Общее замешательство на мосту.
Люди что-то кричат, лезут к перилам, среди них — робот, проявляющий мало свойственную роботам эмоциональность. Он дёргает себя за голову, словно пытаясь её оторвать, наконец ему это удается, металлическая голова с грохотом падает на асфальт, под ней оказывается другая, вполне человеческая, потная и растерянная.
Музыка запинается, скрежещет, потом динамики глохнут совсем. За мостом откуда-то сверху в кадр опускается летающая тарелка. Теперь она гораздо ближе и видно, что это всего лишь картонный макет метров двух в диаметре, от него тянется трос к находящемуся выше кадра вертолету, слышен шум винтов. В толпе – растерянный трёхглазый пришелец, он один ничего не понимает, потому что настоящий. Вернее – ненастоящий.
Голос, искажённый и усиленный мегафоном, требует ответа непонятно у кого, срываясь на крик:
— Почему на площадке посторонние?!
смена кадра
Треск вертолета усиливается, переходит в треск игрального автомата. Автомат расположен в углу бара, на нём играет прыщавый тощий юнец. Брюзгливый голос вечно недовольного соседа Конти всё ещё тянет:
—…посторонний! Хоть бы поговорили по-человечески, так нет же… Только дай… Хоть домой не приходи!.. Как раскроешь двери — так сразу и начинается…
смена кадра
Конти открывает двери в холл первого этажа и зажмуривается от яркого света.
За дверью — сад со множеством цветов и журчащих фонтанчиков. Прямо на земле расставлены подносы с фруктами и восточными сладостями, разбросаны шёлковые подушки. Среди них лежат, стоят, сидят и прохаживается не меньше дюжины девушек в полупрозрачных восточных костюмах гаремного покроя. Они смеются, болтают друг с другом, играют на музыкальных инструментах или танцуют.
Воображала сидит на каменном бортике фонтана, поджав одну ногу и болтая другой. На колене поджатой ноги лежит планшет, из него неудержимым потоком льются прочитанные струйки-строчки, буквы превращаются в мелких разноцветных птичек. Отмахиваясь от самых назойливых, Воображала поднимает голову, замечает Конти и радостно машет ему рукой.
Все остальные девушки тоже синхронно оборачиваются в его сторону, одинаково улыбаются, тянут руки, шипят. У них удлиняются зубы, искажаются лица, а руки всё тянутся, тянутся, тоже удлиняясь и прорастая острыми загнутыми когтями…
Конти еле успевает захлопнуть дверь. Бормочет:
— Я же ей детскую библиотеку грузил! Что за…
Смена кадра
Конти открывает двери.
Вернее, он только чуть толкает их, и они распахиваются сами с неприятным свистом утекающего в пустоту воздуха.
За ними — чернота.
Поначалу она кажется абсолютной, но потом в ней проявляются и становятся постепенно всё ярче отдельные светящиеся точки, одна из которых гораздо ярче других и больше похожа на раскалённую монетку.
Это солнце, а остальные огоньки — звёзды.
За дверью — глубокий космос.
Конти пытается захлопнуть двери, но это ему удается не сразу, напор уходящего воздуха слишком силён, он мешает сомкнуть створки, отжимая их к стенам, сносит и затягивает в чёрную пустоту вешалку, мелкие предметы с полок, разворачивает тяжёлую подставку для обуви…
Наконец Конти удается закрыть двери, он прислоняется к ним спиной, руки у него дрожат, взбитые ветром волосы стоят дыбом, глаза круглые и остекленевшие.
Смена кадра
Конти открывает двери.
За ними — чернота.
Не холодная сосущая чернота глубокого космоса — просто ночь. Двери выходят на пустырь, где-то далеко-далеко отсвет пожара, ветер заносит в холл хлопья сажи.
Из темноты, пошатываясь, выходит Воображала. Её лицо перемазано копотью и залито слезами, волосы в пепле, оранжевая рубашка порвана, на безупречных ранее брюках грязные разводы, коленки почти чёрные. С плачем она отбрасывает обгорелую бумажную книжку и бросается Конти на шею, повторяя сквозь слёзы:
— Не хочу! Не хочу! Не хочу!..
Двери за её спиной захлопываются, отсекая ночь и зарево, Воображала всхлипывает и повторяет уже тише:
— Не хочу…
— Ну, ну, всё хорошо, — говорит Конти успокаивающе. – Раз не хочешь, значит, и не будет…
смена кадра
— … не хочу, понимаешь, совсем не хочу! Это же просто ужасно, когда человеку совсем не хочется возвращаться домой! — трагически возвещает сосед Конти в баре. Вздыхает, глядит на часы, меняется в лице. — Чёрт! Никогда бы не подумал… Как время-то летит…
Торопливо сползает с табурета, шустро допивает пиво, хлопает Конти по плечу, — Ну, бывай, всё равно на всю жизнь тут не спрячешься!
Конти смотрит ему вслед. Его стакан по-прежнему наполовину пуст.
смена кадра
Воображала мягко соскакивает на узкий (в один кирпич) забор. Словно спрыгнула со ступеньки или низенького крылечка, а не с чудовищной высоты.
Мальчишка замер с отвисшей челюстью. Он грязен в той самой степени, в которой только и может быть грязен пацан его возраста, всё утро проведший в раскопках среди строительного мусора. Воображала плавно выпрямляется, стряхнув с безукоризненно чистых белых брюк невидимую пылинку, и с сияющей улыбкой отвешивает мальчишке затрещину, от которой тот кубарем летит с забора. Воображала рыбкой ныряет следом, только мелькают в воздухе белые подошвы её мокасин. Так прыгают в воду с невысокого трамплина, так она сама прыгнула с моста несколько секунд назад.
Над забором стремительно и с обманчивой плавностью проплывает жилой блок. Он просто огромен, и теперь, когда до него рукой подать, видно, что из наружных панелей во все стороны торчат длинные остро заточенные спицы арматуры, делая его похожим на кубического ежа иди утыканный иголками кусочек поролона.
смена кадра
Конти с банкой колы в одной руке выглядывает в приёмную из своего кабинета.
— Женечка, что у вас с селектором, не дозваться…
Замолкает – кресло секретарши пусто, у окна толпятся человек семь, на их лица ложатся разноцветные отблески. Конти хмурится, повышает голос:
— В чём проблема, Женечка? Опять митинг в защиту чего-то там или демонстрация против чего-то тут?
Женечка оборачивается, всплёскивает ручками:
— Эдвард Николаевич, Эдвард Николаевич, там такая радуга!.. — и, видя его недоумение, добавляет. — Она танцует!
Конти подходит к окну (перед ним вежливо расступаются) , смотрит, мрачнея. Пожимает плечами:
— Северное сияние. Нетипично для наших мест, но не вижу повода бросать работу.
Смотрит вслед торопливо расходящимся подчинённым. Бросает секретарше:
— Меня до обеда не будет.
— Но у вас же запланирована встреча с…
— Перенеси.
На улице люди стоят, запрокинув головы, останавливаются машины, с тихим шорохом срываются на асфальт разноцветные искры. И на всём — карнавально-праздничные световые переливы. Словно кто-то вдруг решил превратить весь город в дискотеку со светомузыкой, только забыл включить звук.
Машина Конти одна притормаживает или не останавливается совсем, а лишь набирает ход. Он единственный водитель, который не смотрит вверх.
Смена кадра
Ещё из холла на первом этаже видно пробивающееся из-под двери комнаты Воображалы сияние. Конти взлетает по ступенькам, распахивает дверь, беззвучный взрыв, длинные искры. Воображала — чуть более яркий контур на и без того ослепительном фоне, вокруг неё шипящими спиралями закручиваются разноцветные молнии.
Голос Конти полон холодной ярости:
— Виктория Эдуардовна! Чем это вы тут занимаетесь?!!
Сияние слабеет, сквозь полупрозрачный силуэт Воображалы просматриваются обои. Она напоминает недодержанную очень контрастную старинную фотографию, тени на которой проявились чёрными пятнами, без всяких полутонов, а светлые места просто отсутствуют. Стоит ей закрыть чёрные провалы глаз — и она станет невидимой.
— Ой!.. — говорит она виновато и растерянно, проступает чёрным провалом рот, — Папка пришёл… Ты же работать должен …
Голос её еле слышен за треском электрических разрядов. Вихри раскручиваются в длинные световые ленты (среди цветов преобладают голубой и оранжевый), ленты сплетаются в полупрозрачный кокон, формируют фигуру. Некоторое время обретающая материальность Воображала сохраняет прозрачность, но световые ленты продолжают втягиваться в неё, и вместе с ними возвращаются краски.
Она моложе, чем была на мосту, и даже той, что читала про сад вурдалаков. Ей лет семь, она лишь чуть постарше той, что впервые увидела зеркало. Белые шортики, белые носочки, сбившийся голубой бант с оранжевой каёмкой. Она стоит в углу, вжавшись в него спиной, пойманная на месте преступления, растерянная и виноватая. На белом лице чётко проступают шрамы.
Громко тикают ходики.
смена кадра
Громко тикают ходики.
Воображала с несчастным видом стоит в углу, но теперь уткнувшись в него носом — она наказана. Поза глубочайшего раскаяния — носки вместе, пятки в стороны, руки как у арестованного в замке за спиной, голова понурена, — но впечатление портит взгляд, бросаемый ею время от времени через плечо.
Она следит за Конти.
Конти ходит по комнате из угла в угол (камера тоже следит за ним, лишь изредка захватывая стоящую в углу Воображалу). Конти говорит — сердито, быстро, помогая себе жестикуляцией:
— Ты когда-нибудь видела, чтобы я это делал? Или кто-то другой? Хоть когда-нибудь? Хоть кто-нибудь? Как маленькая. С тобой же гулять стыдно! Я уж не говорю про гостей. Что ты в прошлый раз натворила с тетей Кларой? А?! Взрослая девица, а ведешь себя, словно… И не стыдно? Понимать должна бы уже, что можно, а что — нет. Ты ведь не писаешь в трусики, правда? А почему? Только потому, что в мокрых ходить противно? Или всё-таки есть что-то ещё? Пойми, это же просто неприлично! Словно прилюно в штаны напрудить. Взрослая девочка — и вдруг такое выдаёт…
Камера переходит на Воображалу. Та вздыхает и рисует пальцем на обоях бабочку, за пальцем тянется двойной оранжево-голубой след. Нарисованная бабочка оживает, переливаясь радужными красками, расправляет крылья. Воображала испуганно оглядывается — не видел ли Конти? — краснеет и торопливо закрывает бабочку ладошкой. Из-под пальцев упрямо пробивается цветное пламя. Воображала помогает себе второй ладошкой, но пламя неудержимо рвётся наружу.
Воображала закусывает губу, оглядывается через плечо, глаза у неё несчастные. Спрашивает, чуть не плача:
— Хотя бы дома-то можно? Я тихонько…
Конти замолкает посередине фразы. На секунду, не более. Потом говорит почти обрадованно:
— Дома — можно. Когда никого нет, и вообще… Но только дома!
смена кадра
Слушайте, ну почему такая несправедливость? Сначала громадный жаб, потом тебе предлагают с ним поцеловаться… А потом тебя еще и драконы воспитывают! Вас воспитывали когда-нибудь эти гувернантки с гребнями? Нет? Повезло вам…
— Александра! — шаман был как тот самый вулкан. Этна который… В смысле просто кипел!
— А-а?
— Слезай оттуда!
Я посмотрела вниз… Там собиралась толпа. Кто-то показывал пальцем, кто-то переговаривался, кто-то ржал вовсю… Все смотрели на меня (ну еще бы, дракон, который сидит на крыше, обнимая лапами башенку- это смешно! Наверно) и на это… голубое.
Оно тоже на меня смотрело. Внимательно так… Ой, папочка. Я покрепче вцепилась в крышу — из-под когтей посыпались какие-то кусочки дерева.
— Ни за что!
— Тетя, спускайтесь! Вам же плохо видно закваку! — малявка просто прыгала от восторга…
Нет уж, спасибо, я на нее насмотрелась! На всю жизнь….
Бррррр.
Бывший колдун сейчас напоминал оживший кошмар стилиста — пятнистый, бородавчатый, с ненормально комбинированной кожей и проходивший без эпиляции с год, не меньше! Я не знала, что жабы бывают такие… волосатые в некоторых местах. Жабо-лев. Или львожаб?
Ужас-ужас…
И самое интересное, он почему-то считал виноватой меня!
Нет, серьезно!
Когда малявка просветила нашего экстрасекса, как круто он сменил имидж, этот жаб-переросток сначала не поверил. Поскакал к луже — проверять.
Но когда поверил…
Я чуть с крыши не упала — жаб орал как резаный! Просто вылитая Марго, тетка моя, когда ей в салоне вместо блондинистой головы сделали цвет «тициан»… В том салоне зеркала лопались, честное слово!
