут про еду, сон и даже походы в туалет. Потом он по привычке пересчитал посадочные места: табуретов вместо восемнадцати оказалось двадцать пять. Иминай и Илана, перешёптываясь и хихикая, постелили на земле пенки. Вскоре повар постучал по покорёженному ритуальному ведру, и местное население начало подтягиваться к костру. Когда все сели, дежурные вынесли два здоровенных котла: один с каким-то невероятным супом на сгущёнке и манке, в котором плавали сухофрукты, кедровые орешки и что-то ещё (при свете костра разобрать было сложно, а на вкус – Саша ничего похожего припомнить не мог); второй – с травяным варевом, которое васпы пили вместо чая. В первый день есть было тяжелее всего: навий дух с непривычки перебивал любые запахи — но он знал, что ещё день-другой и вообще перестанет его замечать. Ели, как обычно, молча, только Кяти громко мурчала, выпрашивая что-нибудь вкусненькое. Василик, как обычно, напоминал всем, что Иминай надо поесть. Это повторялось из экспедиции в экспедицию, но Саша никак не мог понять, к кому же обращается муж шаманки? По идее, к васпам, но никто из них и слова не проронил, может быть к духам? Подобных несуразностей на курорте было столько, что если думать над каждой — мозг взорвётся, поэтому учёный просто принялся за еду.
После ужина Клим принёс гитару, пел песни про войну, про первопроходцев; одну, про картографа, Саша даже запомнил. Ему было хорошо: после перипетий с переездом, родов Граси, больниц — лес, костёр, старые товарищи оказались тем, что было нужно его задёрганному организму. Одного он понять не мог: почему васпы сидят и слушают. Ребята, понятно, окультурить аборигенов пытаются, но им-то это зачем? После одной из песен, голос подал Як:
– Клим, помнишь, ты про север песню пел? Эту про северные болота.
– Понял, Киреева «Севера».
Васпа пожал плечами: ни автора, ни названия он не помнил. Клим начал переставлять аккорды, вспоминая мелодию. Саша пытался подобрать челюсть с хвои: васпа запомнил песню и попросил её спеть. Клим кивнул Яку, сыграл вступление и запел:
Ты живешь за зимы ледяными торосами,
Для кого-то тоска, для тебя — благодать,
Иероглифы пишут машины колесами,
И тебе их, наверно, дано прочитать.
Воздух из-под пропеллера – словно цунами.
Опуститесь пониже, товарищ пилот,
Чтоб увидеть поближе своими глазами
Клюквы красные льдинки на кочках болот.
Севера, Севера,
Обгоняет Казым Ангара.
— В мире нет беспокойней реки,–
Говорят рыбаки.
У тайги есть закон:
Ни к кому не ходить на поклон,
Только ей поклоняемся мы
От зимы до зимы.
Я уехал, а ты почему-то осталась.
Видно, есть что-то сущее у Северов.
Ты по зимникам дальним совсем замоталась,
Согреваясь навек у случайных костров.
Севера, Севера,
Обгоняет Казым Ангара.
«В мире нет беспокойней реки», –
Говорят рыбаки.
У тайги есть закон:
Ни к кому не ходить на поклон,
Только ей поклоняемся мы
От зимы до зимы.
Вяжет кружево толстыми спицами вьюга.
Не хватает бортов – это просто кошмар.
Ждут Надым и Сургут по большому по кругу,
А по малому кругу – Игрим, Белый Яр.
После того, как затихли последние аккорды, любопытство всё же пересилило, и Саша спросил:
– Як, а почему ты попросил спеть эту песню?
Вопреки ожиданиям васпа ответил сразу и развёрнуто:
– В Дербенде сушь, жара, когда эту песню услышал, так в Дар захотелось. А сейчас – мы тут, на своей родине, и песня про север.
Саша кивнул, а про себя отметил: «Значит, не всё население тут местное».
Вскоре васпы пошли спать, Саша решил прогуляться до маленького домика, а когда возвращался, увидел, что у костра сидят только дамы. Он остановился в тени и навострил уши.
– Виолетта, – сказала Иминай, – может, подумаешь ещё день-другой?
– Нет, я всё решила.
– Точно? – спросила Илана.
Та кивнула.
– Тогда пошли.
Они встали и подали ей руки. Женщина поднялась, и они пошли прочь от костра, он засеменил следом. Идти оказалось недолго, метров через пятьдесят дамы спустились под землю – соваться в осиное гнездо Саша не захотел и поплёлся к костру. Его и так раздражало, что оголтелая компания ничего ему не рассказывает, а увиденное и вовсе разозлило. У костра на пенке сидел Свартмель. По сравнению с ним даже самые крупные васпы казались щупленькими, но если каждый из них походил на взведённый арбалет, то Василик был похож на ожившего плюшевого медведя. Саша твёрдым шагом направился к нему с намерением вытрясти из него всю правду, и может быть, даже схватить его за грудки.
– Чего не спится? – спросил Василик глубоким спокойным голосом. – Садись, коли всё равно тут бродишь.
Парень про себя выругался: он забыл, что у всех, кроме него, потрясающий слух. Подошёл и плюхнулся рядом.
– Кто такая Иминай? – он решил застать Свартмеля врасплох неожиданным вопросом и требовательным тоном.
– Самая прекрасная в мире девушка, – губы Василика тронула мягкая улыбка.
– Я серьёзно!
– И я серьёзно.
– Кто такая твоя жена? Она, по ходу, мутант вроде васпов.
– Она – самая прекрасная в мире девушка, моя первая и единственная любовь. И это всё, что я знаю. Правда.
Саша уставился на него, а потом до него дошло, что Свартмель не врёт.
– Так ты никогда её не спрашивал?
– Напрямую – нет. Когда она сочтёт нужным – сама расскажет.
– Да как так можно? Ты же на монстре женился!
Василик потёр глаза.
– Саш, а твоя-то жена кто? Слух, как у летучей мыши, не болеет никогда, сила, как у тяжелоатлета, не смотря на то, что сама – тростиночка-любой-ветер-унесёт. Человеки такими не бывают. И ничего – женился. А что за кровь у твоего ребёнка течёт, м? – он подождал, но Саша только глаза опустил и засопел. – Так что, Саня, разберись сначала со своей жизнью, а потом к другим лезь.
– Так вы не рассказываете мне ничего.
– Так ты и не спрашиваешь, — он помолчал и добавил. – А может и хорошо, что не спрашиваешь, от некоторых знаний и хочешь избавиться, а никак. Ладно, шёл бы ты спать, Саш.
Тот поднялся, помедлил, а потом спросил:
– А что с Виолеттой?
– В смысле?
– Ну, что с ней случилось, и зачем она тут?
– А… Пыталась с собой покончить из-за несчастий в личной жизни. А здесь? Да я и сам толком не знаю, девчонки сказали, что мы её не раньше, чем через месяц увидим.
– Понятно. То есть вообще ничего не понятно. Спокойной ночи.
– Спокойной.
Свартмель снова вернулся к созерцанию огня и, кажется, забыл о стоящем рядом парне. Саша потоптался немного, а потом пошёл к «Северину», который на время экспедиций заменял ему дом. На этот раз он делил его только с Вацлавом – остальные решили поселиться в осиных катакомбах. Он отворил дверь, из салона доносился храп, пилот уже спал. Зашёл, постарался закрыть дверь неслышно – не получилось, Вацлав поднял голову, потом перевернулся на другой бок. Саша разложил своё кресло, разделся, устроился поудобнее на импровизированной кровати. Через десять минут перевернулся, потом ещё раз. Сон не шёл, голову распирали вопросы, а вдобавок после разговора с Василиком он чувствовал себя полным идиотом. Вскоре организм стал проситься на улицу. Саша встал, в одних трусах вышел из вертолёта и двинулся по натоптанной тропинке. Около ручья раздался смех. «Илана, – подумал он и тут же услышал серебро голоса Иминай. – А что это они там делают?» Он дошёл до кустов, закрывающих заводь, раздвинул ветки и замер. Девушки кружились, взявшись за руки. Лёгкий ветерок то и дело поднимал в воздух пушистые волосы Иланы, а по гладким волосам Иминая струилось небесное серебро. Свет Луны скользил по стройным, без единого изъяна телам, не встречая преград. В ушах у парня зашумело, а сердце превратилось в огромный барабан. Они, танцуя, вошли в воду, и больше всего в этот миг Саша хотел стать ручьём, в котором плескались эти игривые русалки. На его плечо легла тяжёлая ладонь, он вздрогнул и обернулся – за спиной стоял ухмыляющийся Кир.
– А, я, это… Мимо проходил, – но летописца эта версия не убедила. – Ну, ты же тоже мужик, тоже мимо бы не прошёл…
– Прошёл бы.
– А я думал, вы на любую юбку бросаетесь.
– Не на этих.
– Почему?
– Она, – кивнул он на Иминай, – так хочет. Кстати, тебя заметили.
Он обернулся, две прелестные головки повернулись в их сторону.
– Я б тебе посоветовал извиниться перед их мужчинами, до того как они пожалуются им, – Кир выдержал паузу и добавил:
— Или нам.
Саша побелел и припустил к костру. Свартмель и Штрудофф что-то обсуждали: то чертили палочками на земле, то выясняли, кто из них идиот. Василик поднял голову:
– Саш, ты чего?
Клим оглядел парня в трусах и сланцах и спросил:
– С какой сосны упал?
– Я это… увидел… Случайно! Как девчонки купаются.
Друзья переглянулись, издали клич ужаленного медведя, схватили по палке и понеслись за сверкающими пятками. Саша забаррикадировался в «Северине». Клим уговаривал парня выйти, Василик извинялся за дурацкую шутку, Кир ржал на весь лес. Потом проснулся Вацлав, пробурчал, что долбодятел Саша, если не заткнётся, полетит дышать свежим воздухом. Парень попытался что-то объяснить. Пилот встал – через секунду Саша прилетел в объятия Клима. Тот поймать-то его поймал, но от смеха не удержал равновесие и брякнулся. Когда подбежали девушки, все трое сидели на земле, показывали друг на друга пальцами, что-то пытались сказать, но слова тонули во взрывах хохота.
Май пролетел незаметно. Ещё в первой экспедиции васпы рассказали, что лемехи возникают не постоянно, а в определённое время: весной, в мае, и в начале осени, которое приходилось в Даре на середину августа. Работа кипела: Саша без конца сводил данные двух автометеостанций, расположенных в разных концах аномалии. От складывающейся картины у метеоролога голова шла кругом: мало того, что эти ураганы рождались над сушей, они «ходили» одними и теми же «тропами», оставляя в тайге после себя непролазный след из высоченных многослойных буреломов. Правда, по правилу «в семье не без … красавца», нет-нет, а какой-нибудь сорванец бежал вопреки всей логике внутрь аномалии. Саша снова и снова проверял расчёты, перелистывал привезённые с собой справочники и даже подходил к васпам с расспросами. После лемеха обязательно наступали два-три дня ясной погоды при полном штиле, тогда Саша присматривался к тому, что делают остальные.
В ИНМ шаманка изъявила горячее желание заниматься пчёлами, и в прошлом году здесь была организована экспериментальная пасека. Саша недоумевал, как фактически студентке, разрешили вести самостоятельные исследования и дали финансирование. Насколько он знал, институтские «насекомоведы» пророчили, что если зиму переживёт две семьи из шести, закупленных для этого эксперимента — это будет большой удачей. По прилёту выяснилось, что выжили четыре. А на васповой пасеке (документально не существовавшией) удачно вышли из зимовки все десять семей. К огромному удивлению Саши, шаманка организовала пасеку специально для васпов на свои, непонятно откуда взявшиеся средства, и учила «ос» обращаться с пчёлами. Когда он смотрел на то, что васпы (насильники и головорезы) сидят с учебниками, мастерят рамки, натягивают в них проволоку и наплавляют на её вощину – он понимал значение слова «сюрреализм». Со своей пасеки васпы заготовили почти тридцать килограмм мёда на еду и полностью обеспечили пчёл. Иминай была в полном восторге, и казалось, что от этого они работают и учатся ещё старательнее. Но самым большим сюрпризом было то, что васпы помогают и в исследованиях: у шаманки оказались записи состояния всех семей за зиму, описания облёта и даже учёт подмора. Саша позавидовал такому количеству смышлёных помощников. Конечно, легализовать эти данные было нельзя, но, видимо, карьера в институте шаманку, как настоящего учёного, не интересовала.
Саша стал внимательней относиться к маленьким труженницам после того, как в прошлом году выяснилось, что пчёлы слетаются в улей незадолго до появления лемеха и усов не высовывают, пока опасность не исчезнет. Оказалось, что жизнь улья настолько сложна и многогранна, что можно написать тысячу книг и ещё пара-другая сотен вопросов останется в тени.
