Когда-то он думал, что самое сложное — шифрограммы: все мозги сломаешь, пока подберешь к ним ключ. Как же наивен он тогда был! Простые слова простых людей намного сложнее любых шифрограмм. Попробуй подбери ключ к тому, что говорит, например, Айвен…
«Нам надо поговорить…»
Ну да, конечно, понятно, что надо. Глупостью было с вальсом, глупостью страшной, и понятно, о чем разговор будет. Да только вот зачем он потом добавил вдруг торопливо:
«Не-не-не, ты только не подумай, это вовсе не свидание! Просто деловой ужин».
Словно Бай ничего не понимает, словно он такой дурак и действительно мог себе вообразить что-то подобное. Он все понимает.
Но вот как понять это? Столик в одном из лучших столичных ресторанов. И двадцать пять алых роз. И приветственный поцелуй, обыденный такой, словно так и положено, словно это в порядке вещей и обниматься у них при встрече словно бы тоже давно уже заведено…
Это шутка такая, Айвен, да? Шутка? Ну да, хорошая шутка. Смешная. Наверное…
«Нет-нет-нет, это не поцелуй, я просто проверяю, не замерз ли у тебя нос, пока ты меня тут ждал. Долго? Извини. Да ты совсем закоченел, и руки… Давай погрею. И пошли в зал, там тепло».
Дальше все распадается на цветное конфетти отдельных фрагментов, эмоций, картинок. Накатывает волнами шока, неверия и непонимания на непрошибаемую глыбу спокойствия по имени Айвен. Он все для себя решил, потому и невозмутим — или Баю это только так кажется? Просто ужин, просто спокойный разговор ни о чем. А цветы — это просто цветы, двадцать пять алых роз в серебряной вазе.
«Правда красивые? Ради таких можно было немножко и опоздать, ты не обиделся?»
Просто ужин, и ничего более. Айвен не ведётся на подначки, шутки и истерики, и от этого все происходящее ещё более непонятно и жутко. А главное, он вроде как и не смущается. Совсем. Словно это в порядке вещей — вот так, вдвоем в отделенном от общего зала алькове, и приглушенная музыка, и бархатные портьеры, и плавающие в бокалах свечи, и розы, алые, двадцать пять штук. И вино.
«Правда приятный букет? Лучшее того урожая, я всегда говорил…»
И огоньки свечей дрожат в черных зрачках слишком близко, и красное вино кажется черным. И до усрачки хочется продолжения. И до одури страшно предложить самому.
Не из-за возможности отказа, а из-за того, что это, скорее всего, воспринято будет неверно, в том смысле, что, мол, кто девушку ужинает, тот ее и танцует, это же Бай, все знают, он со всеми такой, по-своему честный. И попробуй тут объясни, что это не так, что сейчас все иначе, когда это же Айвен, а он не понимает намеков! И вот как ему объяснить?!
Он ведь непрошиБАЙем…
Он садится во флаер — неторопливо, спокойно. Как будто так и должно быть. И ждет, пока сядет Бай. Словно так и надо. Словно у них давно уже все обговорено. Летит к себе домой.
«Ты ведь зайдешь на бокальчик-другой? Время детское, завтра суббота…»
В голосе вроде бы неуверенность. Или это просто так кажется? Вот интересно, а что бы Айвен сделал, если бы Бай отказался? Вызвал бы такси? Подбросил бы сам? Сказал бы: «Ну тогда до встречи».
Словно он мог отказаться!
Снова разговор ни о чем, на этот раз на диване. Рядом, почти касаясь коленями. Ну ладно, не почти. Снова вино, красное и на этот раз какое-то жутко элитное, из подвалов Форкосиганов. Бай не чувствует вкуса. Бай вообще ничего не чувствует, кроме того, что еще немного вот таких разговоров о пустяках, обжигаясь коленками, — и он просто набросится на Айвена, и ему уже похрен, кем после этого будет он выглядеть в айвеновских глазах. И если все это было затеяно Айвеном лишь ради секса (ну захотелось ему попробовать экзотики, мало ли), то все это трижды глупо. Бай и так бы не отказал. Не Айвену. Он и так бы пошел, что он, девица какая-то?
Айвен смотрит в упор и улыбается так, словно все понимает. Отставляет бокал. И от этой его улыбки обрывается что-то и окончательно сносит крышу…
И снова фрагментами — остро, пронзительно, медленно. И стон, выпитый с губ, словно вино, сладкое и пьянящее. И задыхающийся смех:
«Ну куда ты несешься так, торопыга? Притормози. Ночь длинная, все успеем. И не один раз».