Шум улицы становится громче, грохочет игральный автомат в углу.
Смена кадра
Грохот усиливается, сквозь него пробивается «поп-корн» — трагически, с надрывом. Изображение дрожит, сверху сыпется пыль и сухая штукатурка. Яркая вспышка, чуть позже мелодия перекрывается сильным раскатом грома
Старческие аккуратные руки, вооружённые пушистой метёлкой, сметают со стола в совочек насыпавшийся мусор. Фрау Марта с совком и метёлкой идёт к окну, её лицо по-прежнему невозмутимо, но движения замедленны и неуверенны, как у моряка на палубе во время шторма. Пол качается, за окном вспышки молний следуют одна за другой, гром сливается в канонаду, разряды впиваются в землю совсем рядом, словно большой и злобный великан пытается исхлестать дом светящейся плёткой, но от ярости всё время промахивается. Ветер рвёт занавеску в открытом окне.
Фрау Марта аккуратно ссыпает мусор в керамическое ведёрко у стены, закрывает окно. Гром теперь звучит гораздо глуше, но зато явственнее становится шум самого дома, и шум этот тоже необычен — лязг, стук захлопывающихся дверей, дребезжание и звон стекла, скрипы, треск, глухие удары. Снова дрожь и мусор с потолка. Подпрыгивает графин на столе, ему вторят тоненьким надрывным звоном подвески люстры. Дрожь обрывается резким толчком, графин падает на пол и разлетается сотней осколков, они ярко сверкают в полумраке, отражая заоконные молнии. На некоторое время восстанавливается относительная тишина, отдалённый гром служит ей фоном.
— Что случилось? — у Конти испуганный голос. Он стоит в дверях, в грязных ботинках и плаще, с которого на ковёр ручьями течёт вода, поля у шляпы обвисли.
Фрау Марта берёт эту шляпу и плащ, аккуратно стряхивает воду и несёт в тёмную прихожую. Её голос — невозмутимо, из темноты:
— Помните того мальчика, ну, ушастенького такого? Он её ещё в кино водил. Помните?
— Н-ну? — Конти без шляпы и плаща выглядит потерянно и беззащитно, смотрит в тёмный проём двери, в котором исчезла Фрау Марта, с опаской и недоумением. Вздрагивает и отшатывается, когда подошедшая к нему со спины непонятно откуда Фрау Марта снимает с него шарф и тоже уносит в прихожую. Дёргается было следом, но опять отшатывается — Фрау Марта возникает из темноты неожиданно, белый передник и белое непроницаемое лицо. Невозмутимо проплывает к столу, на котором оставила метёлку, сметает вновь просыпавшийся мусор в совок, стоящей рядом со столом щёткой туда же сметает осколки графина. Направляется к окну и голосом ровным, словно идёт разговор о погоде, сообщает:
— Сегодня она вообразила, что он её бросил…
У Конти округляются глаза, он пытается что-то сказать, но в этот момент сильный толчок сотрясает старый дом. Что-то падает, разбивается, с потолка срывается крупный пласт штукатурки, Конти хватается за притолоку, лицо у него белое, глаза безумные. Вдыхает клубящуюся пыль, заходится кашлем. Кричит, чуть не плача:
— Но это — причём?! Если она всего лишь вообразила… Если не на самом деле?!!
Дрожь и грохот потихоньку стихают. Фрау Марта относит мусор к керамическому ведёрку (ведёрко почти полное). Оборачивается и смотрит на Конти с выражением максимально дозволенного неодобрения. Губы чуть поджаты, голова наклонена влево, словно у старой птицы.
Видя, что её осуждающее лицо не произвело на Конти должного впечатления, она чуть поднимает брови, смиряясь с неизбежным, и поясняет:
— Она же всерьёз это вообразила…
Конти смотрит на Фрау Марту диким взглядом. Фрау Марта смотрит в окно. На сухом лице её появляется что-то, похожее на тень улыбки. И когда она добавляет, голос звучит почти гордо:
— Бросил, конечно… Куда ему было деваться-то?..