В этом сезоне отрывистые наблюдения за пасекой пролили свет на то, что происходит в Даре, но это скорее запутало Сашу, чем внесло ясность. Он, конечно, знал, что васпы генетически скорее насекомые, чем млекопитающие, но тут увидел, в чём это проявляется. У пчёл не бывает выходных, у дарских поселенцев их тоже не было. Весь день расписан по минутам: подъём, приём пищи, уроки, строевая подготовка и физические тренировки (частенько он замечал там и Вацлава, но не сильно удивлялся этому — надо же мужику чем-то заниматься), работа на пасеке, в подземельях, на заготовке ягод, грибов и лекарственных растений. Самое странное, что между ними не возникало конфликтов, не было ни прославленной агрессивности, ни воспетой в газетах жестокости. Между собой они разговаривали мало, зато слаженные движения группы трёх-четырёх васпов были похоже на замысловатый отрепетированный танец. Из этих наблюдений у Саши и родилось подозрение, что они воспринимают шаманку, как правящую особь. Он долго мурыжил эту мысль, пока не понял её бесполезность: прав он был или ошибался, – это ровным счётом ничего не меняло, а, значит, не имело смысла.
Начался июнь, лемехи измельчали и появлялись всё реже. Свободного времени стало больше, а вместе с тем мысли о жене и дочке добавляли серые нитки грусти в яркое полотно дарского лета. Изредка налетали дождевые тучи, стояла жара, как на родном юге, травы поднялись почти до пояса. Когда не было ветра, казалось, что аромат цветов и мерное жужжание пчёл сливаются в нечто единое, похожее на текучий мармелад. В какой-то момент Саша заметил, что в лагере воздух дрожит от напряжения: с утра куда-то пропали Иминай и Илана, Свартмель перекладывал вещи с места на место, а Клим – молчал. Даже васпы двигались по-другому: резче, настороженней. Саше стало не по себе. Солнце клонилось к закату, казалось, скажи что-нибудь громко, и слово взорвётся, как фугас.
Когда солнце коснулось верхушек сосен, васпы оживились и чуть ли не бегом двинулись к входу в катакомбы. Саша побрёл туда же. Когда он подошёл, около выхода из подземелья уже выстроились две шеренги. Подтянулись Клим с Василиком, даже Вацлав пришёл. Минута, другая. Васпы стоят навытяжку, похоже, и дышать перестали. И вот из-под земли появляется Иминай, лицо спокойное, хоть и видно, что она устала, даже круги под глазами проступили. Василик солнечным зайчиком к ней, руку подал, когда она вышла, взял за локоть аккуратно, что-то спросил, тихо-тихо. Она чуть улыбнулась и кивнула. Тут показалась головка Иланы, она поднималась уверенным шагом и вела кого-то за руку. В первый момент Саша её не признал:
– Виолетта? – выдохнул он.
Илану за руку держала молодая женщина в чёрном топике и обтягивающих шортах. Тончайшая талия и роскошные бёдра, длинные ноги и блестящие волосы, заострившиеся черты лица, резкие линии скул — никак не вязалась эта картинка с заплывшим хомячком. Саша глянул на шеренги. Все, как один чуть подались вперёд, их глаза горели. Вот теперь он увидел, что значит желание васпов: казалось, ещё миг, и они кинутся на неё, оставив после груду осквернённого мяса. И тут что-то случилось: их глаза помутнели, они опять стояли навытяжку, как истуканы. Иминай взяла Виолетту за руку и повела обратно к входу в подземелье. Василик пошёл следом, шаманка попытался остановить его, но тот и слушать не захотел, промурлыкал что-то ей на ушко, и они скрылись под землёй.
– Мы голодны, как тысяча чертей! – сказала Илана.
Саше показалось, что повар с дежурными растаяли в воздухе и через миг материализовались на кухне. Клим подскочил к Илане и прижал её к себе:
– Ты как? Я так за тебя волновался!
– Я нормально, а Наечка вымоталась сильно, а у неё ещё работы невпроворот. Они ужинать, скорее всего, в лаборатории будут. Главное – сейчас туда не соваться.
Он внимательно посмотрел на свою возлюбленную:
– Знаешь-ка, наверное, ты сейчас приляжешь.
Она задумалась:
– Да, пожалуй. Пойду-ка я в «Северин».
Но не успела она вздохнуть, как Клим подхватил её на руки и понёс, куда она велела. Саша проводил пару завистливым взглядом, взгляд упёрся в Вацлава. Тот выдал:
– Надо бы дров нарубить. Пойдём?
На следующий день шальной лемех-малыш прошёлся по северу курорта. В результате часть дальней метеоплощадки оказалась под завалом из мелких веток, хвои и прочего мусора. Саша оставил Василика присматривать за ближней станцией, попросил у Иминай помощников и в компании восьми васпов пошёл разгребать след. Метеоролог мысленно погладил себя по голове за то, что ветряк для этой станции сразу монтировали по средней линии аномалии (почему-то лемехи затухали раньше, чем успевали дойти до неё). За два дня выкопали все приборы и собрали метеостанцию на новой площадке, на той же линии. По счастью, будка, в которой был компьютер, не пострадала, а соответственно, и вся информация, собранная, пока малыш бесился рядом, сохранилась. Под вечер второго дня Саша отпустил васпов, а сам задержался ещё на сутки, налаживая работу системы автослежения и разбираясь с данными.
Обратно вышел часов в шесть. Настроение было превосходным: благодаря тому, что малыш утих прямо на территории площадки, приборы зафиксировали последние фазы жизни урагана. Это было лучше всех на свете кладов. Шёл около двух часов, когда до лагеря оставалось совсем ничего, ему вдруг стало не по себе. Он остановился, огляделся – птички поют, травка шуршит (а травяные джунгли у ручья по пояс), потом ещё раз шуршит и замирает. Саша от ручья ближе к соснам отошёл и припустил в сторону, показавшимися такими родными, ульев и «Северина». Слева что-то опять зашуршало и раздался голос:
– Сашенька, дружочек, ну куда ты побежал?
Он остановился, повернулся на голос. Виолетта в топике и шортах стояла, прислонившись к сосне. Дышала она глубоко и часто, отчего её внушительной груди становилось тесно под обтягивающей тканью. Саша против воли заворожённо смотрел на эти многообещающие колыхания.
– Неужели испугался? – сказала она масляно-медовым голосом. – Не надо меня бояться.
Сашино воображение тут же дорисовало узкие прозрачные крылья за её спиной и жало, торчащее из попы. Чувство самосохранения вдарило по органу, творящему потомство, и завопило: «Беги!» Он рванул, как перепуганный заяц. Вдруг картинка смазалась, и Саша налетел на толстый ствол. Щуплое тело сжали сильные руки, в нос ударил навий запах, Виолетта прошипело прямо в ухо:
– От меня не убежишь, тварь.
И тут Саша завизжал, выдав самое высокое «си», на которое были способны его голосовые связки. Страстные объятия разжались, пойманный мужчина свалился на землю, и завизжала уже Виолетта, а потом пустилась бежать, Саше показалось, что у него галлюцинация: такой скорости человек развить не мог. Он поднялся и, пошатываясь, пошёл к лагерю.
Пока ковылял в сторону дома, пытаясь унять нервы никотином, думал, рассказывать ли об этом ребятам. Его по очереди окатывали то страх, то стыд. «А если она меня ещё раз подловит? – думал он, а потом представил ухмылочку Кира и шуточки Штрудоффа. – Нет, в следующий раз она у меня получит! Мужик я, в конце концов, или нет! Сам разберусь».
Когда среди сосен уже показался силуэт «Северина», где-то вдали раздался женский визг, Саша прибавил ходу. И вот они — вертолёт и ульи! Около командирского улья стояла Иминай и все васпы. Парню стало любопытно, по какому поводу собрание. Только он приблизился, в лесу, где-то совсем близко к лагерю, снова завизжала Виолетта. Васпы выстроились за шаманкой полукругом. Вскоре из леса выскочила «женщина-оса», одним прыжком перескочила ручей, подбежала к Иминай и свалилась на землю. Саша не понимал, что происходит: она катались по земле, выла, захлёбывалась рыданиями и молила о прощении. Вдруг затихла, будто прислушиваясь, закивала, на четвереньках отползла от шаманки, потом вскочила и побежала в сторону катакомб.
Тем временем васпы разошлись по своим делам, а куда делась Иминай, Саша не заметил.
На следующий день Виолетта обходила Сашу по приличной дуге, даже в столовой садилась на другом конце стола.
Спустя некоторое время он заметил, что у Яка синяк под глазом. Он не придумал ничего лучше, чем отозвать Кира, единственного с кем он общался, и спросить об этом. Кир ухмыльнулся и ответил:
– Побили его.
– Кто?
– Фиялка.
Саша хихикнул, а потом задал ещё один вопрос:
– А за что?
– Приставал.
Он уставился на васпу, только сейчас заметив, что него на скуле красовалось синее пятно.
– А с тобой-то что приключилось?
Кир хмыкнул и поправил ремень:
– А я в цветнике побывал.
– Понятно…
Саша, недолго думая, пошёл к пасеке. Иминай была там, он подождал, пока она закончит работу, и сказал, что хочет поговорить.
– Хорошо, пойдём.
– Давай лучше по лесу прогуляемся, ещё под землёй в столовой сидеть — туда-сюда… Не люблю по подземельям шариться.
– Ладно.
Когда деревья скрыли их, он пересказал разговор с Киром. Иминай усмехнулась:
– Спасибо, я уже в курсе её подвигов.
– И что ты будешь делать?
– Ничего, пока она не переходит границы.
– А кто же определяет эти границы?
Она посмотрела на него, как на школьника:
– Здравый смысл, и я, конечно же. Знаешь, Саш, мне нужно перед тобой извиниться.
Он удивился:
– За что?
– Виолетта здорово тебя напугала.
– Ещё чего?! – тут его осенило. – А откуда ты знаешь? Ты, что подглядывала?
– Саша, Саша, у тебя напрочь отсутствует воображение. Ты фантастику любишь?
– Да нет, не очень.
– Оно и видно.
В голове у парня завращались шестерёнки, и свет озарения хлопьями стал опускаться в мозг:
– Ответь, только честно, Кир тебе о своих приключениях в цветнике рассказывал?
– Нет, – Иминай улыбнулась, хитро-хитро.
– Ты и так знала, что происходит.
– Да…
– Ты чувствуешь их всех! А они подчиняются тебе, как пчёлы подчиняются своей матке!
Шаманка захлопала в ладоши:
– Тебе полтора года потребовалось, чтобы это понять, поздравляю, профессор Тормозиус!
Саша смотрел и не мог поверить:
– А ты сама-то откуда взялась?
– Из одного института, далеко за Хаммарской грядой.
– Я думал, исследования по генным гибридам свернули…
– Ага, щ-щас!
– Вот это да… Ну-ка, постой! Если ты знала, что делает Виолетта, то почему не остановила её раньше, когда она меня выслеживала?
– А вот за это мне и хотелось извиниться. Нужно было показать ей, что бывает, если Королеву ослушаешься. Воспитательная акция, ничего более.
– А я-то что сделал?!
– Мне – ничего. А вот её, позволь напомнить, ты отшил, и тем самым нанёс её женскому самолюбию болезненную рану. Женщины не забывают таких вещей, неужели не знал? Позволить ей выследить тебя и попытаться изнасиловать — был самым безобидным вариантом, поэтому я не стала мешать ей. А когда она причинила тебе физический вред — оттащила и принародно наказала.
– Попытаться изнасиловать — это безобидный вариант? – это прозвучало настолько дико, что его мозг отказался примерять эту ситуацию на себя. – А если бы у тебя не получилось её остановить?!
– Не кричи. Тогда у тебя был бы незабываемый сексуальный опыт.
– Ну, знаешь ли…
– Во всяком случае, де юре, он не считался бы изменой, в отличие от подглядывания за обнажёнными девушками.
Саша покраснел, но решил, что он всё же мужик, и должен вести себя достойно:
– Это тоже не измена. В конце концов, если я на диете, это не значит, что я не могу заглянуть в меню.
– Думаю, Грася не обрадуется, если узнает об этом.
Уши метеоролога продемонстрировали градиентный переход от красного к вишнёвому:
– А давай она об этом не узнает?
– Давай, – согласилась Иминай. – Нормы этичного поведения у людей настолько пластичны, что разобраться в них сами люди порой не могут. У васпов этика устроена проще: можно всё, о чём Королева не сказала «нельзя». Теперь Виолетта знает, что подкарауливать человеческих мужчин нельзя, и больше так делать не будет. Она переключилась на своих сородичей, что с моей точки зрения совершенно правильно. Она отбивается и разукрашивает их, и все довольны.