— Мастер… — Рик постарался успокоить своего зелено-голубого учителя, — Мастер, я все исправлю…
— Ква-а-а-а-а? — озлился жаб, наскакивая на беднягу-шамана. Тот отступил. А вид такой виноватый… Чего это он?
— Это случайно получилось, стихийный выплеск наложился на слова ребенка!
— Каррряква! — поголубевший (не в том смысле!) старик злобно ткнул перепонками в мою сторону, подпрыгнул, выдал что-то типа ква-квура! — и постучал по лбу обеими лапками.
— Ой! — вот кто тут вовсю радовался, так это малявка, — Лягушечка, сделай так еще раз!
— Что здесь происходит? — явился разбираться староста (тот самый, с эпиляцией), принесло ж его…
— Пап, у нас заквака! — порадовала его шустрая деточка, — Смотри, какая хорошенькая!
Я зажмурилась. Фу! Назвать это дитя Джаббы Хата из «Звездных войн» хорошеньким? Может, малявка слепая? Хотя нет. Видела ж она, что я красивая. Может, просто тупая.
Папенька ее тоже не намного умней. Во уставился… как моя мама — на шиншиллу, когда узнала, что та просто крыса… брррр…
— Шаман Рикке, это ваше? Почему не на поводке?
— Квааррр! — обозлился жабистый дедуля.
Когда ему объяснили, что это вообще-то человек, причем мастер Гаэли, который ему брови пообещал отрастить… у старосты приключился ступор. Эта… как ее… ледургия.
— Наставник… а вы можете разговаривать? — осторожненько поинтересовался Рик, — По-человечески?
Разговаривать? Кажись, эта мысль нашего лапчатого еще не навещала. У него просто челюсть о камушек стукнулась.
— Ква-арррак! — жаб заметался. Видать, попробовал чего сказать, ну а вышло… то, что вышло. Ой… Счас он был на меня похож, когда я первый раз примерила драконью шкурку, только я говорить умела. Жалко даже стало.
Он еще раз глянул в лужу, зажмурился… глянул на свои лапки с перепонками и просто зашелся:
— Кваррр!
И глянул в мою сторону так, я в крышу вжалась. Ну а я тут при чем?! Рик постарался отвлечь огонь на себя:
— Наставник, не волнуйтесь так… Все будет хорошо.
— Тьфу!
— Плеваться на городской площади нельзя! — включился староста. Во дает… Прошла ледургия, а?
— Хорошенькая, не плюйся, — прицепилась малявка, — Хочешь вкусненькое?
— Вернутся городские чародеи, попросим их расколдовать вас…
— Квак! — жаб заскакал на месте как ненормальный, — Квак-ква-ква!
Кажется, он не обрадовался.
Ну… понятно. Я б тож не обрадовалась, если б меня Розка в таком виде застукала. Хоть мы почти подружками считаемся.
А тут… эй-эй, жаб или как там тебя… ты чего в мою сторону лапами тычешь? И еще… не, ну вы видали наглость… он пальцем у виска крутит! Ах ты паршивец! Оборзел совсем?! Я тебя…
Под когтями хрустнуло-посыпалось дерево крыши. Да я счас слечу и как накостыляю тебе по…
Жаб глянул в мою сторону. И высунул язык
Я замерла.
Какой… какой… ой ужас какой!
Язык был длинный. Раздвоенный, как у змеи. И извивался, как червяк.
Я влипла в крышу и зажмурилась, повторяя про себя, что драконов не тошнит… не тошнит… не тошнит и все!
Ой, мамочка, ну почему этот колдун не превратился в плюшевого мишку, а? Или в крокодила?! В кенгуру, или в удава хотя бы? Я лягушек боюсь!
Ой, я кажется, сейчас упаду.
И в обморок, и вообще….
— Мастер, вы ведете себя недостойно! Положите камень и оставьте девушку в покое!
— Кваккррррак!
Ни уговоры блондинчика, ни обещания малявки не срабатывали: старикан продолжал истерить по-черному. Он метался по площади, хватался за всякие предметы (от веника до лука со стрелами — и чего он с ними делать собирался, интересно), прыгал, наступал людям на ноги… И орал, орал, орал!
Хорошо, что я не знаю заквакского языка, а?
Потом наш голубой-бородавчатый запрыгнул в чей-то дом, напугал до икоты хозяйку — та вылетела из двери, как парень-натурал от компании трансиков. Через минутку жаб вывалился обратно, украшенный чем-то типа спагетти. А в лапах… ой не могу… это он в дом ломился, потому что хотел в зеркало посмотреться и найти чего-то для письма.
Зеркало слетевший с катушек мастер Гаэли расколотил, когда выяснилось, что жабиные… лягухачьи… нет, лягушечьи, правильно? В общем, что его лапами только мелом по доске писать… Ни бумага, ни еще какая-то желтая штука, на которой тут писали, ему не подошла.
Не, он пробовал, серьезно! Я снова чуть с крыши не свалилась. А местные кажись, за всю неделю отхохотались, словно им тут Петросян приехал вместе с новыми русскими бабками!
Вы б видали эту картину! Жаб с львиной гривой вцепился в бумагу так, как Ксения Собчак в плакат «Все блондинки умные». Перепонки мешали взять местную ручку, он попробовал языком ее прихватить! Она выскальзывает, чернила в рот заливаются… от злобного «кварряк!» уши заложило! Заквак скачет зайчиком и отплевывается, староста опять ему про «плеваться нельзя»… Местные ржут. Дурдом! На свежем воздухе.
Наконец старикан чего-то там нацарапал на куске кожи, но зараза Рик прочитать никому не дал, а быстренько окунул кусок в воду, смывая чернила, и сдавленным голосом проговорил, что, мол, не обращайте внимания, мастер несколько расстроен и не совсем адекватен. Жаб ему чуть на штаны не плюнул!
Написал второе — весь поселок глаза сломал (и мозги тож), разбираясь, чего он там накляксил…
Ой, какие там все догадливые-е-е! Такое несли! Я слушала как музыку.
— Спасите меня? — напрягся и выдал первую расшифровку тощий мужичок …
— Нет, первая буква не та… и вообще…
— Может, покормите меня? — высказывается кто-то нерешительно.
— Мастер Гаэли, вы есть хотите? — осенило Рика.
— Жабочка, хочешь червячка? — тут же влезла малявка.
— Квирряк! — рявкнула заквака.
Кажется, это было не спасибо.
Точно не спасибо. Когда спасибо говорят, все-таки не показывают кулак, правда? И не тыкают в мою сторону так, словно я — говорящий таракан, внаглую влезший в рюмку коньяка и еще закуску требующий.
Тоже мне…
В разгадку включились и пожилые бабульки, и малышня, но их варианты были такие, что на пятом староста шуганул этих выдумщиков куда подальше. Я б тоже послала — ну, когда отсмеялась. «Оденьте» — еще куда ни шло, но «приведите самку» — это уж чересчур — бедняга Гаэли чуть не рухнул после такого предложения. Все пятна на нем стали цвета «взбесившийся баклажан». Зато он разом успокоился и написал следующую бумажку чуть разборчивей…
— Переверните меня! — прочитал дуэт Басков-Кабалье (Рик и староста) и облегченно выдохнул: — А-а… А?
— Переверните? — обалдел староста.
— Квак!
А-а…Э? — пытался вникнуть народ. Ну да, дед же не оборотень?
— Мастер, а вы думаете, вам это поможет? — засомневался шаман.
Старикан раздраженно пожал плечами и присел на булыжники — кувыркайте его, мол… Ну ясен пень, самому дедуле кувыркаться вроде как внапряг — года не те, песок сыплется. Да и на его шкурке — там, где должен был быть хвост — что-то торчало. То ли правда хвост, то ли рожки. Наверное, таки хвост — ну кто нормальный там рога присобачит? Они на другом месте у мужика должны быть…
— Хорошо, — вздохнул Рикке. — Голову наклоните…
— Эй, господин хороший! — влезла мама малявки, уперев руки в боки, — Чего это вы задумали?
Рик объяснил.
— Да поняла я! Только куда это вы нацелились с вашим-то здоровьем? Только с постели встали! Бабы, кто не болел, а ну хватайте это чудо болотное! Что там его — кувыркнуть надо? Да за милую душу!
— Ква-а-а-а-а!
Лютый скинул Коту приказ Драгана – и все три киборга пошли в кабинет программиста.
Там Драган опять подключился к киборгам и ограничил число лиц, которым может быть дано право управления на них.
Первый уровень получили, кроме него, директор и председатель сельсовета, второй уровень – остальные трое учителей и завхоз (но ограничил возможность приказа на самоуничтожение), с третьим уровнем прописал повариху столовой и, после минутных колебаний, Нину Павловну Сомову и самого старшего брата Малёны тридцатилетнего Доброхота.
***
Нина решила позвонить Степану с домашнего терминала, и потому на обед собралась домой. Вася с Агатом пришли без четверти час, Нина подождала, когда DEX переоденется в «гражданскую» одежду – и полетела с Васей домой.
Нина поздоровалась с братом и спросила:
— Как дела?
— Бывает хуже. Но реже… киборгов в музее отдали. Благодаря Ильясу… он дозвонился, переругался со всеми… но вынудил-таки закрыть эту… инсталляцию. Но DEX’ы в таком состоянии… и Irien’ы тоже… отдал здешним дексистам весь чёрный жемчуг… а потом и белый покрупнее, они помогли с оформлением документов на вывоз ломаной техники, остальной жемчуг продали местному ювелиру… частник, но мужик честный… инструменты по списку у него и купили.
— В НИИ заходили?
— К реставраторам? Они заявили, что готовы взять весь жемчуг чисто из хорошего к нам отношения, типа нам чтобы не везти его обратно! По двадцать галактов за золотник*!
— Ну… ничего себе! – возмутилась Нина. — Рыночная цена мелкого… до миллиметра в диаметре… жемчуга семьдесят галактов за золотник! А у вас весь жемчуг крупнее! От двадцати за штуку!
— Поэтому мы весь остальной жемчуг… по цене от двадцати до трехсот галактов за штуку… и продали этому ювелиру… которого главный дексист посоветовал. Купили ещё восемь DEX’ов на распродаже… самых дешёвых… реально полутрупы! Здешний глава филиала вроде нормальный мужик… и кормосмеси привёз несколько ящиков… теперь оформляем на музейных.
— Хорошо. Степан! Хочу тебя просить отдать мне Фрола.
— Че-го?
— Фрол местный, знает лес и озёра, знает егерей и их киборгов, знает деревенских… он был бы идеальным управляющим на островах Светого озера! Звонил Григорий Данилович… модуль ставят. Селить в него городских полумёртвых киборгов… без присмотра и контроля кого-то местного… опасно. А вместо него возьми любого DEX’а из привезённых… или даже двух DEX’ов.
— Если только так… хорошо, я позвоню Снежане, чтобы она отпустила его на остров… если, конечно, он ей не понадобится.
— Благодарю! Буду вас ждать… и готовиться.
— Позвоню перед вылетом. Пока.
***
После уроков, когда все школьники ушли из школы, завхоз выделила киборгам по маленькой – два на два с половиной метра – комнатке рядом с кабинетом охраны (фактически маленькая классная комната была разделена перегородкой на две части, но с одним входом), заявив, что негоже парню и девушке спать в одной комнате.
Ни Кот, ни Лиса этого не поняли – раньше они все спали в одном помещении кладовки, когда их не забирал в подвал Мишенька.
Но, раз так здесь принято, то послушно запомнили, где чья комнатка и указание завхоза: «Вместе не спать» — тоже.
После этого завхоз повела киборгов на приусадебный участок, находящийся за зданием, где находилась школа ранее.
— Вот здесь у нас поле… здесь росла репа, там капуста… уже почти всё убрано, но ягоды на кустах ещё есть. В свободное время будете ходить сюда и собирать ягоды для столовой. Или в лесок за грибами… лесок — вот там… а здесь река… будете рыбу ловить для столовой… иногда. А теперь… пойдем обратно в школу…
— Приказ принят.
Хотелось попробовать ягод сразу – эти кусты оба DEX’а видели только на картинках. Но попросить не посмели.
На берегу реки Кот увидел лодку – старую и деревянную, с вёслами – но для побега вполне пригодную.
Главное – суметь выйти из школы незамеченными.
А там – свобода!.. и никаких «мишенек»!
***
Надо же! Согласился отпустить Фрола! Теперь лишь бы Снежана согласилась. А если отдать Степану двух DEX’ов их тех, что привезут на её долю… надо собирать жемчуг дальше.
Сначала проверить почту… пока терминал включен. Письмо от Воина-Славного. И очень странный вопрос.
Он, что… один в доме живёт? Плюс приёмный брат, теперь три сестры… двоюродные… так ведь и у Змея так. Дом и аренда оформлены на него, а Ворон и девочки живут… как в гостях. Под его защитой.
Как же это… странно! Неужели действительно – этот Воин-Славный… её киборг Змей Горыныч?
