Сэмми… Сэмми… Сэм…
Секунду он смотрел на охотника, не понимая… застыв, не дыша – воздух… какой… горячий…
А потом прошлое хлынуло лавиной, цветной жаркой рекой, сметая возведенные в сознании барьеры…
…над ним что-то переливается, яркое… красивое.
— Пап, смотри, он уже ловит ручками! Эх, мелкий…
…веснушки на носу Дина – как крошки солнца, он влез с ногами на стул и, плотно сжав губы, старательно разрисовывает бумагу. Бумага прозрачная, и когда Дин вешает ее перед лампой, по стенкам комнаты разлетаются бабочки-тени…
— Спи, Сэмми. Вот тебе бабочки. Других зимой нету! Ох… хорошо, завтра сделаю! Из бумаги… Спи, а?
— Завтра?
— Вот липучка. Обещаю.
Он засыпает, успокоенный. Дин обещал – значит, будут бабочки. Старший брат…
…Дин смотрит, приоткрыв рот…
— Чего?!
— Пожалуйста…. – шепчет он, и правда готовый расплакаться… Дин возводит взгляд к потолку, весь – как картинка «господи, ну что я тебе сделал?!». Потом оглядывается на дверь, и со вздохом забирает у него пистолет.
— Ладно, идет.
Он забирается под кровать Сэма, сердито требует подушку, и безмерно счастливый братишка поспешно пихает туда и подушку, и одеяло, и свою припрятанную от обеда конфету. Только б Дин и правда поохотился на чудовище.
После сердитого ворчанья конфета вылетает обратно и ехидный голос Дина обещает, что так легко мелкий не отделается: завтра он все-таки съест невкусный, но страшно полезный шпинат! Вот тогда и поймет, что чудовищ в шкафу не бывает…
… Папы нет, папы опять нет, а за окном громыхает так, что мокрые деревья царапаются в стекло, словно собираются разбить стенку и влезть в крохотную комнатку… Сэм помнит, что должен быть храбрым, он обещал… но папа ведь тоже обещал! И ушел…
Он спускает ноги с кровати, быстро-быстро пробегает по холодному полу и влезает на другую постель. Главное, чтоб Дин не заметил…
— Сэмми? Ты что? Эй…
— А… а у меня подушка мокрая! Дождь намочил. Дин… а?
Дин бурчит что-то неразборчивое, но отодвигается, и обрадованный Сэм поспешно лезет в ласковое тепло…
— Дин…
— М-м-м?
— Сказку не расскажешь?
— Мелкий, обалдел? Я спать хочу!
— Дииииин…
— Мммм… — бормочет Дин, — Ох, ладно. Жило-было… привидение…
— Дин!
— А-а… Ну ладно… Жила-была эта… Красная бейсболка…
Эй! Красная шапочка же!… Сэм хочет поправить, но братик теплый, как батарейка, и уютный, как плюшевый мишка… и глаза закрываются сами собой…
…- Нет, Сэмми, не так! Отступаешь влево, потом пропускаешь руку вот так, а этой бей! Давай! Нет, пальцы в кулак, резче…
— Не хочу!
— Что?
— Бить, — Сэм, надув губы, смотрит в пол, — Тебя. Драться. Не хочу!
Дин, кажется, хочет сказать что-то сердитое, но вместо этого только шагает ближе и легонько щелкает по носу.
— Кто сказал – меня? Мы только тренируемся на мне, а по носу ты ему врежешь сам. Ну… Сэмми…
… Сэмми… Сэмми… Сэмми…
Меняются комнаты, мелькают лица и улицы… сад, подготовительный класс… классы… но рядом всегда он… Дин. Старший… брат… Диин!
В ушах стучало и шумело, во рту почему-то было очень горько… М-м-м…
— Сэмми, очнись! Малыш, братишка, Сэм! Сэмми…
Что… такое?
Дурнота постепенно отступила. Сэм осознал, что лежит в чьих-то руках… Прикосновение? Нет! Он на автомате рывком отдернулся прочь, попытался отдернуться, удержали…. и резко открыл глаза.
Он лежал на полу.
А охотник… Дин…. Пленный…. Дин…. держал его за плечи.
— Сэмми…
Юноша хватанул губами воздух, потрясенно вглядываясь в это лицо… Зеленые глаза и веснушки на носу, проступавшие, когда Дин волновался… Дин. Брат. Его брат…
— Сэмми… Что? Ты в порядке? Сэмми… – его прижимали, зажимая в захват… нет-нет… обнимали… Обнимали… Дин…
Сэм с усилием шевельнул невозможно тяжелыми губами.
— Дин?
Руки стиснулись еще сильней, и зеленые, сумасшедше счастливые глаза заблестели такой радостью!