– Не понимаю.
– Тебе этого и не понять. Шуранские горе-генетики не учли, что с половыми проблемами васпов придётся что-то делать. Мне с этими проще, поскольку я контролирую их полностью, энергию полового инстинкта можно перенаправить, но бесконечно этим заниматься нельзя, организму васпы это может причинить вред.
– Подожди, так ты из хомячка бесплатную шлюху сделала?
– А в человеческой жизни она по-другому себя вела?
– Ну, как, ну не со всеми же подряд, насколько я знаю.
– Саша, ты совершенно не понимаешь женщин. Её добиваются двадцать пять мужчин сразу — она на седьмом небе от счастья. К тому же, на васпах она может выместить все обиды на мужской пол. Оска получилась несколько слабее физически, но зато она по-женски хитра и изворотлива. Ты бы видел, что как она их вяжет и расшвыривает! Я горжусь нашей с Иланой работой.
– Да, только две женщины могли придумать такое извращение. А что вы ей пообещали?
– Красоту.
– И только?
– И мужское внимание.
– Все бабы — дуры, – тут перед Сашей встал образ ухмыляющегося Кира, и он залепетал: – Ну, вы-то с Иланой не бабы, а девушки, умные, к тому же…
Иминай рассмеялась:
– Льстить у тебя не получается! Иди, Саш, если будут какие-то вопросы, подходи, не бойся.
Прошло ещё полторы недели, и зацвела плакун-трава. Точнее, её мутировавшая разновидность, поселившаяся в ручье. У счастливчиков, надышавшихся пыльцой этого чудного растения, поднималось настроение, им становилось весело и беззаботно, потом память отключалась до момента, пока пыльца не развеется сама собой, а тело в отсутствие контроля мозга творило всё, что ему хотелось. Выбрасывать пыльцу растения начинали в восемь утра, через десять минут концентрация «бесплатного счастья» переваливала за порог допустимого. К двум часам дня температура и солнечный свет изжаривали парящие пыльцевые зёрна, и веселье заканчивалось. Трудолюбивая травка производила на свет порошок радости всякий день, кроме дождливых, в течение месяца. Местная живность к пыльце адаптировалась, пчёлы собирали её за милую душу, васпы и оголтелая четвёрка на неё не реагировали, а Саше приходилось красоваться в ОЗК. Клим периодически подходил, участливо заглядывал в стёкла противогаза и спрашивал:
– Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная?
А потом Саша, в зелёном герметичном комбезе, обливаясь потом, гонялся за шутником под палящим Солнцем. Девушки придумали способ избавить Сашу от необходимости носить спецкостюм, но он наотрез отказался: «Поставите укольчик, а я потом всю жизнь с летучими мышами разговаривать буду, лучше в противогазе ходить!» Колыбель вошла в устойчивую фазу, новых лемехов не выкидывала, поэтому он большую часть дня проводил в «Северине», с завистью глядя на купающихся ребят и Кяти, которая всё время тёрлась около хозяйки. Как-то Клим обмолвился, что нашли её здесь же во время первой экспедиции. Про себя Саша считал, что эта кошка — тоже мутант, поэтому никогда её не гладил.
В один из дней, Саша едва дождавшись половины третьего, выскочил из «Северина» с полотенцем, покурил (девушки очень просили не дымить в салоне) и побежал к ручью. Вдоволь накупавшись, вытерся, оделся и пошёл к ульям. В это время из второго улья, использующегося в качестве склада оборудования, вылезли Клим с Василиком.
– Привет, головастик!
– И тебе, вождь Воронье-гнездо-на-голове!
– Ребята, – сказал Василик, – давайте закончим обмен любезностями. Эх, хорошо тут у нас!
– Ага, – подтвердил Клим, – там в тайге холодрыга — ужас. Границу переходишь, и будто в райском саду оказался.
– Да? У меня есть теория, что лемех — это защитная реакция атмосферы на излишний подогрев, – поделился Саша. – Смотрите, весной и осенью, когда разница температур максимальна, лемехи появляются один за одним. Ураган на своё поддержание требует огромного количества энергии, получается, что он «вытягивает» лишнее тепло из аномалии.
– Хм, интересная теория, – сказал Василик. – Как проверять думаешь?
Но Саша ответить не успел, на пасеке кто-то заорал:
– Пчёлы в ульи забрались!
Мимо пронеслись васпы. Первым из ступора вышел Василик:
– Быстро под землю, лемех собирается. Где девчонки?
Подул прохладный ветер, тучи появлялись так быстро, что казалось, что они проступают через лазурный слой. Иминай с Иланой уже бежали к укрытию, на полпути их обогнала Виолетта, перемещающаяся большими прыжками и топающая, как слон.
– Бегом! – крикнул Свартмель.
Они побежали к спасительному прямоугольнику, в котором один за одним исчезали ломаные фигуры ос и гибкие тела девушек. Первым добежал Василик, остановился, пропустил Клима. Саша глянул на небо: тучи темнели, их края бугрились. Землю поглотили сумерки, нарождающийся ураган втянул верхние ветра кольцо. Тут в голове молодого учёного щёлкнуло, он понял, по какому принципу движется «малыш». Но догадку можно было проверить, только оказавшись около компьютера. До Василика оставалось метров пятнадцать, он махал рукой, мол, давай быстрее. Саша крикнул, пытаясь перекрыть свист ветра:
– Я в метеобудке пережду!
И что есть духу побежал к площадке. Свартмель что-то орал, но слова тонули в свисте прижимного ветра. Саша продирался сквозь сопротивляющийся воздух, полотенце сорвало с плеча, вдруг ноги оторвались от земли, парня перевернуло. Он вскрикнул, а лицо уткнулось в коричневый китель. Тут он понял, что васпа догнал его, закинул на плечо и тащит назад. Он попытался вырваться, в ответ его придавили так, что кишки поползли искать путь наружу. Казалось, васпа летел, настолько быстро мелькали его ноги. Через полминуты тряска прекратилась, Сашу сгребли в охапку и как куль швырнули в прямоугольный вход. Он ударился спиной о ступени, кто-то схватил его за штанины и поволок дальше. Черепом он сосчитал все ступеньки на нижней половине лестницы. Потом его поставили на ноги. Саша огляделся: он стоял в невысоком трапециевидном туннеле, над его головой горел тусклый светильник-тарелка. Каждый метр были укрепления: два наклонных бревна-стойки и соединяющий их верхняк. Коридор был полон васпов, они стояли неподвижно, как манекены, и казалось, прислушиваются к буре наверху. Из другого конца коридора раздался крик, Саша узнал голос Иминай. Васпы, как один, развернулись и бросились туда, парень побежал следом. Они высыпали в круглое помещение, освещённое тремя тарелками. В пять сторон от него расходились туннели. Посередине стоял Василик и удерживал извивающуюся девушку, она уже не отбивалась, но продолжала кричать. Вдруг она затихла и обмякла.
– Ими, Ими!
Илана подняла ей веки – глаза закатились, нащупала пульсирующую жилку, но тут Иминай очнулась:
– Кир…Лемех закрутил его и отшвырнул куда-то. Он ранен, потерял сознание – я его не чувствую.
Она уже твёрдо стояла на ногах, но Василик всё равно не выпускал её из объятий.
– Лемех ушёл, – сказал кто-то из васпов.
– Кяти, Кяти, – позвала Иминай.
Кошка тут же прибежала откуда-то и стала тереться о ноги хозяйки. Девушка присела, взяла её на руки и посмотрела в янтарные глаза. Кошка спрыгнула на земляной пол, юркнула мимо ошарашенного Саши. Васпы развернулись и кинулись в коридор, из которого две минуты назад выбежали в зал.
– А куда они?
Иминай глянула на парня так, что ему захотелось куда-нибудь деться.
– Кира искать.
Только сейчас до него дошло, что в подземелье за ним никто не вошёл. Он развернулся и побежал за васпами.
На поверхности увидел, где распался лемех: между ручьём и ульем лежала десятиметровая в поперечнике плюшка из травы, сучьев и веток. Саша прикинул, что высота этой подушки метр двадцать-метр тридцать, а значит это был не малыш, а где-то младший школьник. У Саши запоздало затряслись колени. Тем временем васпы расходились от входа всё расширяющимся кольцом, они принюхивались и оглядывали деревья и кусты. В центре стояли друзья, Василик поддерживал под локоть Иминай, Клим и Илана напряжённо всматривались в лес. Где-то в лесу, с северной стороны, мяукнула кошка.
– Нашла! – крикнула Иминай и кинулась на звук.
Кира нашли быстро, его придавило сваленной лемехом сосной. Васпы приподняли и оттащили ствол. Саше стало дурно: грудную клетку справа от грудины пробил обломившийся сук, острый, как обструганный кол. Пятна от крови в первый момент он не заметил, а потом понял, что китель насквозь промок. Илана, которая уже сидела рядом воскликнула:
– Жив!
– Ах, ты таракан, – попытался пошутить Клим.
Когда Илина начала осматривать Кира, тот застонал и очнулся. Она что-то тихо спрашивала, прикасаясь то к конечностям и груди.
– У него переломаны рёбра, ноги, левая рука, но это ерунда. Гемопневмоторакс, спадение правого лёгкого и, похоже, деформация левого.
– Что? – спросил Саша.
– В лёгком кровь и воздух.
– И?
– Он умирает, – выдохнула Иминай.
– Но васпы живучи, как не знаю кто, – возразил Клим.
– Вы забыли, сколько ему лет, сорок для васпы — это очень много. У него почти нет резервов крови.
– Наечка, почему ты так уверена?
– Королева чувствует своих ос.
– Его в «Северин» надо, всё оборудование там, – сказала Илана.
Васпы обступили их плотным кольцом.
– Ч-что происходит? — пролепетал Саша.
– Они не понимают, почему я хочу его спасти, — вздохнула Иминай.
– Не хотят? — удивился парень.
– Не понимают, старая Королева считала рабочих особей расходником.
– И?
– Удивляться они могут – сколько хотят. Времени в обрез. В кокон его.
– Что? – не понял парень.
– Помолчи! – прикрикнула Илана на Сашу и снова обратилась к Иминай: – Васповакцина?
– Нельзя, это активирует развитие имаго, как и протовещество. Только вакцина ксилокопы.
– И что это получится? У них же разные геномы.
– Не знаю, что получится, но так он точно умрёт. Выдирайте сук и быстро в лабораторию.
Саша несмело подошёл к Киру и заглянул в его мутнеющие глаза.
– Спасибо.
– Королева назвала тебя другом, я не мог иначе.
Сук вышел из тела, Кир забулькал, изо рта пошла кровь. Васпы переложили сородича на импровизированные носилки и понесли в подземелье. Саша со слезами на глазах, проклиная собственную глупость, поплёлся следом.
Носилки с Киром осторожно спустили в подземелье, потом пронесли мимо каких-то закрытых дверей, и наконец Иминай жестом остановила процессию из двух васпов, несущих раненого, и Саши. Она отперла какое-то помещение и включила свет. Саша остановился на пороге, раздумывая, стоит ли заходить, но любопытство пересилило. Посреди большой комнаты с дощатым полом, стены и потолок которой были обшиты пластиковыми панелями, стояло три деревянных стола: два из них были заставлены лабораторной посудой (пустой и с какими-то реактивами), хирургическими инструментами и ещё какими-то приспособлениями, Саше совершенно не знакомыми; третий пустовал, на него и положили Кира. Потом взгляд скользнул в дальнюю часть комнаты – парень застыл с открытым ртом – там стояло нечто, чему он не мог подобрать названия: массивное круглое основание, из которого высовывалась стимпанковская смесь зубчатых колёс, рычагов и тяг, над ним была платформа с треножным основанием, поддерживаемая двумя ажурными фермами. И всё это увито жгутами проводов, гофрированных трубок, тросов. Над платформой нависало нечто, напоминающее металлического паука, подобравшего под себя суставчатые лапы, брюхом металлическое членистоногое опиралось на телескопическую трубу, входящую в основание сбоку от платформы. А дальше, у самой стены, стоял огромный аквариум, заполненный желтовато-зелёной жидкостью. Сверху он был закрыт пластиковой крышкой, сквозь неё, через резиновую манжету, внутрь проходил пучок трубочек и каких-то проводов с датчиками на концах.
Кто-то пихнул Сашу так, что он нашёл опору в ближайшей стене. Парень сполз на пол и оглянулся – у двери стоял Гор и ещё двое васпов, с медицинскими ящиками из «Северина». На него никто не обращал внимания – они смотрели на Иминай, видимо, получали какие-то указания. Шаманка вышла. Тем временем Илана делала Киру уколы.
