17.03.2019 13

Талгол,

Космопорт Деринга,

Борт частного круизера «Мицар».

Лайен

Каа умела убивать.

В том числе и подручными нетрадиционными средствами, как в инструкции и предписывается всем порядочным амазонкам, от цветов независимо. И ей не надо было для этого даже шевелиться. Она могла убить фразой. Словом. Интонацией. Одним лишь презрительным подергиванием морщинистых складок у поджатых губ. Страдальчески заломленной бровью. Да чем угодно! Взглядом, например. Умела она это. Особенно —  взглядом…

Лайен открыл глаза, но легче не стало. Просто теперь вместо укоризненного взгляда Каа («О, Боги, с какими идиотами приходится работать!..») он видел сияющую физиономию Дэна. Дэн был честно и откровенно счастлив, потому что ему удалось помочь, а это случалось с ним не так уж и часто. И сиял он теперь, как свеженачищенный офицерский сапог.

Лайен с куда большим удовольствием посмотрел бы сейчас на милягу Френни, поскольку после эпохального открытия тот впал в такое великолепное уныние, что просто любо-дорого, любой ипохондрик пять минут с утра посмотрит — и весь день будет ощущать себя самым махровым оптимистом!  Но  Френни теперь из каюты почти не выходил, предпочитая переживать подлое предательство своей несостоявшейся мечты в гордом одиночестве.

Так что для созерцания оставался один Дэн.

Лайен скривился. Скрипнул зубами. Спросил хмуро:

— Что-то узнал?

— Они принимали участие в чемпионате Деринга. Финал проходил здесь, на Большой арене, Реддрак шел в пятерке лучших. Но перед последним кругом взял самоотвод. Их команда покинула планету, не дожидаясь окончания Чемпионата. Я скопировал все игры, в которых они принимали участие. Будешь смотреть?

— Буду… — Лайен постучал ногтями по подлокотнику, добавил хмуро, — Потом.

Придется. Может, проскользнет какая зацепка и станет понятно, чего это вдруг один из ведущих игроков выходит из игры – просто так, не потерпев поражения и не будучи дисквалифицирован. И куда после этого он может направиться… ну вот куда?

— На Талерлан они направились.

— Что?..

— На Талерлан! — Дэн засиял еще сильнее, хотя это и казалось невозможным, — Мне диспетчер сказала. Я с ней это… ну… поговорил.

        Поговорил он…

        Еще бы она не сказала, если с ней один из лучших ромео поговорить решил. Проскользнувшая зависть была привычной уже и мимолетной.

        Потому что…

— Талерлан… — повторил Лайен внезапно охрипшим голосом и лицо его исказилось, — Талерлан?! Френни!!        

***

Борт скоростного катера «Ки-Со»

(комфортные каюты, высокая скорость, аренда вместе с вышколенным персоналом всего за…)

Стась.

— Куда мы летим?

Правильнее было бы сказать: «Куда ты меня тащишь?» Честнее, во всяком случае. Но Стась не отважилась на такую формулировку. Она вообще решилась спросить его лишь в каюте, когда стало окончательно ясно, что Бэт не собирается ничего объяснять.

Он устроился на краешке стола, положив коммуникатор на колени и продолжая что-то быстро выстукивать, его пальцы метались по крохотным кнопкам, как заведенные, лицо постоянно менялось — то хмурилось, то искажалось нетерпеливой гримаской, то ухмылялось удовлетворенно. Походило на то, что между ним и невидимым собеседником шли какие-то активные переговоры, трудные, но вроде как вполне удачные.

И то, что проводил он переговоры эти не в звуковом режиме, Стась очень не нравилось.

— Бэт, куда мы летим?

— А? — Он на секунду оторвался от коммуникатора, посмотрел непонимающе, словно никак не мог понять, о чем это она. Потом сообразил, перестал хмуриться, улыбнулся даже успокаивающе, но она видела, что думает он о другом,  — На Талерлан.

Его улыбка не успокаивала. Скорее, наоборот. Так улыбаются душевнобольным добрые медбратья перед тем, как провести рекомендованный сеанс лоботомии, так капрал улыбается новобранцам перед самым началом безнадежной атаки.

А уж место назначения…

Она порывалась спросить его еще на стадионе. Или в такси. Или в пункте проката… Не смогла.

И не потому даже, что был он занят, активно и катастрофически, ну просто ни на секунду не вклиниться с расспросами — если не тащил ее куда-то за руку, значит, с кем-то разговаривал, лично или по фону, или что-то подписывал, или вот так, как сейчас, что-то быстро набирал и стирал на своем комме, и тонкие пальцы его стремительно летали над клавиатурой, а лицо хмурилось, будучи сосредоточенно-отстраненным, и отпадало всякое желание задавать вопросы.

И даже не потому, что такой Бэт — сосредоточенный, гиперактивный, деловой и невозмутимый, занятый чем-то малопонятным, Бэт, улыбающийся снисходительно и заботливо раздвигающий кресло — пугал Стась гораздо больше, чем Бэт в ярости, с суженными глазами и перекошенным от бешенства лицом. Этот Бэт уже все для себя решил, а был он не из тех, кто легко отказываются от выбранного пути. И Стась не была уверена, так ли уж ей хочется знать, что именно он там решил… И вообще, задавать Бэту вопросы чревато, как-то раз она уже спросила его, и получила ответ. Честный ответ. Он всегда был честен до непристойности. В этом-то и заключалась основная опасность.

Она спросила тогда, почему он с нею не спит. И даже не попытался. Ни разу. Ведь все равно остальная команда и большинство проинформированных услужливыми комментаторами о традиционном люксе на двоих зрителей считают их чуть ли не семейной парой. Так в чем же дело? В ней или в нем?

И он ответил в том смысле, что недотраханные злее и лучше дерутся, а умный хозяин не будет сам крутить голову курице, несущей золотые яйца. Честный мальчик. Причем ответил легко. Даже весело. Так, чтобы она сама выбирала, принимать его ответ за шутку, или нет. А потом он засмеялся, облегчая ей выбор, и она засмеялась тоже. Чтобы не подумал он, что она обиделась. Обиделась, вот еще! Из-за такой ерунды…

Да только вот ерунды ли?..

Умные люди, конечно, не крутят шеи золотоносной куре. Умные люди берегут ее, зерном отборным угощают, о здоровье заботятся, не утомляют разными лишними глупостями, от несения яиц отвлекающими, оберегают, короче, от всяческих неприятностей. А недотраханные действительно злее, тут не поспоришь.

Да только такая вот мелочь: что случается с курицей, если вдруг перестает она нести эти самые яйца?

Талерлан…

— Зачем?

Она знала — зачем. Вернее, догадывалась. Кто же не знает специализацию Талерлана! Но почему-то очень хотелось получить подтверждение.

