Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Абэсверт, Катрин
У каждого в голове есть свой домик с дрессированными мышами. У кого-то мыши шустрят тихо, у кого-то устраивают концерты со стриптизом. А под белесой щетиной сержанта по личному составу Хокинса мыши построили город.
Сержант спал и видел, как его подопечные воруют капсюли с кварцевым порошком для светочастотных установок, пилят его сержантский авторитет и продают по сети алайцам. Более идиотских обвинений в свой адрес я не помню ни до, ни после УСП, условного партената, так это теперь называется. Штрафбат – похуже будет. Условников капитаны раскупают, значит, предполагается, что мы еще чего-то стоим. А штрафников на корабли спускают по разнарядке. И название у штрафника на здешнем жаргоне говорящее – «мясо».
Нас купили восьмерых. Молодые пилоты примерно одного призыва – Ано Неджел, Исти Сайл, Янислав Разик и Ален Ремьен – держались плотно. Старший сержант Келли, взрослый неразговорчивый мужик, ходил за мной с тряпкой. Правда, я это не сразу заметил. Еще один пилот – Хьюмо Рос, немногословный, как и Келли, но способный (я уловил это по случайным репликам) дать фору всем нам в плане квалификации, оставался особняком. Восьмым был Джоб Холос по прозвищу Обезьяна – связист. Кряжистый, рукастый. Джоб не выпадал из любого разговора, но и не произносил по сути ничего. Ну а кроме болтовни, мы пока мало что друг о друге знали. Некоторую истеричность я замечал у Ремьена, вот, пожалуй, и все.
Сержант Хокинс пытался донести до нас неведомые ему самому аккуратность и дисциплину. Мы играли ущербных. Потому что путь до Абэсверта, напомню, занял у нас восемь суток.
Пассажирские корты идут из северного конца освоенного рукава галактики в южный примерно два с половиной месяца, военные КК – две-три недели, нас гнали со скоростью четыре прокола в сутки. Восемь суток – тридцать два прокола.
Только Рос без особых потерь перенес этот темп. Остальные парни бродили – краше кладут в ящик для кремации. Вот и я с неделю также воспринимал новые порядки, как после терпел кусучих катрианских мух. На Катрин обитали какие-то особенно поганые мухи.
За эту неделю сержант решил, что я большой и безобидный. Но это были его проблемы.
Катрин – первая искусственно окультуренная планета Империи, можно сказать – проба пера. Не самая гостеприимная и не с самым подходящим климатом. Резкие перепады между жарой и холодом задал неудачный наклон орбиты. Но в первые годы колонизации, в отсутствие самой науки геоинженеринга, рады были и тому, что получилось.
Заселение космоса начали экзотианцы. Когда пришли мы, здесь, на Юге, вообще-то, уже нечего было заселять. Подходящие по массе и близости от своих солнц планеты имелись, но все они требовали доводки – коррекции орбиты, работы с атмосферой. Все это умели экзотианские инженеры и не умели имперские. И Катрин – печальная иллюстрация несоответствия теорий и практики.
Следующий проект мы делали уже силами экзотианских наемных техников. На его примере учили тех имперских специалистов, которые после успешно колонизировали Север. А Катрин до ума довести не срослось.
Население здесь – потомки семей первых инженеров и тех колонистов, у кого не хватило денег перебраться потом на Аннхелл, Мах-ми или Прат. Есть на Катрин и экзотианские поселения. Вот, пожалуй, и все, что я помнил из курса геоистории.
Да, я учил: Юг, в отличие от Севера – место, где существуют смешанные города, и даже города практически полностью экзотианские. Но я не понимал, почему здесь так? Мы слишком разные с экзотианцами. Как мы должны уживаться, если мыслят и чувствуют они иначе, психические мутации дело среди них обычное, да и физические не особо пугают даже медиков? Как можно жить в одном городе с… Ну, ты понимаешь.
В нашей маленькой группе за старшего держали меня. И совсем не потому, что я хоть что-то делал лучше. Люди только кажутся разумными поодиночке. Но поступают, как муравьи или пчелы, бездумно повинуясь приказам. Мерис сказал – я буду старшим, и это прилипло ко мне. Вряд ли я был опытней Роса, практичнее Келли или хитрее Джоба. Меня просто назначили крайним в том стаде, в которое сбились мои товарищи. В первое время мы были рядом, но не вместе.
Взяли нас на ЭМ-112z, эмку, она же – «завет». Такие эмки скопированы с экзотианских «заветов», их основное достоинство – не загрязнять при старте и посадке грунт. Боевые качества – ниже средних. Экипаж – от двухсот до четырехсот бойцов (с учетом десантной группы). При полной огневой нагрузке эмка требует три пары пилотов. Четыре смены – всего двенадцать пар. Но на этой пилотов даже навскидку было гораздо больше. И все равно не хватало, раз капитан купил условников. Он купил бы и больше, да не досталось.