– Я на анастезию, – сказал один из вошедших, седой и ссутуленный.
– Я буду оперировать, – скрипнул Гор.
– Ты много операций провёл? – спросила Илана.
– Мною сшитых на две роты хватит.
– Хорошо, что у нас, ты видел.
Тот кивнул и сказал:
– Сначала, займёмся лёгким. Надо вытащить обломки рёбер, зашить рану, затем ввести дренаж и начать откачивать кровь и воздух.
– Но вообще-то…
Он не дал Илане закончить.
– У васпов другая анатомия и физиология, я – знаю.
– Тогда бери командование на себя.
– А этот что здесь делает?
Илана обернулась:
– Саша! Немедленно выйди из операционной.
Он без пререканий вышел в коридор. Когда поднимался, достал пачку, но закурить не успел, около входа его встретил Вацлав:
– Пойдём.
– Куда?
– К «Северину». Сам пойдёшь или тебя понести?
Саша глянул на пилота, тот смотрел ему в глаза; лицо Вацлава и так-то заставляло содрогнуться, а сейчас парень просто опустил голову.
– Сам пойду, – он чувствовал себя пятиклассником, которого ведут к директору.
На трапе вертолёта сидела Иминай, а на земле – Клим с Василиком.
– Садись, – сказал Штрудофф, – рассказывай.
Саша сел и рассказал всё как есть. И про догадку, и про то, почему он к метеоплощадке побежал.
– Учёный на всю голову, твою мать, – подытожил Клим.
– Ребята, простите.
– У Кира прощения просить будешь.
– Нет, Клим, – возразила Иминай. – Он просто не поймёт, о чём ему говорят. Я считаю Сашу нашим другом, поэтому Кир не мог поступить по-другому: если осу прижали — она жалит, если Королева к кому-то хорошо относится — его надо защищать – это инстинкт, тут ничего не поделаешь. Если бы там оказался другой васпа, он поступил бы так же. А вообще, ребята, рано рассуждать, ещё не понятно, выживет он или нет. Его сейчас Илана с Гором по кусочкам собирают.
– Но они же не медики, – удивился Саша.
– А что, у нас выбор есть?! – спросил Штрудофф.
Василик положил другу ладонь на плечо:
– Климка, не нервничай. Не поможет сейчас.
– На самом деле, – Гор — хороший полевой хирург. В его практике довольно сложные случаи были.
– Откуда ты знаешь? – спросил парень.
– Видела, – посмотрела на непонимающую физиономию метеоролога и пояснила: – Видела, не то, конечно, слово… Я знаю прошлое каждого из них, они не могут мне врать или что-то утаивать. Впрочем, и они в курсе всех моих переживаний. Ну, ладно, мы, собственно, не тонкости отношений в гнезде пришли обсуждать. Скажи-ка нам, Саша, как единственный в мире специалист по лемехам, куда нам переставить «Северин»? В этот раз нам несказанно повезло, что вихрь прошёл стороной, а в следующий — кто знает…
Саша аж надулся от гордости. Единственный в мире специалист — это ему понравилось. После недолгих обсуждений было решено переставить вертолёт за ручей, поскольку его русло почти совпадало со средней линией аномалии, до которой лемехи не докатывались.
Край небоскребов и роскошных вилл,
Из окон бьет слепящий свет,
Но если мне хоть раз набраться сил,
Вы дали б мне за все ответ!
Из записной книжки Моргота (тщательно замарано ручкой). По всей видимости, Морготу не принадлежит
Лео Кошев делает вид, что невозмутим, но голос его становится хриплым и тихим. Он не оправдывается. Руки его перестают мять подлокотники и вызывающе расслабляются.
— У меня оставалось несколько часов на вывоз документов из заводоуправления, и я отлично понимал, что за каждым моим шагом наблюдают. И я, между прочим, не ошибся. Документы хранились в четырех папках, в основном это были кальки чертежей, и вынести их в гараж за пазухой я не мог.
— Вы считаете, кто-то стал бы осматривать ваш портфель? — я стараюсь не давить на него, но у меня это получается плохо.
— Обычно я пользовался дипломатом, и все четыре папки в него не помещались. В шкафу у меня лежала спортивная сумка, но со спортивной сумкой я бы выглядел по меньшей мере странно. Не забывайте, у меня было очень мало времени на принятие решения.
— Почему вы не поручили вынести документы кому-то из сотрудников? Просто вынести? Доставить в какое-нибудь безопасное место?
— В том положении, в котором я находился, у меня не могло быть ни одного безопасного места. Не зарывать же бумаги в саду, право слово… Тем более, что и это сделать незаметно мне бы не удалось. Я, скорей, склонялся к мысли их уничтожить. А потом вспомнил того парня, который отдал мне блокнот с записями Виталиса. Я видел его после этого два или три раза, он встречал мою секретаршу после работы. В ту минуту у меня не было никаких сомнений, что со стороны Лунича эту сделку тоже пытаются контролировать. Если речь шла о привлечении экспертов международного класса, сделку взяли на заметку на самом высоком уровне. И этот парень, разумеется, не мог питать к моей секретарше никаких романтических чувств, для этого достаточно было взглянуть на него и на нее. А вот она — напротив. Мне несложно было предвидеть, как развернутся события, если документы окажутся в руках у моей секретарши.
Кошев упорно называет Стасю «моя секретарша». Он словно отстраняется от нее этими словами, из живого человека превращает в «сотрудника», в папку с надписью «Личное дело» в отделе кадров.
— А если бы ее обыскали прямо на выходе?
— Любая попытка вынести документы из здания была рискованной. Любая! И, как выяснилось, обыскали в результате меня и мою машину, и я ждал чего-то подобного. Меня остановила дорожно-патрульная служба: якобы к ним поступил сигнал, что в мою машину заложена бомба. Просто и красиво, вы не находите?
Я соглашаюсь и спрашиваю:
— Скажите, а если бы вы все же отдали распоряжение кому-то из сотрудников вынести документы из здания, как вы считаете, вас смогли бы обвинить в пособничестве Сопротивлению?
Кошев отвечает быстро:
— Думаю, да. Впрочем, обвинить меня в чем бы то ни было довольно сложно. Я заметная фигура. Но все, что связано с производством ядерного оружия, разумеется, развязывает руки и прессе, и военной полиции.
Я киваю. Кошев не послал бы никого из сотрудников выносить бумаги из заводоуправления, потому что обвинение сразу падало на него.
— И что вы сделали дальше?
— Я вызвал своего шофера, положил в сумку спортивную форму и попросил его отнести сумку в машину. Сказал, что поеду в зал. Шофер, конечно, удивился, но перед ним я отчитываться не стал. Обычно я не ездил в зал посреди рабочего дня. После того, как шофер ушел, я вышел в приемную и сказал секретарше, что отлучусь на пару часов. А потом сделал вид, что неплотно прикрыл за собой дверь. Мне нужно было, чтобы она сама догадалась, как действовать. Я сделал вид, что говорю по телефону, впрочем, она не была глупой, она должна была понять… Я говорил о том, что в моем сейфе лежат те самые бумаги, что через несколько часов они уйдут от меня безвозвратно и я ничего не смогу сделать. Папки с грифом «Секретно». Я говорил, что ключ от сейфа прятать бесполезно, они взломают сейф. Я сказал, что эти документы могли бы пригодиться Луничу, но я не сумасшедший, чтобы искать с ним личной встречи. Я сделал вид, что телефонный звонок меня не удовлетворил.
— Послушайте, вы же на самом деле отдали ей распоряжение, — говорю я с горечью, — как еще она могла расценить это?
— Она могла бы расценить это как распоряжение, если бы я оставил ключ на видном месте. Но я положил его в верхний ящик стола.
Мне хочется встать и ударить его. Мне хочется сказать, что он обманул наивную девушку, попросту подставил ее, воспользовался ее порядочностью! Он, защищенный адвокатами, охраной, доступом к средствам массовой информации и огромными деньгами, не просто отвел от себя подозрения, он вынудил ее принять на себя всю ответственность! Его манипуляция была проста и беспроигрышна.
Я понимаю, что я наивен.
Моргот позвонил Стасе, как всегда, после обеда. Он не выспался, потому что ночью присматривал машины: деньги подходили к концу, и он снова чувствовал себя неуверенно.
Трубку в приемной Лео Кошева никто не снял. В этом не было ничего удивительного, Стася могла с обеда и опоздать, если ушла на перерыв позже, но Моргот ощутил беспокойство: в последние дни она ждала его звонков и знала, когда он может позвонить. Он набрал номер еще раз, перебирая в голове варианты: что могло произойти? События вокруг обоих Кошевых в последние дни развивались так быстро, что действительно что-нибудь могло и произойти. Может, в приемной отключены телефоны?
Первым желанием Моргота было позвонить Максу и сказать, что Стаси нет на месте. Но, рассудив здраво, он решил не поднимать паники и на всякий случай набрал ее домашний телефон. Трубку сняли сразу.
— Да! — крикнула Стася, как будто стояла возле телефона и ждала, когда он зазвонит.
— Это я, — как всегда невозмутимо ответил Моргот.
— Ты можешь сейчас приехать к мне? — она даже не поздоровалась с ним.
— Что-то случилось?
— Я расскажу, — ответила она. — Ты приедешь?
— Через полчаса, — ответил Моргот и положил трубку. Снова появилось желание позвонить Максу, но Моргот отложил звонок на потом: сначала надо было узнать у Стаси, в чем дело, а потом уже говорить с Максом.
Он открыл дверь в телефонную будку и прикурил, стоя на ее пороге: беспокойство постепенно перерастало в предчувствие, давящее и отвратительное, похожее на волосатого паука. Солнце било в глаза, по пыльной улице вереницей спешили прохожие и летел тополиный пух, а Морготу вдруг стало холодно до озноба. Он тряхнул головой, вышел на край тротуара и поднял руку, останавливая машину.
Он доехал до Стаси за двадцать минут и всю дорогу не мог избавиться от неприятного ощущения — ему не хотелось встречаться с ней. Он попросил остановить за квартал до ее дома и прошелся пешком, выкурив две сигареты. Снова мелькнула мысль позвонить Максу, но Моргот не хотел его насмешек, поэтому, докурив возле подъезда, он со злостью бросил окурок в ящик с мусором и пошел наверх.
Она была бледной и растрепанной, не знала, куда деть руки, то вскидывая их к груди, то пряча за спину. У нее дрожал подбородок. Она закрыла за Морготом дверь на два замка и накинула цепочку.
— Ну? — спросил Моргот и прошел в комнату, не дожидаясь приглашения.
— У меня документы, которые очень нужны Луничу… — выпалила она и вздохнула со всхлипом.
— Чего? — Моргот повернулся к ней лицом — она стояла сзади, на пороге комнаты. — Какие документы? Где?
— Вот… — Стася нагнулась и подняла с пола тряпочную продуктовую сумку. — Они здесь. Четыре папки.
— Где ты их взяла?
— Я украла их из сейфа в кабинете дяди Лео… — она начала вытаскивать папку, под ее пальцами мелькнул гриф «Секретно». — Посмотри. Дядя Лео сам сказал, что они могли бы пригодиться Луничу…
У Моргота было только несколько мгновений, чтобы осознать происшедшее и сообразить, как себя вести. И он поначалу не столько понял, сколько угадал, выбирая новую роль, роль, которая рушила в глазах Стаси его предыдущий образ и рисовала новый, совсем другой. И этот образ был Морготу отвратителен, но он каждую секунду ждал звонка, а потом настойчивого стука в дверь. У него на лбу выступал пот, стоило ему подумать о том, что будет, если его застанут здесь, в одной квартире с этими пухлыми папками!
Он попятился и сел на кровать, а потом тихо спросил:
— Ты дура?
Стася расплакалась: не от его слов, просто ее нервное напряжение было слишком велико. И сквозь слезы начала рассказывать о том, что произошло в кабинете дяди Лео перед обедом.
Он орал на нее, не выбирая выражений. Ходил по комнате, натыкаясь на стулья, и пинал их ногами.
— Твой дядя Лео тебя подставил, ты это понимаешь?
— Нет, нет, это неправда, я сама! Я сама догадалась! — пищала она беспомощно и мотала головой.
— Догадливая, мля! Ты понимаешь, что ты сделала, или нет? Ты понимаешь, что теперь с тобой будет? Какого черта тебе это понадобилось?
— Я… я взяла их для тебя.
— Для меня? Да ты сдурела, милая! Зачем мне эта макулатура? Куда я ее дену?