А быстро он, однако. И полутора часов не прошло. Как ему удалось? В разгар чемпионата… Ладно, матчи, там естественная убыль большая, замены наверняка все заранее предусмотрены. А вот как он сумел за это время арендовать катер, втиснуть его в жесткий стартовый график без предварительной записи, да к тому же уладить проблему с визами — Талерлан ведь уже вне юрисдикции Протектората? Это вопрос…

— Зачем, Бэт?..

— А? Ну… Детка, здешним хирургам я доверил бы разве что любимую тещу… А сейчас не отвлекай меня, ладно?

Это не был вопрос или даже просьба. Скорее — комментарий. Информация. Точка в разговоре. Не отвлекай меня, детка.

А, может быть, так и проще. Когда все за тебя решили, а ты вроде бы и ни при чем… Может быть, она давно уже выбрала именно этот путь. Не случайно ведь не спросила его ни разу: «А что — потом?» Он ведь честный. Он бы не стал врать. И он не из тех, кто останавливается на полпути…

Она отлично видела это. Видела, но предпочитала не задумываться. И не задавать лишних вопросов. Не стоит их задавать. На них ведь и ответить могут. Честно ответить.

— Бэт, а если я… Не хочу?..

***

Базовая.

Штаб-квартира А-И.

Фрида.

Фрида Лауэрс новость восприняла спокойно.

Может быть, потому что поняла все сразу, как только услышала голос Джеральдины Эски, или даже раньше, когда лицо ее увидела. Лицо как лицо, такое же каменное и непроницаемое, как всегда. Вот только увидеть его по незащищенной линии, для любого прослушивания открытой, ожидать она могла всего менее. А увидев, — сразу все поняла.

Таиться  более смысла не имело. Равно как и подслушивать. Пока они тут интриговали и между собой цапались, девчонка каким-то образом сумела раздобыть денег и записалась-таки на операцию. И не куда-то там, а в лучший Талерланский комплекс, клинику Рихтера, губа у девочки не дура. Причем записалась двое суток назад. Значит, сегодня уже ничего не поделаешь.

Поздно.

Учитывая их оперативность, поздно было даже вчера…

—  Ладно… Сворачивай операцию. Тут ловить больше нечего. 

Так глупо!.. Ссорились, боялись, что другие опередят… А эта дура так и не поняла, каким сокровищем обладала! Одно утешает — приз не достался никому. И этой лупоглазой оранжевой курице — в том числе…

***

Борт скачковой скоростной малолитражки «Малышка»

Аликс.

  Мелкая  спала мало и беспокойно, просыпаясь каждые час-полтора на полминуты для того, чтобы еще раз удостовериться в отсутствии опасности.

Вряд ли она это делала сознательно, скорее похоже на работу подкорки. Не Волчий сон, конечно, и уж тем более не Кошачье ухо, но для необученного и абсолютно дикого бастардика очень и очень даже неплохо. Тем более, что и во время сна она пару раз всплывала почти к самой поверхности для легкого зондирования — тоже, кстати, совсем не осознанно, спроси ее, как она это делает, не только не ответит, но еще и не поверить может, что вообще делает это, как та сороконожка.

Подкорка — сила великая…

Аликс не смогла удержаться и разок даже повела ее, закрепляя усвоенные, но еще такие неразвитые и до конца не осознанные навыки. Поддалась девчонка легко, моментально приняв предложенные условия игры, точнее – скопировав их. Похоже, даже во сне она продолжала бессознательно работать в режиме зеркала. В течение следующего часа она всплывала уже легко и регулярно каждые восемь минут, Аликс даже залюбовалась.

Действительно, не бастардик, а загляденье просто! Конфетка. Вот разве что эти ее милые привычки… Ладно, будем надеяться на лучшее. В конце концов, девочка она умная. Даже, пожалуй, слишком. Глупая просто бы не дожила до ее лет, с такими-то способностями. Начала бы применять Голос налево-направо — и все.

Нет, что там не говори, а девочка умненькая. Вот уже минут десять как проснулась, а вида не подает, осматривается,  дышит ровненько. Думает, что если так дышать и лежать неподвижно, то все, к ее персоне спиной повернутые, будут пребывать в наивной уверенности, что персона эта по-прежнему сладко дрыхнет.

— Вставай, лежебока. Нам скоро в гипер входить.

— А «Доброе утро!» нам не полагается?

— Так ведь не утро же, а вечер, скорее, если по стандарту.

— Ну, так «Добрый вечер» хотя бы, раз уж утра не полагается…

— Вставай-вставай, а то посажу в кресло неумытую, и будешь писать в памперс.

Угроза подействовала – мелкая соскочила с лежанки в момент, одним движением скатала ту в стенку, смеясь, отдала Аликс честь и шмыгнула в сан-отсек.

 Вышла она оттуда очень быстро.

И уже не смеясь.

Порылась в повешенной на выступающий датчик кислорода сумке-кармашке. Сдернула ее, перевернула, высыпав прямо на пол кучу разномастных полудетских мелочей. Разгребла их пальцем. Медленно повернула голову, поднимая на Аликс тусклый взгляд. Лицо у нее было осунувшееся и хмурое.

— Что-то потеряла? — спросила Аликс безмятежно.

—Да. На полке там, —  она мотнула головой в сторону сан-отсека, —  я вчера оставляла… И еще… у меня тут была такая… коробочка.

— Давай договоримся сразу — у меня на борту никаких наркотиков… Лады?

— Где?..

— В утилизаторе.

Мелкая сглотнула. Лицо у нее не изменилось.

— Зря.

— Не думаю. Назови мне хотя бы одну достаточно вескую причину, из-за которой ты на корню согласна загубить свой великолепный и на многое способный молодой организм – и я сама первая проголосую за эту дрянь. Но только причина должна быть действительно веская.

Мелкая запрокинула голову и  улыбнулась уголком рта — в этой улыбке обнаружить можно было что угодно, вплоть до презрительного злорадства, очень старой, не по возрасту, тоскливой снисходительности и детского безбашенного вызова по типу: «Вот помру — вам же хуже будет!» Взгляд ее был по-прежнему тусклым и очень тяжелым, взгляд этот не имел с улыбкой ничего общего.

        — Видишь ли… У меня — синдром аста ксоны. Пятая стадия.

—  Удивила. У меня, знаешь ли, тоже. Седьмая, кстати. Ну и что?..

(февраль 2898)

Вторая часть

 Через двадцать минут компания прогуливалась по краю площади перед администрацией; рядом был в скверик, гордо именуемый городским садом. Жители своими силами построили на площади снежный городок: несколько здоровых снеговиков, лабиринт и большую ледяную горку. Народу было много, в основном ребятишки, пришедшие покататься на горке, и матушки-бабушки, присматривающие за ними. Тут и там раздавались зазывалки тёток, таскающих самодельные термоящики с пирожками.

Саша глядел под ноги, прикидывая, как бы со всем эти до трёх разобраться, чтобы успеть встретить на вокзале семью. Иминай с Василиком разговаривали о работе, Вацлав осматривал местность. Какой-то мальчик расплакался, бабуля начала вытирать ему слёзы, потом взглянула на пилота, взвизгнула, что с такой рожей надо дома сидеть, подхватила ребёнка на руки и засеменила прочь.

