Он парил в невесомости. Приятная, с привкусом тошноты, неопределенность. Опоры под ногами нет, руки бесполезны, тело как мыльный пузырь. Можно двигаться, но куда? Отыскать на ощупь скобу, петлю и закрепить ее на лодыжке? Мартин не знал. Невесомость возникла как аналогия, как наиболее яркий описательный образ, но лишь усугубила его растерянность. Когда на станции у Бетельгейзе отказал гравигенератор, он испытал то же самое: паническую растерянность, а вместе с ней приятную, с привкусом тошноты, неопределенность.
На этот раз опоры он не лишился. Он мог двигаться, перемещаться в любом направлении, которое выбрал, мог касаться предметов, мог задействовать имплантаты, мог выбрать спящий режим, а то и вовсе запустить гибернацию. Он мог даже принять решение. Мог отказать или согласиться. Он больше не был заложником пространства, он был с ним на равных. И все же… Гравигенератор все еще подмигивал аварийными лампами. От неосторожного движения его уносило вверх, швыряло, разворачивало, тянуло… Хрупкая преграда разваливалась, он оказывался по ту сторону, в пустоте. Не задыхался и не умирал. Барахтался и парил. Искал опору. Выступ, трещину. Он должен был за что-то ухватиться, чтобы остановить это вращение и начать все заново. Но опоры не было. Не было исходных данных, обыкновенной единицы, к которой он мог бы приписать ноль, чтобы переложить вселенную в знакомом двоичном исчислении.
С чего начать? Хозяйка? Она… она неправильная. Она все делает не так. Нарушает и опровергает все вероятности. Нет, он не может начать с нее. Как он привяжет к единице ее ответ? Душевное спокойствие! Что это? Он не понимает. А родители? Зачем он понадобился родителям? Тоже для спокойствия? Ответа не нашел и вновь оказался в невесомости. Поднявшись к себе, Мартин вытащил из-под подушки планшет и кликнул по голографии. Его родители. Темноволосая женщина с фиолетовыми глазами и седой высокий мужчина. Эти люди вызвали его к жизни. Зачем? Тогда, в свои «человеческие» 345 дней Мартин не задавал им вопросов. Происходящее казалось естественным, а подобные вопросы — неуместными. Тогда все было правильным, гармоничным. Вот родители, он их сын, они его любят. Так заведено… у людей. Он в это верил, не сомневался. Пока был… человеком. А потом… потом он стал киборгом. Киборги не умеют любить. И люди их тоже не любят. Киборгов используют. Их создали, чтобы использовать как средство. Друг друга люди тоже используют. Но исподволь, прибегая к хитростям и уловкам. Чтобы тот, кого используют, не заподозрил, что является всего лишь орудием. Мартин сделал это открытие на свой 1431-й день пребывания в лаборатории. Люди играют в «хозяев» и «киборгов». Часто меняются местами, легко переходят из одной роли в другую, иногда совмещают их обе. Люди потому и создали киборгов, что не хотели затруднять себя этой игрой; предпочитали отдавать приказы, не прибегая к хитрости. Так проще и, в какой-то мере, честнее. Но если киборг — это всегда средство для достижения цели, то какова была цель его родителей? Та же самая, что у хозяйки?
Он не решился просить у нее разъяснений. Боялся рассердить. Он и так делает ошибку за ошибкой. Все расчеты неверны. Поиски ответов безрезультатны. В первую же ночь в доме на Геральдике, дождавшись, когда дыхание хозяйки станет размеренно-сонным, Мартин спустился вниз и просканировал все помещения, куда мог проникнуть. Не нашел ничего, что напоминало бы тайную лабораторию. В ангаре, где стоял флайер со странным логотипом, слабо фонила плазменная винтовка, запертая в оружейный сейф. Там хранилось и другое оружие, но он не смог определить ни его мощности, ни назначения. Хозяйка держит в доме оружие. Следовательно, кого-то опасается. Его? Неуправляемого киборга? Тогда почему не задействованы видеокамеры? Правда, за гостем наблюдает искин, время от времени проступая неясным силуэтом то на пластике, то на стекле, но искина Мартин не опасался. Пусть наблюдает. Запрета на прогулки не было. Хозяйка не указала допустимые пределы пространства и времени. Возможно, она сделает это утром, когда искин донесет о ночной прогулке.
Но хозяйка границ так и не установила. И о прогулке не упомянула. Она вела себя так же беспечно, как и накануне. Кормила его отваром и ставила капельницы. Будто не подозревала, что он ждал. Ждал, когда она осуществит свое право владелицы, право хозяйки, бога…
Реализация хозяйской воли может принимать самые причудливые формы. Например, она может устроить охоту, вооружив компаньонов лазерными ружьями малой мощности, чтобы не нанести киборгу сразу заметного ущерба и не лишить себя продолжительного удовольствия. Здесь, на планете, с ее природным разнообразием, оврагами, пустошами, реками, водопадами, вариантов для затяжной травли гораздо больше, чем под куполом на планетоиде. Там у Мартина было всего несколько галерей и три лестничных пролета. Его довольно быстро загнали в угол и расстреляли почти в упор. А здесь это может затянуться на несколько дней. Его будут гнать по пересеченной местности, небрежно целясь с бреющих флайеров или перерезая путь на скоростных скутерах. Он будет бежать из последних сил, уворачиваться от выстрелов, срываться с обрывов, падать в холодную воду, лезть, срывая ногти, по отвесной стене, а потом, когда энергия кончится, имплантаты откажут, лежать, задыхаясь, на земле, ожидая последнего выстрела, который скинет его в гибернацию. Сразу после первой забавы его не убьют. Хозяйка слишком много за него заплатила. Он редкий экземпляр. Его поберегут, позволят восстановиться, чтобы затеять что-то особенное. И как оно будет выглядеть, это особенное, он не хотел представлять. Если бы хозяйка на второй день загнала бы его в стенд, честное слово, он вздохнул бы с облегчением.
На следующую ночь он возобновил поиски. Вновь обошел все комнаты, исключая хозяйскую, и вновь ничего не нашел. Испытав скорее разочарование, чем радость, Мартин устроился посреди обширного нижнего помещения прямо на полу и принялся изучать мир за прозрачной стеной. Там двигались тени, в асимметричные узоры сползались лунные пятна. У Геральдики было два естественных спутника. Один массивный, правильной сферической формы, плывущий по ночному небу огромным, серебристым, в крапинах, шаром. И второй, размером поменьше, какой-то помятый, красно-бурого цвета. Весь в разломах, как в шрамах. На рассвете этот неудавшийся «младший брат» наливался зловещим багровым цветом, напоминая воспалившийся от бессонницы глаз. Этот «глаз» возвращал образ тусклой красной звезды в созвездии Лебедя. Мартин ежился, замечая красноватый отблеск, и вновь начинал оглядываться. Готовиться… Не может быть, чтобы эта тишина было просто тишиной! И забота хозяйки не может быть просто заботой. Эта забота скрывает некую цель. Особое изощренное испытание. Редкий многоуровневый эксперимент, разгадать который его опыта пока не хватает.
О людях он знает мало, но даже этого знания достаточно, чтобы уяснить движущую ими потребность. Люди жаждут унижения себе подобных. Эта потребность не оставляет даже самых успешных. Напротив, чем выше человек взбирается по социальной лестнице, чем больше власти приобретает, тем изощренней его забавы. Власть распаляет аппетит. Мартин подумал, что его хозяйка тоже богата и успешна. Следовательно, и потребность свою она будет удовлетворять изысканно, изощренно, как пресытившийся гурман. Потому что все прочие виды удовольствий она уже испытала. А значит, будет больно… Очень больно. Боль будет не только физическая, проходящая по рецепторам. Боль будет сердечная. Боль от унижения и предательства…
В конце концов, измаявшись в этой неизвестности, истерзав себя страхами, Мартин попытался сыграть на опережение и напугать хозяйку. Чтобы она, лишившись своей самоуверенной беспечности, искривив рот, заорала: «Умри, тварь!» И он бы умер, заполучив свою трехминутную смерть. Так все поступали, все хозяева. Он знал, как поступают с бракованными киборгами. Люди их боятся. Машина обретает собственную волю, машина, прежде исполнявшая самые нелепые и безумные приказы. Мартин очень рассчитывал на этот иррациональный человеческий страх. В доме никого нет, хозяйка — физически хрупкий ХХ-объект. Она должна испугаться.
Но она не испугалась. И не заорала. Даже когда треснула кость. Нет, она, конечно, испугалась. Система зафиксировала выброс адреналина. Но приказа так и не последовало. А потом уже испугался он. Потому что напал на свою хозяйку. Он сломал не только руку, он сломал все устоявшиеся, наработанные за прежние годы схемы и модели привычной вселенной. Сделал так, что эта вселенная теперь неумолимо, мучительно коллапсировала. Хозяйка должна была его наказать, но вместо наказания она вручила ему планшет с голографиями родителей, с материалами расследования их смерти. Отключила старый изношенный гравигенератор.
С тех пор этот генератор так и бездействует. Состояние парения, воздушной легкости начинало Мартину нравиться.
В ту же ночь, после их разговора о душевном спокойствии, Мартин впервые услышал дождь. Сначала на крышу дома, на верхушки деревьев всей атмосферной тяжестью обрушился ветер. Воздушные слои сместились неожиданно, как подземные пласты при тектоническом разломе, и произошло воздухотрясение. Сорвавшись с пика высокого давления ветер погнал вереницу туч, обремененных влагой, и в тугие древесные листья, в окна, в черепичную мозаику ударил дождь.
Мартин резко сел на своей кушетке, запустив ночное зрение и боевой режим. Нападение? Обстрел? Бомбардировка? В крышу над головой били струи воды. Что это? Планетарная катастрофа? Но домовой искин сонно молчал. Ни сирены, ни аварийного освещения. Мартин выскользнул из комнаты и подкрался к спальне хозяйки. Пришлось воспользоваться прослушкой. Она спала! Спала!
Мартин спустился вниз. Вода лилась с неба. И тут Мартин понял. Он знал механизм этого природного явления, но никогда его не видел. Дождь! Это всего лишь дождь. Избыток атмосферной влаги. Вода испаряется с поверхности планеты, конденсируется в верхних слоях атмосферы, а затем возвращается в виде осадков. Все очень просто. Самое обыденное явление для кислородных планет. Дождь… Мартин устроился на полу посреди «гостиной», как именовала эту часть помещения хозяйка, поджав под себя одну ногу. Если бы у него было больше опыта в общении с людьми, он бы знал, что так делают дети. Он завороженно глядел в бушующее, клокочущее нутро внешнего мира, изучая одно из его бесчисленных проявлений. Так увлекся, что не сразу распознал человеческие шаги. Хозяйка спускалась по лестнице. Правильному киборгу полагалось встать, но он только обернулся. Хозяйке не нравилась демонстрация его подчиненности. Она куталась в безразмерное шерстяное покрывало, тянувшееся за ней, как хвост. Подошла и села рядом.
— Тебя дождь разбудил?
— Да, — ответил Мартин.
— Раньше не видел?
Он покачал головой.
— Скоро осень, — сказала хозяйка. — Дожди будут каждый день. А потом выпадет снег. Знаешь, что такое снег?
— Знаю. Это кристаллики льда.
— Зима — суровое время на Геральдике. Дом заметает почти до самой крыши. На сотни миль вокруг белая пустыня. В октябре я обычно покидаю планету и возвращаюсь только весной. Но если ты захочешь, мы можем остаться. Захочешь увидеть зиму, — добавила она.
Мартин вновь почувствовал пустоту и невесомость. Поверить? Усомниться? А если все, чего он боится, случится зимой? Новые условия выживания, новый тест. Он молчал.
— Хочешь чаю? — спросила вдруг хозяйка. — Горячего. Сладкого.
Мартин сразу вспомнил, что замерз. Он спустился вниз в том, в чем спал, в футболке и боксерах. Мог бы поднять температуру тела, но энергозапас едва превышал 40%. Еще и на бессмысленный боевой режим потратился… Когда уже он сможет пополнять энергию, не ограничивая себя количеством ложек! Хозяйка стянула покрывало и набросила его Мартину на плечи.
— Я сейчас, — сказала она, направляясь в сторону кухни.
Дождь все так же заливал прозрачные стены. Ветер налетал с жалобным стоном, униженно отползал и снова бился в огромные окна бесформенным промокшим телом. Хозяйка вернулась с двумя кружками. Одну протянула Мартину.
— Держи. Я положила шесть кусочков сахара. Хватит?
Мартин взял кружку обеими руками. Она была горячей. И пальцы сразу согрелись. Он сделал глоток и зажмурился. Чай был удивительно вкусным. И сладким. Согрелись не только пальцы. Согрелось где-то внутри. В сердце.
— Ну что? — спросила хозяйка. — Понял теперь? Вот это оно и есть. Душевное спокойствие.
Зря про охотников анекдоты ходят. Правда, зря. Склад, конечно, был заперт, но против охотников это не сработало. Замок сдался Дину без сопротивления и тот еле удержался от восторженного свиста, обозрев бесконечные полки, уходящие во тьму…
— Сэмми, похоже, нас навестил Санта-Клаус… Где тут батарейки?
Телефоны и вообще приборы связи хранились почему-то в разобранном виде – защита от любопытства, что ли?
Так что Сэм немедленно, с места не сходя, получил урок на тему «Как собрать телефон за шесть минут и заставить его работать».
— Эй, Эш… – пауза, и Дин быстро отодвигает свежесобранный телефон от уха, — Да тише, слушай, хватит! Да я это, я… нет… ты можешь выслушать меня или нет? Харвелл на месте? А кто? Ладно. Эш, срочно собирай всех, кто свободен или не очень занят и дуйте сюда. Прайд. Да, нашел. Сейчас не время, Эш, потом расскажу! Не знаю я координаты! Возьми пеленг. Определил? Все, жду. Да, Эш! Только снотворные пули!
Дин решительно положил разрывающийся от вопросов телефончик на стол и подмигнул юноше:
— Ну что, братишка? Кавалерия уже скачет на выручку. А нам пора малость поработать…
Полчаса каторжного труда – и вокруг обитаемой части Прайда лег неровный круг соли.
