Айвен вцепился зубами в край наволочки, стараясь при этом не только не шевелиться, но и по возможности не дышать. Словно птица страус, которая закрывает глаза и думает, будто ее никто не видит. Чтобы не тронули — притворись мертвым. Ну или хотя бы спящим. Наивная стратегия.
Строго говоря, Бая у него под боком уже не было. Минуты две как. Или даже три. Бай метался по комнате и, судя по звукам, лихорадочно одевался, шипя и ругаясь сквозь зубы — еле слышно, но безостановочно, поминая то Айвенову матушку, то его самого, и не так чтобы ласково поминая. Похоже, сказать Айвену «доброе утро, милый» он желанием не горел. Во всяком случае — не большим, чем и сам Айвен. И его можно было понять. Если вспомнить, кто вчера был инициатором. Да еще таким настойчивым…
Айвен вздрогнул, обмерев: у двери с грохотом упало что-то тяжелое. Бай решил напоследок отомстить, разгромив айвеновскую квартирку? Вряд ли, иначе чего раньше так тихарился. Вчера он был не трезвее, с координацией тоже наверняка проблемы, и башка трещит, вот и… Наверное, задел вешалку, она вечно падает.
Черт. После такого будильника и дальше притворяться спящим — все равно что совать голову в песок и надеяться, что тебя никто не заметит. Впрочем, с самого начала было полным идиотизмом верить, что эта глупая страусиная стратегия не выглядит со стороны именно тем, чем она наверняка выглядит. Да и вся ситуация в целом была просто-таки верхом…
Хлопнула дверь.
Айвен выдохнул — судорожно, со всхлипом. Тяжело сполз с дивана и потащился в ванную, даже не взглянув в сторону наружной двери.
Он как-то сразу понял все правильно. Наверное, это и есть та самая пресловутая привычка старого холостяка, ощущение собственного пространства как продолжения тела, когда ты даже в жутком похмелье и с раскалывающейся башкой каким-то двенадцатым чувством отлично знаешь, есть ли в твоей квартире кто-то еще, кроме тебя. Сейчас — не было.
И вовсе не обязательно было для этого смотреть в сторону захлопнутой входной двери, перегороженной упавшей (кто бы сомневался!) вешалкой.
В аптечке нашлись анальгетики. И синергин в одноразовых инъекторах. Морщась от необходимости думать и выбирать, Айвен остановился на синергине: от одной мысли о том, что таблетки придется глотать, рот наполнялся густой горькой слюной и к горлу подкатывала тошнота. Лучше не рисковать. Несколько раз моргнув в попытке сфокусировать зрение, Айвен вколол себе двойную дозу. Потом долго стоял под душем, гоняя температуру от ледяной до почти кипятка. Это позволяло занять не только руки, но и мысли. В какой-то мере.
Пил прямо из-под крана — несколько раз, когда вода была ледяной, запрокидывал голову и ловил ртом холодные струи. Потом, когда синергин начал действовать и башку слегка отпустило, долго и остервенело тер себя жесткой мочалкой. Словно хотел содрать кожу или хотя бы полностью стереть с нее воспоминание о вчерашнем. Потом чистил зубы — так же долго и остервенело.
Он не спешил — сегодня можно было не торопиться, в штабе его никто не ждал. Выходной. Самый настоящий, причем первый из трех, предоставленных по случаю успешного завершения очередной Деспленовой инспекции (и первый же за последние два месяца: расследование было напряженным). Именно поэтому он вчера и решил, что можно позволить себе немного расслабиться. А заодно и порадовать мамочку, озабоченную его пренебрежением светской жизнью, и таки посетить императорский прием по случаю празднования середины лета. Неформальный такой — ну насколько вообще может быть неформальным прием, организованный императором в императорском же дворце. Танцы, сплетни, закуски, вино, гуляния по саду и все такое прочее. М-да… Особенно вот это самое «такое прочее»…
Хуже всего было то, что он все помнил.
Ну, почти все…
Автор публикации