– Пойдёмте в сад, – сказал Вацлав.

Они ушли с площади и стали прогуливаться вдоль сквера. Не прошло и десяти минут, как пилот процедил сквозь зубы:

– Не пяльтесь, скамейка на соседней аллее.

Иминай бросила взгляд на сидящего там мужчину. На нём были чёрные брюки со стрелкой, дорогие кожаные ботинки, чёрная куртка, капюшон которой был накинут на голову. Девушка-сюрприз переменилась в лице и сказала:

– Ждите здесь.

Она устремилась к аллее. Василик засунул руки в карманы и стал разглядывать утоптанный снег. Саша знал, что такой взгляд бывает только у тех, кто способен слышать, как кошка лакает молоко этажом ниже. И сейчас он слушал шаги своей возлюбленной. Саша подумал о жене и, отогнав её образ, нащупал радар за пазухой, чувствовал он себя полным идиотом. Тут Свартмель поднял изумлённое лицо и оглянулся – пани, рассыпая серебро смеха, обняла шпиона. Они что-то сказали друг другу, потом она пошла обратно. Подойдя, шепнула с загадочной улыбкой:

– Пойдёмте домой, через полчаса у нас будет гость. Всё потом объясню.

По пути они заскочили в магазин. Когда пришли домой, Иминай загнала всех на кухню, в том числе и Сашу, который дома к плите и близко не подходил. Василик нервничал, Саша тоже, только Вацлав был спокоен, чистил себе картошку и всё. Под чутким руководством пани к приходу гостя, который несколько задержался, в холодильнике стояли салат и десерт, а в духовке — овощная запеканка. Василик и Иминай пошли к двери, секундой после раздался звонок. Любопытство потащило Сашу следом. Вацлав тоже вышел в коридор.

В квартиру вошёл «шпион». Иминай улыбалась.

– Здравствуйте! – поздоровался мужчина.

– Боги, как я рада тебя видеть! Как теперь тебя зовут?

– Аким.

– Это мой муж, Василик, – она взяла его под руку, – это Вацлав, мой дубль-пилот и телохранитель, и Саша, наш друг и соратник.

Пришедший обменялся рукопожатиями с мужчинами.

– Раздевайтесь, и давайте пройдём в комнату, – предложил хозяин дома.

Аким снял верхнюю одежду. Саша удивился — одет молодой человек был в строгий костюм чёрного цвета и белую рубашку. Они зашли и уселись вокруг чайного столика под балдахином.

– Ими, – сказал Аким, вставая, – прежде всего я хочу завершить миссию, которую шесть лет назад возложил на меня Лебош Лютенвальд.

Его голос чуть дрогнул, когда он произнёс имя. Он встал, девушка взяла мужа за руку и они тоже поднялась.

– Иминай Вэнтинэ, ныне Свартмель, я, Аким Зертаки, полномочный представитель «Time of Fate» и лично Лебоша Лютенвальда по юридическим вопросам в Южноуделье, исполняю его последнюю волю, – он достал из внутреннего кармана конверт. – Это завещание.

Он вскрыл конверт и прочёл:

– 17 февраля 2892г., «Time of Fate».

Милая Ими! Если ты читаешь это письмо, значит, меня всё ещё нет в той вероятности Мира, в которой существует наш Комплекс и в которой живёшь ты. Значит, мне всё ещё не удалось проделать то, что удалось однажды проделать тебе – вернуться обратно. Это значит так же, что наше общее дело, наш «Time of Fate», остался без хозяина. Мельница, на которой нет Мельника, не может работать. Так быть не должно. Посему я, Лебош Лютенвальд, владелец и генеральный директор исследовательского комплекса «Time of Fate», находясь в здравом уме и твёрдой памяти, сознательно и абсолютно добровольно передаю тебе, Иминай Вынтене, ведущему ксенобиологу «Time of Fate» и первому испытателю «Зелёной двери», успешно осуществившему не только вход, но и возвращение, полное право на управление Комплексом и распоряжение всеми причитающимися мне лично средствами и ценными бумагами, содержащимися в банках Южноуделья и королевства Эгерского, равно как и любыми прибылями, вознаграждениями, премиями, выигрышами и процентами, причитающимися по ходу обращения оных средств и ценных бумаг. Единственным условием  выдвигаю требование равноправно  разделить бремя управления с существом, называющим себя Збенешем, либо же – Сотом двенадцатым, последним из самой первой дюжины моих учеников, и последним же – из последней. С тем, чьё место в своё время заняла ты. Но требование это обретёт силу только в том случае, если судьбы ваши – твоя и Сота двенадцатого – пересекутся, вы встретитесь и узнаете друг друга. Знай, что от природы – земной ли, или другого мира – не знаю – дана тебе великая власть. Власть беззаветно подчинять силе твоего сознания самых страшных существ из всех, живущих в данное время на Земле – веспов, или как их теперь называют, васпов, сравнившихся в своей кошмарности с человеком, не знавшим конкуренции до тех пор, пока он, в безграничной, но близорукой алчи своей, не создал себе такого конкурента сам. Пробуждающуюся в тебе силу Великой Владычицы ощущал даже я. И теперь по многим причинам, но в частности – потому, что я не хочу становиться на пути естественно развивающихся событий, я шагнул в «Зелёную дверь», и, как видишь, пока не нашёл способа раздобыть обратный билет. А посему – владей твёрдо, правь мудро, распоряжайся рачительно и аккуратно, и доведи до конца то, что начинал я один, а развивали и продолжали мы, все вместе!  Огласи это Завещание другим Одиннадцати, найди нового Замыкающего на своё место, и приступай к работе. Теперь ты – Мастер, и только от тебя зависит, молоть Мельнице снова, или же навечно замереть, зарасти травой Забвения древним Жерновам Времени. Все формальности, связанные с официальной частью вступления этого завещания в действие, проведёт для тебя Аким, наш верный юридический полномочный представитель во Внешнем мире и Хранитель этого завещания до истечения установленного мною срока.  Удачи тебе на твоём новом Пути. Прощай.  Твой Лебош Лютенвальд, – он сглотнул и продолжил: – Далее подпись и личный оттиск Лютенвальда. Подпись и печать частного юридического агентства Акима Зертаки, полномочного представителя «Time of Fate» и лично Лебоша Лютенвальда по юридическим вопросам в Южноуделье.

Свежевыпавший снег позавидовал бы белизне кожи Иминай, а юрист тем временем продолжал, вынув ещё один конверт:

– Здесь все сопутствующие документы, оформлением которых мы займёмся в том случае, если наследство будет принято.

– Да, я, двенадцатый Ученик в дюжине, Иминай Свартмель, принимаю на себя управление «Time of Fate».

Аким опустился на одно колено и прижал кулак к груди.

– Здравствуй, Мельник. Я клянусь тебе в верности до последнего вздоха.