— Теперь им не войти? – Сэму очень хотелось протянуть руку и поддержать охотника, который еле держался на ногах и дышал, как рыба без воды… но он не решился, не зная, как Дин это воспримет.
— И не выйти… – Дин на миг прислонился к стене и прикрыл глаза… – Та тварь… которая ваш Наставник… мы еще с ним не договорили!
Зеленые глаза сверкнули остро и зло. И казалось, злость придала ему сил – он отлепился от стены и выпрямился.
— А ты правда забудешь? – вырвалось у Сэма. Спустя секунду он готов был себе язык откусить… ну зачем спросил?! Ведь ясно же… Кто такое забудет…
Дин вздохнул… и неожиданно юноша ощутил, как на его плечо легла горячая рука.
— Сэм… Я хотел отложить разговор. Мы ж еще не выбрались. Но ты прав – лучше разобраться сразу. Так вот — нет… я не забуду. Как ты тогда… остановился. Остановился, понимаешь? Остался… человеком. Я… рад, что ты мой брат.
В горле подозрительно зацарапалось…
— Дин…
— Все в норме, Сэм. Правда. Ну что, поработаем?
Еще один домик.
— Кто здесь?
— Крыса и Акула.
— Девочки? – брови Дина взлетели вверх, — Ну наконец-то, а то я уже себя извращенцем чувствую…
— Кем?
— Да ладно! Ну и бардак… Ты левую, я правую?
Затаить дыхание. Проскользнуть в сонную тишину. Двинуться вперед. Приготовить заряд снотворного… Пять… четыре… один!
Навалиться на сонное несопротивляющееся тело, задушить вскрик пропитанной эфиром тряпкой… так… Теперь укол.
Все.
Спи, Акула. До утра.
И не мешай.
Дин выскользнул из-за перегородки.
— Порядок?
Сэм кивнул, и Дин летуче улыбнулся:
— Мы с тобой просто песочные человечки! Надеюсь, детке приснится мороженое и косметика.
«Крысе? Скорей, дубинка и электрошокер,» — скептически подумал юноша, но возражать не стал. Не до того. Еще 8 домиков… А Дин еле держится на ногах.
Соберись…
Еще один домик позади… Еще. Дин больше не пытается шутить, он по-прежнему двигается мягко и быстро, но в неловком движении руки, в закрытых на миг глазах, в ссутуленных плечах чувствовалась огромная усталость. Слишком мало сил осталось после этой недели…
— Дин, стимулятор хочешь?
— Что?
— Ну такое лекарство… от него сильней становишься. Там…
— Тс! – охотник вдруг дернул Сэма к стене, нажал на плечо, вынуждая пригнуться…
Что такое? О! Спустя миг Сэм услышал то, что насторожило брата – за ближайшей дверью явно не спали. И голосов явно было больше чем два.
Дин мгновенно подобрался, торопливо вскинул руку, призывая к молчанию – почти коснувшись лица.
— Похоже, тут по ночам не все спят… – почти беззвучно выдохнул он… – Развлекаются?
— Новых пленных не привозили… – шевельнул губами Сэм. – Но тут живет Динго… Помнишь? С ним что-то странное творится в последнее время…
Зеленые глаза хищно сверкнули:
— А… парень с горящими штанами?… Есть о чем поговорить!
— Штанами?
Но Дин уже приник к стеклу, высматривая обстановку в комнате.
— Кажется, ваша черная гадость действует не на всех… – прошептал он после паузы… — Можно было догадаться… Приятная новость…
— А что там?
— Сюрприз для Наставника! – съехидничал старший братец, — И этих сюрпризов там четверо… Ну, братишка, придется обломать им весь кайф?
— Надо сначала остальных отключить… – пришла в голову Сэма мудрая мысль. Вторая тоже была неплохой — Дину надо отдохнуть. — Ты посторожи, я быстро!
И он сорвался с места, не дав Дину возможности возразить.
Быстро. Тихо. Бесшумно – не проследить…
Так… осторожней…
Здесь живет Рысь, а она чуткая. Шаг… раствориться в тенях… укол. Спи, рыженькая…
Львица… Щука… дальше…
Он уже выходил из последнего домика, когда услышал ЭТО – крики и шум борьбы…
Нет!
Сэм не помнил, как оказался у домика Динго – дорога исчезла из памяти, ее просто не стало. Просто белый дом с щелястыми стенами вдруг оказался рядом. И пляска теней на песке. И голоса!
— Хватай!
— Ах ты сволочь!
— Ыыыыыыыххх… он мне меня… ууу…
— Это ж пленный Тира! Эй ты, стоять!
— Может, тебе еще и лечь? – послышался чуть задыхающийся голос, от которого у Сэма в глазах посветлело – живой… Живой! – Обойдешься, демоненок!
— Ах ты, наглая тварь!
— Н-на!
Дин успевает отшатнуться, пропуская свистнувшие над головой дротики, заслоняется чьей-то спиной… телом, которое бессильно оседает к его ногам спустя секунду… успевает, но секунда промедления — и на него наваливается Гиена…
— Попался!
— Пош-шел ты… – рывок, яростный пинок под колено – падают оба…
— Дин, держись!
На голос оборачивается черноголовый Аспид, недоуменно раскрывает рот… и получает первым! Эх, дротики кончились! Надо было взять запас у девчонок. Аспид сгибается пополам, получая сразу два удара – в живот и сцепленными руками – сверху по голове. Ну, сволочь, падай!
И тебе – получи!
Промах, промах… Э, нет, Динго, а вот это – мимо!… Не выйдет, не заловишь, и ближний бой не навяжешь! В сторону… В сторону и вниз, уходя от удара в голову… Нырок, и только волосы шевелит ветерком… Пинок! Эх, мимо…
Дин сдавленно стонет – руки третьего, Мамонта, сомкнулись у него на горле… Сволочь, не смей!
Кажется, он крикнул это вслух… потому что все замерли…
— Вот это да… – наконец проговорил Динго, — Тирекс, ты соображаешь, что делаешь?
— А вы?
— Да с ним все ясно, Динго… – Аспид заворочался на песке, с трудом подняв голову… –Вырубите его и в домик обоих – до побудки еще часа четыре. Даже лучше так – он ничего Наставнику не скажет…
Вопль!
Сэм пропустил, что сделал Дин – но Мамонт заорал, как ошпаренный, и отшвырнул пленника, точно гадюку… Тот перелетел через тело четвертого, ударился о землю и затих…
И у сдержанного расчетливого Тирекса, хладнокровного воина Азазеля напрочь сорвало крышу.
Шаг вперед, один шаг, толчок опорной ноги, резкий полуоборот – носок кроссовки врезается Динго под челюсть. Есть! Добавить по голове, чтоб не встал! Теперь Аспид! Не удерешь, сволочь, никуда не денешься! Не надо было рот открывать… Н-н-н-на! Сэм бил на поражение и ничуть в этом не раскаивался – Тирекс жаждал крови, в этом они были согласны.
Что-то сбивает наземь, проклятье… белая вспышка боли и вкус своей крови на губах… Мамонт, камнем швырнул… вот тварь… Сэм пытается встать… Встать, пока надвигающаяся туша не подмяла и не вырубила его…
— Ты… — бормочет Мамонт, надвигаясь… – Ты…
Нащупать хоть пистолет… хоть дротик Аспида…. рука не слушается почти…
— Ты… Экхххх! – на лице Мамонта тупое изумление… и в следующий миг массивное тело (не меньше трех Сэмов) рушится на песок – кажется, земля дрогнула – и затихает…
— Сэмми… – Дин! Дин, шатаясь, пытается подняться с колен… В его руках пистолет, тот, с парализующими зарядами, – Сэмми… Живой, братишка?
Дин…
И опять плохо с памятью, не помнит он, как это вышло – они как-то оказались рядом… Как? Неизвестно… Стоя на коленях среди тел, он обнимал единственного дорогого в мире человека – живого, живого, живого…
— Дин… брат…
Они не стали перетаскивать бессознательные тела в дом… просто вкатили по дозе снотворного. Дин, пошатываясь, осмотрел юнцов и пробормотал, что «на сегодня у него кончилась любовь к ближнему, а с всепрощением всегда было туговато», так что пусть пока тут полежат…
Про любовь к ближнему Сэм чего-то смутно помнил, а вот на всепрощение не был настроен совершенно. Воспитание Тира, наоборот, призывало сначала врезать еще пару раз (нееееет, скорее, пару десятков!) а прощать уже потом… Может быть.
Особенно, если он правильно догадался, что забыл тогда Динго в его домике…. У, скотина!
Возле Мамонта Дин просто опустился на песок.
— Ну и туша…
— Дин… все нормально? – Сэм присел рядом…
— Ага. Просто… дай мне минутку, ладно?
О-о… Что-то он такое помнит… про минутку… был у них такой случай… в детстве… когда-то… после школьной драки… и правда после «минутки» Дин встал… только потом пришлось вызывать «Скорую». Черт, это я виноват… Ладно, мне и исправлять. Сэм присел рядом…
Преодолевая слабое сопротивление, закатал рукав черной рубашки и прижал к руке шприц.
— Все хорошо, Дин. Это лекарство… Это стимулятор. Сейчас будет легче.
— Эй!…
— Все-все. Все… Сейчас…
Дин разжмурил левый глаз, покосился на свой локтевой сгиб и с чувством ругнулся… И неожиданно улыбнулся:
— Ненавижу уколы! Сэм, я знаю, в какой колледж тебя отдать учиться.
— Что?
— В медицинский. Будешь меня латать с полным правом! Идет?
К домику Сэма они подошли скрытно и тихо – на всякий случай.
Но там, по крайней мере, на первый взгляд, было все в порядке. Сэм заглянул в окно…
Вроде порядок. Наставник по-прежнему сидел на стуле. Вроде молчит… Хорек темной тенью застыл на кровати, сжимая в руке пистолет и не сводя мрачного взгляда с пленного демона.
Вроде порядок.
Веревки нетронуты, линии на полу и потолке целы. Все в порядке…
— Пошли…
Люк-Хорек вскинулся им навстречу… и опустил пистолет.
— Долго вы…
— А ты соскучился?
— Нет, — усмешка рыжика была странно-довольной. – Не скучал…
Дин удивленно пригляделся… и покачал головой:
— О!… Да, парень, ты и впрямь не скучал. У вас что, развлечения такие?
— Нет, — в темных глазах проскочила злая искра, — Это я сдавал экзамен почтенному Наставнику! Надеюсь, на этот раз он мной доволен! Я старался!
— Да уж вижу… – Дин не отрывал глаз от демона, — Знаешь что, парень… Не хотел бы я быть твоим воспитателем!
Наставник, скорей всего, и правда был впечатлен плодами своего воспитательского труда по самое «не хочу». Но вот доволен – вряд ли.
Рыжик и правда постарался. К синякам, которые зрели на лице наставника после беседы с Дином, добавились новые… Да и просто синяками дело не обошлось.
Уходя, Дин оставил в домике фляги со святой водой, и юный ученик демонов сполна воспользовался предоставленным временем и разложенным на полочке инструментарием. Следы от шокера, впечатляющая коллекция синяков и крррррасная кожа, напоминающая сваренного рака…
Демон явно не скучал…
— Подумаешь! – с вызовом бросил Хорек, — Чему учил, то и получил!
Сэм пропустил, о чем они там дальше беседовали – Наставник поймал его взгляд, и от этих глаз, темных, холодных, злых, сердце провалилось куда-то в ледяную глубину. Разом захолодели руки, от лица отлила кровь…
Щенок…
Человечек…
Убью. Умрешь…
Сэма шатнуло.
Комната куда-то поползла… Потемнела.
Пол ушел из-под ног.
С утра в палату пришел врач. Мельком взглянув на Энн, убедившись, что улучшения не наступило, он обратился к Леху:
— Мы, конечно, лечим, но сумма страховки заканчивается. Сегодня еще ладно, а завтра попрошу освободить место.
— Сколько это стоит? – Лех растерялся, раньше с явлением недостатка денег он не сталкивался, получаемой зарплаты с лихвой хватало на более чем скромные нужды.
— Триста в день. Сколько потребуется дней – пока неизвестно.
— Я… Я найду деньги.
— Ищите, — врач покивал головой и вышел.
Лех помнил, что по всем бытовым вопросам надо обращаться к Маргарите Ивановне. Ей он и позвонил.
Озадаченная вопросом бухгалтерша шумно задышала в видеофон, разом растеряв все свои суффиксы:
— Конечно, ты можешь взять кредит в нашем банке, как сотруднику он будет по льготным процентам, всего по девять. Но как же ты будешь отдавать? Это будет очень тяжело и долго. У меня есть идея посимпатичнее. Мои знакомые хотят купить киборга себе в студию фехтования. У тебя, случайно, нет знакомых киборгов?
— Нет. Только я, — Лех понял, на что она намекает.
— Воот, а я о чем говорю!
— Сколько? – обреченно уронил Лех.
— Тысячи три дадут, за старую «шестерку»-то, и то взять неоткуда.
— Дайте мне минут сорок, я приду, — Лех отключил вызов, положил видеофон.
Три тысячи хватит на десять дней. За это время врачи что-нибудь придумают.
Лех взял видеофон снова. Через час он опять будет бессловесной машиной, потеряв свободу самостоятельных поступков. Надо было попрощаться с единственным нормальным человеком, ну, кроме Энн, но она лежит здесь, в этой комнате и ни на что не реагирует. С Карелом. Если он его еще помнит.
После третьего гудка включился автоответчик. Лех запоздало подумал, что капитан может быть на работе. Или спать. Или гулять с Василиной – он, убей, не помнил, как соотносится их время суток.
— Здравствуй, Карел! – проговорил он в черную пустоту. Тут такое дело. Я попрощаться звоню. Меня хотят купить. Уже почти купли, так что звонить больше не смогу.
В трубке раздался треск, грохот, как будто видеофон уронили, и сдержанное шипение Карела:
— Подожди пять сек, тут Васька спит.
Шлепанье босых ног, стук двери, и вирт-окно показало Карела, заспанного, взлохмаченного и недоумевающего.
— Мне это сейчас приснилось? Ну-ка, повтори!
Лех повторил.
— Ты что, совсем охренел? Или по жизни такой идиот? – Карел завелся с пол-оборота, — Тебе для этого мозги, что ли, даны?