Нина решила отвечать так, как стала бы отвечать Змею.
Место мужчины на пороге дома!
Мужчина в доме не просто хозяин всего, что в доме есть, а охранник и защитник своей семьи, и потому должен спать на лавке у входа.
Ты взял себе имя Воин-Славный – потому должен носить его с честью, должен охранять свой дом, своего брата и своих сестёр и обеспечивать всем необходимым. Если есть родители – должен заботиться о них. Если есть жена – должен любить и защищать её. А она будет хранить огонь в твоём доме.
Если ты не женат – то когда-нибудь у тебя будет свой дом и в своей семье ты будешь хозяином, и от тебя будут зависеть твои родовичи.
В случае нападения мужчина как глава семьи первым должен встретить врага. Значит, и спать он должен у входа, а жена и дети в глубине дома.
Если ты по своей невнимательности или неосмотрительности допустишь, что священный огонь твоего дома погаснет и твой род прекратится, ты сам себя не простишь.
Помни, что семья – самое главное, что у тебя есть!..
Вот об этом и надо написать. Но не в обед – вечером. А теперь надо лететь обратно на работу.
Саня обед не приготовил – не из чего. Все сардельки и пельмени они с Агатом приготовили вчера – и вечером часть съели сами, а половину Нина отдала Фоме. Сходить в магазин Саня не посмел, и позвонить хозяйке и сказать, что нет продуктов – тоже. Поэтому Вася первым делом связался с Экой – и уже через пять минут она явилась с полной сумкой продуктов. Нина оплатила и снова уткнулась в монитор.
Саня очень быстро запёк в сковороде пельмени со сметаной (хотел приготовить только одну порцию для Нины, но Василий, как лучше её знающий, убедил его приготовить всю семисотграммовую пачку) и пригласил хозяйку за стол. Она посадила за стол и Саню с Васей – и Саня убедился в правоте DEX’а.
— Молодцы оба! Вася быстро заказал продукты, а Саня быстро приготовил обед. Саня, теперь ты знаешь Эку, и можешь сам ходить в магазин. Вася, не забудь мне напомнить вечером зайти в банк и открыть счёт.
— Хорошо.
— Тогда пойдем. Пора… на работу. Саня, около идолов был оставлен кусок хлеба. Сейчас его нет.
Саня побледнел, и потому вместо него ответил Василий:
— Он съел хлеб.
— Молодец. Хорошо, что не выбросил. Этот хлеб можно есть. Но нельзя выбрасывать. Запомни это. А теперь… отдыхай.
***
По пути в школу Анна Глебовна решила показать DEX’ам село:
— Село у нас большое, почти сотня семей живет… вот там сельский клуб… а вот здесь магазин… пойдём, и надо вам одежду подобрать… понадежнее… но это завтра…
После магазина снова зашли в сельсовет… и прошли по главной улице села… и снова вышли к реке – лодка была на месте — и только после этого вернулись в школу, после чего завхоз отвела их в столовую и снова накормила, а уже потом развела по комнатам.
— Сейчас можно отдыхать… до семи часов вечера, и, пока в школе есть дежурный учитель, слушаться его. Потом ваше дежурство… каждые полтора часа обход всей территории. И… если что, сразу звоните. И ещё. Дежурить будете сменами. С восьми утра и до восьми вечера Лиса, ночью… с восьми вечера и до восьми утра Кот. В пересменок… то есть с восьми и до девяти утром и вечером… должны быть на месте оба… поняли?
— Информация сохранена, – одновременно ответили Кот и Лиса, и завхоз ушла.
***
Полдня прошло спокойно – Нина с Лизой и Петей ушли в хранилище, Лида занялась уборкой в коридорах хранилища, Вася остался в кабинете, а Агат с Кларой начали смотреть мультфильмы.
В шестом часу отошедшая от шока Светлана пришла к Нине на поговорить.
Но Света не спешила начинать разговор. Начала Нина:
— Света, насколько я понимаю, Агат знает чайную церемонию… классическую японскую… именно так, как она проводилась на Старой Земле. А здесь и растения другие, и климат… тоже другой.
— Посмотри на пачку! Что написано? «Рассвет на горе». И ещё надпись на интерлингве: «Высокая гора снежный рассвет». И куча иероглифов! И куча денег… а я-то радовалась… такой хороший чай купила…
Нина повернулась к притихшему киборгу:
— Агат! Ты знаешь японский язык?
— Необходимая программа имеется – осторожно ответил он.
— Переведи, что здесь написано.
— Здесь снежный рассвет
Встречаю я сегодня.
Как тихо в лесу!**
***
После уроков, обеда в столовой и экскурсии к реке Малёна с братом, который был почти на два года старше её, но из десяти братьев был младшим, зашли в гости к Любице – она с матерью и их DEX’ом на рассвете собирались лететь на космодром, и потому следовало попрощаться.
И Любице сразу спросила:
— А Лютый… где? Он же вроде был с вами…
— Сзади идёт… вот он. Идите в дом… мы следом будем.
В доме Данка пригласила парней за стол, где уже сидели девочки, вероятно, не зная именно местных обычаев, но Дар отказался и сел на лавку у входа, приказав Лютому сесть рядом, так как по местным обычаям парень и девушка, не являющиеся родственниками, не могут есть за одним столом. Данка подала парням по пирогу и по кружке молока, и вернулась к столу.
Любице встала из-за стола и, покраснев, вручила Лютому приготовленный подарок – тканый узкий пояс и тканый из шерстяных ниток в два цвета браслет на запястье.
DEX застыл столбом, не понимая, что делать, но Дар, улыбнувшись, сказал ему:
— Бери. Можно носить. Но… только не в доме. Только когда будешь сопровождать сестру… в школу или в лес.
И Лютый взял подарок – браслет по совету Дара надел на левое запястье, а пояс убрал в карман.
Малёна, увидев и поняв смысл дарения, молча взяла пирог, разломила надвое и подала половину Лютому. Тот сначала посмотрел на Дара, но Дар промолчал – и потому Лютый выдал:
— Вы не являетесь лицом с правом управления.
Но подошедший Драган, имеющий третий уровень на всех деревенских киборгов и не знающих о предсказании и планах семьи, сказал Лютому:
— Ешь. В гостях воля не своя.
— Надеюсь, ты знаешь, что это значит? – тихо спросил Дар, он-то знал о том, что предсказано и что должно случиться.
— Знаю, – также тихо ответил Дару Драган и повторил приказ Лютому: — Ешь.
И при свидетелях произошло то, что разрушало планы семьи – съев один пирог на двоих, Малёна и Лютый стали названными сестрой и братом. А значит, они не могли пожениться.
Малёна, увидев, как подруга сделала DEX’у такой подарок (что означало предварительное согласие считать его женихом) решила таким образом избежать предсказания и не мешать отношениям подруги и киборга – а вдруг бы братьям вздумалось выдать её замуж за Лютого? Он же не человек. А это значит – под предсказание попадает. Теперь ей осталось побрататься с Сивым… и тогда можно ждать сватов от парня-человека… того, с острова — так мечтала Малена.
Лютый снял браслет и убрал подарок в карман – значения обряда он не понял. Других девушек возраста Малёны в деревне не было, её одноклассницы были её же сёстрами – двоюродными и троюродными… и еще более дальнего родства. Любице сестрой Малёны не была.
Красивое имя – Любице. И фамилия красивая – Зведич. Словно – Любимая Звезда. Необычно. Был бы человеком… точно заслал бы сватов… года через три!
***
Обе хозяйки уставились на киборга, Нина тихо сказала:
— Хокку! Надо же, киборг поэт!.. вот это повезло!
— Он же только перевёл.
— Он мог перевести и так: «Красиво утром в лесу». Мы бы поняли. Кстати, что написано на пачке, где произведен этот… «чаезаменитель»?
— Не Шоарра… если ты об этом. Янода какая-то… но тоже… где-то там.
Света перевела взгляд на Лизу, расставляющую чашки и вазочки с конфетами:
— А… почему здесь чай готовит Лиза, а не… этот специалист?
— Потому, что Лиза здесь живёт давно и уже знает, кто какой чай и с чем пьёт. Кофе есть. Хочешь кофе?
— Не хочу, – настроение Светланы упало ниже некуда. — Лучше посмотри цены на посуду, которую он навыбирал… пестик со ступкой… керамика!.. двадцать шесть галактов! И все остальные… чашки в том же духе. А ещё чайники…
— Керамика? У нас же есть самый крутой спец по керамике на планете! Инна сделает…
— Ага… сделает. Она же… теоретик.
— Тогда Дита сделает. Сейчас свожу Агата наверх, он объяснит, что нужно, и она сделает.
— Дита?
— DEX. Вика от неё отказалась, и сейчас она у Инны Сергеевны. Пойдем, познакомлю… но у тебя и так должен быть на нее третий уровень. Время есть?
— Минут десять… есть.
— Тогда пойдем. Агат, идёшь с нами. Вася, позвони Инне Сергеевне и предупреди, что мы сейчас будем.
— Хорошо. Сделано.
*Золотни́к — единица измерения массы русской системы мер.
Один золотник равен 96 долям, 0,333 лота, 4,266 грамма.
**Хокку моего сочинения
Новый год скоро наступит, а у нас нет ни ёлки, ни настроения.
Мы прилетели на конференцию на три дня. На три дня!
У нас как раз в эти дни должен Новый год наступить! Мы – я и Алиса. Я –сотрудник картинной галереи и заместитель этой же галереи владельца, моего сводного брата. Алиса – годовалая «семёрка», хорошая девочка почти двух метров ростом.
Конференцию проводят фриссы, соответственно, проходить она будет наастероиде в их секторе космоса. И начнется завтра с утра – прямо в полдень.Полсуток дано на отдых, гостиница огромная, сектор для гуманоидов – просто райское место! Номер супер-люкс!
Но с подселением! В виде красивой молодой альфианки, задумчиво вышедшей из ванной при нашем появлении в номере:
— А мне сказали, что я одна буду жить…
— И вам всего хорошего. Я в курсе. Мне сказали то же самое…
— Девочки, не ссорьтесь. Вдвоём вы жить не будете! Это я точно говорю. Вы будете жить втроём! – вошедший в номер коридорный-ксенос привел ещёодну… девушку. Комок меха на лапах! Авшурка!
— Только не надо вот так смотреть! Мне совсем-таки не страшно. Я Лия.
Стоим как три тополя и один кустарник. Наконец, Алиса говорит:
— Вы как хотите, а я занимаю комнату с окном и видом на море.
Альфианка встрепенулась:
— Я хочу с видом на море!
— Но здесь нет моря! Мы вообще-то на астероиде! И у меня скоро конференция…
А у людей еще и Новый год! – но я этого не сказала. Но подумала.
— Здесь есть море! – заявляет Алиса и показывает на стену. Там нарисовано окно, а в нём действительно море! Классная голография метра три на полтора размером. Талантище рисовал!
Девушки удивленно на нас уставились:
— Тоже хочу море! – сказали вместе.
— Да не проблема! – Алиса пошла в две другие комнаты и переустановила голопроекторы на картинку с морем. — Мир? Я Алиса! А она Кайса. Мы тут на конференцию приехали по современному искусству, пару картин для галереи купить хотим.
— Я Каара, пилот туристической супер-яхты. Вообще здесь проездом, погасимся и полетим дальше, захотелось в человеческом номере люкс спокойно заночевать.
Вот и познакомились. А время уходит, ни ёлки, ни курантов…
— А у нас сегодня Новый год… а я здесь! А давайте отмечать, раз уж собрались. Когда ещё встретимся, только ёлку надо, тортик, вино сладкое и подарки.
Девочки подумали – и согласились, Лия пошла добывать ёлку, а Кааравзялась заказать торт:
— Какой ты хочешь торт?
— Небольшой. Шоколадный в шоколаде с шоколадом и в шоколадной посыпке. А в середине что-нибудь беленькое.
Вот так я ответила Кааре! При этом я имела в виду кремовые розы и прослойку из сливочного крема!
И пошли мы с Алисой покупать подарки. Что можно подарить авшурке и альфианке? Даже не представляю! И ёлки нет!
Во! Ёлку же нарисовать можно! Так, берем пачку листов ватмана формата А2, пару пачек фломастеров, несколько гелевых ручек и карандаши. Да! И десять пачек салфеток и килограмм десять ваты! Самое то!
Алиса заметила на одном прилавке большую шаль – полтора на полтора метра – из искусственного шёлка. Почему бы и не взять? Вот и один подарокесть! И вот этот большой красный халат на завязках возьмем – для Деда Мороза! И шапку красную тоже.
Вернулись и занялись подготовкой к празднику. Гулять так гулять!
Пришла Лия и привела бледного тощего парня в зеленом комбезе. Декс!
— Будет ёлкой.
— Класс! Постоит в уголке, зелененький такой, украсим и порядок! – Алиса осмотрела приведённого и осталась довольна.