– Здравствуй, старший подмастерье, я принимаю твою клятву.

Саше казалось, что он стоит в продуваемой всеми ветрами горной долине, около широкого ручья, позади почерневшая от времени мельница, а перед ним около ворот стоит коленопреклонённый молодой мужчина в холщовой рубахе и таких же штанах, подпоясанный верёвкой, и некто в глухом чёрном плаще с капюшоном. Говорят они на каком-то незнакомом языке, в котором можно опознать славянские корни. Изящная кисть коснулась его макушки, видение исчезло. Саша побежал курить.

Когда он зашёл в квартиру, услышал, как Иминай, всхлипнув, сказала:

– Вот оно как выходит… Меня сегодня Саша спросил, когда профессор умер, а я ответила, что он исчез. Просто так ответила, а получилось, что правду сказала.

«Правду? И что же это… Ничего не понимаю, так когда он исчез?!»

Саша зашёл в комнату, Иминай сидела, уткнувшись в плечо мужа, об неё тёрлась Кяти. Увидев, что они не одни, пани вытерла слёзы и сказала:

– Так, действовать надо. Аким, ты когда узнал, что я в Выгжеле?

– Буквально неделю назад. Раскопал историю с покупкой вертолёта. Ты умеешь прятаться, Ими, я тебя почти год искал. Записать в паспорте Ими Най Свартмель и сменить дату рождения было отличной идеей. Вы оба – молодцы: протянуть с получением паспорта до свадьбы, выйти замуж по свидетельству о рождении, потом получить самый главный документ — как вы это провернули?

Девушка лукаво улыбнулась и пожала плечиками. Саша про себя позлорадствовал – у Свартмеля было идиотское выражение лица, даже рот слегка приоткрылся – видимо, для него было новостью, что вся эта котовасия с документами всего лишь способ спрятаться. Иминай погладила мужа по руке и сказала:

– Это Василик мне идею подал.

Рот приоткрылся ещё сильнее, потом захлопнулся, Саша подумал, что будь у него такая лиса в жёнах, он бы не выдержал.

– Постой, значит, месяц назад в Выгжеле тебя не было?

– Ни меня, ни моих людей.

– Значит, за Вацлавом кто-то следит.

Она вышла и принесла папку. Вкратце пересказала историю, которую вчера слышал Саша. Аким слушал молча. Взял паспорта, полистал.

– Практически уверен, что в Эгере делали. Но точно только Непек Ёл сказать может. Кстати, а как же Вацлав до сего дня благополучно дожил?

– Я его спрятала: он по своим документам только договор с институтом на очередную экспедицию подписывает да медкомиссию проходит. Он же теперь пилот-частник.  Сразу после прилёта садится на поезд, сходит в небольшой деревеньке, а там скоком-боком начинает перемещаться Всеслав Смирнич, бомж с паспортом, большой специалист по погрузке мраморных памятников и мешков с мукой. И так до следующего рейса.

– Рискованно, но ладно, раз уж сработало. А доки где ему делала?

– Так через Непек Ёл, только не напрямую. Слушай, а почему ты на меня через наших агентов не вышел, ты же должен быть в курсе, что Сириус единственный, с кем я могла связаться напрямую?

– Нельзя было давать поводы для слухов. Понимаешь,  шесть лет отсутствия Лютенвальда не остались незамеченными. Про его уход знают только дюжина, но никакой целенаправленной работы не ведётся, только финансисты загружены, как раньше, а остальная сеть практически стоит. Люди и гибриды догадываются, что что-то не так. К тому же за последние пять лет эти сеть постоянно фиксирует странное поведение васпов – эти ветераны объединились: добывают информацию, куда-то бесследно пропадают и прикрывают эти уходы. Я не верю в эту легенду про пустыню мертвецов, куда они уходят, якобы затем, чтобы умереть на воле. Но даже эти отчёты остаются незамеченными Загорьем, не говоря о том, что Эгер готовит очередную волну испытаний непонятно чего в Южноуделье. Сеть нестабильна, нужна сильная рука, чтобы она не развалилась по частям, – он поджал губы, потом резюмировал, — мы на грани.

Иминай вздохнула:

– Васпы преданные, отчаянные, но они всё-таки просто осы, воевать — это пожалуйста, но для тонких игр они подходят слабо. Значит так. Пора нам, старший подмастерье, прибраться на нашей мельнице. Во-первых, из зернохранилища надо выгнать всех крыс. Пока озадачься этим. И ещё, веспы — наш новый проект, м-м, проект «Королевство». Все они уходят на курорт, лично ко мне. Незаметно для них самих чистите все хвосты, чтобы ни одна эгерская лиса даже намёка на навий запах не учуяла, не говоря уже о южноудельцах. Всё понятно?

– Понятно. Только вот мне бы тебя в курс всех дел ввести. Лютенвальд предполагал, что ты будешь заниматься только наукой, а дюжина и Збениш — обеспечением и защитой. Но времена меняются.

– Плох тот мельник, который не знает, что на его мельнице делается.

Аким кивнул.

– Вскоре мы откроем тут отделение нашего агентства, а там посмотрим.

Иминай заморгала, потом она уставились в одну точку перед собой. Василик прижал к себе жену и начал что-то шептать, но она не реагировала. Аким с испугом смотрел в остекленевшие за один миг глаза. Саша растеряно переводил взгляд с одного на другого, потом на Иминай. Через полминуты она пришла в себя. Закрыла глаза, откинула голову на мужа.

– Гнездо. Они научились-таки звать. Там ЧП. Вацлав, готовь вылет, под каким угодно предлогом. В запасах топливо есть на туда-обратно?

– Ну, если только на туда…

– Значит, закупай, только в несколько приёмов и… В общем, осторожно, – Вацлав кивнул. – Аким, кстати, а финансовая сторона у нас как?

– Бывало и лучше, но в целом стабильно, выше среднего.

– Плохо работаете, ребята.

Почему-то Аким улыбнулся:

– Ну, ничего: муку по сусекам соберём, колобок испечём, на базар съездим…

– Кстати, неплохо было бы нам тут кран с керосином установить.

– Ладно, и над этим подумаю.

– Силь, свяжись с Ириной, пусть к концу каникул оформляет мне бюллетень минимум на месяц,  лучше больше. Обратно я прилечу с Бором и Киром. Твоя задача, Саша, убедить жену, что у тебя в вымирающей деревне Злодырищего под Славеном есть родственник, который под старость лет пожелал выбраться к цивилизации поближе, и негоже старику в помощи отказывать. Аким, подготовь документы на имя Кирасия Щипача, коренного жителя сей чудной деревеньки, шестидесяти двух лет от роду. С названием Злодырищего договоритесь сами. И ещё свидетельство о рождении на имя Борислава Горича, пятнадцать лет, Тор. Всё, я отдохну и собираюсь.

– Ими, что происходит? – спросил Василик.

– С востока к гнезду притащился полуживой обмороженный васпа. Он умирает. Гор уверен, что без кокона не обойтись. Силь, – она взяла мужа за руку, – Йощка вернулся.

