16 ОКТЯБРЯ *
Когда вчера сорока улетела, примчался холодный северный ветер, предупредил, что сегодня он не один, следом идет снегопад. А мне что? Мне что снег, что зной – все едино. Мне ни холодно, ни жарко. Хотя северного ветра я боюсь больше. Недружелюбный он какой-то. Порвет, моргнуть не успеешь (все предложение зачеркнуто). Однажды так разошелся, что от меня только шест и остался.
Ветер, конечно, потом долго извинялся, обещал проводить до Инопланетянки. За это можно простить.
С тех пор северный ветер стал учить меня ходить. Не сразу конечно. Ветер – это все-таки стихия настроения. Когда ему хорошо, он может и приласкать, поддержать. Мне, как паруснику в океане, обязательно попутный ветер нужен. Наполнит меня так, что пузырятся на мне рубаха и штаны. В этот момент я становлюсь похож на человека.
Однажды прицепился к старушке, чтобы проводить до дома с зеленой крышей. Рядом лечу, ногами (зачеркнуто) штанинами земли не касаюсь. Старушка ноль внимания, идет рядом и все рассказывает про семью, сыновей. Щас, думаю, увидит мой горшок вместо головы, поднимет крик на всю округу. Жду, жду. А она соловьем заливается. На прощание за уши меня притянула, в дно горшка чмокнула. Ты, говорит, на моего старшего сына похож. Веселая такая была старушка. Померла прошлым летом. Так и не сходил к ней в гости, а так звала, так звала.
Очень люблю ходить в гости к Инопланетянке. Живет она от меня по левую сторону, к ней хожу с летним теплым ветром. К Рыболову – с попутным зимним. Ни разу не был у Гитариста – к нему не было попутного ветра. Гитарист живет у меня за спиной, я его практически не вижу, но очень хорошо слышу. Так душевно поет его гитара. Что-то последнее время он притих. Не заболел ли? С этим конкурсом совсем о нем забыл.
— Ветер, а ветер, поверни голову, давно Гитариста не слышно… Не так быстро, ты мне голову оторвешь, закружил совсем… хватит! Хватит!
Противный ветер!
Нечего извиняться, думать надо, прежде чем силу свою использовать.
***
17 октября *
Наутро соловей заболел. Он так долго уговаривал Гитариста спеть дуэтом в лесу на поляне, что потерял голос.
Гитарист отказался, а соловей лежал на соломе и маялся от высокой температуры. Мышь вызвалась ухаживать за больным. Делала она это очень просто: прикладывала лапу к голове соловья и трагично говорила «горячая» или «очень горячая». Теперь соловей лежал в моей голове и все время молчал. Его молчание было самым тягостным в моей жизни. Всегда энергичный, веселый соловей теперь пугал тишиной. Хотя, чего я так расстроился, как правило, соловьи не поют осенью. Да, но это другие не поют, а наш поет, еще как поет: сорок ритмо-темпов.
Чтобы соловью стало тепло в моей голове, я стал ловить каждый лучик солнца.
— Хватит крутить башкой! — вдруг возмутилась мышь.
— Я ж против сквозняков, чтоб тепло было,— стал я оправдываться.
— Не надо. — Мышь держалась за края скола и пыталась удержать равновесие. Выглядела она в этот момент серее серого. — У меня… ик(это она икнула) от твоей заботы закипает к тебе глубокая и непримиримая ненависть.
«Глубокая и непримиримая ненависть», — записал я. Как красиво сказала, обязательно где-нибудь использую. Придумал. «Лиса смотрела на меня, и в ее глазах закипала глубокая непримиримая ненависть». Нет. Лучше так. «Лиса смотрела на меня с глубокой непримиримой ненавистью».
— Мышь, как лучше?— постучал я по своей голове.
— Ну, пожалуйста… — где-то внутри горшка одновременно застонали мышь и соловей.
Я стал ловить опадающие листья. Потом стал обрывать бутоны засохших роз, остатки перезрелой смородины. Я искал все, что могло помочь соловью справиться с болезнью.
Мышке почему-то моя затея не понравилась.
— Василий, я тебя умоляю. Уймись. У нас от твоей заботы дом вверх дном стоит. А я, ик… — мышь, зажав рот лапами, пропала в сколе горшка.
Пришлось на время отложить заботы о соловье, тем более прилетела сорока и попросила заполнить анкеты за всех.
— Пожалуйста, займись. Любая подойдет, – и вручила мне шесть бланков. Один разрешила испортить.
— Это как? — спросил я у сороки, но она мне не ответила, потому что уже улетела.
— Как хочешь, — ответил я за сороку и стал думать.