А украшать чем? Игрушки надо и гирлянду, хоть из бумаги. Или из ваты снеговиков наделать.
И тут пришла мысль!
— Ёлка! Из бумаги вырезать умеешь? Вот тебе пачка и фломастеры, действуй. Алиска, дай ему хоть ты программку!
Тем временем в комнату вкатили на столике торт.
— Небольшой?! Он же…
— Так он и небольшой! Ты сама сказала, чтобы с беленьким! Внутри оно!
Алиса просканировала торт, посверкала красными глазами и заявила:
— Внутри торта киборг. Irien. Голый. Голодный и злой!
Вот ни фига себе!
— Эй, ты, там, в торте! Вылезай! Бить не будем!
Из середины торта высунулась белая макушка с глазами, поморгала, и – вылез по пояс нагой блондин.
Что-то многовато стало блондинов вокруг. И с чего бы это?
Подумаю об этом завтра!
— Совсем вылезай! Поможешь украшать комнаты!
Вылез. Стоит и смотрит. Так жалобно!
— Ты… это… есть хочешь? – и одеть бы надо его. Да, в халат и шапку! Самое то!
— Хочу!
— Вот торт можешь есть! Нам на троих многовато. И ты, Ёлка, можешь есть. До праздника время есть.
***
Что бы такое подарить Лие? Для авшурки она молода… О, придумала!
— Алиса! Присмотри за ними, я сейчас приду!
Магазинчик еще не закрыт, успела. Что же выбрать?
Ага! Вот эти серьги, в виде длинных белых кистей из бисера с серебром! Самое то!
Вернулась. Ёлка и Тортовик сидят и старательно делают снеговиков из ваты и салфеток. То есть – Ёлка старательно так делает фигурки с ладонь размером, а ириен-Тортовик их раскрашивает и за ручки соединяет в гирлянду. Красиво!
— Что это за народное творчество? – оба киборга замерли, а Алиса отвечаеттак тихо и ласково:
— Это гирлянда из дексхантеров. Пусть делают. Когда ещё у них такой шанс будет. Уже пять метров готово! И ещё столько же сделают!
— Ну хорошо, пусть делают. Красиво! Но ты хоть скажи, зачем он в торте сидел?
— Чтобы в разгар праздника из него выскочить и стриптиз изобразить.
— Какой стриптиз? Он и так голый был! Потом что-нибудь изобразит.
И тут Каара возникает:
— Почему это потом? Пусть прямо сейчас изображает! — и подает ему ватман и фломастеры — Изображай!
— Что?
— А что хочешь! Праздничное и радостное. Море и солнце!
А до Нового года осталось полчаса!
— Ёлка! Становись на стул вот здесь, в середине комнаты! А мы украшать будем.
Кибер в зеленом комбезе, обмотанный гирляндой из фигурок дексхантеров! – это надо было видеть!
И еще хватило этой гирлянды на широкие окна, большую такую как бы хрустальную люстру и настенные часы.
— Так! Молодец! А теперь еще горы нарисуй и ёлку с гирляндой… Красиво!
И вот до боя курантов две минуты, мы стоим такие красивые и нарядные, Ёлка с гирляндой на стуле, Тортовик в красном халате и шапке – ну нет здесь другого Дед-Мороза! – и с картиной в руках.
И я такая вещаю:
— Девочки! Поздравляю с Новым годом! А теперь подарки! Каара, тебе шаль, примерь! Лия, эти серьги прекрасно подойдут твоим ушкам…
Алиса успела вытолкнуть меня из-под удара. А Каара осталась на месте, одетая в упавшую люстру с длинными такими висюлинами! И обмотанная гирляндой из дексхантеров! Как красиво!
— Алиса, снимай!
— Уже! – и стоит неподвижно.
— Алиса, люстру снимай с неё!
— Приказ принят. – Алиса, разматывая гирлянду, умудрилась замотаться в неё сама, но Каару высвободила из люстры.
Снизу постучали в пол. Почему-то.
— Девочки, не будем скандалить! Тогда серьги Кааре, а шаль Лие. Мир?
Девочки переглянулись:
— Мир! – и обнялись. Хорошо-то как!
***
И тут входит в дверь жилец из комнаты под нами, типа «Нельзя ли потише?», а мы такие: «Вот никак нельзя, у нас Новый год, отмечаем!». А он такой: «А давайте я вам двух дексов подарю, а вы прекратите отмечать?». А мы такие: «А дарите!». А он такой: «Дексы! Смена хозяина!» — и два парня входят в нашу компанию.
И вливаются в коллектив. И начинают помогать делать фигурки дексхантеров и соединять их в гирлянду.
Красиво!
***
Так! Теперь Алисе подарок:
— Держи! Набор для вязания, полторы тысячи предметов! Спицы, крючки, нитки, пакетики с бисером, учебник по вязанию и каталог орнаментов! Твори! – «семёрка» зависла и через минут пять заявила:
— Лучше бы набор «Юный агроном» подарила!
— В следующий раз получишь! А не нравится, подари Ёлке!
— Он же хозяйский, отнимут!
Лия повернулась, уже замотанная в шаль, и сказала:
— Не делайте проблему там, где её не лежало! – и подаёт пакет документов – Это тебе подарок! Ёлка! Смена хозяина!
— Здорово! Спасибо!
— А это Кааре подарок – и подаёт пакет документов – Irien-Тортовик!
— Мне бы лучше набор для вязания!
— Да не вопрос! Алиса, отдай Кааре набор, вот тебе «Набор юного агронома», тоже полторы тысячи предметов! Довольна? Здесь опись, остальное в холле, заберёшь сама. Потом.
— Вполне! Тогда тебе Тортовик!
— Здорово! А теперь танцы!
***
И приходит еще один сосед, жилец справа, и говорит: «А можно потише?» — а мы такие: «У нас Новый год!». А он такой: «Я художник! Натурщиков привёз на конференцию! Мастер-класс давать буду!» — а мы такие: «А мы тоже на конференцию, и вас там не стояло!». А он такой: «Возьмите трёх Irien’ов, только заткнитесь!». А мы такие: «А давайте!» — а он такой: «Irien’ы! Смена хозяина!».
И еще три киборга стали продолжать делать гирлянду! Красиво-то как, уже метров двадцать! Душевно просто!
В течении трёх следующих часов пришли еще несколько соседей на тему «Хватит шуметь!» — и киборгов у нас стало ещё чуть немного больше.
И гирлянда немного длиннее. И красивее!
***
А мы чего? Спокойно и тихо пляшем, с Тортовиком ходим хороводом, Ёлка смирно стоит с гирляндой, а остальные киборги делают из ваты фигурки уже по полметра высотой и в гирлянду добавляют. Красота!
Конвейер просто! Незаметно наступило утро.
Пришёл менеджер отеля:
— Сколько вы тут собрались ещё праздновать?
— Три дня, как положено! Новый год! У нас всегда так!
— Что вы хотите, чтобы убраться отсюда прямо сейчас?
— Еще пару DEX’ов, Irien’а и трёх Mary, бесплатное гашение альфианскогокорабля и кормосмесь на всех киборгов на неделю! А лучше – на две недели! И мы улетаем!
И тут Алиса такая и говорит мне:
— А конференция?
— Нафиг нам конференция, когда у нас два десятка киборгов не кормлены?Торта только на пятерых первых хватило! И у нас гирлянда не закончена! И еще киборгов приведут!
Менеджер такой и говорит:
— Будет вам всё! Только убирайтесь!
***
— Киборги! В одну шеренгу становись! Ёлка, становись первым! Тортовик с картиной, вторым! Гирлянду с собой забирай! В альфианский корабль шагом марш! Алиса замыкающая! Лия, ты с нами?
— А как же иначе? Вам теперь точно юрист нужен!
— Красота! Гирлянда киборгов! Они нам теперь столько картин нарисуют, покупать не надо! Сами продавать начнём! Вперёд, за мной!
Голова упала на грудь, и Лешек понял, что задремал, только проснувшись от этого неожиданного толчка. Костер потух, но холода не чувствовалось, и Лешек испугался: да он чуть не замерз!
Он набрал еще сучьев, хотя надобности в них не было, — просто так, чтобы двигаться. Тепло от огня на этот раз вызвало озноб: Лешек кутался в полушубок и согреться не мог. Придвигаясь к костру, он чуть не прожег сапог, а это стало бы настоящим бедством: сейчас он хотя бы не боялся отморозить ноги. Эти сапоги сшил ему колдун, ни у кого таких не было — теплые, удобные и легкие, не то что лапти, которые он оставил в монастыре.
Тягучее время ползло медленно, солнце не дошло и до полудня: идти оказалось гораздо легче, чем сидеть, пусть и у костра. Почему-то на ходу мысли текли легко и увлекательно, песни складывались сами собой, а сидя Лешек не замечал ни красоты заснеженного леса, ни прозрачной голубизны небес.
Он представил себе, как его ищут, как по реке туда-сюда верхом снуют монахи, как бесится сейчас Дамиан, и снова улыбнулся. Это здорово — не чувствовать сомнений и страха. Даже если он замерзнет здесь, в лесу, они все равно не найдут его и никогда не получат крусталя. И Дамиан это понимает.
Волк вышел из леса неожиданно — он не мог подобраться к Лешеку со спины, потому что сзади его закрывал высокий сугроб и ствол елки, волку пришлось подходить сбоку, и Лешек уловил его движение боковым зрением.
Это был волк-одиночка, от голода и отчаянья не побоявшийся приблизиться к огню: Лешек много лет прожил в лесу и поведение зверей изучил хорошо. Однако голод и отчаянье — хорошие помощники на охоте, и если зверю нечего терять, он не остановится.
Лешек осторожно потянулся к костру и взялся рукой за сук, не успевший догореть до основания. Волк смотрел на него внимательно, не мигая, и не двигался. Лешек тоже замер: первый испуг прошел, и теперь он старался придать взгляду убедительную твердость. Наверное, ему это удалось, потому что волк повернул голову в сторону и приподнял верхнюю губу, что означало явный отказ от поединка — у меня есть клыки, но драться я не хочу. Что-то вроде последней попытки напугать: уверенный в себе зверь клыков показывать не станет, он начнет их применять без предупреждения. Лешек дожал его, продолжая смотреть не мигая еще с минуту, и волк в конце концов сдался — развернулся и ушел в лес, опустив хвост и голову.
Сук тлел в руке, растревоженный костер погас, и пришлось раздувать его, поднимая вверх легкие хлопья пепла. Один волк — это не опасно, Лешек знал, что справится с ним и в открытой схватке. Но если зверей будет хотя бы двое…
* * *
Отец Паисий однажды вызвал его к себе. Лешек удивился и испугался: Паисий никогда не приглашал в свою келью приютских детей. Жилище иеромонаха было роскошным: широкое ложе под пологом, дубовый стол с разложенными на нем пергаментами, высокая каменная печь, огромный резной сундук, обитый горящей медью… Лешек оробел на пороге и не смел через него переступить. Он искренне любил Паисия и теперь боялся какого-нибудь подвоха, который разрушит эту любовь.
— Ну что ты испугался? — ласково улыбнулся ему иеромонах. — Заходи и садись. Только закрывай двери.
Он указал на низкую скамеечку возле ложа, на котором сидел сам.
Лешек еще раз восторженно осмотрел келью и перешагнул через порог.
— Садись, дитя, не бойся. Я слышал, ты поешь ребятам песни?
Лешек обмер и замотал головой, от страха не в силах вымолвить ни слова. Все равно подслушали! Как Лытка ни убеждал его в том, что охрана надежна, их все равно подслушали! На глаза навернулись слезы и потекли из глаз крупными каплями.
— Что ты, дитятко? — Паисий поднялся и усадил Лешека на скамеечку, поглаживая по голове. — Что ты плачешь?
— Нет… Это не я… — сумел выговорить Лешек, — я не пел, ничего не пел!
— Да не бойся же, я не собираюсь тебя за это наказывать.
Но Лешек не поверил ему: наверняка иеромонах просто прикинулся добрым, чтобы выведать у него эту тайну, вырвать признание. Но кружка подслащенной воды и просвирка, которую обмакнули в мед, немного Лешека успокоили — по крайней мере, он перестал плакать.
— Я обещаю, что ничего плохого тебе не сделаю и никому не расскажу о нашем разговоре, — Паисий присел на колени перед Лешеком, чем сильно его смутил и растрогал: теперь слезы готовы были хлынуть из глаз от теплых чувств к иеромонаху, — я просто хочу услышать, что за песни ты поешь. Только и всего.
— Тебе не понравится, — вздохнул Лешек.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю.
— А ты попробуй. Выбери что-нибудь подходящее.