…Видишь, солнце
На западе, в лучах зари вечерней,
В пурпуровом тумане утопает!
Воротится ль оно назад?

А.Н. Островский. Снегурочка

Рана, нанесенная колдуном, как бы ни была страшна, затянулась за несколько часов, а на следующее утро Савельев и вовсе о ней не вспоминал. Его новая сущность вдохнула в него жизнь, и он хлебал эту жизнь огромными глотками, вместе со своими назваными братьями. И теперь смерть казалась ему во сто крат страшней, чем неделю назад: эта жизнь была слишком хороша, чтобы с ней расстаться! Он только сейчас начал понимать, как она хороша! Понять, для того чтобы умереть на пятый день, еще не вполне вкусив всех прелестей этой новой жизни?

Когда он сказал братьям, что знает, когда умрет, они искренне расстроились и долго уговаривали его пойти к старухе.

— Теперь ты один из нас, ты убил монаха, она не сможет тебе отказать! — повторял старший уже три дня подряд. И не мог понять, почему Савельев наотрез от этого отказывается.

Но никаких других предложений у него не было, и братья выли так горько, как будто уже его потеряли. Они любили Савельева, по-настоящему любили, так же как и он любил их. Ему казалось, что не три дня они знают друг друга, а всю жизнь, с раннего детства, как это и положено братьям. Савельев в семье был единственным ребенком, но хорошо знал, что такое мужская дружба. Оказалось, что друг и брат — разные вещи. Брат — это навсегда, братство не знает зависти, обид, предательства, его не надо подпитывать общими интересами, оно не требует схожих взглядов на жизнь и не боится долгих разлук.

Но кроме братства Савельев понял, что такое свобода. Воля. Настоящая, не замутненная ничем — ни моралью, ни предрассудками, ни властью. Он думал, что отсутствие морали влечет за собой жестокость, и очень удивился, когда не увидел ее в своих братьях: их полузвериная жизнь основывалась на целесообразности. Ощущение собственной силы не вызывало желания ее применять.

И эту новую жизнь, полную любви и свободы, он должен был вот-вот потерять? Если бы можно было убить монаха во второй раз, чтобы вернуть себе жизнь, Савельев бы с удовольствием это сделал. Но даже тысяча смертей монаха не сможет его спасти, потому что смерть подошла слишком близко, и ее холодное дыхание уже слышится за спиной.

Старший разбудил его на рассвете второго октября, хотя всю ночь они рыскали по лесу и на рассвете обычно не поднимались.

— Вставай, брат. Нас позвали на свадьбу. Или на похороны, я не понял толком. В любом случае, ожидается обильное застолье, и это подходящий случай встретиться со старухой.

Савельев снова хотел сказать, что старуха — это не вариант, но неожиданно понял, что эта встреча ему больше не нужна. Он сел и огляделся. А с чего он вообще взял, что собирается умирать? В окно их большого дома светило утреннее солнце и заглядывала золотая осень, впереди ждала холодная снежная зима, а перед ней — долгие, уютные дождливые вечера перед теплой печуркой. А потом наступит весна, и с крыши большого дома свесятся сосульки, и снег растает, и все пойдет свои чередом — год за годом, и каждый год будет по-своему хорош… С чего он взял, что завтра умрет? Может быть, Волох ему это внушил? И теперь это внушение рассеялось, исчезло? Три дня оно еще держало Савельева в напряжении, но теперь пропало, как будто его и не было!

— Я не собираюсь умирать, брат, — сказал Савельев и вдохнул прохладный осенний воздух, пробивающийся в открытую форточку, — все прошло. Пусть будет свадьба. Или похороны — мне все равно. Отметим заодно и мое избавление от кошмара.

— Ты что, раны не обрабатываешь? – охотник полез с вопросами сразу, стоило только в комнату зайти. Даже на пакет с едой не глянул, что юноша из сумки достал… 

— Заткнись. – Сэм, спокойней. Ты — милый мальчик, не забыл? Как учили… – Она на спине. Не достать.

— А врач?

— Простые раны мы должны лечить сами, — Сэм хотел пожать плечами, но передумал, — Проверка выдержки.

— Очешуеть можно! – парень забавно дернул бровями, но зеленые глаза метнули злые искры, — Вы в своем уме? Вот так послушно схавали то, что, сказал ваш рабовладелец? Строите крутых, а потом загибаетесь, да?

— Рабовладелец? Кто?

— Ваш хозяин!

 Псих.

— Ты в своем уме, человек? Соображаешь, что говоришь? Ты помнишь, где ты? Ты не на пляже греешься — на цепи сидишь. У меня. И я могу сделать с тобой все, что захочу.

— Что захочешь? – зеленые глаза неожиданно блеснули, насмешливо и зло, — А вот фиг тебе, демоненок… Не выйдет…

— Что ты сказал?

— Что захочешь… Ты делаешь не то, что захочешь, а что прикажут. Разницу улови, ты ж умник!

 «Умник» зацепило. Сэм не любил это свое прозвище – да, он не дурак,  в отличие от некоторых, но давно отучил остальной «молодняк» посмеиваться над этим. Мускулы плюс мозги лучше, чем просто мускулы – после трех уроков это уловили и остальные… И ты это усвоишь, урод.

— Тебе не понять, человек.

— Да я вроде не из тупых. Объясни.

— Когда наступит новое время, дети Азазеля будут среди тех, кому суждено править миром.  И мы должны уметь приказывать и исполнять приказы – автоматически ответил Сэм заученными словами…и остановился.

 Парень рассмеялся.

 Хрипло, коротко, тут же закашлялся и замолк, но… смеется? Может, правда рехнулся?

— Тебе снова напомнить, кто тут хозяин? – холодно спросил Сэм…

— Ты сам-то помнишь? Парень, ты же умный, ну включи мозги! Хозяин…  У тебя нет приличного дома, живешь в развалюхе, с соседом, который на тебя стучит! Нет нормальной одежды – вы таскаете это черное тряпье, страшное как смертный грех. Вашу еду только бомж сожрет, да и то с голодухи! Парень, ты знаешь, что такое кофе? Нормальный кофе? Вы живете как в тюрьме, хуже! Вас лупят постоянно, в грязь втаптывают, мозги промывают, чтоб не взбунтовались!

 Вас отымели вдоль и поперек, а ты про хозяев…

— Заткнись!!!!!

 В голосе такая ярость, что охотник и правда замолк. Сэм понял, что выпал из образа «милого мальчика», но плевать! Никто такого не стерпит! Он наклонился вперед, близко, к самому лицу человека…

— Если ты сейчас же не заткнешься, я…

— Ты себе на хвост наступил, — прошептал в ответ человек… В зеленых глазах проскочили насмешливые искры…

ЧТО?!

Какой… хвост?

Сэм невольно опустил глаза, но конечно, никакого хвоста не обнаружил. Какого черта?