— Извини.
— За что извини, за то, что башку в петлю сунуть не даю? Кто заставляет тебя это сделать?
— Никто. Я сам решил.
— Сам значит. Нет, в твоей тупой башке такие мысли сами бы не завелись. Рассказывай, зачем тебе это надо!
— Энн, девушка, у которой я живу, в больнице, нужны деньги на лечение.
— Девушка, значит. Она тебе кто? Подруга, жена, любовница, кто?
— Она моя квартирная хозяйка. Она моя… Она просто моя.
— Твоя… И что с ней?
— Она лежит, не разговаривает, ни на что не реагирует. Врач говорит – депрессия, нужно подождать. Лечат.
Карел замолчал. Надолго, почти на три минуты. Потом встряхнулся:
— Значит, так. Дай адрес этой больницы.
Лех дал.
— Ты сейчас там? Сиди, никуда не уходи. Не смей сдвигаться с места, слышишь? Гони всех, кто покушается на твою свободу, в шею. Хуй им всем заолтанку в период гона, а не раба. Через полчаса позвоню.
Лех молча сжал в ладони опустевший видеофон. Совершенно неожиданно почувствовал, как защипало в носу, и секундой спустя из-под ресниц скатились капли.
«Слезы? Я плачу? – отстраненно подумал Лех, — Надо же, и такое бывает».
Он честно сидел возле Энн и ждал звонка. Карел позвонил, как и обещал, через полчаса. Без предисловий заговорил:
— Я положил на счет этой больницы полторы тысячи. Пока хватит. Код доступа Васька Гром, кириллицей. Часа через два придет человек. Это психиатр. Осмотрит твою Энн. Расскажешь ему все без утайки. Что любит, что ненавидит, как себя ведет, в какую сторону чистит зубы, все, и даже немного больше. То, что он велит – будешь выполнять, как будто это хозяин первого уровня. Понял? Мне пока не звони – меня не будет в доступе. Вопросы есть?
— Нету, — Лех был так потрясен, что сразу не нашел слов благодарности, а потом говорить их стало некому – Карел оборвал связь.
Лех добросовестно сходил к врачу, сообщил о переводе, назвал код доступа. Так же добросовестно отказал перезвонившей Маргарите Ивановне. А когда та стала настаивать, аргументируя, что уже договорилась, и что люди скажут, старательно повторил ей пожелание Карела про заолтанку. Бухгалтерша пошла багровыми пятнами, издала невнятный звук, похожий на кудахтанье и отключилась.
Психиатр пришел через полтора часа. Посветил Энн в глаза фонариком, подержал за руку и стал расспрашивать Леха. Лех рассказывал, как велел Карел, все, и еще немного больше.
Врач моментами, казалось, его совсем не слушал, просматривая какие-то файлы в планшете. Но, стоило Леху запнуться, подбирая слова, или притормозить, не понимая, нужно ли то, что рассказывает, как врач задавал вопросы. Очень детальные вопросы.
Допрос длился почти час и вымотал Леха так, как не выматывали боевые штурмы.
Потом врач убрал планшет и строго посмотрел на Леха:
— Меня попросили помочь. Случай, действительно, неординарный. Будем думать. Может быть, приду еще. Может быть, приду не один. Пока действуйте таким образом: находитесь с ней неотрывно. Не давайте ей уйти дальше. Раздражайте, по-хорошему раздражайте все органы чувств. Пойте песни, кормите вкусняшками с ложечки, наберите в магазине пробников духов и давайте нюхать, показывайте яркие картинки, гладьте, целуйте, хоть любовью занимайтесь. Чтобы она просыпалась и видела ваше лицо, засыпала под ваш голос, во сне чувствовала ваше дыхание на своей щеке. Справитесь?
— Справлюсь, — теперь у Леха появилась цель, появилась надежда.
— Если будут изменения, к плохому, или к хорошему – звоните. К плохому в любое время суток, к хорошему – в светлое, — врач протянул прямоугольник визитки, дорогой бумажной визитки, и ушел.
Лех приступил к отработке задания.
Два раза в день приходили медсестры, кормили пациентку, делали уколы, санитарки мыли ее. Потом уходили. Лех оставался. Покидал палату он только в присутствии персонала и только затем, чтобы принести новый раздражитель – ароматный бутон розы, пирожное из ближайшей кондитерской, серебряно звенящий колокольчик. Но звук колокольчика гас в тишине палаты, нежный крем стекал из бессильно разомкнутых губ и розовые лепестки опадали на простыню кровяными пятнами.
Но Лех не отчаивался. Он с маниакальным упорством тормошил Энн, находясь с ней круглосуточно. Он даже принес кусочек гниющей рыбы и подсунул ей под нос. Но и отрицательный раздражитель был проигнорирован так же, как и положительные. Только санитарка наорала и заставила вонючий кусок выкинуть.
Через три дня дверь в палату распахнулась в неурочный час. Лех, в это время почти на ухо Энн читающий стихотворение, обернулся.
— Как это? Скрещение мачт и рей среди тьмы*… Потом продолжишь. Рассказывай, — уставший и какой-то помятый Карел плюхнул почти пустой рюкзак на пол и сел на тумбочку.
— Карел? – Лех порывисто поднялся, опершись рукой о изголовье, перемахнул кровать и стиснул капитана в объятиях. Сам! Прилетел! Леху сразу поверилось, что вот теперь уже все будет в порядке, Карел заставит реальность сдвинуться так, как ему нужно.
— Карел, Карел, уже сорок с лишним как Карел. Отставить телячьи нежности! Пусти, ребра сломаешь!
Дождавшись, пока Лех разомкнет сведенные судорогой руки, Карел отдышался и приказал:
— Рассказывай. Что делаешь, с кем консультировался, какие прогнозы?
Лех рассказал.
Карел выслушал.
Потом поднялся и зевнул:
— Сегодня уже поздно что-либо начинать, закат скоро. Да и я не в лучшей форме. Где живешь? Адрес и ключ.
Лех назвал адрес и протянул ему ключ, свой, уже потускневший и с новыми царапинами.
— Я пошел спать. Завтра утром посмотрим, что можно сделать.
Карел ушел и через час позвонил:
— Ну и дыра тут у вас. Ты в курсе, что стена в коридоре направо от двери фанерная?
— Да.
— Что за ней?
— Не знаю. Соседи, а что именно – не знаю.
— Эх, молодо-зелено, — неодобрительно буркнул Карел, — где у Энн все документы?
— Не знаю, никогда их не видел.
— Ну вы, ребята, даете! – раздосадованный, Карел снова исчез.
Остаток дня Лех рассказывал Энн о Кареле, какой он замечательный и как все сумеет хорошо сделать. Ровно в девять, следуя установленному в больнице режиму замолчал, потушил свет, чтобы видеть неподвижное лицо девушки, ему самому хватало света фонарей в парке, куда выходило окно палаты. А потом и сам заснул также, как и ночи до этой, сидя на полу и навалившись на край кровати.
Утро началось с суматохи. Сразу после пересменки набежали медсестры и санитарки, заставили Леха подержать Энн на руках, сноровисто сменили постельное белье, белое на светло-зеленое в цветочек, прошлись влажной губкой по подоконникам и стенам, поставили на тумбочку крошечную вазочку с синими цветочками, поменяли занавески, убрав простую белую сетку и повесив розовенькие ажурные завитушки. Инфранет услужливо подсказал Леху, что это называется кружева. В палате они пробыли не дольше четверти часа и так же шустро выбежали.
Лех, недоумевая, отчего вдруг такая старательность и испуг в движениях, поправил под головой Энн подушку и прислушался к тому, что происходило в коридоре. Там один человек что-то суетливо объяснял другому, слов было не разобрать, звук глушили стены, но подобострастный тон был слышен отчетливо. Объяснения прервал шорох нескольких пар ног в мягкой обуви. Приближающийся шорох. Лех напрягся, не зная, чего ожидать от посетителей, и вообще сюда ли они идут. Оказалось, да, сюда. Дверь палаты открылась и вошли шесть человек, возглавляемых уже приходившим психиатром. они надели на голову Энн прибор, в котором инфранет опознал энцефалограф, долго смотрели на его шкалы, возбужденно переговариваясь, позвонили над ухом Энн лежащим на тумбочке колокольчиком, развернули десяток вирт-окон и рассматривали их, крутя во все стороны, потом похлопали Леха по плечу и ушли.
Лех обессиленно опустился на край кровати. Он не знал, что делать, в какую сторону идти, что будет лучше для Энн. О себе думать уже не получалось.
В палату заглянул на минуту вернувшийся психиатр, просто приоткрыл дверь и просунул голову:
— Вы все правильно делаете, продолжайте.
Лех продолжил. Пусть способ лечения не помогает, это пока что, потом обязательно поможет, специалисты не могут ошибаться. Надо просто все правильно делать, и успех придет, не может быть, чтобы Энн замолчала навсегда, она непременно поправится.
В середине дня Лех позвонил Карелу. Он трубку взял, но сдержанно рыкнул в нее нечто невразумительное, мол, занят, занимайся своим делом, потом перезвоню сам. Фоном в трубке слышались возбужденные голоса.
Лех продолжил заниматься своим делом. Переживая и изнывая от беспокойства уже и за Карела – один, в чужом городе, на незнакомой планете, оказавшейся не такой уж и гостеприимной. Но не звонил, по старой памяти слушаясь капитана беспрекословно.
Карел пришел на следующий день к вечеру. Уставший, с синими тенями под глазами, со слабым запахом выпитого несколько часов назад алкоголя. Вместо приветствия весело посмотрел на Леха:
— Что-то в тебе от лица глаза и кости остались. Ты когда последний раз ел?
— Сегодня, — честно ответил Лех, не уточняя, что это была половинка персика, которую не удалось впихнуть в Энн.
— Везет. Я, кажется, вчера. Пошли, ты мне покажешь ближайшее кафе, где нас не отравят, я тебе все расскажу. За обедом.
— Но как же… — Лех бросил встревоженный взгляд на Энн.
— Теперь можно. Теперь уже все можно. Пошли, в течение часа ее состояние точно не изменится.
В кафе Карел заказал обед себе и Леху, подумал и дозаказал еще «вот ему самого сладкого, что у вас есть, и побольше, а мне самый крепкий ваш кофе, и утройте дозу, пожалуйста». Перебив первый голод, в промежутках между глотками, он начал рассказывать:
— Ты молодец, что мне позвонил, молод ты еще сам с местными крючкотворами бодаться. Сначала с хорошей новости. Работу вам нашли. Глушь несусветная, нетерраформированная неосвоенная планета, к проживанию человека пригодна в том виде, в котором есть, опасности есть, конечно, но не больше, чем на Старой Земле до ее глобализации. Там открывается тропа экологического туризма. Поясняю: прилетает кучка туристов, серьезных таких выживальщиков, платят бешеные бабки, вы их ведете выбранным ими маршрутом. Длительность маршрута семь-десять дней, только пеший или на байдарках, оружие только у вас, каждое нарушение, да хоть банку бросил – непомерные штрафы. Банку заставить убрать, штраф наложить, на камеру записать. Все решаемо. Часть денег, сколько-то там процентов, двенадцать, что ли, остается у вас, остальное переводится в фонд собственника. Дом для проживания строите где хотите, хоть в тропиках, хоть на северном полюсе.
Теперь очень хорошая новость. Деньги есть. На переселение и вообще. Тут уже такая чехарда пошла. Один человек закрыл глаза на самовольный захват соседом жилой площади, принадлежащей корпорации. Не бесплатно, разумеется. Один человек не до конца дочитал договор. Один человек уверен в том, что этой девушке все равно, в каком углу тебя ночью подзаряжать из розетки. Один человек просто исполняет закон, невзирая на обстоятельства. В целом вот такая фиговая картина и нарисовалась. Скажу честно, я тоже слаб бодаться с вот таким. Местные коллеги из «Вулкана» по своим каналам напустили на бюрократию юристов, экономистов и прочих аудиторов. Так что накапали штрафы. С банка, с соседей, с персонала банка, за моральный ущерб, за всякую ерунду. По мелочи, но птичка, сам знаешь, по зернышку. Благодарности много, должен будешь. Один тур, самый лучший, бесплатно. Кстати, байк Энн я продал, он один стоит как три тебя, если все получится, он ей все равно не понадобится, если не получится – тем более.
И вот теперь новость самая лучшая. Консилиум, те мужики, что приходили, совершенно точно знают, как ее вылечить. Да, то, что ты делаешь сейчас, не поможет, и не может помочь. Вопрос в другом – готов ли ты? То, что они предлагают, смертельно опасно. И для тебя, и для нее.
— Та женщина, Инга, в больнице, где меня лечили, сказала, что настоящая самостоятельность – это готовность принимать решения не только за себя, но и за того, кто тебе дорог. Энн мне дорога. То, в каком состоянии она сейчас – это не жизнь. Я готов. Сделаю все, что надо.
— Отлично. Тогда слушай…
* Лех, а потом и Карел цитируют стихотворение Г.Лонгфелло «Скачка Поля Ревира»
Жил-был на хуторе мужик с женой, и было у них три сына. Старшие два – сильные и здоровые мужики, а младшего все считали дурак, хотя он считал себя умным, просто не таким, каким все хотели его видеть.
Старшие братья были женаты, но жили все в одном доме – рубленый шестистенок со всеми пристройками под одной крышей вмещал всех и детям их места хватало.
Старший сын уже планировал рядом свой дом поставить и даже проект выбрал. Недавно женившийся средний пока переезжать от родителей не собирался – пусть родившиеся по весне близнецы подрастут сначала.
Младший сын – Иван-студент – лежал на печи с планшетом, к сессии готовился. Он поступил заочно в Институт культуры, пока в армии служил, и теперь был уже на втором курсе факультета Музееведение.
Старшие-то братья закончили с отличием Индустриальный техникум – Данила стал инженером по механизации сельского хозяйства, а Гаврила – агрономом, и оба в армии по призыву по два года отслужили.
Крестьянское хозяйство крепкое, почти сорок гектар пашни, да коровок полсотни, да сотни две овечек, да лаборатории семеноводческие и теплицы – семья почти тридцать лет, как обосновалась на новой планете и занялась сельским хозяйством, молочные продукты производит и элитный семенной картофель выращивает и продаёт, а также репу и морковь. Да ещё имеется гектара два сортовой капусты.