— Но ты же… ты же…
— Я же? Я не имею к этому никакого отношения, ты поняла? Ни-ка-ко-го! Я знать не желаю ни о каких документах, особенно связанных с ядерным оружием! Я, в отличие от тебя, не сумасшедший!
— Но Сопротивление, ты ведь…
— Какое Сопротивление? Ты сама это придумала! Я никогда тебе этого не говорил! Никогда! Я не знаю никакого Сопротивления и знать не хочу! Тебя арестуют, как только обнаружат пропажу, это ты понимаешь? И твой дядя Лео мог бы об этом догадаться! А он и догадался, уверяю тебя! А ты мне рассказываешь сказку о том, что он тут ни при чем! Как ты их вынесла? Тебя что, никто не задержал?
— Я попросила… нашего сантехника… Он передал мне сумку через забор.
— Что? Еще и сантехника? Ты понимаешь, что теперь тебе вообще некуда деваться? Ты даже не сможешь толком соврать!
В том, что Стася не сможет соврать, не было сомнений и без сантехника, но прямой свидетель во много раз ухудшал дело. Без его участия на Стасю подозрение хоть и падало, но в гораздо меньшей степени, чем на самого Лео Кошева.
— Но… но ты… ты их возьмешь у меня?
— Разумеется, нет! — поморщился Моргот. — Мне они не нужны.
Он развернулся и направился в прихожую.
— Но что же мне делать? — она вдруг перестала плакать.
— Отнеси их обратно. Это самое лучшее.
— Подожди. Если ты боишься, что я выдам тебя… Я ничего им про тебя не скажу, честное слово! Ты можешь мне верить!
— А то они без тебя не догадаются! — фыркнул Моргот.
— Я все придумала. Я сейчас вернусь на работу и сделаю вид, что ничего не знаю. Они не подумают на меня, они подумают, дядя Лео их где-то спрятал!
— Они подумают на всех. И на тебя — в первую очередь, — Моргот откинул цепочку и открыл нижний замок. — Они профессионалы, а ты — идиотка!
— Моргот, не уходи. Подожди, дай мне немного подумать!
— Щас! Чтобы меня прихватили здесь вместе с тобой и с этими папками? Я тебе сказал: самое лучшее, что ты можешь сделать, — это вернуть их обратно. Больше я ничем тебе помочь не могу.
Он открыл верхний замок и толкнул дверь на лестницу.
— Моргот! Ты нечестно со мной поступаешь! Нечестно! — крикнула она ему вслед.
— Дяде Лео об этом расскажи, — ответил он и хлопнул дверью.
Моргот бежал вниз по лестнице и думал, что это ему нисколько не поможет. Младший Кошев тут же укажет на него пальцем, как только узнает о пропаже документов. Ну кто же мог подумать, что эта глупая девчонка догадается их выкрасть? Кто мог предположить, что от бездоказательных и уклончивых разговоров дело дойдет до такого? Никто не даст документам уйти просто так, за них заплачены миллионы!
Моргот бегом добежал до ближайшего автомата и долго не мог найти в кармане монетку — почему-то плохо слушались пальцы. И номер в первый раз он набрал неверно, но успел это понять до того, как на том конце сняли трубку. И во второй раз уже не ошибся.
— Макс, звони ей немедленно, сейчас же, пока она не сделала еще какой-нибудь глупости!
— Что случилось?
— Макс, она украла эти документы! Я посоветовал ей вернуть их назад, но что-то я не верю, что она это сделает! Ее надо увезти из города.
— Я понял, — ответил Макс и положил трубку.
Моргот ткнулся лбом в холодный металлический корпус телефона и перевел дух.
— Макс позвонил мне почти сразу после ухода Моргота. Я еще не успела прийти в себя, я не знала, что мне делать! Или вы и после этого скажете, что Моргот не подлец?
— Я промолчу, — отвечаю я.
— Он испугался! Я же видела, он испугался! Одно дело — вести разговоры, и совсем другое — делать что-то по-настоящему. Он, оказывается, мог только говорить! Я не знаю, почему не поняла этого раньше! Я не знаю! — Стася заново переживает те несколько минут, ее маленькие кулаки сжимаются, щеки розовеют, и выпрямляется спина. — Какой я на самом деле была дурой! Как я могла так думать о нем? Он предал меня, он предал меня при первом же испытании! Мама говорила мне, что мужчины такого сорта чувствуют себя уверенно только в кабаках и чужих постелях. Как она оказалась права!
— А знаете, что сказал мне Лео Кошев? — спрашиваю я.
— Что?
— Он сказал: политика — не игра на скрипке. И вы, и Моргот были пешками, которые он отдавал в жертву. Вы с радостью согласились принести себя в жертву, а Моргот к роли жертвы был не готов.
— А Макс? Почему Макс не думал ни одной минуты?
— А Макса часто видели с вами у проходной? Кто-нибудь из ваших знакомых знал о нем? Знал его фамилию, где он живет?
Она качает головой:
— Так получилось. Я никому о нем не говорила. Он не просил меня, это получилось само собой. Это было нашей тайной, понимаете? Мне казалось, стоит кому-то об этом рассказать, и все рассыплется, все пойдет совсем не так… Но это ничего не меняет! Он приехал ко мне через пятнадцать минут. Он по голосу понял, что со мной что-то не так, и сказал, что сейчас приедет. Мне казалось, он читал мои мысли на расстоянии, я не знаю, как он догадался позвонить мне именно в ту минуту, когда мне было так плохо, когда я была в полном отчаянье! Между нами как будто была протянута ниточка, и он почувствовал! Макс почувствовал, как он мне нужен! Я бы сама ни за что не стала ему звонить, понимаете? Я бы, по выражению Моргота, подставлять его не стала…
— А Моргота вы подставили, не задумываясь об этом?
— Он сам в этом виноват! Он сам все время давал мне понять, что его это интересует! Я это сделала для него! Для него и для дяди Лео! Я хотела им помочь! Все складывалось одно к одному. У дяди Лео не было способа передать эти папки Луничу, а у меня был! Я тогда думала, что был…
— Да, и Лео Кошев об этом знал, — киваю я.
— Это неправда! Дядя Лео ни о чем меня не просил! Я все сделала сама! Почему вы тоже считаете, что я не могла сама до этого додуматься?
— Дядя Лео предал вас. Он не сделал для вас ничего, а мог бы сделать очень много.
— Неправда! Он наверняка хотел что-то сделать, но не смог! Я не сомневаюсь в этом!
Я не хочу рушить ее веру в людей.
— Хорошо. Пусть будет так. Так что вам сказал Макс?
— Ничего. Он пришел, и я ему все рассказала. Он заставил меня все рассказать. Я ведь ничего не говорила ему про Моргота, я понимала, что этого делать нельзя. Я, конечно, говорила о том, что у меня был мужчина, который мне изменил, но я никогда не упоминала ни его имени, ни того, что продолжаю с ним видеться. Макс просто забрал у меня папки. Он ничего не говорил, но я все поняла. Он казался мне спокойным, уверенным. Так действует человек, который привык действовать: без суеты, без нервов… Я увидела совсем другого Макса. Он набрал три телефонных номера и говорил очень коротко. А потом отдал мне ключи от своей квартиры, велел ехать к нему домой и ждать его возвращения. И никому, кроме него, не открывать, и не отвечать на телефонные звонки. И обязательно ехать на автобусе. Если бы вы знали, как я гордилась им! Если бы я только могла подумать, что нужный мне человек давно был рядом со мной! Самый близкий мне человек! Я только тогда поняла, как глупо было с моей стороны верить, что Моргота ко мне кто-то подослал! Ни один человек, если он на самом деле делает нечто подобное, не станет кричать об этом на каждом углу, не станет этим кичиться! Ведь не кричал же об этом Макс! Если бы не эти папки, я бы так и не узнала об этом!
— Но ради всего святого, почему же вы не поехали к Максу?! Зачем вы вернулись в управление?!
— Я подумала, если сбегу, всем сразу станет ясно, что это я взяла документы. И тогда меня начнут искать. Меня и того, кому я отдала эти папки. Я никому о Максе не говорила, но кто-нибудь мог видеть нас вместе, случайно. Я боялась, что они перекроют все выезды из города, и Макс не сможет вывезти документы. Я хотела вернуться и дождаться конца рабочего дня. А потом ехать к Максу. А на следующий день можно было уже не беспокоиться, мы бы с Максом что-нибудь придумали. Уехали бы к нему на дачу, например.
Я не хочу говорить ей, какую глупость она сделала. Наверное, она и сама это понимает.
— Вам не пришло в голову, что ехать из управления к Максу было бы небезопасно? За вами могли проследить.
— Если бы я это заметила, я бы не поехала к нему.
— Вы бы не заметили, — я качаю головой. — Впрочем, о чем теперь говорить…
Она не была глупой. Она относилась к тому типу людей, которые, обладая острым умом, иногда до старости остаются наивными и беспомощными перед жизнью. Она представляла этот мир по-своему, представляла его гораздо лучшим, чем он был на самом деле. Ей было всего двадцать лет, она рассуждала со свойственным молодости максимализмом и честностью. Она не знала жизни, ей не хватало опыта; она судила о жизни по своим выдуманным критериям. Жертвенность составляла ее сущность; она не более чем за два часа пережила и нервное потрясение, и сильнейшее разочарование, и возвращение к вере в людей. Я думаю, в те минуты она пребывала в некоторой эйфории, она была влюблена и хотела представить доказательства своей любви. Я не снимаю с нее вины за случившееся, я всего лишь поясняю, что двигало этой прекрасной девочкой.
Моргот вернулся в подвал с мыслью больше никогда из него не выходить, проклиная Лео Кошева, который мог бы найти другой способ избавиться от документов. Видимо, в семье Кошевых все были обезьянами: на этот раз Морготу они отвели роль кота, таскающего каштаны из огня. Лео Кошеву было нетрудно догадаться, зачем Моргот крутится возле его секретарши, и точно так же об этом догадаются все остальные заинтересованные лица, как только поймут, кто забрал из сейфа документы.
Да, он испугался. Он не скрывал этого даже от самого себя. Когда я смотрю на происходящее сверху вниз, я вижу: именно в этот день он впервые попробовал себя в той роли, которая стала самой убедительной ролью в его жизни. Самой убедительной и самой ненавистной ему самому. Никто не мешал ему забрать документы у Стаси и передать их Максу: он бы точно так же первым попал под подозрение, а Макс точно так же остался бы в тени. Но кто знает: если бы он поступил по-другому, смог бы он сыграть роль незадачливого любовника секретарши Лео Кошева, который всего лишь искал способа познакомиться с ее шефом, на деле не имея никаких связей с Сопротивлением? И как бы в этом случае повела себя Стася? Захотела бы она покрывать человека, который оскорбил ее лучшие чувства? В той игре профессионалы стояли только на одной стороне, действия же другой стороны основывались не столько на здравом смысле, сколько на непредсказуемых эмоциях и поступках.
Впрочем, это гипотетические рассуждения. Все произошло так, как произошло. И Моргот, вернувшись в подвал и запершись в своей каморке, перебирал в голове, кто может сопоставить его имя и место его жительства. Повалявшись на кровати, он поднялся и перевернул все свои записи на предмет причастности к графитному цеху: копии чертежей, переписанный блокнот Кошева, тетрадь Игора Поспелова, заметки на полях своей записной книжки, выписки из книг, взятых у Сенко, и сами книги.
Моргот собрал все это добро в таз и вынес наверх. Бумага горела до странности неохотно, а бензина у него не было. Пришлось вытащить из таза книги и тетради, а сложенные чертежи развернуть. Мятая тонкая миллиметровка вспыхнула неожиданно ярко, пламя взлетело вверх, и в воздухе закружились огненные хлопья. Моргот подбросил в таз обрывки черновых записей, а потом рвал книги и кидал в огонь расправленные и разорванные брошюры. Он никогда не жег бумаг, и костер горел непредсказуемо: то радостно вспыхивал, то безо всякого воодушевления грыз картонные обложки, то опадал и еле-еле тлел синими огоньками на почерневших кромках тетрадных листов. Машины горели иначе. Моргот кашлял, отмахивался от дыма и прятал руки в рукава, потому что кружащиеся в воздухе хлопья обжигали пальцы и норовили опуститься на лицо.
Он раскрыл последнюю тетрадь на середине и собирался разорвать ее пополам, когда среди длинных химических формул увидел надпись греческими буквами: Игор Поспелов. Огонь в тазу, сожрав очередную порцию бумаги, съежился. Дунул ветерок, выплескивая на траву сухой серый пепел: прах сожженных книг. Зачем он взял их у Сенко? Чтобы сжечь?