— Ты…

— А еще у тебя на бровях мох растет. Желтый.

 Что-о?! Осененный догадкой, Сэм присмотрелся повнимательней. Может, он уже…

— Ты рехнулся?

— На это не злишься? – охотник не улыбался, — Знаешь, почему? Потому что знаешь, что это вранье. А то, что я сказал про хозяина – правда.

— Замолчи. Сейчас же!

 Сэм занес руку – заставить заткнуться, любой ценой, немедленно, чтоб заткнулся, чтобы…

 Что его остановило?

 Что-то…

 Кулак врезался в стену, в хрупкую источенную перегородку, так что дерево брызнуло. Раз. другой, третий! Сэм молотил по стене, вымещая всю злость, весь страх перед наставником, перед экзаменом, перед… весь страх, что это… вот это, что сказал этот невыносимый охотник,  что это… это же неправда? Ведь неправда?

 Ненавижу!

 Ненавижу, ненавижу все это, ненавижу то, что мне вечно надо бояться, вечно слушаться, вечно все рассчитывать…

 Ненавижу…

 Злость кончилась как-то внезапно, и вместе с кровью на костяшках пальцев пришло отрезвление. Сорвался. Он сорвался… Тихо. Бывает. Почти со всеми бывает. Тихо, Тир… Никто не узнает. Соседа нет, никто не узнает…

 Только охотник… Но он не расскажет. Хорошо, что на нем не сорвался – ведь убил бы…  И что тогда. Тихо-тихо. Все уже.

— Парень, что ты? – охотник смотрел с тревогой, — Успокойся…

 Сэм переглотнул, посмотрел на него… говорить почему-то было тяжело.

— Ты… ты лучше  ешь.

 Он кивнул на сверток. Так, все, успокоимся… Он выпрямился, сходил в ванную, залил пальцы антисептиком… Умылся еще раз, пустил воду похолодней. Постоял перед зеркалом…

 И, вернувшись в комнату, обнаружил, что еда из свертка так и не тронута.

— Почему не ешь?

 Тот поморщился, но промолчал.

— Другой еды нет. Ешь.

 Охотник вздохнул:

— Да уж вижу. Поем я. Только знаешь… давай потом.

— Когда? – вяло поинтересовался Сэм, пропуская мимо ушей отсутствие «господина».

  Вместо ответа пленный бросил взгляд на часы и отвел глаза. Сэм покосился на циферблат. Вон оно что…. бои затянулись, было уже пять часов. Время воспитания…

— А-а…. – протянул он, — Ну вставай.

 Тот медленно поднялся, гремя цепями.

 И опять Сэм поморщился от запаха. А кстати…. ха, мысль! Он недобро ухмыльнулся, кивая на белую дверку:

— Туда. Ну быстро, быстро!

 Охотник быстро глянул на него, не понимая, но сопротивляться не попробовал,  и Сэм буквально впихнул его в ванную.

— Туда.

— Парень, ты место не спутал? – тон человека звучал так напряженно, что Сэм усмехнулся:

— А что, можно спутать? Сегодня тут над тобой поработаем…

 О! На миг в глазах охотника промелькнуло какое-то загнанное выражение, но он тут же хмыкнул:

— Не вижу твоих иголочек…

— Заскучаешь – будут, — пообещал тот. —  Вперед. Включай воду. Мыло вот. Полотенце вот.

 На этот раз ему удалось заставить охотника замолкнуть почти на минуту. Достижение!

— Парень, это что?  — охотник смотрел на текучую воду, так соблазнительно льющуюся в трех дюймах впереди – только руку протяни —  и напряженно подобрался…

— Душ. Мойся.

— Зачем?

— Чтобы быть чистым!

 «А что потом?» — спросили зеленые глаза… Но вслух спросил другое:

— Долго?

— Хоть до ночи. Сегодня это твоя пытка.

— ЧТО?

 Ухмыльнувшись, Сэм двумя руками толкнул его под душ.

 Упругие струи воды мягко ударили по пятнистой от синяков коже… Голова сама собой запрокинулась, подставляя лицо ласковой воде… Охотник даже пошатнулся, вдруг показавшись намного моложе…Уязвимей.

— Ну как?

 Тот открыл затуманенные глаза:

— Парень, ты в своем уме? Это – пытка?

— Хочешь сказать, что тебе не больно? – и Сэм захлопнул дверь.

Он успел поймать выражение лица охотника, и слегка позлорадствовать – было удивительно приятно видеть в ненавистных зеленых глазах не вызов пополам с упрямством, а удивление… Показалось даже – спина меньше болит, настолько понравилось поставить его в тупик!

Я тебя достану. Вот увидишь…

Значит, ты удивился… сбит с толку, да, охотник?  Подожди-ка… сейчас мы тебе добавим… Взгляд карих глаз заметался по полочке. Где ж это…

Сейчас-сейчас…

Ага, вот!

Со злорадной улыбочкой юноша взвесил на ладони маленькую баночку. Погоди ж ты, упрямый человечек, у меня для тебя сюрприз!

… Ждать возможности вручить сюрприз пришлось дольше, чем он рассчитывал. Миновало уже сорок минут, а пленник все не показывался.

 Сэм уже успел обыскать постель, достать из шкафа кое-какие вещи, пересмотреть инструменты, прикидывая, что пригодится назавтра… Даже ссадины на ребрах обработать успел, сожалея, что у него не щупальца, как у осьминога, тогда б обязательно дотянулся до спины. Раньше, когда у него был другой сосед, Ворон, черненький мальчишка с быстрыми глазами, они помогали друг другу – довериться,  пустить за  спину можно было далеко не каждого. Но Ворон пропал два месяца назад, ушел к наставнику и не вернулся – то ли задание получил, то ли… Странный он был, Ворон.

 Да что ж он там, утонул что ли?!

 Сэма вдруг уколола ледяная иголочка тревоги – а если?…

 Сволочь упрямая, ведь хватит же дурости!

 Дверь он распахнул разом, так что она полотенце снесла, раскрыл рот… и промолчал.

 Охотник спал.

 Теплая вода укрывала его по грудь, чисто промытые волосы уже подсохли и примялись, и он заснул, неудобно откинув голову на пакет с губками… И не наглое совсем лицо… спокойное такое… усталое-усталое… похудевшее очень. Вон как щеки провалились. Молодое лицо. Совсем молодое. Сколько ему? Восемнадцать? Девятнадцать…

 «Двадцать уже не будет», — почему-то промелькнуло в сознании…. А ведь я его почти дожал, раз он заснул вот так, просто от теплой воды. Сэм наконец-то сдвинулся с места, подошел в ванне и тронул человека за плечо.

 Зеленые глаза распахнулись сразу, рывком. Словно и не спал. Плечи сразу напряглись, под водой глухо брякнула цепь.

— Что? – он увидел Сэма и усмехнулся – одними губами. Глаза потемнели, — Веселимся дальше?

— Вставай.