И жены у братьев – работницы славные, у Данилы жена агротехник, у Гаврилы – механик. Всем дело нашлось.
Сами справляются, со всем успевают.
Киборги есть – одна Mary в доме и двое Mary со скотом – с коровами да овцами. Да трое DEX’ов – в их обязанность входит охрана полей, складов и механизмов.
Мать их бухучет ведёт и за налогами следит, а отец – за директора.
И только Иван дураком считался – в музее хотел работать, а не на земле родной! И что он там забыл, в музее?
«Путние-то люди хлеб выращивают, да за землей ухаживают – а он вот что удумал! Музей открыть! Да кто ж в него ходить-то будет?» — говорили ему родные.
Так прошла зима – Иван сдал сессию – все экзамены и зачеты за три дня. Вернулся домой, и опять лежит на печи — культурологию учит и установочные документы по музееведению.
Весной началась пахота, и Иван задумался – а правильно ли он поступил, решив создавать музей на хуторе? Ведь не только здание отдельное требуется, ещё и сотрудники нужны и охрана, да и пойдут ли посетители в музей в сельской местности? И что надо сделать, чтобы пошли?
И решил походить по окрестностям, дом присмотреть под музей – размером побольше – и тематику придумать, и какие экспонаты собирать, как хранить и где разместить.
Вышел из дома рано, собрав котомку, и идёт куда глаза глядят.
Идёт Иван сначала по лесу, потом прошёл пару километров по берегу, опять по лесу – и пришел к избушке на курьих ножках. И старуха около избушки ходит – дрова долготьём привезли из лесничества, пилить и колоть надо.
— Здравствуй, бабушка! Помощь нужна?
— Нужна, милок! Проходи в дом! Садись, сначала отобедай.
Три дня провел Иван у старушки – а так и не понял, что это киборг Mary под голограммой старухи прячется.
Всё долготьё распилил, расколол и в поленницу уложил – и снова в путь стал собираться. А старуха и спрашивает:
— Куда ж ты пойдешь-то? Далеко ли?
— Да музей свой хочу создать, дом подыскиваю, да экспонаты, да охранников и смотрителей найти надо. Студент я, второй курс Института культуры закончил, музееведение. Старшие братья дураком считают, доказать хочу, что это не так.
— Вот оно что! Дело хорошее! Молодец! А оставайся-ка здесь, ведь за голограммой модуль жилой укрыт. Парень ты хороший, работящий. А музей сделай по быту крестьянскому – городские и пойдут посмотреть, как раньше землю пахали, как теперь пашут, посуду глиняную, утварь домашнюю да половики тканые, да одежду самодельную, да игрушки детские старые собери. А во дворе кафе открыть можно, я давно об этом думаю. Только ограду обновить надо, да пару амбаров перекрыть досками, да по мелочи кое-где ремонт нужен. А я смотрителем буду.
— Здорово! Это ты хорошо придумала! Так и сделаем! Охранники только нужны.
— Это совсем просто. В городе ОЗК есть, попроси несколько киборгов охранниками работать. Им где-то работать надо, и почему бы не в музее? Договорись, и им хорошо, и тебе. Или пару списанных DEX’ов купи.
— Так ведь дорого! Денег-то лишних нет.
— Так и не надо… сейчас не надо… а там и деньги найдутся! Сколько тебе ещё учиться?
— Три года.
— Начни экспонаты собирать, статьи о быте крестьянском писать, на этом и заработаешь, а через три года музей и откроешь. Будешь в музее своем директором, и отец тебя поймет, и братья. Должны горожане знать, каким трудом хлеб дается.
— Ну, спасибо, бабушка! Научила! Пойду в город, в ОЗК, знакомиться.
— Да не бабушка ведь я! – сняла голограмму и увидел Иван женщину средних лет, невысокую и с приятной внешностью – киборг Mary я, тебя проверяла, я сотрудник ОЗК, ищу беглых киборгов и помогаю им. Живу здесь на свой страх и риск – приходится голограммами закрываться. А оформишь документы на создание музея – будут киборги жить здесь совершенно законно. А потом кафе откроем и гостиницу для туристов.
— Сколько же тебе лет, коли ты речи ведешь такие толковые? И хозяин твой где?
— Лет мне двенадцать, а хозяин, теперь уже бывший, стал сотрудником ОЗК, вместе туда пришли, вместе и работаем. И ты туда сходи – на работу устройся, пока учишься, будет музей под управлением ОЗК, а как диплом получишь, вернёшься директором.
На том и договорились.
И через три года состоялось торжественное открытие Музея крестьянского быта под открытым небом – несколько деревянных рубленых домов с утварью, амбары, мельница, пристройки, стадо коз, куры – и киборги из ОЗК в качестве охранников и смотрителей.
А Иван стал директором.
И перед семьей не стыдно, что не на земле работает – домашние поняли, что давать знания о работе на земле не менее важно и нужно, чем пахать.
Ыых не любил любить Вау, когда у нее глаза усталые. Она тогда не рычит, конечно. Но и не пищит. Храпит только. И не поймешь даже — Вау на шкуре или то бревно, что Ыых из лесу притащил и у шкуры поставил. С намеком бревно — с дуплом то есть. Но Вау намека не поняла. Даже рычать не стала. Но и пищать тоже. Чего только Ыых ни делал, а она никак пищать не хочет. И глаза.
Ыых подумал, подумал. Косулю принес. Хорошая косуля. Хоть и тощая. А где жирную взять, когда весна? Снег только сошел. Зайцы вообще на один жевок. За этой косулей Ыых полдня бегал. Устал. Но довольный — добытчик! Принес.
Вау косулю одобрила. Разделала, пожарила. Вкусная косуля. Наверное. Ыых мясо ел — вкуса не чувствовал: о шкуре думал. Аж подпрыгивал, как ждал. Вот Вау доест сама, докормит и уложит Громкого — и о шкуре тоже подумает. Вау довольная, не рычит, глядит ласково. Какое уж тут мясо?!
Дождался. Поел Громкий, заснул почти сразу. Даже кричать не стал. А Вау вздохнула — сытая, довольная. На Ыыха глянула — и на шкуру пошла. Храпеть.
Заснула еще быстрее, чем Громкий. И как вот ее любить — такую?
Ыых повздыхал, попристраивался рядом, облапил. И тоже заснул. Просто так, без любви.
А утром решил, что надо подумать. Сильно подумать. Тем более что косули еще на день точно хватит. А может, и на два. Ушел из пещеры — там Вау думать мешала. То Громкого успокаивала или кормила, то мусор выгребала, то шкуру перетряхивала, то за кормом для костра туда-сюда бегала.
Сел на склоне. Стал думать.
Долго думал. Аж голова заболела. Но придумал!
Надо, чтобы Вау не уставала. Тогда не будет засыпать сразу. И пищать будет. И все как надо. Хорошо!
А как сделать, чтобы не уставала? Вон у нее дел сколько. Зарычать, что ли? Чтобы бросила все и отдохнула. Посидела с Ыыхом на склоне. На солнышке погрелась. Хорошее солнышко, теплое.
Ыых покосился на бегущую вверх по склону Вау с охапкой сухих веток — и усомнился. Нет, пожалуй. Не стоит на нее рычать. Даже ласково. Не поймет. Еще и сама в ответ рычать начнет. А то и не только рычать.
Иначе надо.
Опять думать, значит.
Ыых вздохнул тяжко. Тяжело это — думать. Вау хорошо — бегай себе с ветками и не думай ни о чем. А Ыыху мучиться.
Но на этот раз придумать получилось быстро. Натренировался Ыых за последнее время, хорошо думать стал. Быстро. Почти как бегать.
Чтобы Вау не уставала, надо, чтобы у нее не было дел. Тогда она не станет рычать, когда Ыых ее позовет. И сядет рядом, на солнышке погреться. И, может быть, все хорошо и без шкуры сладится, а на шкуре пусть Громкий спит.
А как сделать, чтобы у Вау дел не было? Дела — не зайцы. Не убегут, если на них зарычать. И значит что? Значит, самому надо все их сделать!
Ыых, когда это придумал, даже зарычал от счастья и кулаком себя по колену ударил. Хорошо как придумал! Правильно.
Так Ыых и сделал, когда Вау гулять с Громким пошла. Она теперь, когда тепло стало и снег почти весь сошел, с ним каждый день гулять ходила. За корешками и сладкими почками. Учила — какие можно есть, а от каких живот болеть будет. Он ведь совсем глупый, Громкий-то. Ничего сам не понимает. Не то что Ыых! Ыых вон какую штуку придумал.
Вау с Громким долго гуляли, Ыых все успел. Пещеру убрал — камни в один угол, мясо в другой, гнилье и кости старые в кучу сгреб и наружу выкинул. Подальше выкинул, не перед самым входом. Ыых умный.
Шкуру вытряс. Наломал веток — для костра, больших и сухих. Толстых, Вау с такими и не справилась бы. А Ыых сильный. Лапника натаскал попушистее — под шкуру, для мягкости. Много лапника принес, горкой. Накрыл шкурой, рукой потрогал. Зарычал радостно. Хорошо! Мягко лежать будет. И Вау, и самому Ыыху. И даже Громкому, ладно, шкура большая, Ыыху не жалко.
Ыых даже воды принес! В черепе саблезубого, что на камне стоял для мелких полезностей. Нижнюю челюсть Ыых давно отломал, а за верхнюю брать удобно, как за ручку. Большой череп, вместительный. Много воды входит. Особенно если дырки, где раньше глаза были, липкой землей замазать.
Принес Ыых полный череп. Лед на ручье больше проламывать не надо, нет больше льда. Хорошо! Поставил на камень у входа в пещеру. Придет Вау с прогулки, пить захочет. А к ручью бежать и не надо — вот она, вода, Ыых принес. Постарался!
Устал.
Сел в углу, у закрытой шкурой горы лапника, привалился к мягкому. И заснул.
И не видел, как Вау пришла, как обрадовалась. Вау на шкуру зовет, а он и не слышит, храпит только.
Нет в жизни счастья!
Мы нашли колдуна, который утащил Рика! Ура! Шаман, держись, мы уже идем! Башня? Какая башня? Ковена? А-а… Так это… они сами виноваты.
Нет, я не злилась.
Просто торопилась очень. Потому и кувыркнулась. А что, зал же просторный!
Был.
Не знаю, что случилось, но на этот раз дракон из меня получился такой, словно я год стероиды лопала без передышки! Ну большой, большой! А вы что подумали?
Блин! Второй раз превращаюсь в хаузе, и на этот раз тут была совсем не Рикова избушка… Жалко.
Я заполнила весь зал.
Каменные стенки сдавили бока, голова уперлась в какой-то балкончик. Хвост, кажется, все рос и рос, никак не остановится, тоже мне, питон нашелся… под ногой что-то хрупнуло, и я похолодела. Только не это…
Там, у окна, там… где сейчас обломки… там же стол был! Тот, за которым ковен… Ой… ой, мамочка! Это что, это я — ковен… того?..
Я не хотела!
А как же теперь-то?
Ой, Рик…
Ой, что мне делать… Я не хотела-а! Я… я… ы-ы…
Слезы хлынули градом. Ой дура… дура, дура, вот ну дура же! Может, еще не поздно, а? Может, еще кто-то живой? Ну там, под лапой? Я завозилась, пытаясь извернуться и глянуть, что там… или кто… и как они… живые или не очень?
— Эй! Есть там кто живой?
Но оттуда — ни звука, а просунуть голову под живот и глянуть никак не получалось — я застряла, как эта девочка, которая обожралась грибами и потом торчала из окна, дверей и трубы. Из мультика девочка. Алиса которая. Ой мамочка… что ж мне теперь делать? Мне ж теперь никак! Как Рика искать — вместе с башней, что ли? Она ж не снимается, ыыыыы!
Я попробовала дернуться — дохлый номер. Стены, наверное, выдержали б не только меня, но и Гарри, вместе с его папой! Да еще с динозавром впридачу! О-о, ну я и влипла… И Рик… И Гаэ-э-эли! Пусть он жаб, пусть он зануда, пусть он меня воспитывал с утра до вечера, но ведь жа-алко! Я не хотела-а!
Из-под лапы потянулся дым — наверное, на стол… на бывший стол… попали мои слезы. Точно, попали. Ну все, счас начнется. Обломки пыхнули… и заполыхали. Ы-ы…
— Леди Александра! — квакнули сверху.
Ы-ы… а?
— Леди Александра, прекратите немедленно! Нам только пожара еще не хватало!
Что? Кто? Кто это говорит?!
Я завертела головой — пусто — и зацепила ухом окошко. Дзинннь. Посыпались цветные стекла.
Сверху кто-то застонал:
— Мастер Гаэли! Она что, всю башню разнести собирается?!
— Э-э… — ответил знакомый (ну почти родной!) голос жабистого дедушки. Где ж они? Вроде никого… Может, они невидимые?
— Безобразие!
— Где вы взяли такого дракона?
— Все в порядке коллеги, успокоимся, — вмешался в разборку невидимок еще один голос, — Мастеру Гаэли…
— Мастеру Гаэли следует отбычирить хампостку за такое, с позволения сказать, воспитание!
— Мастеру Гаэли следует, наоборот, повысить ранг за его… хм, нелегкий труд по воспитанию этого… этой…
— Леди Александры! — быстренько уточнил невидимый дедушка.
— Вот именно. А с молодым мастером Рикке, я чувствую, у нас состоится серьезный разговор… касательно драконов и прочего.
— То есть вы поможете его искать? — снова полез уточнять Гаэли.
— Не то слово! — пообещал женский голос, — Всемерную поддержку окажем в поисках! Я просто жажду отыскать этого молодого человека и… поговорить с ним о драконах и девушках!
Да где они все? Дзынь-бряк-хруп-хруп…
— Леди Александра, не вертите головой. Поднимите ее… осторожно!
Ну, я подняла.
Оп-па…
В этой башенке, которую я… э… заполнила, сверху, оказывается, была такая пристроечка. Как на помаде, заостренный краешек. Только стеклянный… Вот там они и висели, весь ковен вместе с мастером Гаэли.