И тут Лешек вспомнил, что у него есть одна песня, которую он сочинял, думая именно о Паисии. Конечно, ничего о монахе в ней не было, просто Лешек о нем думал, когда ее сочинял. Он помялся немного, теперь просто смущаясь и волнуясь (вдруг песня окажется недостаточно хороша?), но все же запел, на этот раз позволяя голосу литься так, как хочется. В этой песне соловей свил гнездо на хорах церкви, и, когда пришла пора служить всенощную на Пасху, ему не позволили петь, а гнездо выбросили в окошко.
Паисий слушал его со странным выражением лица: наклонив голову и широко открыв глаза. Брови его поднимались все выше, и в конце, на самом красивом месте, где соловей видит разрушенное гнездо, Лешек заметил слезы в его глазах.
Иеромонах долго молчал, и Лешек было снова испугался, но тот погладил его по плечу и тихо попросил:
— Спой мне еще что-нибудь.
Дело в том, что Лешек очень любил петь. Он мог делать это бесконечно, даже если его не слушали. А когда слушали, он испытывал небывалое ликование и ему было трудно остановиться. И он спел монаху про старую собаку, которая живет у сторожевой башни, и про облака, которые ветер гонит по небу, куда ему вздумается. И еще — про кузнечика, и мрачную песню про темную келью схимника. Про схимника он, наверное, пел напрасно, потому что никакого восхищения его подвигом в песне не было, только страх перед чернецом, запертым в своем добровольном заточении.
— Послушай, а что ты думаешь о Боге? — спросил его Паисий.
Лешек пожал плечами и честно начал читать «Символ веры», но иеромонах быстро его перебил:
— И больше ты ничего сказать не можешь? Кроме того, что тебя заставили вызубрить наизусть?
Лешек снова пожал плечами: бог представлялся ему черной тучей, готовой в любую секунду выпустить молнию, которая поразит его, если Лешек чем-то этой туче не понравится.
— Может быть, ты можешь спеть? — предложил иеромонах.
Лешек подумал немного и спел о туче и немного о страшном суде и мучениях грешников. Но, видно, что-то в этой песне Паисию не понравилось: он стал хмурым и задумчивым. Да что говорить, так себе получилась песня…
После этого случая Паисий каждую неделю приглашал Лешека к себе и рассказывал ему истории из Благовеста, может быть, немного не так, как они были там записаны. И все надеялся, что Лешек сможет об этом спеть. Но сердце Лешека молчало — в этих рассказах он видел совсем не то, чего хотелось иеромонаху. Он спел песню про шелковицу, на которой уродились плохие плоды, и шелковица представлялась ему почему-то сливой с зелеными ягодами. И ему было очень жалко эту сливу, потому что никто не ест ее плодов. А из Угорской проповеди получилась песня о плаче, который ничто не утешит. Грустная получилась песня.
Нет, иеромонах хотел совсем не этого, но Лешек не понимал, чего он хочет, — его душа оставалась глухой к подвигам Исуса, он не воздал должного даже распятью и честно признался: если бы на месте Христа оказался Лытка, он бы не позволил так над собой издеваться, а прямо бы сказал, что жить нужно по правде и по-честному. И все бы ему поверили. И семью рыбами он накормил бы весь мир до самого конца света, чтобы никому не пришлось голодать.
В любовь Исуса Лешек не верил. Если Исус любит людей, то почему не сделает их счастливыми? Просто так, ни за что. Почему в рай он берет только тех, кто не грешит? Лешек был уверен, что ни в какой рай его не возьмут: судя по проповедям, получалось, что грешит он на каждом шагу и не подозревает об этом.
Надо отдать должное иеромонаху — он был терпелив. Но, видно, всякому терпению приходит конец, и Паисий отказался от своего замысла: Лешек продолжал петь в церковном хоре, тщательно выводя слова и мелодии тропарей канона и стихир. Впрочем, и этого хватало: и монахи, и гости от его пения начинали часто дышать и проливать слезы. Только это были не те слезы, которые хотел вызвать у них Паисий.
С тех пор с легкой руки иеромонаха к Лешеку приклеилось прозвище «заблудшая душа».
— Я позвонил Сенко, хотя я знал, что услышу, — Моргот затягивается и смотрит на меня сузив глаза. — Конечно, по телефону мы этого не обсуждали, я приехал, он меня встретил очень… тепло… Пытался расспрашивать, предлагал выпить. Я послал его подальше и ушел. У него тоже никого не было для связи, только Макс. Я думаю, потом бы связь с ним наладили, прошло ведь всего четыре дня. Но я не знал, сколько времени им для этого потребуется. Я пошел посмотреть на этот грузовой склад: на подъезды, подходы, сигнализацию. Подъезда не было, асфальт сворачивал метрах в пятидесяти от забора и дальше огибал территорию по кругу. Но обочина переходила в ровное поле. Что-то вроде пустой полосы перед колючей проволокой. Нашел я этот домик буквой «П», он там был такой один.
У него дрожит рука, и он снова затягивается.
— А потом?
— А потом поехал искать подходящую заправку.
— Моргот, ладно, не надо, не рассказывай, — мне тяжело на него смотреть.
— Да нет, Килька, все нормально. Чего ты нервничаешь?
— Ты ведь понял, что он тобой манипулирует. Скажи мне: почему ты это сделал? Почему?
— Килька, я сто раз повторял: я не знаю. То, что он мной пытается управлять, я понял, как только он завел речь о Максе. Он хотел меня напугать, и он меня напугал. Ты можешь себе представить, что бы со мной сделали в военной полиции, если бы я сказал им все, как есть? Что я не знал никого, кроме Макса? Да мне бы никто не поверил! Ни денег, ни документов, чтобы уехать, у меня не было. Я бы, конечно, нашел вариант, нет вопросов. У меня была сотня выходов, можешь мне поверить, я все их перебрал! Я не хотел!
— Почему?
— Потому что. Потому что убили Макса. Потому что я ненавидел Кошева. Младшего, разумеется. Потому что я их всех ненавидел, — он затягивается, чтобы удлинить паузу. — Потому что никто бы этого не сделал, кроме меня.
— Ты что-то говорил о национальной гордости? — спрашиваю я серьезно.
— Килька, не смейся надо мной. У меня было счастливое детство. Кошев нажал на все кнопки, на которые мог. Я не знаю, понял он или нет, какая из них сработала. Когда он уходил, у меня было ощущение, что он меня бросил. Что он свалил на меня свою ответственность, он оставил меня самостоятельно думать, что теперь делать. Без помощи вообще. Я был один, понимаешь?
— А Сенко?
— У Сенко кладовка была завалена книжками, а не боеприпасами. Я примерно прикинул, взрыв какой силы нужен, чтобы наверняка разнести это к чертям собачьим. Получалось не так много для Сопротивления, но и немало для человека, который нужные компоненты будет покупать в аптеке или в магазине. Максимум, на что я был способен, — это сделать бомбочку из нитроглицерина или йодистого азота. Это так, из школьных воспоминаний. Думаю, я бы подорвался еще в подвале. Даже баллона с ацетиленом — и то не хватило бы. Я ничего в этом толком не смыслил, я немного знал химию, но все это было детство, такое детство!
— Ну неужели ты не мог придумать что-нибудь поинтересней?
— Не мог! Я не знаю, о чем я тогда думал! Я был не в себе, я после полиции вообще не мог соображать нормально. Меня кидало от апатии к истерике и обратно. Они что-то сделали со мной, я то хихикал, как дурачок, то смотрел в одну точку. Макса убили, я знал, что он сделает что-нибудь такое, знал, и я его не остановил! Я смотрел, как он уходит, и знал, что больше его не увижу. А мне тогда так весело было! И я его не остановил!
— Ты бы его не остановил, даже если бы попытался. Ну что, ты бы его к стулу привязал?
— Я не знаю. Но я и не попытался. А он… Он понял, что это у меня истерика такая, он меня валерьянкой кормил, а толку мне было от той валерьянки…
Моргот пришел днем, сразу лег спать и велел разбудить его в половине восьмого. Только он не уснул, провалялся час в кровати и вышел к нам. Посмотрел телевизор, плюнул и снова пошел к себе. Потом позвал Бублика и меня.
— На всякий случай. Мало ли что. Вот тут у меня лежат деньги, — он приподнял матрас и показал тайничок, вырезанный в дереве. Тайничок он сделал из-за Салеха, потому что тот воровал, мы же никогда не брали деньги без спроса, даже если они валялись у него на столе.
Потом он сидел за столом, что-то писал в записной книжке, черкал, вырывал листы и опять писал, валялся на кровати, выходил к нам и пил чай, глядя, как мы играем в железную дорогу, опять писал, опять валялся. Потом вышел куда-то, но отсутствовал недолго, не больше получаса. И, вернувшись, снова сел за письменный стол.
Я понимаю, он спешил оставить след на земле, хоть какой-то след. Он пытался осознать себя пешкой и не мог представить себя ею. Никто из нас не в силах признать себя пешкой, песчинкой, направленной ходом фантастических песочных часов. Мы все мним себя демиургами и хотим участи вседержителей, а не песчинок. Мы грезим о бессмертии и не задумываемся, годимся ли для бессмертия. Я вслед за Гете наивно полагаю, что каждый человек — это вселенная, творец, но так ли это? С годами мы сдаем позиции демиургов, отказываемся от амбиций, уменьшаемся в собственных глазах и, наверное, мельчаем на самом деле. Но чья участь выше — демиурга, не признанного таковым и в старости, или песчинки в неумолимом ходе бесконечного времени? Песчинки, которая упадет на дно песочных часов, выполнив предназначенную ей миссию.
Я не знаю, в какое время была сделана та или иная заметка в записной книжке Моргота. Я пытался понять, что он написал именно в тот последний день, но не смог определить этого точно.
Часов в девять вечера Моргот перестал метаться и вышел к нам, не спеша налил чаю, закурил и, как обычно, откинулся на стенку, вытянув ноги.
— Бублик!
— Чего?
— Иди сюда. И Килька тоже.
Мы бросили надоевшую игру и подскочили к столу: мы же чувствовали, что с ним происходит что-то не то, мы весь день ждали чего-то.
— Пойдете со мной сегодня вечером? — Моргот спросил, а не велел, как он обычно делал. Мы, разумеется, не знали, куда мы должны с ним пойти, но хором ответили «да!». А что еще мы могли ответить?
Сейчас я не знаю, действительно ли он нуждался в нашей помощи, или собирал зрителей на свой последний спектакль? Во всяком случае, я не жалею, что стал его зрителем. Иначе бы никто никогда не узнал, что стало с Морготом на самом деле.
Мы вышли из подвала около десяти, и я вспомнил ту ночь, когда он взял меня с собой — сжечь машину миротворца: фонарь над спуском в подвал снова не горел. И лето тогда только начиналось. Мне стало грустно от этого воспоминания, мне снова захотелось, чтобы сейчас лето только начиналось, а не заканчивалось. Мне захотелось этого до слез, и я попробовал поймать руку Моргота и закрыть глаза: мне казалось, это может вернуть тот день. Ненадолго. Моргот взял меня за руку — его рука дрожала. Так же, как тогда. Только на плече у него висела большая спортивная сумка. Мне она показалась очень тяжелой.
Мы проехали на автобусе до шоссе, ведущего в аэропорт, и зашли на ближайшую заправку, где Моргот купил пятилитровую канистру с бензином, и это снова напомнило мне сожженную машину миротворца. Он был молчалив, никуда не торопился и на наши вопросы не отвечал. Канистру он убрал в сумку, выбросив в урну какие-то старые вещи: они, оказывается, служили одной цели — спрятать тяжелый разводной ключ и еще какие-то инструменты, валявшиеся на дне. Я думаю, разводной ключ в сумке издали можно было принять за автомат, поэтому Моргот и набил сумку вещами. Канистра с успехом их заменила.
Мы прошли пешком километра три — до следующей заправки, но пробрались к ней со стороны садоводств, виляя между заборчиков, парников, грядок и сарайчиков. Моргот недолго выбирал место для остановки — видимо, он нашел его заранее. Оттуда, где он кинул сумку на землю, просматривалась и ярко освещенная заправка, и шоссе — довольно далеко, километра на два.
— Приехали, — сказал Моргот. — И только попробуйте начать ныть. Нам ждать часа полтора — может, больше, может, меньше.
— А зачем мы пришли так рано, если надо ждать? — спросил я.
— На всякий случай, — ответил Моргот.
Мы с Бубликом не понимали, что он собирается сделать, нас разбирало любопытство (если наше волнение, ощущение чего-то страшного и неведомого можно назвать любопытством). Спросить мы не решались, а обсудить версии при Морготе не могли. Мы всматривались в поток машин, мчавшихся по шоссе, как будто знали, что именно должны увидеть; поднимаясь на носочки, разглядывали заправку и перешептывались. Наконец Моргот сказал:
— Сядьте и успокойтесь. Сейчас я расскажу, что надо делать. Ваша задача — осмыслить сказанное и не сделать ни одной ошибки.
Мы раскрыли рты и смотрели на Моргота во все глаза.