— Ты другие слова знаешь? – поинтересовался охотник, и Сэм немедленно вспомнил и своей злости, и о его дерзком языке, и о своем «сюрпризе». Вот же нрав у человека!

— Вставай.

 Он выдержал паузу и бросил рядом с полотенцем сверток темной ткани – шорты. И рубашку…

— Одевайся.

 Тот посмотрел на нежданно свалившуюся одежду, перевел взгляд на Сэма.

— И что это значит? Сегодня в вашей пустыне выпал снегопад или тебя головой приложило?

 Не отвечая, Сэм вышел и стал ждать. Понервничай, тебе полезно!

 Когда охотник вышел, Сэм удивленно дернул бровью: если б не цепи, его пленник вполне б сошел за питомца Азазеля. В одежде, да еще черной, он выглядел совсем по-другому. Сэм даже напрягся невольно. Он успел привыкнуть, что человек беззащитен перед ним, что хочешь, то и сделаешь. А сейчас он таким совсем не выглядел.

 Юноша с облегчением вспомнил, что стимулятор все-таки успел выпить… Скрутить человека сил хватит. Спина вот только болит…

— Сюда.

— Что, неужели попортим кровью эту модельную рубашечку? – хмыкнул пленник, — Не жалко?

— Зат… Замолчи. Сядь. – Сэм сел за стол. Тот самый, что превратил в пыточный, — Дай руки.

— Может, сразу и сердце?

 Это явно была насмешка, но Сэм ее не понял: при чем тут внутренние органы?

— Нет. Я  же говорил – умирать тебе нельзя. Сиди тихо.

— Тихо – это не по адресу, — начал неуемный охотник, — О-ох! – это Сэм разомкнул наручники.

 Ага. Ну все правильно.

 Ссадины вокруг запястий превратились в широкие полосы – чуть отмокшие и промытые, но вид у них был неприятный. Побаливают, а? Вот ими и займемся…

 Сэм не глядя выдернул из кармана пузырек. Отщелкнул крышку. Пфе, ну и запах!

— Знаешь, что это, человек?

— Дай, угадаю! – человек состроил интересную гримасу, обозначающую что-то типа «я-напряженно-думаю-прошу-не-мешать», — Духи «Цветы помойки»? Нет?

 Почему-то Сэм не обозлился.

 Может, потому что сам решил его подразнить?

— Нет.

 Темные полоски ткани, широкие, сетчатые, политые «духами», на глазах припухли и отяжелели. Как живые.

— Как пиявки, — парень и тут не смолчал, с приметным отвращением рассматривая странно утолщенные полоски.

— Спокойно, — и Сэм с наслаждением пришлепнул «пиявку» на ободранное запястье…

— Эй!

— Тихо!

— К черту!

— Сидеть!

— М-м-м… – Дин удивленно всмотрелся в запястье…

 Не болит? Так-то, охотник. Интересно, что ты теперь скажешь?…

— Это не снегопад… – зеленые глаза оставили в покое странную повязку (интересно, с какого задания Ворон притащил такие необычные бинтики?) и таким пристальным вниманием рассматривали юного ученика демонов, что тому стало не по себе. Так иногда смотрел наставник, и… словом, очень не по себе было объекту такого внимания, — Это даже не наводнение…

— Что?

— Не иначе как льды растаяли! – поделился знаниями ненормальный пленник, — В этой… как ее… Антарктиде.

— Ты спятил?

— Я-то нет… – протянул охотник, — А ну скажи-ка, парень, куда это ты дел мобильный телефончик? Помнишь, тот, что…

— Заткнись!

— А, ну тогда ладно. Я-то уж думал, тебя подменили.

— Псих! – обозлился Сэм, борясь с желанием шлепнуть второй бинт не на левое запястье пленного, а на рот. И губы подлечит, и заткнется хоть ненадолго. Может, он, Сэм, что-то не так делает? Ну почему не получается быть хозяином положения? Конечно, он сдерживается, хочет казаться помягче… ну, как планировал. Спускает дерзости, не наказывает за каждую выходку. Только не в этом дело.

 Или этот придурок даже перед казнью будет так себя вести?

 Юноша невольно представил себе это зрелище – охотника приковывают к столбу, а он тыкает босой ногой в дрова и заявляет Наставнику что-нибудь типа «Эй, парень, принеси нормальные дровишки, а не эти кривые обрубки». И лицо Наставника представил…  Сэм молча нашлепнул бинт на вторую руку и придвинул еще пару полосок — дальше пусть лечится сам.

— Так что все-таки это значит?

— Что?

— Все. Ванна. Вот это, — он оттянул краешек майки, — Кстати, черный цвет мне идет больше чем тебе. Лечение… Какой-то хитрый план?

 Черт, а он все-таки не дурак. Не торопись, Тир…

— Нет, — Сэм старался говорить ровно и холодно, — Это значит, что у тебя завтра трудный день, а ты слабый и больной. Вдруг не выдержишь? Так что отдыхай.

Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.

Дельта Змееносца

Плохой из меня получился первый пилот. На Джи я постоянно повышал голос, дергал его чуть что. Дьюп так не делал. Но Дьюп учил меня в мирное время, а сейчас – война. И каждая ошибка моего желторотого друга может стать… Хотя Колин вообще никогда не орал. Просто подстраховывал, пока и тупого не пробивало. Но я же не он!

Джи-Джи терпел. Много и разнообразно. Я отвечал за то, что делаю, в первый месяц после того, как забрали Дьюпа, только когда за пультом сидел. Потом меня лучше было совсем не трогать.

Рапорты о переводе в южное крыло я аккуратно писал каждую неделю. Свободное время проводил в спортзале и за изучением истории армады.

Знал я про «южных» до безобразия мало. Даже палубные байки раньше не слушал. А порядки в южном крыле, как выяснилось, отличались от наших. Наверное, потому, что стояло оно на протяжении всей своей истории в самой заднице Империи. Задница эта тоже соприкасалась с экзотианскими мирами, но с какими! Один Хардас чего стоил с его торговлей наркотиками на всю обозримую Вселенную. Или Грана… Эти планеты приличные экзотианцы и сами презирали. Хотя, вообще-то, заселять галактику мы начали именно с Юга. По идее Абэсверт – культурный центр, наследие утерянной Земли, а выглядит змеиным гнездом. Особенно в откровениях имперской пропагандистской машины. Наших, наверное, до сих пор цепляет, что экзотианцы были первыми.

Еще я надеялся выудить из сети какую-нибудь информацию о скандале в спецоне, но там свои секреты держали крепко. Зато про «южных» я прочел достаточно для размышления. И чем больше думал, тем меньше они мне нравились. Даже дисциплина в южном крыле была настолько хреновая, что там до сих пор сохранились телесные наказания. Это же надо так распустить личный состав, чтобы ребята кроме кнута ничего не понимали? У нас тоже всякое бывает, но обходимся, люди же вроде, не собаки и не лошади. Да, насколько я знаю, приличные дрессировщики и с животными справляются без битья. Понятно, почему Дьюп не хотел, чтобы меня туда перевели…

Устав самообразовываться, я отправился таскать железо. На полпути вспомнил про Джи. Те, кто родом с астероидов, крепким костяком не отличаются по определению, но хоть какие-то мышцы нарастить он может?