Моргот сел на траву, бросил тетрадь Игора Поспелова перед собой и сжал виски руками. Зачем он сжег книги? Чего испугался? Ему показалось, он совершил что-то чудовищное, какое-то гнусное святотатство. Сенко приплачивал алкашам, чтобы сохранить библиотечку какого-то переставшего существовать НИИ «Электроаппарат»… Моргот не хотел играть эту отвратительную роль — самую убедительную роль в своей жизни. Он чувствовал себя разорванным на множество кусочков и не мог собрать себя из этих кусочков. Он неожиданно запутался в собственных масках: циников, флегматиков, гордецов, конспираторов, здравомыслящих мерзавцев и романтических героев. Ему вдруг захотелось узнать, что он на самом деле думает: он сам, а не его маски. Кто он на самом деле? И Моргот не смог ответить на этот вопрос, его сущность распалась на две половины: одна из них подняла с земли тетрадь Игора Поспелова и отряхнула с нее пепел. А вторая — самая убедительная роль в его жизни — требовала сжечь тетрадь немедленно. Страх сжимал ему челюсти и мурашками бежал по спине, а желчная улыбка сама собой кривила губы, когда он вспоминал о том, что четыре папки с грифом «Секретно» ушли из сейфа в кабинете Кошева и проданы не будут.
Салех пролез через дыру в заборе, заметил Моргота и направился к подвалу гордой походкой пьяницы, притворяющегося трезвым. Он был так сосредоточен на этом нелегком деле, что забыл поздороваться.
— Салех! — окликнул его Моргот, когда тот хотел спуститься в подвал.
— А! Здоро́во! Ну как жизнь? — Салех упорно делал вид, что происходящее воспринимается им здраво и трезво.
— У тебя водка есть?
— Откуда? Ты чего?
Может, водка у него и была, но делиться ею он не собирался.
— Сбегай, возьми литруху, — Моргот привстал и достал из заднего кармана две сотни.
Салех обладал удивительной способностью мгновенно преодолевать расстояния, если видел деньги. Даже если только чувствовал их появление.
— Мы не гордые, — подмигнул он, выхватывая сотни из рук Моргота, — мы сбегаем.
— Только один литр нормальной водки, а не три литра жидкости для обезжиривания поверхностей, понял?
— А то я не знаю, какая ты цаца! — Салех захихикал счастливым смехом.
Пока он бегал в магазин, Моргот убрал тетрадь Игора Поспелова в полиэтиленовый пакет, завязал его крепким узлом и спрятал на развалинах соседнего корпуса, здраво рассудив, что ощупать каждый кирпич на всей территории инженерно-механического института никому не удастся.
Секреты успешного ремонта.
Киборг не любит, когда у людей наступает «свободное время». Потому что им хочется развлечений. И часто они используют для этого его, от этого он ломается. Особенно стало плохо последние два года, теперь к строчкам отчета системы о повреждениях добавились боль, страх, унижение. Чувства, которые нельзя выразить, которые можно только пережить внутри. Отложить в ожидании… чего? Киборг этого не знает. Зато он знает, что его хозяин поломался в карцере. Странно, что другие люди этого не видят.
За Эриком пришли два дня назад. Сказали, что пропал солдат, с которым они подрались. Скачали запись у киборга. Четыре человека и Эрик. Точнее четыре человека, Эрик и боевой киборг, который отработал защиту хозяина. Один из четверых не вернулся из самоволки. Это случается, только сержант орал на плацу, что «повстанцы не бабы, а когда и бабы, то все равно не повод думать задницей! Башка не хер, обратно не привяжешь». Сегодня нашли второго, он застрял в трубе и задохнулся от сдавливания. Трубу распилили, а Эрика заперли в карцер, и он там сломался. Людям вокруг не страшно, они не видят этого. Страшно только киборгу. Потому что хозяин зашёл в медблок и зовет его. Позади закрывается дверь, опускаются на окно светонепроницаемые темные жалюзи. В глазах хозяина странное выражение, какого декс еще не видел ни разу, и это выражение заставляет его уйти за процессор, иначе он бросится и неважно куда: прочь или на хозяина, но стоять на месте точно не будет.
— Разденься, декс! — человек часто моргает, вздрагивает, когда по его телу проходит волна возбуждения от низа живота вверх, заставляя глаза туманиться, а виски сжиматься болью. — Полностью, белье тоже. Ты меня просто спасаешь, Рон, иначе бы меня расстреляли, увидев, что я сотворил.
Человек подходит к киборгу очень близко, гладит его по щеке, касается носа, прикрывшихся век, обводит пальцами губы.
— Иди на стол ложись, хороший мой. Включи имитацию личности. Мне очень надо, не обижайся. Ладно?
Рон и не обижается, он пытается прикинуть варианты, какие поломки может сделать человек в таком состоянии, и главное, успеет ли он восстановиться за оставшиеся до рейда три дня. Человек зачем-то прижимает его к столу ремнями, хотя может просто приказать замереть. Тянет время, застегивая дрожащими руками пряжки. Наклоняется, вглядываясь в стеклянные глаза и опять гладит. Отходит к ящикам с инструментами и возвращается со скальпелем. Декс смотрит на лезвие и успокаивается. Это не страшно, это всего лишь небольшие физические повреждения. Кости этим не повредишь, а порезы заживают быстро. Люди могут развлекаться намного хуже. Все-таки у него хороший человек, повезло, такого хозяина надо беречь.
Лезвие скользит так низко, что киборг ощущает холод металла. Можно понизить чувствительность рецепторов, но зачем? Человек не причиняет ему вреда, просто делает что-то непонятное. И чего-то явно хочет от машины. Только не совсем понятно что, а информации недостаточно. Лежать скучно. Рон даже решает подремать, но потом в голову приходит мысль. Если уж человек принадлежит ему, значит надо посмотреть, от чего он все-таки ломается и что надо для ремонта. Приходится отложить сон и залезть в инфонет, благо человек занят настолько, что не замечает действий киборга. Поиск дает результат — хозяин и правда поломан. Рон сканирует его состояние, человек чинится. Лезвие ни разу не коснулось кожи. Значит, человеку нужен сам процесс. Хорошо. Еще можно усилить починку с помощью эмоций, написано, что люди, неисправные психически, питаются эмоциями жертв. А откуда эмоции у киборга? Но ведь ему нужно, значит, можно и изобразить? В принципе, это не сложно. Правда, придется спросить у хозяина, поможет ему это чиниться быстрее или нет? Рон уже один раз заговорил, и хозяин не обратил внимания. Может, и сейчас не поймет? А спросить надо, иначе он не узнает, как ремонтировать своего человека, если его снова поломают! Ну вот, и в данный момент у него что-то случилось! Какие все-таки люди уязвимые существа, а этот особенно. Киборг возвращается к реальности, к действиям хозяина.
Эрик медленно опускает скальпель на живот спокойно лежащего парня, глубоко вздыхает и подносит руки к лицу. Долго смотрит на них, потом переводит взгляд на Рона. Голос звучит устало и неуверенно:
— С тобой все в порядке? Рон?
— Да. — вот и отлично, что сам спросил! Теперь можно спросить в ответ: — Требуется дополнительная информация для системы самообучения.
— Спрашивай! — хозяин поспешно отстегивает ремни, и киборг встает, одевается. А когда оборачивается, то хозяин протягивает ему кормосмесь макси.
— Система не нуждается в восполнении энергии. — Вот еще, пить эту гадость! Вот если бы гуляш приволок, как в прошлый раз! Интересно, а конфетами поделится? — Системе требуется восполнение запаса углеводов.
— Конфету что ль хочешь? Так и говори по-человечески, — Эрик роется в карманах, и достаёт сразу две шоколадные плитки. — Хреново мне, Рон. Видимо, это никогда не кончится.
— Если система выполнит эмоциональный отклик, это ускорит твой ремонт?
— Ты сам-то понял, что сказал? — человек вздергивает бровь и смеется. — Да, если ты будешь меня бояться, я, наверно, приду в себя быстрее. Только ведь вы не боитесь.
— Будет произведено обновление эмоций в программе имитации личности, — предлагает киборг, шурша фантиком. Шоколадки вкусные, но маленькие. Хорошо бы еще что-нибудь такое же вкусное! Ну-ка, вдруг прокатит? — Возможна стимуляция процесса обучения дополнительными углеводами.
— Класс! Вот что, приятель, с тебя испуг и что там у нас полагается, посмотри в инфонете, а с меня — сгущённое какао! Так друг друга и выручим, а?
Эрик уходит, киборг, ухмыляясь, смотрит ему в след. «Посмотри в инфонете». Ты сам-то понял, что разрешил, хозяин? Нет, такого человека надо беречь и ремонтировать вовремя. Рон садится на стол и подключается к инфонету. Пароль написан над столом, разрешение есть, чего еще надо киборгу для счастья?
Не последний приказ.
Его человек уже поправился. Рон помнил, как взметнула песок граната, как завалился от воздушной волны легкий скутер, как Эрик упал и остался лежать на земле. Декс принял решение сам. Развернул свою машину, остановил рядом и протянул руку, выхватывая человека из-под помятого транспорта. Хозяин оценил, прижимаясь к спине киборга, крикнул «спасибо, брат!», вызвав у декса краткое, задавленное желание оповестить владельца, что они точно не родственники. А еще кровь. Ее не было видно, но киборг знал, что она бежит тонкой струйкой, хозяин ранен. И надо успеть довезти его до части и сдать врачам.
Менять хозяина сейчас киборг не хотел, у него вроде бы наконец-то все наладилось. Этот хозяин его не бил, не использовал для секса и прочих неприятных вещей, часто кормил и даже давал шоколадки. Только делал непонятные вещи, и киборгу приказывал делать то, что не вписывалось в программу. То, что это не проверка, Рон понял не сразу, а когда понял, ему даже понравилось. Понравилось что-то делать самому, без процессора. Понравилось, что хозяин его прикрывает, что человек, когда спрашивали про странное поведение киборга, спокойно говорил: «это я приказал», и от Рона тут же отставали.
Разумеется, признаваться хозяину, что не все странности объясняются программой имитации личности и самообучением, киборг не собирался, но появилось и проявилось странное, непривычное для него желание — уберечь своего человека, сохранить ему жизнь. Одно жаль, он не может поговорить со своим человеком. Киборги не говорят с людьми. Сами не говорят. А жаль. Хотелось бы.
Конечно, подлости от людей Рон ждать не перестал. Вот как сейчас — вызов к кибертехнику не просто так, наверняка, какая-нибудь гадость. Бракованному киборгу есть чего бояться. Каждый тест страшнее самого яростного обстрела.
Люди друг на друга орут — точно не к добру. На Эрика орет кибертехник, причем орет так, что у киборга активируется программа, предписывающая вмешаться и свернуть шею дексисту под благовидным предлогом защиты хозяина. Техник орет, отбрасывая листки с записями: «Что ты мне пихаешь, придурок, засунь свои идеи себе в жопу! Козел!». Эрик тоже орет, пытаясь добиться как всегда непонятного: «Ты козел! Я тебе не декс, чтобы на меня так орать! Да срать мне на все, делай что сказано!» Страсти накаляются, адреналин зашкаливает. Люди орут. Киборг от нечего делать переводит с армейского матерного на человеческий, осознавая, что его хозяин успел вступить в половую связь с кибертехником, повстанцами, с ним самим, с армией и всей декс-компани с ее правилами и с ее советом директоров. Техник отвечал полной взаимностью, вступив в половую связь со всеми киборгами вместе взятыми, с Эриком, с воинской частью, куда его послали, со всей этой планетой и, конечно же, с декс-компани с ее правилами и советом директоров. Ругаются люди бурно, размахивая руками и хватая друг друга за грудки. Киборг стоит и ждет, пока люди закончат ругаться или пока он получит какой-нибудь приказ. Может быть, все-таки удастся убить собеседника хозяина?
Дексист внезапно замолчал, подобрал записи, заглянул в них и бросил на стол. После чего совершенно спокойным тоном сообщил:
— Я был против — для протокола.
— Для протокола можешь себе написать, что я затолкал тебе в жо… в рот ствол бластера и заставил химичить. А теперь сделай то, о чем я тебя просил, — Эрик повернулся и отдал бессмысленную, киборг и так был рядом, команду: — Рон, иди сюда!
— Ох, и выебут меня, если узнают! Ты конченый идиот, Эрик. Впрочем, вы тут все такие. Ладно бы банальный отсос, ну или что-то такое вот ириеновское. Но это-то тебе зачем? — кибертехник двумя руками потер лицо, и, наконец, обратился к киборгу: — Декс, ложись.
— Лишняя безопасность. Сам понимаешь, если бы не погибшая группа, я бы к тебе с просьбой не пошел. Но их как раз за счет кибера и зацепили.