— По моей команде вы бегом бежите на шоссе, но не через заправку, а с другой стороны, так, чтобы на заправке вас не видели. Там есть тропинка, можете прогуляться по ней туда и обратно, чтобы не запутаться. Вы стоите в тени и смотрите во все глаза на заправку…
Он изложил свой план трижды, выясняя, как мы его поняли, заставил нас все это повторить, послал пройтись по тропинке и посмотреть на заправку со стороны шоссе. А потом, когда мы вернулись, взял Бублика за плечи, встряхнул и сказал:
— Бублик, ты умный парень. Ты можешь ни разу не ошибиться, я знаю. Не ошибись, слышишь? Я очень прошу.
Я от этих слов начал волноваться еще сильней, Бублик же кивнул головой и спокойно ответил:
— Моргот, ты как маленький! Я же все понимаю. Я не ошибусь.
Моргот растерянно кивнул, недоверчиво и с тоской глядя на Бублика.
После этого ожидание стало невыносимым, меня с каждой минутой трясло все сильней. Моргот же, хоть и был напряжен, напротив, перестал волноваться, я по его глазам видел, что он спокоен, а его напряжение — всего лишь готовность к прыжку. Прошел примерно час, растянувшийся для меня в столетие, у меня перед глазами мельтешил редевший поток машин, я всматривался в него до рези в глазах и разглядывал редкие автомобили, приезжавшие заправляться: был будний день, и после полуночи их почти не осталось.
Моргот посоветовал мне как следует рассмотреть работников заправки — я насчитал четверых. Как потом выяснилось, их было больше, но я увидел только этих. Кассирша — толстая, немолодая женщина — и охранник с оружием сидели в стеклянной будке и ни разу оттуда не вышли. Еще двое бегали по территории, и я разглядел кобуру у каждого из них на поясе: в те времена не только на заправках, но и в магазинах продавцы по ночам исполняли обязанности охраны (или охранники исполняли обязанности продавцов?) — их хозяева таким образом экономили деньги.
Бублик сидел на канистре, иногда поворачивая голову в сторону шоссе, и являл из себя образец спокойствия, что невероятно меня раздражало. Но через какое-то время моя дрожь унялась: я устал волноваться. Поток машин окончательно иссяк, фары перестали слепить мне глаза, я сидел и ни о чем не думал. Может быть, даже задремал, потому что голос Моргота заставил меня подпрыгнуть от неожиданности:
— Пора. Давайте, пацаны.
Бублик поднялся, деловито кивнул и посмотрел на шоссе. Я увидел вдали лишь контуры большой машины — фары светили слишком ярко.
Мы выбежали на шоссе, когда тяжелый бензовоз медленно въехал на заправку. Бублик дернул меня за руку, чтобы я остановился.
— Вон, смотри, мы можем встать за щитом! Там нас никто не увидит!
— Моргот сказал стоять тут! — возразил я.
— Моргот сказал, чтоб нас никто не видел. Там будет лучше, — Бублик схватил меня за руку и потащил за собой, через освещенное огнями заправки пространство.
Позиция, выбранная Бубликом, оказалась намного лучше, чем я предполагал: нас действительно никто не видел в тени рекламного щита, а мы отлично видели все, что происходило на заправке в это время. Мы присели на корточки и затаились. Миссия наша была скромна, но без Бублика я бы обязательно сделал что-нибудь не то.
Бензовоз со скрипом остановился возле подземного резервуара, шумно выдохнул и замер. Когда замолчал его мотор, тишина показалась мне слишком нарочитой; двое продавцов-охранников тут же двинулись в его сторону, а из кабины с бумагами в руках спустился водитель, даже не прикрыв как следует дверь. Я думал, нам уже пора, но Бублик толкнул меня в бок и зашипел:
— Подожди! Ты что! Они сначала пломбы проверять будут!
Я уже забыл, что Моргот сказал нам и об этом.
Водитель с бумагами, продемонстрировав охранникам пломбы, направился в стеклянную будку.
— Пора, — шепнул мне Бублик: двое охранников отошли от машины к резервуару. В тот миг, когда за водителем закрылась дверь, мы с Бубликом выскочили из засады и кинулись на заправку.
— Дяденька! Дяденька, помогите! Помогите, пожалуйста! — хором орали мы на бегу.
Моргот не надеялся, что охранники поспешат нам на помощь, но не оглянуться в нашу сторону они не могли! Ему нужно было совсем немного времени, чтобы незамеченным подойти к бензовозу и плеснуть бензином ему под колеса. Я видел, как Моргот поставил открытую канистру в лужу и перехватил разводной ключ в правую руку.
Собственно, дальше наши слова не имели никакого значения, но мы продолжали орать что-то про маму, у которой не заводится машина. Один из охранников двинулся в нашу сторону — они ведь прежде всего были людьми, а уже потом охранниками, а перепуганные дети могут разжалобить кого угодно. Тем более что кричали мы очень громко и наперебой, и разобрать в нашем оре членораздельные слова было трудновато. Моргот в это время поднялся на первую ступеньку в кабину бензовоза, но второй охранник неожиданно оглянулся и крикнул:
— Куда!
Он расстегивал кобуру слишком медленно, но вдруг из открытой двери кабины высунулся еще один человек — ни Моргот, ни, разумеется, мы не могли предвидеть, что водителей будет двое! Он ударил Моргота большим гаечным ключом по голове, ударил очень сильно, но Моргот как будто и не обратил на это внимания. Я не знаю, откуда в нем взялась сила: он буквально выдернул нападавшего из кабины и с размаху врезал ему по лицу разводным ключом — гораздо более тяжелым, чем ключ гаечный. Второй водитель вывалился на асфальт мешком. Я не знаю, убил его Моргот или только ранил, но это заняло у него не более секунды. Сам Моргот не удержал равновесия и скатился со ступеньки на землю.
— Я буду стрелять! — охранник только-только успел достать из кобуры пистолет, его товарищ спешил ему на помощь, позабыв про нас, да мы и сами забыли, что нам надо бежать отсюда со всех ног.
Охранник, видимо, стрелять не привык, или ему не положено было это делать, потому что пистолет он направил вверх.
Моргот спокойно щелкнул бензиновой зажигалкой: у него в руке загорелся маленький огонек. В тот же миг раздался выстрел — охранник выстрелил в воздух и сам чуть присел от испуга, услышав грохот. Под ногами Моргота растекалась бензиновая лужа, а из раны на голове на лицо лилась кровь.
Вторым выстрелил охранник, который хотел помочь нам, и выстрелил в Моргота, а не вверх, но на бегу не попал. К нему из стеклянной будки бежал водитель бензовоза и кричал:
— Не стреляй, дубина, не стреляй! Все щас взлетим на воздух!
За ним спешил третий охранник, в камуфляже и с автоматом, — этот бы не промахнулся и предупредительных выстрелов делать бы не стал, по глазам было видно. Но водитель повис на дуле автомата:
— Сдурели все, что ли? Одной искры хватит! Это же террорист, он сумасшедший, он всех нас взорвет! Ему терять нечего!
Двадцать тонн бензина… Это я узнал потом, тогда я и представить не мог, много это или мало. Глядя на Моргота, никто бы не усомнился в том, что он может кинуть зажигалку в бензиновую лужу. Или уронить… На пороге стеклянной будки появились еще трое, но сразу же замерли, уставившись на Моргота. И остальные тоже замерли. Я не видел их лиц, они стояли к нам спиной, но они были неподвижны, они были перепуганы!
Глаза Моргота стали безумными и очень белыми на фоне красной блестящей крови. Мне показалось, что они светятся. В этот миг он был так похож на тех, кого нам показывали по телевизору, называя сумасшедшими фанатиками! Стало очень, очень тихо. Моргот медленно опустил на землю разводной ключ, и его звон показался мне оглушительным: все как один вздрогнули от этого звука. А Моргот не спеша вытер лицо рукавом, а потом сжал правый кулак. Я ждал, что он сейчас вскинет его вверх, но вместо привычного жеста Моргот изобразил совсем другой — ударил по внутренней стороне локтя левой рукой, сжимавшей зажигалку, покачал кулаком и хрипло выкрикнул, скривив лицо:
— Непобедимы!
Я не ждал от него этого слова. Для него это было не просто слово, привычное для Макса, например. Этим словом Моргот причислял себя к тем, над кем всегда смеялся. А грубым жестом словно стремился от них отмежеваться. В его голосе не было торжества или злорадства, но в ту минуту он действительно был непобедим.
Никто не шевельнулся, Моргот ловко поднялся в кабину и хлопнул дверцей. Они все равно не решились стрелять — искру могла выбить пуля, попавшая в асфальт.
Охранники едва успели отбежать в сторону, когда бензовоз, хрипя мотором, начал неуклюже разворачиваться, чуть не задев лежавшее на асфальте тело водителя. На миг кабина повернулась прямо к нам с Бубликом, и за бликующим стеклом я увидел лицо Моргота. Он держался за руль так крепко, словно висел над пропастью и мог упасть. Глаза его, все еще сумасшедшие, чуть расширились: он боялся. Я почувствовал его страх сквозь разделявшее нас стекло и пространство. Страх и что-то еще, неизвестное мне тогда: то, что рождает дрожь, но не от страха и не от волнения. Небывалая сила, охватывающая человека в самые высокие минуты его жизни. Я до сих пор помню его лицо в ту секунду, словно в моей памяти навсегда отпечатался фотографический снимок. Я не видел его губ — их загораживал руль, только глаза, удивленно раскрытые, и поднятые брови. Он боялся и не верил самому себе. И лоб, залитый кровью, и скулы, еще резче выступившие на лице оттого, что на них блестела кровь. И спутанные волосы, свисающие сосульками. Я смотрел на него не более секунды. А потом бензовоз взревел, из выхлопной трубы вырвался сноп черного зловонного дыма, и цистерну передернуло со скрежетом: огромная машина напомнила мне ползучее чудовище, гигантскую сороконожку на мягких лапах, закованную в панцирь, изрыгающую дым и несущую в брюхе огонь, целое море огня. Колеса податливо вмяли в себя поребрик, неуклюже вильнул негнущийся хвост, чудовище выкатилось на дорогу и помчалось прочь, набирая скорость, сказочную скорость для такого неповоротливого гиганта.
На этом месте я хотел закончить книгу, но Бублик заставил меня написать последнюю страницу. Я не хотел ее писать. И не спешу перечитывать.
Мы слышали вой сирен, доносившийся со всех сторон и двигавшийся в сторону аэропорта. Синие с красным сполохи затмевали свет фонарей и отражались от неба. Мы слышали выстрелы — короткие очереди — и понимали, что солдаты стреляют по бензовозу. В небе появились стрекочущие вертолеты. Вся эта кутерьма отдалялась от нас, и вскоре сирены стали еле слышными.
Мы увидели пламя, которое метнулось в небо огромным заостренным штыком, словно вспарывая ему живот. Штык развернулся светящимся грибом на тонкой ножке и застыл, клубясь и переливаясь черным, белым, красным и желтым. Грохот взрыва докатился до нас не сразу — сначала под нами вздрогнула земля, словно по ней прошла рябь, как по воде.
Тогда Бублик схватил мою руку и крикнул, дергая меня за пальцы:
— Он выпрыгнул! Вот увидишь, он успел спрыгнуть!
И я кивал ему, когда мы со всех ног бежали с заправки к центру города, и тоже говорил, что Моргот обязательно успел спрыгнуть. На нас никто не обращал внимания, все уставились в сторону зарева, разливавшегося за кольцевой дорогой.
Мы ждали его очень долго. Наверное, несколько недель. Пожар в аэропорту показывали по телевизору, говорили о миллионном ущербе, причиненном случайным взрывом бензовоза. И ни слова не говорили о Морготе. Потом мы считали, что он уехал куда-нибудь далеко, где его не найдут. Потом рассказывали Первуне о том, что Моргот ушел к партизанам, сражаться. Потом появились сказки о том, что он был с другой планеты и вернулся на нее, выполнив свою миссию. Поэтому он и называл себя демоном, запертым на Земле. Еще Бублик говорил, что Моргот пришел к нам из будущего, и когда мы станем взрослыми, то обязательно его встретим. У входа стояли его тапочки. То там, то здесь лежали открытые пачки его сигарет. Перед зеркальцем над умывальником валялся не отмытый от мыла помазок. Все было так, как будто он только что ушел и вот-вот должен вернуться.
Мы продолжали жить в подвале, и только через полгода, когда нам пришлось оттуда уйти, мы с Бубликом собрали вещи Моргота — их было совсем немного. В том числе записная книжка, которую я храню на память о нем.
— Килька! — голос Моргота выводит меня из полудремы. — Ты что-то раскис.
Бублик спит в комнате для гостей, и первое мое желание — немедленно его разбудить. Чтобы он увидел, чтобы он поверил мне. Но Моргот качает головой:
— Не надо. Пусть спит.
— Я думал, ты больше не придешь. Мне казалось, я убил тебя во второй раз, в своей книге.