Ну да, висели. Как бананы — гроздью. И смотрели так, что я чуть мышку не превратилась — под такими-то глазками…
Метку мне все-таки сделали.
Не сразу, правда.
Сначала ковен зверски переругался из-за того, каким способом спуститься вниз, как вытащить из башни дракона, почему дракон увеличился в таком масштабе и кто виноват во всем этом безобразии…
Дедуля, рассерженная дамочка и остальные ехиды спорили, как девчонки из-за симпотного мэна.
— Как теперь прикажете вытаскивать ее из башни? Разбирать сооружение?
— Вы с ума сошли! Здесь мощнейшие чары трех поколений!
— Как она вообще ухитрилась так вырасти?
— Мастер Гаэли! Что за размер у вашей подопечной?
— Нормальный размер! Просто девочка слегка понервничала…
— Это вы называете нормальным? Да ее можно выставлять на бой с чемпионом Стаи!
— Жаль мне вашего чемпиона… — высказался кто-то. И замолк. Я даже не успела засечь, кто это такой умный.
— А кто не перекрыл подпитку? Кто впихнул в пятилист полиморфа-дракона и не перекрыл подпитку?!
— А нечего было строить такой мощный пятилист!
— А нечего было ляпать про смену облика!
— А нечего было ее сюда тащить, не проинструктировав как следует!
Ррррррррррррррррр…
Мое рычание магам не понравилось — и они живенько отвлеклись от вопроса, кто тут бхазда склерозная, а кто рюмник змыйчатый.
— Коллеги, мы слегка не о том…
— Да, действительно… кто-нибудь может применить обратную левитацию и снять нас отсюда?
Все посмотрели на темноволосую колдунью. Она опустила глаза:
— Сожалею. У меня все силы ушли на то, чтобы нас выдернуть и поднять. Спустить уже не сумею…
— Жаль, что вы не вынесли нас куда-нибудь в другое место, — вздохнула вторая герла, седая — И что будем делать?
— Э-э… можно попробовать отрастить крылья.
— Я бы не рекомендовал, — вздохнул мужчина в драной хламиде, — После этого… происшествия в башне скорей всего прошло немалое возмущение сил, так что колдующий рискует не попасть в резонанс… или попасть неправильно. Вы же не хотите вместо крыльев отрастить щупальца?
— О духи-покровители…
— Безобразие! Давайте просто попросим кого-нибудь принести лестницу! Длинную.
— И станем посмешищем на весь Рованиеми? Память у людей хорошая, особенно на чужие ошибки — о магах, не сумевших слезть с потолка, будут судачить лет пятьдесят!
У меня устала шея и закружилась голова. Они еще долго там висеть собираются? Между прочим, нам Рика спасать надо!
— Эй!
— Леди Александра, ради покровителей… да дышите ж вы в другую сторону! Слушайте, коллеги, а давайте дракон нас сам спустит?
Вот эта мысль точно стала эксклюзивом. Все обалдели:
— Как?!
И на меня смотрят. А я че? Я тоже в шоке…
— Ну пусть она нас возьмет в зубки… и спустит. Достанет же?
Чтоб тебе в кактус превратиться, изобретатель! Брать их в рот?! Ой… фе… Ну… ну, если подумать… Э… попробовать можно. Не в том смысле попробовать, что за мысли у вас!
Но, пораскинув мозгами, маги наотрез отказались лезть мне в пасть и снова начали спорить, предлагая кто призвать птичек или летучих мышей (женщины были против), кто вырастить в зале дерево (Гэл покрутил пальцем у виска и предложил посмотреть, куда здесь поместится дерево), кто-то — спуститься по какой-то рытопыге (интересно, и что б это такое было), а стенки все сильней давили на бока и часики тикали…
Спуститься в конце концов решили по мне. Гэл первый прыгнул мне на нос и полез по шее. Пока спустились остальные, всю чешую перетоптали. И давай спорить, что теперь делать со мной, с башней и с негодным мальчишкой, который пропал в самое неподходящее время, подбросив им это несчастье… Это они про кого? А, неважно! Давайте, исправляйте все, и за Риком!
Как бы не так.
Оказавшемуся на полу Ковену приспичило еще поругаться из-за того, как именно освободить от меня башню. Снять не снимается, стенки в ней рушить тож нельзя, а кувыркнуться я наверное, смогу только с ней вместе…
— Может, ее уменьшить?
— Как?! У нас и близко такой силы нет!
— Может, позовем кого-то из Стаи?
— А чем нам поможет Стая?
— Ну…
— Нет времени.
— А торчать здесь есть время?
— Нет! — охнула я.
— А выбора нет. Так и так ждать. Либо кого-то из Стаи, либо кого-то из наших. Еще хотя бы троих…
— Только это?
— Либо рушим все к…
— Спокойней. Коллеги, есть вариант…
Через пять минут я уже ненавидела этот придурочный ковен. Они меня (меня, вы представляете?!) решили превратить в мышку. Мол, так я стану маленькой и можно будет наконец, выбраться из башни…
Ну не придурки? Я ж мышей побаиваюсь! Да что ж такое… Мне теперь самой себя бояться? Нет, такое лучше не представлять, шарики в ролики впилятся. И не побрыкаешься ведь — ну не время, сама понимаю. Эх. Ладно, пока буду послушной и сладкой, как шоколадка «Марс», гадость калорийная…
Сказали сесть, я попробовала. Постаралась подобрать хвост, как просили — чтоб он «вошел в фокус». Нет, ну вот вы мне скажите, при чем тут фокусы? Я фигею от этого ковена! Потом одна из волшебниц попросила сдвинуться направо (снова полетели стекла), потом вперед (посыпался балкончик) и, наконец, взялась читать какую-то фигню.
Ой, блин, а покороче можно?
У меня от ее голоса вся чешуя зачесалась — до ужаса. Как будто по мне бегали эти… с лапками. Ой да что ж такое? Мама! Тихо-тихо, нельзя брыкаться… ой-ой, нельзя-а! Ой-ой-ой… Я зажмурилась, изо всех сил стараясь не дергаться, еще чуть-чуть… немножко… Ой что там опять падает и сыплется… Я-не-хотела-это-не-я-а-а-а!…
И все кончилось.
В зале было тихо. Тихо-тихо…
Я ждала. Ковен тоже.
Наконец внизу послышался чей-то раздраженный голос:
— Ну и?
— Что — и? Ждем, пока подействует!
— Долго?
— Ну… на дракона такого размера уже должно было подействовать. Не понимаю…
Все опять замолчали.
Часики тикали. Хвост наконец дорос, куда надо, и затих. Ковен молчал… Тик-так, тик-так… Наконец Гэл не выдержал:
— Леди Синикка… А вы уверены, что все сделали правильно?
В мышку я так и не превратилась. Ковен еще поспорил немного, почему именно колдовство не вышло — потому что я не местная, потому что стою в каком-то фокусе сил или потому, что боюсь мышей и поэтому сопротивляюсь?
Рыжеватый мэн высказался на тему, что возможно, у леди Клары просто не хватает сил на всю меня, поэтому «не исключено, что заклинание все-таки достигнет цели — хоть и немного отсрочено» и я все-таки превращусь в мышь… хотя бы частично.
Чего-чего?
Я вдруг представила себе, как мой хвост или крыло посреди полета или купания вдруг превращается в мышку и… пищит! А если не хвост? А если… Они рехнулись совсем, придурки магические, чтоб их в «Красной Москве» искупать и китайской косметикой намазать!
— Как это частично?! — заорала я и дернулась так, что балкончику пришла полная хана, — Вы, ушибленные, а ну быстро все обратно колдуйте!
— О духи… — вздохнул рыжий, — Леди Александра, вы не возражаете, если я с вами полечу, искать Рикке?
— И я! — тут же влез еще один, тот, что постарше. — Хочу быть уверен, что он… словом, присмотрю за ситуацией.
— Вместе с башней полетите, да? — обозлилась я. Это что, мне на спине еще и колдунов тащить? Нашлись пассажиры на дармовщинку. Хотя… если с нами будут маги… Блин!
— Спокойней, девочка!
— Кто-нибудь знает заклятие глухоты? — поинтересовался тот колдун, который помладше.
— Лучше немоты…
— Коллеги, прекратите немедленно! Иначе мы эту башню никогда не покинем. Между прочим, фокус до сих пор никто никто не перекрывал…
— Как?! — ахнул ковен… — Но…
— Вопиющая безответственность, Синикка!
— Все. Хватит. Давайте просто объединимся и уменьшим ее…
— Я не хочу!
Много толку от меня уменьшенной будет! Нет-нет! Ужас — представила, как я, размером с воробья, сажусь на плечо гадскому колдуну, утащившему Рика и чирикаю ему, какой он нехороший… А эта сволочь ухмыляется и прихлопывает меня одной левой.
— Не хочу!
— Леди Александра… — башня снова затряслась, — Леди Александра, держите себя в руках! Это только на время! Выйдем из башни…
— Я уже сомневаюсь, что мы когда-нибудь отсюда выйдем! — перебила вторая колдунья, — У меня сильнейшее искушение тоже найти молодого мастера Рикке… и побыстрей.
— Это зачем это? Слышь ты, Синька… или как там тебя?
— Леди Береникка! Леди Александра! — дед сердито запрыгал на моей спине, — Прекратите сейчас же! Леди Береникка! Встаньте в круг! Леди Александра, извольте замолчать! Мастер Раэнки!
— Что? — отозвался мой бок. Бок?! Опять глюк, что ли?
— Извольте вылезти из-под крыла моей… временной подопечной и заняться делом!
— Прошу прошения… — под моим крылом и правда что-то зашевелилось. Лохматое такое… Потом вылезло, отряхнулось и обалдело уставилось непонятно куда, — У этого дракона необычайно странный узор на…
— В круг! — рявкнули все.
И начали меня уменьшать…
Щекотно было-о…
Опубликовано в группе ТЫЖЧЕЛОВЕК
26 окт 2017 г. в 21:47
На конкурс к Хэллоуину
Игра со Смертью
Полицейский флайер на место происшествия прилетел вовремя – в захваченном киборгом доме, судя по шуму, один из заложников был ещё жив.
Перед домом собиралась толпа любопытствующих людей.
В доме была костюмированная вечеринка, у хозяина были гости – и, судя по всему, развлечение было в самом разгаре, когда киборга сорвало и он начал громить мебель в доме.
Соседи услышали крики – и, увидев вылетевшее в окно кресло, вызвали полицию.
— Что случилось-то? – толпа зевак увеличивалась. Дом был двухэтажным – на первом этаже небольшое кафе-кондитерская, а на втором этаже жил сам хозяин заведения – весьма энергичный человек.
Обслуживали кафе два киборга – DEX охранник, он же – повар, и официантка Irien, она же обслуживала хозяина и после работы, с ними и развлекались гости хозяина.
— Да этот идиот на своего DEX’а еще программу бариста поставил. Кибер и него и так – один за всех – и охранник, и повар, и кондитер, — а теперь ещё и это!.. Вот его и сорвало, да и кто бы выдержал?!
Красный кирпичный дом в пригороде освещен фарами дежурных флайеров, свет в окнах окрестных домов включен. Конец октября – Хэллоуин — и толпа становится больше и шумнее, крики зевак в масках и костюмах заглушают сирены полицейских.
Приехавшие первыми журналисты разворачивали аппаратуру. Сенсация!
— Сорвало кого?! – тревога серьёзная, не каждый день так срывает киборга!
— DEX. Мужская модификация.
— Там Irien еще есть! Блондинка!
В доме стоит шум, работает головизор, грохочет музыка, включаются и выключаются бытовые приборы… По силуэту на шторах видно движение фигуры в балахоне, рваными рывками строящей баррикаду из мебели — у лестницы на втором этаже, в окнах видны силуэты людей – вроде бы пока еще живых.
— А кого ждём? Штурмовать надо! – собравшаяся толпа движется тревожно, и страшно, и любопытно… и никто не уходит.
— Так ведь там заложники! Или уже один – заложник?
— Где заложник?
И оператор направляет камеру на говорящего:
— Какой заложник? Кто?
— Его хозяин? Этого следовало ожидать! Придурок, каких мало! Экспериментировал на своих киберах… программы разные ставил… – шум толпы возрастает, обстановка накаляется до предела.
Молодая журналистка пытается одновременно вести прямой репортаж с места события и не быть раздавленной толпой народа:
— Какие эксперименты? Что он мог делать у себя дома со своим имуществом?.. Как Вы сказали?.. программу Mary на охранника? …так кибер же… и праздник такой…
В панике выбегающие жители соседних домов уже начинают выносить вещи, опасаясь пожара.
Паника усилилась – но толпа не уменьшилась. Пожарные, разгоняя собравшихся зевак, растягивают шланги…
Журналисты едва успевают брать одно интервью за другим, отслеживая ситуацию в доме и пытаясь контролировать слухи и сплетни.
— У него вроде еще кибер есть? …так у него два кибера?
— Есть. Девка Иришка… – соседи рассказывают уже не столько то, что видели, сколько то, что могли бы увидеть, если бы… не шторы на окнах.
В одном из окон вспыхнули шторы, лопнуло и разлетелось стекло. Крики усилились, толпа шумит – но не расходится, многие люди достают видеофоны, снимают пожар на фоне себя, себя на фоне пожара, пожарных — и себя на их фоне… тут же размещают в Инфранете, пожарные пытаются разогнать толпу – безуспешно…
Полиция начала штурм – но сначала пожарные водометами залили второй этаж.
Потом пошли DEX`ы – двое, быстро и бесшумно проникнув в противоположные окна первого этажа, начали двигаться наверх по одной из двух лестниц, разгребая завалы мебели.
— …так он и на Иришку столько разных программ навесил, как еще её не сорвало… а могло бы… да и обращался он с ней…
В окнах мечутся тени, с шумом и треском горит антикварная деревянная мебель на втором этаже – и в выбитые окна бьют струи воды. Полицейские вламываются внутрь…
— …а, может, вызвать переговорщика?..
— И с кем переговаривать? С кибером? Ты идиот?
— …а дексисты уже здесь?
— …или ещё здесь? И где же они?
Вылетела входная дверь, полицейские ворвались внутрь – в кафе в луже крови нашлась лежащая мёртвая полунагая девушка – Irien. Вокруг – осколки мебели и посуды, расколотая полая тыква с вырезанными ртом и глазами.