Смена кадра
Яркая вспышка молнии переходит в ровное сияние неоновой рекламы на другой стороне улицы. Кафе. Крупным планом — лицо Воображалы. Впервые на нём нет и намёка на улыбку. Оно выглядит так, словно его хозяйка попыталась проглотить яйцо. Целиком. Страусиное. Назвать это удивлением — всё равно, что назвать Тихий Океан — водоёмом. Вроде бы и верно, но масштаб не тот.
Наконец Воображала закрывает рот, моргает, сглатывает. Голос полузадушенный:
— Как это — никто не умеет? Вы смеётесь?..
Звучит почти жалобно. Стеклянный столик начинает слегка дрожать, тонко звенят креманки, темнеет.
Смена кадра
За тёмным окном сверкает молния, звуки надрывного «Поп-корна», отдалённый раскат грома, треск, наискосок падает гардина со шторами.
Воображала лежит на койке, уткнувшись лицом в подушку. Она полностью одета — белые брючки, оранжевая футболка, рыжий затылок. Конти стоит посреди комнаты, уперев руки в бока и широко расставив ноги для устойчивости. Эта предосторожность не лишняя, поскольку вокруг него бушует ураган разрушения, летают игрушки, книги, падает мебель. Но он продолжает стоять, не шелохнувшись, словно остров в бушующем море, самой своей неподвижностью выражая презрение к происходящему вокруг, и полный такого же презрения голос его легко перекрывает грохот и грозу:
—… Ай, как красиво! А умно-то как, просто слов нет!.. Тори, посмотри вон туда… Нет, ты посмотри! Там луна висит, причём довольно низко. Почему бы ещё и её не грохнуть? А? А то на этом берегу, пожалуй, не всё ещё раздолбала. Грубо работаешь, Тори! Не точно, без изюминки. Подумаешь — гроза и землетрясение! Мелковато… А цунами — слабо? А плотину взорвать? Мало ли, вдруг не все догадались, что наша детка капризничать изволит, и что держать себя в руках эта детка…
Договорить он не успевает — с тихим жалобным стоном падает огромная люстра — бронзовые шары и полусферы на длинных цепочках и коромыслах, масса зеркальных ассиметричных подвесок. Конти вскидывает голову, но уклониться не успевает — один из шаров обрушивается прямо на камеру. Темнота, гулкий удар (как в колокол) и медленно затухающий отголосок. Потом темнота немного светлеет, но изображение не появляется. Голос Конти, гораздо менее уверенный, слабый, словно после наркоза. Он говорит, чуть запинаясь:
— Как бы ни было плохо… Никогда! Понимаешь? Никогда… Это некрасиво. Плохо мне — значит, пусть всем плохо будет, так, что ли? Подло ведь… Подло… Нельзя так. Ты видела хоть раз, чтобы я или кто-либо из моих друзей так срывал своё горе на окружающих?..
Внезапно появляется изображение — руки Воображалы снимают с камеры влажную салфетку, до этого закрывавшую обзор. Воображала идёт к столу, выжимает салфетку в стоящую на нём большую супницу. Рядом — пластмассовое ведёрко с колотым льдом. Воображала берёт несколько кубиков, заворачивает их в салфетку и возвращается к Конти. Мельком — раскрытое окно, за ним — солнечный день, о недавних безобразиях напоминает лишь яркая сочная зелень за окном и груды мусора на полу в гостиной.
Конти полулежит на диване. Левая сторона его лица припухла и потемнела, он продолжает говорить, следя за Воображалой правым глазом:
— Я хоть раз навоображал каких гадостей ни в чём не повинному человеку? Ты видела хоть раз, чтобы кто-нибудь из моих знакомых устроил вот такой погром? И тебе не стыдно?..
Воображала кладёт салфетку со льдом ему на лицо. Смотрит вокруг. Улыбка у неё виноватая. Конти продолжает говорить:
— Ты видела хоть раз, чтобы хоть кто-нибудь…
Резкий звук лопнувшей струны. Воображала вздрагивает, оборачивается. Конти повторяет с той же интонацией:
— Ты видела хоть раз, чтобы хоть кто-нибудь…
Словно пластинка с трещиной. Губы его смыкаются на миг, а потом снова:
— Ты видела хоть раз…
смена кадра
Автор публикации