— Килька, это ерунда. Меня вообще нельзя убить, — он смеется, и я не понимаю, шутит он или говорит серьезно. — Так что ты напрасно волновался. Можешь дополнить трагический финал некоторыми деталями.
— Я не хочу ничего дополнять. У меня была совсем другая задумка. Я хотел все переиначить. Я хотел тебя спасти!
— Килька, тебе же не одиннадцать лет. Ты же не веришь в Деда Мороза, правда? Не переживай. Я не заметил своей смерти, я даже не успел почувствовать боль, хотя ехал и боялся именно боли. Я умер еще до взрыва. Я могу тебе сказать, что никогда в жизни не испытывал такого восторга, ни одна моя гонка не могла сравниться с этой. Машины — где-то там, внизу, как тараканы; и все мигают, и все воют, и в матюгальники орут — нервно орут, боятся, что моя бочка с бензином взорвется прямо щас. Стрелять боятся, на дорогу передо мной выехать боятся. Это здорово, когда такая махина несется на огромной скорости, чувствуешь себя всесильным. Я даже успел исполнить свое последнее желание — выкурил сигарету. Я был счастлив, когда умирал. Я не прикидывался счастливым, я на самом деле испытывал ни с чем не сравнимое счастье. Даже если бы я мог, я бы не захотел ничего изменять.
Я очень боюсь задавать ему этот вопрос и долго подбираю слова. Но мне надо об этом спросить.
— Моргот, скажи мне, если можешь… если хочешь… Скажи, зачем ты приходил ко мне? Чтобы я написал книгу?
— Килька, — Моргот смеется, — за книгу тебе большое спасибо. Я тронут, на полном серьезе, мне это приятно. Но ты же совсем не об этом? Не расстраивайся. Я и без всякой книги могу к тебе иногда заглядывать, просто потрепать языком.
— Ты серьезно?
— А почему нет? — он усмехается и отхлебывает коньяк из широкой рюмки, чего не делал никто из моих ночных посетителей.
ОТ АВТОРА
Он заставил меня привязаться к нему. К нему и к его «гостям. Но если кто-то думает, что Килька — сумасшедший, слышащий голоса и преследуемый видениями, то от себя могу добавить: все те, кто приходил к нему по ночам, являлись передо мной так же ясно, как и перед ним. Хотя я не знаю, кем или чем они были на самом деле, у меня нет сомнений в их реальности. И в последний раз, под утро, когда вокруг деревянного коттеджа в скандинавском стиле кружилась метель, покинувший библиотеку фантом вышел на крыльцо и развернул за спиной тяжелые черные крылья.
— Хозяин? — человек перестал гипнотизировать одну бытовую технику и перевёл взгляд на другую. В глазах человека боролись страх, отчаяние и надежда на победу. Декс понял, что кофеварку надо спасать и обнадежил владельца: — Оборудованию необходимо изначальное ПО по использованию данного предмета.
— Ты сам-то понял, чего сказал, Рон? Если да, то используй хоть волшебную палочку, только сделай кофе! Как брата по разуму прошу, младшего!
— Термин «волшебная палочка» не найден среди необходимых для функционирования… — киборг схватил летящую в голову луковицу, увернулся от второй и зубами поймал большое яблоко пролетающее мимо лица. Человек поискал еще метательные снаряды, потом махнул рукой и вернулся к размышлению о несправедливости судьбы и отсутствию любимого напитка. Рон положил луковицу от него подальше и принялся изучать кофеварку, хрустя яблоком. В части он сталкивался с этим типом бытовой техники. Только там они были железные и всего с двумя кнопками, надписанными прямо по металлу: «без никто», «без никто два раза». Сахар лежал рядом с кофеваркой в специальном ящике и киборг его периодически таскал. Эта была черной, пластиковой, и вместо кнопок пиктограммы в количестве девяти штук. Пришлось лезть в инфонет.
Инструкция составлялась человеком и для людей. В ней не хватало кучи необходимых параметров: например, сила и длительность нажатия на кнопки указана не была. Просканировав пластик и оценив его хрупкость, система все-таки выдала результат с погрешностью в три процента. Киборг для пробы ткнул пальцем в стенку сбоку, и завис над образовавшейся трещиной. Или пластик на разных участках кофеварки был разной прочности, или система где-то ошиблась. Наконец ценой четырех трещин и нескольких мысленных проклятий (исправные киборги не орут матом на людей и их творения) нужное усилие было подобрано, произведен запуск процесса и человек получил вожделенный напиток. Попробовал:
— Спасибо, Рон! Если сравнивать результаты наших усилий, то у тебя все-таки кофе вкуснее, а боковину мы заклеим или поменяем. И это… будь человеком, сделай завтрак.
— Какова необходимость модификации в человека, и где скачать необходимое ПО? — нет, он знал, что это просто выражение, ну уж больно счастливая у его человека морда получилась, вот так — с чашкой кофе. Не сработало. Эрик посмотрел с добродушной усмешкой и кивнул в сторону плиты: — Обойдешься без модификации, жестянка. Яйца можешь поджарить?
— Могу. Но данная операция ведет к серьезным проблемам со здоровьем объекта, а то и к прекращению жизнедеятельности…
— Тьфу на тебя! Это если мы все-таки нарвемся. А пока куриные, — и, понаблюдав за кулинарным экспериментом киборга, добавил: — Но из скорлупы ты их все-таки достань. Хотя и так прикольно, наверное…
Человек ушел «по делам». Формулировка неприятная и обтекаемая. Что это вообще значит? И не менее неприятная «ты пока по хозяйству». С одной стороны, киборгу все равно, что делать. С другой, он декс. Боевая модель, а не хозяйственная. Рон достал банку кормосмеси, и понял, что не хочет. Лучше уж что-то другое, благо владелец регулярно покупал местную еду, в основном сладкую. Причем зачем покупал, объяснить не мог. Вот и сейчас в холодильнике нашлась термоупаковка риса с мясом в меду. Данная пища подходила под категорию «Рон, я пару ложек этого съем, попробовать, остальное тебе». Хотя киборгу эта привычка нравилась, почаще бы в такие рейды, как сейчас!
Сложив грязную посуду в мойку декс задумался. Предстояло отдраить кастрюлю, и подождать, когда человек вернется и сварит… и кому потом это отмывать?
Нет уж лучше я сам, инфонет нам не заблокировали, наличие процессора при входе не проверяют. Так, взять, промыть, порезать, сварить… слить, подсушить, залить соусом, поставить в холодильник — до употребления. Интересно, как обходятся киборги хозяйственной линейки? Ух, сколько для них всего есть! Можно попробовать… упс… разбежался, жестянка. Установка нового ПО только с разрешения владельца, подтвержденная его голосом. Значит, придется отложить до прихода хозяина. А пока попробовать на ручном обучении.
В принципе против готовки киборг тоже ничего не имел. Все лучше, чем часами сидеть в ждущем режиме. К тому же обнаружилась интересная, хотя и не очевидная сразу связь: чем больше заданий он выполнял без программного обеспечения, тем ярче становилось восприятие, тем больше появлялось мыслей, чувств и желаний…
Например, сейчас вот было желание набить морду хозяину. Его человек не просто вернулся, он ввалился зажимая рукой плечо. В длинном разрезе куртки виднелся не менее длинный кровоточащий разрез тканей. Интересно, это входит в нелепое утверждение «я быстренько огляжусь, то есть оглядюсь… тьфу, короче вдвоем опасно, я скоро!»
А самому не опасно? Идиот беспроцессорный! Ну, давай, раздевайся, вот аптечка. Интересно, он заметит, что я без команды… и что будет делать, когда заметит? Не заметил. У меня лучший хозяин в мире — он полностью слеп и глух, когда дело доходит до действий киборга.
Пока программа промывает и зашивает рану, можно и обсудить возникшую проблему.
— Оборудованию требуется разрешение на самостоятельную установку программного обеспечения.
— Разрешаю, — человек отвлёкся от своей битой физиономии, которую гипнотизировал в зеркале. — Что ты сказал, декс? Повтори, чего я там тебе разрешил? Хотя хрен с ним…
Мой хозяин — идиот. Это данность, записанная у него на уровне процессора. Разрешает он! Придется подсказать.
— Имеется официально принятая формулировка для разрешения данного действия установленная изготовителем. Требуется разрешение на демонстрацию текста.
— Показывай, — человек долго и мрачно зачитывал загруженный в вирт-окно текст. Потом перевел взгляд на стоящего по стойке смирно киборга: — И номер тоже? А подписи под этим творчеством нет? Я бы автора с удовольствием пришил, особенно за необходимость зачитывать номер процессора и список программ и ограничений. Давай-ка я просто отдам прямой и выраженный приказ, что ты имеешь право устанавливать и сносить любые программы, кроме вредоносных. Устроит?
— Да, хозяин, — получив очередную индульгенцию на любые действия, на этот раз со своим ПО, киборг передал управление над мимикой процессору, просто чтобы не смеяться над своим человеком. Взял куртку со стула. Он, конечно, боевой линейки, а не хозяйственной, но зашить разрез может. Сначала ему вкатили нужную утилиту, потом и сам научился. Люди всегда переваливают неприятную работу на киборгов. Помыть пол, почистить одежду и обувь. Можно, конечно, проявить очередные чудеса тупости, но не хочется. Его человек не заслужил издевательств. Он и сам почти не прикалывается над машиной, так по мелочам. И еще иногда лезет поперед декса под бластер и прочее оружие.
Кстати, а этот порез откуда?! Опять оставил боевую машину дома и во что-то вляпался. Может прибить хозяина, чтобы не мучился? Тяжело, когда владелец… Черт! Ну, опять он к плите полез! Ну не дано тебе этого, человек! Ну зачем портить хорошие вещи? Я имею в виду плиту и продукты. Ладно, куртку я этому… козлу потом зашью, проблемы надо решать по мере поступления.
— Хозяин! Обед готов, ожидает в холодильнике! — и осторожно вынуть у него из рук сперва кастрюлю, потом несчастные овощи, которые, между прочим, не варят, а обжаривают в масле, не снимая кожуры. Потому что вареные они по вкусу напоминают ершик для унитаза. Эту формулировку декс нашел в инфонете и еще раз задумался об альтернативности некоторых людей. Ну, кем надо быть, чтоб надкусить этот самый ершик?
Кстати, об идиотах.
— Хозяин, требуется пояснение к полученным ранениям.
— Да какие, нах, пояснения, Рон! Нарвался на мудака с кукри. Ну и не сразу уловил, что это за хрень. Ты чего сам не жрешь? Тут вполне на двоих хватит. Вкусно, кстати, спасибо!
Устаревший армейский декс осторожно поставил тарелку на стол, с усилием разжал пальцы.
Мудака с кукри? Хозяин, у меня сейчас будет срыв. Точно. С человеческими жертвами. Точнее с одной — очень тупой и неосторожной! Ты вообще понимаешь, что из-за тебя пострадаем мы оба? Я не хочу в утилизатор! И ты вряд ли рвешься в гроб. Ну, скажи, как ты в этом проклятом городе нашел единственного, я уверен, специалиста по этому оружию!
Человек поднял голову, ничего не подозревая взглянул на киборга, беспечно тряхнул коротко стриженой головой:
— Ладно, не смотри, будто я тебе миллион должен! Ну, извини, в следующий раз пойдем вместе. И кстати, я тут рядом хорошую кондитерскую нашел! И даже затарился, только не помню, куда бросил коробку. Это тебе, если найдешь.
Как же с тобой тяжело, человек!
— В связи с ранением рекомендуются уколы и переход в спящий режим, хозяин.
— У меня такого режима нет, но идея хорошая, — человек заваливается на кровать, киборг мысленно вздохнув, стаскивает с него ботинки и штаны.
Хороший человек. Не пинается, не швыряет обувью. Притворяется дохлым. Только киборги не забывают.
— Хозяин, не рекомендуется игнорировать необходимые медицинские процедуры. Да, я про уколы: антибиотики, регенеранты и витамины — полный комплекс. Также в связи с недостаточным количеством и структурой конечностей не рекомендуется убегать от своего декса по вертикальной стене. И летать люди тоже не умеют. Поэтому давай сюда плечо, не надо менять цвет кожного покрова на зеленый, система все равно действует согласно протоколу. Вот теперь спи.
Можно укрыть его тонким одеялом, и как он сам говорит «нет человека — нет проблемы». Ситуационное описание другое, но смысл-то не меняется!
И опять помыть посуду… почему у нас нет посудомойки? Ну, хоть стиралка есть. Пока хозяин спит, нужно загрузить его вещи, проснется, а уже все сухое и чистое.
-Ну что, Рон, на рынок? — хозяин почти счастлив, пришла новость о «специалисте». — Я успел тут озвереть. Но послезавтра сбор, мы с тобой, наконец, будем в деле и избавимся от всей этой бытовухи. Хочу назад, в казарму, там меня кормят, поят и почти не обижают! Ты пробовал кофе, который я только что сделал?