На обследованном сканерами DEX`ов втором этаже обнаружились все четыре трупа – хозяина и его гостей — сваленные в кучу в разгромленной и залитой кровью спальне. Кибер за баррикадой был ранен, но жив, заляпан кровью и совершенно безумен.
Как и почему он сорвался – дело дексистов, активно мешающих работать полиции, – их задача противоречит цели штурмовиков, дексистам киборг нужен живым.
Сорванный киборг медленно поднёс к своему горлу вымазанный в крови нож –и тут выстрелил первым один из полицейских DEX`ов. Киберу снесло голову сразу – стрелявший DEX понял, что лучше ему так умереть, чем попасть на лабораторный стол.
Ночь подходила к концу, толпа медленно рассасывалась. Санитары вынесли из дома трупы и увезли на экспертизу. Журналисты получили сенсацию и уже убирали голокамеры, репортаж получился достаточно кровавым! – зрители должны быть довольны.
Дексист долго и нудно материт полицейского – за убитого киборга, исследовать уже нечего – и трупы обоих киборгов после взятия проб для проведения анализа уже увезены на утилизацию.
Предварительный экспресс-анализ крови хозяина киборга, сделанный полицейским DEX`ом, показал наличие алкоголя и галлюциногенных препаратов.
Полицейский, просматривая видеозапись, скинутую убитым кибером полицейскому DEX`у перед своей смертью, тихо говорит напарнику:
— Вот она, игра со Смертью. Идиоты! Нарядили DEX’а в костюм Смерти и приказали снимать видео, а девку ведьмой, вот смотри, зелье варит…
— И этот вот в «зелье» что-то капает… и где только наркоту достали… приличные вроде люди…
— Вот, смотри, ножи полетели в киберов… нашли, с чем играть… сколько крови…
— И слова «Смерть пришла!», сказанные хозяином, были восприняты кибером как команда… доигрались!
— Никогда не играй со смертью. Она действительно может прийти…
В магазине между тем заканчивался безнадежный обыск. Растерянные продавщицы пересмотрели весь зал, переворошили все платья, прошлись по примерочным -туалетам-подсобкам, заглянули во все мыслимые и немыслимые уголки… но клиентка как сквозь землю провалилась!
И ладно б сквозь землю… В подвале-то ее тоже не было! А вместе с ней исчез эксклюзивный наряд «Снежная королева», стоимостью… ой, про стоимость лучше не поминать!
Правда, в кабинке остались вещи клиентки, в том числе деньги и кредитка, и на оплату нарядов там хватало… но без влезть туда без хозяйки?
— Подождем еще.
— Подождем…
— Чего подождете? – мрачно спросили от кабинки. – Ну тут и обслуживание! В примерочную влезли, платья забрали, кошелек и тот унесли.
Замершие девушки медленно повернули головы… Неправильная клиентка выглядывала из-за занавески. В том самом наряде. Только…
— Что смотрите? – хмыкнула клиентка. – Вы упаковали мои покупки? Или мне тут еще час торчать?
Лина ругала себя на все корки. Сорваться на Уровни прямо из магазина! Как неопытная девчонка, как первогодок зеленый! Вот что теперь говорить этим гарпиям? Может, просто надавить? А потом наврать что-то про съемки скрытой камерой, какую-нибудь розыгрышную акцию… Не убивать же.
— Эй!
Но гарпии внезапно превратились в манекены. Продавщицы, растеряв всю свою разговорчивость, молчали, как примороженные.
— А… а где вы были? – наконец пробило одну.
— И что у вас… там?
— Где? Ох! – Лина сняла с плеча дохлого фантома, глянула на три ротика, открывающиеся для крика, и поняла, что так просто отделаться не удастся.
Белые стены Замка не-на-воде-не-на-земле-не-в-воздухе сегодня казались довольно прохладными. Как и обстановка. Лёш молча подпитал барьер – и свой, и брата. После недавних событий ему не хотелось, чтобы в Своде знали его мысли и его чувства.
Мудрые, добрые, справедливые… что ж вы так с Димом? За что?
— Инкуб уничтожен.
Раньше он бы рассказал подробнее. Раньше он бы… Но теперь – не раньше.
— Спасибо, — тепло улыбнулась Страж Светлана. – Вы сделали хорошее дело, юноши.
— Мы можем идти?
Вадим бросил предостерегающий взгляд: «Не нарывайся». Нахмурился Страж Савел… Улыбка сбежала с лица Светланы.
— Ты все еще огорчен, Алеша.
— Все в порядке.
— Алеша… ты должен понять. Наказание справедливо. Сейчас не время это обсуждать, но прошу, зайди ко мне на днях.
— Я обещаю, Страж. А сейчас мы можем идти?
— Ты очень красивая…
— Лёш! – Лина бросила на Лёша полусердитый-полубеспомощный взгляд. Просила же!
— Прости.. Я не читаю, честно. Просто ты так заметно нервничаешь, что это даже тролль поймет.
— Сам бы не нервничал?
— Ну… ты же не знакомишь меня со своей семьей? – в голосе юноши за ехидцей проскользнула едва уловимая нотка сомнений. Ох, милый… Только этого тебе не хватает – встретиться с моей мамой.
Она и так выказывает сожаление, что клиент куда-то запропастился, а такая магия, как твоя, на дороге не валяется… Так что лучше не надо.
— Позже… Мы с мамой.. не очень ладим. Понимаешь?
— Знаю.
— Что-о? Ты обещал меня не читать!
— Я нечаянно!
— Опять!
— Лина… ну ты сама!
— Что сама?
— Ты мне весь самоконтроль сбиваешь! – наполовину шутливо, наполовину жалобно признался негодный маг.
— Да неужели? – нет, сердиться на него было невозможно. Особенно когда он смотрит такими глазами..
— Ага. Когда я вижу, какая ты грустная, то сразу хочется… э… в общем, мой блок летит ко всем демонам.
— Безобразие.
— Ага…
— Эти мне эмпаты…
— Особенно один, — поддакнул «этот эмпат», как бы невзначай придвигаясь поближе…
— Совершенно невозможно себя ведут…
— Точно.
— Надрать ему уши…
— А может лучше поцеловать? – внес предложение обладатель ушей.. – Он больше не будет…
— М-м-м? – внутренний голос вкрадчиво подсказывал, что предложение Лёша определенно заслуживает рассмотрения.. – А он точно больше не будет?
— Он дает слово! И подарит специальный настой – ну такой, для защиты…
— Тогда ладно… — Лина подняла голову, раскрывая губы… — Ой! Лёш, ты с ума сошел! Мы опоздаем! Мы же… мы… м-м…. Ну и пусть..
Каким жилище Лёша было снаружи, Лина представления не имела – опаздывавший ведьмак, глянув на часы, перенес обоих прямо в гостиную.
Лина с интересом осмотрелась. В жилища фениксов вообще-то приглашали редко (как-то род занятий не располагал), и ей было любопытно. Уютная комната, полная зелени…красивая, но не вычурная мебель, удобная такая… У лестницы – ряд фотографий…
На диване ворох подушек, на верхней, свесив лапу, спит рыжий котенок..
— Убери руки!
— Ну мам!
— Терпи!
— Людмила, ты безжалостная женщина. – вмешивается третий голос, — Испечь такую вкуснятину и не дать попробовать?
— Неужели нельзя подождать? Сейчас Лёш приведет свою девушку и…
— Интересно, что за девушка? С ней все в порядке?
— Маргарита!
— Ну… мне интересно… Все-таки его даже приворот не брал, а тут… раз, и…
— Марго!
— Мы уже здесь! – поспешно провозгласил Лёш, слегка порозовев…
На кухне послышался шум шагов, что-то упало, и в дверях столкнулись три человека.
— Добро пожаловать! – приветливо улыбнулась шатенка, — Мы рады… Что?!
И мир остановился…
Мир остановился. Время остановилось…
Несколько секунд длилось это страшное состояние полной слепоты-глухоты-беспомощности…. Невыносимой неподвижности… немого ужаса.
И вдруг все кончилось. Глыба, вплавившая в себя ее тело, пропала неведомо куда, и феникс в панике дико забился, пытаясь перехватить контроль над телом. В глаза ворвался свет, в уши – шум нескольких голосов. Она рванулась прочь, выдираясь из чьего-то захвата… и тут узнала голос.
— Лина! Тише, тише, осторожнее…
Леш. Ох… Девушка замерла. Выдохнула… позволила теплым рукам обвить себя и удержать… успокоить. Тише, тише… Что ж это со мной такое?
*Контроль-захват с обездвиживанием * — в полном ошеломлении выдал внутренний голос. Или сам феникс?
Что?!
Куда я попала?! Лёш… кто ты?! Что за семья такая? Контроль-захват… кому сейчас такое доступно?
А кругом кипели страсти:
— Ну и ну! Что происходит? Мила!
— Потом поговорим!
— Будет когда-то в этом доме порядок?
— Мам, в чем дело? – это Вадим…
Вадим? Лина инстинктивно напряглась, и с силой затолкнула в ладонь непрошено возникший кинжал.
Не лезь пока, феникс! Не лезь. И успокойся. Что это было? Что это…
— Лина, мы… приносим извинения, — темноволосая женщина говорила так, словно слова ей горло царапали, — Мы… ошиблись.
— Да! – немного нервно поддержали ее Вадим и оживленная женщина в ярком деловом костюмчике, — Это ошибка!
— Да!
— Извините Милу, она немного нервничает из-за.. – третий голос, повыше, вмешался в разговор и попытался спасти ситуацию, но вынужден была притормозить, очевидно, не в силах представить, что именно могло разнервировать хозяйку дома до такой степени. А кстати, это кто говорит? Вроде женщин только две? Лина скользнула взглядом по комнате, но никаких лиц женского пола, кроме портрета на стене, не обнаружила. Призрак, что ли, тут витает? Бред.
Какая приветливая встреча, однако… Интересно начинается знакомство с родителями.
— Из-за… э… — тем временем попытался продолжить объяснение Вадим…и тоже замолк.
— Из-за кактусов! – выпалила та, что в деловом костюме, и лучезарно улыбнулась.
— Марго! – укоризненно буркнул пока не идентифицированный голос, на лестнице захихикала какая-то девушка, а Мила все смотрела, не в силах оторвать от гостьи глаз…
Лине стало холодно – так не смотрят на гостей. Такими глазами, с такой глубоко спрятанной тоской, с затаенным страхом и тьмой горечи можно смотреть лишь на врага. На врага, против которого почти невозможно бороться, а сдаться тоже нельзя. Кажется, в отличие от сына, мать Лёша знает, кто такие фениксы.
Знает.
И все-таки извинилась…
— Добро пожаловать в семью, — наконец проговорила Мила заметно бледными губами… и протянула гостье руку.
Под взглядами остальных Лина осторожно пожала теплую ладонь с заметно подрагивающими пальцами.
Тихо, феникс! Только не сейчас…
Не сейчас.
Феникс не возражал – казалось, он только и хотел, что предупредить хозяйку, что перед ней весьма мощная магическая сила, и притихнуть. То ли он все еще был напуган, то ли все еще слишком сыт.
— Рада познакомиться…
Вторая женщина, с волосами-«перышками», тоже оказалась ведьмой. И тоже не из слабых. Мягко говоря…
— Привет, я Маргарита, — улыбнулась она, — Мы рады наконец увидеть ту необыкновенную девушку, от которой Лешка бесповоротно потерял голову.
— Маргарита! – Леш слегка покраснел, но загадочная Марго только подмигнула:
— Мы-то думали, что Лёш вообще не видит девушек за своей гитарой.
— Маргарита! – сердито зашипели на разговорчивую даму разом три родственника, но та только озорно улыбнулась. – Я так сказать, друг дома, поэтому и пригласили на смотрины. Вы же не против?
От нее веяло такой жизнерадостностью и непробиваемым оптимизмом, что Лина невольно улыбнулась в ответ, машинально выискивая обладательницу третьего голоса, принадлежащего, скорей всего, даме постарше.
— Сумасшедший дом, — тут же отозвался искомый голос, — Может, кто-нибудь уже предложит девушке присесть? Или так и будете на ногах держать! Дети малые, право слово!
Призрак это был или невидимка, но некоторую неловкость после своеобразного начала знакомства эта ехидная реплика сгладила… Стул, диван и кресло были предложены гостье почти разом, а на столике появился стакан с лимонадом, который как-то очень ловко подсунули гостье, так что шансов отказаться даже не представилось. Только вот бокал замер у губ Лины когда она увидела, КТО дает советы.
Рыба?
Лина была абсолютно убеждена в своей трезвости и душевном здоровье – то есть вопрос о галлюцинациях отпадал. К тому же и чародейское семейство восприняло рыбьи высказывания совершенно спокойно, как нечто само собой разумеющееся. Разве что Вадим слегка поморщился. Значит, говорящая рыбка (точнее три рыбки – две пока помалкивали и на первый план не лезли) ей не мерещится. Ладно…
— Екатерина, — церемонно представился золотистый декоративный карасик, замерший у стенки аквариума. – А это мои подруги, София и Карменсита.
— Кармелита, — с нажимом поправила рыбка чуть поменьше. – Дорогая, же просила.
— Не лезь.. те. Уважаемая Кар… Кар… да в чем дело! – дернула плавником Екатерина, — Какая разница? Кармелита, Карменсита… Причуды и есть причуды.
— Начинается, — хмыкнул над ухом Лёш, — Ненадолго же их хватило.
— Их?
— Ну рыбок, — пояснил Леш шепотом, — Они у нас… особенные.
— Да уж вижу, — хмыкнула Лина, с интересом поглядывая на «особенных» рыбок. Вот любопытно, хоть что-то в этом доме будет обычным?
Рыбки точно не были. Золотистые декоративные карасики выглядели так, словно собирались вот-вот подраться.
— Сама не лезь, раз ничего не понимаешь! – рявкнула Кармелита, разом теряя всю напускную вежливость, — Лечи склероз!
— Девочки, не скандальте, — попыталась унять страсти третья рыбка, но две первые, не сговариваясь, дружно послали ее «собирать ракушки»… — Ну нее при гостях же!