Лечь и закрыть глаза. Что бы ни придумали люди, он не должен себя выдать. Иначе — точно смерть. Но вроде бы его человек не агрессивен. Орал не на киборга, на другого человека. Интересно, как люди это делают? Только что скакал адреналин, и чувства можно было классифицировать как агрессию, ярость и ненависть, а теперь уже оба спокойны. Нашли общий язык и что-то делают с киборгом. Да и пошли они все! Главное — выжить!
Темнота отключения. Процессор получает первую команду. Включиться. Осознать себя. Это я, я тут, я живой. Эти козлы опять ничего не заметили.
— Все, просыпайся, спящая красавица! — Эрик встряхивает киборга за плечо. — Ты там как? Живой?
Нормально, живой, а тебе какое дело?
Почему-то обидно, вроде бы все как обычно, но откуда-то приходит желание, чтобы человек говорил с ним, прежде чем что-то сделать. Хотя бы сказал что…
— Система готова к работе и ожидает приказа, — Рон садится, стеклянно глядя на человека. Машинально отметив, что обновление заняло в три раза больше времени, чем обычно. И почему-то отшатнулся кибертехник. Адреналин скакнул и у дексиста, и у хозяина. У хозяина все же меньше. Хозяин недоволен чем-то другим. Что они с ним сделали?
Запустить сканирование.
— Опять программа имитации личности слетела! А ты говорил, обновил на последнюю версию! — Эрик хмурится. — Рон, включи обратно и подожди меня на улице. Сейчас будем проверять, что я там наделал. Только уйдем подальше.
Никаких изменений вроде бы нет. Это я. Новых ран не добавилось, значит, не вскрывали. Программы, вроде бы, тоже все старые. Так, по мелочи обновили, но новых нет. Так что ты сделал? Почему вы оба так нервничаете? Мне это не нравится, хозяин!
— Приказ принят, — киборг поднимается и выходит за дверь. Люди остаются одни.
— Вот и правильно, что уйдешь. Хочешь? — кибертехник закуривает, протягивает пачку приятелю. — Проверяй подальше от людей, пожалуйста, а то вон недавно видел, как срывает. Вернее, видел, что там осталось от участников. По грани ходишь, Эрик. Сдал бы ты его.
— Спасибо! Так я и не начал курить. Да и глупо это, начинать так поздно. Забей, это мое дело. Если Рон повышает наши шансы на выживание, то… сам понимаешь. А потом, когда уволюсь, с собой заберу, раз ты говоришь, что все равно на утилизацию.
— И правильно, курить — привычка вредная. Ладно, расскажешь, как прошло. Если выживешь!
Рон слышит удар ладонью. Его человека хлопнули по плечу. Интересно, значит, киборга сорвало? И его тоже подозревают в срыве? Но если бы он себя выдал, люди бы уже подняли тревогу. Нет, не выдал. Но они ожидают, что выдаст. Неужели он где-то допустил ошибку? Но его человек сам добивался нестандартных реакций, и даже давал за это вкусные конфеты. Нелогично. Непонятно. Нет! Если человек хотел бы его сдать, он бы просто не открыл глаза. Не очнулся. Киборга проще не включать, чем потом рисковать, провоцируя на срыв. Сорванных киборгов уничтожают, а не обновляют им программы. И уж тем более не кормят конфетами. Или он сейчас себя успокаивает? Почему его хотят утилизировать? И куда Эрик собрался его забрать? Зачем? Непонятно.
Внешне размышления киборга не проявлялись никак, он просто таращился в пустоту, ожидая командира, перегораживая дорожку и раздражая окружающих. Но профилактически наподдать машине из диверсионной группы дураков не было, хрен знает, какую начинку эти предприимчивые ребята успели туда напихать. Тем более, «мирное» обсуждение апгрейда слышали все, хотя сути и не знали.
Наконец, его человек вышел. Смотрит очень вдумчиво.
— Только вот вопрос: получилось у нас с тобой или нет? Рон, как думаешь?
У нас? А разве я участвовал в обсуждении? Я вообще понятия не имею, что ты со мной сделал. И зачем? И что собираешься делать дальше?
— Приказ не понят. Пожалуйста, перефразируйте приказ и повторите.
— Сейчас поймешь. Ты главное не ссы, все под контролем.
Рон уже знает, что эта фраза не имеет отношения к избавлению организма от излишков жидкости, она означает, что будет что-то плохое, но менее плохое, чем кажется на первый взгляд. Ну, или наоборот, более.
Человек уводит киборга подальше, к забору. Рон настораживается. Забор он ненавидит. За ним целый мир, но его существование ограничено в основном именно этими серыми плитами. А если он и выходит за них, то только для того, чтоб в очередной раз уворачиваться от смерти. А еще прежний командир сюда его приводил, чтоб устроить себе развлечение, подальше от начальства. Но ведь Эрик не будет поступать с ним так? Детекторы не выявляют никаких отклонений, кроме интереса и волнения. Все это напрягает киборга.
— Так. Рон. Вот держи, — Эрик достает две шоколадки и одну протягивает киборгу, а вторую надкусывает сам. — Съешь. Говорят, шоколад хорошо лечит нервы. А они нам с тобой сейчас понадобятся.
Что ты придумал, хозяин? До сих пор ты на мне экспериментов не ставил! Ладно, ерунда. Надеюсь, ты потом дашь мне еще одну шоколадку? Она у тебя в кармане. Жаль только одна.
Декс послушно съедает угощение и смотрит на хозяина выжидающе, программа имитации личности пока списывает все. Тот треплет его по плечу, заглядывает в глаза.
— Ладно, парень. Все будет нормально. Вот кого я уговариваю, тебя или себя?
Не знаю.
— Приказ не понят.
— Ладно, поехали. Рон, отключи программу имитации личности. Замри.
Тело мгновенно сковали импланты. В стеклянных глазах, где-то в глубине мелькнуло недоумение.
Что случилось?
— Так, декс, приказываю тебе активировать программу самоуничтожения.
За что? Почему? Ты узнал? Я же… но, ты же сам мне приказывал действовать нестандартно! Не надо, пожалуйста…
Рон стоит неподвижно, импланты удерживают тело. И только это помешало ему атаковать хозяина-предателя. В груди словно разросся горячий, обжигающий ком, мешая вдохнуть. Обида. Боль. И до киборга даже не сразу дошло, что на экране нет таймера обратного отсчета.
Подожди! Ты поломал таймер? Почему не включился обратный отсчет?
— Рон, проверь, программа активирована или нет?
Рон проверяет, потом проверяет еще раз, не веря самому себе, своим датчикам.
— Команда об активации программы дала сбой, программа не активирована, — докладывает киборг.
— Так, отлично. Если активируется, скажи. Продолжаем: декс, умри! Сдохни.
Человек продолжал давать команды о смерти. Но киборгу уже все равно. Таймер не включается. Его не предали. Просто человек не объяснил, что это безопасно. Или объяснил, а киборг не понял? В любом случае, его не убивают, он будет жить дальше. Рон невольно вздохнул с облегчением. Человек это заметил, похлопал его по плечу, как до этого его самого дексист.
— Я же сказал, все под контролем. Вот теперь запомни, если я отдам тебе любую команду о смерти, ты просто изображаешь смерть для того, чтобы обмануть противника. Но на самом деле умирать ты не должен. Понял?
— Приказ принят, — киборг колеблется. Но с другой стороны, учитывая, что сотворил с ним человек, можно и рискнуть. Может же быть у него сбой? Он позволяет себе впервые при человеке полностью перехватить контроль у процессора и задает вопрос:
— Зачем это надо?
— Группа не вернулась. Похоже, у них декса перехватили как-то. И то ли он сам их убил, то ли просто умер по команде, дело непонятное. Короче, как-то их через кибера достали. Так что теперь у тебя стоит приоритет на обращение по имени, а команду о смерти, отданную без твоего имени ты игнорируешь полностью. Дошло? Теперь кроме меня тебя никто не зацепит. Не должен.
— Приказ принят, — киборг только сейчас понял, что его человек тоже выглядит измученным, он тоже перенервничал. А еще дошла запоздалая и неожиданная мысль, что можно попытаться использовать эту программу для взлома остальных, чтобы иметь возможность игнорировать приказ. Пусть не каждый. Но хоть немного увеличить свои шансы на выживание можно.
Ты не понимаешь, какой подарок ты мне сделал, мой человек? Это… это как в карцере оставили универсальный ключ и от наручников, и от дверей! Я его возьму, этот ключ. Спасибо.
Человек смотрит совершенно спокойно, чуть наклонив голову.
Или ты все понимаешь, хозяин? Понимаешь, что я сломан. Тогда почему ты так странно себя ведешь?
— Ну, и последняя проверка. Просто так, не парься. Рон, умри.
На экране вспыхнули красные цифры, побежали секунды, уменьшаясь. Рон сглотнул, стало страшно, по-настоящему. Но бросаться на хозяина не стал, тот ведь сказал, что это не всерьез. Только вот мир вокруг почему-то исчез, сузился до размеров строчки с бегущими цифрами.
— Приказ принят, программа самоуничтожения активирована! — доложил киборг.
Эрик кивнул.
— Отлично. Работает. Приказ о самоуничтожении отменен. Прекращай умирать, Рон.
Таймер замер прекратив отсчёт. Погас. Киборг все-таки сел. Прямо на землю. В командной строке было пусто. Человек тоже ничего не говорил. Просто ждал, когда Рон придет в себя.
— Ну вот, у нас все поучилось, Рон! Теперь кроме меня, тебе никто не сможет отдать этот приказ.
— Какие действия будут предприняты системой в случае гибели хозяина?
Может и никаких, но надо в этом убедиться. А то вдруг человек прописал, что программа включится в момент его гибели.
— Не знаю, что там будет. Скорее всего, тебя вернут обратно в пятую роту.
Тогда лучше пусть программа самоуничтожения активируется.
Рон смотрит на своего человека и опять произносит сам, без процессора:
— Нет.
— Что «нет»? Не хочешь в пятую? Оно и понятно. Я бы тоже на твоем месте не хотел. Ладно, пошли. Нам надо к операции готовиться.
После обеда ничего эдакого на работе не произошло, в четыре часа пополудни Нина проверила поправляющихся кибер-девушек, понаблюдала, как Лида чистит для них рыбу и кормит их этой рыбой, вспомнила, наконец, про оставшиеся в мастерской обожжённые игрушки – и отправила за ними Диту.
Дита ушла и пропала – и Нина, прождав полчаса, пошла наверх сама. В мастерской было тихо, даже слишком тихо для такого развала — пол был усыпан осколками игрушек и горшков.
Под столом, сжавшись в клубок, тихо рыдала «машина для убийства», рядом на стуле сидела Инна Сергеевна и уговаривала «технику» вылезть:
— …ничего страшного… ну разбила, бывает… вылезешь, чаю дам… ты ведь не нарочно, это случайно вышло…
— Что тут случилось? Что за побоище?
— Да Дита взяла коробку с игрушками и уронила… случайно. Но разбилось всё… это ведь Ваш киборг делал, и глина им привезена была… значит, это Ваши игрушки… вот как-то так… она забилась под стол и не вылезает.
— А приказать не пробовали? Дита, вылезти из-под стола и встать!
Через пару секунд Дита, вытянувшись по стойке «смирно», стояла у стенки, заложив руки за спину.
— Нина… Вы её напугали ещё больше! Бедная девочка…
— Девочка… боевой киборг! Но… ладно, это не так страшно, как кажется. Глина есть ещё? Пусть вылепит снова… сделает такие же, какие разбила. Инна Сергеевна, а пусть она останется здесь… она охранять будет, а Вы её лепить научите. Завхоз её, насколько я знаю, для Вики купил, а она от Диты отказалась.
— Мне не положено киборга… но… если её никто не берёт, то… можно попробовать. Я сама сейчас позвоню Алексу, пусть для неё диван принесёт, что ли… и одежду, и кормосмесь тоже.
— Вот и хорошо. Дита, остаёшься здесь и будешь охранять мастерскую. Если ты будешь слушаться, тебя не продадут.
— Приказ принят.
— Вот и отлично! Можешь сесть… Клара поправится и будет рисовать, а ты будешь охранять и Клару тоже. А сейчас… подмети здесь, осколки выброси в утилизатор.
Инна Сергеевна подала Дите веник и совок, и та быстрыми экономными движениями тщательно убрала все осколки. Инна даже залюбовалась на красоту движений кибердевушки.
Появился Алекс, осмотрел помещение, повернулся:
— Ребята, заноси!
Два Mary внесли небольшой потёртый диван, поставили на указанное место у стены и вытянулись рядом с диваном.