— Нет, хозяин.
— А я — пробовал! — Эрик вылил темную жидкость в серую от царапин раковину и протянул чашку киборгу: — Давай ты меня сейчас спасешь?
Ничего особенного в составе и нет: порошок из банки с надписью «кофе» и вода из-под крана. Получилась удивительная дрянь даже на запах. Может быть, воду надо брать из бутылки? Или хотя бы кипятить?
— Я тут подумал, пельменей хочется. Сделаешь сам? Я купил, хотя они малоадекватны.
Только не говори, что ты с ними разговаривал. От пельменей требуется съедобность, человек! А адекватность от вашего брата… хотя о чем это я? И вообще — это чебуреки.
— Кофе готов, хозяин! — киборг протянул ему готовую порцию. Ну, действительно, всего-то одну кнопку нажать!
— О! Обалдеть! И мне эти мерзавцы еще предлагали поменять тебя на мэрьку на пару дней! Да ни за что! Тебе хоть врезать можно, не боясь сломать, — Эрик счастливо подмигнул своему имуществу.
Это не единственное мое достоинство, человек. Узнаю, кто предлагал, и он узнает, чем сорванный декс отличается от нормального кибера бытовой линейки.
— Исходя из каких критериев данный обмен признан нецелесообразным? — узнать, что надо человеку на самом деле от киборгов и подстроиться. Уж этому он давно научился — соответствовать желаниям людей.
— Ну, ты, барин, вопросы задаешь… — Хозяин уселся на край стола, подвинув задницей нож и доску. — Я так понимаю, хотели на халяву прокатится, то есть тебя для каких-то работ тяжелых использовать. А мне их телку куда? Кофе варить два раза в день? Так это и ты умеешь. Для этого спец-программ не нужно, достаточно не быть мной. А на хера мне загнанный в жопу декс, а? Слушай, пошли в кино? Там сегодня ржачный ретро фильм про жуликов. Они там все переоделись и сперли кучу драгоценностей.
— На данное мероприятие допускают кибермодифицированные организмы? — перемена темы не удивила, хозяин часто выдавал внезапно пришедшие в голову мысли, главное было понять, чем эти его инициативы опасны для окружающих.
— Понимаешь, брат, — Эрик сунул дексу опустевшую чашку, и тот ее понятливо наполнил еще раз, — один император коня в сенат протащил, а это куда более сложная задача, чем декса — в кинотеатр. Так что не жужжи и собирайся. Только рожу попроще сделай, а то я тебя сам боюсь!
Кино понравилось. Особенно идея с переодеванием и гримом. Прекрасная работа команды, почти без накладок. И драгоценности. Киборг не понимал, что люди находят в этих холодных блестящих штуках, но если они людям ценны, надо просто научиться их использовать. А вот что не понравилось, так это два аборигена позади. Они пристально смотрели на хозяина и шептались, думая, что он их не слышит.
«— Хороший кибер, гладкий, сильный. Хозяин — тупой солдафон, упрямый, как осел! Я ему нашу девку давал, не хочет.
— Может мальчиков любит?
— И мальчика давал! И денег сулил, и ишака, и даже овечку предлагал. Не берет! Упрямый! А кибер хорош, может долго без еды работать!
— Овечку не хочет? Совсем извращенец! Брату скажу, он полицейский. Солдата задержит, а кибер пока у нас будет, по-соседски присмотрим. Ну, а там, может, случится что с хозяином, и совсем нам машинка останется!»
Дексы бывают двух видов: тупые и сорванные. Я не тупой, и мой хозяин услышал в блютузе каждое ваше слово. А вот я взбесился по-настоящему. Эти люди глупые, слабые, и трусливые! И захотели украсть меня? Но я не хочу. А я умею не только хотеть или не хотеть, мой человек научил меня выбирать и защищаться. Он тоже разозлился. Это хорошо, значит, будем действовать вместе.
— Ну что, жестянка, бессонная ночь — наше все? — Ларсен из фляги набрал белесую жидкость наркотика в шприц, закрыл иглу пластиковым чехлом и убрал сам шприц в контейнер, где уже лежал его полный близнец по облику и содержимому. — Дожили, на мое имущество покушаются. И кто? Слабосильные владельцы общественной прачечной!
— Они намеревались подключить полицию, — мстительно напомнил декс.
— И заплатят, как любой другой. У тебя, малыш, только один хозяин — я. Захочу — убью, захочу — вкалывать заставлю, но только я, а не эти… Как думаешь, Рон, у них дома блохи есть? — мысль человека сделала еще один поворот.
— Если и нет, можно принести, — декс задумался, пропустив часть речи человека о своем возможном убийстве. Эрик часто болтает всякую чушь. Не делает — и прекрасно. Будет делать, тогда можно будет и подумать о ситуации, а сейчас — чего зря переживать. А вот идея замаскировать след укола под блошиный укус киборга заинтересовала. — Но мне показалось, что есть — они чесались на двадцать семь процентов больше среднестатистического.
— Показалось… знаешь, что надо сделать, когда кажется?! Правильно. Срочно протрезветь и начать чистить картошку, потому что ты уже в наряде, а может и не в одном. Надевай намордник и пошли, жестянка, — человек дважды подпрыгнул, проверяя подгонку снаряжения, не выдаст ли его что-то нечаянным звуком.
Намордник, кусок черной ткани, закрывающий слишком белую для южных ночей кожу. Шаги патруля, который нужно пересиживать на крышах и стенах. Воришка, на которого они натолкнулись, к его величайшему и последнему в жизни несчастью. Цель близка, всего несколько минут, если по прямой, не петляя по узким улочкам построенного еще первыми колонистами городка.
Вот и дом. Он словно сошел с книги сказок про Аграбу и Аладдина: квадратный, с личным колодцем во внутреннем дворике, плоская крыша с невысокой оградой, на которой еще виднелись следы лазури и позолоты, обшарпанная стена с вкраплениями мозаики. Остатки былой роскоши, уничтоженные войной и временем. Целых два этажа былого величия.
Рон замер на соседней крыше, не перепрыгивая. Вряд ли домашние киборги неудачливых жуликов охраняют еще и соседей, а он и отсюда дотянется. Декс показал на себя и поднял четыре пальца. Четыре киборга. Заморенных до потери половины веса, работающих и день, и ночь, спящих нездоровым сном прямо на грязном полу прачечной. Уничтожить — не проблема. Но хозяин счел иначе и ответно изобразил, словно переломил что-то. Декс кивнул «приказ принят», уселся, подогнув одну ногу, обхватив руками другую, опираясь спиной на ограждение крыши и закрыв глаза. Работать над взломом можно даже вися вниз головой, когда тебя бьют палкой, — не проблема. Но хотелось комфорта. И хозяин не возражал против попыток киборга принять удобную позу.
Сканеры находят объекты, подбираются осторожно, но в данном случае можно и не таиться. Киборги спят рядом, органика измотана, а система… Системы несчастных машин касается программа-инъектор, внедряется, ломая код хилой кривой защиты, явно написанной руками местного умельца. Команда заснуть, не реагировать. Внедрен вирус, стирающий данные о владельцах и уничтожающий логи событий за последние трое суток. Диверсионный декс поднимает руку, подавая знак «можно идти, хозяин». И на крышу дома метнулись две черные тени — смерти.
Внутри дом был таким же, как и снаружи. Много блохастых и грязных, некогда дорогих ковров, по которым даже диверсанты ступали с определенной брезгливостью. Остатки лака на лестнице и позолоты на стенах, сколотый заляпанный грязью мрамор облицовки по низу коридора. Рон указал «объекты подлежащие нейтрализации». Капля универсальной смазки на петли, и дверь открывается без скрипа. На полу спальни такие же ковры, посередине огромная и нелепая в своем роскошестве кровать. Слишком большая для лежащего на ней человека. Киборг принюхивается, сверяет перечень запахов с каталогом: немытое тело, белье, нестиранное много дней, запах мочи, спермы… клопы, тараканы, блохи… странно, что человек, владеющий прачечной, себя так запустил. Зато в комнате сразу два сейфа, замаскированных фальшивой стеной. Имеется даже оружие, хотя и немного, а главное — оно далеко от руки владельца. Все эти данные тут же получил его человек. Кивнул, благодаря биомашину. Теперь его черед.
Эрик оперся коленом на кровать, поднес шприц к губам человека и выдавил пару миллилитров ему в рот. Сосчитал до двадцати — теперь можно хоть плясать, наркотик уже впитался через слизистые, жертва не проснется. Наноигла прокалывает кожу в паховой области, где полиции сложнее будет обнаружить прокол. Пустой шприц диверсант убирает в контейнер. После чего достает «саабаш» местный дешевый наркотик, концентрат которого он так полюбил в своей деятельности — тут все население с его остатками в крови. Не угадаешь: насильно дали, или сама жертва неудачно расслабилась. Пакет с порошком он надрезал, частично просыпал на кровать, а частично — под матрас. Туда же бросил и остатки упаковки. Спящий надышится и к утру будет невменяем, повезет, если разум вообще вернется, а может этого и не произойдет. Доза достаточно велика для необратимых последствий. Теперь можно двигаться дальше.
Во второй комнате повторяется тоже самое. Только с одним исключением, на этот раз спящего не оставляют в постели. Киборг перекидывает его через плечо, стараясь не морщиться под маской. Противно! Хочется выбросить человека и принять душ. Только вот эти чувства киборгу не положены.
Откуда вообще взялась эта нежданная брезгливость? Вирус подхватил, не иначе! Не забыть дома проверить систему! И обязательно постирать форму и белье!
Хозяин ладонью рисует в воздухе круг «проверить помещение», декс затрачивает еще несколько секунд на сканирование. Повторное. Пустое. Но если его человеку так спокойнее… Отрицательное покачивание головой — «никого нет, хозяин». Даже слуг. Эти двое предпочитали киборгов и общество друг друга. Один, у которого нет родственников в полиции, останется жить, другой умрет. Хозяин открыл дверь, придержал ее для своего декса и двинулся вниз по лестнице за ним, туда, где располагался техэтаж и спали киборги. Они так и не проснулись, процессор подчинился команде сторонней машины, и Рон даже несколько секунд гордился отлично выполненной работой.
А потом перед ним в очередной раз встал нелегкий выбор. Пришлось выбирать между здоровенным гладильным катком и тремя большими стиральными машинами. Все было так интересно попробовать — ему еще не приходилось гладить и стирать людей. Рон почти завис от открывшихся перед ним слишком больших возможностей, но сзади подошел Эрик, указал на каток и скрестил руки, а потом на стиралку, подтвердив выбор энергичным кивком.
Все-таки, значит, стирка. Что ж, хозяину видней, тем более, что грязный этот несостоявшийся жулик — до ужаса. Потом кого-нибудь поглажу.
Человека засунуть в барабан не так легко. Даже когда он не сопротивляется, а висит, как дохлая песчаная каракатица. Но сработанная пара из киборга и его хозяина может преодолеть любые трудности, причем ни разу, даже жестами, не обругав друг друга матом. Рон решил, что по возвращении он немного погордится этим достижением. Раньше человек даже бил его иногда, вполне заслуженно, за тупость. Но это в прошлом. Сейчас хозяин его хорошо кормит, одевает в удобные новые вещи, и нет ни малейшего желания сменять своего человека на кого-то еще, особенно на этих двоих. Их киборги: мэри, два ириена и декс были в таком состоянии, что утилизировать было проще, чем приводить в порядок. И не факт еще, что их можно отремонтировать. Биомашины спали сбившись в кучку, одетые в какие-то лохмотья. Рон опять поморщился, разглядев ползающих по полу клопов. Дом был ими просто заражен.
Наконец, удалось запихнуть бессознательное тело в барабан стиральной машины, киборг с человеком закрыли дверцу, еще немного утрамбовав жертву. И не сговариваясь, потянулись к кнопке с изображением пара: стирка четырехтактная с кипячением.
«Не зря успел посмотреть все эти обозначения на бытовой технике» удовлетворенно подумал декс, когда прозвучал первый щелчок, заработал барабан, и полилась вода, наполняя резервуар. Его человек просигналил «уходим». Сбросив еще раз подчиненным киборгам команду на продолжение сна, оба диверсанта выбрались тем же путем, что и пробрались в дом.
Спустя два часа один из киборгов открыл глаза. Темноволосый ириен оглянулся подсветив глаза красными огоньками, осознал, чем так яростно чавкает машинка, и тронул за руку спящего декса. Тот вскинулся, посмотрел на товарища, на стиралку…и оба киборга, не издав ни звука, не подняв тревоги, вышли за дверь, исчезнув в темноте…
Утром полиция пришла к непреложному выводу, что хозяева дома сменяли часть биомашин на наркотики, под влиянием которых один из жильцов дома убил другого… А что тут еще можно подумать, если ничего ни в логах, ни в приказах оставшихся машин найдено не было. Совсем ничего.