Чешуйчатые скандалистки спохватились.
— Приношу извинения, — натянуто процедила Екатерина, — Мои подруги ведут себя несколько бестактно.
— А сама-то, — буркнула не желавшая сдаваться Кармелита-Карменсита. – Лицемерка…
— Хамка!
— Девочки!
И рыбья стайка, еще раз извинившись, с гордым видом удалилась в водоросли, доругиваться без свидетелей.
В комнате воцарилась тишина.
— Кхм, — кашлянула Маргарита. – Может, пройдем в другую комнату?
Через полчасика Лина мысленно включила в свою копилку новый способ убийства – через перекармливанье будущей жертвы до полной неподвижности. Нет, Лина не то чтоб подозревала хозяйку дома в недобрых планах на свой счет (по крайней мере, не сегодня!), но количество еды на тарелке наводило на определенные мысли. Пирожки, запеченный картофель, горка салата, две странные свернутые котлеты, перевязанные веревочками (!), молодая кукуруза… Мила с отрешенным видом накладывала все эти вкусности, а Маргарита в это время этак ненавязчиво подкидывала гостье вопросики. О прошлом-настоящем-планах-на-будущее. Настоящая сработанная двойка – одна отвлекает внимание, вторая в это время подкрадывается, и…
— Не сидите в засаде! – вдруг повысила голос Марго.
Самоконтроль феникса оказался на высоте, и лишь пальцы Леша чуть дрогнули:
— Простите?
— Я не вам. Эй вы, разведчики, а ну сыпьте сюда!
Два радостных вскрика, быстрое перешептыванье – и по лестнице запрыгали быстрые ноги – как минимум три пары. Или… или не три.
Свод Небес был странным местом. Десятки этажей, сотни коридоров и тысячи комнат – самых разных комнат. Вряд ли найдется на Земле кто-то, кто побывал во всех. Неугомонные подростки, правда, каждый год повторяли свои попытки уточнить картографию замка, нанеся на кристалломодель все залы, переходы и уголки… Стражи не возражали, даже давали каждому новому курсу традиционный «маршрутный день» для исследований. Но пока ни у кого не вышло отобразить Свод во всей полноте.
Коридоры тысячелетнего магического замка могли завести на заброшенные этажи каких-то дальних дохристианских времен, где до сих пор уцелели остатки неких странных стеклисто поблескивающих конструкций, оборваться над чем-то вроде рукотворного ущелья, закончиться над громадной темной сферой малопонятного предназначения, заполненной немыслимым подобием диких джунглей – непонятным образом там сохранилась система полива, зато почти не осталось освещения. И растения, оставшиеся без присмотра, за тысячи лет преобразились до неузнаваемости. А вместе с ними преобразились и живущие в сфере странные насекомые… Команде исследователей пришлось в срочном порядке уносить ноги, но вопрос, как там передвигаться, остался у ребят надолго – в громадном округлом зале не было ни мостиков, ни переходов, хотя растения тянулись до самого потолка. Летать должен был неведомый садовод, что ли? В архивах Свода не осталось никаких записей об этой комнате. Кто сотворил странную теплицу, чего он хотел добиться, и что случилось с ним, почему работа была заброшена на долгие века? Неизвестно…
Более-менее понятно и ясно все было на восьми жилых этажах и десяти рабочих, хотя и там попадались свои загадки: например, в конце этажа «Аль» была странная овальная комната, всегда заполненная водой. Состав воды менялся от соленой до пресной, порой там появлялись водоросли, иногда даже рыбки мелькали. Но при этом никаких труб в комнату не вело, и никаких известных чар не отмечено. Как попадала туда вода, как менялась и почему не портилась – неизвестно. Почему она не вытекала – тоже неясно, ведь отверстий полно. И почему, если лезешь купаться, больше троих сразу вода не пускает?
И зачем в рабочем этаже Вен клиновидные помещения. Загадки, загадки…
Ах, если бы Стражей было побольше… Если б мы могли не только бесконечно давать отпор Злу, но и заниматься исследованиями, творить и выпускать в мир новых животных, новые растения… если б у них, как раньше, были силы исследовать Сопределье, если бы… но что толку мечтать о несбыточном!
Страж Савел устало прикрыл глаза.
Еще хорошо, что последние полтора десятка лет не приходится заниматься поддержанием защитного барьера. Он теперь держится сам, причем на порядок сильнее, чем было по силам самим Стражам. И снова загадка: кто прикрыл Землю от вторжений из Сопределья? Чья энергия питает барьер, не пропускающий на Землю ни каннибалов джиттов, ни змеистых морфов. Кого именно он защищает, почему ничего не сказал? И что будет, когда неведомому благодетелю надоест его благотворительная деятельность? Одни вопросы.
— Савел.
Светлана. Да, сегодня ее очередь начинать сбор.
— Да?
— Страж Савел, я хочу вынести на внимание Сбора вопрос о братьях Соловьевых.
Вот и еще одна проблема, — промелькнула у Светлого Стража Савела непрошеная мысль, — Женщины. Невозможные, упрямые до предела женщины, которые часто подменяют логику чутьем, а разумность – эмоциями. Которые считают, что добро оправдано, к каким бы последствиям не привело!
Хотя… может в такие годы так и нужно?
До воскресенья Есеня и Полоз жили в Кобруче. Полоз рассказывал истории, учил Есеню драться и, надо сказать, превзошел в этом всех его прежних учителей. Всего за пять дней Есеня научился обороняться от человека с ножом, уходить из-под удара кистенем, защищаться от удара саблей и почувствовал себя уверенным и сильным. Они еще раза два бывали у доктора, но не на обеде, а просто в гостях: сидели вечером у камина и пили вино.
— Послушай, Полоз, — как-то раз спросил Есеня, — а ты выяснил у Избора то, что хотел?
— Нет. Но я понял две очень важные вещи. Во-первых, они знают, как открыть медальон. Знают, но никогда об этом не расскажут. А значит, на свете есть мудрецы, владеющие этой тайной. Во-вторых, они верят в то, что мы можем его открыть. И это тоже вселяет надежду. Это значит, наши мечты не столь сказочны, как кажется на первый взгляд.
Попрощавшись в воскресенье с Избором, доктором и его женой, в понедельник утром, еще затемно, они вышли из города через обнаруженный Есеней лаз: ворота открывали только на рассвете, а перевозчики отправлялись в путь задолго до восхода солнца. Есене так надоел постоялый двор, что он хотел переночевать в лагере перевозчиков, у костра, но Полоз наотрез отказался: три, а то и четыре ночи им предстояло ночевать неизвестно где, возможно, и на берегу реки.
Три дня ехали в широких санях, выстланных шкурами, и укрывались своими одеялами — по реке впереди лошадей летел ветер, и Есеня быстро замерз. С ними ехали и другие сани: перевозчики старались держаться вместе, и поезд состоял примерно из двадцати человек, так что нападения разбойников можно было не опасаться. Полоз посмеивался на этот счет и говорил, что сможет в случае чего с ними поладить.
Есене быстро наскучило однообразие вокруг — то высокий лес по берегам, то белые поля до самого горизонта. Маленькие деревушки из трех-четырех дворов проплывали мимо, от них пахло дымом, и дым стелился по земле: погода оставалась серой, пасмурной.
Первую ночь провели у костров, возле одной из деревень, — постоялого двора там не было, только кабак, где они скоротали вечер за кружками пива. А на второй день Есеня совсем заскучал. Только одна радость скрашивала нудную дорогу: в санях следом за ними ехала почтенная матрона со своей молоденькой дочерью, и изредка Есеня пытался привлечь к себе внимание девушки, но та на него не смотрела — чаще внимание на него обращал Полоз. Да лошади, шедшие сзади, иногда испуганно всхрапывали и с опаской косили глаза.
— Жмуренок, ну уймись! — вздыхал Полоз, который предпочитал дремать, а не глазеть по сторонам. — Что ты вертишься, а?
— Девка больно хороша…
— Тебе ее мать хребет переломит, если ты к ней подойдешь.
Лошади то бежали рысцой, то шли шагом, и Есеня еще накануне пытался пройтись пешком рядом с санями, но Полоз поймал его за шиворот и вернул на место: нечего тащить снег на шкуры.
Поуправлять лошадьми перевозчик не дал: он был неразговорчивым дядькой и только цыкал на Есеню время от времени. А Есене очень хотелось попробовать править санями стоя, как это делал лихач в трех шубах. Но пока у Есени ничего не получалось. В первый раз лошади дернули сани, он повалился на Полоза и получил в ухо. Во второй раз вышло еще хуже: чтобы не получить в ухо, Есеня постарался упасть в другое место и до крови рассек губу о спинку саней. Зато девушка наконец его приметила и рассмеялась.
— Слушай ты, Балуй… — проворчал Полоз, — ты можешь полчаса посидеть спокойно? Хорошо зуб не выбил.
— Да ерунда, — Есеня зачерпнул снега и прижал ко рту.
— Я удивляюсь, как ты жив до сих пор.
Есеня попробовал еще раз — теперь с конкретной целью — и благополучно вывалился из саней, как и собирался. Только он не учел, что под тонким слоем снега лежит твердый как камень лед. Есеня отбил бок и на самом деле не смог сразу встать. Девушка заливалась звонким хохотом, а ее мать посмотрела на Есеню так, что он поверил в предсказание Полоза: сломает хребет, одним ударом кулака сломает.
Кони перешли на рысь, и Есеня с минуту бежал рядом с ее санями. Ноги вязли в снегу, и он запыхался.
— Что ты пялишься? — мать грубо одернула девушку, ущипнув за щеку.
— Мам, ну он же смешной!
— Я не смешной, я веселый. Меня зовут Балуй, а тебя?
— А ну иди прочь отсюда, — прикрикнула ее мамаша, — Балуй!
— Тетенька, я же ничего не делаю, просто рядом бегу!
— Щас возьму кнут у перевозчика да жахну как следует!
— Так вы кнутом всех женихов разгоните!
— Тоже мне, жених нашелся! Брысь отсюда, я сказала! — она повернулась к дочери. — А ты не смейся. Бесстыжая!
— Чем это я бесстыжая? Уж и поговорить с парнем нельзя!
— Вот с разговоров-то все и начинается.
Есеня решил, что начало знакомству положено, и догнал свои сани. Теперь вечером будет чем заняться!
Полоз встретил его сердито:
— Жмуренок, я же тебе все мозги вышибу, если за каждую твою выходку буду в ухо бить… Отряхнись!
— Да ладно… Жалко тебе?
— Мне не жалко. Делай что хочешь. Только по ногам мне не ходи и снег под одеяло не сыпь.
— Научил бы лучше, как к девке подъехать…
— А чего тебя учить, к девке ты уже подъехал. А как мамашу ее умаслить — ума не приложу. И потом, на что она тебе? Если только потискать — много ли проку? А если чего поинтересней учудишь, так хлопот не оберешься. Сходим к девкам в Урдии, так и быть. Подожди немного.
— Это сколько же еще ждать-то, а? Мне к девкам прямо щас хочется… — Есеня развалился рядом с Полозом и мечтательно закатил глаза.
— Это от безделья. Отожрался в Кобруче, отдохнул… Болезный.
На вторую ночь остановились в деревне с большим постоялым двором. С девушкой ничего не получилось: ужинать она не спустилась — мать сразу увела ее наверх. Перевозчики не тратили денег на постоялые дворы и ночевали у костров, и Есеня от нечего делать пошел послушать байки, которые рассказывались с особенным удовольствием, стоило появиться постороннему. Когда Есеня подошел к костру, они пугали друг друга сказками о Белом всаднике — зимнем кошмаре перевозчиков.
— А кто такой Белый всадник? — поинтересовался Есеня.
— Белый всадник? Никто не разобрался. Но он всегда показывается перед полыньей.
— Нет, — перебил другой, — мне старый Перегуд рассказывал, что сам его видел. Он обгоняет обоз, а потом коня на дыбы подымает. Конь копытом лед ломает, и трещины так далеко идут, что весь обоз проваливается. А самому ему — ничего. Пришпорит коня и ускачет.
— А еще в метель он может к саням незаметно подобраться и кого-нибудь с саней стащить. И кого он стащит, того уж больше не увидит никто и никогда. Так что если в метель увидишь Белого всадника, держись крепче.
— Да без толку крепче держаться. Он дыхнет на тебя, а дыхание у него — мороз жуткий, кровь в жилах сразу застывает. Дыхнет и утащит.
— А если в одиночку ехать, он и лошадь может себе забрать. Сколько раз находили: стоят сани, оглобли пустые, а в санях — человек замороженный лежит. Это Белый всадник: дыхнул, значит, и коня свел.
— Вообще, Белого всадника встретить — нехорошая примета. Даже если сам не обидит, обязательно несчастье случится.
Днем Есеня бы в эти сказки не поверил, но ночью, когда за кругом света, сразу за спиной стояла морозная, снежная тьма, у него между лопаток пробежал холодок.
— А чего это вы Белого всадника вспомнили? — спросил подошедший Полоз.
— Да Голован говорит, что видел его сегодня. Когда темнеть стало, вроде, появился из-за поворота — и снова пропал.
— Голован же последним ехал? — усмехнулся Полоз.
— А Белый всадник никогда спереди и не появляется, он всегда сзади догоняет. Спереди и не страшно, вроде. А со спины — знаешь как страшно? Особенно в метель. И оглянешься, а не увидишь, пока он тебя не настигнет. Последним ехать плохо, вот Голован и оглядывался.
У Есени снова мурашки пробежали по спине.
— Вот увидите, завтра метель начнется. И дымы по земле стелются, и Белый всадник показался… — проворчал молчаливый перевозчик, который вез Есеню с Полозом.
— Завтра мы последними поедем, — сказал вдруг Полоз.
— Ты чего? — вскинул голову Есеня.
— Что, испугался? — усмехнулся Полоз.
— Да нет.
— Вот будет тебе на завтра занятие — Белого всадника высматривать. Пошли.
— Погоди. Дай еще послушать!
— Пошли, сказал, — Полоз подтолкнул Есеню в бок, — скажу кое-что.
Есене стало любопытно, и он поднялся. Полоз отвел его на несколько шагов от костра и вполголоса сказал:
— Пойдем-ка поищем этого Белого всадника. Или страшно?