Стрелка своего я нашел в компании таких же желторотых, причем – с обеих палуб! Вообще, эпитэ а матэ, дисциплины не стало никакой!

Увидев меня, первогодки сразу сникли. На меня последнее время мало кто хорошо реагировал. Ну и Хэд с ним. Я велел Джи, чтобы шагал следом, развернулся к спортзалу… Конечно, резковато немного велел. Услышал, как он топает сзади.

– Господин сержант…

Я остановился, обернулся.

– Сколько раз просил называть меня Аг? Восемь или десять?!

Джи замер. Боится он меня, что ли?

Я попробовал улыбнуться. Судя по лицу Джи Арха – вышло плохо.

И с ним надо бы поговорить… Беспамятные боги, как тошно-то от одной мысли, что с кем-то надо о чем-то говорить!

Свернул к нашей каюте.

– Заходи, садись.

Джи, втянув голову в плечи, переступил символический порог и сел на свою кровать.

Я рухнул напротив. Уперся ладонями в бедра. Надо говорить. Надо заставить себя. Он чего сжался весь? Думает, бить что ли, буду?

– Ты меня боишься, стрелок? – спросил я в лоб.

Кадык на шее напарника совершил судорожное движение.

– Ребята говорят, вы меня убьете. Может, не нарочно, но случайно – точно убьете.

Глаз он не отводил. Джи был мелким и физически не самым крепким (хотя для стрелка мышцы не главное), но не трусом – точно.

– Ты же понимаешь, – сказал я, как-то все-таки подбирая слова. – Я сейчас немного не в себе…

Дальше я говорить не мог.

Джи подождал.

– Понимаю, – сказал он. – Думаю, обойдется как-нибудь. Или нас всех убьют – война же. Зато по тактике, стратегии и числу попаданий наша пара – первая. Я ведь последний курс не закончил и тестовые не прошел. А с вами…

– Беспамятные боги, вас всех сейчас так в действующую армию посылают?

– С последнего курса – всех забрали.

Он опустил глаза, а потом снова поднял. И в них был уже несмелый интерес.

– А Беспамятные боги – это экзотианские?

И я выдохнул и улыбнулся. У меня получилось.

– Экзотианские, – сказал я, вспомнив увольнительные на Орисе – одном из самых красивых экзотианских миров. – Боги у них, Джи, как наши блаженные – грехов и тех не помнят. Экзотианцы считают, что память о прошлом убивает.

– А в-вы как считаете?

– Я не знаю. Но меня она точно убьет.

Джи замялся. Я видел, что он хочет что-то сказать или спросить. Кивнул ему – валяй.

– А вы не рассердитесь?

– Рассержусь, – сказал я совсем не сердито. – Если еще раз от тебя это «вы» услышу. Ты же сам сказал, что мы с тобой – пара. Я – Аг, в крайнем случае – Агжей. Если нас завтра убьют, ты и там будешь меня навеличивать? Говори, чего хотел, и в спортзал пойдем. Будем из тебя стрелка делать не только в плане прицельности, но и в плане выносливости.

– А я вам… То есть, извините… Извини… Только никому, ладно?

Вот глупый, кому же я могу в таком состоянии что-то рассказать? Я и говорить-то почти не могу.

– Друг у меня, – Джи начал изучать глазами пол, – он младший техник. Я понимаю, что не положено с разных палуб, но мы встречаемся, в общем-то. На техников ведь внимания никто особо не обращает. А у капитана в каюте вечно что-то со связью. Ну, и он чинил два раза. Вернее, не чинил – инструменты подавал. Но слышал, как тип какой-то с нашим капитаном говорил по ближней связи. Кар… друг то есть, на экран не смотрел, слова только. Чужой говорил, мол, зря наш капитан отдал лучшего стрелка «ни за что». А капитан рассердился и сказал, что «ни за что» – это когда ничего не дали. А если башку чуть не оторвали – то это уже за что. В общем, он не хотел отдавать Дьюпа, кэп наш. Но у южного был приказ от командующего армадой, от адмирала. Потому что Дьюп, он раньше возглавлял южное подразделение спецона, до того, как его за что-то дисквалифицировали и сюда отправили. А сейчас война, и прошлые грехи значения не имеют. Так этот южный капитан сказал. На Юге у них беспорядки жуткие, до людоедства. И они хотят, чтобы Дьюп обратно вернулся, на свое место. Потому что он вроде как умеет. Они и… тебя, Агжей, хотели забрать. – Джи наконец посмотрел на меня. – Якобы твоя фамилия тоже в приказе была. Но Дьюп сначала попросил приказ, где его восстанавливают в должности, и ему этот приказ отдали. А потом он сказал, что ты никуда не поедешь. Южный спросил – почему, а Дьюп сказал, что его приказы они с нашим капитаном будут обсуждать так, чтобы он не слышал. А пока – пусть заткнутся, если не хотят, чтобы он обе тупые головы оторвал и местами поменял. Ну, может, не совсем так сказал, но типа того. З-забрал оба приказа и вышел. А наш капитан сказал тому капитану, южному, что лучше не связываться, Дьюп оторвет, он его знает. В-вот и все, – начал опять заикаться Джи.

Насмотрелся он на меня. А на меня сейчас лучше было не смотреть.

И все-таки после рассказа Джи Арха меня немного отпустило. Дьюп всегда знал, что делал. Но и я вырос. И теперь буду делать так, как хочу сам. Хватит меня опекать. Никого я не боюсь – ни людоедов, ни мародеров. Даже если и боюсь – это пройдет. А боль в груди не пройдет.

И еще – мне очень не нравилось, что моя фамилия была-таки в приказе командующего крыльями армады, но прошла неделя, потом другая, а история эта так и канула к Хэду. Неужели Дьюп встречался и с адмиралом? И тоже сказал ему что-нибудь неприятное? Вроде того, что если меня возьмут, то от назначения он откажется? Боги Беспамятные, да что же у них творится в южном крыле?!

Я не верил, что Дьюп просто бросил меня, дабы не обременять свою высокую персону в новой должности. Он мог избавиться от меня давно и более простым способом. Но он всегда знал, что делал. Знал…

Мне полагалось сегодня сдавать ежемесячные тесты нашему корабельному психотехнику, и я боялся, как бы он чего плохого у меня в реакциях не нашел.

Но вышло почему-то наоборот. Все «боевые» показатели работали как надо, мало того, два раза я выстрелил в условного противника с опережением, как делал Дьюп. Хотя считается, что в космосе стрелять с опережением невозможно, слишком большой разброс предполагаемых траекторий. Но я выстрелил два раза и оба раза попал. Психотехник ничего не сказал, только посмотрел странно. Он что, считает – я от Дьюпа заразился?