— Молодцы! Инна Сергеевна, как же хорошо, что Вы решились взять киборга! Ну наконец-то и её пристроили! Дита, остаёшься здесь, охрана и при необходимости сопровождение… третий уровень управления Инне Сергеевне!.. но вообще-то третий уровень и так на всех музейных киборгов у вас есть, — высказал поздравления завхоз, и умчался вместе с помощниками.
Реставратор в полном изумлении уставилась на Нину – ей киборг и не положен был по инструкции, мастерская и так на сигнализации, а всё ценное запирается в сейф, вмонтированный в стену и прикрытый голографией! Но раз так получилось – так даже лучше.
— В таком случае… сначала чай, а уж потом лепить!..
И Нина спокойно вернулась в свой кабинет.
***
Придя в кабинет, Нина вдруг вспомнила, во что был одет Mary, и сразу позвонила Васе с приказом подобрать Сане нормальную одежду из того, что куплено для киборгов, то, что подойдёт по размеру, и повторила, что Сане разрешено лечь на диван в гостиной, а еда и душ без ограничений. И, вспомнив про кота, велела показать, как и чем Барсика кормить. Если, конечно, Барсик придет домой.
Перед уходом с работы вечером снова проверила девочек – Клара рисует, заполняя цветами уже второй альбом, Агния лепит из пластилина, Аглая смотрит мультфильм про кота Леопольда на Васином планшете. Как дети малые!
Но… психологически… они и есть дети. Кларе семь с половиной лет… а психологически… вряд ли больше пяти. DEX’ам… психологически года три… или четыре. Им в куклы играть только…
А это мысль. Дита научится лепить игрушки, Клара раскрасит… и часть игрушек можно будет оставить девочкам для игры.
— Петя, отнеси, пожалуйста, Дите наверх подушку и одеяло… да, вот эти, с дивана. Дита теперь будет жить в мастерской и охранять её. И сразу возвращайся… закроешь за мной дверь. Как только попаду домой, отправлю Васю обратно.
— Приказ принят, – ответил Пётр, взял вещи и вышел.
Вот Дита и пристроена.
Пока выключала терминал и собиралась, вернулся Петя и отчитался:
— Приказ выполнен. Дита устроена на диване, мастерская взята под охрану. Ей разрешено смотреть на планшете обучающие видео по керамике. Она теперь будет очень осторожна.
— Молодец, спасибо. Когда вернется Вася, проверяйте её время от времени. Лиза, Лида, можно отдыхать… но шить можно тоже. И даже нужно. Все молодцы! Всем благодарность! Всем до свидания. До завтра.
— До свидания! – в голос ответили киборги, и Нина спокойно вышла из кабинета.
***
Дома Нину встретил дивный запах булочек с корицей, идеально подстриженные кусты около и вокруг дома и идеально сделанная уборка в доме.
Саня был одет в светло-голубую рубашку и мягкие полушерстяные брюки, на ногах носки и домашние тапочки. Нина подивилась всему этому, и уже собралась спросить, где он все это взял, но вспомнила, что так и не посмотрела толком, что же Ворон навыбирал в ларьке Зоси.
— Мы тут уборку сделали, – начал докладывать Василий, – и булочек напекли… и кашу сварили.
— Вдвоём? – поинтересовалась Нина.
Саня в это время стоял у стенки, пребывая в шоке от того, как этот DEX разговаривает с хозяйкой.
— Ну… Саня работал, а я охранял. Ещё инструменты подавал. Потом убирал на место. Ещё показал дом и что где находится. Ещё охранял, пока он под душем стоял… сорок три минуты двенадцать секунд. Ещё сказал, что ему можно самому взять мыло и шампунь. Ещё Барсика накормил. И с Авелем познакомил. Вот.
— Молодцы оба. Саня Mary, его работа в доме, ты DEX… и должен охранять и его, и дом. Спасибо. Вы ели?
— Вас ждали. Саня ещё ужин сготовил. Каша пшённая на молоке, булочки и творожная запеканка с ягодами.
— Тогда… садись ужинать.
— Спасибо… но Саня приготовил только для Вас. А больше ничего нет… только булочки.
— Тогда… возьми в морозилке сардельки, думаю, сами разогреть сможете. И масло возьми. Пригодится. И… бери половину булочек в пакет, и можешь идти. Как доберешься, отзвонись.
— Хорошо.
Василий взял пакет и направился к двери, но Нина его остановила:
— Возьми флайер… я никуда сегодня уже не полечу. А тебе удобнее. Утром прилетишь за мной в полдесятого.
— Хорошо.
И отправился обратно в музей.
На кухне уже был накрыт стол – на одного человека — тарелка каши, тарелка с булочками, отдельно блюдце с запеканкой, чайная чашка с блюдцем, креманка с мёдом, вазочка с вареньем и два чайника – с кипятком и с заваренным чаем.
— А себе чашку почему не поставил? Бери чашку, вместе будем чай пить. Ужинал?
Киборг стоит у стенки, ничего не понимая – вроде все правильно сделал… что же не так? Нина усмехнулась:
— Не привык чай пить за одним столом с людьми? Привыкай. Если голоден, можешь брать любую еду. Без ограничений. Понятно?
— Да. Приказ принят.
Исправная, хоть и потрепанная, машинка. Санитар из больницы. Оставить себе – или продать?.. или… совсем подарить Илоне, без требования возврата денег за него? Наверно, так и надо сделать… куплен-то на двоих. Но… сначала пусть поживет здесь.
Саня взял чашку, сел за стол, не понимая, в чём дело. Вася ему пытался объяснить, что сейчас он будет жить в доме, и что всё будет хорошо… но он-то не в доме живет. Откуда ему знать, как будет в доме? Всё-таки сел, налил себе чашку чаю и замер.
— Саня, я разрешаю тебе любую еду, запомни это. Клади в чай сахар, сколько надо, мёд бери, если хочешь, и бери булочки. Можно.
После чаепития Нина позвала Саню в гостиную:
— Очень уж ты тощий какой-то… Сколько масса тела должна быть в норме?
— 68,5 кг.
— Сейчас какая масса тела?
— 53,2 кг.
— Понятно. Значит, так. Повторю снова. Есть можешь всё, что имеется из продуктов. Готовить будешь сразу на двоих… да, и на себя тоже, – начала говорить Нина, сразу показала, где находится аптечка, – аптечкой можешь пользоваться. Ты уже понял, что живу я одна… а в той комнате, – показала рукой на бывший кабинет, – планируется что-то вроде хостела для передержки киборгов. Я не знаю, долго ли ты у меня будешь жить, всё-таки Илона тебя для себя купила, и может в любое время забрать, но… твоя работа – содержать в порядке дом. Вопросы есть?
— Информация сохранена.
— Ладно… будем думать, что ты понял. Жить будешь в гостевой комнате, вот в этой. Иди за мной, – Нина провела Саню в комнату, где когда-то спал Змей, – постельное бельё вот здесь. На работу мне к десяти, встаю когда в шесть, когда в семь… для тебя подъём в половину шестого и полчаса на гигиенические процедуры. Завтрак в восемь. Обедаю в столовой чаще всего… ужин в полседьмого. Вроде всё сказала. Да… можно смотреть головизор, но только два канала с мультфильмами, и не более полутора часов в сутки. Можешь отдыхать. И… если появятся вопросы, можешь спрашивать. Что смогу, отвечу.
— Информация сохранена… спасибо.
***
Утро началось спокойно. Нина, просидевшая за переводом до половины второго ночи, встала только полвосьмого – проспала будильник. Но сделала обработку почти половины подстрочника книги со сносками и комментариями – огромный труд! Ещё и вычитала повторно перед отправкой на сайт!
Если бы не были так нужны деньги – вряд ли взялась бы за эту работу. Но деваться некуда… надо. Полторы тысячи галактов пришли как раз полвосьмого – треньканье видеофона её и разбудило.
На кухне бесшумно и точно двигался Саня, явно создавая на завтрак какой-то шедевр.
— Утро доброе! Ты сам-то ел? А… это что будет?
— Будет приготовлен омлет с сыром и зеленью. Кормосмесь не обнаружена, приём пищи не производился, – отчитался Саня, – завтрак будет готов к восьми часам.
— Молодец! Готовь и на себя тоже, будем вместе завтракать. Кстати, я не ем чеснок, его не покупай и в еду не клади. Когда поправишься, покажу, где магазин находится. Будешь сам ходить за продуктами.
— Информация сохранена.
И Нина ушла в ванную.
***
День прошёл суматошно – была выдача предметов на «Сказку сказок», на монтаж выставки отводились сутки, и потому просветительницы, курирующие выставку, суматошно носились из здания в здание.
Отбор голографий предметов по теме сделан Лизой давно, но Светлана так и не удосужилась прийти и отобрать предметы лично заранее, а явилась только в день монтажа выставки.
Она примчалась перед обедом со своей мэрькой, одетой в голубой форменный комбинезон с номером, бегло осмотрела выбранные двести сорок шесть игрушек, уже принесенных Лизой в комнату-сейф, треть сразу вернула обратно, так как они не подошли по размерам, вместо них уже сама навыбирала столько же других… но сначала по голографиям в КАМИС’е на терминале.
Нина вместе с Лизой и Светой прошла по хранилищу – но показала только те игрушки, которые подошли бы по теме. Рассматривать все просто не было времени. В результате Света выбрала ещё два десятка предметов – уже с учётом размера. В том числе была отобрана и «Репка».
— Света, эта игрушка и так берётся почти на все ваши мероприятия. Её все видели! Или у вас тоже план по выдаче предметов?
— Приезжие-то не видели. А план у нас по приёму предметов на выставки. А тут в одной игрушке и труд совместный показан, и сказка. То, что надо. Вот если бы ещё пару таких же игрушек в витрину… такого же размера.
— Десяток хочешь? Композиция «Хлеб». Как раз десять штук. «Пахарь», «Веятель», «Сеятель»… и последняя игрушка «Чаепитие». Вот они… Будешь брать?
— Буду. Посмотрю, что вернуть… витрин закрытых мало дано, а мелкие предметы на открытом хранении оставлять нельзя… так что возврат, скорее всего, будет.
Нина повернулась:
— Лиза, вынеси и упакуй те десять игрушек… композиция «Хлеб». И включи их в акт выдачи. Потом оформи возврат, если он будет, и поставь предметы на места.
— Приказ принят, – и Лиза взяла небольшую закрытую переноску и стала осторожно перекладывать в неё предметы с полок.
— Света, а мы пойдем наверх. Лиза всё принесет. Петя, помоги Лизе. И закрой потом хранилище.
— Приказ принят.
***
Змей в это время повёз Ворона на лодке осматривать малые острова, проверять их состояние, и, может быть, набрать ягод. Большинство островков были сплошь заросшими кустарником, на двух были достаточно широкие отмели, где Ворон за полтора часа проверил почти две сотни раковин и нашёл два десятка жемчужин разного размера.
Змей в это время напялил на себя все лохмотья, снятые Фролом, и попробовал нырять – рыбёшки запутывались зубами в рогоже, а Змей, опустившись на глубину, просканировал дно, но не нашёл даже следов нахождения там сома. Выбравшись на берег, вытряхнул в воду из рогожи около сотни рыбок.
На одном из островов Змей накопал глины, годной для лепки, а Ворон насобирал грибов в пластиковый мешок, предусмотрительно взятый с собой, и с добычей отправились обратно, на свой уже Домашний остров.
***
В кабинете Нина и Света напились чаю, пока ждали Лизу, потом Лиза составила акт выдачи, и Света с Ниной его подписали, потом мэрька из просветительного отдела с номером «29» на униформе сверила на пару с Лизой предметы с актом выдачи и начали упаковывать их в мягкую ткань и укладывать в коробки.
Первые две коробки Света и её мэрька унесли сами. Но на всякий случай Нина отправила с ними Васю для сопровождения и охраны.
На обед сходила в столовую – некогда было лететь домой. Но сбегать до ближайшего магазина и купить для Сани комм Нина успела. И успела отправить Васю домой – отнести комм Сане. Вернувшись, Вася отчитался и скинул видео передачи и настройки комма.
После обеда точно так же унесли ещё шесть коробок. Две просветительских мэрьки сделали три рейса, и Вася сопровождал каждый рейс и делал запись передачи предметов под охрану DEX’у просветителей.
Хорошо, хоть ходить недалеко было – выставка монтировалась в зале третьего этажа соседней башни – всего-то надо было спуститься вниз, пройти двором полсотни метров, подняться по наружной лестнице на второй этаж и по внутренней лестнице – на третий. Маршрут составлялся так, чтобы не пересекаться с группами туристов, всё подряд голографирующими.