Есеня пожал плечами. Конечно, ночью бродить по реке действительно было жутковато, но он почувствовал только азарт: вместе с Полозом Есеня ничего не боялся.
Безмолвие леса леденило кровь. Ветер стих, как будто умер, только скрип шагов по снегу нарушал тишину. Полоз велел Есене молчать. Глаза привыкли к темноте быстро, и Есеня крутил головой, высматривая, не мелькнет ли за деревьями силуэт Белого всадника.
— Под ноги лучше смотри, — шепнул Полоз, и оттого, что он сказал это шепотом, словно боясь, что их услышат, Есене стало еще более жутко. — Может, след коня в сторону уходит.
— А ты думаешь, Белый всадник оставляет следы? — тоже шепотом спросил Есеня.
— Ну не по воздуху же он летает.
— Полоз, а Белый всадник — призрак? Или мертвец?
— Не знаю, — хмыкнул Полоз.
Есеня подумал, что Полоз так хочет встретиться с Белым всадником, потому что тот может рассказать о Харалуге. И ему самому тоже непременно захотелось Белого всадника встретить. А захочет ли он с ними говорить? Наверное, Полоз знает, что делает. Есене вспомнилось, как перед ним качалась голова зме́я и шуршала плоским раздвоенным языком. Да… Наверное, Белый всадник не откажет Полозу.
Они прошли назад версты три, а то и больше, но ни следов, ни самого Белого всадника не встретили. И когда повернули обратно к деревне, Есеня оглядывался каждую минуту, а иногда шел спиной вперед: ему все время казалось, что сзади их кто-то догоняет, и копыта белого коня не касаются наезженного санного пути, и ледяное дыхание неслышно летит к затылку, чтобы заморозить кровь.
Наутро действительно началась метель. Но метель на реке — не метель в поле, заблудиться трудно, да и кони чувствуют дорогу, поэтому в путь отправились до рассвета.
Полоз велел Есене повязать платок на голову и только поверх него надеть шапку. Если бы такую гадкую штуку для Есени выдумал отец, Есеня бы долго кочевряжился, но ни за что бы не смирился. Однако с Полозом спорить было бесполезно.
Как ни противился перевозчик, Полоз настоял на том, чтобы они замыкали обоз. Сырой, тяжелый ветер дул с юго-востока, и снежинки летели навстречу лошадям крупными хлопьями. Через четверть часа и Есеню, и Полоза, и сани, и спины коней занесло снегом. Полоз отряхивал шапку, сбрасывал снег с плеч, но проходило совсем немного времени, и на них снова появлялись белые горки.
— С моря ветер дует, — сказал он Есене, — влажный, теплый. Урдия скоро.
Есеня лежал на животе, облокотившись на спинку саней и поставив на нее подбородок: высматривал Белого всадника. Снег летел так густо, что белая пелена застилала близкие берега реки и в пяти саженях за санями ничего видно не было.
— Полоз, расскажи что-нибудь, а? А то я усну… — Есеня зевнул.
— До утра байки перевозчиков слушал?
— Ну, не до утра… Расскажи, ты же спал, тебе-то что.
— Ладно.
Полоз рассказывал о Белом всаднике, и его история казалась куда более правдивой и оттого еще более жуткой, чем у перевозчиков, — о том, как трое разбойников ночью, завидев мелькнувшего вдалеке белого коня, решили нагнать его и продать на постоялый двор. Обычно под монотонный, шуршащий голос Полоза Есеня быстро засыпал, но эта история леденила кровь, и сон улетел вслед за снежинками, назад, в непроглядную белую пелену. И оскаленная морда коня то и дело мелькала в этой пелене, и Есене мерещился глухой стук копыт и холодное дыхание Белого всадника.
— Полоз! И мы вчера ходили его искать?! — едва не вскрикнул Есеня, когда рассказ дошел до того места, где Белый всадник неслышно подобрался сзади к одному из разбойников, и тот, обернувшись и увидев его лицо, испустил дух — настолько страшен был взгляд призрака.
— А что? Уже страшно? Полезай под одеяло! — расхохотался Полоз.
— Ничего мне не страшно! — проворчал Есеня и подумал, что Полоз на самом деле самый отважный человек, которого он встречал. Даже днем каждую секунду ждать появления Белого всадника — и то было жутко.
Закончился рассказ печально: из троих разбойников ни одного не осталось в живых. Есеня долго ощущал, как мурашки ползают по спине и как замирает сердце от мысли, что сейчас ужасный лик Белого всадника появится перед глазами.
Через час Полоз сжалился над ним и уложил под одеяло: Есеня на самом деле просидел с перевозчиками до утра, и если бы не страх, давно бы задремал. Под одеялом, уткнувшись Полозу в теплый бок, Есеня успокоился и заснул быстро и крепко. Снилась ему метель, вой ветра над ухом и Белый всадник, склонившийся над его изголовьем.
Есеня проспал остановку на отдых и обед, хотя собирался снова подъехать к девушке — теперь ее сани шли самыми первыми, — и проснулся только когда обоз тронулся в путь.
— Пожуй, — Полоз сунул ему кусок хлеба с холодной говядиной.
— Мы что, уже пообедали? — Есеня расстроился чуть не до слез.
— Конечно.
— И ты меня не разбудил?
— Не буди лихо, пока оно тихо, — посмеялся Полоз.
И снова Есеня смотрел назад, а метель все не кончалась; наоборот, ветер усилился и стал порывистым. От снежинок, улетавших вдаль, кружилась голова. Есеня потерял счет времени и иногда думал, что спит, а во сне видит снег. Полоз то дремал, то философствовал — Есеня любил слушать его полушутливые головоломные идеи, но от них ощущение того, что все происходит во сне, только усиливалось. Есене всю дорогу казалось, что наступают сумерки, и когда они наконец наступили, он этого не заметил: серый день всего лишь стал немного серей.
Полоз задремал, положив руки под голову; перевозчик, уставший за тяжелый день, ссутулившись, правил лошадьми, и те, весь день бежавшие против ветра, еле переставляли ноги. Есеня хотел залезть под одеяло и снова прижаться к Полозу, как вдруг тревога — сосущая, неприятная — заставила его напрячься. И через несколько мгновений он не услышал — почувствовал конский топот позади обоза. Конь скакал галопом, и казалось, что под ним прогибается лед.
Есеня стиснул руками спинку саней и как завороженный смотрел назад. Даже не страх — холод пробрал его до костей… Он не догадался толкнуть Полоза, он хотел и боялся увидеть Белого всадника — и он его увидел.
Сначала в снежной пелене показалась лошадиная морда, с раздутыми ноздрями и пеной на губах. Конь грыз удила и вскидывал голову, а на его спине, в плаще из снега, сидел призрак, и лицо его пряталось в снежном капюшоне. Вокруг шеи был намотан шарф, закрывавший рот, и только белые глаза изредка сверкали внутри темного провала, где должно было быть лицо.
От испуга Есеня откинулся назад и хотел крикнуть, но не смог выдавить из себя ни звука. Всадник же резко свернул и начал обходить сани сбоку, не снижая скорости. Ноги коня взрыли снег рядом с санным путем, копыта вязли, поэтому Есене показалось, что время замедлило ход, растянулось, и конь не бежит, а плывет по воздуху, изредка касаясь льда копытами. И от этих прикосновений содрогается лед и снег разлетается в стороны. Он сейчас обгонит обоз, и лед под его копытами треснет — ничего удивительного не будет, если трещина пробежит назад до самого Кобруча!
— Полоз! — наконец смог выкрикнуть Есеня. — Полоз!
— Что ты глотку дерешь? — Полоз приоткрыл один глаз, но, увидев лицо Есени, вмиг поднялся.
Перевозчики тоже заметили Белого всадника, который обходил обоз слева. Крики и паника покатились вперед, от саней к саням, лошади закричали, забились и перестали слушаться поводьев: одни шарахнулись в сторону, другие пытались подняться на дыбы, вторая упряжка понесла и врезалась в переднюю — из той раздался отчаянный визг. Кони передней упряжки рванулись вперед и опрокинули сани, но продолжали бежать, волоча за собой и сани, и перевозчика, вцепившегося в вожжи.
Полоз же спрыгнул с саней и кинулся вдогонку Белому всаднику, что-то крича на бегу. Кони испугались еще сильней, коренной поднялся на дыбы, увлекая за собой пристяжного, сани накренились и опрокинулись. Есеня оказался в снегу, но тут же вскочил: если Полоз не боится догонять Белого всадника, значит, ему надо помочь!
Но догнать коня, скачущего галопом, которому не страшен глубокий снег, оказалось не под силу и Полозу. Всадник не стал крушить лед — он просто скрылся в метели, но долго на льду ощущалась тяжелая поступь его коня. Полоз остановил переднюю упряжку, ухватив коренного под уздцы, а Есеня подбежал к визжавшим женщинам — их перевозчик, закрыв лицо руками, лежал в снегу: наверное, готовился к смерти. А может, зашибся, когда тащился по льду за лошадьми.
Есеня кинулся помогать сначала мамаше — она всей тяжестью навалилась на дочь, закрывая ту своим грузным телом.
— Не бойтесь, не бойтесь, — говорил Есеня, смотрел вперед и не очень верил в свои слова, — он ускакал, не бойтесь.
Женщина не хотела выпускать дочь из объятий.
— Ну не бойтесь же! — Есеня тряхнул ее за плечи. — Не кричите вы так, лошади же боятся!
Мамаша на секунду замолчала, а потом горько разрыдалась, подняв побледневшее лицо. Вслед за ней заплакала и дочь, цепляясь за мать и шепча:
— Мамочка, как страшно, мамочка!
С других саней Есене на помощь поспешили мужчины, и женщин понемногу успокоили: кто-то дал им хлебнуть из фляги, кто-то поднял на ноги и отряхнул. Полоз помог перевозчику, лежавшему в снегу, и многочисленные узелки и сундуки вернули обратно на сани.
Быстро темнело, и ветер выл все так же надсадно. Есеня долго искал в снегу котомки, пока Полоз вытряхивал шкуры и одеяла. Обоз после шума и паники притих, перевозчики молча всматривались в сгущавшуюся тьму — ждали нового появления Белого всадника. Вперед тронулись медленно, словно ощупью выбирали дорогу: нет ли полыньи?
— Полоз, ты хотел спросить его о Харалуге? — Есеня забрался под одеяло и прижался к теплому боку верховода: ему все еще было не по себе.
— Ну, о Харалуге он бы мне не рассказал, положим. Но и о нем тоже спросить не мешало.
— А зачем ты тогда его догонял?
— Чтобы спросить, зачем он едет за нами. И почему прячется.
— Белый всадник всегда прячется, разве нет?
— Да какой это Белый всадник! — Полоз захохотал. — Ты что, не узнал его? Это же Избор! Я еще в первый день его заметил. Где он ночевал — ума не приложу.
— Как Избор? — Есеня привстал. — Я же видел… Он весь белый…
— На себя посмотри. На меня. Я, наверное, тоже весь белый.
Есеня подумал немного: а ведь точно. Все они белые — снег мокрый, липкий и сыплет так густо, что не успеваешь его счищать.
— А зачем он за нами едет? — спросил он у Полоза.
— Вот это я и хотел узнать. И если он прячется, значит, задумал что-то недоброе. А если задумал что-то недоброе, то чует опасность в нашем путешествии в Урдию. Это хорошо.
… Опубликовано в альманахе АСТРАНОВА № 1 2018
………….
Лето, пора, когда следует жить на даче, дышать свежим воздухом и накапливать здоровье для зимнего сидения за компьютером.
Поскольку на даче вай-фай был ничуть не хуже, чем в центре города, Элендил позволил предкам уговорить себя, и выехал на дачу. Вообще-то, Элендила звали Федей, но если чувствуешь себя Элендилом, то ты Элендил и есть.
Комп Элендил поставил на веранде, совместив приятное с полезным. Приятное, то, что можно целый день чатиться, и никто слова не скажет. Ну, а полезное – полная веранда чистого воздуха.
Согнувшись над клавиатурой, Элендил выстукивал мессагу, злостно пренебрегая запятыми и заглавными буквами:
эл: торин ты не прав. силы добра одни только эльфы а твои гномы сражаются за светлых патамушта их орки ограбили и выгнали из мории а то бы они сидели и в драку не мешались.
Ответ пришёл незамедлительно:
тор: а люди?
эл: они сами выбирают за ково сражаться а эльфы даже темные всегда против зла.
тор: а орки почему не выбирают?
эл: орки всегда зло. ты видел какие у них зубы?
тор: а у эльфов уши.
эл: вот именно. у кого большие зубы тот зло а у кого уши тот добро.
Ответа Элендил прочитать не успел. Со звоном вылетело хрупкое окно веранды, мелькнуло что-то серое и длинное и вмазало Элендилу в челюсть.
Нокаут мгновенный и несомненный.
Когда помрачённое сознание вернулось к Элендилу… а впрочем, вернулось ли оно?.. – поскольку в оконном проёме он увидел огромную слоновью голову.
– Жа што? – прошамкал Элендил разбитым ртом.
– Не за что, а почему, – любезно ответил слон. – По мордасам. Видишь ли, у меня самые большие зубы. У мамонта были ещё больше, но мамонт вымер, так что я теперь олицетворение зла. Ты это придумал, вот и получил. Но, кроме того, у меня самые большие уши, поэтому я – олицетворение добра и всё делаю для твоей пользы. Зубы я тебе вышиб, так что злодеем тебе не быть. Да ты не беспокойся, коренные остались, жевать сможешь. А теперь займёмся твоими ушами.
– А-а-а-а-а!..
– Конечно, больно. А ты думал – становиться добрым легко?
– А-а-а-а-а!..
– Не дёргайся, а то оборвёшь уши и станешь не добрым, а безухим. Теперь пусть уши малость поостынут, и продолжим вытягивание. Ты пока отдохни, а я почитаю, что в чате пишут.
На экране красовалась надпись:
тор: клас! жжош не подецки. а у кого большой нос он какой?
Ловко орудуя кончиком хобота, слон набрал ответ:
Сл: Самый большой нос тоже у меня, поэтому я постоянно суюсь не в свои дела.
тор: ты кто?
Сл: А вот приду к тебе в реале – узнаешь.