***
ИНОПЛАНЕТЯНКА
Свою анкету я давно заполнил, теперь пойду к Инопланетянке. В сотый раз благоговейно послушаю про звездное небо. Так интересно рассказывает, будто реально там жила. Говорит, что на той далёкой планете у нее осталась семья: муж и пятеро детей. Верит, что они обязательно ее найдут. В этот момент она становится особенно красивой: платье из фольги мелодично шуршит, переливается серебром. Иногда, даже если луна уходит за тучи, вокруг платья начинают мерцать фиолетовые круги, словно передают сигналы.
Вороны это мерцание не переносят. Уносятся от него далеко и надолго. Еще они боятся, когда Инопланетянка высоким воротником платья задевает свою ведерную голову.
У-у-у… так противно.
Мне-то еще ничего, но вороны орут (зачеркнуто) каркают так, словно сходят с ума. Носятся по округе черным крикливым туманом. А Инопланетянка, словно добавляя страха, размахивает флажком с длинными лентами из жесткой фольги. Немного красиво и немного страшно.
Потом вороны привыкли, перестали бояться. Специально устраивали соревнования – садились на флаг, когда она им размахивала. Выигрывала та, которая дольше продержится.
Я поймал ветер, тронулся в путь.
— Ты куда? — выглянула мышь.
— Сорока просила сходить к Инопланетянке.
— Давай я сбегаю.
— Я сам.
Мышь вздохнула.
— Василий, ты уж поаккуратнее в дороге.
Поаккуратнее не получилось. Прошел (пролетел) мимо Инопланетянки. С трудом вернулся.
— Василий, я больше никогда не увижу свою семью? — обычным вопросом встретила она меня.
Как мог успокоил, попросил заполнить анкету.
— Василий, а ты любишь звезды?
— Ну дак, кто ж их не любит? — прислонился я к яблоне.
«Мямля, я и есть мямля».
«Скажи ей, что жить без нее не можешь».
Пока я размышлял, тени стали длиннее, солнце перекрасилось в луну.
Когда небо взглянуло на землю звездными глазами, Инопланетянка замахала флажком.
— Смотри, смотри, — показала она на звезды. — Видишь, как она прекрасна?
Я смотрел на звезды и гадал, какая именно из них прекрасна. Может, слева, может, справа? По сути, мне без разницы какая, я согласен на любую, лишь бы стоять рядом со своей звездой…
***
18 ОКТЯБРЯ *
— Мы на тебя обиделись, — заявили утром мышь и соловей.
— Это почему? — удивился я.
— Потому что ты нас обидел.
— Чем? Мы всю ночь с Инопланетянкой смотрели на звезды.
— А мы больные и голодные всю ночь просидели у тебя на плече.
— Извините, — понял я свою ошибку. Чтобы видеть звезды, мне пришлось задрать голову, понятно, что это очень неудобно для ее жителей.
— Вот анкета Рыболова, — сказала мышь. — Сама с утра подсуетилась.
Да, анкета Рыболова у меня, но толку от нее мало. Ничего не прочитать. Каракули, каракули, каракули. Я попросил Рыболова прояснить хоть слово, а он обиделся, обозвал меня золотохвостым лососем и принялся так усердно махать удочкой, что чуть не сорвал мне нос. Представляете, я без носа. И так не Ален Делон. Вот пришел бы на конкурс красоты пугал, а носа нет. Смех, да и только.
Про золотохвостого лосося не понял: надо обижаться или нет?
Рыболов этим золотохвостым бредил – мечтал поймать. А все из-за книги про Рыболова, которую он однажды прочитал:
«Стоит Рыболов на берегу. Слышно как вода с грохотом прочь уносится. Удочку закинул, и только крючок воды коснулся, как вода перед ним сформировалась в прекрасный водный дворец. Увидел он на троне золотохвостого лосося, а вокруг рыбы, рыбы. Снуют туда-сюда, суетятся».
Честно говоря, я обычно засыпаю от этого бесконечного пересказа Рыболова. Еще он любит рассказывать про свои сны. Вот уж тоска смертная. Каждый день то он рыб ловит, то рыбы ловят его. Мне кажется, Рыболов сам придумывает свои сны. Хотя один сон мне особенно нравится, про червяка Червядрема. Ух, захватывающая история. Этот червяк даже спас Рыболова. Такое ощущение, что это было на самом деле. Надо при случае записать. Про свой глиняный горшок тоже надо записать, давно собирался.
Извините, отвлекся немного от анкеты Рыболова.
Вот так она выглядит:
ФИО: Волнистая линия переходящая в пунктир с загибами и загогулинами.
Дата рождения: Каракуля, как горная гряда.
Семья: Прочерк, точка, тире, многоточие.
Место работы: Нарисована удочка с солнцем на крючке. А потом кардиограмма жизни: взлеты, падения…
Сороке отдам, пусть сама разбирается.