— Сэм… братишка. Все будет хорошо, все теперь будет хорошо, Сэм…
Хорошо… Странно как. Легко и тепло. Так… правильно.
Все правильно, так должно быть. Это же Дин, – подумал восьмилетний Сэмми, все это время спавший в каком-то укромном уголке сознания. Он меня любит и защищает, он мой брат. Закрыть бы глаза, обнять и прижаться, и чтоб все стало хорошо, чтобы Дин снова рассказал ему сказку, переврав все слова и выбросив из «Трех поросят» сценку, где маленьких розовых свинок съел волк… Дрожащая рука взъерошила ему волосы .
— Сэмми? Сэм?
Сэму захотелось заплакать. Он уткнулся лицом в плечо брата, заталкивая куда-то рвущиеся из горла всхлипы. Дин… Ох, Дин!
Брякнули цепи.
Сэм невольно вздрогнул, когда его шею зацепило холодным железом. Вздрогнул, замер, тело напряглось, почуяв опасность раньше затуманенного сознания. Цепи. Страх. Боль. Человек. Это слово оказалось ключевым.
Проснулся Тирекс. Тирекс из волчат, сын Азазеля, воин города Прайд. Ему тоже было семь лет, но он не умел жить и любить – только выживать.
Тирекс сын Азазеля…
— Сэмми?
Тирекс инстинктивно дернулся – человек не должен прикасаться к нему без разрешения. Нет, он же… он же Дин. Мой брат! Человек…
Брат. Мой… из прошлого…
Холодным дождем, злым ледяным душем его окатило осознание того, что произошло. Он вспомнил.
А это ЗАПРЕЩЕНО.
Все.
От страха, острого, на грани обморока, Сэм резко вырвался. Его трясло – холодно, как холодно…
— Сэмми?
— Не зови меня так! Я Тир! Тирекс. Ясно? – он заметил, что стоит на коленях, как и охотник, и торопливо вскочил. – Не смей звать меня так! Не смей, человек!
— Дин! Я Дин, Сэмми, — охотнику, казалось, было плевать на то, что он стоит на коленях, он смотрел только на Тира, и от этого было еще хуже, больней. Там, где-то внутри, в груди, где сердце, что-то билось сумасшедшей птицей, рвалось на свет, стучало, болело…- Дин. Ты ведь меня вспомнил?…
— Заткнись!
— Как бы не так! Сэмми, очнись! Черт, ты мой брат, ну вспомни, пожалуйста, Сэмми… Ты мой брат! Ты человек, ты слышишь?
— Я не брат человеку!… – рука пошла в замах сама, на автомате – дать пощечину, сбить на пол, чтоб замолчал, чтоб заткнулся, чтоб молчал-молчал-молчал-молча-а-а-ал!!!!
Он не уклонился – даже не попытался.
Только зрачки дрогнули.
«Сэмми…» — отдалось в сознании…
Рука замерла.
Мгновение… еще… еще. Зеленые глаза на белом лице…
«Сэмми…»
Рука опустилась.
Медленно, как во сне, Сэм отступил… наткнулся бедром на стол… не сводя взгляда с пленного… брата… Дина.
И опустился на пол. Спрятал лицо в ладонях…
Я не могу.
Будь оно все проклято.
Я не могу. Все.
Может, охотник и говорил что-то, наверняка говорил, он же такой, но Сэм ничего не слышал. Он сжался в комок, зажимая лицо, до крови кусая губы, глуша боль другой болью, а в голове творилось такое…
Так наверное, встречаются кометы – две громады сталкиваются с громадной скоростью. Крушат, ломают, взрываются… И остается… А что остается? Осколки. Ранящие осколки…
… – Я Сэм! Сэм… Винчестер, Моя фамилия Винчестер…
Хлесткий удар, невидимый, но тяжелый, от которого пол взлетает к глазам, и дышать становится невозможно…
— У тебя нет имени, малыш.
— Есть… Я… Сэм…
— У тебя нет имени. Повтори!
… – Пей!
— Воды… можно?… Пожалуйста…
— Пей это – и получишь воду. Потом.
Жарко, как жарко… сухо… в «морилке», как называют наставники, их осталось только шестеро… глотать почти невозможно… Пить…
— Пей.
Горько, очень… очень горько. Темно…
…- Первый, кто упадет, будет отбракован. Второй останется. Третий получит имя. Давайте, звереныши.
Он меньше обоих соперников, меньше, и у него почти шансов, и первый бьет сразу и наотмашь, чтоб сбить наверняка.
И тело включается само. Отступить в сторону, пропустить руку над собой, вот так, а под вторую… со всей силы… н-н-на!
— Твое имя – Тирекс. Повтори.
Он смотрит на руки Наставника. На выставку инструментов на стене. Это последний выбор. Другого не будет.
— Я Тирекс, Наставник.