К пультам нас, однако, не подпускали. Под присмотром сержанта Хокинса мы выполняли обычную для палубных работу, а когда сели на Катрин, та же фигня пошла и на грунте.
Согнали вниз, не дав и пяти минут на адаптацию. Велели очищать посадочную площадку от кустарника, разворачивать сигнализацию и ставить сторожевые вышки из подсобного материала. Делали все вручную. Скорее всего, потому что Хокинсу так казалось слаще. Потом уже, почти к закату, сержант приказал копать выгребную яму. Лопатами, словно у него не было ни одной фортификационной машины. Бойцы и обслуга эмки уже разбрелись по койкам. Остались мы и два молоденьких татуированных штрафника, замученных и безгласных.
Пилоты – элита любого корабля. Да, УСП не увольнение, но всему есть предел. Это я читал на лицах своих. И не успел заткнуть Сайла, который сию крамольную мысль озвучил и получил не двое суток карцера, а удар в лицо. Сержант был в доспехе: металлической сетке, по которой бежит импульс, порождающий индукцию домагнитного напряжения. Исти отбросило метров на пять, он ударился головой о ящик, который на его счастье оказался пустым, а я успел схватить за плечо Неджела. И сам почувствовал на предплечье ладонь Келли. То, что устроил нам всем генерал Мерис, было еще свежо в памяти не только у меня.
Яму докапывали в полной темноте – прожекторы оживляли ночь, и сержанту казалось, что светло. Нам же так совсем не казалось. Небытие залечивало раны, как только луч покидал раскопки. Приходилось рыть то в слепящей темноте, то в ослепляющем свете.
На импровизированных вышках перекликались дежурные, и шагов я не услышал. Сообразил, что кто-то движется к нам от мигающей маячками тушки корабля, только когда ветер донес обрывок разговора.
– …пилоты-то они пилоты, да шейден знает, сколько их придется переучивать. Вон тот, здоровенный, если бы не северянин, я бы сказал, что эрцогский выкидыш, – произнес один.
Другой ответил ему неразборчиво.
Голоса приближались.
– … да, брось, северяне и покрепче бывают, – кажется, это говорил капитан.
Двое остановились, потянуло дымком, и я понял, что не ошибся. В открытую позволял себе курить спайк только кэп. Второго голоса я не узнал.
– Но и морду тоже не скроешь. Шутит мать-природа, так считаешь? Или… не шутит? – «не» чужак выделил как-то особенно и невесело гоготнул.
– Чушь ты несешь, – буркнул капитан.
– Чушь или нет, пусть без меня решают. А я – доложу…
Капитан раздраженно сплюнул.
– Сволочь ты… – пробормотал он как-то уж больно безнадежно.
– Это ты в случае чего будешь сволочь, – снова гоготнул чужой. – А у меня приказ висит о репарации и репатриации экзотианского населения и деактивации возможных очагов бунта. А исполнять будешь ты.
– Как… – запнулся вдруг капитан. – Ты чего? Куда мы их будем репатриировать? Каким транспортом?!
– А ты меньше ори, больше думай, – сказал чужак весомо и резко. – Убирай так, чтобы тебя не зацепило потом. Я слышал, вернувшаяся метла что-то совсем не туда метет… – Он помедлил, огляделся по сторонам, словно вспомнив, что и у нас есть уши. – Вот какого Хэда твои по ночам копают? Завтра за десантом пойдете, там и обосретесь! – чужак пнул опору сигнальной вышки. – Окопались тут, хеммет та мае! С удобствами срать привыкли!
Его шаги забухали, удаляясь.
– Хокинс, зараза! – рявкнул капитан. – Утром я, что ли, поднимать их буду?
Сержант заматерился и погнал нас в шлюз.
Я дождался, пока парни исчезнут в черноте проема, изобразив оступившегося. Хокинс выругался и подался ко мне.
– Еще раз ударишь кого-то из моих – задушу ночью, – тихо сказал я ему. – Если нравится – можешь бить меня, но бойцов мне не порти, понял, ты?
Прожектор накрыл нас.
– Убью гада, – просипел сержант.
– Только спиной потом не поворачивайся. Мертвый найду.
Я скользнул в проход, где нас тут же окликнули двое дежурных. Пожаловаться на меня сержанту будет в лом, но дерзости он не простит…
Но ведь что-то я должен был сделать?
Автор публикации
